Текст книги "Карфаген смеется"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 48 страниц)

– Твой дорогой Сережа, мой любимый Димка! – Он поцеловал меня в обе щеки, а потом в лоб. – О Димка! Ты не умер! И я не умер! Разве это не чудесно? Ты давно в Париже? Ты выглядишь не очень хорошо. – Он крепко схватил меня и внимательно осмотрел. – Я сказал тебе, что Париж – прекрасное место, и ты запомнил! Разве я не прав? Я приехал сюда в шестнадцатом с некоторыми другими артистами «Фолина», чтобы развлекать армию. И с тех пор я здесь. Какая удача, тебе не кажется?

Мне казалось, что он когда–то решительно настаивал на том, что ни в коем случае нельзя покидать Петербург. Я хотел узнать, как ему удалось попасть в Париж, – для русских граждан это почти невозможно.

– Мой дорогой, Фолин – гений. Бессердечный, эгоистичный, беспечный, но гений. Он убедил кого–то, что наши выступления повысят моральный уровень войск, сражающихся во Фландрии. И они позволили нам проехать. Примерно половина артистов – здесь. Дорогой, им не удалось завлечь меня в армию. И я по этому поводу не переживал. Очень повезло! В Париже нас все любят. Мне поступали предложения от Дягилева и от этого плагиатора Фокина. Мало того, что он украл имя Фолина, он украл и почти весь наш репертуар. Но это не имеет значения. Здесь сотни изумительных композиторов, как тебе известно. Куда ты направляешься, дорогой Димка?

Я пришел к выводу, что дела у Сережи шли хорошо, и решил обдумать план действий. Возможно, я сумею занять нужные мне деньги или по крайней мере продать ему немного акций моей «Аэронавигационной компании». Я сказал, что просто вышел прогуляться, и он настоял, чтобы мы зашли в соседнее кафе, «Л’Эперон».

– Как раз туда я и шел. Просто изумительное место. Там все так солидно и красиво. Ты не хочешь омлет? У них просто замечательные омлеты.

Мы прогуливались мимо ящиков с подержанными книгами, которыми была заставлена тогда вся набережная до бульвара Сен–Мишель, переполненного, как всегда. Сережа, похоже, лично знал половину людей, встречавшихся нам на улице. «Л’Эперон» оказался одним из тех огромных современных заведений, которые вошли в моду после войны. Стеклянная стена занимала большую часть здания, а за ней виднелись фигуры грязных, длинноволосых, грубых самозванцев – художников, писателей и музыкантов. Я очень обрадовался, что на сцене не играет неизбежный джаз–банд. Нам пришлось сесть за столик с двумя явными гомосексуалистами, которые, к моему огорчению, немедленно предположили, что я был мальчиком на содержании у педераста Сережи. Но я готовился стерпеть даже это – лишь бы спасти себя и Эсме. Сережа начал хвастаться своими достижениями на танцевальной сцене: что говорили о нем парижские критики, как его пытался переманить у Фолина сам Дягилев. Рассказы Сережи слышал не только я, но и еще половина посетителей. Я терпел, кивал и улыбался – именно так я расплачивался за омлет, который оказался большим, но посредственным. Мой спутник заказал целую бутылку анисовой и настоял, чтобы мы ее распили. Я забыл о его пристрастии к алкоголю. К тому времени, когда мы встали из–за стола, я уже опьянел и согласился вернуться с Цыпляковым в его квартиру на рю Дофин. Когда мы, пошатываясь, шагали по булыжной мостовой, я спросил, не имеет ли он каких–нибудь сведений о Коле.

– О да, – сказал Сережа, – я с ним довольно часто встречался с полгода назад. Он всегда обедает в «Липпе» на бульваре Сен–Жермен. Ты знаешь, где это? Не в моем вкусе. В основном деревенская кухня. Но, как тебе известно, он испытывает сентиментальную склонность к крестьянам.

Сережа остановился, вынул ключ, отворил огромные ворота во внутренний двор и пропустил меня вперед. В другом конце двора располагалась лестница, ведущая к двери его квартиры. Там было просторно и светло, но у Цыплякова сохранились кулацкие вкусы. Повсюду стояли мелкие безделушки: фарфоровые свиньи, фарфоровые розы, подсвечники, золотые вазы с яркими цветами. Все пропахло несвежими духами.

– Возьми те японские подушки, – сказал Сережа. – Так будет удобнее всего.

Я надеялся, что надолго не задержусь. Я снял пальто и уселся на подушки, протянув руку к бокалу желтого перно, который держал Сережа.

– Как я понял, ты по–прежнему не прочь нюхнуть? – спросил он.

Интересно, догадался ли он, что я украл его кокаин тогда, в поезде.

Я кивнул.

– Главнейшая потребность в моей жизни, – ответил я.

Я наблюдал за ним, когда он уселся за черный с золотом лакированный столик и начал готовить «снежок».

– Надо заметить, – сказал Сережа ровным голосом, – что мы с Колей больше не поддерживаем отношения. Я считаю дурным его образ жизни, а его выбор спутников… Ну, Димка, дорогой, это же просто ужасно! И ему еще достало наглости оскорблять меня при нашей последней встрече. Он стал уж очень респектабельным. Не хочет знать старых приятелей. – Толстые губы, огромные глаза, раздутые ноздри – Сережа обернулся и бросил на меня загадочный, многозначительный взгляд. Он принес мне кокаин на небольшом мраморном блюде, и я вдохнул порошок через длинную золотую трубочку. Кокаин был гораздо лучше, чем у моих поставщиков. По крайней мере, мне следовало до отъезда узнать, где Сережа достает порошок.

И тут он внезапно прыгнул – сделал настоящий балетный пируэт – и приземлился рядом со мной на подушках. Остатки вина пролились, и я попытался куда–то поставить бокал, но Сережа с громким смехом вырвал его у меня из рук и отбросил назад.

– Ах, Димка, дорогой! Это было так грустно! Ты тоже тосковал? Я вспоминал те дни, вспоминал наш поезд. Ты был так молод и очарователен. Иногда, засыпая, я все еще чувствую твой запах. Ничто не сравнится с этим ароматом. Ни один химик не смог бы воссоздать его. И он у тебя еще сохранился. Сколько тебе лет?

– Мне двадцать один год. – Я разбрасывал подушки, неловко пытаясь выбраться.

– Наконец–то повзрослел. Хо–хо! – Он коснулся губами моего плеча и посмотрел на меня карими коровьими глазами. – А что ты делаешь в Париже?

– Ищу работу, мне нужны деньги. Меня преследует ЧК из–за моих дел в Одессе.

– У тебя нет денег?

Меня поразило, как легко он вскочил на ноги. Сережа почти мгновенно выдвинул ящик стола и извлек оттуда несколько крупных купюр. Он снова уселся рядом, прижав деньги к моей рубашке.

– Этого тебе хватит на некоторое время. Купи костюм. Тебе нужен хороший костюм.

Я не хотел ссориться с ним и поэтому сказал:

– Я расплачусь с тобой, Сережа. Слава богу, этого хватит на оплату счета от доктора!

– Ты болен? Чахотка?

– К сожалению, нет. Лобковые вши. Я подцепил их на Монмартре, полагаю.

Он снова вскочил и начал инстинктивно почесывать бедра:

– Ты еще от них не избавился?

– Надо сказать тебе правду. Я как раз собирался узнать, вылечился я или нет.

– О, я не стану тебя задерживать!

Меня удивило, насколько эффективной оказалась эта уловка.

– Я хотел бы увидеться с тобой снова, – сказал я, поднимаясь на ноги и спускаясь с кушетки на пол. Мне трудно было стоять прямо, хотя кокаин частично разогнал туман в голове. Вероятно, именно его мне следовало благодарить за ту находчивость, с которой я изобрел свое ужасное заболевание.

– Непременно, Димка, любимый. Завтра. Давай помолимся всем святым, чтобы это ужасное испытание для тебя закончилось.

Кажется, я заметил, как он осмотрел подушки, указав мне дорогу к выходу. Сережа послал мне воздушный поцелуй:

– До завтра, Димка, мой дорогой.

Я не был уверен, смогу ли выдержать еще одну встречу с огромным танцовщиком, но он был для меня единственной связью с Колей и источником денег, которые, в свою очередь, означали, что я смогу возвратиться домой с конфетами и цветами для Эсме. Это ее подбодрило. Она едва не заплакала, увидев мои подарки:

– Неужели мы снова богаты, Максим?

– Мы на пути к богатству, моя голубка. Думаю, что мне известно, где найти Колю.

На Эсме это не произвело большого впечатления. Мой Коля казался ей мифом, символом надежды, а не реальности. Она, как правило, расстраивалась, стоило мне упомянуть его имя. Ей требовалось что–то более конкретное.

– Обещаю тебе, Эсме, что мы скоро избавимся от всего этого. – Я сидел на кровати и стискивал ее руки, а она жевала конфеты. – Коля поможет мне реализовать проект «Аэронавигационной компании».

Вот и все, что я мог ей сказать. Теперь требовалось срочно подыскать какое–то укрытие, где нас не найдут Бродманн и его чекисты. Даже Эсме заметила, с какими предосторожностями я в тот день запирал дверь. Я снова вышел на улицу в шесть часов вечера, наказав ей сидеть дома и открывать только мне по условному сигналу.

К тому времени как я пришел к «Липпу», начался дождь. На улице было пасмурно, но декоративные медные панели и зеркала в ресторане ярко блестели. Это было старомодное двухэтажное семейное заведение, его посещали самые разные люди, в том числе и евреи. С некоторой нервозностью я толкнул вращающуюся дверь, вошел внутрь и обратился к метрдотелю. Зал уже был переполнен. Метрдотель спросил, заказывал ли я столик. Когда я ответил отрицательно, он покачал головой. Мне показалось, что он мог бы впустить кого–то другого, но моя внешность ему не понравилась. Подавленный, я вышел на Сен–Жермен. Я заходил во все магазины подряд и подолгу стоял у дверей, следя за входом в ресторан и надеясь увидеть Колю. В конце концов я отправился домой. Моя одежда уже поистрепалась, но если бы я облачился в один из своих мундиров, то стал бы ходячей мишенью для убийц из ЧК. Я решил, что должен купить себе новый костюм.

Назавтра, ближе к полудню, я вновь отправился к Сереже. К тому времени я уже обдумал, как сопротивляться его домогательствам. Он отворил дверь, сонно моргая, но сразу оживился, завидев меня. Сережа накинул цветастое шелковое кимоно, затянуть пояс он не потрудился. Несомненно, Сережа надеялся, что вид его обнаженных бедер и гениталий подстегнет мой интерес. Мне уже было знакомо и то и другое. У меня сохранились самые подробные воспоминания о происшествии в поезде, когда он занимал верхнюю полку, а я – нижнюю. Однако я не смог ему помешать, когда он поцеловал меня в губы (от него разило перегаром) и обнял за талию. Потом Сережа потянулся к бюро и достал оттуда кокаин, предложив мне нюхнуть с той же легкостью, с какой обычно предлагают выпить кофе. Разумеется, я согласился. Он постепенно припомнил наш последний разговор:

– Что тебе сказал доктор, Димка? Ты уже окончательно вылечился?

– Почти. Лучшее лечение – какая–то примочка, но доктор говорит, что эта штука дорого стоит. Все прочие способы гораздо медленнее.

– Ты спал с кем попало, Димка. Я всегда подозревал, что у тебя задатки маленькой шлюхи. – Вернувшись к столу, он открыл ящик и вытащил еще несколько купюр. – Этого хватит на примочку?

Я с трудом овладел собой: подобное унизительное предположение пробудило во мне ярость, но эта же ярость помогла мне без зазрения совести принять его деньги. Пусть извращенец думает что угодно! Я никогда не стал бы спать с ним. Да, существует такая вещь, как любовь между мужчинами. Я не отрицаю, что испытал подобное. С любой красивой женщиной можно заняться любовью, пусть это будет всего лишь увлечение на час, но мужчина, который вызывает подобное желание, должен быть выдающимся во всех отношениях, и мне за всю жизнь встретился только один такой человек, а женщин, которых я по–настоящему любил, было две. Я провел у Сережи немного времени, поговорил с ним о труппе и его гастрольных планах, о его ссоре с администратором («Говорят, что я слишком много пью. А я отвечаю: кто сможет не пить, имея дело с такими тупыми деревянными балеринами, с трудом ползающими по сцене!»). Он спросил, где я живу. Не было никакого смысла ему лгать, и я сообщил, что живу на рю де ла Юшетт.

– Но это – убогое место! Тамошние забегаловки кошмарны! Туда нужно приходить со своим хлебом, ножом и вилкой! О мой дорогой Димка, это ужасно!

Было неблагоразумно упоминать об Эсме.

– Я ехал в Англию, – сказал я. – Путешествовал с другом. Друг решил поехать дальше без меня, прихватив почти все мое имущество, включая документы.

Он пришел в ужас и начал шумно выражать свое сочувствие. Это обеспечило мне еще порцию кокаина. Сережа старался не прикасаться ко мне.

– О мой дорогой. Как только твоя проблема будет решена, ты переберешься ко мне. У меня очень много комнат, как ты сам видишь. У тебя будет отдельная спальня. И особый гардероб. Я буду тебе очень рад. Сам же знаешь, что ты всегда нравился мне, Димка.

Я притворился, что эта перспектива меня восхищает:

– Как замечательно, Сережа! Я сейчас вернусь к доктору и узнаю, есть ли у него примочка. Это, должно быть, займет всего несколько дней.

– Бедняжка! Я понятия не имел, что ты так ужасно страдаешь. Что произошло? Ты цеплял женщин? Или бельгийцев? Судя по моему опыту, они никогда не знают, есть у них вши или нет. Вот мое правило, милый Димка: никогда не связывайся с женщинами и бельгийцами и будь осторожен с американскими трансвеститами. Они не меняют нижнее белье. Но ты ведь знаешь все про Пигаль, не так ли?

– Не волнуйся. Я с ними никаких дел не имел. В этом случае, однако, я полагаю, во всем виноват турок.

– О, ну конечно, турки! – Сережа вздрогнул. Я понял, что турецкие вши по какой–то невообразимой причине кажутся ему самыми отвратительными. – Бедняжка! Тебя изнасиловали?

– Когда–нибудь я расскажу тебе о своих приключениях в Константинополе, Сережа. Ничего, если я вернусь завтра в это же время?

– Конечно, мой дорогой. Или сегодня вечером, когда я вернусь домой. Нет! Не сегодня вечером. Да, утром. Сразу после двенадцати. Чудесно.

Я пошел прямо в магазин одежды на улицу Тюренн. К счастью, моя фигура, за исключением некоторых округлостей, всегда оставалась прекрасной: настоящий мужской стандарт. У меня не возникло ни малейших трудностей при выборе костюма–тройки, новой рубашки, нескольких воротничков, галстука и ботинок. Сережиных денег – включая то, что осталось с прошлого раза, – хватило на оплату счета. Я вышел из магазина уже в новой одежде, прочие вещи я нес в аккуратном свертке.

Когда я вернулся на рю де ла Юшетт, местные клошары посмотрели на меня с любопытством. Я вошел в убогий подъезд и поднялся по лестнице. Эсме уже встала с постели. Она сидела в халате за столом, медленно заполняя бланк, вырванный из журнала.

– Это конкурс, – сказала она. – Приз – поездка на двоих в Египет.

Я не стал ей говорить, что журнал старый. Ей не следовало терять надежду, пока надежда оставалась у меня. Она не обратила внимания на мой новый костюм, и я этому даже обрадовался.

Тем вечером, отправившись в «Липп», я взял такси и обнаружил, что, хотя ресторан заполнен так же, как и днем раньше, теперь для меня нашелся уголок за одним из длинных столов наверху. Это не совсем меня устраивало, так как постоянные и привилегированные клиенты сидели в ресторане на первом этаже. Я немного поел, еда оказалась скорее немецкой, чем французской. Я уже привык к их спарже. Хотя счет был и невелик, но я оставил щедрые чаевые. Такие вещи производят впечатление на официантов, которые стремительно передают новости своим товарищам. Я хотел быть уверенным, что в следующий раз получу место внизу. Уходя, я поискал взглядом Колю, но его в заведении не было. Во время следующего визита я решил поговорить с метрдотелем. Но для того чтобы возвратиться в «Липп», следовало пережить неприятную встречу с Сергеем Андреевичем. Моей истории о докторе и его чудесной примочке не могло хватить больше чем на два визита, потом придется либо уступать, либо бежать. Я снова некоторое время простоял возле входа в ресторан. Когда я отправился домой, было уже за полночь. Эсме спала и не проснулась, когда я лег рядом. Я немедленно погрузился в сон.

Еще три посещения все более и более нетерпеливого Сережи, еще три ужина в «Липпе»… Сережа предупредил меня, что не может и дальше давать мне деньги на лечение: доктор, похоже, меня попросту обманывает. Сережа знал очень хорошего доктора, своего собственного, – он верил, что этот специалист, несомненно, поможет мне. Во время четвертого визита я вынужден был сказать ему, что вылечился, но, оправдываясь сильным воспалением, смог удержать его от проявлений страсти, хотя его самообладание, которым Сережа никогда не отличался, подверглось сильнейшему испытанию. Больше я сделать ничего не мог. Мне нужны были деньги, чтобы найти Колю. Если я и впрямь отыщу своего друга, жизнь снова обретет смысл. Вскоре, примерно через неделю, главной моей проблемой стал способ отказаться от переезда к Сереже. Вдобавок он очень хотел посмотреть, где я живу.

Однажды вечером я сидел в ресторане «Липп» за столиком внизу, у двери, думая о своем тяжелом положении и пытаясь изобрести оправдание, чтобы не ходить к Сереже, когда он вернется из театра. Поднося ко рту первый кусок спаржи, я увидел, как отворилась стеклянная дверь и вошел высокий красивый мужчина, одетый во все черное, за исключением белой рубашки. Рядом с ним шла столь же прекрасная женщина. Метрдотель приблизился к ним с очевидной радостью. Обернувшись в мою сторону, мужчина сначала слегка нахмурился, а потом улыбнулся широко, как школьник. Мое сердце едва не выскочило из груди. Метрдотель уже указывал на меня (я к тому времени справился о своем друге). Князь Николай Федорович Петров никогда не выглядел так хорошо. Я пришел в восторг. Все мое тело сотрясала дрожь. Я с трудом встал. Моя спаржа упала на пол. Я плакал. Он смеялся. Мы обнимались.

– Димка! Димка! Димка… – Он гладил меня по плечам. Он целовал меня в щеки.

Я настолько переволновался, что раскраснелся и слегка вспотел.

– О Коля, я везде искал тебя…

Мы немного успокоились, хотя все еще плакали и улыбались. Коля представил меня своей спутнице:

– Княгиня Анаис Петрова, моя жена.

Я не ревновал. У нее были черные бархатные глаза и такая же белая, как у Коли, кожа, подобная свежей слоновой кости. Его волосы остались бледными, почти молочного цвета, а ее локоны были цвета воронова крыла. На Анаис было желтовато–коричневое вечернее платье, а поверх него бежевая летняя накидка. Они были невообразимо прекрасны: возлюбленные, сошедшие со страниц книги, принц и принцесса из волшебной страны. Я поцеловал ей руку и, к своему превеликому смущению, вывалил на пол остатки спаржи. Коля, улыбнувшись, подозвал официанта, чтобы тот прибрался.

– Ты ужинаешь один?

– Я ужинал тут постоянно, надеясь, что ты придешь. – Я пожал плечами, немного смущенный чудесной встречей. – Моя спутница нездорова.

Он был полон сочувствия:

– А она русская?

– По происхождению – да. Но я встретил ее в Константинополе.

– Так ты был в Турции, а? Много приключений, Димка? Садись к нам за столик!

Мы перебрались в дальний конец ресторана, в более уединенное место. Мне принесли новую тарелку спаржи. Коля заказал закуски. Он сказал Анаис, что я его старый друг и драгоценный спутник еще с дореволюционных времен, что я пробудил в нем поэтическое вдохновение и открыл ему будущее. Я вновь ощутил, как кровь прилила к моим щекам. Не было ничего дурного в том, чтобы любить мужчину, особенно такого, как Коля, – человека, которого Бог послал в мир смертных, чтобы указать им путь к совершенству. Он спросил, какие у меня новости. Я кратко рассказал, что со мной случилось после возвращения в Киев, о том, что ЧК, вероятно, до сих пор разыскивает меня в Париже.

– А я‑то думал, что сильно пострадал! – Коля жил в Париже уже пару лет. Год назад он встретил Анаис, происходившую из старинного французского рода, и женился. Он все еще надеялся перебраться в Америку, но пока не мог решить проблемы с визой. Коля подозревал, что это связано с его службой у Керенского или, скорее, с его политическими взглядами в то время, когда он входил в правительство. – А чем ты занимаешься в Париже, Димка?

– В основном ищу кредитора для новой компании. И часто хожу в кино.

– Мы тоже страстно полюбили кино. Только что смотрели «Отца Сергия». Знаешь такой фильм? Уверен, режиссер сейчас в Париже.

– Его фамилия Протазанов. – Анаис говорила по–французски со слабым, не парижским акцентом. Ее голос звучал мелодично и насмешливо. На губах ее всегда была улыбка. Очевидно, она преклонялась перед Колей так же, как и я. Возможно, потому, что у нас была одна общая страсть, мне Анаис очень понравилась.

– Сейчас я почти не смотрю русские фильмы, – признался я. – Это слишком тяжелое испытание.

Коля налил нам белого вина.

– Понимаю. Есть у тебя любимый режиссер?

Это мог быть только Гриффит. Я заговорил о «Рождении нации». Когда речь шла о других фильмах, я обсуждал актеров и актрис. Лилиан и Дороти Гиш, Дуглас Фэрбенкс, Чарли Чаплин, Бастер Китон, Мэри Пикфорд. Я видел их всех.

– Вам, наверное, нравится Гарольд Ллойд! – Анаис пришла в восторг. – Разве он не чудесный! Такой нелепый! Такой забавный!

– И Ферн Андра или Пола Негри? Разве ты не находишь их столь же привлекательными, как все эти американцы? – Коля сардонически усмехнулся. – И впрямь, Димка, ты становишься поклонником американцев! Я думал, что ты ненавидишь эту страну. Ты туда собираешься?

– Мне вполне хватит Лондона. Помнишь миссис Корнелиус? Она согласилась помочь мне, когда я приеду. Но у меня тоже проблемы с визой. Возможно, если бы я был один, все прошло бы легче, но у моей подруги Эсме вообще нет документов. – Коля знал о моей первой Эсме. Я немного рассказал ему о встрече в лагере Махно. – Точная копия прежней. Эсме, которая очистилась.

Анаис сказала:

– Может, ее смогла бы удочерить приличная английская семья.

Коля рассмеялся:

– Ты слишком жестока, Анаис. Мы подумаем вместе и отыщем какое–нибудь решение. У твоего отца есть деловые связи в Англии. Он сможет помочь? – Коля обратился ко мне: – Отец Анаис – промышленный магнат, кавалер Легиона чести[145]145
  Вероятно, здесь смешаны Русский легион чести, специальное формирование из военнослужащих Русской императорской армии, участвовавшее в Первой мировой войне в составе вооруженных сил Франции, сформированное после Февральской революции в России из числа добровольцев распущенного Русского экспедиционного корпуса, и французский орден Почетного легиона, основанный Наполеоном Бонапартом по примеру рыцарских орденов. Принадлежность к ордену является высшим знаком отличия, почета и официального признания особых заслуг во Франции.


[Закрыть] и бывший член Палаты депутатов. Видишь, в какие влиятельные круги я теперь вхож, Димка? И все–таки не могу получить разрешение на выезд в Соединенные Штаты, чтобы преподавать там русский язык. Вместо этого я – альфонс.

Анаис неодобрительно поморщилась:

– Когда военные действия в России закончатся, ты сможешь вернуть по крайней мере часть своего состояния.

Коля подмигнул мне.

– Ты так думаешь, дорогая? Русские везде стали нищими гостями. Бедными родственниками всех остальных народов мира. Люди скоро перестанут нас терпеть.

Официант подал основное блюдо.

– Как далеко зашла ваша «Аэронавигационная компания», мсье Митрофанич?

Анаис толкнула Колю, который фыркнул от смеха, и наклонилась ко мне. Естественно, она называла меня именем, под которым я жил в Петербурге.

– Некоторые кредиторы заинтересовались проектом, но ничего конкретного пока нет.

– Вы думаете, это хорошее деловое предприятие?

– Мы используем в своих интересах рост туризма после войны. Количество пассажиров, путешествующих из Нью–Йорка в Париж, значительно возросло – и это только одно направление. Мое судно будет перемещаться гораздо быстрее круизных лайнеров, путешествия станут спокойнее и безопаснее. Конечно, мои проекты совершенствуются, я изучил все сведения о строительстве дирижаблей, которые удалось собрать за время войны. Теперь немцы обогнали всех. Британцы планируют начать коммерческие перевозки через год или два. За несколько месяцев мы сможем опередить и тех и других, если корабль привлечет всеобщее внимание. Например, если во время пробного полета он пересечет Атлантику за рекордный срок.

– Это восхитительно, мсье. – Анаис аккуратно отрезала кусок мяса. – И весьма убедительно. Что ты об этом думаешь, Коля?

– Он – гений, – просто ответил мой друг. – Я верю, что он способен на все.

Разговор перешел на общие темы. Я внезапно испытал прилив абсолютного счастья. Вечер прошел очень успешно, я был в ударе. Мы ушли из ресторана едва ли не последними. Оба чудесных создания расцеловали меня на прощание, и Коля записал адрес, поклявшись, что очень скоро свяжется со мной.

– Мы больше никогда не расстанемся!

Насвистывая веселый мотив, я зашагал по рю Сен–Сюльпис и только тут понял, что забыл сообщить Коле о смерти его кузена, Алексея Леоновича, пилота, который едва не погубил меня, разбив свой самолет. Возможно, подумал я, было бы нетактично сразу заговаривать о таких вещах. Я мог все рассказать Коле в ближайшем будущем.

Когда я вернулся, Эсме, как обычно, спала, но в тот вечер ее дыхание было быстрым и неровным. У нее начался жар. Я держал ее потное маленькое тельце на руках и укачивал ее, когда она стонала:

– Не оставляй меня, Максим. Не оставляй меня.

Я дал Эсме немного воды и аспирин, чтобы ослабить жар, а потом лег рядом с ней и попытался рассказать о своей встрече с Колей, но она вновь погрузилась в беспокойный сон.

На следующее утро я отправился на поиски доктора. Ближайший жил на бульваре Сен–Мишель. Доктор Гюлак насквозь пропах табаком и розовой водой. Его моржовые усы пожелтели от никотина, кожа, покрытая пятнами, напоминала панцирь черепахи. Я помню седые редеющие волосы, до блеска отполированные ботинки и старомодный сюртук. Осмотрев мою девочку, он твердо сказал, что Эсме нужно хорошенько отдохнуть. Он дал микстуру и потребовал, чтобы Эсме принимала ее три раза в день. У нее анемия, сказал доктор. Она страдает от нервного истощения.

– Но она очень молода, – сказал я старому дураку. – В ней полно жизненных сил. Она – ребенок!

Доктор Гюлак недоверчиво посмотрел на меня:

– Она употребляла слишком много алкоголя. И мне трудно перечислить все наркотики, которые она, несомненно, принимала. Кто–то должен следить за вашей сестрой, мсье, если вы сами не можете этого делать.

Я не стал говорить ему, что Эсме употребляла наркотиков и спиртного не больше, чем я сам.

– Она страдает от обычных в наше время симптомов, – неодобрительно заметил доктор. – У вас нет родителей? Лучше бы ей остаться с ними.

– Мы сироты.

Он вздохнул:

– Не стану вас осуждать. Но вам нужен кто–то, способный направить вас по верному пути, мсье. Я советую вам уехать из Парижа. Поживите в провинции месяц–другой. Измените свой образ жизни.

Я вызывал доктора, а не священника. Поучения меня раздражали. Тем не менее я вежливо поблагодарил его, сказал, что обдумаю это предложение, и отдал наши последние деньги. Когда я сел на стул у кровати Эсме и сжал ее теплую, мягкую руку, мне в голову пришла мысль: а не был ли я чрезмерно эгоистичен? Почему я настаивал, чтобы она вела такую же жизнь, как и я? Я всегда отличался невероятной активностью – я полагаю, это свойство живого ума. Другим людям редко удавалось за мной угнаться. Вероятно, я был несправедлив, ожидая от Эсме такой же энергии. Она слишком молода, она еще не имела представления о пределах собственных сил. Это погружение в коматозное состояние, возможно, стало для нее формой отдыха. Я решил ухаживать за ней, пока она окончательно не придет в себя. За это время я обдумаю положение. Я верил: теперь, когда для нас открылись новые возможности, дела пойдут лучше. У Эсме были все основания для беспокойства. Она, вероятно, инстинктивно чувствовала, что меня тревожит ЧК. Кроме того, я говорил ей, что мы поедем в Англию, а мы все еще оставались в Париже. Она по–прежнему слабо владела языком. Вероятно, Эсме начала тосковать по дому и не хотела мне в этом признаваться. Наверное, нет ничего хуже такой беспомощности – смотреть, как рядом кто–то бредит и дрожит в лихорадке, от которой не помогут никакие медицинские средства. Как бы то ни было, я совладал с паникой. Я подумал, что стоит проконсультироваться у кого–нибудь еще, и решил, что при первой же встрече с Колей попрошу его порекомендовать более знающего доктора, чем этот местный шарлатан. Как ни прискорбно, это почти наверняка означало, что мне придется посетить Сережу.

Неужели Эсме всегда страдала от этой болезни? Что это было? Какая–то форма эпилепсии? Возможно, именно поэтому ее родители так обрадовались, узнав, что девочка отправится со мной. При первой же возможности я посетил ближайшую библиотеку и просмотрел медицинские книги. Не нашлось никаких описаний подобных случаев, Эсме не получала кокс в течение нескольких дней. Возможно, она страдала из–за этого? Мне удалось заставить ее принять немного кокаина, но ничего хорошего из этого не вышло. Я по–настоящему разочаровался в медицине, которая и по сей день остается какой–то средневековой. Иногда я сожалею, что судьба помешала мне стать врачом. С моими аналитическими и творческими способностями я смог бы, наверное, добиться куда больших результатов в медицине, чем в инженерном деле. Прежде всего я хотел помочь роду людскому, принести пользу, вытянуть человечество из болота невежества, приблизить его к небесам. Я так и не сумел преодолеть заблуждения своего времени, я верил, что общественные условия – главная причина всех бед. Я думал, что технологическая Утопия избавит человечество от страданий. Теперь я полагаю, что большинство людей страдает от значительного химического дисбаланса. Нам нужно отыскать идеальное сочетание веществ, питающих мозг. Увы, даже меня самого нельзя назвать нормальным и здравомыслящим. Вероятно, все дело в еде.

Мы много знаем о калориях и витаминах, но как быть с микроэлементами, с мельчайшими частицами, которые мы глотаем? Крошечные кусочки металла, никогда не оказывающие физического воздействия, могут проникать в мозг, реагировать на магнитные поля, взаимодействовать со случайными электрическими импульсами. Эти металлические атомы, возможно, влияют на нашу повседневную жизнь куда сильнее, чем сама водородная бомба. Мы желаем жить в дружбе со всем миром, а через мгновение уже хотим взорвать его. Вот почему, например, лица людей так сильно меняются во время грозы. Очень жаль, что никто не обеспечил меня средствами для обстоятельного изучения этого вопроса. А ведь я очень старался. Несколько лет назад я обратился в Лондонский университет, перечислил все свои регалии и приложил статью «Эмиссия электронов в атмосфере и их влияние на высшие мозговые функции людей». Я надеялся, что они, по крайней мере, позволят мне поговорить со своими медиками. В итоге пришлось пойти на унижение и заплатить еврею–печатнику, чтобы сделать несколько сотен копий статьи, которые я разослал по больницам в Кенсингтоне и Челси. Я получил пару ответов, но они пришли от сумасшедших, от хиппи, которые утверждали, что электрические колебания – на самом деле послания от летающих тарелок! Отвечать на такое было ниже моего достоинства. Связан ли недуг Эсме с электричеством или с какой–то другой, до сих пор не открытой причиной, мне неведомо. Тогда я мог только ухаживать за ней. Я нанял сиделку, которая готовила суп и убирала постель до самого выздоровления моей девочки. Сережа, не ведая о том, оплатил все расходы.

Несколько дней спустя я получил записку от Коли. Он снова приехал в город и пожелал встретиться и пообедать. Он назначил встречу на час дня в «Лаперуссе». Эсме свернулась калачиком под одеялом. Я оставил ей стакан с водой и записку, в которой сообщил, куда отправляюсь. Облачившись в новый костюм, я пошел на встречу с другом. Не стану утверждать, что шагал легко, – я все еще опасался, что могу повстречать на улице Бродманна. Кроме того, у меня не было особого желания сталкиваться с Сережей. Казалось, мое положение вот–вот переменится – но все могло рухнуть, если один из этих людей узнает правду.