Текст книги "Братья"

Автор книги: Майкл (Микаэль) Бар-Зохар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

– Добрый день, – приветствовал он ее по-французски и улыбнулся. Голос его слегка дрожал. Девушка без улыбки посмотрела на него.

– Бонжур, мосье.

– Меня зовут Алекс Гордон, – представился Алекс. Сегодня утром я прилетел из Нью-Йорка и буду некоторое время работать в этом Центре проводить исследования.

Она кивнула ему серьезно, словно маленькая девочка. Мимо прошел бородатый студент, который приветствовал ее улыбкой и кивком головы.

– А вы? – спросил Алекс, ломая голову в поисках какой-нибудь остроумной шутки или замечания. – А как вас зовут?

– Татьяна.

Ее голос был приятным и чистым.

– Вы русская? Я тоже русский.

Мимолетная улыбка осветила ее лицо.

– Я родилась в Париже. Мои родители эмигрировали из России очень давно.

– Как ваша фамилия?

– Романова.

Алекс слегка приподнял брови.

– Вы принадлежите к царской династии?

Ему было известно, что Романовы правили в России до революции 1917 года, после которой вся царская семья была уничтожена большевиками.

– Дальняя родственница, – ответила Татьяна, и губы ее слегка дрогнули. Судя по всему, ей не хотелось говорить на эту тему.

– Значит, вы – настоящая принцесса! – вырвалось у Алекса, и она не смогла сдержать улыбки.

Еще один студент в очках и пестром свитере попытался протиснуться мимо них, и Татьяна отступила в сторону, давая ему дорогу. Одновременно она сделала знак Алексу последовать за ней. Оба отошли к окну, выходившему на задний двор. Татьяна слегка приволакивала ногу, однако это делало ее лишь еще более уязвимой.

– Вы работаете в Институте? – Алекс перешел на русский.

Татьяна покачала головой, прижимая книги к груди.

– Я пишу тезисы по гражданской войне в России. Это нужно мне для моего диплома в Школе восточных языков. Здесь я только пользуюсь библиотекой.

Она рассказала ему, что ее исследование касалось Белого движения, финансируемого западными державами, которые пытались задушить Октябрьскую революцию после 1917 года. В библиотеке Татьяна работала ежедневно, начиная с четырех часов вечера и до самого закрытия в восемь. Часть ее времени занимала работа переводчицей для некоторых советских учреждений, чьи представительства открылись в Париже.

– И что, русские взяли на работу Романову? – удивился Алекс. – Неужели их не смущает, что вы – родственница последнего русского царя?

Она снова улыбнулась и пожала плечами.

– По-моему, им это нравится. Им, наверное, очень приятно рассказывать всем и каждому, что русская...

– Аристократка? – подсказал Алекс.

– ...Да, – похоже, ей не очень понравилось это слово. – ...Что внучатая племянница царя Николая теперь работает на них. Это ли не лучшее доказательство их победы?

В ее голосе послышалась саркастическая нотка, и Алекс почел за благо переменить тему.

– Я только что нашел прекрасную квартиру в Латинском квартале, сказал он. – А где вы живете?

– Недалеко, – загадочно ответила она.

– Мне хотелось бы... – начал Алекс, но его прервал служитель библиотеки, появившийся рядом с ними словно из-под земли.

– Будьте так добры, ведите себя немного потише! – кипя от возмущения, предупредил невысокий, похожий на мышонка человечек со скверными зубами. Здесь библиотека, а не кафе!

– Прощу прощения, – ответил Алекс, слегка поклонившись. Затем он снова обернулся к девушке. Ее лицо залилось краской стыда. – Не хотите ли выпить со мной чашечку кофе? – предложил он.

– Да, я не против, – серьезно ответила она. Они нашли свободный столик в укромном уголке старомодного бистро на противоположной стороне улицы, и пожилой официант подал им два кофе со сливками. Татьяна говорила очень мало. В основном рассказывал о своей жизни Алекс, особенно подробно остановившись на своих поисках брата. Когда он упомянул о смерти своих родителей, она побледнела.

– Многие мои родственники были расстреляны коммунистами.

Мимо них сновал пожилой официант, расставляя на столики бокалы для вина, раскладывая приборы и кольца с бумажными салфетками. Алекс спохватился и посмотрел на часы. Было почти восемь.

– Давайте вместе поужинаем? – предложил он. В глазах ее промелькнуло странное выражение.

– Я не моту, – сказала она. – Я должна идти.

Она исчезла так тихо, что Алекс еще долго раздумывал над тем, была ли она на самом деле, или все это ему только привиделось.

Всю ночь в своей новой квартире Алекс без сна ворочался с боку на бок, обливался потом и в конце концов сбросил на пол длинную французскую подушку. Завтра он купит себе нормальную подушку, решил он. Завтра... Может быть, завтра он снова увидит Татьяну.

Затем он припомнил бессонницу, которая мучила его давным-давно, в Америке. Тогда он тоже не мог уснуть, потому что думал о Клаудии. Цветом кожи и волос, тонким телом и своей незащищенностью Татьяна во всех отношениях была полной противоположностью жгучей итальянке. Клаудия всегда была самостоятельной, уверенной в своем чувственном обаянии женщиной, однако ее красота казалась теперь Алексу слишком чувственной, не одухотворенной. Она была способна постоять за себя в любой ситуации и обладала достаточной силой воли, чтобы настоять на своем. Она не нуждалась в мужской защите.

Иное дело – Татьяна. Она казалась такой хрупкой, что Алексу хотелось постоянно находиться с нею рядом и ограждать ее от реальных и вымышленных опасностей. Он пытался представить себе лицо Клаудии, когда он скажет ей, что в Париже ему вскружила голову узкобедрая русская девчонка с золотыми волосами, однако черты лица Клаудии очень быстро померкли в его памяти. В душной парижской ночи перед его глазами плыло лишь зыбкое, мучительно прекрасное лицо Татьяны.

Когда на следующий день ровно в четыре часа Татьяна вошла в библиотеку, Алекс уже ждал ее. На улице шел дождь, типичная парижская изморось, и Татьяна была одета в черный блестящий от воды плащ полувоенного покроя, наброшенный поверх белой блузки и черной узкой юбки. Ему показалось, что Татьяна рада видеть его, однако когда он снова заговорил об ужине, она отвергла его предложение.

– Может быть, завтра, – сказала она неуверенно, – когда библиотека закроется.

На третий день, в среду, Алекс снова пришел в библиотеку. Увидев Татьяну за столиком у окна, он помахал ей рукой, но сам сел в дальнем конце комнаты и принялся за работу. Он не хотел слишком ей надоедать. Он решил пройти мимо ее столика только после того, как библиотекарь объявит о том, что библиотека закрывается.

Без пяти минут восемь Татьяна неожиданно сама подошла к его столику.

– Помнится, кто-то приглашал меня на ужин, – приветливо сказала она. Предложение все еще остается в силе?

Алекс озадаченно уставился на нее. Ее веселость показалась ему искусственной, наигранной, а улыбка – вымученной. Однако он тут же забыл обо всем этом, обрадованный тем, что она приняла его предложение.

– Предложение остается в силе, – кивнул он и вскочил. – Куда бы вы хотели пойти?

– Если вы не возражаете, я хотела бы немного пройтись. Сегодня чудесный вечер.

Выйдя на улицу, Алекс посмотрел на звездное небо. Дождь давно кончился, воздух был прозрачным и благоухающим.

– Я уверена, что вы еще ни разу в жизни не гуляли по Парижу, негромко сказала Татьяна. – Это самый волшебный город в мире.

– Не слишком ли я злоупотребляю... – начал Алекс, невольно бросив взгляд на ее левую ногу, которую она чуть заметно приволакивала.

– Вы имеете в виду мою хромоту? – переспросила она.

Алекс покраснел от смущения. "Черт бы побрал твой длинный язык, Александр Гордон", – подумал он.

Однако Татьяна нисколько не обиделась на его вопрос.

– Все в порядке, – объяснила она. – Я в состоянии гулять по этому городу часами. Я родилась с деформацией левой ноги, и врачи до сих пор утверждают, что мне нужна лишь маленькая операция, чтобы этот дефект устранить.

– Отчего вы не сделаете ее? – спросил Алекс, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал небрежно.

Они шли по улице, и их обогнали две монахини, которые семенили по тротуару, низко опустив головы.

– Деньги, – ответила Татьяна. – Операция стоит денег, а в наши дни даже Романова не может многого себе позволить.

Они шагали по тихим улочкам совсем рядом, и Алекс вообразил себе, что они – двое парижских влюбленных, которые вышли на свою ежедневную прогулку. Одеждой они не отличались от молодых парижан – он во фланелевой рубашке и яркой куртке, и Татьяна в джинсах и туфлях на низком каблуке.

Они ненадолго задержались на прекрасной Плас де Вогез, и Алекс принялся с интересом разглядывать тридцать шесть старинных усадеб, окружающих сад с четырьмя фонтанами. Некоторое время они стояли под статуей Людовика Тринадцатого, и Татьяна рассказывала ему историю площади.

– Сюда, – сказала она, закончив описывать стычку двух дворянских группировок, происходившую под окнами резиденции кардинала Ришелье в семнадцатом столетии. Они прошли мимо дома Виктора Гюго, вышли к Сене и перешли через реку по узкому мосту. Внизу тускло поблескивала вода, и по ее неспокойной поверхности проскользнула бесшумная тень баржи.

– Мы теперь на Иль Сент-Луис, – пояснила Татьяна, ведя его через лабиринт живописных бульваров и аллей.

По дороге им попалось несколько ресторанчиков с огромными витражами вместо окон, сквозь которые они видели посетителей ресторана за массивными деревянными столами, уставленными холодными мясными закусками, блюдами из овощей и бутылками с вином. Один из ужинавших приподнял свой бокал и кивнул Татьяне. У афиши с изображением Жака Бреля целовалась парочка.

Алекс взял Татьяну за руку. Она не возражала, однако ее пальцы остались холодны и неподвижны, никак не отозвавшись на его прикосновение. И все же радость переполняла Алекса. Его окружала волшебная парижская ночь, и он бродил по улицам города мечты рука об руку с красивейшей из женщин.

Незаметно они перешли на русский, и так же легко ста-то обращаться друг к другу на "ты". Татьяна говорила по-русски с еле уловимым французским акцентом, отчего родной язык Алекса зазвучал в его ушах как музыка. Она рассказала ему, что ей двадцать два года, что она – единственная дочь Владимира Романова и внучка Великого князя Евгения Романова, который еще в юности уехал из царского дворца и тем самым избежал судьбы, постигшей его кузена Николая. Мать ее была серьезно больна и почти весь год пролежала в Американском госпитале в Нейи.

Вдруг она замолчала. Алекс обернулся к ней и увидел, что она остановилась, неподвижно глядя перед собой. Незаметно для Алекса они очутились на темной, вымощенной булыжником улочке, параллельной реке. Насколько Алекс успел заметить, здесь не было ни магазинчиков, ни кафе, и все вокруг казалось очень тихим и спокойным. Он, однако, ощутил легкую тревогу. Что им тут делать? Зачем они пришли сюда? Здесь не на что было смотреть, кроме темноты.

– Татьяна... – заговорил Алекс, но она продолжала всматриваться во мрак. Неожиданно она с силой сжала его пальцы, словно в последний момент стараясь что-то сообщить ему, затем выпустила его руку и попятилась назад, не отрывая взгляда от чего-то такого, что она сумела рассмотреть в темноте.

Алекс проследил за ее взглядом. Из темного подъезда одного из домов появился силуэт. Человек стоял напротив Алекса, по всей вероятности разглядывая его, хотя Алекс и недоумевал, что можно увидеть в такой темноте.

Как раз в этот самый момент по Сене проплыл речной трамвай, битком набитый туристами. Его яркие ходовые огни и фонари на пассажирской палубе на мгновение осветили темную улочку, и Алекс успел рассмотреть незнакомца в этом неверном голубоватом освещении.

Мужчина был черноволос и примерно одного с Алексом роста, глубоко посаженные темные глаза горели на бледном, с резкими чертами, лице. Незнакомец был одет в темный костюм, а на плечи небрежно набросил темный плащ.

"Кто это? Вор? Грабитель? – подумал Алекс. – Неужели Татьяна намеренно завлекла меня в ловушку?"

У него не было ничего такого, что представляло бы какую-то ценность. Татьяна могла бы подцепить добычу пожирнее, если бы захотела.

Алекс в нерешительности стоял на середине улицы. Обернувшись к Татьяне, он увидел, что девушка прислонилась к стене здания, крепко обхватив плечи руками и наклонив голову. В доме слева от Алекса громко крикнула женщина, ей откликнулся мужской голос. Совсем близко, хрипло кашляя двигателем, проехала машина, затем снова наступила тишина.

Незнакомец медленно приближался, звук его шагов по мостовой гулко раздавался в ночи. Наконец он подошел почти вплотную и остановился. Лицо его было странно напряжено, а сжатые в кулаки руки слегка дрожали.

– Александр... Саша... Я твой брат.

Глава 12

Алекс рассматривал темную фигуру перед собой Его разум едва способен был понять единственную фразу, произнесенную отчетливо, на чистом русском языке. "Я твой брат". Странный холод заставил его вздрогнуть, он хотел что-то сказать и не смог. Бледный молодой человек перед ним также выглядел крайне взволнованным. Вот он пошевелился, вынул из кармана пачку "Голуаз" и сломал несколько спичек прежде, чем смог закурить. Во вспыхивающих и гаснущих огоньках было заметно, как сильно у него дрожат руки. Он протянул пачку Алексу, но тот покачал головой.

– Дмитрий?.. – наконец выговорил Алекс, судорожно сглотнув.

Незнакомец кивнул.

– Дмитрий Морозов.

– Дмитрий, Димка... Не может быть.

Выйдя из оцепенения, Алекс сделал два маленьких шага и неловко обнял брата. Жест казался ему неверным, надуманным, картинным, он как будто обнимал совершенно постороннего ему человека. Грудь и плечи Дмитрия были твердыми, неподатливыми. На лице его появилось беспомощное выражение, и он слабо похлопал Алекса по плечу.

В своих сновидениях Алекс переживал этот момент тысячу раз, снова и снова проигрывая в своем воображении сцену воссоединения двух братьев, представляя себе горячие мужские объятья, братский поцелуй и невероятную радость.

Встреча произошла не совсем так, как он ее себе представлял, однако в любом случае его поиски были закончены. У него есть брат, он нашел Дмитрия! Тут же он подумал о том, что на самом деле это Дмитрий нашел его.

– Как ты отыскал меня? – спросил Алекс. Он обернулся в надежде увидеть Татьяну, но ее нигде не было видно. Он снова повернулся к Дмитрию.

– Через Татьяну Романову, – ответил Дмитрий. – Мы вместе работаем.

Он затянулся горьким сигаретным дымом.

– Вчера она рассказала мне про тебя. Я не поверил своим ушам! Всю ночь я не мог уснуть, а утром попросил ее устроить нашу встречу. Я хотел сделать тебе сюрприз, – он коротко и сухо рассмеялся.

– Где она? Куда она пошла?

Дмитрий пожал плечами, выпуская изо рта струйку голубоватого, едкого дыма.

– Наверное, она решила оставить нас одних. Нам нужно о многом поговорить, Александр.

– Что ты делаешь в Париже? – спросил Алекс. – Почему ты не отвечал на мои письма?

Обретя способность говорить, он вспомнил и все вопросы, которые хотел задать Дмитрию. Схватив брата за руки, он торопливо и сбивчиво заговорил:

– Ты знаешь, что у тебя есть тетя в Америке? Тетя Нина? Она сестра нашей мамы. А ты знаешь, что мне отказали в советской визе?..

Он замолчал, качая головой.

– Я просто не могу поверить. Я прилетел в Париж три дня назад, и вот стою на темной улице с... с моим братом! Знаешь, ведь я пытался отыскать тебя на протяжении пятнадцати лет!

"Хорошо бы Тоня Гордон смогла видеть сейчас своих сыновей, – подумал он неожиданно. – Живых, здоровых, встретившихся наконец после невероятно долгой разлуки. Что бы она сказала? А что бы сказал его отец?"

Алекс припомнил строки из поэмы Виктора Вульфа, посвященной героям Сталинградской битвы. Виктор Вульф называл в ней братьями солдат Красной Армии.

Готов погибнуть брат за брата. И жизнь свою ему отдать, Чтоб злой свинец и град осколков В последний миг в себя принять.

Как братство то чисто и свято, Поймет не каждый человек, Все ради брата, жизнь за брата, Едины братия вовек!

"Отец! – подумал Алекс. – Если бы ты мог быть сейчас рядом со мной, ты понял бы, что я чувствую! Братья едины вовек!"

Из-за угла вывернул и покатился прямо на них автомобиль. Братья поспешно отступили в сторону, давая ему проехать.

– Давай зайдем куда-нибудь, где мы сможем поговорить, – предложил Дмитрий.

– Ты знаешь, что они убили нашу маму? Дмитрий мрачно кивнул.

– И моего отца тоже.

Алекс поморщился как от боли.

– Я не знал. Как это случилось?

– Пойдем куда-нибудь, – снова повторил Дмитрий. – Нам нужно о многом поговорить.

Он швырнул сигарету на мостовую и раздавил окурок каблуком.

– Я хочу найти какое-нибудь место, где будет много света, много еды и много людей. Сегодня великий день. Мы встретились больше чем через двадцать лет. Я хочу отпраздновать это событие, хочу напиться!

– Да, давай выпьем за это, – согласился Алекс, начиная чувствовать какое-то беспокойство. Слова брата музыкой звучали в его ушах, однако его сдержанный тон как-то не очень соответствовал тем чувствам, которые он Должен был бы испытывать.

Они взяли такси на Пон де Сюлли. Уже в машине, в свете проплывающих мимо ночных фонарей, Алекс попытался разглядеть лицо брата. Дмитрий был почти одного с ним роста, широкоплечий, с мощной мускулатурой, которую не мог скрыть даже прекрасно сшитый костюм. Красивое лицо, повернутое в профиль к Алексу, выглядело бы романтичным, если бы не сурово сжатые челюсти и черные глаза, которые смотрели на мир недоброжелательно, чуть ли не со злобой. По углам слегка искривленных губ уже наметились горькие морщинки, а под носом приютилась черная родинка, похожая на запятую. Было, однако, в этом лице еще одно, что беспокоило Алекса. Безусловно, это было лицо человека умеющего владеть собой и скрывать свои истинные чувства, и все же выражение его казалось Алексу немного неестественным, хотя и тщательно отрепетированным. Рот был сомкнут в упрямом молчании, а глаза, казалось, неспособны были отражать никакие, даже неожиданно вспыхивающие чувства.

– Ты все еще живешь в России? – спросил Алекс.

Дмитрий кивнул, бросив быстрый взгляд на водителя.

– Я – представитель советского внешнеторгового объединения в Париже, сказал он.

– Значит, ты уже давно в Париже?

– Да. А ты? Впрочем, я знаю.

Такси покружило по запруженному бульвару Монпарнас и наконец остановилось. Дмитрий расплатился с водителем одной стофранковой банкнотой, извлеченной из толстой пачки.

Ресторан представлял собой огромный, ярко освещенный зал, наполненный посетителями, в основном молодежью. Воздух слегка гудел от оживленных голосов и взрывов смеха, напоминая улей в жаркий летний полдень. В ресторан постоянно кто-то входил и выходил, небрежно одетые студенты и бородатые художники причудливо смешивались с женщинами в мехах и бриллиантовых украшениях и мужчинами в дорогих костюмах и шелковых галстуках. Стремительные официанты в черных куртках и длинных белых фартуках сновали между столиками с подносами, нагруженными едой и напитками, распространявшими дразнящие ароматы французской кухни. Со всех концов зала доносились хлопки открываемого шампанского.

Дмитрий провел Алекса в глубь зала, мимо бара, украшенного репродукциями картин Пикассо, Тулуз-Лотрека и Магритта.

– Мне здесь нравится, – признал Алекс, когда они уселись за столик у дальней стены. – Давай выпьем немного шампанского.

Дмитрий немного поколебался, оглядываясь по сторонам с неподвижной улыбкой на лице. Взгляд его был зорким и внимательным. За столиком через проход от них официант как раз откупорил бутылку этого знаменитого французского вина. Из горлышка хлынула белая пена, и две длинноногие девицы в коротких юбках вскочили, визжа от восторга.

Они заказали ужин с шампанским подошедшему гарсону и снова повернулись друг к другу. В ярком освещении Алекс впитывал в себя малейшие черточки лица Дмитрия.

Несомненно, у него был красивый брат, хотя сейчас он был слишком напряжен и оттого казался излишне холодным и чопорным. Он был одет в хороший костюм, который на свету оказался темно-голубым, в белоснежную рубашку и узкий шелковый галстук. Теперь Алекс сумел рассмотреть, что и лица их были во многом похожи – тот же высокий чистый лоб, полные губы, прямой нос и решительный подбородок. Даже в форме глаз Дмитрия было что-то странно знакомое, хотя почти неуловимое. На этом их сходство кончалось. У них был разный цвет волос и разный оттенок кожи; различия усиливались еще и тем, что сегодня Алекс был одет совсем в другом стиле – мешковатые светло-серые шерстяные брюки, удобную фланелевую рубашку цвета морской волны с расстегнутым воротом и молодежную куртку.

Официант откупорил шампанское, и они подняли бокалы.

– За моего дорогого брата! – поддаваясь внезапному импульсу, провозгласил Алекс. Слегка наклонившись вперед, он стиснул плечо Дмитрия. Мне кажется, что я сплю, – сказал он и пригубил вино.

– За тебя, Александр!

– Меня все зовут Алексом, – уточнил брат.

– За Алекса! – повторил Дмитрий. Быстрая улыбка, скользнувшая по его лицу, на мгновение сделала его удивительно молодым, задорным, однако уже через секунду эта улыбка погасла.

Неподалеку от них расположилась группа элегантно одетых темнокожих парней, которые негромко переговаривались на каком-то мягком африканском наречии. За столиком на другой стороне прохода теперь сидела пожилая пара: женщина в очках и поношенном платье и широкоплечий, лысеющий мужчина с округлым "пивным" брюшком. Он сражался с коркой из плавленого сыра и гренок, покрывающих всю поверхность тарелки с луковым супом.

Полная женщина с красным лицом и дряблыми руками переходила от столика к столику и предлагала завернутые в целлофан розы.

Алекс наклонился к Дмитрию.

– Расскажи мне обо всем, что случилось с тобой с тех пор, как мы расстались.

– Что ты хочешь узнать? – Дмитрий криво улыбнулся, глядя на него поверх своего бокала.

– Все, – с живостью откликнулся Алекс. – Ты, наверное, даже не помнишь меня, ты тогда был еще слишком мал. Что ты запомнил лучше всего?

– Вонючий детский дом, приют, – с силой сказал Дмитрий просто для того, чтобы проверить, как отреагирует Алекс.

Алекс выглядел потрясенным.

– Сиротский приют... – повторил он. – Господи боже, Дмитрий, должно быть, это был настоящий ад!

"Значит, это и есть мой брат", – размышлял Дмитрий, рассматривая высокого, светловолосого парня, который смотрел на него с доверием и состраданием. За всю свою жизнь ему ни разу не приходилось видеть таких больших серых глаз, светившихся умом и искренним любопытством. Улыбка Алекса была открытой и заразительной, однако крепкий подбородок с ямочкой изобличал упорство и настойчивость. Он был хорошо сложен и прекрасно развит физически, благодаря чему смотрелся даже в своей нелепой, нарочито небрежной одежде. Однако самым удивительным и неожиданным была не его привлекательная внешность, а то тепло и искренность, которыми так и веяло от его взгляда. Улыбка разом освещала все его лицо, а в глазах то и дело появлялось мечтательное выражение. "Да он поэт, – с веселым пренебрежением вдруг подумал Дмитрий. – Один из этих невинных, доброжелательных сосунков, которых я съедаю по дюжине за завтраком!"

– Ты, часом, не пишешь стихи? – неожиданно спросил он.

Алекс улыбнулся.

– Время от времени со мной это случается. Думаю, что это наследственное.

Дмитрий почувствовал, как в душе у него шевельнулся гнев. "Чертов сопляк может себе позволить быть невинным паинькой и кропать стишки в свободное время, – подумал он. – Его детство было беззаботным и сытым, он вырос в богатой и благополучной Америке, в то время, как я голодал и мерз в старой, разваливающейся конюшне".

Однако больше всего он ненавидел Алекса за то, что его собственный отец, Борис Морозов, был так к нему привязан. Он рисковал очень многим, когда в 1953 году сумел вывезти маленького Сашу из России и отправить в Соединенные Штаты. Это могло стоить ему жизни и, возможно, стоило. Почему же он так поступил? Из-за своей любви к Тоне Гордон?

"Итак, маленький жиденок оказался в Нью-Йорке, – размышлял Дмитрий, а я был брошен на съедение волкам".

Он взглянул на красивого, уверенного в себе человека, сидевшего перед ним, и ощутил внезапный приступ острой зависти.

Однако довольно скоро недобрые чувства Дмитрия улеглись, растопленные обезоруживающей искренностью и теплотой Алекса. Дмитрий решил, что гораздо лучше иметь братом такого прекрасного парня, как Алекс, чем коварного и жестокого ублюдка – каким был он сам. С Алексом он мог позволить себе расслабиться, приоткрыть свою защитную скорлупу – с Алексом ему было нечего бояться. Попытка Алекса обнять его, когда они встретились на улочке у Сены, глубоко взволновала Дмитрия, однако теперь он понимал, что для Алекса это было только естественно. Никто, кроме Татьяны и нескольких других женщин, не демонстрировал ему своей привязанности и любви столь открыто.

Дмитрий продолжил свой рассказ. Кратко остановившись на гибели своего отца, он, однако, ничего не сказал о том, что Борис Морозов пострадал из-за Тони Гордон. Алекс же был потрясен до глубины души. Порывисто сжав руку Дмитрия, он сказал:

– Мне очень жаль, Дима, поверь... Мне кажется, я немного его помню он был высоким, темноволосым, очень большим человеком...

Дмитрий говорил еще долго, изредка отвлекаясь на еду и напитки. Он тщательно отредактировал свою историю, опустив кражи и убийство в карьере, заменив главы, касающиеся его подготовки и последующей деятельности в качестве офицера КГБ хорошо отрепетированным рассказом об учебе в университете и работе за границей.

Он даже не сказал Алексу о том, как прочел интервью с ним в журнале "Победа близка", как ринулся обратно в Москву и, нажав на кое-какие тайные пружины, получил на руки досье Алекса, в котором были все его письма, все просьбы о предоставлении въездной визы, доклады агентов, время от времени следившими за ним в Нью-Йорке. Досье полностью подтверждало то, о чем рассказывал ему Алекс – на протяжении нескольких лет он пытался приехать в Россию и разыскать его.

– Я думал, что ты умер, – сказал Дмитрий, осушая бокал. – Я не получил ни одного твоего письма, и никто не говорил мне о том, что с тобой стало после смерти матери.

– Наверное, кто-то перехватывал мои письма, – заметил Алекс. – Кто-то очень могущественный.

– Они не хотели, чтобы мы встретились, – согласился Дмитрий.

– Кто это – "они"?

Дмитрий промолчал.

Это был замечательный вечер, и он понемногу оттаивал. Вслед за Алексом он громко расхохотался, когда они хором, не сговариваясь, заказали шоколадный мусс. Потом, когда в разговоре вскрылось их пристрастие к шоколаду, Алекс сказал со знанием дела:

– Это у нас от мамы. Я знаю, Нина мне рассказывала.

Когда старинные часы на стене пробили три раза, официанты стали умоляюще поглядывать на них, водружая перевернутые стулья на столы, и братья заметили, что они остались в ресторане последними из посетителей. К этому времени Дмитрий уже начал находить в их беседе удовольствие. Теперь настал черед Алекса рассказывать о своей жизни, и его повествование оказалось столь захватывающим, что Дмитрию хотелось услышать больше и больше.

Кроме того, впервые в жизни он мог позволить себе расслабиться и разговаривать с кем-то, не опасаясь и не гадая об истинных намерениях собеседника. Он мог повернуться к Алексу спиной, не боясь получить удар в спину. Все остальные люди, которых он знал и с кем общался, были потенциальными врагами. Агенты западных спецслужб на месте изрешетили бы его пулями, если бы узнали, что он – убийца, оставлявший за собой трупы со сломанными шейными позвонками. Друзья из Тринадцатого отдела без колебаний перешагнули бы через его труп ради того, чтобы вскарабкаться выше в иерархии КГБ. Его учитель – Октябрь – мог послать его навстречу смерти и мучиться при этом не больше, как если бы раздавил таракана.

Алекс был совсем другим. С ним Дмитрий чувствовал себя даже уютнее и безопасней, чем с Татьяной, с которой ему приходилось сдерживаться и следить за собой, чтобы не сказать лишнего; как-никак, она была из семьи эмигрантов, и к тому же фамилия ее была Романова.

Он был уверен, что Алекс не станет строить козни за его спиной. Ему ничего не нужно было от Дмитрия, и он желал ему только добра. Они были братьями, одной семьей. Это было странное ощущение, которое немного смущало обоих, но и было удивительно приятным. С одной стороны, Дмитрий чувствовал уверенность и тепло, с другой – тревожился, потому что встреча с братом была его тайной, которую он должен был хранить от своих коллег по КГБ. Это манило и пугало его, дарило спокойствие и вселяло тревогу, словно тайный грех, запретный и восхитительный.

Когда они вышли из ресторана, Дмитрий повернулся к Алексу.

– Пожалуйста, при встречах с другими русскими не упоминай, что я твой брат.

Алекс озабоченно нахмурился.

– Но я же писал тебе письма и упоминал о тебе в своих анкетах для предоставления визы.

– Я знаю. Может быть, именно поэтому тебе и не позволили въехать в страну. Пусть они знают, что у меня есть брат где-то в Америке, но пусть никто не догадывается, что я встретился с ним в Париже. Наши службы, которые ведают направлением на работу за границей, не рекомендуют туда людей, у которых есть родственники за рубежом. Ты же теперь американец... Меня могут отозвать домой и за меньший грех.

– Хорошо, – согласился Алекс. – Давай скажем, что мне понадобились для моего исследования кое-какие Цифры, я позвонил в Торгпредство, и мы встретились.

Дмитрий кивнул. Братья перешли улицу и повернули налево.

– А как быть с Татьяной? – спросил неожиданно Алекс.

– Я с ней поговорю.

Дмитрий привел Алекса в маленький ночной бар на Рю Вавен, и они продолжили свой разговор за бутылкой коньяка. В баре было уютно и немноголюдно, скрытые в стенах колонки изливали негромкие звуки – спокойные джазовые аранжировки Джерри Маллигана.

Разумеется, Дмитрий не упоминал о своей ненависти к евреям и особенно – к Тоне Гордон. Однако, когда крепкий напиток слегка развязал ему язык, он указал на звезду Давида, висевшую на цепочке на шее брата.

– Ты все время носишь этот медальон?

– Конечно, – Алекс выглядел удивленным. – Это медальон мамы. Мы же с тобой евреи – разве не так?

– Мой отец был русским, – быстро сказал Дмитрий.

– Не имеет значения, – спокойно сказал Алекс. – В соответствии с канонами иудаизма принадлежность к еврейскому народу определяется по матери.

Дмитрий стиснул зубы. Он знал об этой еврейской традиции, хотя и пытался похоронить это знание, запереть в самых темных подвалах памяти. Незадолго до того, как уехать из Москвы, он организовал в КГБ отделение антисемитского общества "Память". Разумеется, все это держалось в строжайшем секрете, однако к его ячейке присоединилось на удивление много сотрудников. Дмитрий вполне мог себе представить, что скажут его товарищи, когда узнают, что его мать была еврейкой. Его вышвырнут из организации, которую он сам и основал!