Текст книги "Вундеркинды"

Автор книги: Майкл Чабон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Чего он хочет?

– Ну, думаю, он хочет узнать, что случилось в доме ректора.

Джеймс молча откинулся на спину и уставился в потолок. Его левый висок прижался к локтю Крабтри.

– Ты ужасно храпишь, – сказал он, не глядя на Терри.

– Угу, многие жалуются. – Крабтри слегка подтолкнул Джеймса локтем. – Иди, Джимми, не трусь. Ты все запомнил? Скажешь как я велел.

Джеймс кивнул и медленно сел на постели. Он с сожалением посмотрел на свою остывающую подушку, затем резко повернулся в мою сторону:

– Я готов. – Он откинул простыню и, сверкнув голой задницей, спрыгнул с кровати. Джеймс одевался быстро и решительно. Отыскав среди разбросанных по комнате вещей свою одежду, он натянул трусы, влез в джинсы и поднял с пола мою фланелевую рубашку. Джеймс начал застегивать пуговицы и вдруг замер, заметив у себя на плече сочный лиловый засос. Он мягко коснулся его пальцами и посмотрел на Крабтри. Губы Джеймса расползлись в улыбке – кривовато-смущенной и почти благодарной. Я подумал, что в свое первое утро, после того как он стал любовником мужчины, Джеймс не выглядит особенно удивленным или расстроенным. Застегивая пуговицы моей рубашки, он продолжал поглядывать на Крабтри. В его взгляде не было слащавой сентиментальности, лишь легкое недоумение – словно, изучая своего нового друга, он пытался запомнить, как выглядят его колени и локти.

– Интересно, – начал я, – и что же ты велел ему говорить?

– О, он скажет, что ему очень, очень жаль, что он случайно убил собаку и готов понести любое наказание.

Джеймс согласно кивнул и полез под кровать за носками.

Я тяжело вздохнул:

– Боюсь, одними извинениями он не отделается.

Джеймс вылез из-под кровати.

– Кажется, я оставил ботинки в холле.

– Не думаю, что они тебе понадобятся. – Крабтри беззаботно махнул рукой. – В самом деле, не собирается же он тебя арестовать.

В холле громко скрипнула половица и раздалось позвякивание какого-то металлического предмета. Мы вздрогнули и переглянулись.

– Мистер Трипп, – послышался голос офицера Пупсика, – у вас все в порядке?

– Да-да, – крикнул я, – мы идем. – Я взял Джеймса за плечо и развернул лицом к двери. – Пошли, Джимми.

Уже стоя на пороге спальни, Джеймс обернулся и указал подбородком на лежащую возле кровати рукопись.

– Ну как? – спросил он.

Крабтри так сильно откинул голову, что его длинные волосы рассыпались по плечам, и с прищуром посмотрел на Джеймса. Я подумал, что редактор – это своего рода Оппенгеймер [41]41
  Роберт Оппенгеймер (1904–1967) – американский физик, руководил созданием атомной бомбы.


[Закрыть] от литературы, прищурив глаза, он внимательно наблюдает сквозь защитные стекла очков за яркой вспышкой, которая сопровождает взрыв авторского эго.

– Неплохо, – голос Крабтри дрогнул, – очень даже неплохо.

Джеймс, как довольный ребенок, заслуживший похвалу строгого родителя, боднул головой воздух и расплылся в счастливой улыбке. Подхватив валяющиеся у порога ботинки, он размашистой походкой зашагал через холл к входной двери, где его поджидал офицер Пупсик.

Крабтри выпрямился и широко распахнул глаза.

– Я хочу это опубликовать. – Он схватил лежащую на тумбочке рукопись и с размаху хлопнул по ней ладонью. – Надеюсь, они мне позволят. Уверен, что позволят. Нет, честное слово, это просто гениальная вещь.

– Замечательно, – сказал я, чувствуя, как по спине пробежал легкий холодок. – Небольшое усилие со стороны офицера Пупсика, и он станет вторым Джином Дженетом. Давненько никому не удавалось написать хорошую книгу, сидя в тюрьме.

Крабтри сморщил нос:

– Брось, Трипп, за убийство собаки не сажают в тюрьму. По-моему, это преступление называется вандализмом?

– Да что ты говоришь? А про жакет он тебе ничего не рассказывал?

Крабтри нахмурился и отрицательно качнул головой. Мое сообщение взволновало его. Я снова почувствовал неприятный холодок под сердцем.

– Ну, по крайней мере, у тебя точно не будет проблем с издателями, – сказал я. – Скандальная репутация автора гарантирует успех книги.

* * *

Джеймс и полицейский стояли на крыльце и вопросительно поглядывали на меня через застекленную дверь, как двое мальчишек, явившихся узнать, нет ли у меня ненужной макулатуры. Я с облегчением заметил, что наручники все еще висели на поясе у офицера Пупсика.

– Мне очень жаль, мистер Трипп, – сказал полицейский, – но я вынужден забрать Джеймса. Доктор Гаскелл просил привезти его в офис, он хочет поговорить с ним.

Я согласно закивал головой и, повернувшись к Джеймсу, беспомощно развел руками – в очередной раз я отдавал его в руки других людей. И в очередной раз в его взгляде не было ни упрека, ни осуждения. Он просто улыбнулся и, легко спустившись по ступенькам, последовал за своим тюремщиком.

– Эй, минутку. – Я схватил лежащие на столике в прихожей ключи от машины. Молодые люди остановились и обернулись ко мне. – Думаю, тебе стоит кое-что прихватить с собой, не так ли, Джеймс? – Я многозначительно позвякал связкой ключей.

– А? Да, верно, – Джеймс слегка покраснел, но только слегка. Он чувствовал себя расслабленным и затраханным с головы до ног. Он был нежным и хрупким, как только что распустившийся цветок. Вряд ли его вообще можно было чем-то смутить. Скорее всего, он просто забыл об украденном жакете. И уж конечно меньше всего его волновало, что случится в кабинете ректора. Он просто плыл по течению и ждал, что произойдет дальше. – Кажется, я видел эту вещь на заднем сиденье машины.

– Какую вещь? – спросил офицер Пупсик.

– Жакет Вальтера… э-э… доктора Гаскелла, – я мило улыбнулся. – Все произошло совершенно случайно. Вообще-то, это моя вина. Я сказал Джеймсу, что хочу показать ему одну вещь, а он не понял, что она не моя, и… – Я осекся, видя, как стекленеют глаза офицера Пупсика. Нет таких объяснений и оправданий, которые показались бы полицейскому достаточно убедительными или правдивыми. – Словом, Джеймс хотел бы вернуть доктору Гаскеллу его собственность.

– О, – сказал Пупсик, – тогда считайте, что у вас появилась небольшая проблема. – Он удовлетворенно кивнул, довольный своей проницательностью. – Вы же оставили ее в мастерской. – Вскинув большой палец, он ткнул через плечо в направлении подъездной аллеи. – Ха, больше не было сил смотреть на эту ужасную вмятину?

– Что? Вы о чем? Я не… о боже!

Я сбежал вслед за ними по ступенькам крыльца и, вытянув шею, уставился поверх цветочных клумб на посыпанную гравием дорожку. Там ничего не было, кроме темного масляного пятна, похожего на лужу запекшейся крови.

– О черт!

– В чем дело? – насторожился офицер Пупсик.

– Грэди? – вопросительно произнес Джеймс.

– Ничего, все в порядке. – Я судорожно пытался вспомнить, где вчера вечером оставил машину. Ага, после лекции я вернулся домой пешком, так, а потом… или… нет, это было позавчера. – Ладно, Джеймс, ты пока отправляйся к доктору Гаскеллу и постарайся все объяснить, а я подъеду чуть позже, только… как только отыщу жакет.

– И все-таки, где она? – спросил Пупсик.

– Кто? Ах да, машина. Ну конечно, в мастерской. Вот ведь дырявая голова, отогнал ее в ремонт, а жакет забыл забрать.

– М-м, понятно. Если хотите, я могу вас подвезти.

– О, замечательно… то есть, нет. – Я благоразумно отклонил любезное предложение полицейского. – Спасибо, офицер, но думаю, мне не стоит ехать в этом. – Я подцепил двумя пальцами полы халата миссис Кнопфлмачер, надеясь, что выгляжу достаточно смешно. – Не беспокойтесь, я попрошу Крабтри – моего редактора, Терри Крабтри, он меня подвезет. Поезжай, Джеймс. Мы заскочим в мастерскую и тоже приедем.

Джеймс кивнул. Он уже не казался таким безмятежно-счастливым. Офицер Пупсик твердой рукой взял его под локоть и проводил до машины. Я шел чуть позади и, сунув руки в мешковатые карманы моего «счастливого» халата, старательно изображал спокойствие человека, которому совершенно нечего скрывать. Открыв дверцы машины, молодые люди обернулись, на лицах обоих было написано одинаковое недоверие.

Полицейский уселся за руль и, опустив стекло, еще раз окинул меня внимательным взглядом.

– Итак, – сказал он, указывая на меня дужкой солнечных очков, – вы утверждаете, что у вас находится собственность доктора Гаскелла, или, точнее, вы знаете, где она находится в данный момент. Так?

– Так. Собственность доктора Гаскелла находится у меня в целости и сохранности.

– И как только вы заберете ее из машины, которая находится в ремонте, вы доставите эту вещь доктору Гаскеллу. Верно?

– Верно. Доставлю немедленно.

Он кивнул, в последний раз подозрительно покосился на букеты розовой герани, вышитые на карманах халата миссис Кнопфлмачер, нацепил на нос темные очки и поднял стекло. Затем офицер Пупсик завел мотор и укатил, увозя с собой Джеймса Лира. Я слабо помахал им вслед. Я все еще махал рукой, стоя посреди опустевшей улицы, словно выжившая из ума королева, которая приветствует давно разошедшуюся толпу подданных, когда минуту спустя у меня за спиной возник Крабтри.

– Куда его увезли? – спросил он. Прежде чем выскочить на улицу, Крабтри успел немного приодеться: кроме полосатых трусов на нем была одна из моих старых футболок и кожаные сандалии, которые я в свое время стащил у него из шкафа. Футболка, если хорошенько подумать, тоже некогда принадлежала ему, вернее его любовнику-фармацевту – это была свободная белая футболка с двумя большими карманами на груди и рекламным слоганом, утверждавшим, что «Виагра» возвращает радость жизни. Интересно, подумал я, он намерен заполучить назад все вещи, которые я позаимствовал у него? – О каком жакете идет речь? Что он сделал?

– По-моему, я тебе уже говорил. Черный атласный жакет с горностаевым воротником. В этом жакете Мэрилин Монро выходила замуж за Ди Маджио.

– Ах, этот. – Крабтри зябко поежился и обхватил себя руками – утро выдалось холодное и сырое. – Мне всегда хотелось взглянуть на него.

– Вот и я хотел, чтобы Джеймс взглянул на реликвию. Думаю, увидев жакет, он почувствовал нечто вроде жалости.

– И?

– И когда я на минутку вышел – ну, когда мне пришлось вступить в бой с Доктором Ди, – он украл жакет.

– О да, поступок в стиле Джеймса, – сказал Крабтри, в его голосе послышался слабый намек на привычную крабтрибовскую иронию. – Но я все равно не понимаю – в чем проблема?

– Не понимаешь?

– Он просто вернет жакет Гаскеллу, и все дела.

– Гениальная мысль. И как я сам не додумался?

Крабтри прищурил глаз.

– Где жакет? – спросил он.

– Лежит на заднем сиденье машины.

Он покосился через плечо на аллею перед домом.

– Понятно, – сказал он после секундного замешательства. – Тогда возникает вопрос: где мы вчера оставили машину. Я как-то не очень отчетливо помню…

– Зато я помню вполне отчетливо: мы оставили ее именно на том месте, куда ты сейчас смотришь.

– Серьезно? Черт подери, Трипп, ее что – украли?

– Не то чтобы украли… – Я задумчиво кашлянул. – Скорее, вернули законному владельцу.

– Что значит вернули? Какому владельцу? Ты же говорил, что получил машину от Счастливчика Блэкмора в качестве возмещения долга.

– Получил. Но только у меня складывается впечатление, что она никогда не принадлежала Счастливчику. Он так и не принес документы на машину, я даже не смог зарегистрировать ее на свое имя. – Я почувствовал, что краснею. – Счастливчик говорил, что документы затерялись среди его рукописей.

– Рукописей? – недоверчиво-насмешливым тоном переспросил Крабтри. – Рукописей Счастливчика Блэкмора?!

Лет пять назад Крабтри выдал Счастливчику крупный аванс и подписал с ним договор на создание книги о бейсболисте, восходящей звезде питсбургской команды. Старина Блэкмор несколько месяцев морочил издателям голову и, делая загадочное лицо, говорил, что собирает материал для будущего бестселлера. В результате Крабтри получил сотню страниц какой-то невразумительной галиматьи и тут же аннулировал контракт.

– Может быть, она где-нибудь на соседней улице, – со слабой надеждой в голосе сказал я.

– Вполне возможно, – согласился Терри. – Может быть, ты по ошибке припарковал ее возле чужого дома?

– Я бы на их месте обрадовался такому подарку. Ха-ха-ха.

– Ха, – осклабился Крабтри. – Я бы тоже.

Мы вернулись в дом, надели брюки и ботинки и отправились прочесывать квартал в поисках «гэлекси». Утро было ветреное и зловеще-промозглое. Вспомнив вчерашний солнечный день и по-весеннему прозрачное голубое небо, я с сожалением отметил, что сегодня над Питсбургом вновь ползли тяжелые облака, низкие и такие угрожающе-яркие, что от них слепило глаза. Пока мы гуляли по улицам, я в двух словах рассказал Крабтри о моей встрече с Верноном Хардэпплом.

– Как он тебя нашел?

– Не знаю. Может быть. Счастливчик… о, нет…

Мы уже сделали круг и подходили к дому, когда я заметил валяющийся в траве возле живой изгороди белый клочок бумаги.

– Наверное, он нашел вот это. – Я поднял размокшую от росы бумажку и протянул ее Крабтри. – Вчера в баре я обронил бумажник.

– Грэди Трипп. Романист? – Крабтри удивленно повысил голос, читая надпись на глянцевой визитке, где над моим именем и телефоном был выгравирован этот сомнительный титул.

– Подарок Сары, – сказал я, изо всех сил стараясь не краснеть. – Думаю, она хотела немного подбодрить меня.

– Как мило, – хмыкнул Крабтри, опуская визитку в карман своей футболки. – Ну что ж, скорее всего Вернон выследил тебя и забрал машину.

– Скорее всего.

– Итак…

– Итак?

– Итак, нам надо найти Вернона и забрать жакет. – Крабтри на секунду задумался и уверенно кивнул головой. – Думаю, я смогу договориться с парнем. Я могу договориться с кем угодно.

– Я знаю – ты можешь, но, Терри…

– Да, Трипп, у нас просто нет иного выхода, – произнес он патетическим тоном. – Я не хочу… не могу допустить, чтобы с Джеймсом случилось… что-нибудь плохое. – Он робко покосился на меня. – Что? – Крабтри улыбнулся и ущипнул меня за руку.

– Ничего.

– Он мне нравится.

– Угу, мне тоже. – Мы свернули на дорожку и направились к дому. – Я попрошу Ханну одолжить нам машину. Думаю, она согласится.

– Думаю, девочка согласится одолжить тебе собственную почку, – заметил Крабтри. Он пристально посмотрел мне в лицо – впервые за сегодняшнее утро. Вряд ли то, что он увидел, доставило ему удовольствие. Налетевший ветер растрепал мне волосы, я поежился и вдруг подумал, что сейчас, когда он смотрит на меня таким оценивающим равнодушно-холодным взглядом, на самом деле Крабтри больше не видит меня, своего старого друга, на которого он возлагал столько надежд. Он видит лишь жалкого наркомана, никчемного писателя, из-под чьего вялого пера вышло две тысячи страниц бездарной прозы, гигантского заплывшего жиром монстра, надутый мыльный пузырь, доверие к которому стоило ему уймы денег и, возможно, карьеры.

– Да, кстати, – он вспомнил, что еще не спрашивал меня о Ханне, – что между вами происходит?

– Ничего. Я стараюсь держать себя в руках.

– Удивительно, – сказал Крабтри.

Входная дверь была открыта настежь. Я услышал долетавшие из глубины дома сиплые всхлипывания аккордеона и тихое позвякивание посуды: Ханна взялась за приготовление завтрака. Неожиданно я поймал себя на том, что боюсь заходить в кухню. Я удивился и вдруг понял, что меня пугает не встреча с Ханной, – я боялся услышать то, что она скажет о моих «Вундеркиндах». Меня охватило предчувствие неминуемой катастрофы. Моя книга наконец увидела свет, но все произошло совсем не так, как я ожидал. Мой роман, словно огромный черный локомотив, поражающий своей мощью и совершенством линий, должен был выехать из депо и, освещая дорогу ярким светом прожектора, помчаться по стальной колее. Я ясно видел снопы искр, летящие из-под колес красавца локомотива, и гордое знамя победителя, которое вьется и щелкает на ветру. Но вместо черного гиганта из гаража выкатился ржавый пикап с неисправными тормозами; случайно сорвавшись с колодок, он выскочил в самый неподходящий момент и теперь мчался вниз по ухабистому склону холма.

– Крабтри… – Я остановился на пороге дома. – Послушай, мы даже не знаем, как его зовут. Вернон Хардэппл – мы сами придумали это имя.

– Хм, верно. – Крабтри озадаченно поскреб затылок и нахмурился, пытаясь сообразить, что нам на самом деле известно о скандальном парне с изуродованным лицом и безумной прической на голове. – Знаешь, – сказал он после напряженных раздумий, – такое ощущение, что его вообще не существует, как будто мы сами выдумали этого Вернона Хардэппла.

– Ну, тогда нечего удивляться, что привидение украло машину и испарилось.

* * *

Ханна Грин и вездесущий Джефф топтались возле стола: Джефф вытягивал из пластикового контейнера тонкие ломтики бекона, Ханна взбивала яйца в большой керамической миске. Мощная волна душераздирающей аргентинской музыки выплескивалась из комнаты Ханны, катилась вверх по лестнице и разливалась по кухне. Джефф, помахивая ножом, читал лекцию о философии танго, в основе которой лежит латентная гомосексуальность, – я узнал идею, позаимствованную Джеффом у старины Джорджа Боргеса. Ханна скептически морщила нос. Я подумал, что Джеффу следует отдать должное: в конце концов, надо обладать определенной оригинальностью мышления, чтобы пытаться завоевать внимание девушки, беззастенчиво воруя гомосексуальные идеи Боргеса.

– Я вполне серьезно, посмотри, как они танцуют – педерастия в чистом виде, – говорил он вкрадчивым голосом.

– Ну тебя, отстань, – хихикнула Ханна и, запустив пальцы в миску, выудила кусочек яичной скорлупы.

– Нет, правда.

– Джефф… – Крабтри удрученно покачал головой. – Джефф, нам надо поговорить.

– О, привет, – воскликнула Ханна каким-то натянуто-официальным тоном. Она была одета в длинный лиловый халат, из-под подола выглядывали потрескавшиеся носы красных ботинок. Насадив на указательный палец половинку яичной скорлупы, похожей на маленькую симпатичную шапочку, она робко помахала мне рукой. Глаза Ханны сияли, на щеках проступил легкий румянец, она выглядела бодрой, хорошо отдохнувшей и говорила звонким голосом, как человек, который, пролежав несколько дней с высокой температурой, просыпается утром и вдруг чувствует, что жар спал и дело пошло на поправку. – Эй, парни, хотите яичницу?

Я отрицательно покачал головой.

– Ханна, можно тебя на минутку? – Я показал на дверь в ее комнату.

– Так ты и есть тот самый Крабтри – человек, который дико храпит по ночам? – услышал я голос Джеффа, когда мы спускались по лестнице. – Слушай, я думал, что началось землетрясение.

Я объяснил, что Джеймса Лира забрали в полицию. Нет-нет, ничего серьезного, мы его в два счета вытащим. Но для спасения Джеймса нам понадобится ее машина. Внезапное исчезновение «гэлекси» я объяснил какими-то невнятными ссылками на проделки Счастливчика Блэкмора. Нет, сказал я с тем же невнятно-загадочным выражением лица, будет лучше, если мы поедем вдвоем с Крабтри, а они с Джеффом отправятся на конференцию. Мы утрясем недоразумение с Джеймсом и буквально через час присоединимся к ним. Это было все, что я ей сказал, – все, что, по моему мнению, я должен был сказать, – но, как ни странно, Ханна не сразу согласилась одолжить нам свою машину. Она нахохлилась, отступила на шаг назад и тяжело опустилась на постель, рукопись лежала на тумбочке рядом с кроватью, все страницы были собраны по порядку, уголки аккуратно разглажены, словно к ним никогда не прикасалась рука человека. Ханна на мгновение замешкалась, потом подняла голову. Она смотрела на меня, нервно кусая нижнюю губу.

– Грэди… – начала она, снова замолкла, тяжело вздохнула и наконец произнесла: – Ты случайно не под кайфом?

Нет, я не был под кайфом и клятвенно заверил ее, что с утра не сделал ни одной затяжки. Мои клятвы звучали неубедительно, и я видел, что она не верит. Чем больше я горячился, тем сомнительнее казались мои слова.

– Ладно, ладно, успокойся. В конце концов, это не мое дело. Я бы даже не стала спрашивать… если бы… то есть я никогда не спрашивала, но…

– Что случилось, Ханна? – Я с удивлением посмотрел на ее озабоченное лицо. – Что такое?

– Иногда мне кажется, что ты слишком… слишком много куришь.

– Возможно. Да, пожалуй. А что? Почему ты сейчас об этом заговорила?

– Потому что… я не хотела, но… – Она потянулась к лежащей на тумбочке рукописи. Под тяжестью «Вундеркиндов» рука Ханны дрогнула. Когда толстая пачка бумаги плюхнулась ей на колени, звук получился гулким, словно Ханна уронила спелую дыню. Она уставилась на первую страницу, на три первых абзаца, которые я переписывал двадцать тысяч раз. Ханна покачала головой, начала было говорить и снова замолчала.

– Ну же, Ханна. Не стесняйся. Просто скажи, что думаешь.

– Начало великолепное. Честное слово, Грэди, потрясающее начало. Первые страниц двести я не могла оторваться. Мне очень понравилось. Я тебе еще вчера говорила.

– Да, помню. – Я кивнул, чувствуя, как замирает сердце и внутренности в животе сворачиваются тугим узлом.

– А потом… я не знаю…

– Не знаешь что?

– Ну, потом текст начинает… нет, местами он по-прежнему великолепен, но постепенно… я не знаю, как сказать… расплывается.

– Расплывается?

– Нет, не то чтобы расплывается, он становится… слишком насыщенным. Вот, к примеру, про индейское капище. Сначала появляются индейцы, они создают разных идолов и все такое – ладно, предположим; дальше – племя вымирает, проходят сотни лет, на месте капища остаются одни руины, идолы лежат погребенные под толщей земли, потом появляется какой-то ученый, он откапывает идолов, потом он кончает жизнь самоубийством и так далее, история про идолов растягивается страниц на сорок и уходит… я не знаю… – Ханна осеклась и захлопала глазами – она впервые оказалась в ситуации, когда ей приходилось критиковать своего учителя. – Понимаешь, история уходит куда-то в сторону, она никак не связана с твоими героями. Я не хочу сказать, что она плохая… о, нет, текст просто потрясающий, но… А рассуждения про городское кладбище… Все эти бесконечные надгробные надписи и размышления о телах, которые под ними лежат. А та часть, где ты рассказываешь про разные ружья, развешанные по стенам старого дома. А подробнейшая генеалогия лошадей, и… – Ханна поймала себя на том, что соскользнула в простое перечисление эпизодов, и замолчала.

– Грэди… – Она снова заговорила, теперь в ее голосе слышалось не просто разочарование – Ханна была в ужасе. – Ты написал целые главы – по тридцать, сорок страниц – где нет ни одного героя!

– Я знаю. – Я знал, что в книге были десятки, сотни таких страниц, но мне никогда не приходило в голову посмотреть на них с этой точки зрения. Мне вдруг стало ясно, что многие вещи, касающиеся «Вундеркиндов», никогда не приходили мне в голову. По большому счету – как странно! – я вообще понятия не имел, о чем моя книга, и даже не представлял, какое впечатление она может произвести на читателя. – О боже! – Я печально поник головой.

– Извини, Грэди, правда, извини, но я иногда не могла избавиться от мысли…

– Какой мысли?

– Я думала… как бы ты мог… какой была бы твоя книга, если бы ты не писал ее в состоянии… если бы ты писал ее со свежей головой.

Я сделал вид, что возмущен до глубины души.

– В сто раз хуже, – отрезал я, пораженный лживостью собственных слов. – Я уверен.

Ханна молча кивнула. Она не решалась поднять глаза, кончики ее ушей сделались темно-пунцовыми, ей было стыдно – за меня.

– Не спеши, дочитай до конца. Вот увидишь, у тебя будет совсем другое впечатление.

Она снова промолчала, но все же заставила себя поднять глаза. У нее было лицо женщины, которая в последнюю минуту вдруг обнаружила, что ее честный и благородный жених на самом деле проходимец, все его документы поддельные, а рассказы о несметных богатствах – сплошное вранье. Она сдала свой билет и распаковала чемодан, и теперь ей лишь осталось сообщить, что их романтическое путешествие отменяется. На лице Ханны была написана жалость, и негодование, и суровая решимость свободолюбивой дочери далекого и прекрасного штата Юта. Не знаю, как далеко она успела продвинуться за вчерашний вечер и сегодняшнее утро, но сама мысль, что ей придется дочитать книгу до конца, показалась Ханне невыносимой.

– Ну ладно. – Я отвел глаза и неловко кашлянул – теперь настала моя очередь краснеть и смущаться. – Значит, ты не против, если мы воспользуемся твоей машиной?

– Конечно, пожалуйста, – жестким голосом произнесла Ханна и небрежно взмахнула рукой, – ключи на туалетном столике.

– Спасибо.

– Не за что. Вы уж, парни, постарайтесь там насчет Джеймса и больше не бросайте его одного.

– Мы постараемся, – пообещал я. – Можешь не сомневаться.

– Грэди…

Я обернулся. Она протянула мне рукопись, словно вернула обручальное кольцо. Я взял «Вундеркиндов» под мышку, сгреб лежащие на столике ключи и затопал вверх по лестнице.

* * *

Итак, мы с Крабтри отправились в наше последнее путешествие – в бар «Хай-хэт», своего рода маленькую столицу, расположенную на окраине некогда могущественной империи под названием «наша дружба», которая, пережив период расцвета, как и полагается любой империи, неминуемо приблизилась к своему упадку. Это было единственное место, куда мы могли отправиться, чтобы начать поиски Черного Призрака, этого злобного волосатого гоблина, сотворенного нами в один безумный вечер пятницы. По настоянию Крабтри он сам уселся за руль и теперь гнал машину на бешеной скорости. Он вел старенький «рено» Ханны как истинный француз – с элегантной небрежностью срезая углы и подпрыгивая на ухабах, словно между ним и автомобильчиком существовала невидимая связь, подобная таинственному взаимопониманию, которое существует между искусным наездником и умной лошадью. Крабтри был полон холодной решимости, она сосредоточилась в его устремленном вперед взгляде, в его тощих плечах и длинных пальцах, крепко сжимавших руль машины. Казалось, он наконец нашел верный путь и, выбравшись из тумана, изо всех сил греб веслом, направляя свою лодку подальше от края пропасти. Он больше не желал плыть по течению и не хотел оглядываться назад – мы слишком долго находились с ним в одной лодке и слишком долго блуждали в густом тумане.

Я видел, что, пока Крабтри мчался по улицам, он пытался просчитать все возможные варианты стратегии и тактики, мысленно прикидывая, какие нас могут подстерегать опасности и каков может быть исход нашего предприятия по спасению Джеймса Лира. Раньше я был бы счастлив видеть Крабтри полным энергии и радостного возбуждения, мы словно вернулись в дни нашей молодости, и мой друг вновь чертил свое имя на воде, и мы вновь неслись навстречу приключениям. Но каждый раз, когда мы останавливались под светофором, Крабтри косился в мою сторону, и его глаза становились пустыми, на лице проскальзывало мимолетное выражение недоверия и жалости, словно я был случайным попутчиком, которого он подобрал в дождливую ночь на обочине дороги где-нибудь между Зилсбургом и Палукавиллом, – направлявшегося в никуда человека в старом плаще, пропахшем дождем и дорогой. У меня было ощущение, что если наше сегодняшнее предприятие не увенчается успехом, следующий этап операции по спасению Джеймса Лира пройдет уже без меня.

Я сидел на своем пассажирском месте, смотрел на проносящиеся за окном приземистые кирпичные дома и чувствовал себя разбитым и никчемным. Я вновь и вновь тоскливо прокручивал в голове слова Ханны и тем не менее мечтал добраться до маленького пакетика с травкой, спрятанного в бардачке «гэлекси». Мы уже миновали половину пути, когда до меня наконец дошло, что я до сих пор сжимаю в руках толстую пачку бумаги. Рукопись лежала у меня на коленях, и я машинально теребил пальцами уголок первой страницы. Не удивительно, что Крабтри то и дело жалостливо косился в мою сторону; вероятно, у меня был ужасно несчастный вид, как у потрепанного жизнью фокусника, который сидит, прижимая к груди бумажный пакет, где хранится все его имущество: остроконечный колпак, поеденные молью разноцветные шарфики, замусоленная колода карт Таро и восторженные рекомендательные письма от старых герцогинь и покойных монархов. Я не собирался показывать рукопись Крабтри, но тем не менее она оказалась со мной в машине, однако и скрывать ее я тоже не собирался, и, хотя мне было ужасно стыдно, присутствие «Вундеркиндов», которые, словно спелая дыня, приятной тяжестью давили мне на колени, придавало мне некоторую уверенность. Никто из нас не проронил ни слова.

Витрины магазинов, расположенных вдоль Централ-авеню, были закрыты ставнями, на дверях висели замки. Прохожих на улицах не было, если не считать попавшейся нам навстречу группки девушек в полосатых лосинах и нескольких дам в широкополых шляпах, промелькнувших на ступенях методистской церкви. Крабтри свернул в переулок и притормозил у въезда на парковку «Хай-хэта», где два дня назад Черный Призрак, словно матадор, размахивающий мулетой перед мордой разъяренного быка, исполнял свой жуткий танец перед капотом «гэлекси». Мятые пластиковые стаканчики, какие-то клочья волос и обрывки перепачканной кетчупом вощеной бумаги, подгоняемые резкими порывами ветра, широким хороводом кружились по пустой парковке. Глухие жалюзи на окнах клуба были спущены, черная металлическая дверь заперта на замок. «Хай-хэт» выглядел так, как выглядит любой ночной клуб при свете дня: когда гаснут огни и стихает музыка, клуб превращается в унылое здание, похожее на фанерный ларек с надписью «Мороженое», одиноко стоящий на занесенной снегом дорожке парка.

– Ну, и что дальше? – спросил я.

– Ничего, – ответил Крабтри. Он выкрутил руль, собираясь развернуться. – Теперь поедем… эй, смотри-ка!

Я посмотрел. В конце переулка стояла красная спортивная машина. Она была припаркована под странным углом, словно водитель ужасно спешил и не удосужился подогнать машину к кромке тротуара. Это был один из тех современных японских автомобилей, которые своим модернистским дизайном вызывают неприятные ассоциации с обглоданным черепом летучей мыши.

– По-моему, это машина Карла Франклина, – сказал Крабтри.

– Что, если я пойду посмотрю?

– Великолепная идея, – согласился Крабтри.

Я положил «Вундеркиндов» на сиденье и вылез из машины. Крабтри взглянул на рукопись. В какой-то момент мне показалось, что он собирается взять ее. Но он отвернулся и полез в карман за сигаретами.

– Давай, шагай, – сказал Терри, до отказа вдавив зажигалку на приборной доске. – У нас не так много времени.

Я постучал по затемненному стеклу машины и замер. Дожидаясь ответа, я поглядывал на скомканную бумажную салфетку, увязшую в раскисшей от дождя земле. Много лет назад, когда «Хай-хэт» еще претендовал на звание элитарного джаз-клуба, вдоль парковки была посажена живая изгородь. Летом кустарник покрывался маленькими белыми цветами, однако цветы оказались слишком привлекательной мишенью для посетителей расположенного по соседству стрелкового клуба, и со временем от изгороди осталась лишь длинная полоса вспаханной земли. Цвет помады, которой была перепачкана салфетка, я определил как темно-карминный. Прошла целая минута, прежде чем я решился повернуть голову и взглянуть в сторону нашей машины. Я надеялся, что увижу Крабтри, склонившегося над моей рукописью. Мои надежды не оправдались. Он сидел, положив руки на руль, и, попыхивая сигаретой, хмуро наблюдал за мной. Я снова постучал по стеклу, на этот раз чуть сильнее, выждал секунду, снова взглянул на Крабтри и в недоумении пожал плечами. Он нетерпеливо взмахнул рукой, показывая, чтобы я возвращался. Я успел сделать пару шагов, когда у меня за спиной послышался какой-то шорох, и в то же мгновение лицо Крабтри вытянулось, глаза удивленно расширились. Я резко обернулся и уткнулся носом в обнаженную грудь мужчины. Грудь была безволосой, потной и устрашающе мускулистой. Я отметил красивый ровный цвет этой богатырской груди, напоминающий кусок свежей печенки. Скользнув взглядом по торсу Клемента, я опустил глаза и обнаружил, что он не только забыл надеть рубашку, но также не стал застегивать ширинку, предоставив мне возможность полюбоваться его красными шелковыми трусами. Мне не показалось, что мой ранний визит обрадовал хайхэтовского вышибалу.