Текст книги "Гордость и предубеждение Джасмин Филд"
Автор книги: Мелисса Натан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 7
Первая репетиция была посвящена прочтению пьесы. Джаз очень она понравилась. Драматургическая версия романа была отлично сделана – в ней даже предполагался заключительный поцелуй Дарси и Элизабет, и это абсолютно не выглядело анахронизмом. Однако всякий раз, когда Джаз смотрела на своего Дарси, она испытывала большое беспокойство. Имея в партнерах Брайена Петерса, явно будет трудно придерживаться системы Станиславского. Как только они с Мо вернулись домой. Джаз записала свою роль на кассету, разбив ее длинными паузами – для реплик других персонажей. Гарри хотел, чтобы уже через две недели все знали свои роли наизусть. Джаз дала себе слово, что будет прослушивать запись каждую свободную минуту. Три часа до полного изнеможения она наговаривала свой текст.
После этого они сели с Мо в гостиной, как обычно, выпить свой вечерний бокал вина. Слава Богу, Мо не знала, что алкоголь не очень-то совместим с ее диетой. Они говорили о Джорджии.
– Итак, мистер Мускул обречен, – грустно произнесла Джаз, испытывая даже некоторую ностальгию.
– Да? Почему?
– Разве ты ничего не заметила на репетиции? Как Джорджия болтала с блондином, на лбу которого было начертано: «СЛЕДУЮЩИЙ». Этого парня зовут Джек и он играет – догадайся кого – ее возлюбленного!
– Серьезно? Я и не знала, что он ей нравится.
– Да ты что! Джорджия такие слюни пускала, глядя на него.
– А мне в какой-то момент показалось, что она, наоборот, хочет, чтобы я подошла и спасла ее от этого парня. Хорошо, что я тогда была очень занята.
– Ты с ума сошла? Она в тот момент как раз рисовала ему фасончик свадебного платья.
Мо задумалась.
– Ты имеешь в виду высокого парня с румянцем на щеках?
– Да, того самого, с колена которого Джорджия в конце репетиции так тщательно смахивала пылинки.
– He-а, мне ничего такого не кажется, – сказала Мо, допивая последний глоток.
– У тебя что, из-за диеты все мозги высохли? – удивилась Джаз. – Джорджия уж такие сигналы подавала, что не заметить их было просто невозможно. Практически, это были сигналы семафора.
– Бред все это! – насмешливо сказала Мо. – Может быть, ты и способна читать язык тела Джорджии, но для нас, простых смертных, она так же трудна для чтения, как… роман Томаса Харди.
Джаз смотрела на Мо, не веря своим ушам. Мо же продолжала, решив, видимо, эту тему развивать весь оставшийся вечер.
– Послушай, я очень люблю твою сестру, и ты это знаешь, но…
Джаз не желала больше ничего слушать. Разве Мо забыла?
Одна только Джаз имеет право критиковать Джорджию.
– … но, между нами говоря, у меня нет возможности заглянуть в ее хорошенькую головку и узнать, что там происходит. Что же касается ее заигрываний с кем-то там, – фыркнула Мо, – то я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.
– Это потому, что последний месяц ты моришь голодом свои мозги, – съехидничала Джаз. – Твои мозги уже вытекают через уши – вон, они торчат там. Я постоянно поскальзываюсь на них в ванной.
– Ты просто завидуешь.
– Завидую? Чему?
– Моему новому стройному телу.
Джаз просто оторопела:
– Ты хочешь сказать, что я толстая?
– Да. У тебя большая задница.
– Знаешь, я предпочитаю лучше иметь большую задницу, чем хоть раз напялить на себя эти дурацкие белые треники.
– В них ты будешь похожа на пивную пену.
– Конечно. И все будут. И те, кто носит, уже похожи.
– Ты просто боишься.
– Боюсь? Чего? Быть похожей на фотомодель?
– Нет, ходить в спортивный зал.
– Я? Нисколько. Я в любое время могу запросто сделать тебя на «степе».
– Спорим, не можешь.
– А спорим, могу.
– По рукам, – в восторге заверещала Мо.
«Черт! Как это произошло? Ее просто взяли на слабо!»
– Есть где-то ступеньки, поблизости? – упавшим голосом спросила Джаз: – В кафе?
На следующий день ей в редакцию позвонила Джоузи, младшая сестра и образцовая жена образцового мужа. Не могла бы Джаз посидеть с малышом в четверг вечером, потому что они с Майклом хотят куда-нибудь пойти? Конечно, Джаз будет безумно рада. Этот звонок вдохновил ее, и она принялась писать статью о своей сестре, о ее идеальной семье: даже после шести лет брака и имея уже двухлетнего первенца, они (она и муж) куда-нибудь выходят поразвлечься, просто вдвоем, иногда даже в будний день. «Конечно, такой брак требует преданности друг другу, больших усилий, терпимости и чувства юмора, но тем не менее браки все еще могут быть чем-то романтичным, даже если медовый месяц давно прошел», – печатала Джаз, а что касается статьи о репетиции… ее отложим до следующей недели. Расправа над личностью Гарри Ноубла подождет недельку, сегодня у нее тема поважней.
Вечером, когда Джасмин пришла домой, квартира показалась ей очень унылой. Все пошло кувырком с тех пор, как Мо занялась своей фигурой. Она стала, как и все в этом безумном мире и перестала смотреть вокруг, зациклившись на себе. Глядя на пустую гостиную, Джаз размышляла о том, что Мо теперь стала видеть не дальше своего носа, а все, что ближе ее носа, то есть собственное тело, приобрело для нее колоссальные размеры. Она потеряла чувство пропорции.
С тех пор как Мо так резко изменила свою жизнь. Джаз стала более критично посматривать и на свою фигуру. Может, и стоило бы чуть выровнять свои замечательные формы. Но тогда ее останется гораздо меньше. Нет! Будь она проклята, если когда-нибудь пойдет войной на свое собственное тело. Джасмин любила свое тело. Оно дарило ей жизнь. Ее сильные ноги и легкие ступни несли хозяйку в кухню. Ее ловкие и грациозные руки ставили чайник на плиту и открывали буфет, а ее проворные пальцы изящно распечатывали плитку шоколада. Ее чувствительный рот вкушал любимые блюда. Ее жизнерадостный желудок получал удовольствие от еды, а ее светлый ум настраивал хозяйку на что-нибудь смешное, пока она ела.
Как Джаз могла не любить свое тело? Оно великолепно. Оно чудо. Оно ее тело.
ГЛАВА 8
В комнате было темно и тепло. Слышно было только дыхание присутствующих и глубокий низкий голос Гарри Ноубла, который, казалось, плывет в густом воздухе. Джаз прекрасно знала, как он может играть своим голосом, словно поднимая его с разных глубин – все зависело от слов. Этот голос сам представлял собой особый язык.
– Итак, сейчас вам все больше и больше хочется спать, – убаюкивал он. – Ваше тело наливается свинцом, и ваша голова плывет в облаках. Вы в саду. Где-то вдалеке вы слышите лай собаки. Вы сидите в вашем любимом уголке сада, подставив лицо солнцу.
Сама того не желая. Джаз попала под гипноз: ей казалось, что она лежит в гамаке, сплетенном из цветов, в ярком летнем платье.
– А сейчас я буду подходить к каждому из вас и задавать вам самые простые вопросы, а вы без заминки должны будете на них ответить. Любая заминка, и этот прекрасный мир разрушится.
Лежа на полу, Джаз начала уноситься прочь: ноги ее в фирменных ботинках налились приятной тяжестью и казалось, что голос Гарри Ноубла звучит у нее прямо в голове.
– Джасмин, какие ваши самые первые воспоминания?
Почему он всегда начинает с нее?
Она говорила тихо, боясь пробудиться и выйти из своего транса.
– Не знаю точно, воспоминание это мое или я видела когда-то на фотографии, – ответила Джаз, глубоко и размеренно дыша. – Я в саду, лежу в коляске и плачу, потому что хочу домой.
– Вы, наверное, были совсем крохой? – голос Гарри звучал у нее в голове.
Она чуть улыбнулась:
– Лет пятнадцать, не больше.
В комнате послышался вялый смех.
Гарри тяжело вздохнул и уже другим голосом произнес:
– Ха-ха, мисс Филд.
– Да, наверное, я была очень маленькой, – быстро сказала Джаз, понимая, что разрушила всю атмосферу.
Теперь его голос раздавался в унисон. Казалось, в комнате никого кроме них не было.
– Что больше всего вас путает в смерти?
Странно, но Джаз почувствовала сильный прилив эмоций.
– То, что я не смогу потом об этом поговорить.
– С кем?
Девушка молчала.
– Вы не должны молчать, – нетерпеливо сказал Гарри.
– Мне нужно подумать. Это серьезный вопрос.
Гарри подавил улыбку.
– С Мо, с Джорджией, с папой и с мамой.
– У вас было счастливое детство?
Непродолжительная пауза.
– В общем, да.
– Что вас огорчало?
Каким образом это может научить ее играть?
– Это действительно необходимо?..
– Да, – сказал устало Гарри. – Если вы даже сейчас не можете быть честной, как вы сможете быть честной на сцене?
– Но на сцене мне и не нужно быть честной. Там я проговариваю написанный текст. Не подумайте, что я вас учу, но уверяю, что зритель прекрасно это знает.
Насколько было легче спорить с ним с закрытыми глазами.
И хотя Джасмин не видела его, она чувствовала, как Гарри, нахмурившись, смотрел на нее. «Не хватит ли уже меня эмоционально раздевать? – думала она. – Вот я лежу здесь с закрытыми глазами, а ты разглядываешь меня, задавая идиотские вопросы».
Наступила длительная пауза. Что он делает?
Она открыла глаза и посмотрела на режиссера вопросительно. Он сидел рядом, одной рукой теребя волосы, и угрюмо смотрел ей в лицо. Джасмин поднялась на локоть и в свою очередь угрюмо воззрилась на него.
– Не ускорит ли дело, если я просто пришлю вам автобиографию?
– Неужели вы ее уже написали?
– Еще нет. – Джасмин снова легла и закрыла глаза.
Думая, что Гарри отошел от нее, она чуть заметно улыбнулась.
– Почему вы так боитесь быть откровенной? – шепотом произнес он где-то совсем рядом. Потом резко встал и быстро прошел в другой конец комнаты.
«Идиот», – подумала Джаз.
Как только Гарри Ноубл объявил всем о своем необычном и смелом решении взять на роль Лиззи Беннет некрасивую актрису, он сразу понял, что тем самым здорово облегчил себе жизнь. Впервые увидев Джасмин Филд, он был поражен тем, насколько природа была щедра к ее сестре и скупа к ней. Правда, во время того памятного прослушивания он увидел, что хотя Джасмин и не была такой миловидной, как ее сестра, она могла быть очень красивой. Еще позднее, уже во время первой репетиции, когда стало понятно, что Джаз была настоящей головной болью, до Ноубла начало доходить, какой правильный выбор он сделал. Удивительное выражение ее темных глаз придавало лицу необычную интеллигентность. Если глаза действительно являются зеркалом души, то душа ее прекрасна.
Однако Джасмин Филд была крепким орешком. Эмоционально она оказалась очень закрытой.
Чего она боялась? Если бы только ему удалось проникнуть в ее нутро, он сделал бы из нее замечательную актрису. И Ноубл во что бы то ни стало решил этого добиться: и ради своей репутации, и потому, что Джасмин все больше интересовала его как личность. Из нее могла бы получиться потрясающая Элизабет Беннет. Да, чем больше он смотрел на Джасмин Филд – а взгляд его задерживался на ней все дольше и дольше, – тем больше был поражен своими необыкновенными способностями подбирать актеров на роли. Неужели нет предела его талантам?
Гарри медленно прошел в другой конец комнаты.
– Что вас огорчает? – задал он вопрос, оглядываясь вокруг и подыскивая подходящую кандидатуру. – Сара?
Голос Сары в такой позе звучал очень хрипло.
– Бедность. Люди, умирающие в полном одиночестве, забытые всеми. При виде бездомных я плачу. Война. Голод…
– Джасмин?
Боже, опять. Это что, месть за улыбку?
– М-м-м, когда кончается плитка шоколада.
Так как глаза ее были закрыты, девушка не увидела, как широкая улыбка смягчила монументальное лицо режиссера.
– Видишь ли, Сара, – сказал он. – Нет никакого смысла продолжать нашу игру, если вы все не будете честны. По крайней мере, когда Джасмин отказывается принимать в ней участие, она делает это честно.
«Замечательно, – подумала Джаз. – Уже нажила себе врага».
«Игра» длилась сорок минут. Присутствующие были ошеломляюще откровенны, рассказывая о себе, многое из услышанного Джаз не хотела бы знать. Все это было затеяно Гарри, по ее искреннему убеждению, лишь бы удовлетворить свою жажду власти. Неужели он не понимает, что большинство говорило все это только для того, чтобы произвести на режиссера впечатление? Хотя, с другой стороны, было интересно узнать, что Мо так страдала, что совсем не могла плакать, когда умерла ее мать, и плакала только во сне. Джаз-то думала, что знает о Мо все.
Она заметила, что Гарри очень уж быстро «отыграл» с Уиллсом. Гарри даже не задал ему ни одного вопроса, а Уиллса это вроде как совершенно не удивило. Казалось, будто он даже рад, что его не удостоили вниманием. Но почему Гарри вел себя с ним так? Скорее всего, завидует ему, уверенно ответила Джасмин на свой вопрос, хотя подспудно понимала, что в этом не было никакого смысла.
Через час Лиззи. Джейн, Китти, Лидия, Мэри и мистер и миссис Беннет читали первую сцену. Первые полчаса настроение было настолько веселым, что любая, самая глупая шутка вызывала у всех взрыв хохота. Главной шутницей была миссис Беннет. Она все время рассказывала ужасные истории, которые начинались всегда словами: «Это напомнило мне…», а заканчивались так бессвязно и непонятно, что Джаз каждый раз хотелось спросить: «Ну и что же дальше?» И они настолько не имели никакого отношения к фразе, их вызвавшей, что Джаз подумала, а уж не глуховата ли эта женщина? Вскоре Джаз поняла, что долго находиться в одной комнате с таким количеством перевозбужденных людей очень утомительно.
– Вы знаете, это напомнило мне, – хихикнула миссис Беннет, как всегда, на пустом месте, – очень забавную историю.
На этих словах она замолчала, так как начала сотрясаться от беззвучного смеха и качать головой, будто сомневалась, что сможет рассказать эту историю.
Но Гарри прервал ее:
– Хватит, господа. Давайте еще раз со слов «пока Мэри пытается выразить свои мысли…» Готовы?
Миссис Беннет, по-видимому, ничего против не имела. Еще какое-то время она хихикала себе под нос и качала головой, будто была рада, что ей не надо ничего рассказывать. Создавалось впечатление, что кроме Джаз никто больше не обратил внимания на грубость Гарри.
Прошло три часа, а они все еще работали над первой сценой. Было уже около полуночи. Джаз страшно устала, проголодалась, и ей было смертельно скучно. Она сидела в центре, окруженная другими актерами, и ждала, когда же Гарри закончит читать текст и объяснит актрисе, исполняющей роль Китти, что той дальше делать. В желудке у нее так громко заурчало, что девушка даже напугалась. Наступила неловкая тишина.
– Я официально заявляю, что умираю с голоду. Позвоните, пожалуйста, в благотворительную организацию «Ночлежка», чтобы мне привезли тарелку супа, – серьезно произнесла Джаз.
Все засмеялись и послышались жалобные возгласы:
– И мне тоже.
Но Гарри, казалось, ничего не слышит – он с головой ушел в текст.
– Что ты хочешь сказать этими словами, Китти? – спросил он, не обращая внимания на реплики.
Китти уставилась, не мигая, в текст, словно надеялась разглядеть там нужный ответ. Она так боялась сказать что-нибудь не то, что вообще не произнесла ни звука.
– А кто-нибудь знает? – с тоской спросил Гарри.
Джаз не стала дожидаться, когда он ее спросит.
– Китти имела в виду, что уже почти полночь и вам лучше отпустить нас домой, если вы хотите, чтобы мы пришли на следующую репетицию.
Гарри посмотрел на часы.
– О боже! Конечно же, – сказал он тихо, будто разговаривая сам с собой.
Когда другие считают, что уже поздно – ему абсолютно наплевать, а вот когда он сам решил, что поздно, – это другое дело.
Он потер глаза.
– На сегодня все. – И хлопнул в ладоши. – Следующая встреча в среду. Молодцы, хорошо поработали.
Он взял пальто и вышел из комнаты, даже не заметив Фиолетовые Очки, которые ждали, когда же все разойдутся, чтобы закрыть помещение.
Джаз и Джорджия, не торопясь, надели пальто и остановились, болтая, у ворот церкви.
– Это была настоящая инквизиция, – зевая, сказала Джаз.
– Ноубл просто гениален!
– Гениален? А вот Уиллс так не считает.
– Уиллс?
– Уилльям Уитби. Он играет Уикхэма.
– Ах, этот. Но он ведь не получил «Оскара»?
– Нет, но у него хороший зад.
– Да? У Гарри вроде бы не очень?
– Почему же? У Гарри тоже ничего. Этого отрицать нельзя. Просто один из моих принципов – не иметь дело с мужчинами, которые любят произносить речи.
– Тебя подвезти?
– Нет. Я подышу. Мне нужно успокоиться.
– Ладно. Позвони мне, когда придешь домой.
– Хорошо, мамочка.
Ночной воздух был замечательно свеж. Джаз любила бодрствовать, когда большинство людей спало – в такие минуты она чувствовала себя ближе к природе, особенно в Вест-Хемптоне.
– Подвезти?
Она посмотрела на машину в конце улицы. Это была старенькая, потрепанная спортивная «MG» с опущенным верхом – в ней сидел Гарри. Его поклонницы просто попадали бы в обморок. Но у Джаз не было никакой охоты приближаться к автомобилю. И сколько же он здесь сидит? Интересно, слышал он их разговор с Джорджией? Может быть, он хочет преподать мне сейчас урок?
– Нет, спасибо. Мне хочется подышать свежим воздухом.
– Одной в такое время ходить опасно, – сказал он серьезно.
– На мой взгляд, не опаснее, чем садиться в машину с незнакомым человеком.
– Мисс Филд, я вам разве «незнакомый»?
Она задумалась на мгновение:
– Ну, в общем, да. Я плохо знаю, что вы из себя представляете, мистер Ноубл.
– Ладно, садитесь, – сказал он.
В тоне чувствовалось легкое раздражение. Он наклонился к пассажирской дверце и распахнул ее.
– Я вам дам дополнительный материал к вашей роли.
Джаз выдавила из себя улыбку:
– Мне кажется, я сегодня и так много работала над ролью, вы так не считаете?
Гарри не ответил на ее вопрос, а просто сказал, по мнению Джаз, слишком театрально:
– Я не кусаюсь, мисс Филд.
И начал заводить машину.
Джаз медленно подошла к нему.
– Поскольку вы любите, чтобы говорили правду без заминок, так слушайте. Лично я предпочитаю идти домой одна по полуночным улицам Вест-Хемптона, а не ехать в вашей машине. – Она захлопнула дверцу и улыбнулась ему. – Однако спасибо за любезное предложение.
И пошла, вдыхая сладкий ночной воздух.
ГЛАВА 9
Сара договорилась пообедать с братом в Хемпстеде в изысканном маленьком ресторанчике, расположенном в стороне от проезжих дорог и уже поэтому считавшимся эксклюзивным. Джек никогда не отказывал сестре, если та хотела встретиться с ним – иначе не избежать упреков. И сегодня Сара попросту подслушала, что он договорился встретиться с Гарри. Так что она не сомневалась, что Джек придет с Гарри и именно поэтому выбрала этот ресторан. В другом месте, да еще в дневное время, обед будет испорчен – все начнут подходить и просить Гарри дать автограф. Так происходило всегда и везде, и даже в Хемпстеде, хотя здесь уж люди, кажется, должны бы вести себя поприличней. Но в этом ресторане даже официанты о себе такого высокого мнения (повыше, чем многие звездные посетители), что не унизятся до того, чтобы просить автограф. Даже у Гарри Ноубла. Естественно, Максин тоже была приглашена, и, конечно же, платить будет Чарлз.
– Ну и как же дела у нашей сестры-дурнушки? – спросила Сара, как только все получили меню.
Гарри изучал закуски.
Она сделала второй заход:
– Как вам нравится ваш эксперимент – вы, ведь, наверное, ничего подобного не совершали со времен поступления в Академию? Или задача оказалась слишком сложной, даже для вас?
Наконец он отложил меню.
– Совсем наоборот. Надеюсь, у меня достаточно мужества признать, когда я бываю не прав.
Сара с трудом сдержала чувство облегчения и радости.
– И что же вы собираетесь делать? Где вы будете искать другую Лиззи Беннет, ведь осталось так мало времени? И как же вы преподнесете эту новость бедной девушке?
– Да нет же, я вовсе не это имел в виду, – заявил Гарри холодно. – Я хотел сказать совершенно обратное. Она – настоящая находка. Невозможно было бы найти более подходящую исполнительницу на роль Лиззи, чем она.
– И более восхитительную на роль Джейн Беннет, – заулыбался Джек, положив меню на стол и потирая руки. – Лично я возьму бифштекс.
– Безусловно, но по поводу Джейн Беннет у нас и не было никаких сомнений, – сказал Гарри Джеку.
Сара попыталась вернуть разговор в нужное ей русло.
– Что же такого особенного в сестре-дурнушке? Объясните же нам. Лично я сгораю от любопытства, – сказала она как можно непринужденней.
Гарри на секунду задумался.
– Да все, – сказал он просто. – Темперамент, игра, фигура, лицо, глаза. Она – совершенство.
Сара углубилась в изучение меню – однако аппетит пропал. Черт подери. Она ведь раньше так любила в этом ресторане «фуа-гра».
Когда заказ был принят, Джек начал петь дифирамбы Джорджии. В душу Гарри закралось подозрение.
– Надеюсь, ты не собираешься и на этот раз, как обычно, влюбляться в героиню, а затем за день до премьеры бросать ее.
Джек рассмеялся, но ничего не ответил.
– Знаешь, я этого не потерплю. Только не в моем спектакле, – сказал Гарри, потягивая красное вино. – Я никогда не забуду, как твоя Беатрис чуть глаза тебе не выцарапала в финальной сцене «Много шума из ничего». Мы с полным основанием могли бы тогда назвать наш спектакль «Много шума по веским причинам».
Джек улыбнулся, вспомнив о том случае. Он уже и забыл, что ее звали Беатрис.
– Ничего нет хуже, чем заводить роман с актрисой, играющей с тобой в одном спектакле, – назидательно произнес Гарри. – Это мешает актеру сконцентрироваться.
Джеку было явно не по себе.
– Но, старик, жизнь не сводится к одним только спектаклям.
– Нет, – отрезал Гарри. – Но если ты действительно хочешь чего-то достичь – никаких отношений с актрисами. Это самая большая ошибка, какую только актер может совершить. Это отбирает у него энергию. Либо он будет несчастным, либо неудачником. – Ноубл залпом допил вино. – Конечно, это не касается актрис, снимающихся в рекламе. Хотя почему их так любят мужчины – для меня загадка. Лучше вообще не пускать женщин в свою жизнь. Это мешает сконцентрироваться, – повторил он раздраженно. – Я не имел в виду присутствующих, конечно, – добавил он, подумав.
Сара мучительно гадала: неужели Ноубл убежденный холостяк? Джек мял хлеб и рассматривал посетителей.
– Вино отличное, – подал голос Чарльз, громко рыгнув.
Медовый месяц подошел к концу, и Джаз теперь четко определилась в своих отношениях с актерами: одних она ненавидела, других считала забавными, кого-то комичными, а некоторые ей даже нравились. Фиолетовые Очки не вписывались ни в одну категорию. Джаз и сама была поражена, до какой степени Фиолетовые Очки ее раздражали. Вначале Джаз держалась с этой женщиной прохладно, но по крайней мере вежливо. Но Фиолетовые Очки всегда умудрялись найти какой-нибудь предлог и постоянно доставать Джаз, и вскоре та уже не сдерживалась и могла спокойно рассмеяться прямо в лицо ассистентке или просто ей нахамить. Но чем грубее она вела себя, тем больше Фиолетовые Очки приставали к ней.
– Вы опять оставили свой веер не на том стуле, – заявили как-то Фиолетовые Очки после особенно трудной и затянувшейся репетиции: в голосе звучали триумфальные нотки.
– И как же мне такой жить дальше? – ответила Джаз с нотками печали в голосе.
Фиолетовые Очки на печаль не отреагировали и продолжали просматривать свои записи.
– Вы должны были оставить веер на том стуле, что стоит в глубине сцены справа, а не на авансцене слева. Сколько раз мне это вам повторять?
– Судя по вашему вопросу, вы уже не раз мне об этом говорили. Спасибо.
– Но вам, как я вижу, абсолютно все равно, – продолжали Фиолетовые Очки тоном, каким делают замечание ребенку, чтобы тот не ковырял в носу на людях.
– Да, Фиона, по большому счету, мне абсолютно все равно, куда класть этот вонючий веер.
Фиолетовые Очки изумленно уставились на нее и затем удалились прочь.
Джаз не любила Сару Хейз, но она не могла точно определить, что же именно ее так раздражало в этой женщине. Конечно, она была жутко неискренней, что даже Джасмин развлекало, но не одно только это. В первую же минуту, как Джаз увидела ее во время прослушивания, она поняла, что единственная цель Сары в этой жизни – заполучить Гарри Ноубла. Всем остальным для счастья было достаточно просто смотреть на этого человека, но только не Саре. Джаз даже не подозревала, что подобные типажи еще существуют. Она сама знала немало женщин, которые охотились на мужчин, и небезуспешно, Сара же хотела устроить все таким образом, чтобы Гарри превратился в охотника и поймал ее. Перед ее глазами разворачивалась живая история общества. Что больше всего забавляло Джаз, так это то, что Гарри явно не замечал Сариных чар. Наблюдать все это было одно удовольствие. Джаз предполагала, что причина, по которой мисс Хейз ее так ненавидела, была в том, что она играла Лиззи Беннет, а следовательно, Гарри с ней много работал. «Если бы только Сара знала, – с улыбкой думала Джаз, – как мало этот великой человек значит для нее». Зависть Сары даже начинала придавать некоторую пикантность их репетициям, что развлекало Джаз.
– Мне так нравится, как ты играешь, – шепнула ей Сара, когда они как-то вместе наблюдали репетицию Бингли и Дарси. – У тебя свой особый стиль. Сразу видно дилетанта.
Джаз любезно улыбнулась, и, сделав вид, что не заметила издевки, изобразила искреннюю благодарность за комплимент. Ее уловка была вознаграждена, так как глаза Сары аж прищурились от досады. После этого Джаз увидела, как лицо Сары вдруг осветилось невероятным благоговением: оказалось, что Гарри направлялся из другого конца комнаты прямо в ее сторону, и Сара, инстинктивно почувствовав приближение кумира, тут же отвернулась от Джаз и с невероятной грациозностью повернула к нему свою головку, демонстрируя безупречную линию шеи и подбородка, и сделала она это именно в тот момент, когда он посмотрел на них. Потрясающе, подумала Джаз. Ее движения были так точно рассчитаны, что оба они напоминали балетную пару. Но затем, к большому своему изумлению, Джаз увидела, что Гарри смотрит сквозь Сару прямо на нее: во взгляде читалось знакомое разочарование.
«Вот где собака зарыта!» – подумала Джаз. Вот что раздражало ее в Саре с первой же минуты их встречи! Каждое ее движение, каким бы незначительным оно ни было, точно рассчитано. Делала ли эта женщина хоть когда-нибудь что-то спонтанно? В ней все было искусственным: взмах ресниц, внезапный блеск глаз, нервное подрагивание красивого рта. Неудивительно, что игра ее всегда казалась неестественной. Да как Сара могла играть естественно, если она даже не знала, что это такое? Интересно, пукает ли она когда-нибудь во сне?
При этой мысли Джаз усмехнулась, тут же отвернувшись от Гарри, чтобы он не заметил, и стала смотреть на Брайена. Тут уж усмешка просто застыла у нее на губах. Чем больше она смотрела на Брайена, тем больше понимала, что у Гарри было полное помрачение ума, когда он дал журналисту роль Дарси. И вряд ли даже нервное возбуждение во время премьеры как-то спасет постановку Гарри: этот человек эмоционален не более, чем бревно. Гарри из сил выбивался, чтобы заставить Брайена хотя бы нахмуриться по-человечески, не говоря уж о том, чтобы убедительно произнести свой текст. Но Гарри не понимал главного: Брайен, критик, которого боялись все, сам до смерти боялся его, и чем больше Гарри кричал, тем более зажатым становился Брайен.
Джаз никогда не думала, что режиссер должен определять и ставить даже самые незначительные передвижения по сцене. Глядя на лицедействующего Брайена, нельзя было не подивиться, как это актеры не сбивают друг друга во время спектакля.
Один раз во время репетиции их совместной сценки Брайен встал как столб рядом с Джаз и, уставившись в публику (состоявшую из Гарри и еще нескольких актеров, которые ждали своего выхода в этом же эпизоде), произнес длинный монолог, обращенный к партнерше, ни разу даже не взглянув в ее сторону. Джаз во время этой речи сначала в недоумении взирала на Брайена, а затем, переведя взгляд на Гарри, чуть слышно спросила:
– Это он со мной говорит?
В зале начались смешки, но Гарри было не до смеха. Он прервал бедного Брайена в самой середине его текста и презрительно спросил:
– Брайен, что ты делаешь?
Тот застыл.
– Я… я…
– Лиззи стоит рядом с тобой.
Гарри говорил с актером, словно с дрессированным шимпанзе. Брайен повернулся к Джаз и посмотрел на нее невидящим взглядом. Она улыбнулась партнеру и приветливо помахала рукой. Брайен не реагировал.
«Боже, какие все тоскливые, – подумала она. – Я-то надеялась, здесь будет весело».
– На шаг вправо, Брайен, – в голосе Гарри слышалась с трудом сдерживаемая ярость.
Бедный Питерс был охвачен таким ужасом, что сделал шаг влево, тем самым полностью загородив собой Джаз. Она захихикала и из-за спины Брайена помахала рукой Гарри.
Но тот ее шутку не оценил.
– Я сказал вправо! – проревел он. Брайен отпрыгнул вправо, открывая публике сияющую Джаз.
– Всем привет! – сказала она. – А кто это выключил свет?
Джасмин просто наслаждалась происходящим.
В конце концов, после того как Гарри зачитал Брайену все ремарки из книги, в которых говорилось, где, как и когда тот должен двигаться в этой сцене (все бесполезно), он велел актеру просто стоять неподвижно. Гарри понял, что ни на что другое Дарси все равно не способен.
С другой стороны, наблюдать, как репетирует Джек Хейз, было одно удовольствие. Его движения, голос, выражение лица – все говорило о том, что перед Джаз истинный Бингли. Он включался в сцену мгновенно. Мог повторять одну и ту же строчку сотни раз, не выказывая при этом ни нетерпения, ни усталости. И каждый раз, когда Гарри подкидывал ему новую идею, предлагал новую позу во время сцены, Джек принимал это с искренней благодарностью. Джасмин вынуждена была признать, что Гарри Ноубл знал свое дело. Легкое изменение голоса или незначительный поворот корпуса, которые он просил Джека сделать, коренным образом меняли весь образ, придавая большую глубину даже самым простым словам. Она начала понимать, что Гарри имел в виду, говоря о «честности» актера. Казалось, что Джек вовсе и не играет, а слова сами естественно изливаются из его души. Джаз поражало, почему Джек до сих пор не широко известен публике. Как-то она сказала об этом Саре. Они сидели рядом на сцене и ждали, когда Гарри закончит эпизод с Брайеном и Джеком.
– Да, он просто гениален, – ответила Сара хорошо поставленным шепотом. – Знаешь, это у нас наследственное, – добавила она с легкой усмешкой, которая совсем не шла ей, и с выражением некоторой рассеянности, которая как раз очень была ей к лицу. – К своему изумлению, Джаз узнала, что они брат и сестра. – Но Джеку не хватает той энергии, которая есть у Гарри, – вздохнула Сара. – Это трагедия. Потому-то он никогда не станет великим, как Гарри. Они вместе учились в Академии.
И тут она села на своего излюбленного конька:
– Именно там мы и познакомились с Гарри. Я тогда еще училась в колледже, но эта встреча определила все мое будущее. Я решила стать актрисой.
Джаз было понятно, что встреча с Гарри определила не только ее будущую карьеру, но и кое-что еще. На ее взгляд, из них вышла бы отличная парочка.
