Текст книги "Тени в апельсиновой роще"

Автор книги: Меджа Мванги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава 10

Джонни Кимати, бывший егерь заповедника, и София Фаруда, дочь торговца, обвенчались без особой шумихи в простенькой, крытой соломой глинобитной католической церкви в Маньяне.

На церемонии присутствовали родственники Софии и горстка друзей Кимати: старший егерь Мусоки и его сослуживцы, прикатившие ради этого из далекого «Лали Хиллз». Дядя Едок, единственный из живых родственников Кимати, приехать не смог по причине большой занятости делами в своей лавке на Гроген-роуд.

Сестра Софии Джун была посаженой матерью; Фрэнк, чувствовавший себя прескверно в светло-бежевом костюме и галстуке, – шафером жениха. В течение всей церковной службы он стоял с одеревеневшим лицом подле Кимати, ощущая себя, как он потом признался, совершенным идиотом.

Оркестр, состоящий из босоногих школьников в невообразимых лохмотьях, создавал музыкальное оформление, стуча в расстроенные воловьи барабаны и тряся жестяными погремушками. Фрэнк судорожно стискивал зубы всякий раз, когда дряхлый пастор подавал хору сигнал вступать.

Затем последовала долгая и нудная проповедь, и наконец церемония подошла к концу, о чем возвестили барабаны и самодельные бубны.

Когда молодожены чинно выходили из церкви, Фрэнк спросил во весь голос у них за спиной:

– Кто набирал оркестр?

– Не я, – отозвался Кимати.

– Я, – призналась Джун, шествовавшая рука об руку с Фрэнком, и тут уж не сдержалась – так и покатилась со смеху: она видела, как страдал Фрэнк во время церемонии от чудовищных звуков, извлекаемых из инструментов юными дарованиями.

– Держись, Фрэнк, – бросил Кимати. через плечо. – Надеюсь, это уже конец.

Однако концом и не пахло. Отец Софии закатил свадебный пир, длинные столы были накрыты под тенистым терновником позади церкви. Весь городок был приглашен на угощение.

Еды и выпивки было вдоволь: горы вареного и жареного мяса; огромные подносы с рисом; чай и хлеб. Так что жители Маньяне не могли бы упрекнуть в скупости Фаруду, выдающего замуж свою младшую дочь.

Звучали речи и тосты. Начал отец невесты, затем говорили все желающие. Величали молодоженов, причем многие из выступавших были совершенно посторонними людьми. София потом клялась, что в жизни не видела оратора, умильно повествовавшего о том, каким послушным и смышленым ребенком она была в детстве и как выросла у него на глазах. Другой поведал, что однажды видел Кимати в форме за рулем патрульного автомобиля и тут же решил, что это парень что надо, умный и добрый.

Фрэнк, сидя на возвышении, помалкивал и делал вид, что внимательно слушает выступавших.

Затем гости вручили молодым подарки. Фаруда, желая выказать расположение жениху, преподнес ему чек на десять тысяч шиллингов. Его друзья тоже раскошелились, хотя, понятно, на меньшие суммы; дарили также коз, кур, яйца, чашки, тарелки, ложки. Никто как будто не пришел с пустыми руками. Фаруда был на виду в Маньяне, весь город его знал. Затем был разрезан свадебный пирог – трехъярусная махина. В Маньяне такого еще не видели даже на фотографиях. Каждому досталось по куску, и гости были наверху блаженства.

После этого снова грянул оркестр. Люди пустились в пляс.

Еще через некоторое время молодые отбыли в свадебное путешествие, но гости и не думали расходиться, воздавая должное хлебосольству Фаруды.

Фрэнк довез молодоженов до дома Софии, где они переоделись в дорожное платье. Им предстоял неблизкий путь к новому месту жительства в Найроби. Все подарки отправят вслед за ними через несколько дней.

Кимати настоял на том, чтобы прокатиться напоследок на привычном расхлябанном «лендровере», и воспротивился намерению отца невесты нанять лимузин. Соседи и доброжелатели разукрасили видавший виды «лендровер» сотнями воздушных шаров и разноцветными гирляндами.

– Все это курам на смех, – заметил Кимати, садясь с молодой женой в машину. София положила голову ему на плечо.

Фрэнк мрачно ухмыльнулся, разглядывая безвкусные украшения на лобовом стекле. Усевшись за руль, он сказал негромко:

– Я не спорю, сегодня великий день, но все равно разбиваться неохота, а из-за этих финтифлюшек, мне не видно дороги.

– Ладно, не ворчи, – сказал ему Кимами. – Поехали.

Они отъехали от городка на несколько сот метров, и Кимати велел Фрэнку остановиться у километрового столба с отметкой «305». Он вылез из машины и посмотрел назад. Городок спрятался за поворотом дороги; ликующие соседи, провожавшие их тоже скрылись из виду.

Кимати прыгнул на капот «лендровера», оборвал с лобового стекла гирлянды и воздушные шары. Подхваченные послеполуденным ветерком, они взмыли над шоссе и, перелетев через ограду заповедника, устремились к своей гибели в колючих кронах терновника.

– Софи, – позвал он, спрыгивая на землю.

Она не вышла из кабины. Тогда он вытащил ее силой.

– Встань здесь, – он подвел ее к столбу, – на этом вот месте.

София подчинилась, хотя и не понимала пока, к чему он клонит.

– В чем дело, Джонни?

– Вспомни, – сказал он ей.

– Что я должна вспомнить? – рассмеялась София.

– Поедем, Джонни, – поторопил Фрэнк. – Путь ведь неблизкий.

– Погоди ты, – сказал Кимати, – сегодня особый день.

– Ну-ну? – Софии не терпелось узнать, что взбрело в голову Кимати.

– Вспомни, – повторил он. – Ровно год назад ты впервые согласилась прийти ко мне сюда на свидание. Вспомнила? В тот день тебе стукнуло девятнадцать, а ты так робела, точно тебе девять. Вот здесь, на этом самом месте, ты призналась, что это первое свидание в твоей жизни. А потом села на столбик и заявила, что я сумасшедший и этим-то тебе и нравлюсь. Помнишь?

София закрыла лицо руками.

– И вот, – продолжал он, заключая ее в объятья, – мы снова здесь в самый счастливый день нашей жизни.

София улыбнулась сквозь слезы, прижалась к мужу. Фрэнк вылез из машины, развязал душивший его галстук и остановился неподалеку от влюбленной парочки, поглядывая на них со скучающим видом.

– Это какое-то особое место? – спросил он, ставя ногу на километровый столбик, чтобы завязать ослабший шнурок.

– Это наш столбик, – сказала ему София.

– Птицы осквернили вашу святыню, – он показал на белые потеки гуано. – Ну, может, будет обниматься? Поехали! У вас целая жизнь впереди...

В половине шестого Фрэнк уже кружил по лабиринту узеньких улочек между Ривер-роуд и Гроген-роуд.

Дышалось здесь трудно от пыли и зловония, тротуары были забиты прохожими. Ветхие дома покосились, штукатурка осыпалась, краска на стенах давно вылиняла и облупилась.

Фрэнк вертел – головой по сторонам, то и дело вопрошающе поглядывая на Кимати, Он вел машину медленно, чтобы ненароком не наехать на снующих по мостовой прохожих, беспризорных детей и собак.

– Ты уверен, что это здесь? – спросил он, свернув в очередной проулок.

– Да, лавка в конце улочки, – Кимати показал пальцем.– Вон тот дом с голубым фасадом.

Фрэнк втиснул «лендровер» между чьей-то машиной и ручной тележкой и какое-то время сидел не двигаясь, пристально разглядывая лавку через стекло кабины.

Кимати вышел из машины, вытащил из багажника чемоданы. Фрэнк поспешил другу на помощь, и, растолкав прохожих, они вошли в лавку.

Дядя Едок, завидев их, расцвел от счастья. Он вышел из-за прилавка и пожал руку Софии, задержав ее тонкую кисть в своих мозолистых ладонях.

– Я так, и знал, – воскликнул он, – какая красотка! Мой мальчик не ошибся в выборе.

София, от смущения не найдя приличествующих случаю слов, только улыбнулась в ответ.

Кимати представил дядюшке Фрэнка. Мужчины обменялись рукопожатием, и старик повел дорогих гостей по захламленной лестнице на второй этаж, в квартиру над лавкой.

– Вот ваш дом, – торжественно изрек старик, вручая Софии ключи. – Устраивайтесь. А я должен вернуться вниз.

Квартира состояла из двух комнат с вместительными встроенными шкафами и просторной кухней. Дядя перенес в кухню холодильник, стоявший раньше внизу, в подсобном помещении. Потолок в кухне был в копоти, на полках никакой посуды, одна пыль.

В гостиной тоже было голо, окна без занавесок, зато в спальне пол блестел – его недавно натерли, а на окнах красовались новые ярко-красные шторы. Посредине стояла новенькая широченная кровать, застеленная сияющим белизной бельем.

София присела на краешек дорогого темно-коричневого покрывала, не скрывая восхищения. Мужчины расхаживали, присматриваясь, по квартире, а она тем временем взялась распаковывать чемоданы.

Кимати вслед за Фрэнком прошел в гостиную. Одно ее окно было как раз над входом в лавку, другое смотрело в замусоренный проулок и на унылые ржавые крыши соседних лачуг.

Фрэнк провел по пыльному подоконнику пальцем и заметил, как бы думая вслух:

– Итак, ты собираешься жить здесь.

– Собираюсь, – подтвердил Кимати. Фрэнк покачал головой.

– А что тебе не нравится?

– Все, – выпалил Фрэнк. – Посмотри-ка, под окном вонючая свалка.

Кимати выглянул в окно, глядящее в проулок. Мальчишка лет десяти уселся на мусорной куче по большой нужде. Кимати распахнул окно и окликнул сорванца:

– Эй, ты!

Тот от неожиданности вздрогнул и задрал голову.

– Проваливай отсюда ко всем чертям! – гаркнул Кимати. Мальчишка пустился наутек.

– Этому будет положен конец! – твердо сказал Кимати. Фрэнк невесело ухмыльнулся.

– Хватит тебе, Фрэнк, – сказал ему Кимати. – Нельзя же век вековать в саванне. Есть и другая жизнь.

– Возможно, – начал было, но так и не договорил Фрэнк. Он простился с Софией, занятой устройством на новом месте, пожелал ей счастья и вслед за Кимати спустился в лавку. Дядя Едок был так занят покупателями, что не заметил их появления.

Фрэнк еще раз огляделся в лавке, от его глаз не укрылась ни пыль, ни зияющие пустоты на полках.

– Пытаюсь представить, как ты будешь здесь вписываться, – ответил он, поймав на себе недоуменный взгляд Кимати.

– Ну и что, по-твоему, – пойдет у меня дело?

– На полках пустовато.

– Ничего, за товарами дело не станет, – ответил Кимати.– Через две недели лавку нельзя будет узнать.

Фрэнк только покачал головой. Кимати проводил его до «лендровера». Они постояли на тротуаре, глядя на уличную толпу. Фрэнк закурил, отгораживаясь табачным дымом от терпкого запаха множества людей.

– Буду дышать чистым воздухом саванны и вспоминать о тебе с сочувствием, – сказал он.

– Ничего, – успокоил его Кимати, – авось и мы здесь живы будем.

– Никогда мне не понять, – пожал плечами Фрэнк, – как ты променял вольную жизнь и настоящее дело на это жалкое прозябание.

– Я пошел на это ради Софи, – объяснил Кимати. – Кроме того, здесь безопасно, никто тебя не подстрелит, можно жить без оглядки.

Фрэнк открыл дверцу «лендровера».

– Ты хоть сможешь сводить концы с концами?

– Может быть, мы не разбогатеем, но и голодать не будем, – сказал Кимати. – Дядя Едок кое-что в этом смыслит. Заезжай, когда будешь в городе.

Фрэнк уселся за баранку и торжественно произнес:

– Жду не дождусь увидеть, как ты здесь нахозяйничаешь. Будь здоров, Джонни!

– И тебе удачи, дружище! – Кимати сунул голову в окошко машины. – Кто теперь твой напарник?

– Дэниел Бокасси.

– Старый Дэн! – воскликнул Кимати. – Ты с ним не сработаешься!

Фрэнк усмехнулся:

– Всякий раз, когда он вскидывает винтовку, я прячусь у него за спиной.

Старому Дэну, как его все называли, было уже под шестьдесят. При ходьбе он заметно прихрамывал и стрелял таким образом, что подвергал опасности любого человека в радиусе одной мили. В довершение всего у него начисто отсутствовал глазомер. Однако старый Дэн был опытным, поднаторевшим в разных переделках егерем и первоклассным следопытом.

– Береги себя! – напутствовал друга Кимати.

– Желаю удачи! – повторил Фрэнк и, развернувшись, укатил в сторону Ривер-роуд.

Глава 11

На следующий день по приезде Кимати уже занялся делами лавки. Дядю он отослал за новой партией товаров. Старик было возроптал – незачем, мол, заказывать всего помногу, но Кимати удалось его переубедить. Если уж заниматься торговлей, так с размахом. Дядя отправился в город, а Кимати заперся в лавке и начал придавать помещению новый вид. София тем временем убиралась и двигала мебель в квартире.

В полдень он устроил перерыв на обед. София принесла ему в лавку курицу и чапати. Она увидела, сколько дел успел он переделать за утро, и осталась очень довольна.

В час дня вернулся дядюшка. Он подъехал к лавке на грузовичке «матату». В кузове было товаров на десять тысяч шиллингов.

– Здесь пахнет как-то иначе, – сказал он, войдя в лавку.

– Выгребли мусор из проулка, – с гордостью пояснил Кимати. – Я нанял рабочих, и они в два счета управились.

– Нанял? – Лицо дядюшки исказила боль. – Это дело городского совета, мы не обязаны платить из своего кармана!

– Вот что, дядя, – ответил Кимати, – все теперь здесь будет по-новому. Нам ждать помощи не от кого, делать все придется самим.

– Может, не стоит чересчур уж замахиваться? – нерешительно промямлил старик.

– А чем тебе не нравятся большие магазины? – спросил Кимати.

– Своими размерами, – с несчастным видом ответил дядюшка Едок.

Когда товары разгрузили и расплатились с водителем, Кимати и дядя заперлись в лавке и в течение трех часов разбирали и расставляли по полкам новую партию, навешивали ярлычки с ценами. А к вечеру широко распахнули двери, приглашая покупателей в преобразившуюся «Бакалею Едока». И те не заставили себя ждать. Они дивились тому, как выглядит теперь лавка, и накупили разных товаров, за которыми обычно ходили в другие магазины.

Для привлечения клиентов Кимати преподносил бесплатно, в качестве премии, одну из гонконгских игрушек каждому, кто тратил в лавке больше двадцати шиллингов. Поначалу эта затея пришлась дядюшке не по вкусу.

– Это же рождественские игрушки! – причитал он.

– К рождеству закажем новую партию, – успокоил его Кимати.

Но старик еще долго качал головой – чистое безумие раздавать товары даром!

Однако вскоре на его лице заиграла улыбка – деньги так и сыпались в деревянный ящик, заменявший кассу.

Игрушек хватило на два дня. Они заказали новую партию, но теперь премия полагалась лишь тем, кто оставлял в лавке сорок шиллингов и больше. Через неделю Кимати изменил правила – поощрялись уже те покупатели, кто брал товаров на сто шиллингов. Еще через три недели премии были вообще отменены, однако покупатели по-прежнему валили в единственную лавку на Гроген-роуд, где каждого из них хозяева знали по имени и обслуживали с радушием и приветливой улыбкой. В часы «пик» перед ужином, когда в лавке бывал особый наплыв посетителей, за прилавок вставали все трое: Едок, Кимати и София. С пяти до девяти, то есть до самого закрытия, они буквально сбивались с ног.

«Бакалея Едока» прославилась на всю округу. Доходы подскочили, так что молодожены смогли обставить квартиру, на кухне появилась большая газовая плита, целый набор сверкающих никелем и эмалью кастрюль и сковородок. К концу первого месяца оборот достиг двадцати тысяч шиллингов, и у компаньонов были все основания торжествовать.

Но как раз в это время возникли первые осложнения.

...Они уже собирались закрываться, только что ушел последний покупатель. Как обычно, в девять часов, задвинув засов на входной двери, занялись подсчетом дневной выручки. Сидя за столиком в подсобном помещении, дядя Едок доставал из деревянного ящика, разглаживал и сортировал смятые бумажки. София пересчитывала серебро. Кимати держал перед собой наготове раскрытую учетную книгу, куда каждый день записывалась выручка.

Внезапно раздался стук в дверь. Они подняли головы, оторвавшись от своих занятий, и переглянулись. Кимати высунулся в дверь, ведущую в торговое помещение, и крикнул:

– Закрыто!

Стук тем не менее повторился.

– Говорят же вам – лавка закрыта! – снова выкрикнул Кимати.

Однако в дверь опять забарабанили. Кимати зажег свет в лавке и пошел через торговое помещение к входной двери,

– Что вам надо? – спросил он, Ответа не последовало.

– Извините, но лавка уже закрыта. Пожалуйста, приходите завтра – милости просим!

Он уже повернулся, направляясь обратно в закуток, но тут снаружи донесся голос:

– Дядя Едок, это я!

– Что вам угодно? – снова спросил Кимати.

– Я к хозяину. Надо с ним потолковать.

Кимати заколебался.

– Дядя, – позвал он старика, – это, оказывается, к тебе. В закутке раздался какой-то шорох, но дядя не откликнулся.

– Дядя! – снова позвал Кимати.

Он подошел к двери, ведущей в заднее помещение, и тут столкнулся со стариком, суетливо семенящим в лавку с ящиком для денег в руках.

София поднялась наверх и заперлась в квартире. Дядя сунул ящик на его обычное место под прилавком и подал знак Кимати открывать.

– Что за чертовщина?.. – Кимати совершенно опешил.

– Открой, – сказал ему старик.

– Дядя Едок, – донесся голос снаружи, – тут холодно, впусти.

– Открой, мальчик, – повторил старик, – пусть войдут. Кимати пожал плечами, в нерешительности постоял у двери, потом один за другим отодвинул три тяжелых надежных засова.

Дверь толкнули снаружи, она распахнулась, отшвырнув Кимати назад, к самому прилавку. В лавку ворвалось трое мужчин, один из них затворил за собой дверь. Прежде чем Кимати опомнился, к его горлу уже был приставлен револьвер.

– Только спокойно, – забубнил один из них прямо в ухо Кимати. – Мы друзья старика.

У него был длинный шрам, рассекавший лоб наискосок. Он убрал свой автоматический короткоствольный кольт тридцать восьмого калибра в карман.

Вся троица была разодета в пух и в прах, в дорогих костюмах строгого делового покроя. Они скорее походили на сотрудников тайной полиции, чем на налетчиков. Тот, что со шрамом на лбу и с «пушкой» тридцать восьмого калибра, был у них за главного.

Они стояли посредине лавки, любуясь заставленными товаром полками.

– Видать, дела идут что надо! – кивая в такт своим словам, произнес вожак.

– Что вы хотите? – спросил Кимати.

Вожак презрительно смерил его взглядом и обратился к дяде Едоку:

– У нас есть к тебе дельце, верно же, старикан? Тот кивнул.

– О чем это он? – спросил Кимати у дяди.

– Минутку, минутку, – вмешался вожак, по-прежнему обращаясь к внезапно съежившемуся старику. – Означает ли это, что ты не рассказал своему новому компаньону о нашем маленьком соглашении?

Дядя Едок потупил взор и покачал головой.

– Ну так скажи ему сейчас, – приказал вожак.

Дядя Едок оторвал глаза от пола, поднял их на Кимати и беспомощно пожал плечами.

– Мы должны... – он проглотил комок, – вынуждены... платить подать.

– Этим вот... типам? – изумился Кимати. – Черт возьми, да кто они такие? – Он обернулся к главному громиле. – Кто вы?

– Мы оказываем услуги, – ответил человек.

– Какие именно? – Кимати потребовал более обстоятельного ответа.

Верзила со шрамом снисходительно улыбнулся.

– Я, кажется, догадываюсь... – У Кимати не поворачивался язык сказать вслух то, что пришло ему на ум. – Вы, ребята, занимаетесь здесь запугиванием, шантажом и вымогательством.

– Это неспокойный район, – заговорил вожак, переведя взгляд с дяди Едока на Кимати. – И, пожалуйста, выбирай, выражения. Мы предпочитаем называть это... э... налогом. Люди платят правительству за обучение, медицинскую помощь, строительство дорог. Так зачем скупиться на куда более важную вещь – личную безопасность? Налог, а не вымогательство, прошу не путать!

– Налог? Ах ты сукин сын! – Кимати метнулся вперед, но наткнулся на револьвер, который выхватил один из подручных вожака.

– Не горячись, – негромко посоветовал он Кимати.

– Экий вспыльчивый, – вожак покачал головой. – Бизнесом надо заниматься на трезвую голову, хладнокровно.

– Бизнесом? – Кимати сделал было движение, но револьверное дуло заставило его застыть и не шевелиться. – То, чем вы занимаетесь, бесчестно. Вымогательство преследуется законом.

– Опять громкие слова. – Вожак вытащил ящик кассы и стал рыться в деньгах. Не отрывая глаз от бумажных купюр, он продолжал: – Ты здесь человек новый, но ничего, со временем все усвоишь. Город – место небезопасное. Ты платишь налоги как добропорядочный гражданин, а мы за это гарантируем, что с тобой ничего не приключится... и с твоим заведением тоже. Никаких налетов, взломов, поджогов. А ведь в таких случаях часто бывают смертельные исходы. В лучшем случае хозяева отделываются увечьями.

Он наконец поднял глаза от кассы.

– Так что не будет преувеличением сказать, что мы своего рода страховая компания, защищаем вас от разных жуликов и проходимцев, которых в этом районе не счесть.

Он снова опустил глаза, отсчитал какую-то сумму и сунул себе в карман хладнокровным, уверенным жестом.

– Я эти деньги заработал! – с горечью воскликнул Кимати.

– Мы тоже не лодырничали, – парировал вожак. – Послушай, где-то я тебя уже видел? У тебя братьев нет?

Кимати оставил эти вопросы без ответа.

– Вы, подонки, совершенно обнаглели. Вламываетесь сюда как к себе домой... – Но тут кулак, ударивший ему под дых, заставил Кимати умолкнуть посередине фразы. Он согнулся пополам от боли, судорожно ловя ртом воздух.

– Старик может подтвердить, – продолжал громила со шрамом, – с лавки такого размера мы берем всего двенадцать фунтов в месяц. – Он подмигнул дяде Едоку. – Но вы какое-то время не торговали, лавка стояла закрытой, так что образовалась недоимка. Вот мы и взяли, что положено, за прошлое и за текущий месяц. Теперь мы квиты, все по-честному.

Внезапно в закутке раздался шорох, и вожак перевел глаза на дверь, ведущую в подсобное помещение. На пороге стояла София, молча наблюдая за происходящим. Дядя Едок предупреждал ее не показываться, но она ослушалась запрета.

– Привет, – расплылся в ухмылке меченный шрамом бандит. – А вот и прелестная третья компаньонша! Что же ты стоишь на пороге, входи, входи...

– Отправляйся наверх! – приказал жене Кимати.

– Пусть останется, – вмешался вожак, – она ведь тоже тут хозяйка...

– Ее в это дело не втягивай, – сурово сказал Кимати. – Грабь кассу и катись отсюда ко всем чертям!

– Грабь? – Вожак повернулся к дяде Едоку, словно бы ища у него сочувствия. – Скажи ему, старик. Мы не налетчики, и это не грабеж. Говори же!

Дядя виновато посмотрел на Кимати и выдавил из себя, едва не плача:

– Это не грабеж...

– Ну, значит, генеральная репетиция... – И снова Кимати не договорил – удар в пах заставил его замолчать. София метнулась было на выручку мужу, но дядя удержал ее.

Вожак отсчитал еще несколько купюр, сунул их в карман, и в ящике осталось одно серебро. Потом оглядел лавку и одобрительно закивал головой.

– Да тут теперь все по-новому. – Он похлопал дядю по спине. – Вот была бы обида, если сегодня ночью лавка сгорела бы дотла! Пожалуй, надо будет переписать наше соглашение, предусмотреть всякие неожиданности.

Дядя Едок не проронил ни слова. Казалось, за последние десять минут он постарел на десять лет.

Вожак обогнул прилавок и пошел к выходу, его подручные потянулись за ним. Долгое время после их ухода хозяева пребывали в оцепенении, глядя на распахнутую дверь. Наконец

Кимати с треском ее захлопнул, задвинул засовы. София начала всхлипывать.

– Все в порядке, детка, – Кимати обнял ее за плечи и повел к лестнице, ведущей наверх. – Отправляйся в постель, а нам с дядей надо кое о чем потолковать.

София оглянулась на старика: тот сидел не шелохнувшись, глядя на пустую кассу.

– Сварить тебе кофе, дядя? – предложила она.

– Свари, – ответил за старика Кимати. – Нам всем он будет теперь кстати.

София прошла в закуток. Кимати присел на прилавок и уставился на пригорюнившегося старика. Ярость закипала в нем, как пар в котле.

– И долго это продолжается? – наконец спросил он.

– Два года, – очнувшись, ответил дядя.

– Два года! – повторил Кимати в негодовании.

Кое-как уняв гнев, он предложил старику сигарету. София принесла кофе, разлила его в чашки, выставленные на прилавок. Потом протянула мужу пачку бумажных денег.

– Не злись ты на дядю, – сказала она. – Он не растерялся. Когда раздался стук, сунул мне эту пачку и велел припрятать наверху.

Она вышла, оставив мужчин наедине. Кимати пересчитал спасенные деньги – почти две третьих дневной выручки. Кимати небрежно швырнул пачку на стол.

– Два года, – повторил Кимати. – Значит, каждый месяц в течение двух лет ты отдавал свои кровные этим проходимцам!

Дядя Едок пожал плечами.

– А кто еще им платит? – спросил Кимати.

– Думаю, все хозяева заведений в округе, – сказал старик, – Не спросишь же напрямик у соседа, шантажируют его или нет!

– Надо было обратиться в полицию, – сказал Кимати.

– Нет, – старик затряс головой, – полиция тут не помощница.

– Не могу я в это поверить! Эти ублюдки – самые заурядные уголовники. Они грабят тебя и всех остальных. А ты даже не сердишься, считаешь, что так и должно быть. Завтра же отправляйся и заяви на них в участок.

Дядя изменился в лице.

– Нет, – с дрожью в голосе запричитал он, – так никто не делает. Не хватало только в полицию обращаться!

– Я сам с утра туда пойду, – решительно произнес Кимати.

– Нет, Джонни, – взмолился старик, – не навлекай на нас беду.

– А это не беда, когда тебя обирают до нитки проходимцы? Какой же смысл вкалывать, если все равно прибыль достанется каким-то ублюдкам!

– Ты ничего не понимаешь, Джонни, – отозвался на его тираду старик. – Думаешь, их раз, два и обчелся? Как бы не так! Их тьма-тьмущая. Сегодня ты видел лишь сборщика подати...

– Как его имя? – спросил Кимати.

– Откуда мне знать? В полицию идти нельзя – и точка. Были такие, кто пробовал им не подчиняться. Две лавки сгорели дотла, причины пожаров так и остались загадкой; других налеты разорили; еще нескольких бандиты изувечили. И теперь все стали шелковые – платят исправно. Эти люди не знают пощады и жалости, полиции с ними не совладать, неужто непонятно?

Кимати затряс головой.

– Я одного тебе простить не могу – почему раньше мне не сказал?

– Забыл, – бесхитростно признался старик. – Они давно не появлялись, и я уж надеялся... что они оставят меня в покое. Сколько раз мне снилось, будто этот гад со шрамом попадает в аварию и разбивается насмерть.

Кимати помешивал кофе в чашке. Он мог бы проучить одного вымогателя, но старик говорит, что их не счесть...

– Тогда какой смысл держать лавку? – спросил он, словно думая вслух. – К черту, пусть эти мерзавцы сами становятся за прилавок.

– Даже этого мы не можем, – вздохнул дядя.

– Ты хочешь сказать, что и бросить лавку нельзя?

Старик покачал головой.

– Они подожгут дом. Им известно, что это моя собственность.

– А зачем ты его купил? – Кимати грохнул кулаком по прилавку. – Если бы я только знал...

Дядя смотрел на него с надеждой на понимание. И тут Кимати словно прозрел. Он увидел дядю как бы со стороны: усталый старик, ему хочется спокойно прожить остаток дней. Дядя сдал на глазах, он выглядит старше своих лет. Его расстроила резкость Кимати даже больше, чем налет гангстеров. – Ладно, извини, – сказал Кимати. – Это я со зла.

– Иногда полезно злиться, – мрачно отозвался старик. -Ты молод, кровь у тебя горячая. Но нельзя терять голову... Только все испортишь. Ты взгляни на это иначе... Им ведь тоже есть надо.

Кимати наотрез отказывался смотреть на вещи подобным образом. Хочешь есть – работай честно!

У дяди Едока был жалкий вид, он и не помышлял о том, чтобы воспротивиться шантажу.

– Все платят, – пожимал он сутулыми плечами. – Это как рента за помещение, что-то вроде патента на торговлю... Хочешь не хочешь – плати, а уж потом думай, чем брюхо набить.

– По-твоему, вся жизнь сводится к этому: работать, есть и спать! – возмущенно воскликнул Кимати.

– А что же еще?

Кимати, перегнувшись через прилавок, заговорил горячо и страстно:

– Жизнь для того дается человеку, чтобы жить, дядя! Мы вот тут, ты, я и София... она ждет ребенка. Так что, прикажешь мне работать на этих мерзавцев? Нет, мне надо о семье думать. Есть такая вещь, как достоинство. Мы не сможем расширить дело, если не будем хоть что-нибудь откладывать.

Дядя Едок пребывал в полном замешательстве и от смущения не мог вымолвить ни слова.

– Да уж скорее всего ничего не выйдет, – выдавил он наконец. – Я надеялся, что мы сумеем провести их, ты да я... Но теперь не верю в это. Думал, найдем способ, но сегодня, когда они. ввалились в лавку, у меня словно все обмерло внутри. Я даже пожалел, что втянул тебя в эту историю. Неправильно я поступил... Извини!

Кимати огляделся, в его мыслях царил полный разброд. «Как раз когда я начал гордиться делом своих рук», – подумал он.

– Может, переедем в другой город? – негромко предложил дядя.

Кимати прямо-таки испепелил его взглядом.

– И думать об этом не моги! Останемся здесь, с места не сдвинемся!

– Они снова пожалуют, – предупредил старик.

– Мы будем ждать их, – отчеканил Кимати. – Не в моих привычках бежать и бросать то, во что я вложил свой труд.

В тот вечер им всем было не до ужина, аппетит пропал. Когда Кимати поднялся в спальню, София уже дремала. Он присел на краешек постели, потрогал ее лоб.

Она зашевелилась и, проснувшись, взяла его руку в свою.

– Джонни, что нам теперь делать?

– Не тревожься, – успокоил он ее, – все будет хорошо. София помолчала, а потом призналась:

– Я слышала все, что они говорили.

Он поднялся, пожелал ей спокойной ночи.

– Мне еще надо поработать.

Со дна стенного шкафа он вытащил тяжеленный деревянный сундук и раскрыл его. В нем хранились памятные предметы, связанные с предыдущей профессией; трофеи, добытые в войне с браконьерами: ножи всевозможных размеров, мачете-панга, дубинки, луки без тетивы; колчаны со стрелами – среди них были с отравленными наконечниками. Он выбрал то, что ему было нужно, и разложил оружие на ковре. С серьезным видом проверил, насколько заточены стальные лезвия. Об одном пожалел – не догадался включить в коллекцию ни винтовки, ни револьвера.