Текст книги "Братья"

Автор книги: Майкл (Микаэль) Бар-Зохар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

– Сообщить не мог, однако он мог получать! Можно было все переиграть и использовать его, чтобы гнать в ЦРУ первоклассную "дезу"! – Октябрь не то раскашлялся, не то рассмеялся. – Влюбленный человек как нельзя лучше подходит для этой цели. Говорят, что любовь слепа. Ты когда-нибудь любил, Дмитрий?

Олега Калинина снова вернули на действительную службу. Он вышел на контакт с человеком ЦРУ в Вене и предложил американцам то, чего у них не было с самой войны: высокопоставленного агента в самом Кремле. Поначалу, правда, ему пришлось притвориться, будто он хочет перебежать, но, немного поломавшись, он позволил американцам уговорить себя остаться в Москве и работать на них. Он выдвинул одно условие – его связником должен быть только Франко Гримальди, его старый друг по совместным операциям в Берлине.

Этот план сработал. Гримальди, под соответствующим прикрытием, приехал в Москву и на протяжении семи лет с жадностью поглощал питательный коктейль, составленный из тщательно взвешенных порций правды и дезинформации.

– В Москве наши отношения были совершенно платоническими, – быстро вставил Калинин, и Дмитрий кивнул. Смущение полковника доставляло ему удовольствие.

– Я хотел, чтобы Гримальди приехал сюда из-за его привязанности к Олегу, – холодно сказал Октябрь. – Когда кто-то живет чувствами, он не рассуждает, он совершает ошибки. Как только подключаются эмоции, притупляются скептицизм и чувство опасности. Человек отметает мелкие несообразности, он чувствует, что его долг – защищать своего агента, а не контролировать его. Так и получилось: Гримальди слепо верил Калинину и всякий раз подтверждал, что его сведения соответствуют истине, в то время, как любой другой разведчик на его месте обязательно проверил и перепроверил столь важную информацию. Но только не Гримальди. Он был влюблен в Калинина, да и сейчас любит его.

Именно так Панама стал самым ценным агентом американской разведки со времен войны. Ему доверяли и ценили даже больше, чем полковника Пеньковского. Оценки американской стороной ракетно-ядерного потенциала Советского Союза, сведения о местах дислокации ядерных подводных лодок и боеготовности крупнейших танковых соединений – все основывалось на полученной от него ложной информации.

– Все это могло продолжаться еще несколько лет, если бы в один прекрасный день, во время практических занятий по наружному наблюдению, курсант разведшколы ПГУ КГБ Дмитрий Морозов не проследил за Гримальди до ложи Большого театра и не увидел, как тот встречается с полковником ГРУ Калининым.

– Сент-Клер... – прошептал Дмитрий.

– Именно, – кивнул Октябрь.

– Но почему никто ничего мне не сказал?! – сердито воскликнул Дмитрий, вскакивая со стула. Затем он обернулся к Калинину. – Почему вы ничего не сказали мне еще в Париже?

– Сядь, – резко приказал Октябрь. – Калинин не имел права ничего и никому рассказывать. Он был двойным агентом с серьезным прикрытием. К тому времени, когда он сумел связаться со мной, ты уже начал действовать, и охота на Калинина и Сент-Клера началась. Между прочим, я пытался остановить тебя, помнишь?

– Я думал, что наши люди взяли его на границе с Австрией.

Октябрь пожал плечами.

– Я намеренно распустил этот слух, чтобы американцы перестали его искать. Мне не хотелось, чтобы они поняли, что Панама был нашим человеком. – Он вздохнул. – Ты, Дмитрий, нечаянно завалил самую блестящую операцию, какую я когда-либо задумывал.

Когда через несколько дней Октябрь снова вызвал Дмитрия к себе в кабинет, Калинина там не было. Снова был поздний вечер, и Октябрь сидел за своим столом. Настольная лампа отбрасывала яркий свет на разложенные перед ним бумаги. Лицо Октября скрывалось в тени.

– Я вызвал тебя потому, что нам нужно решить – что делать с Калининым, – негромко сказал он. Дмитрий удивленно приподнял голову.

– А что с ним надо делать?

– Операция "Панама" закончилась. Лицо Калинина хорошо известно американцам. Кто-нибудь из их агентов может опознать его прямо на улице, в кино, в ресторане. Если они узнают, что он жив и наслаждается свободой, они станут задавать вопросы: почему это опасный шпион спокойно разгуливает по улицам Москвы? – Октябрь слегка постучал пальцами по крышке стола. – Мы должны решить, убрать его или оставить в живых.

Дмитрий опустился на стул и закурил свой любимый "Голуаз".

– Почему вы спрашиваете об этом меня? – спросил он. – Разве вы не можете решить этого самостоятельно?

– Я никогда и ничего не решаю самостоятельно, – Октябрь раскашлялся. Любое решение о физическом устранении того или иного лица должно быть утверждено на заседании Политбюро, и ты знаешь об этом.

– Как и о том, что именно вы советуете Политбюро, как поступить в том или ином случае, – Дмитрий слабо улыбнулся. – Правда, всегда остается место случайности. Калинин может попасть под машину или упасть с балкона. В этом случае Политбюро вообще не придется ничего решать.

Последовало непродолжительное молчание. Руки Октября, появившиеся в круге желтого света от лампы, слегка пошевелились.

– Так как ты думаешь?

"Это не игра, – понял Дмитрий. – Сегодня в этой комнате решается судьба полковника Калинина. Но почему Октябрь спрашивает совета именно у меня?"

У него возникло странное ощущение, что его в очередной раз проверяют, причем проверке подвергалась вовсе не его способность выполнять оперативные задания, отнюдь нет. Если бы ему приказали убрать Калинина, он мог бы сделать это без всякого труда. Теперь Октябрь требовал, чтобы Дмитрий подумал и дал ему совет. В советах начальник Тринадцатого отдела никогда не нуждался, а вот сейчас – спрашивал. Почему?

Затем Дмитрий вспомнил тот день в детском доме имени Панфилова, когда он впервые увидел элегантного полковника в составе приемной комиссии Высшей школы КГБ. Тогда Калинин поддержал Дмитрия, и он сразу почувствовал его дружеское расположение. Во второй раз они встретились спустя несколько лет в Большом театре, а в третий раз – в Париже. В последний, четвертый раз они виделись здесь же, в мрачном кабинете Октября, и Калинин молча проглотил унижение, которому подверг его Октябрь. Он был вынужден выслушивать, как Октябрь разглашает совершенно постороннему чело веку его самую тщательно сберегаемую тайну, постыдный секрет, касающийся его гомосексуального опыта. Неожиданно Дмитрию захотелось спасти Калинину жизнь.

– Вы хотите убить Калинина, чтобы предотвратить случайную утечку информации о его судьбе, – начал он. – Чтобы американцы не догадались, как их водили за нос все эти годы. Нечто подобное у нас уже было. Тогда вы послали меня во Франкфурт, чтобы ликвидировать одного из наших людей. Он умер только потому, что хорошо справился со своей работой.

– Ликвидация Любимова окупилась сторицей, – заметил Октябрь.

– Может быть, и так, однако с Калининым случай особый.

– Интересно? – скептически отозвался Октябрь. – Объясни почему.

– Мы можем убрать Калинина, – принялся вслух рассуждать Дмитрий, стараясь, чтобы голос его звучал безразлично. – И рано или поздно известие об этом достигнет Запад а...

– Безусловно, – кивнул Октябрь.

– Тогда они поймут, что Калинин был расстрелян за то, что передавал Сент-Клеру важные секреты. Таким образом, все полученные от него сведения обесценятся. Американцы решат, что, коль скоро нам известно, к каким материалам имел доступ Калинин, мы начнем в срочном порядке перестраивать и изменять стратегическую расстановку наших сил. Все усилия, потраченные нами на подготовку и проведение операции "Панама", пойдут псу под хвост.

– Продолжай, – кивнул ему Октябрь.

– Но у нас есть выбор. Мы можем судить Калинина как шпиона, приговорить и бросить в тюрьму. Результат будет тот же самый. Можем восстановить его на работе в прежней должности, но тогда ЦРУ начнет подозревать, где зарыта собака. Сент-Клер не...

– Гримальди, – поправил его Октябрь.

– Да, Гримальди. Он не забудет нашей последней с ним встречи в аэропорту, не забудет, как ему едва удалось скрыться. Он не поверит в то, что это была ложная тревога.

– Что же ты предлагаешь?

– Предоставим им теряться в догадках. Пусть строят предположения, что могло с ним случиться. Калинина надо отправить в такое место, где никто не сможет опознать его – на Байконур, в Казань или в Ташкент. У нас там есть свои закрытые учреждения. Но ему надо обязательно сохранить жизнь. Он еще может нам понадобиться.

– Для чего?

– Гримальди, – объяснил Дмитрий. – Его уже дважды использовали в качестве приманки для Гримальди. Может получиться и в третий раз.

Октябрь довольно долго молчал. Где-то в темноте, в глубине старинной усадьбы девять раз пробили часы. Наконец он наклонился вперед, так что его хищный профиль тоже оказался в свете лампы. Глаза Октября тускло блестели, превратившись в узкие щелочки.

– Хорошо, – сказал он. – Очень хорошо, Дмитрий.

Дмитрий поднялся.

– Погоди, – остановил его Октябрь. – Есть еще одно дело, которое я хотел с тобой обсудить.

Раздался осторожный стук в дверь, и на пороге появилась секретарша Октября, полная женщина средних лет по имени Тамара.

– Срочный вызов по телефону для товарища Морозова, – сказала она. – Из Парижа.

Дмитрий вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь. Телефонная трубка, снятая с рычагов, лежала на Тамарином столе на толстой стопке бумаг.

– Морозов слушает, – сказал Дмитрий. Он сразу узнал голос своего заместителя Никиты Сереброва. Тот казался расстроенным.

– Это по поводу Татьяны Романовой, товарищ Морозов.

– Что с ней?

– Она съехала с вашей квартиры, – сказал Серебров и замолчал.

– Куда она переехала?! – заорал Дмитрий так громко, что Тамара от неожиданности подпрыгнула на стуле. Дмитрий замахал ей рукой, затем прикрыл трубку телефона ладонью. – Вон отсюда! – прошипел он, и секретарша пулей вылетела из приемной. Ее лицо вытянулось и побледнело.

– Куда она девалась? – снова прокричал Дмитрий в трубку. – Не молчи же, докладывай.

– Мы проследили за ней до квартиры известного вам Алекса Гордона. Там она провела несколько ночей.

Эти слова поразила его сильнее, чем поразил бы удар кулаком в лицо. Дмитрий покачнулся. Сука! Ярость вспыхнула у него в груди, и руки сами собой сжались в кулаки. Татьяна обманула его! И с кем – с его собственным братом, американским еврейчиком. "Я доверял ему, а он украл мою женщину, подумал Дмитрий. – Ох, братец, если бы я только мог до тебя добраться, если бы я только мог схватить тебя руками за горло..."

– Я вылетаю немедленно, – сказал он в трубку. – Поставь всех в известность, что я вылетаю из Москвы завтра после обеда и что вечером буду на месте.

– Слушаюсь, товарищ Морозов.

– И проследите за ней, куда бы она ни направлялась. Мне необходим будет полный отчет.

– Хорошо, я понял.

Дмитрий с треском опустил трубку на аппарат.

– Тамара! – рявкнул он.

Секретарша немедленно появилась в приемной, должно быть, она подслушивала за дверью.

– Я срочно вылетаю в Париж, сегодня же. Найдите мне подходящий рейс, неважно, сколько понадобится сделать пересадок...

– Мне послышалось, что вы собираетесь лететь завтра.

– Назавтра зарезервируете место на рейс Аэрофлота и внесете меня в список пассажиров. Пусть все знают об этом. Сам я потихоньку отправлюсь первым же сегодняшним рейсом. Если надо, воспользуйтесь моим рабочим псевдонимом или вымышленным именем. Мне срочно нужно вернуться.

"Обман, – думал он. – Всюду коварство и обман. У Татьяны были в Торгпредстве две приятельницы, через них она узнает, что он возвращается завтрашним вечером. Пусть думает, что у нее есть еще один день".

С этими мыслями он вернулся в кабинет Октября.

Октябрь стоял возле окна; он смотрел на темный парк и курил свою вонючую сигарету.

– Я возвращаюсь в Париж, – небрежно сказал Дмитрий. – Там возникли кое-какие мелкие осложнения.

Октябрь кивнул.

– Хорошо. Но я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.

– Конечно.

– Ты нужен мне здесь, – сказал Октябрь, не оборачиваясь. – Настали тяжелые времена, и мне нужен помощник. Я хочу, чтобы ты остался со мной в качестве моего заместителя. В Париже ты и так пробыл слишком долго.

Так вот для чего Октябрь отозвал его в Москву! Не только для того, чтобы рассказать ему об операции "Панама", но и для того, чтобы в последний раз проверить его, подготовить к возвращению домой.

В другое время Дмитрий непременно обрадовался бы тому, что Октябрь решил сделать его своей правой рукой. Подобное перемещение означало, что через несколько лет Дмитрий сможет возглавить отдел. Ему было отчего радоваться.

Однако теперь Дмитрий чувствовал себя так, словно слова Октября относились не к нему, а к кому-нибудь другому. Мысль о том, что Татьяна и Алекс вместе там, в Париже, сводила его с ума, полностью овладев всем его существом. Он отчетливо представлял их в постели, видел, как Татьяна целует и гладит тело Алекса, как задыхается и вскрикивает в минуты наивысшего наслаждения. Ему хотелось убить ее, убить брата, увидеть ужас в их глазах, когда он своими руками вытряхнет из них их жалкие жизни! Сейчас ему было безразлично новое назначение. Его собственный брат украл у него единственную женщину, которую он любил в своей жизни, и он рвался в Париж всей душой. Неужто Алексу было мало американских женщин, и он позарился на его Татьяну?

– Я постараюсь закончить свои дела в Париже как можно скорее, услышал он свой собственный голос.

– Добро, – сказал Октябрь, и Дмитрий потянулся к двери. – Очень хорошо, Дмитрий. Сделай что нужно и возвращайся.

Татьяна и Алекс рука об руку прогуливались возле пруда в парке Монсури и смотрели, как дети, восторженно смеясь, отталкивают от берега свои игрушечные пароходики. Несколько старушек, съежившись от утренней прохлады, сидели на больших чугунных скамейках. Молодая женщина в плисовых брюках и туфлях на высоком каблуке, неуклюже переваливаясь, догоняла свое чадо, слишком близко подбежавшее к воде.

– Я бы хотела родить от тебя ребенка, – сказала Татьяна, подставляя ему губы для поцелуя. Алекс наклонился и легко поцеловал ее прохладный рот.

– Тогда почему бы нам не зайти за кусты и не заняться этим прямо сейчас? – шутливо предложил он.

Татьяна попыталась что-то сказать, но глаза ее внезапно расширились от испуга. Алекс резко обернулся.

Двое мужчин решительно направлялись в их сторону, по пятам за ними следовала широкоплечая и крепкая молодая женщина в джинсах, голубой ветровке и удобных туфлях без каблука. Мужчины были более консервативны в своей одежде: один был в черном пальто, второй – в коричневом плаще-макинтоше. Одному было около сорока, второй выглядел лет на десять моложе.

– Мистер Гордон? Нам нужно с вами поговорить, – сказал тот, что постарше, на американском английском, смягченном тягучим акцентом уроженца южных штатов. У мужчины были густые светлые усы и заостренный подбородок, а глаза его были полуприкрыты тяжелыми веками.

"Это могут быть люди Дмитрия", – подумал Алекс, отступая на шаг назад и хватая Татьяну за руку Женщина пыталась приблизиться к ним с другой стороны.

– Мы – друзья Гримальди, – сказал тот, что был помоложе.

– Докажите это, – откликнулся Алекс, таща Татьяну к скамейкам, где сидели старушки. Те с подозрением уставились на них.

Алекс бросил взгляд через плечо. Сзади никого не было за исключением двух стариков, которые бросали куски хлеба стае жирных парижских голубей.

– Но это так и есть, поверьте, – настаивал молодой человек в коричневом плаще, в то время как старший шепнул что-то в крошечную пуговку микрофона, укрепленную на лацкане пальто.

– Не приближайтесь, – предупредил Алекс, – иначе мы поднимем шум. Вам это не нужно.

Впрочем, он понимал, что если незнакомцы вооружены, то все равно верх будет за ними. Старухи, почувствовав приближение грозы, в беспорядке отступали. "Даже если мы закричим, нас никто не услышит", – подумал Алекс и удивился, что не чувствует страха. Холодным умом он взвешивал их шансы на спасение.

– Посмотрите! – молодой мужчина указывал на вход в парк, где словно из воздуха материализовался Гримальди. Он стоял там элегантный и спокойный в своем бежевом пальто из верблюжьей шерсти и с безразличным видом курил сигару.

"Слава богу!" – подумал Алекс.

– Это Гримальди, – сказал он Татьяне, которая в страхе оглядывалась по сторонам. – Мой американский друг. Все в порядке.

Они подошли к Гримальди, причем трое агентов образовали вокруг них компактную группу. Крепкая молодая девица поравнялась с Татьяной и улыбнулась ей.

– Меня зовут Джейн, – представилась она.

– Оставьте ее в покое, – резко сказал Алекс, начиная закипать.

– Как вы меня нашли? – спросил он у Гримальди, как только они приблизились. – Как вы узнали, где мы? Лицо Гримальди осунулось, щеки ввалились.

– Нам нужно немедленно уезжать, – сказал он. – Нельзя терять ни минуты.

– Я спросил, как вы нас нации, – повторил Алекс. – Вы следили за мной с тех пор, как мы расстались в "Клозери"?

– Да, так же как и твои русские друзья, – Гримальди указал на черный "фиат", припаркованный возле рекламного стенда, прославляющего дамские чулки. Старики, кормившие голубей в парке, мчались к "фиату" с нестариковской прытью.

– Я же сказал тебе... – начал Алекс.

– На споры не осталось времени, – нетерпеливо перебил его Гримальди. Дмитрий вернулся, ему нужны ваши головы.

– Не может быть, – вставила Татьяна на английском с сильным французским акцентом. – Моя подруга Наташа сказала мне, что он возвращается только сегодня вечером.

– Именно в этом он и хотел вас убедить, – кивнул Гримальди. – Ваше счастье, что у меня есть люди в обоих аэропортах. Его заметили на паспортном контроле в Орли. А теперь давайте пошевеливаться.

И он указал на бежевый "ситроен" и серебристый "мерседес", стоявшие у обочины.

– Вы сядете со мной? – спросила Джейн у Татьяны, которая бросила на Алекса тревожный взгляд.

– Мы поедем вместе, – твердо сказал Алекс. Гримальди пожал плечами.

– Возьмите их на себя, Барт, – сказал он, кивая в направлении черного "фиата", и торопливо пошел к "мерседесу".

Все они забились внутрь – Гримальди, Татьяна и Алекс на заднем сиденье, мужчина в черном пальто – на переднем рядом с водителем. Джейн и Барт направились к "ситроену", причем, когда девушка наклонилась, чтобы сесть на пассажирское сиденье, куртка ее распахнулась, и Алекс увидел торчащую из-под ремня рукоятку пистолета.

– Куда мы едем? – спросил Алекс, когда машина рванулась вперед по узкой пустынной улочке, но ему никто не ответил.

"Ситроен" с агентами следовал за ними буквально по пятам, а "фиат" русских замыкал процессию. Когда они приблизились к перекрестку, водитель бежевого "ситроена" неожиданно резко затормозил. Машина пошла юзом и, скрежеща покрышками, остановилась, совершенно перегородив проезжую часть. Следовавший за ними "фиат" тоже остановился и принялся неистово сигналить.

– Отлично, – сказал Гримальди, когда они свернули за угол и поехали по бульвару Жорден. – Если перед нами не было их второй машины, то мы оторвались.

– Куда мы едем? – снова спросил Алекс. Водитель, молодой парень с угреватым лицом и задорным рыжим вихром на макушке, несколько раз перестраивался, нырял в боковые проулки, совершил два правых поворота и наконец снова вывернул на бульвар, двигаясь теперь в обратном направлении.

– Впереди никого, – сказал он уверенно. – Мы оторвались.

Гримальди откинулся на сиденье.

– Документы у тебя с собой?

– Паспорт, – ответил Алекс и повернулся к Татьяне. Та порылась в сумочке.

– У меня удостоверение личности.

– Для того чтобы пересечь границу, вам больше ничего и не нужно, отозвался Гримальди почти благодушно.

– Минуточку, – сказал Алекс. – Постой-ка! Я хочу остаться здесь и поговорить с Дмитрием. Я уверен, что он выслушает меня.

– Конечно, – Гримальди ухмыльнулся. – А потом свернет тебе шею.

Татьяна сжала руку Алекса и покачала головой. "Мерседес" свернул на Периферик – широкую автостраду, кольцом опоясывающую Париж.

– Ты сказал, что нам нужно пересечь границу. Какую границу? Куда мы едем, в конце концов? – в третий раз спросил Алекс.

– Вы оба подвергаетесь опасности, и мы вывозим вас из страны.

– О чем ты говоришь?! – взорвался Алекс. – Сначала отвезите нас домой. Затем...

– Никаких "домой", – голос Гримальди был тверд. – Дмитрий Морозов наверняка уже там, поджидает тебя или обоих. В Париже нет такого места, где вы были бы в безопасности. Если вы проголодались, то немного погодя мы остановимся и пообедаем. Если вам нужна одежда или какие-то мелочи – мы всем вас обеспечим. Но если ты хочешь спасти жизнь своей девушке, Алекс, то будь добр – заткнись, расслабься и наслаждайся поездкой.

На стоянке в подземном гараже в Ле Бурже они пересели в ожидающий их черный "пежо". На границе бельгийский пограничник махнул им своим жезлом, даже не заглядывая в документы. Ближе к вечеру они уже были в Брюсселе.

Десять дней спустя Алекс, спасаясь от проливного дождя, зашел в кафе "Брабант", что расположено на брюссельской Гран Плас. Сняв свой новый плащ, еще один подарок "дядюшки Сэма", он уселся за столик возле широкого окна, выходившего на живописные окрестности. Взгляд его скользнул по обступившим площадь высоким домам с их щипцовыми крышами и затейливыми башенками.

Альфред, вымуштрованный до подобострастия официант в короткой белой тужурке с золотыми эполетами, слегка наклонил свою узкую голову.

– La meme chose pour monsieur?

– Да, Альфред. Большую чашку кофе со сливками и два рогалика.

– Значит, la meme chose. Одну минуточку, мосье. "La meme chose – "как всегда", словно для завсегдатая. Как быстро жизнь вошла в привычную колею, обросла новыми стереотипами", – с удивлением подумал Алекс. Каждое утро точно в девять часов автомобиль ЦРУ забирал Татьяну из их новой квартиры и увозил на "собеседование", которое продолжалось до шести вечера. Новое их жилище располагалось на Рю Гаспар – одной из неприметных узеньких улиц за Гран Плас. Это была огромная, холодная квартира, обставленная стандартной мебелью, и они оба ненавидели ее.

Они ненавидели также и новую одежду, которую вынуждены были купить взамен той, что осталась в Париже, и едва терпели постоянное присутствие двух вооруженных агентов. Женщина – это была Джейн – дежурила в их квартире круглыми сутками, укладываясь на ночь на кушетке в гостиной, а второй агент – Барт – неотлучно находился в припаркованной напротив их дома машине. Ангелы-хранители сопровождали их даже в те редкие вечера, когда они выбирались в ресторан или в кино. Правда, вчера вечером Гримальди наконец-то согласился слегка ослабить меры безопасности и оставить их вдвоем в квартире. Джейн ушла, крепко обняв Татьяну на прощание – несмотря ни на что, женщины успели привыкнуть друг к другу. Барт по-прежнему оставался в машине, наблюдая за входом.

В этот ранний час кафе было почти пустым, если не считать двух пожилых женщин, с жадностью поглощающих бисквитные пирожные с шоколадным кремом. Алекс заказал еще кофе и снова погрузился в свои мысли.

Слава богу, что эта проклятая квартира и опека телохранителей – все это временно. Через пару дней допросы Татьяны закончатся, ее документы тоже будут готовы, и они смогут улететь в Штаты. Он даже уже написал в Университет Брауна и дал согласие преподавать там в течение следующего учебного года.

Он также не удержался и позвонил Нине, выбрав для этого телефонную будку возле почтамта на другом конце города, ибо Гримальди запретил ему пользоваться установленным в их квартире телефоном. С Ниной он поделился своими планами:

"Я привезу тебе невесту, Ниночка. Она настоящая красавица!" Разумеется, ни слова не было сказано о том, что его новая невеста принадлежит к династии Романовых. Алекс сказал только, что собирается жениться на ней и обосноваться в Провиденсе.

– Ты будешь жить с нами, – закончил он. – Нам скоро может понадобиться бабушка, чтобы сидеть с малышом.

Судя по голосу, Нина была довольна, хотя и удивилась. Алекс отставил свою опустевшую чашку и подумал о Клаудии. Он никогда не думал, что их любовь может окончиться подобным образом: он перестал отвечать на ее письма и надеялся, что их отношениям пришел конец. Зачарованный Татьяной, он не мог и не хотел отступиться от своей новой любви.

Хуже всего он чувствовал себя при мысли о том, как подло он поступил с Дмитрием. Алексу было нелегко взглянуть в лицо фактам и признать, что он смог так легко предать своего брата. А ведь это было именно предательство, злоупотребление доверием Дмитрия. "Всю свою жизнь я искал его, – в отчаянии размышлял Алекс, – а когда наконец нашел, то не придумал ничего лучшего, чем отбить у него девушку. Теперь я буду чувствовать свою вину до конца дней моих".

Дмитрий, конечно, был вовсе не святой, скорее наоборот. Его брат оказался шпионом и безжалостным убийцей. Читая материалы о нем, собранные Гримальди, Алекс инстинктивно чувствовал, что все, о чем там говорилось, правда. За те несколько месяцев, что братья провели вместе, Алекс сумел разглядеть коварство и жестокость Дмитрия. Однажды вечером, сидя в старинном кафе "Брассери Фло", они обсуждали знаменитого советского агента Кима Филби, сумевшего занять высокий пост в британской разведслужбе, и Алекс упомянул о разочаровании английских коллег Филби, которые подозревали его на протяжении нескольких лет, однако никак не могли добыть доказательств его вины.

– Доказательства, доказательства, – сказал тогда Дмитрий. – Будь я на их месте, я бы давно уже шлепнул его втихую.

– А вдруг он оказался бы невиновен? – с негодованием возразил Алекс.

– Ну и что? – отозвался Дмитрий с неприятным смешком.

Проливной дождь превратился в настоящий тропический ливень, и старинная площадь почти полностью исчезла за серым занавесом низвергающейся с хмурого неба воды. Алекс отвернулся от окна и попытался представить себе, что за жизнь будет у них с Татьяной. В Провиденсе он сможет купить неплохой дом. Возможно, Татьяна тоже сможет преподавать. Они заведут пару малышей и будут жить спокойно и счастливо, а все бурные переживания останутся в далеком прошлом.

Если бы Алексу захотелось бурных переживаний, то ему следовало принять предложение Гримальди. Этот тип из ЦРУ каждый день обедал с Алексом, всякий раз заводя разговор о том, чтобы Алекс поступил на службу в его организацию. Он, дескать, и лучший в Америке эксперт по Советскому Союзу, он и талантливый ученый, и блестящий исследователь и все такое прочее. Поначалу Алекс задумывался над тем, чтобы принять предложение, однако настойчивость Гримальди в конце концов надоела и рассердила его. Не далее как вчера он отверг это предложение окончательно и совершенно недвусмысленно.

– Все, что я хочу, – заявил он непривычно бледному Гримальди, который пристально смотрел на него, – это жить со своей красивой женой в тихом месте, воспитывать наших прелестных детишек, которых она мне родит, и преподавать в хорошем университете. Это окончательно, Франко, так что оставь меня в покое, ладно?

– А Дмитрий? – выпалил Гримальди. – Он оставит тебя в покое?

– Если он не отыщет меня, то ему больше ничего не останется, – сказал Алекс. – Вот тебе, кстати, и вторая причина, почему я не хочу идти к вам работать. Дмитрий – это моя семья, мы связаны кровным родством. Мы братья, в конце концов! И я не хочу, чтобы мне когда-нибудь пришлось бороться против своего брата.

В гневе он выскочил из ресторана, так и не прикоснувшись к бифштексу. Себе он поклялся, что, вернувшись в Америку, он и близко не подойдет ни к Гримальди, ни к какому-нибудь другому работнику ЦРУ. Может быть, со временем Дмитрий все же простит его.

Снова взглянув в окно, Алекс увидел двух подростков, мчавшихся прямо по лужам, прикрывая головы размокшей газетой. Оба громко хохотали, глядя друг на друга. Прежде чем скрыться за углом, они пробежали мимо кафе. На секунду подростки обернулись, и Алекс заметил, что мальчишки очень похожи друг на друга. "Братья..." – подумал Алекс.

"Едины братия вовек", – писал в своем стихотворении отец. Если бы Виктор Вульф был жив, он не простил бы его. В последнее время Алекс очень часто думал об отце, пытаясь угадать, как он отреагировал бы на некоторые его поступки. Теперь же можно было даже не гадать; Виктор Вульф безусловно принадлежал к числу людей, которых можно было смело считать одними из столпов этики и морали. Он не одобрил бы того, как Алекс поступил с братом, не посмотрел бы на это сквозь пальцы.

В мозгу Алекса внезапно появилась идея. Это, конечно, было безумие, но он должен сделать попытку.

Алекс встал из-за столика и спустился по лестнице на первый этаж кафе. Здесь он вошел в телефонную будку, на которой было написано крупно "Interuibain". Он уже знал, что это означает междугородный телефон. У него было достаточно монет, чтобы позвонить в Париж. Вытащив из кармана записную книжку, Алекс набрал номер.

– Торгпредство, – прочирикал в трубке приятный женский голос по-русски.

– Дмитрия Морозова, пожалуйста, – сказал Алекс тоже по-русски, чувствуя, как в горле у него неожиданно пересохло. Впрочем, он знал, что никто не будет спрашивать у него, кто звонит; инструкции и правила КГБ гласили, что любому звонящему необходимо обеспечить беспрепятственный контакт с офицерами резидентуры.

– Морозов слушает, – раздалось в трубке.

– Дмитрий, это я, – сказал Алекс.

На другом конце телефонной линии молчали.

– Я должен поговорить с тобой, пожалуйста, не вешай трубку.

Дмитрий не отвечал.

– Дмитрий, я хотел... Я хотел сказать тебе: мне очень жаль, что так вышло.

Он растерялся. Что он мог сказать Дмитрию? Прости, что я увел у тебя любимую женщину?

– Прости, что так получилось с Татьяной. Поверь, что я вовсе не хотел этого. Когда мы встретились, я чувствовал себя счастливейшим человеком на земле. У меня и нет никого, кроме тебя и Нины. Может быть, мы могли бы встретиться и поговорить обо всем этом? Я не хотел причинить тебе боль и не хочу потерять тебя...

Ответом ему было молчание, все то же враждебное молчание. Но Дмитрий был у телефона, Алекс слышал в трубке его сдерживаемое дыхание.

– Послушай, Дмитрий, тогда вечером, на берегу Сены...

– Хотелось бы мне никогда с тобой не встречаться! – голос брата, хриплый, исполненный ненависти, заполнил собой все пространство внутри телефонной трубки. Прежде чем дать отбой и разорвать последнюю связующую их нить, Дмитрий произнес последнее проклятье.

– Для меня ты умер, – сказал он.

Пока Алекс разговаривал с Парижем, Гримальди потягивал горький кофе-эспрессо буквально в сотне шагов от него, в элегантном "Кафе дез Англез". Он не знал, что Алекс так близко, однако именно он занимал все мысли Гримальди, а мысли эти были не очень-то приятными. Иными словами, Гримальди пребывал в самом дурном расположении духа.