Текст книги "Порочный круг"
Автор книги: Майк Кэри
Жанр:
Детективная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)
23
В закрытом отделении Уиттингтонской больницы у меня по крайней мере был журнал «Авторевю», таксофон на колесах и веселый кабаре-дуэт «Оборотни», а в камере для допросов полицейского участка на Аксбридж-роуд осталась лишь одежда – за вычетом куртки и ремня.
Глаз радовали только разнообразные, с большим талантом выполненные граффити на стенах, но и они вскоре приелись. Сильный пинок в дверь не принес никакого ответа за исключением приглушенных ругательств парня из соседней камеры, который время от времени бредил и разговаривал с собой разными голосами. Даже тараканы, дикие и гордые духом, не желали бегать наперегонки. Часа через три стало ясно, почему отняли ремень: окажись он при мне, я бы на нем повесился. Как вариант, окажись на койке хоть простыня, я бы поспал.
Ближе к утру появилась Баскиат с Филдсом на буксире: нужно же было кому-то держать ее вещи и потакать, подпевать, подыгрывать. Дежурный распахнул перед ней дверь камеры, отметил в журнале, опустил на пол магнитофон и с почтительным кивком вышел.
Проигнорировав магнитофон, Баскиат жестом велела мне сесть на койку, сама устроилась на краешке стола, а совершенно забытый Филдс остался у двери.
– Ну… – протянула детектив-сержант.
Я решил подождать более содержательного продолжения.
– Горящая церковь, полная убитых в черных мантиях. Плюс во дворе убитый в красном… А вас застали стоящим на коленях возле связанной женщины.
– Да, пожалуй, на беглый взгляд выглядит довольно подозрительно…
– Самую малость, – холодно улыбнулась Баскиат. – Но мы, не ограничившись беглым взглядом, обратились к деталям. Мужчина в красном оказался Антоном Фанке. Похоже, он устал от Бельгии.
– Как сказал Сэмюэл Джонсон, «если человек устал от Бельгии…»
– Хватит умничать, Кастор, отчаявшимся и испуганным вы мне нравитесь куда больше. Кроме того, самое вкусное еще впереди. У Фанке нашли пистолет, которому мои друзья из отдела баллистики обрадовались, как давно потерянному другу. Именно из него застрелили Мелани Торрингтон.
Один из убитых сжимал в руках нож, на котором нашли кровь Эбби Торрингтон, разные отпечатки пальцев, в том числе принадлежащие Фанке, а ваши – нет. Как следствие, мои теории относительно вашей причастности к убийству Торрингтонов начинают пахнуть керосином. Нет, обвинение в убийстве Писа я не снимаю: на пистолете, из которого его убили, ваши пальцы есть. Однако та связанная женщина рассказала нам столько интересного о покойном мистере Фанке! Вы даже не поверите…
– Отчего же нет? Поверю!
– Да, сейчас-то, наверное, поверите… Судя по всему, Фанке начал искать Писа еще раньше, чем вы, причем в тех же местах, например, в клубе на Сохо-сквер. Поэтому история о том, что Фанке нанял вас для беготни и грязной работы, теперь, возможно, внушает мне чуть больше доверия.
Как отреагировал Бурбон Брайант, когда я завел разговор о Писе? «Интересно, с чего он вдруг стал таким популярным?» Господи, что же я сразу не сориентировался и не спросил, кто еще интересовался Деннисом?
– И мотив у него имелся посерьезнее вашего: несколько лет назад Фанке с Писом таскали друг друга по судам. Получается, с тех самых пор Пис и гонялся за ним по всей Европе. Кажется, дело касалось прав биологического отца на посещение малышки по имени Эбигейл Джефферс. Это и есть…
– Да, Эбигейл Торрингтон, она самая.
– Выходит, Фанке убил Эбби. А Пис, что сделал он? В этой части я пока не разобралась.
– Баскиат, Антон Фанке собирался не просто убить девочку, а использовать ее душу и тело, чтобы ввести в мир людей демона Асмодея. Посреди ритуала в квакерскую молельню ворвался Пис, расстрелял сатанистов и выкрал призрак Эбби. Ее дух… Именно его хотел заполучить Фанке, именно его он забрал, после того, как убил Писа.
– Значит, вчерашний концерт в святом Михаиле по сути являлся ремейком бойни в Хендоне?
– Да, можно и так назвать.
– Кастор, я знаю, что можно, и уже назвала. Вопрос в том, как назовете его вы?
– Ну, раз оба события привели к провалу и огромному числу погибших, термин «ремейк» кажется вполне подходящим.
Баскиат нахмурилась, явно недовольная моим хождением вокруг да около, и открыла рот, чтобы возмутиться, но я опередил:
– Да, Фанке пытался завершить начатое. У него был золотой медальон с локоном Эбби, другими словами, материальный якорь, за который цеплялся призрак девочки. Антон собирался сжечь локон внутри нового магического круга – для его целей этого вполне бы хватило.
– Но ничего не вышло.
– Нет.
– Почему?
В подробности вдаваться совершенно не хотелось: я рассказал более чем достаточно.
– Возникло препятствие, – с непроницаемым лицом объявил я. – Ну, или интерлюдия, музыкальная, танцевальная, да вы сами видели какая. В ней участвовали около двадцати автоматчиков, парочка разъяренных loup-garous и почти все актеры мюзикла «Продюсеры» из театра «Друри-Лейн». Точное количество погибших назвать не могу…
– Сорок два, – спокойно вставила Баскиат.
– …но, уверен, их достаточно, чтобы убедить вас: это был не театр одного актера.
Детектив-сержант задумчиво вздохнула.
– Все эти словечки из шоу-биза… Что, Кастор, воображение разыгралось?
– Может же человек мечтать!
По ходу разговора чувствовалось: Баскиат относится ко мне чуть лучше. Видимо, она все же поняла (как и Гвиллем, хотя по совершенно иным причинам), что я на стороне ангелов.
Однако работа есть работа. Отлепившись от стола, детектив-сержант кивнула Филдсу. Тот расправил плечи, что со стороны выглядело немного угрожающе, поднял с пола магнитофон и поставил в центр стола.
– Погибли сорок два человека, – извиняющимся тоном повторила Баскиат. – Я должна действовать по инструкции. Тем не менее, если сгоряча в чем-нибудь не признаетесь, завтра окажетесь на свободе.
Филдс нажал кнопку «Запись», поэтому мне оставалось только кивнуть.
– Пятница, двенадцатое мая, шесть часов тридцать две минуты. Допрос Феликса Кастора, – речитативом объявил он. – Проводится детектив-сержантом Баскиат и детектив-констеблем Филдсом.
Допрос длился почти час, но в основном носил вполне дружественный характер. Пару раз я едва не отключался от усталости. Жареным запахло, когда речь зашла о том, как я выбрался из закрытого отделения Уиттингтона. В той потасовке серьезно пострадали два копа и оглушенный По охранник. Ладно хоть Цукер вмешался прежде, чем ситуация окончательно вышла из-под контроля! В памяти некстати возникла картинка: По с головой сатаниста в зубах, и я снова горячо отблагодарил бога, в которого не верю. Кроме того, большой материальный ущерб был нанесен зданию больницы и моральный – находившимся в нем людям. Однако спектакль а-ля коммандос, поставленный Гвиллемом в святом Михаиле, убедил Баскиат в правдивости моей версии: налет на больницу действительно совершили ради похищения, а не чтобы вызволить сообщника, значит, я прямую ответственность за случившееся не несу.
После детального разбора последних семи дней моей жизни и признаний – чистосердечных, но дозированных: ни слова больше, чем необходимо, – Филдс выключил магнитофон, достал кассету, аккуратно надписал и спрятал в карман. Баскиат шагнула к двери и громко постучала. Когда в замочной скважине заскрипел ключ, она повернулась ко мне.
– Вам что-нибудь нужно? – поинтересовалась она.
– Мой тинвистл, если его, конечно, не потеряли. Он должен быть с вещами, изъятыми у меня во время первого ареста.
Сделав недовольное лицо, Баскиат пожала плечами.
– Из-за происшествия в больнице ваши вещи мы даже зарегистрировать не успели, поэтому вистл скорее всего здесь, вместе с одеждой. Только где именно? Искать у меня нет времени; людей, которым можно было бы это поручить – тоже.
– Ничего страшного, обойдусь. Спасибо вам за все, детектив-сержант!
– И за то, что во время первой встречи посадила на задницу? Всегда пожалуйста, Кастор! Ну, всего хорошего!
Баскиат вышла из камеры, Филдс – следом, словно тяжелая баржа за буксиром. Я прислушивался сначала к их шагам, удаляющимся по коридору, затем к скрипу раздвижной двери тюремного блока.
Убедившись, что они ушли и обратно не вернутся, я наклонился и запустил правую руку в носок. Нащупать маленький светлый локон не составило ни малейшего труда: он ужасно щекотал с тех самых пор, как я его туда положил. Случилось это, когда в церкви святого Михаила засвистели пули. Сатанисты и крестоносцы Гвиллема рубились не на шутку, а я, упав под скамью, решил: медальону и локону Эбби самое время расстаться. Пустой медальон пригодился бы мне для гипноза. Раскачивая миленькое блестящее сердечко, словно маятник, я вводил бы наивных простаков в транс, а потом тихонько делал свое дело.
Неожиданная контратака Гвиллема лишь подтвердила правильность моего решения. Конечно, мне повезло, что перед уходом он не открыл медальон: наверное, спугнули приближающиеся сирены.
Как я уже говорил, свои маленькие эстрадные номера мне удобнее всего исполнять на вистле. Однако вистл – это всего лишь хороший канал; сама музыка живет в душе, и при необходимости я могу найти ей другой выход. Особенно если имею дело с уже знакомым призраком.
Присев на краешек койки, я начал насвистывать мелодию, ассоциирующуюся в моем сознании с образом Эбби: сперва очень тихо, но потом дал звукам свободу и постепенно набрал оптимальную громкость. Парень из соседней камеры протестующе завопил, но он находился вне узкого круга реальности, который образовывал я вместе с мелодией, поэтому оскорбления воспринимались как шумовой мусор, не проникающий за мои внутренние барьеры.
Призрак Эбби сгущался прямо передо мной, метрах в полутора от земли. Сначала очень медленно и неуверенно, будто мираж или эффект, создаваемый светом, падающим под определенным углом. Пожалуй, неудивительно: при жизни, да и после смерти девочке досталось столько злоключений, что лишний раз показываться людям не хотелось. Она увидела меня, и нежелание усилилось: Эбби сопротивлялась моему зову, практически растворялась в воздухе, но затем появлялась вновь, все ярче и четче, по мере того, как мое сознание дополняло ее образ, завязывая новые узлы вокруг духа.
– Отпусти меня! – закричала Эбби тоненьким голоском, доносившимся словно из дальней дали. – Отпусти!
Перестав свистеть, я пару минут приводил в порядок дыхание. Наверное, мелодия Эбби была самой сложной из всех, что я когда-либо играл, за исключением, пожалуй, одной – но в тот момент думать о Рафи совершенно не хотелось.
– Эбби, именно это я и собираюсь сделать, – заверил я. – Но сначала ты должна узнать, как погиб твой папа. Ты ведь не все видела… Эбби, я хочу, чтобы ты поняла!
Девочка напряженно смотрела на меня, вызывающе сжимая призрачные кулачки. Я рассказал, чем закончилась перестрелка в «Золотом пламени» и как Деннис Пис погиб, защищая ее от монстра-отчима. Вряд ли она мне поверила… Конечно, ведь во время двух последних встреч Эбби видела меня рядом с Фанке, при обстоятельствах, которые ничего, кроме отвращения, не вызывали.
Я объяснил, что произошло в церкви и почему сунул руку в огонь. В доказательство я продемонстрировал ей обожженные пальцы, и, по-моему, тогда девочка поверила. По крайней мере, забыв о страхе и ненависти, она горевала о погибшем отце с сухими глазами: плакать призраки не могут. Все их слезы – чистой воды симуляция, ведь влагу их тела не вырабатывают.
– Надеюсь, вы с папой еще встретитесь! – проговорил я, не зная, как утешить девочку. – Если после жизни и смерти что-то есть, он обязательно тебя отыщет, ни перед чем не остановится!
Эбби не ответила. Повернувшись медленно, словно против ветра, который не дано чувствовать живым, она разглядывала мою крохотную камеру. Это была не первая тюрьма, что она видела, но, очень надеюсь, последняя.
Я снова засвистел, но на этот раз старался не призвать и не изгнать, а освободить. Я подбирал ноты, которые отделили бы Эбби от локона и позволили отправиться куда захочет, не опасаясь разных Фанке и Гвиллемов, что плодятся в грязной дыре, зовущейся миром людей.
Но Эбби не уходила. Думаю, бедняжка просто не знала, куда идти; не знала, где ей будет тепло, уютно и безопасно. Единственный человек, который любил ее и пытался сделать счастливой, умер. Она могла вернуться в «Золотое пламя» и ждать отца там, но неизвестно, воскреснет Деннис или нет, а если воскреснет, то в каком именно месте. В общем, ставка рискованная, хотя, боюсь, других у бедняжки не осталось.
Я взвесил имеющиеся возможности. Увы, смерть совершенно не гарантирует хеппи-энд, в данном случае речь шла лишь о том, как поменьше навредить девочке.
– Прощай, Эбби, – сказал я, поднялся и медленно повернулся на восток. Нет, не к Мекке, а совершенно к другому месту, просто оно находится в восточной части города. – Желаю удачи! Надеюсь, у тебя все получится.
Я снова засвистел, выбрав мелодию, которую давно не исполнял – шотландскую народную песенку «Генри Мартин». По рукам побежали мурашки.
Больница Чарльза Стенджера расположена как минимум в пяти километрах от Аксбриджа, но призраки, когда решаются на пространственные перемещения, не ограничены скоростью света. Тем не менее я успел просвистеть песенку дважды и в третий раз начал первый куплет, прежде чем почувствовал, как они крадучись приближаются со стороны, не имеющей ничего общего с севером, югом, востоком и западом.
Оборачиваться я не стал. Почему-то боялся, что призрачные девочки не возьмут Эбби в компанию, если увидят, как я с ней разговариваю, будто скверна живых могла пристать к малышке и отвратить от нее новых подруг.
Послышался шепот, но я не разобрал ни единого слова. Потом он оборвался, и воцарилась тишина. Ощущение присутствия маленьких гостий слабело, обостряя другие – я сильнее почувствовал холод пола, на котором стоял в одних носках, и спертость вдыхаемого воздуха.
Лишь когда эхо песенки стихло и в глубине коридора, и в моем сознании, я обернулся.
Я остался в камере один, истощенный духовно и физически.
24
Слово Баскиат сдержала – к субботнему полудню все обвинения были сняты и меня выпустили на свободу. Изъятая в Уиттингтонской больнице одежда так и не появилась, и мне уже который день приходилось довольствоваться щеголеватым нарядом Саллиса. Увы, сейчас он пах куда ярче и выразительнее, чем в ту пору, когда я его унаследовал.
Прежде всего я отправился в Уолтемстоу проведать Никки, так как ни на йоту не верил заверениям Фанке о том, что сектанты не тронули моего мертвого друга. Однако Никки был как новенький, даже с легким налетом высокомерия, хотя от кинотеатра, за исключением его убежища в проекционной кабине, не осталось камня на камне.
– Видишь ли, Кастор, я застраховал здание десять дней назад и уже обратился за компенсацией, естественно, через посреднические фирмы: зачем лишний раз светиться. В общем, я все отремонтирую и сделаю в сто раз лучше, чем было. Это о я кондиционерах… Уже заказал в Германии холодильную установку – модель, которую используют в больничных моргах. Дай срок, и ты не узнаешь мой кинотеатр!
Я взглянул на дверь кабины с наружной стороны: деревянную обшивку разломали топорами или ломиками, но тем самым лишь обнажили ее металлический корпус.
– Похоже, осада была жуткая, – проговорил я.
Никки пожал плечами: его радужное настроение немного испортилось.
– Да уж, жути хватало. Оставалось только смотреть, как эти психи тут все громят, а потом, заметив камеры, они разбили и их, а я лишился даже наблюдения. Это было… Не знаю, словно при чесотке: сидишь и смотришь, как гребаные букашки ползают под кожей. – Зомби нахмурился. – Эй, прости, мне очень жаль твою подружку, честное слово, жаль! Если бы мог сделать для нее хоть что-нибудь, обязательно бы сделал. Мать их, они ведь паяльные лампы с собой принесли! Закрыли меня в кабинете и развязали себе руки. Когда эти сволочи ее забрали, я пытался тебе перезвонить, но к тому времени они вкатили сюда станцию преднамеренных помех, и я слышал лишь треск…
Никки замялся, будто с некоторым опозданием сообразив, что именно с этого и следовало начать разговор.
– Она в порядке?
– Ты о Джулиет?
– Об Аджулустикель. Не надо ее очеловечивать – до добра не доведет.
– А разве, употребляя местоимение женского рода, ты ее не очеловечиваешь? – поинтересовался я.
– Любой, кто способен вызвать у мертвеца эрекцию, достоин местоимения женского рода, – ухмыльнулся Никки. – Считай это признаком уважения.
– С ней все нормально, спасибо, что спросил. Уверен, она уже пришла в себя.
– А как насчет вашего должка? Ну, пяти вопросов, помнишь? – с надеждой напомнил он.
– Не знаю, – пожал плечами я. – Могу лишь поинтересоваться у Джулиет. По договоренности тебе следовало обеспечивать ее безопасность. Возможно, она сочтет, что ты нарушил свои обязательства.
– Нарушил?! – взорвался Никки. – Кастор, на меня же напали! Да я десятикратно выполнил свои обязательства!
Никки был прав. Пообещав расплатиться в ближайшее время, я оставил его выбирать термостаты из немецкого каталога. Немцы знают толк в термостатах…
* * *
Приехав к Пен, я с огромным – хотя, если честно, не таким уж и огромным – удивлением обнаружил свое имущество на подъездной аллее. Вставил ключ в замок – он не подошел. Быстро же она… особенно с учетом обстоятельств.
Я нажал на кнопку звонка – открыла сестра Пен Антуанетта, скрестившая руки на груди в стиле no pasaran.[61]61
No pasaran – «Они не пройдут» (исп.), лозунг, выражающий твердое намерение защищать свою позицию.
[Закрыть] Получилось очень убедительно, хотя она всего на пару сантиметров выше моей подруги. Антуанетта внешне похожа на Пен, но занимается политикой, трижды баллотировалась в местный совет и, трижды проиграв на выборах, превратилась в высохшую неулыбчивую каргу.
– Привет, Тони, могу я с ней поговорить?
– Кастор, если бы Памеле хотелось с тобой разговаривать, она бы не стала менять замки.
– Почему ты ее не спросишь?
– Потому что не хочу потом успокаивать после очередной истерики. Почему ты не пошлешь е-мейл?
– У меня компьютера нет.
– Тогда сообщение с помощью гелиографа?
Я поднял глаза к затянутому облаками небу, и Антуанетта последовала моему примеру.
– Тебе не везет, Кастор, – хмыкнула она и захлопнула дверь.
* * *
В больнице Чарльза Стенджера мне сообщили, что Рафи вкололи сильные успокоительные после того, как он бился головой о дверь палаты и размазал по ней пол-лица. Синяки и ссадины заживут в рекордно короткие сроки: после непродолжительной отлучки Асмодей вернулся и был кровно заинтересован в том, чтобы его временная обитель находилась в соответствующем состоянии.
Однако в изменившейся ситуации повторная экспертиза, призванная определить, следует ли продолжать принудительное лечение Рафи в закрытом заведении, откладывалась sine die.[62]62
Sine die – на неопределенный срок (лат.).
[Закрыть]
– Это значит, давайте сверим часы, – любезно перевел доктор Уэбб. – Кастор, теперь у вас лишь двадцать один день. Если к окончанию срока ничего не придумаете, я начну консультации с профессором Малбридж относительно перевода Дитко в паддингтонское отделение Клиники метаморфической онтологии.
– Осторожнее на поворотах, – посоветовал я.
Уэбб воспринял мои слова буквально и резко обернулся, словно опасаясь удара в спину. Мы стояли в главном коридоре больницы Стенджера рядом с палатой Рафи, и вокруг ничего подозрительного не было. Уэбб смерил меня раздраженным взглядом, дескать, что за глупые шутки.
Пришлось пояснить:
– Я имел в виду, осторожней на поворотах, если отдадите Рафи Дженни-Джейн. Потому что в этом случае я руки-ноги вам переломаю!
Словно не веря собственным ушам, Уэбб оглянулся на обычную свиту подпевал: двух медбратьев, стоящих по разные стороны от него.
– Мои свидетели подтвердят, что вы мне угрожали.
– Уверен, их показания сыграют важнейшую роль, – согласился я, – вот только конечности-то не вернешь.
Возможно, так говорить нехорошо, но что поделаешь, уж слишком тяжелым получился день, да и ночевать предстояло неизвестно где.
* * *
Мы с Джулиет договорились встретиться в летнем кафе, недалеко от приюта, в котором она живет. Суккуб опоздала, но извиняться не думала. Выяснилось, что у одной из ее соседок возникла проблема с мужем, горячим любителем пить и бить. Этот тип неожиданно заявился в приют и пытался увести жену с собой.
– Вот мне и пришлось вмешаться…
– Ты его съела? – испугался я.
– На глазах у всех? Нет, конечно, нет! Мне же нужна крыша над головой.
– Тогда что?
Джулиет залпом выпила свой эспрессо и вытерла губы.
– Я научила других женщин.
– Господи, чему?
– Подчинять своей воле мужчин.
– М-м-м… – пытаясь домыслить подробности, я начал с излюбленных методов Джулиет, – …используя свои чары?
– Скорее используя свои туфли, ну и, по-моему, на одном этапе в ход пошла пустая бутылка.
– Да, понятно.
Ну, конечно, насилие, еще один любимый метод суккубов!
Джулиет явно о чем-то думала, но не знала, как сказать. Значит, надо ей помочь.
– Спасибо, что отогнала того оборотня! С переломанным в пунктирную линию позвоночником жизнь не казалась бы мне прекрасной и удивительной.
– Всегда пожалуйста, – с чувством ответила Джулиет. – Я… – Она запнулась, неуверенно пробираясь сквозь дебри совершенно чуждых ей любезностей. – Я тоже должна тебя поблагодарить. Мне невыносима сама мысль о том, что я находилась в полной власти Асмодея! Но ты, как мог, оберегал меня и вернул в нормальное состояние.
– Очень удачно сымпровизировал, – скромно признался я. – Надеюсь войти в твои мемуары. Ну, и в завещание тоже…
– А во влагалище?
В лучших традициях голливудских комедий большой глоток кофе-латте попал не в то горло, зато дальше пошло не по сценарию: громкого кашля и брызг на соседа не последовало. Густо покраснев, я стал ждать, когда обжигающая жидкость наконец спустится в пищевод.
– А душа у меня останется? – хрипло поинтересовался я, едва страсти немного улеглись.
Джулиет задумалась.
– Да, вероятно, да, – медленно проговорила она. – На деле все зависит от моего самообладания. В худшем варианте на ней появятся следы укусов.
Жизнь без риска, как еда без специй! Я уже открыл рот, чтобы согласиться, но, оказывается, Джулиет еще не договорила.
– Только нам придется немного подождать, – заявила она. – Сегодня я пробую нечто новое.
– Новое? – повторил я, старательно пряча недовольство и досаду. – Джулиет, семнадцатитысячный день рождения ты уже давно справила! Неужели еще осталось что-то новое?
Она только усмехнулась.
– В большинстве случаев я появлялась на Земле лишь по воле любителей оккультизма, достаточно умелых или глупых, чтобы вызвать суккуба, – напомнила она. – Они использовали меня либо для удовлетворения собственных желаний и в этом случае умирали, несмотря на все попытки защититься, либо с целью уничтожить врагов – в таком случае гибли другие люди. Однако если оккультист хотел уничтожить женщину, вызывались мои братья инкубы. Я ни разу не убивала женщин и не появлялась по воле женщины.
Тут я внезапно догадался, к чему она клонит.
– По большому счету гормоны те же, но в другой концентрации, – скучным голосом проговорил я. Каких же трудов мне стоила эта наигранная скука! В животе родилась тупая боль, лавиной стекавшая к промежности, а оттуда, набрав скорость, все ниже и ниже…
– Для меня это нечто иное. По крайней мере, думаю, ощущения будут иными. Испытать вожделение и страсть, чистую страсть, не разбавленную желанием съесть-убить-уничтожить…
– С чего ты решила, что те желания не проснутся? – поинтересовался я, разглядывая свои ногти, словно меня вдруг взволновал их запущенный вид.
– Не знаю, но мне бы очень хотелось попробовать.
– Раз хочется, значит, попробуй! – безнадежно вздохнул я. – Но почему именно сего…
– Какое милое кафе! – воскликнул за спиной знакомый голос.
Прикусив язык, я обернулся, а Сьюзен Бук взяла стоявший у соседнего столика стул и села между мной и Джулиет.
– До чего замечательно ужинать прямо на улице! Так по-европейски! Что может быть лучше, правда, мистер Кастор?
Я лицемерно заверил: мол, да, больше всего на свете люблю есть на улице, умолчав, однако о том, что, похоже, на улице мне придется не только есть, но и спать.
