Текст книги "Королева сплетен в большом городе"
Автор книги: Мэг Кэбот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Глава 11
Чтобы найти у девушки недостатки, достаточно обратиться за помощью к ее подругам.
Бенджамин Франклин (1706-1790), американский изобретатель Карлик заканчивает петь «Не плачь так громко».
– Не знаю, как вы, – замечает Чаз, – но лично я считаю, что это выступление было довольно трогательным. Я ставлю восемь.
– А я-десять, – говорю я, моргая, чтобы прогнать слезы. Не знаю, то ли вообще песни Мелиссы Манчестер навевают на меня грусть, то ли именно эта в исполнении горько плачущего карлика, одетого как Фродо из «Властелина колец». А может, во всем виноваты три «Цинтао», которые я выпила за ужином, и еще два кисловатых «Амаретто», последовавших после. В любом случае меня развезло.
Чего нельзя сказать о моей подруге Шери. Она выглядит рассеянной в течение всего вечера.
– Эй, – говорю я и толкаю ее локтем в бок. – Просыпайся. А ты какую оценку ставишь?
– Угу. – Шери откидывает с глаз прядь кудрявых волос и вглядывается в карлика на маленькой сцене у бара, – Не знаю. Шесть, наверное.
– Заткнись, – говорит Чаз и качает головой. – Посмотри на него. Он из кожи вон лез.
– Вот именно, – говорит Шери. – Он слишком серьезный. Это всего лишь караоке.
– Во многих культурах караоке считается искусством, – упрекает ее Чаз. – А раз так, то его и нужно воспринимать серьезно.
– Нет, – отвечает ему Шери, – если это происходит в дешевом барчике под названием «Хониз».
Шери говорит с раздражением. Чаз просто пошутил, а ее голос звучит раздраженно.
Она злилась с того момента, как они с Чазом приехали в тайский ресторан, где мы ужинали. Что бы Чаз ни говорил, Шери либо не соглашалась, либо вообще молчала. Она набросилась на него за то, что он заказал слишком много еды… как будто это имело хоть какое-то значение.
– Наверное, это просто стресс, – сказала я Люку, когда мы шли за Чазом и Шери по направлению к Канал-стрит, стараясь обходить рыбью требуху, раскиданную вокруг китайских лавок по обеим сторонам улицы. – Она в последнее время так много работает.
– Ты и сама много работаешь, – замечает Люк, – но ты же не задираешь нос…
– Ладно тебе, – перебиваю я, – прекрати. У нее работа нервная. Она имеет дело с женщинами, у которых море проблем. А единственная проблема тех женщин, с которыми работаю я, – будут ли в свадебном платье их задницы смотреться толще или нет.
– Это кого угодно может ввести в стресс, – с трогательной лояльностью настаивает Люк. – Тебе не следует себя принижать.
Но, по правде говоря, я считаю, что Шери озабочена вовсе не работой. Иначе огромное количество тайских закусок, соте из говядины, не говоря уже о пиве, которое мы выпили, помогло бы ей. Но этого не случилось. Сейчас она была такой же злой, как и до ужина. Она даже не хотела идти в «Хониз». И собиралась отправиться прямо домой. Чаз практически заставил ее сесть с нами в такси, не дав ей поймать другую машину.
– Не понимаю, – сказал Чаз, когда Шери между переменой блюд вышла в туалет. – Она явно не в своей тарелке. Но когда я спрашиваю ее почему, она говорит, что все в порядке, и просит оставить в покое.
– То же самое она говорит и мне, – вздохнула я.
– Может, это гормональное, – выдвинул предположение Люк, ему лучше знать, ведь он столько времени посвящает всей этой биологии.
– Шесть недель? – покачал головой Чаз. – Это длится ровно шесть недель. С тех пор, как она нашла работу и переехала ко мне.
Это моя вина. Если бы я поселилась вместе с Шери и не предала бы ее, переехав к Люку, ничего такого не было бы…
– Если ты считаешь, что можешь лучше, – говорит Чаз, толкая к ней песенник, – может, сама попробуешь?
Шери смотрит на черный переплет, оказавшийся у нее под носом, и холодно говорит: – Я не пою под караоке.
– А мне припоминается, – замечает Люк, изгибая Оровь, – что это не так, во всяком случае, на некоторых свадьбах ты пела.
– Там был особый случай, – возражает Шери. – Нужно было помочь одной болтушке.
Я моргаю. Болтушке. Я, конечно, знаю, что это правда… но я же исправляюсь. Я же НИКОМУ не сказала, что встретила Джилл Хиггинс. И мне удалось сдержаться и не сообщить Люку, что любовник его мамы (если он действительно тиковым является, в чем я все меньше и меньше сомневаюсь) вчера звонил опять. Я – настоящий кладезь ценнейшей информации!
Но я решаю не давить на Шери. Все-таки я оставила ее в беде.
– Да ладно тебе, Шери, – говорю я и тянусь к песеннику, – сейчас я подыщу для нас что-нибудь забавное.
– Я – пас, – отвечает Шери. – Слишком устала.
– От караоке нельзя устать, – говорит Чаз. – Просто встаешь и читаешь на экране текст.
– Я слишком устала, – еще категоричнее повторяет Шери.
– Слушай, – уговаривает ее Люк, – кому-то все равно придется встать и спеть, иначе Фродо затянет еще одну балладу, и я перережу себе вены.
Я пролистываю песенник.
– Я спою, – говорю я.– Не могу допустить, чтобы мой парень покончил с собой.
– Спасибо, сладкая моя, – подмигивает мне Люк. – Как мило с твоей стороны.
Я нахожу нужную песню и пишу ее номер на маленькой бумажке, которую нужно отдать официантке.
– Если я спою, – настаиваю я, – то и вы, парни, тоже должны.
Чаз торжественно смотрит на друга:
– Взять живым или мертвым?
– Нет, – отвечает Люк и энергично трясет головой. – Ни за что, – смеется он. – Я не пою под караоке.
– Ты должен, – строго говорю я, – потому что, если не споешь, нас всех ждет вот это. – Я киваю в сторону группы хихикающих малолеток с медальонами в виде светящихся пенисов на шеях. У них явно холостяцкая пирушка.
– Они превращают караоке в балаган, – соглашается со мной Чаз. Слово «караоке» он произносит с чистейшей японской интонацией.
– Еще по одной? – интересуется официантка в очаровательном красном шелковом китайском платье с гораздо менее очаровательной серьгой в нижней губе.
– Принесите четыре, – говорю я и передаю ей две бумажки с заказами песен. – И две песни, пожалуйста.
– Мне не нужно, – говорит Шери и поднимает почти полную бутылку пива. – Мне хватит.
Официантка кивает и берет у меня бумажки.
– Тогда только три, – говорит она и уходит.
– Что значит – две песни? – с подозрением спрашивает у меня Люк. – Ты не…
– Мне хочется послушать, как ты поешь о том, что ты – ковбой, – мои глаза невинно раскрыты, – и скачешь на железном коне…
Люк едва сдерживается, чтобы не расхохотаться.
– Ты! – Он замахивается на меня, но я юркаю за спину Шери, которая продолжает бурчать:
– Хватит уже.
– Спаси меня, – прошу я ее.
– Я серьезно, – говорит она. – Прекратите.
– Да ладно тебе, Шер, – смеюсь я. Да что с ней такое? Она же всегда так любила побалагурить. – Спой со мной.
– Ты меня достала, – огрызается она.
– Спой, – не сдаюсь я. – Вспомни старые добрые времена.
– Отстань, – говорит Шери и отталкивает меня на дальний конец скамьи, на которой мы с ней сидим. – Мне нужно в туалет.
– Я тебя не пущу, – отвечаю я, – пока ты не согласишься со мной спеть.
И Шери выливает бутылку пива мне на голову. Позже, в туалете, она извиняется. Смиренно.
– Прости, – всхлипывает она, глядя, как я сушу волосы под сушкой для рук. – Я так виновата.
Сама не знаю, что на меня нашло.
– Все нормально. – Я ее едва слышу сквозь шум сушилки. – Правда.
– Нет, – говорит Шери. – Я ужасная.
– Вовсе ты не ужасная, – говорю я. – Я сама напросилась.
– Знаешь… – Шери прислоняется к батарее. Женский туалет в «Хониз» нельзя назвать вершиной декораторского искусства. Здесь только одна раковина и один унитаз, а стены выкрашены тошнотворной бежевой краской, под которой явственно проглядывают следы граффити. – Ты действительно напросилась, но это как обычно. А вот я превратилась в страшную суку. Я совершенно не понимаю, что со мной творится.
– Это все из-за работы? – спрашиваю я. Сушилка для рук решила проблему мокрых волос. Но что мне делать с запахом пива, пропитавшим мое маленькое платье от Вики Ваграм-младшей? Придется изрядно поработать с ним.
– Дело не в работе, – угрюмо говорит Шери. – Она мне нравится.
– Правда? – Я не могу скрыть удивления. Шери только и делает, что жалуется на плотный график и перегрузку.
– Да, – продолжает она. – В этом-то и проблема… Иногда мне лучше там, чем дома.
Я открываю свою сумочку «Мейерс» семидесятых годов из винила кислотного лимонно-зеленого цвета, всего за тридцать пять долларов (с учетом скидки, предоставляемой магазином ретро-одежды для своих сотрудников), и ищу что-нибудь, чем можно прыснуть на себя, чтобы избавиться от запаха пива.
– Это потому что ты так сильно любишь свою работу? – осторожно спрашиваю я. – Или потому что больше не любишь Чаза?
Шери кривится и закрывает лицо руками, чтобы скрыть слезы.
– О, Шер! – У меня щемит сердце. Я подхожу и обнимаю ее. Через дверь мне слышно «тумптумп-тумп» и нестройное вытье «Нью-Йорк, Нью-Йорк».
– Я не знаю, что случилось, – всхлипывает Шери. – Только, когда я с ним, я чувствую, что задыхаюсь. И даже когда его нет рядом, мне кажется, что он… меня душит.
Я пытаюсь понять. Ведь именно так должен вести себя настоящий друг.
Но я знаю Чаза очень давно. Ничего подобного я в нем не замечала. Сложно найти более жизнерадостного и легкого парня. Если, конечно, не брать во внимание то, что он иногда разглагольствует о Кьеркегоре.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я. – Каким образом он тебя душит?
– Ну, он все время звонит мне на работу, – отвечает III ери, сердито утирая слезы. Она ненавидит плакать… и соответственно плачет крайне редко. – Иногда даже по два риза на дню!
– В этом нет ничего такого, – говорю я. – Я же звоню тебе по нескольку раз за день. Гораздо чаще, чем он. – Я уже не говорю о том, сколько раз вдень я отправляю ей письма по электронной почте, тем более сейчас, когда столько времени провожу на рабочем месте у компьютера и вношу гуда все сообщения и заметки для юристов, на которых работаю.
– Это совсем другое, – возражает Шери. – И вообще, дело не только во всей этой истории с кошкой. – Я проговорилась Шери о том, что Чаз собирается поселить к ним в квартиру четвероногого друга, и у Шери вдруг обнаружилась опасная форма аллергии, подруга с грустью призналась своему парню, что ей до конца жизни нельзя жить в одном доме ни с кем мохнатым. – Представляешь, когда я прихожу домой после работы, он спрашивает, как прошел мой день! И это несмотря, на то, что он уже спрашивал об этом по телефону!
Я выпускаю Шери из своих объятий.
– Шери, – говорю я, – мы с Люком говорим миллион раз за день. – Ну, это небольшое преувеличение. Какая разница? – А когда возвращаемся домой, рассказываем друг другу, как прошел день.
– Ну и хорошо, – отвечает Шери. – Но могу поспорить, что Люк целый день не слоняется по квартире с томиком Виттгенштейна в руках, не идет потом в магазин, не убирает квартиру и не нечет тебе овсяных печений.
У меня отвисает челюсть.
– Чаз ходит по магазинам, убирается и печет овсяные печенья, когда ты на работе?
– Да, – говорит Шери. – А еще он стирает. Можешь представить? Когда я на работе, он стирает!
И складывает одежду идеальными квадратиками. Даже мои трусы! – Я уже смотрю на Шери с подозрением. Что-то не так. И даже очень.
– Шер, ты сама понимаешь, что говоришь? Тебя раздражает твой парень только потому, что он регулярно звонит тебе на работу, убирается в квартире, ходит за продуктами, печет печенье и стирает одежду. Тебе не кажется, что ты описываешь самого идеального человека в мире?
Шери хмурится:
– Для некоторых это, может быть, и идеал. Для меня – нет. Для меня идеальный мужчина – тот, кто не крутиться все время рядом со мной. Да, а еще представляешь, Чаз все время хочет секса.
Каждый день. То есть, конечно, раньше, когда мы были во Франции, это было здорово. У нас были каникулы. Но теперь у каждого из нас есть обязанности – во всяком случае, у одного из нас. Разве есть время для ежедневного секса? А иногда он хочет даже два раза в день, с утра, а потом еще и вечером.
Это невыносимо, Лиззи. Это… это слишком. О, Господи… зачем я тебе это говорю?
Но ведь Шери всегда была гораздо агрессивнее и безрассуднее в сексе, чем я. А теперь, похоже, мы поменялись местами. Я едва сдерживаюсь, чтобы не проболтаться, что мы с Люком частенько занимаемся этим дважды в день. И мне это очень нравится.
– Но вы с Чазом привыкли заниматься этим часто, – говорю я. – С самого начала ваших отношений. И тебе это нравилось. Что изменилось?
– В том-то все и дело, – расстраивается Шери. – Я не знаю! Господи, ну какой из меня психолог, если я не могу решить свои проблемы?
– Знаешь, иногда гораздо проще заниматься чужими проблемами, чем своими, – как можно мягче говорю я. – А ты говорила об этом с Чазом? Может, если бы ты рассказала ему, в чем дело…
– Ну, правильно, – с сарказмом отвечает Шери. – Ты хочешь, чтобы я сказала парню, что он слишком идеален?
– Ну, – замечаю я, – необязательно так. Может, если ты…
– Лиззи, я прекрасно понимаю, что веду себя как лунатик. Со мной что-то не в порядке. Я знаю.
– Нет, – кричу я. – Шери, это просто… просто тяжело. Наверное, вы не были готовы вместе жить.
Мне не следовало тебя предавать и переезжать к Люку. Ты правильно вылила на меня пиво. Я заслуживаю гораздо большего…
– О, Лиззи, – говорит Шери и смотрит на меня глазами, полными слез. – Разве ты не понимаешь?
Дело не в тебе. Во мне. Это со мной что-то случилось. Вернее, с Чазом и со мной. Правда в том, что я больше не знаю… Лиз…
Я смотрю на нее во все глаза:
– Не знаешь – что?
– Я вижу, как вы с Люком идеально подходите друг другу…
– Совсем не идеально. – Я не даю ей договорить. Мне не хочется упоминать о приручении лесного зверька. Или о том, что у мамы Люка была… или есть интрижка на стороне, и я ему об этом не сказала. – Серьезно, Шер. Мы…
– Вы кажетесь такими счастливыми, – говорит Шери. – Как когда-то мы с Чазом… но это почемуто прошло.
– О, Шери! – Я кусаю нижнюю губу, судорожно придумывая, что бы ей сказать на это. – Может, вам стоит вместе сходить к психологу?
– Не знаю, – говорит Шери. В ее голосе сквозит безнадежность. – Не знаю, стоит ли вообще чтото делать.
– Шери! – Не могу поверить, что она говорит такое.
О Чазе!
– Лиззи? – Кто-то стучит в дверь. Женский голос снова произносит мое имя. – Ваша очередь петь!
Я понимаю, что она уже поставила мою песню и мне придется ее спеть.
– О, нет, – говорю я. – Шери… я не знаю, что сказать. Просто мне кажется, что у вас с Чазом кризис. Ведь Чаз действительно прекрасный парень, и он любит тебя… Уверена, что со временем все наладится.
– Ничего не наладится, – говорит Шери. – Но все равно спасибо, что позволила мне на тебя все это излить. В буквальном смысле. Извини за пиво.
– Ладно, – отвечаю я. – Это меня в какой-то степени остудило. Было жарковато.
– Вы идете, – опять зовет меня официантка, – или нет?
– Иду, – откликаюсь я и спрашиваю Шери: – Будешь со мной петь?
– Ни за что на свете, – улыбается она.
И вот я в полном одиночестве на сцене бара «Хониз» уверяю молодняк, который пьяно называет меня киской, карлика, злящегося на меня за то, что я заняла его место под софитами, Чаза, Шери и Люка, что юным девушкам грустно петь старое регги… а когда им грустно, все, что требуется, – это немного ласки.
К сожалению, Чаз, воспользовавшись этим советом, нужного результата не достиг.
Кем правильно выбрать свадебное платье.
Краткая инструкция от Лиззи Николс
Примерки Удостовериться в том, что ваше платье хорошо сидит, – одна из многих обязанностей сертифицированного дизайнера свадебных платьев. Вы можете ему помочь, если принесете на примерку туфли, фоту и нижнее белье, которые планируете надеть на торжество. Очень часто, когда невеста не примеряла свой наряд с бюстгальтером или туфлями, которые собиралась надеть на свадьбу, оказывается, что лямки видны, а платье слишком длинное или короткое!
Очень важно, чтобы ваш вес был близок к тому, что был у вас на первой примерке. Конечно, платье можно ушить, но чем реже вашему портному придется это делать, тем лучше. И даже не думайте, чтобы его надставить… это уже совсем другая история, и вам она совсем не нужна.
Обычно требуется две примерки, но при необходимости их может быть больше… только не тяните долго! Даже сертифицированный специалист не может совершить чуда за одну ночь.
Планируйте вашу последнюю примерку не позже, чем за три недели до свадьбы, – забудьте на это время про печенье и шоколад!
Глава 12
Хотя у слухов и нет ножек, они все равно найдут, как распространиться.
Джон Тюдор (р. 1954), американский баскетболист, играющий в Высшей лиге – Так что ты делаешь на День благодарения? – интересуется Тиффани. Хотя ее смена начинается не раньше двух, Тиффани ежедневно приходит к полудню и сидит рядом со мной, пока я не уйду с работы… А иногда даже приносит для нас обеих обед, который мы прячем под столом, так как в приемной есть строго запрещено («Это в высшей степени непрофессионально», как сказала Роберта, застукав меня однажды с невинным пакетиком попкорна).
Сначала я думала, что у Тиффани просто такая привычка – приходить на два часа раньше. Но Дэрил, «специалист по факсам и ксероксам» (в его обязанности входит смотреть, чтобы все факсы и копировальные машины в офисе были заправлены и не ломались), сообщил, что такое рвение к работе Тиффани проявляет только из-за меня.
– Ей нравится околачиваться рядом с тобой, – сказал он. – Она считает, что ты забавная. У нее здесь нет друзей, кроме парня-урода.
Услышав это, я была тронута и удивлена. На самом деле у меня с Тиффани мало общего (только желание сохранить работу и любовь к моде, конечно), и временами ее милая болтовня меня слегка достает. И потом, я никогда не встречаюсь с ней вне работы… Это никак нельзя назвать крепкой дружбой.
Но с другой стороны, на нас обеих частенько орал Питер Лоуглинн, что кого угодно могло надолго выбить из колеи и основательно цементировало нашу дружбу.
Когда Тиффани спросила меня о Дне благодарения, я испугалась. Испугалась того, что она с уродом-парнем (которого Дэрил назвал так только по одной причине – тот не давал ему самому назначить Тиффани свидание) пригласит нас на воскресный обед.
Мне кажется, Люк не совсем готов к тому, чтобы быть представленным моим коллегам по работе. По этой же причине я не знакомила его с мадам и месье Анри.
А если вспомнить, что я не сообщала семье о том, что мы вместе живем, то прибавьте к этому списку и всех моих родственников.
– Приезжают родители Люка, – задумчиво говорю я.
– Правда? – Тиффани отрывает взгляд от ногтя, который подпиливает. – Из Франции?
– Хм, нет, из Хьюстона, – отвечаю я через некоторое время, за которое успеваю принять и переадресовать звонок Джеку Флинну. – Они только часть года проводят во Франции, а остальное время живут в Хьюстоне, в родном городе Люка. Мама Люка хочет сделать кое-какие покупки, а отец – походить на бродвейские спектакли.
– Они вас пригласили на праздничный ужин? – На Тиффани это явно производит впечатление. – Как мило.
– Хм, – говорю я, – не совсем так. Я сама, вернее, мы с Люком приготовим ужин для них и Шери с Чазом.
Тиффани внимательно смотрит на меня и интересуется:
– Ты когда-нибудь готовила индейку?
– Нет, – признаюсь я, – но думаю, что это несложно. Люк прекрасно готовит, а я распечатала кучу рецептов с кулинарного сайта.
– Тогда, конечно, – с сарказмом говорит Тиффани. – У тебя получится.
Я не позволяю ей испортить мне настроение. Я уверена, что День благодарения пройдет у нас на ура. Не только для родителей Люка, которым мы уступим нашу кровать, так как, по правде говоря, она и принадлежит маме Люка, но и для Чаза и Шери. Если все пойдет по плану, Чаз и Шери будут настолько тронуты нашими с Люком (и его родителей) проявлениями любви, что и у них все наладится.
Я уверена. Больше, чем уверена. Я это знаю.
– Наверное, твоя семья будет по тебе скучать, – как бы невзначай замечает Тиффани. – Они разозлятся, что ты к ним не приедешь на День благодарения?
– Нет, – говорю я и смотрю на часы. До конца работы осталось четыре минуты… и весь следующий день я буду избавлена от Тиффани. Вообще-то я не имею ничего против нее, просто… иногда она мне надоедает. – Я поеду к ним на Рождество.
– Да? А Люк поедет с тобой?
– Нет. – Я стараюсь скрыть разочарование. Родители Люка проведут Рождество и Новый год в замке. И попросили Люка провести новогодние праздники с ними.
Да, меня действительно это расстроило. Не потому, что он не позвал меня с собой. Он позвал. Но перед тем как познать, произнес: «Я думаю, что ты хочешь провести праздники со своей семьей, но…»
Он ошибся.
Но не полностью. Я действительно хотела провести праздники с семьей… и с Люком. Мне бы очень хотелось, чтобы он поехал со мной в Энн-Арбор и встретился с моими родителями. Я же знакома с его семьей. И по-моему, если бы Люк был действительно настроен на длительные отношения, то он обязательно захотел бы встретиться с моими родственниками.
Но когда я спросила его, не хочет ли он слетать вместе со мной, Люк сник и ответил: «Да, конечно, очень хочу. Но, знаешь, я уже купил билет во Францию. И очень дешево. Но его нельзя ни сдать, ни поменять. Хочешь, я узнаю, не осталось ли у них билета и для тебя, мы бы слетали во Францию вместе…»
Но на работе у Пендергаста, Флинна и Лоуглинна мне дали всего три дня выходных (месье Анри расщедрился на целую неделю между Рождеством и Новым годом), а этого было недостаточно, чтобы слетать во Францию и обратно. Правда, к счастью, за глаза хватало, чтобы съездить в Энн-Арбор. Когда я вернусь, мне придется работать – и жить – в полном одиночестве, пока не вернется Люк.
Вот именно. Я буду куковать тут одна-одинешенька, а он в это время оторвется на Юге Франции.
Счастливого Нового года!
Я не стала делиться с Тиффани. Это ее не касается. Кроме того, я знала, что она скажет. Ее парень поехал знакомиться с ее родителями в Северную Дакоту в первый же год, как они стали встречаться.
– Что ж, – вздыхает Тиффани, – а мы с Раулем, наверное, останемся дома и закажем себе чегонибудь в ресторане. Никто из нас не умеет готовить.
Я не стану звать Тиффани с ее парнем на праздничный обед. Там будем только мы с Люком, его родители и Шери с Чазом. Это будет милое застолье, похожее на те, что мы проводили этим летом в шато Мирак.
Одна минута пятьдесят девять секунд. Еще чуть-чуть, и я освобожусь.
– У нас рядом, в китайском ресторанчике, ко Дню благодарения запекают индеек, – продолжает Тиффани. – Довольно вкусно. И потом, я так соскучилась по сладкому картофелю. И по пирогу.
– Знаешь, у нас поблизости полно ресторанчиков, где подают на День благодарения праздничный ужин из трех или даже четырех блюд, – доброжелательно говорю я. – Может, вам, ребята, стоит зарезервировать столик?
– Это совсем не то, что побывать у кого-то в гостях, – говорит Тиффани. – В ресторанах все так официально. На День благодарения хочется уюта и тепла. А этого в ресторане нет и в помине.
– Все, – говорю я. Мое рабочее время истекло. Могу уходить. Я встаю. – Уверена, что вы найдете ресторан, в котором можно заказать еду на дом.
– Ага, – вздыхает Тиффани, пересаживаясь на мой стул. – Но все равно ничто не сравнится с домашней едой.
– Это правда, – говорю я. Не делай этого, Лиззи, говорю я себе, не нужно на это вестись.
Никаких приглашений из жалости. – Ладно, мне нужно бежать…
– Ага, – произносит Тиффани. – Удачи тебе в твоих пошивочных делах.
Но на полпути к двери меня как будто кто-то тянет обратно.
– Тиффани, – произносит мой рот в то время, как мозг вопит: не-е-ет!
Она отрывает взгляд от экрана компьютера, на котором и данный момент читает свой гороскоп:
– Да?
– Может, вы с Раулем придете к нам на День благодарения?
– Не-е-ет!
Тиффани героическими усилиями удается сохранить спокойствие. Из нее действительно получится потрясающая актриса.
– Не знаю, – пожимает она плечами. – Спрошу у Рауля. Может, и придем.
– Отлично, – говорю я. – Тогда дай мне знать. Пока.
Я кляну себя на чем свет, пока еду в лифте. Да что со мной такое? Зачем я ее пригласила? Она же не умеет готовить и ничего не принесет!
А еще она не в состоянии поддержать беседу за столом. Она умеет говорить только о новой коллекции Прада и о том, какая из голливудских знаменитостей с чьим продюсерским сынком спит.
И я никогда не видела этого типа, Рауля, ее женатого (женатого!) любовника. Кто знает, какой он! Судя по словам Дэрила – так себе (хотя Дэрила нельзя назвать беспристрастным).
Зачем я опять позволила своему длинному языку втянуть меня в эту историю?
Я пытаюсь утешить себя тем, что Рауль вполне может отказаться от идеи праздничного ужина в совершенно незнакомой компании.
Но, учитывая, что совершенно незнакомая компания соберется на Пятой авеню, это маловероятно. Я обнаружила, что жить на Пятой авеню – все равно что на Беверли-Хиллз. Ньюйоркцы, даже приезжие, повернуты на недвижимости, скорее всего, потому, что она в дефиците и стоит неприлично дорого.
Конечно, я делаю благое дело. Ведь у Тиффани действительно никого нет, если не считать ее ультраконсервативных родителей, которые живут далеко и совсем не одобряют ее отношений с Раулем.
Ко всему прочему мой поступок должен добавить несколько призовых очков к моей карме, что весьма кстати, если вспомнить количество неприятностей, в которые я оказалась втянута благодаря своему длинному языку…
В итоге я вышла с работы чуть позже обычного и, спустившись на лифте вниз, увидела в вестибюле у поста охраны знакомое лицо. Джилл Хиггинс направлялась на очередную встречу с отцом Чаза. На ней, как обычно, джинсы, свитер и ботинки «Тимберленд» – и это несмотря на то, что «Пост» посвятил ей в эти выходные целый разворот. Они изобразили ее в виде бумажной куклы, которую можно вырезать и одеть в бумажные же наряды. Самые разнообразные, начиная от формы служащей зоопарка до аляповатого свадебного платья.
Я задумалась. Я вообще много думала о Джилл, – я думала о ней практически каждый день.
Вообще-то было довольно сложно этого не делать – историями о «Плаксе» пестрели все газеты. Как будто ньюйоркцы до сих пор не могли поверить, что такой богач, как Джон Мак-Дауэлл мог влюбиться в женщину, не считающуюся стереотипом красоты.
И то, что Джилл работает, да еще и с тюленями, делало ее мишенью для всего злоязычного ньюйоркского высшего общества. Наверняка она будет в семье Мак-Дауэллов Первой работающей женой.
И то, что Джилл сказала, что не собирается увольняться из зоопарка и после свадьбы, заставило всех матрон с Пятой анвею (я-то знаю, сама там живу!) содрогнуться от ужаса.
Все это меня очень беспокоило. Серьезно. Конечно, не гак, как я беспокоилась о Шери с Чазом (естественно), но все равно. Я не могла не думать о том, что сказала мне Тиффани в первый рабочий день. Семья Джона Мак-Дауэлл заставляет бедняжку надеть на торжество платье, которое хранилось в их семье миллион лет.
Могу поспорить, что размер этого платья не больше второго.
И что сама Джилл носит четырнадцатый или в крайнем случае двенадцатый размер.
Как ей вообще может подойти это платье? А ведь она обязана его надеть. Вообще, вся эта выдумка насчет свадебного платья наверняка дело рук матери жениха. Она хотела этим сказать:
«Сделай то, что тебя просят, или ты никогда не станешь одной из нас».
Джилл будет вынуждена принять вызов, иначе не видать ей хорошего отношения от свекра со свекровью во веки веков. Да и пресса никогда не перестанет обзывать ее «Плаксой».
Пусть я преувеличиваю. Но я не так уж далека от истины.
И что, по-вашему, делать Джилл? Ей придется отнести это платье к специалистам… но к кому именно? Разве кто-то в состоянии понять всю сложность ситуации? Разве найдется хоть один человек, который скажет ей правду – тело двенадцатого размера можно втиснуть в платье второго размера только с помощью многочисленных и крайне уродливых вставок?
Боже мой! От одной только мысли о вставках меня бросает в дрожь.
И вот, стоя в вестибюле и наблюдая за тем, как Джилл предъявляет свое водительское удостоверение охраннику, я вдруг осознаю, что хочу, чтобы она обратилась ко мне. Знаю, что это сумасшествие. Но я все равно не хочу, чтобы с платьем Джилл работал кто-то другой. Не потому, что она может попасть в лапы проходимца Мориса… хотя и это тоже. Мне очень хочется, чтобы она выглядела на свадьбе на все сто. Я хочу, чтобы семья ее мужа ахнула от восхищения. Хочу, чтобы ее свекровь проглотила свой язык. Хочу, чтобы нью-йоркская пресса взяла обратно прозвище «Плакса» и стала называть ее «Красавицей».
Я уверена, что знаю, как этого добиться. Просто уверена, и все. Разве не визжала от восторга Дженифер Харрис, Когда я (конечно, под присмотром месье Анри) полностью переделала свадебное платье ее мамы? Даже сама миссис Харрис на последней примерке вынуждена была признать, Что теперь платье выглядит на Дженифер гораздо лучше, чем на ее сестрах.
И причина этому только одна – мой упорный труд.
Я хочу сделать то же самое и для Джилл. Представляете, она пожертвовала своей спиной, чтобы поднять тюленя! Эта девушка достойна того, чтобы ей занимался лучший из сертифицированных дизайнеров свадебных платьев!
Пусть у меня еще нет никакого сертификата. Но это только вопрос времени…
Только как? Как сообщить Джилл, что я к ее услугам? Не могу же я просто так сунуть ей в руку мою визитную карточку (Да-да! У меня уже есть визитка с названием ателье месье Анри и моим мобильным телефоном), не нарушив при этом корпоративных правил о «профессионализме и благоразумии», соблюдения которых, как сообщила мне Роберта, неукоснительно требуют и Пендергаст, и Лоуглинн, и Флинн. Уверена, после такой выходки меня непременно уволят… а я все еще нуждаюсь в работе.
Но не настолько же, вдруг поняла я, когда Джилл направилась к турникету и я заметила то, что считаю самой страшной ошибкой в одежде, – ЗСТ, или заметные следы от трусов, – немного ниже талии. О боже! ЗСТ! Кто-то срочно должен ей помочь!
И этим человеком должна стать я. Что, в конце концов, для меня важнее – платить за квартиру или сделать так, чтобы эта бедная девушка выглядела на собственной свадьбе как можно лучше? Тут и думать нечего. Сейчас я подойду к ней и предложу свои услуги. Мы ведь не в офисе, рабочее время у меня кончилось. И она наверняка не вспомнит, где видела меня раньше. Кто вообще вспоминает тех, кто работает в приемной?
– Простите…
О! Слишком поздно! Она прошла через турникет. Черт! Я ее упустила.
Ну, ладно. Да, правда, все отлично. Я поймаю ее в следующий раз. Если только он будет…
Обязательно будет.
– Эй! – Долговязый парень, который вертелся у стендов с журналами, направляется ко мне.
Отлично. Именно этого мне сейчас и не хватало. Быть склеенной еще одним придурком, который принял меня за деревенщину и сейчас начнет рассказывать сказки про то, что он фотограф модельного агентства и попросит сделать несколько снимков. И все потому, что хочет сделать меня звездой. Какая скука!
