Текст книги "Порочный круг"
Автор книги: Майк Кэри
Жанр:
Детективная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)
– Нет, не найдем – покачал головой Уэбб. – Подбирайте другое место, Кастор, даю вам двадцать восемь дней.
– Уэбб, вы просто душа-человек, – прохрипел я. – Нужно стать построже, иначе вами начнут пользоваться.
Доктор взглянул на меня строго, даже с презрением.
– Никто не скажет, что вы не пытались, – процедил он.
* * *
Полумесяц казался серпом холодного огня, превращавшим все вокруг в черно-белую фотографию. Я свернул в розарий, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Впрочем, и то и другое было относительно: из здания больницы по-прежнему доносились крики и стоны, хотя после леденящего душу воя Рафи они воспринимались не иначе как тишина. Дитко спал, но Пен никого к нему не подпускала, по крайней мере пока. Думаю, часа им хватит, а потом я вернусь и посмотрю, не нужна ли моя помощь.
Прислонившись к солнечным часам, я взглянул на стройные ряды шпалер, увенчанных нежными ароматными бутонами. За ними открывался весьма посредственный пейзаж: высокий забор с «оторочкой» из колючей проволоки, а дальше – шесть полос Северной кольцевой, по которой даже в столь поздний час плыл непрерывный поток огней.
«Подыскивайте» другое место… Уэббу легко говорить: на его стороне важное дополнение, мелким шрифтом пропечатанное в нашем договоре. Выполнить предложенное сложнее, если только, как он советовал, я не соглашусь отдать Рафи на милость сотрудников Клиники метаморфической онтологии в Паддингтоне. Но это будет жестом отчаяния, а для него, как мне кажется, еще не время. Отдавая должное интеллекту моего бывшего спарринг-партнера Дженны-Джейн Малбридж, я, как никто другой, знаю о ее недостатках в отношении к пациентам. Что касается сердечности, гуманизма и прочих человеческих чувств, их профессор Малбридж законсервировала до надобности и спрятала в надежном месте.
Я стоял, прислонившись к солнечным часам, и портил своим присутствием идиллический пейзаж розария, когда метрах в пятнадцати от меня из густой листвы выпрыгнули три маленькие фигурки и совершенно беззвучно понеслись по лужайке. Девочки двигались треугольником: впереди – самая старшая и высокая, две другие по флангам. На дальней стороне лужайки плотно росли высокие дубы, но этой троице деревья не мешали: стройные фигурки проходили сквозь стволы, будто они были из воздуха. Когда добрались до стены, отделявшей территорию больницы Стенджера от Колдфольского леса, старшая девочка, на вид лет тринадцати (точнее, ей исполнилось тринадцать на момент смерти), остановилась и посмотрела на меня. Затем откинула назад пепельные волосы и помахала. Я помахал в ответ, и девочка прошла сквозь стену вслед за подругами.
Итак, я снова встретился с призраками девочек, которых в конце сороковых убил настоящий Чарльз Стенджер. Впоследствии он (естественно, недобровольно) отправился в Бродмур,[10]10
Бродмур – психиатрическая лечебница строгого режима для лиц, признанных виновными, но невменяемыми.
[Закрыть] где провел остаток дней и завещал свою недвижимость учреждению, ныне носящему его имя. Шестьдесят лет призраки девочек были прикованы к старым коттеджам, словно щенки к будке. В принципе многие призраки накрепко связаны с конкретным местом, которым чаще всего оказывается место смерти или гибели, но по жуткой иронии этим девочкам предстояло общаться с невменяемыми преступниками до скончания веков, ну, как минимум, пока не закроется больница. Однако примерно год назад я устроил им небольшой концерт: прямо в больничном парке сыграл пару куплетов шотландской национальной песенки, намеренно оборвав ее посредине. В результате девочки не изгонялись с территории больницы, но могли добровольно ее покидать. С тех пор я неоднократно слышал, что юные призраки появлялись и в развлекательном комплексе «Трокадеро», и в Шэдуэлле на воспетой Уилфредом Оуэном лестнице, однако в качестве опорного пункта они до сих пор использовали больницу Стенджера. Наверное, привыкли: по прошествии шестидесяти лет она стала им родным домом. Я все ждал, что они переберутся в другое место: должно же быть что-то лучше этого оказавшегося столь негостеприимным мира. Тем не менее на неизбежный шаг девочки пока не решались.
Гуляя по парку, я в конце концов оказался у противоположной стороны здания, где трава уступала место асфальтовому пятачку автостоянки. Перевалило за полночь, так что машин было раз-два, и обчелся: личный транспорт сотрудников и старенький «форд-мондео» Пен. Пол стоял, прислонившись к машине «скорой помощи», наслаждался одиночеством и курил тонкую, сильно пахнущую сигариллу. Виду него – хоть в гроб ложись.
– Как дела? – остановившись, спросил я.
Медбрат выпустил струйку сизого дыма и покачал головой.
– Мать твою, а как они могут быть после такой потасовки? – сердито отозвался он. – Моя старуха просит найти работу поспокойнее, и, черт подери, она права! Зачем мне все это? Спина болит, как после десяти раундов с Майком Тайсоном, левый глаз не открывается. У Карен сотрясение, а бедняга Рафаэль снова вляпался по самое некуда…
Удивительно, Пол беспокоится о Рафи после всего, что сотворил злобный гость в теле Дитко. Боже, ну и душа скрывается за шкафообразной наружностью!
– Я рад, что ты до сих пор не уволился! – с чувством сказал я. – Сегодня ты спас мне жизнь, спасибо огромное!
– Всегда пожалуйста!
– А вот твой босс – полный козел.
– Верно подмечено.
Я тоже встал у машины, но против ветра, чтобы не заниматься пассивным курением.
– С Рафи будет все в порядке, ну, то есть не хуже, чем сегодня.
Медбрат изумленно вскинул брови.
– Лицо исцарапано, два пальца сломаны, – перечислял он. – Челюсть, вероятно, тоже, а те штуки на груди похожи на волдыри, будто под ребрами бушует пламя.
– Но ты же знаешь, что я прав: пальцы к утру срастутся, равно как и челюсть, если я вообще ее сломал, а ожоги небось уже прошли… Уверен, на груди не осталось и следа. У Рафи сильный иммунитет – наверное, все дело в отличном питании и физических нагрузках.
Во взгляде Пола сквозило легкое подозрение: не на него ли направлены мои плосковатые шуточки? Он сокрушенно покачал головой: вероятно, в моем лице не было ни тени насмешки.
– Кастор, твоя девушка – высший класс, – сделав глубокую затяжку, проговорил Пол. – Настоящая леди, но за Рафаэля сражалась до конца. Даже доктора Уэбба не испугалась. – Медбрат осклабился. – Ее пыл и искренность – самое лучшее, что я увидел за этот ужасный вечер.
– Да, такую, как Пен, во всем мире не сыскать. Однако она не моя девушка. То есть мы просто друзья. – Воспоминания разбуженными по весне муравьями полезли из заброшенных тайников памяти. Пришлось загонять их обратно. – Пен… Пен и Рафи одно время… встречались. Когда мы вместе учились в университете, у них был… – Я замялся, подбирая слово, которое точно передавало бы суть отношений между Пен и Рафи. Похоже, такого просто нет. – У них был роман, – сбивчиво закончил я. – Но недолго. Рафи слыл настоящим донжуаном.
Несколько секунд мы стояли молча.
– Он был моим лучшим другом, – объявил я, понимая, насколько странно и неестественно звучат слова. – И лучшим другом Пен, как до начала конфетно-букетного периода, так и после его окончания. Рафи нравился всем. Знал бы ты его, он и тебе бы понравился.
– Знал бы я его? – с болью в голосе переспросил Пол.
– Ну, ты понимаешь, о чем я.
– Да, – признал медбрат, – пожалуй. Давно хочу спросить… Кто живет в его теле?
– Демон Асмодей. Силищи неимоверной… Он в специальной литературе описывается.
– В специальной литературе? – удивился Пол. – Что это за литература такая? «Ланцет»?[11]11
«Ланцет» – еженедельный журнал для медицинских работников; издается в Лондоне.
[Закрыть] «Сайентифик американ»?[12]12
«Сайентифик америкэн» – ежемесячный научно-популярный журнал; основан в 1845 г.; выходит в Нью-Йорке.
[Закрыть]
– Не совсем. Я имел в виду книги, написанные занудами-натурфилософами пятьсот лет назад. Гримуары, пособия по черной магии. Так или иначе, в них Асмодея ставят на самую вершину дьявольской иерархии. С таким лучше не связываться… А вот Рафи решился. Пару лет назад он попробовал вызвать Асмодея. По-моему, хотел сыграть в Фауста: получить древние запретные знания из первоисточника, точнее, купить у поставщика. Но вышло иначе: каким-то образом Асмодей вселился в него и начал жечь изнутри.
Сухие, банальные слова разбередили целый ворох разрозненных воспоминаний – эпизодов отпечатавшейся в сознании ночи. Благодаря особенностям моей умственной деятельности в памяти большей частью остались звуки. Резкое неглубокое дыхание Рафи, удлиняющиеся паузы между вдохами, хриплый скрежещущий смех, словно кровь бурлящий из черной пустоты, которую я видел в разверстом рту Дитко. Бесконечное бормотание и шипение кипящей воды: мы посадили Рафи в ванну со льдом, потому что отдельные участки его кожи из багрово-красных стали черными. Однако через минуту лед растаял, а вода запузырилась, словно варево в ведьмином котле.
– Ты все это видел? – спросил Пол с определенным, как бы помягче выразиться, скептицизмом.
Увы, им страдают не только копы: большинство людей проводят границы, которые нельзя переступать, и сдвинуть их потом ой как непросто.
– Среди ночи позвонила его подружка. Рафи звал меня по имени, и голос вроде был его, а не того незваного гостя. Поэтому девушка взяла его дневник и на последних страницах нашла мой номер. Когда я к ним приехал, казалось, уже поздно и ничего не получится. Но я все равно попробовал…
– Что именно попробовал?
– Сыграть мелодию.
Пол кивнул. Однажды, угощая его пивом, я рассказал, чем зарабатываю на жизнь и как именно это делаю.
– Видишь ли, – неохотно продолжал я, – мне-то казалось, в теле Рафи живет человеческий дух. Призрак. С демонами на тот момент сталкиваться не приходилось. Поэтому, вслушиваясь, я искал именно человеческий дух, а когда нашел, начал изгонять при помощи музыки. Затем, минут через десять, до меня вдруг дошло, что на крючок попался дух Рафи. Я выселял его из его же собственного тела, заканчивал то, что начал Асмодей. Я попытался уничтожить результат собственных усилий. Примерно в середине мелодии сменил тональность и заиграл противоположное тому, что подсказывали инстинкты, в надежде закрепить дух в теле. У меня вроде даже получалось…
– Вроде даже?
Я уныло кивнул.
– Угу, вроде даже. Я сложил Рафи воедино, но параллельно припаял к нему Асмодея, что, естественно, в планы не входило. С тех пор они теснятся в одном теле. Именно поэтому в большинстве случаев Асмодей меня не трогает: если надеется освободиться, рано или поздно я ему понадоблюсь. Он в курсе и просто ждет, когда я соображу, как это сделать. – Я нахмурился, коснувшись пальцами синяков на плече. – Не знаю, что сегодня на него нашло. Асмодей ведь понял, кто перед ним, но в кои веки ему было на это плевать. Наоборот, он с удовольствием испробовал на мне свою силу, будто не ожидал, что такая возможность вообще представится.
Повисла тишина. Чувствовалось: мой рассказ кажется Полу ерундой, несмотря на то, что он видел своими глазами. Впрочем, я тоже посчитал бы его нелепицей, если бы не пережил на собственном опыте и если бы впоследствии на собственном же опыте не пережил куда более страшные события. О подобном философы стараются даже не думать.
Наконец медбрат открыл рот, чтобы что-то сказать, но помешал стук высоких каблуков о мокрый асфальт. Пен вышла из тени больничного здания и направилась к нам. Поймав мой вопросительный взгляд, она выжала слабую улыбку.
– Он спит, как дитя.
– Отлично! Практика подсказывает, что Рафи проснется ближе к завтрашнему полудню. Чем активнее Асмодей, тем больше устает Рафи, так что самое разумное – позволить ему как следует выспаться.
Пен кивнула, но по лицу было видно, что она не верит в мою сказку под названием «Время лечит любые раны».
– Раньше он никогда себя так не вел. Асмодей злобный, жестокий и слегка ненормальный, но это… – не договорив, она озадаченно пожала плечами.
Пен не ошибалась. На моей памяти приступ дикой ярости случался впервые, и я не понимал, что он мог дать Асмодею. В прошлом сам демон утверждал, дескать, избрал тактику выжидания, зная, что рано или поздно я исправлю собственную ошибку и освобожу их с Рафи друг от друга. Сегодня казалось, у него кончилось терпение и то, что заменяет демонам здравый смысл.
Хотелось выдать что-нибудь ободряющее, но помешал Пол. Медбрат бросил недокуренную сигариллу, раздавил носком туфли, а затем потянулся, как в спортивном зале перед разминкой.
– Ладно, ребята, мне пора прощаться. Дежурство заканчивается в два часа ночи, так что хватит прохлаждаться. Мой вам совет – отправляйтесь спать. У вас обоих очень усталый вид. – Коротко кивнув, Пол зашагал к заданию больницы.
– Еще раз спасибо, – проговорил я вслед его быстро удаляющейся спине.
– Не за что. Я пришлю счет.
– По-моему, он совершенно прав, – повернувшись к Пен, сказал я. – Если, конечно, тебе не хочется цыпленка-виндалу. Гастрономическую экзотику Ист-Финчли можно отведать буквально в паре шагов от нашего дома.
Пен покачала головой.
– У меня встреча, – объявила она. – С Диланом.
С Диланом? Ах да, с Диланом Форстером, доктором Айболитом, совсем про него забыл! Честно говоря, приступы амнезии случаются каждый раз, когда Пен про него рассказывает. Вообще-то я давно отказался от мысли дать вторую жизнь нашим с ней, хм, отношениям, но при мысли, что Пен встречается с кем-то другим, становится немного не по себе. Она ведь вершина треугольника, который образует вместе со мной и Рафи. Знаю, знаю, я рассуждаю как эгоист, и ненавижу себя за то, что не радуюсь ее попыткам наладить личную жизнь! Поэтому когда Пен упоминает своего нового бой-френда – страстного, богатого, разъезжающего на «лексусе», изучающего обряды друидов и вечно козыряющего медицинским дипломом, – я старательно изображаю радость и энтузиазм.
– Да? Отличная идея! – воскликнул я. – Желаю приятно провести время и хоть немного развеяться!
– По-моему, ничего особенного Дилан не планирует. По телефону сказал: мол, день сложился ужасно, и он хочет меня увидеть, дабы обрести душевное равновесие. Я объяснила, что еду к Рафи, и он предложил встретиться позднее.
Порывисто обняв меня, Пен села за руль.
– Давай подвезу! – предложила она, не закрывая дверцу, чтобы мы могли разговаривать.
Я на секунду задумался. Поджилки до сих пор тряслись от ужаса, охватившего меня, когда увидел медсестру, безвольной куклой распростертую на полу камеры Рафи. Пожалуй, сейчас лучше побыть на свежем воздухе и одному.
– Спасибо, но мне хочется пройтись, – покачал головой я.
– Тогда до завтра. – Пен захлопнула дверцу и покатила прочь. «Мондео» слегка раскачивался: машина старая, вот подвеска и разболталась.
Итак, в моем распоряжении целая ночь. Bay!
* * *
Одной прогулки оказалось мало. Следующие несколько часов я старательно боролся с тревогой и волнением в барах и ночных питейных заведениях от Финчли до Кингз-Кросс и дальше. По середине пути, опрокинув пятый или шестой виски со льдом в какой-то псевдоирландской дыре на Кентиш-таун-роуд, я понял, что внутренний дискомфорт никак не связан с произошедшим в больнице Стенджера. В воздухе витало нечто, над сонным, ничего не подозревающим городом нависла гора эктоплазменных шлаков, которая грозила вот-вот сорваться вниз.
Домой я вернулся в четвертом часу. Пен живет на Терн-пайк-лейн в огромном особняке неизвестного стиля, построенном в девяностых годах девятнадцатого века. Он выглядит чересчур массивным даже для высокого викторианства и стоит на склоне холма, так что подвальные комнаты Пен с заднего фасада оказываются над землей и выходят прямо в сад. Прежде чем войти, я по привычке взглянул на окна: гори в них свет, я бы раздавил с Пен бутылочку или как минимум пару стаканов. Увы, в доме было тихо и темно. Пен, наверное, осталась в Пиннере у своего Айболита – еще один признак того, что она совсем потеряла голову. Ведь дом на Терн-пайк-лейн нечто большее, чем место, где лежат ее вещи. Это храм ее индивидуальной религии, оплот силы, пещера, где она верховная жрица и проживающая по месту службы гадалка-прорицательница.
Я снимаю комнату под самой крышей, на приличном расстоянии от матушки-земли, что идеально соответствует моему образу жизни. В дополнение ко всему званым и незваным гостям приходится взбираться по нескольким пролетам крутой лестницы, и я заранее узнаю об их визите.
Я быстро скинул одежду и, едва упав на кровать, уснул.
Не знаю, как Рафи, а вот я пропустил воскресное утро почти полностью. Глаза открылись ближе к обеду, когда яркие солнечные лучи, подобно маньяку с бензопилой, прорезались в брешь между занавесками. Распухший язык не слушался, а похмелье казалось скорее психоэмоциональным, чем физическим. Или даже анимистическим: страдало не тело, а дух. Как бороться с таким состоянием? Каким клином вышибить впившийся в сознание клин?
Пен до сих не вернулась, так что я позавтракал в одиночестве на озаренной солнцем кухне, испытывая слабое ощущение нереальности. Непроглядный мрак ночи дышал предчувствием беды. То, что тягостное ожидание окончилось ничем, вызывало невыносимую досаду, будто реальность ставила под сомнение мои интуитивные способности.
Однако, если над Лондоном все-таки висело подобие дамоклова меча, сей предмет наверняка был как следует прикреплен и соответствовал стандартам безопасности, утвержденным Европейским союзом. Я целый день рыскал по дому, словно страдающий геморроем отшельник, ожидая, когда вернется вчерашнее чувство безысходности. Но оно не вернулось, и никакая катастрофа не грянула. От нечего делать я сел смотреть доисторические серии «Фолти-Тауэрз»,[13]13
«Фолти-Тауэрз» – многосерийная телекомедия о повседневной жизни персонала и постояльцев гостиницы на юго-западе Англии; транслировалась по Би-би-си в 1975 и 1979 годах, впоследствии неоднократно повторялась.
[Закрыть] которые показывали по кабельному телевидению, вот только постоянно забывал смеяться.
Пен вернулась в начале пятого и нашла меня в подвале. Я кормил свежей бараньей печенью двух ее воронов – Артура и Эдгара. Она растрогалась чуть ли не до слез.
– Право же, Фикс, не стоило затрудняться! – воскликнула она, сжимая мне руку (зря, совершенно зря: я весь перепачкался в липкой крови и слизи). – Они могут и поголодать. Но все равно, спасибо!
– Я боюсь с ними ссориться: вдруг с новым видом корма меня спутают, – проворчал я. – Чертовы гарпии скоро вымахают до размера стервятников!
Пен выглядела усталой и не слишком довольной – обычно после свиданий с Айболитом она порхает как на крыльях, так что я был заботлив, внимателен и немного любопытен.
– Ну, как все прошло? – спросил я, многозначительно поднимая брови.
– Нормально. – Пен пожала плечами и слабо улыбнулась. – Да… нормально.
Я ждал подробностей, но Пен, встретив мой взгляд, несколько секунд молчала, а потом снова пожала плечами.
– У Дилана не было сил. Смена получилась тяжелой: пришлось доделывать работу за коллегами. Сегодня ему вообще не следовало появляться в больнице, но он поехал. Всего на часок. Сказал, что не до конца уверен в докторе, который после него заступил на дежурство, и хочет увидеть пациентов. Так что я прошлась по Камден-маркету, а потом мы встретились и вместе пообедали.
– Рафи навещала?
– Да, мы поехали сразу после ресторана, но он спал.
– Я же говорил! Проснется – будет как новенький.
Пен мрачно кивнула, но тут же просияла, очевидно, обрадованная какой-то новой мыслью.
– Дилан сказал, что может выписать лекарство, которое ослабит Асмодея и снизит его активность. Он хочет встретиться с доктором Уэббом, чтобы тот позволил провести кое-какие анализы.
Я удивленно приподнял бровь.
– Попробовать стоит, – отозвался я. – Но ты вроде говорила, что Дилан – костолом.
– Скорее костоправ, то есть остеопат, – неодобрительно глядя на меня, поправила Пен. – Но в ординатуре он изучал эндокринологию.
Когда я вошел в маленькую ванную вымыть окровавленные руки, Пен двинулась следом. Нет, только не очередная лекция о бесконечных достоинствах Дилана! Увы, в последнее время эта тема стала любимым коньком Пен, так что слушать пришлось.
– Дилан такой милый, – начала она. – Казалось бы, он должен препятствовать моим поездкам к Рафи, учитывая… ну, учитывая наш студенческий роман. Но Дилан хочет, чтобы я была счастлива.
– Пока он не передумал, проси чистый бланк рецепта с подписью и печатью! – предложил я.
Пен треснула меня по плечу, но я воспринял этот удар, как подобает мужчине.
Я на собственном опыте убедился: любое саркастическое замечание о докторе Айболите карается суровым наказанием. В какой-то мере странно, что Пен с ним встречается: она не стремится к материальным благам, а богатство воспринимает скорее как признак душевного заболевания, чем как жизненную цель. Однако достаток, успешность и серебристо-дымчатый «лексус» Дилана уравновешиваются тем, что он оват, то есть относится к низшей, но очень почетной степени ордена друидов и готовится стать жрецом. Они и познакомились на празднике солнцестояния, на каком-то обдуваемом семью ветрами холме в Пембрукшире. Для Пен в язычестве не существует ни ступеней, ни иерархии, тем не менее ее покорило, что молодой обеспеченный доктор тянется к духовной правде и переживает не только о технике замаха при ударе по теннисному мячу. А еще он понял суть проблемы с Рафи, что у многих откровенно не получалось.
Другими словами, этот Айболит чуть ли не святой. Хорошо, что мы с ним не встречались: если противоположности притягиваются, Дилан и я влюбились бы друг в друга с первого взгляда, оставив бедную Пен не у дел.
– Слушай, а ты не испытываешь разъедающий душу страх, который ничем конкретным не объясняется?
При определенных обстоятельствах такой вопрос показался бы странным, но Пен знала: из моих уст это то же самое, как если бы доктор спрашивал, когда она в последний раз ела. Вопрос емкий, да и формулировка прозвучала не совсем обычно, поэтому Пен задумалась.
– Нет, – наконец сказала она, – только обычные разъедающие душу страхи, причина которых мне хорошо известна. Фикс, а в чем проблема?
Насухо вытерев руки, я вернулся в гостиную. Артур щелкал клювом и хлопал крыльями – таким способом он просил добавки, но, увы, угощение кончилось. Я держался от него подальше: вдруг не поверит на слово и решит обыскать? Пен застыла в дверях и, сложив на груди руки, оглядывала меня с явным беспокойством.
– Не знаю, – признал я, – на частоте Смерть-FM какие-то помехи, хотя, возможно, и ничего особенного. Ты же знаешь, как это бывает…
Одного взгляда на лицо Пен хватило, чтобы догадаться: моя подруга не прочь сменить тему.
– Звонил Грамбас, – объявила она. – На твое имя доставили какой-то сверток. Тебя не было, поэтому Грамбас запер его в подсобке.
Я поморщился. Тащиться в Харлсден в понедельник с утра пораньше совершенно не хотелось. С другой стороны, там находится мой офис. Учитывая величину долга за комнату, Пен имеет полное право конфисковать обе мои почки и продать в Гонконг, поэтому она справедливо хочет, чтобы я проводил на службе побольше времени.
Тем не менее Пен сжалилась над моей меланхолией и, как обычно, жалость воплотилась в конкретные действия. Свалив на пол все газеты, журналы, невскрытые письма и подставки под горячее, она расчистила стол и достала карты Таро.
– Пен, – я уже раскаивался, что завел этот разговор, – тебе ведь известно, я картам не верю.
– Свежий взгляд и непредвзятое мнение никогда не помешают.
– Чей взгляд? Чье мнение мы выясним? Пен, эти кусочки ламинированного картона не знают ровным счетом ничего о том, что творится в мире. Да и откуда? Откуда они должны получать сведения?
– Фикс, Таро не просто карты. В них ты, я, а еще Weltgeist, или мировой дух.
Я скривился и махнул рукой: замолчи, мол. Мировой дух, ну конечно! Вселенной управляет некое сознание, и мы, его любимые дети, ежедневно получаем доказательства этой любви: голод, чуму, наводнения. В карты Таро я не верю по той же причине, что и в религию: страхи и надежды простых людей выпирают из так называемых чудес, как ребра из страдающей костным шпатом кобылы. Моя вселенная живет по другим законам, а единственные духи, что в ней обитают, – те, с которыми я работаю.
Пен велела перетасовать колоду. Так и подмывало вытащить Смерть и тайком сунуть на самый верх, однако моя подруга ненавидит подобные фокусы, поэтому я решил не жульничать.
Пен разложила пять карт по схеме трискеле:[14]14
Трискеле – древний символ, представляющий собой три линии, исходящие из одного центра.
[Закрыть] три по углам треугольника, в центре которого – две карты крест-накрест. Обычно она раскладывает «Кельтский крест» из десяти карт, но, зная мое отношение к гаданию, постаралась максимально сократить процесс.
Она открыла лежащий в середине крест: сперва верхнюю карту, потом нижнюю. Ими оказались перевернутый туз жезлов и Повешенный. Пен сощурилась и покачала головой, удивленная и немного встревоженная такой комбинацией.
– Как странно, – проговорила она.
– Высокий темноволосый незнакомец? – предположил я.
– Фикс, не говори ерунды. Просто сочетание этих карт обозначает… Обозначает именно то, что ты говорил: духовную энергию, причем отрицательную, в латентном состоянии. Она как бы заблокирована… Заморожена… Временно заперта.
Я промолчал. Впрочем, Пен никаких комментариев не ждала. Следующей она открыла левую нижнюю карту или корень трискеле. Это был паж мечей и снова перевернутый.
– Послание, – объяснила Пен, – какие-то новости. В принципе пажи всех мастей означают открытие, прояснение. Но раз он перевернут, то думаю… думаю, проблема разрешится не так, как нужно. Фикс, если кто-нибудь попросит у тебя помощи, действуй осторожно, не спеши.
Правой нижней картой или бутоном трискеле оказалась старуха Смерть, как известно, имеющая совершенно иное значение. Пен начала рассказывать о вечном движении и переменах, но я показал «хорош!» жестом, который часто используют в студиях режиссеры и их помощники.
– Паж мечей и Смерть – тоже плохая комбинация, – продолжала Пен, упрямо сопротивляясь моему невербальному террору. – Про осторожность можешь забыть: ты поскользнешься и упадешь лицом в грязь. Но, подожди, это еще только бутон, а не цветок.
Цветок находился на самой вершине треугольника. Пен перевернула карту, и мы увидели Правосудие. Глядя на чаши весов, я всегда вспоминал Гамлета: «Если принимать каждого по заслугам, то кто избежит кнута?»[15]15
У. Шекспир, «Гамлет», акт II, сцена 2, пер. Т. Щепкиной-Куперник.
[Закрыть] Правосудие мне не нужно: скорее, я хочу умаслить обвинение.
Пен многозначительно на меня взглянула, но я покачал головой. Увы, истцам последнее слово не предоставляют, и мой жест не удостоили вниманием.
– В конце концов ситуация стабилизируется, – объявила она. – Плохо ли, хорошо ли, но действия приведут к последствиям, к которым по идее и должны привести.
– Так плохо это или хорошо? – уточнил я.
– Узнаем в свое время.
– Господи, как же я ненавижу этих картонных уродцев!
Закончив общение с мировым духом, Пен достала виски.
Ну, хоть в чем-то наши мнения совпадают!
