Текст книги "Порочный круг"

Автор книги: Майк Кэри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

– Да, слышал.

– Невиновному бояться нечего. Иди порадуй меня!

Я пошел к Баскиат, стоявшей практически в центре зала и в центре защитного покрытия. Детектив-сержант буквально впилась в меня взглядом. Хм, а она весьма недурна: очевидно, красоту ни формой, ни профессионально строгой прической не испортишь. А я, так же очевидно, ей не понравился… Опустив глаза, я неожиданно понял, что ступаю по трупам, точнее, по нумерованным пластиковым ярлычкам, обозначающим местонахождение убитых. Один, два, три… Похоже, кто-то очень спешил и особо не церемонился.

Когда поравнялся с Баскиат, она ткнула себе под ноги. Под защитным покрытием скрывалась окружность метра полтора диаметром, начерченная мягким зернистым мелком. Внутри еще одна, а в кольце между ними были аккуратно выведены слова

VERHIEL SERAGON IRDE SABAOTH REDOCTIN.

В малый круг вписали пентаграмму, пятиконечную звезду, использующуюся в некоторых видах черной магии, потому что она, предположительно, объединяет четыре материальных стихии с единой главенствующей над ними силой духа. Невинные девочки-готы охотно покупают украшения с подобной символикой, но это так, баловство.

Каждый из сегментов круга между углами пентаграммы заполнен причудливыми письменами, греческими буквами, но стилизованными, с большим количеством дополнительных завитков.

Еще я заметил поразительную особенность: на эту пентаграмму наверняка ушло много времени и сил, а вот сохранить ее явно не старались. Длинный узкий след от удара, расщепившего половицу, прорезал один из сегментов круга, а от центра к противоположному краю, скрыв часть пентаграммы, растеклось что-то бурое.

На самой звезде тоже лежал пластиковый ярлычок, красный, с четкой белой единицей.

«Кое-кто не замкнул круг…»

– Это случилось субботней ночью, – из-за моей спины проговорила Баскиат. – Ориентировочно между восемью вечера и тремя утра. Здесь было довольно людно: на переднем дворе обнаружили следы шин, ног, характерные царапины и потертости. По предварительным подсчетам, на территории «Дома друзей» находилось около двадцати человек. Так же известно, что пришли они не случайно. Некоторые жили в доме довольно продолжительное время. Вон там, в дальних комнатах, – детектив-сержант показала во тьму, – мы нашли шесть спальных мешков, переносную уборную, запасы консервов и десяток черных пакетов с бытовыми отходами. Другими словами, вырисовывается первая группа, так называемые смотрители дома, которые поддерживали порядок и отгоняли любопытствующих. Помимо нее есть более многочисленная группа номер два, присоединившаяся к первой только ради субботней вечеринки.

Опустившись на одно колено, Баскиат обвела окружность пальчиком с аккуратнейшим маникюром.

– Что это была за вечеринка, догадаться нетрудно. Перед вами так называемый магический круг Парацельса, явно взятый из «Оккультной философии». Здесь занимались некромантией, черной магией, даже… – Изящные пальчики повисли над бурым пятном в центре. – Даже жертву принесли.

Детектив-сержант поднялась.

– Тут начинается самое интересное, – объявила она спокойным, чуть ли не равнодушным голосом и кивнула на часть зала, которую я еще не видел: на одну из ниш, не освещенную светом фонарей и, как следствие, погруженную во мрак. – Незваный гость. Он появился с этой стороны, либо все время находился в зале и выжидал подходящий момент. Там есть заколоченное окно, но кто-то отодрал доску и прислонил к стене. Гость действовал так тихо, что никто не услышал, или же собравшиеся нараспев повторяли заклинание, и потому не услышали… В общем, ему удалось приблизиться совершенно незамеченным. Ни один человек не обернулся – это мы знаем точно, потому что стоявших здесь, здесь и здесь – объясняя, Баскиат поморщилась, якобы оттого, что пришлось рыться в памяти, хотя бурые пятна под нумерованными ярлычками четко отмечали нужные места, – расстреляли в спину.

Повернувшись, детектив-сержант смерила меня оценивающим взглядом, а потом кивнула на противоположный конец зала:

– Остальные, хм, чернокнижники, бросились бежать, но не от стрелка, а по направлению к нему. У них оружия не имелось, по крайней мере стреляли лишь из одного ствола. Именно об этом свидетельствуют все найденные нами пули: их выпустили из штурмовой винтовки «тавор» израильского производства. Ее можно использовать и как автомат, и как полуавтомат, но, насколько мне известно, магазин вмещает лишь тридцать патронов. Только это не важно: наш стрелок впустую их не тратил и не промахивался.

Не обрывая лекцию ни на секунду, Баскиат прошла мимо, вынуждая меня следовать за ней. Моральное подавление и запугивание при помощи фактов, цифр и невербальных средств – стандартный коповский прием. Я, конечно, слушал, но где-то в глубине сознания прокручивал страшный вопрос, причем делал это практически в такт с огненной пульсацией висков и затылка: что – или кто – находился – в центре – круга?

– Перезарядить винтовку он стопроцентно не успевал, – продолжала Баскиат тоном, каким учитель математики велит: «Определите величину угла».

При невозмутимо-спокойном голосе на лице появилось если не волнение, то по крайней мере оживление. Понятно, свою работу она любит. А вдруг… вдруг для молодой амбициозной девушки подобное дело – шанс совершить карьерный прорыв?

– Как минимум шесть патронов стрелок израсходовал, так сказать, на эффектный выход. Если он явился с полной обоймой, значит, после первого этапа осталось около двадцати патронов. Организуй чернокнижники контратаку, что они, собственно, и сделали, ему бы не поздоровилось. Можно было, переключившись в автоматический режим, выстрелить очередью и рассеять толпу, но времени катастрофически не хватало, и опять-таки, уцелевшие после первого залпа бросились бы на него, и вскоре отбиваться пришлось бы голыми руками.

Баскиат разглядывала пол, словно именно там под защитным покрытием скрывалась хроника страшной бойни.

– Вероятно, стрелок думал, чернокнижники бросятся врассыпную. Или удивился, что они не поняли его намерений. Сам он точно не испугался, потому как вот, даже сделал навстречу им один, два, три шага. – Баскиат показала на потертость между двумя пластиковыми ярлычками. – Вон там он остановился. А потом устроил нечто странное.

– Выстрелил в пол, – проговорил я.

В горле пересохло, и голос стал похож на воронье карканье.

Детектив-сержант с любопытством на меня посмотрела.

– Да, именно, – сказала она, кивком подтверждая мою правоту. – Так он и поступил. Мистер Кастор, объясните, зачем?

Пришлось уклончиво пожать плечами. Ответ я, конечно, знал, но еще надеялся, что ошибаюсь.

– В качестве предупреждения?

– После того, как стрелял людям в спину? Не думаю.

Ладно, какого черта! Раз она так настойчиво дергает за язык…

– Круг, – устало проговорил я, – он пробил дыру в круге.

– Вот я и интересуюсь почему, – не унималась Баскиат. – А вам причина известна?

– Полагаю, да, – ответил я, как можно спокойнее встречая ее взгляд. – Но, может, для начала объяснить, зачем я здесь? Очень хотелось бы выяснить!

Челюсть Баскиат напряглась так, что на секунду прорисовались все мышцы лица и шеи.

– Удивительно, что вы спросили. – В голосе ясно слышались злость и презрение. – Вы же один из регулярных информаторов детектив-сержанта Колдвуда, по крайней мере он так утверждает. Он ведь частенько использует вас в подобных ситуациях, верно? Вы объясняете, где умер интересующий его человек, когда, при каких обстоятельствах и чем занимается после смерти.

– Ага, – кивнул я. – Ну так как, детектив, проведем спиритический сеанс?

– Только не сейчас, мистер Кастор, давайте с этим повременим. Сейчас мне нужен ответ. Откуда вам известно, что Эбби Торрингтон мертва?

Вот, вот оно! Под ложечкой образовалась сосущая воронка, сейчас Баскиат заполнит ее и разрешит мои сомнения.

– Я специалист по изгнанию нечисти.

– Значит, «ни одна из малых птиц не упадет на землю без воли Отца вашего?» – ехидно осведомилась она, не зная, что дословно повторяет вопрос, заданный мной Гвиллему. – Вы следите за всеми умершими? Тогда как дела у моего дедушки? Во время последнего спиритического сеанса он был в порядке, но вдруг у вас есть новости?

Съежившись под свирепым взглядом, я лихорадочно подбирал ответ, но тут подошел детектив-констебль Филдс и, даже не взглянув на меня, протянул Баскиат записку. Расправив листочек, детектив-сержант пробежала ее глазами и, коротко кивнув, вернула. Филдс поспешно ретировался.

– Два дня назад ко мне в офис явились мужчина и женщина, – начал я, когда Баскиат снова удостоила меня вниманием. – Представились родителями Эбби и попросили ее найти.

– В смысле найти тело? – В голосе детектива звучал скептицизм.

– Нет, ее призрак.

Похоже, такой вариант нравился Баскиат ничуть не больше, но прежде чем она смогла ответить, я поднял руки в знак капитуляции.

– Сержант, скажите, это Эбби Торрингтон умерла в центре круга?

– Да, – холодно ответила Баскиат, – свихнувшиеся ублюдки, возомнившие себя магами и ведьмами, вонзили ей нож прямо в сердце. – Она подошла ко мне вплотную, поэтому следующую фразу слышал только я: – Тело девочки сейчас в морге, и, не сомневайтесь, мы под микроскопом его изучим. Если окажется, что вы, Кастор, участвовали в этом убийстве, ничто на свете не помешает мне оторвать вам яйца. Пока истекаете кровью, как раз успею зачитать ваши права.

Сосущая воронка заполнилась, но, вопреки моим ожиданиям, не печалью о маленькой Эбби, безжалостно заколотой сатанистами, а праведным гневом.

– Позвольте мне исследовать место преступления, – попросил я, сдерживая целую лавину других, более выразительных слов, которые буквально рвались на свободу.

– Друг мой, вы бредите! – качая головой, прорычала Баскиат. – Боюсь, я с самого начала не совсем верно обрисовала ситуацию… Так или иначе, вы здесь в качестве подозреваемого. Я попросила Колдвуда вас привезти, надеясь: вы расколетесь и сэкономите нам силы и время. Этого не произошло, значит, придется работать с уликами. Вас не тащат в участок и не допрашивают с пристрастием лишь благодаря поручительству Колдвуда. Нет, даже не так: потому что вы числитесь у него официальным информатором-консультантом, что обязывает меня оформить внутренний запрос, прежде чем велю Филдсу намотать на кулак ваши кишки.

– Значит, грязную работу за вас делает Филдс? Какая жалость! А я-то надеялся на индивидуальный подход…

Баскиат уже отвернулась, явно собравшись уйти. Молниеносный поворот на сто восемьдесят градусов – и она ударила меня по виску. Истощенный морально и физически, я едва держался на ногах, а тут потерял равновесие и растянулся на полу. Из одного конца зала донесся восхищенный свист, из другого – торопливые шаги. С трудом разлепив веки, я увидел над собой Гари Колдвуда.

– Мистер Кастор поскользнулся на защитном покрытии, – объяснила Баскиат.

– Да, я заметил. По-моему, сейчас он уже к нему привык и больше не упадет.

– Ну, если не станет далеко от меня отходить, можно не беспокоиться, – пообещала Баскиат и склонилась к моему уху. – Филдса я использую только на подготовительном этапе. Детали всегда дорабатываю сама.

Она ушла, а Колдвуд помог мне вернуться в вертикальное положение, ну, или максимально близкое к нему.

– Пошли, отведу на свежий воздух, – прошептал он.

Из зала – в фойе – на улицу. Прислонившись к кирпичной стене, я почувствовал, как перед глазами все кружится.

– Насчет детей у нее бзик. Каждый случай надругательства над ребенком через себя пропускает! Помню, в Кингстоне мы занимались одним педофилом: он успел отмотать срок за изнасилование мальчика, а потом снова взялся за старое. Так вот, во время допроса, который проводила Баскиат, он в собственном доме упал с лестницы, сломал руку и повредил позвоночник, да так, что вряд ли оправится. Баскиат обвинила его в нападении: мол, педик бросился на нее, а потом слетел по ступенькам, когда она применила какой-то дзюдоистский захват. Шито белыми нитками, но кого это волнует?

Я ничего не ответил. Все случившееся я тоже пропускал через себя, но ведь это еще не повод брызгать слюной и давать мстительные клятвы в присутствии служащего полиции! У них для своих одна мораль, для остальных – другая.

– Фикс, найди себе адвоката, – безнадежным голосом посоветовал Колдвуд. – Кого-нибудь поопытнее. Рано или поздно тебя вызовут на официальный допрос, возможно, даже арестуют, а какой-нибудь зеленый юнец даже на ровном месте дров наломает.

– От-твезите м-меня д-домой, – заплетающимся языком попросил я.

Критически меня оглядев, Колдвуд повернулся к одному из дежуривших у двери копов: тот якобы и не думал нас подслушивать!

– Отвезите его домой, – велел он.

– Есть, сэр!

– И запишите номер машины, которую он водит. Так, для информации…

Не пожелав спокойной ночи, Колдвуд вернулся в дом. Наверное, решил, что слишком избаловал меня добротой.

13

Не помню, снились мне в ту ночь сны или нет. В забытье я провалился, словно в свинцовый саркофаг, а потом еще и крышка захлопнулась. В нем было холодно, как в могиле, но, к счастью, тихо.

Увы, на определенном этапе кто-то выломал стенки у саркофага: сквозь сомкнутые веки начал просачиваться свет – сначала слабый, но потом тоненькие лучики превратились в ломики, вбивающиеся в меня, поворачивающие навстречу дню, с которым я не желал иметь ничего общего. Затем послышался стук, словно невидимые резцы долбили трещины и щели, что образовались в моем сознании.

Я пытался отвернуться и от света, и от назойливого шума, но они, как говорится, атаковали по всем фронтам. Малейшее движение причиняло боль: сведенные судорогой мышцы рыдали и стонали.

Глаза, словно склеенные кремниевым герметикой, не сразу, но разлепились. Так, я в машине, машине Мэтта, вон сосновый освежитель висит над головой, словно ветка омелы на Рождество. Какого черта мне в ней понадобилось? Помню, припарковался у дома Пен, затем Колдвуд с дружками напали из засады и силой увезли в Хендон, но ведь потом меня должны были под конвоем доставить к Пен… Нет, детали явно не вяжутся… К концу путешествия лихорадка бушевала вовсю, значит, я от слабости не сориентировался и, решив, что домой еще нужно ехать, сел в машину и заснул за рулем. Ну и слава богу, потому как, выберись я на дорогу, проснулся бы сейчас в каком-нибудь морге и наличном опыте узнал, как живется бестелесным духам.

Снова послышался стук, на этот раз громче и откуда-то сзади. С огромным трудом я развернул корпус сначала на девяносто градусов, потом еще не девяносто. Главное, не крутить головой: судя по ощущениям, она вот-вот оторвется. За машиной стояла Пен и смотрела на меня с тревогой и удивлением.

Разблокировав дверцу, я выбрался из салона и чуть не потерял равновесие. Очень вовремя подскочившая Пен поймала меня и удержала в вертикальном положении.

– Спасибо, – пробормотал я. – Признаться, чувствую себя не очень.

От «свежести» моего дыхания бедная Пен поморщилась. М-м-м, во рту у меня такой мерзкий привкус, что ей оставалось только посочувствовать.

– Фикс, – начата она с упреком, но куда мягче обычного, – ты пил?

Подобный вопрос был вполне оправдания пытался закрыть машину и не мог попасть в замочную скважину. Пен взяла у меня ключи и заблокировала двери простым нажатием кнопки на брелке.

– Нет, – сказал я, – то есть не больше обычного. Проблема в другом: возможно, я подхватил какой-то вирус.

Пен повела меня к двери.

– Что ты сделал с машиной? – обеспокоенно спросила она. – Кстати, чья она?

– Машина? – тупо переспросил я. Мозг стал подобен вялым, расслабленным пальцам, которые никак не желают сжиматься в кулак. Потом в памяти всплыл «неловкий» вираж внедорожника на Хаммерсмитской эстакаде. – Ах да… Это сделал не я, а католики-оборотни.

К двери вели всего пять ступенек, но почему-то на этот раз они оказались особенно неприступными, а на верхней едва не дошло до мини-катастрофы. Я потерял равновесие, и Пен пришлось буквально втолкнуть меня в холл, иначе хлопнулся бы на пятую точку и слетел вниз.

– Вызываю врача, – объявила Пен после того, как втащила меня в гостиную и без особых церемоний швырнула на диван.

– Думаю, мне нужно просто отлежаться. Вчерашний день получился ужасным. Сначала очутился в захваченном торговом центре, а потом, буквально с порога, копы потащили меня на место преступления. Хотели, чтобы в расследовании помог.

– Боже, Фикс! – Теперь в глазах Пен читался откровенный испуг. – В чем тебя подозревают?

– В убийстве. – Уставившись в пол, я попытался стереть из памяти островок запекшейся крови и аккуратный пластиковый ярлычок, похожий на номерки, что выдают в гардеробе, которым отметили место, где умерла Эбби Торрингтон. – Они думают, я убил человека.

Повисла тишина, а потом, словно дневной свет, расползлась и заполнила всю комнату. Голова закружилась, и яркий слепящий поток чуть не унес меня обратно в бессознательное состояние. Нет, нельзя, впереди еще столько дел! Я боролся со слабостью до тех пор, пока перед глазами не проступили очертания гостиной. По-моему, беззвучное противостояние длилось совсем недолго, но, когда я наконец поднял голову, Пен уже не было.

В субботу, точнее, в субботу вечером произошло нечто: событие, очертания которого едва просматривались во множестве различных затронутых им предметов и факторов. В субботу Стивена и Мелани Торрингтон избили, а потом застрелили в их собственном доме. Супруги не сопротивлялись и не пытались спастись, они просто погибли. Чуть позже то же самое произошло с Эбби: она стала жертвенным агнцем на сатанинской вечеринке. После того как девочку закололи, в Дом друзей проник посторонний и оборвал жуткое мероприятие выстрелом штурмовой винтовки, причем целился не в сатанистов, по крайней мере после эффектного появления, а в магический круг, где лежало тело Эбби. Посторонний – Деннис Пис? При таких обстоятельствах он захватил дух девочки, если, конечно, дух вообще у него? А если захватил, чем это следует считать: похищением или спасением?

Тем временем за пять километров от Дома друзей, неподалеку от тюрьмы «Уормвуд скрабз», церковь святого Михаила была захвачена силой, которая отравила сознание чуть ли не всех присутствовавших на той дурацкой службе. Отравила и превратила в убийственные стрелы, рассекавшие Лондон, как струны – перезревший сыр.

В ту ночь случилось что-то еще. Какую-то деталь я явно упустил.

Из холла послышался голос Пен, негромкий, но очень настойчивый. Звучал только ее голос, и, обернувшись, я сквозь раскрытые двери гостиной увидел, как она в полном одиночестве стоит у основания лестницы и без умолку тараторит. Естественно, она говорила по сотовому, но в тот момент мне показалось, что рядом с ней должна стоять призрачная фигура, молчаливая и невидимая человеческому глазу. Пен будто отчитывалась перед небесным посланником: вокруг ее головы возник сияющий нимб. Нет, это просто солнце лилось сквозь световой люк над входной дверью. Видимо, ночь сменил прекрасный весенний день. Что же, пора, давно пора! Но если бы солнце знало, какое дерьмо освещает, стало бы посылать к нам свои лучи?

Пен вернулась в гостиную и склонилась надо мной; в ее глазах читались сомнение и нерешительность.

– Фикс, мне нужно идти, – объявила она. – Сегодня Рафи встречается с психиатром для предварительной экспертизы. Не хочу оставлять его одного! Я позвонила Дилану и попросила на тебя взглянуть, но он занят и подъехать не сможет, пришлет кого-то из знакомых. Только… только не исчезай, пока он не придет, ладно?

– Угу, – буркнул я, – мне все равно никуда не надо. Не беспокойся, я справлюсь!

– Ладно, – наклонившись, Пен обняла меня порывисто и неловко, – выздоравливай. Передам Рафи от тебя привет.

Когда она выпрямилась, сознание молнией пронзила мысль, пытаясь найти и зацепиться за более или менее здоровый нейрон. Пен о чем-то говорила, но звон в ушах не давал разобрать ни слова.

Что-то с Пен? Или с Рафи? Мне следовало находиться рядом с ним! Вообще-то однажды я уже находился рядом с ним… В этом-то и беда! Оттуда все его страдания.

Хлопнувшая дверь вырвала из полудремы. Я хотел подняться, но не смог, пытался открыть рот, чтобы сказать: «Еду с тобой», но Пен уже не было. Конечно, вот почему дверь хлопнула: она ушла.

Нет, дело вряд ли в этом… С Пен все в порядке, она к Рафи поехала, а Асмодей… Большая его часть где-то в другом месте. Так в чем проблема? Почему кажется: я не сделал нечто важное, поэтому должен исправить упущение сейчас же, не откладывая ни на секунду? А если уж на душе неспокойно, почему я до сих пор сижу, развалившись на диване? Почему рассматриваю пол, опустив голову, будто она налита свинцом?

На этот раз мне удалось принять вертикальное положение, хотя пол кренился, как при сильной качке, и ежесекундно норовил сбить с ног. Разыскивая ключи от «хонды», я ощупал карманы. Хм, их нет. Неужели в машине оставил? А где сама машина? Я должен кого-то увидеть… Джулиет! Я должен увидеть Джулиет и объяснить, где субботним вечером можно найти Рафи.

Нужно выйти в холл… А дальше куда? Вероятно, направо или налево, потому что других направлений не существует. Хотя нет… Вниз. Я забыл про вниз… К черту глупые предрассудки: внизу здорово, разок попробуешь – и встать фактически невозможно.

Распластав руки, словно Христос на распятье, я лежал на застланных ковром ступеньках: головой к поручню, ногами к стене. У пыльного ковра уже не было узора: солнечные лучи нивелировали его до ровного бледно-золотистого цвета. Пах он плесенью и чуть-чуть полынью, по-моему, не самое удачное сочетание. Разве я собирался идти наверх? Нет, не помню… Значит, нужно выпрямиться, наклониться назад и… Я кубарем скатился вниз по ступенькам. Вот, в критические моменты следует проявлять решительность, иначе просто затопчут.

Лежа на спине в узком коридорчике, я увидел, как открылась входная дверь, и, вероятно, ступая по потолку, ко мне приблизилась пара новеньких черных ботинок. Мужской голос произнес какое-то короткое слово: «Черт»? «Корт»? «Торт»? Затем в поле моего зрения появилось огромное лицо, будто луна, взошедшая в разгаре дня. Славное лицо, но, увы, незнакомое.

– Что-нибудь болит? – спросили губы, и лишь через секунду до меня медленной волной донесся звук.

Я чуть заметно покачал головой.

– Может, какая-то часть тела не двигается?

Подобный вопрос наверняка бы рассмешил, если бы я помнил, как нужно смеяться. В тот момент не двигалась ни одна часть тела. Пожалуй, только пальцы, и то лишь ценой огромных усилий.

Затем началось неприличное ощупывание: незнакомец трогал щеки и шею, оттягивал веки, чтобы заглянуть в глаза, а под занавес раскрыл рот, пытаясь осветить горло фонариком, причем не специальным, медицинским, а либо полуметровым «Мэг-лайтом», который Пен хранит под раковиной, либо чем-то не более подходящим.

– Пошел в задницу! – сказал я или только попробовал и, вероятно, не смог, потому что круглолицый парень вел себя как ни в чем не бывало. Он куда-то ушел, затем вернулся, затем еще раз ушел… В конце концов он положил свою сумку на пол и сел рядом со мной.

– Свежие повреждения есть? В смысле, раны, недавно полученные раны?

На общение доктора и пациента обычно распространяется медицинская тайна, значит, говорить можно.

Увы, зубы стиснулись так крепко, что никак не желали разжиматься. «Сейчас, сейчас выдам связное предложение», – думал я, но зубы на блеф не поддавались, и ничего не вышло. Мне удалось лишь чуть заметно скоситься в сторону левого плеча. Намек слабейший, но доктор догадался. Распахнув на груди тренч, он расстегнул верхние пуговицы рубашки, оттянул ее вниз, увидел рану и коротко кивнул.

– У вас инфекция. Придется…

Да неужели? У голоса появилось свистящее эхо, как у струн дешевой гитары, и он превратился в трепещущую на ветру ленту. Малейшее дуновение посылает импульс от одного конца к другому – похоже на взмах хлыста в режиме замедленной съемки. Достигнув противоположного конца ленты, звуковой сигнал растворился в тишине.

* * *

Когда я очнулся, во рту было сухо и саднило так, словно отделочных гвоздей наглотался. Попробовал заговорить, но к лицу прижималось что-то холодное и влажное. Высунув язык, я слизнул несколько капель. Боль немного ослабла, а вместе с ней ослабло и сознание…

Следующим, на что откликнулось сознание, стал марш «Полковник Боги», который кто-то исполнял с помощью автомобильного клаксона. Какую песенку пели под него в тридцать девятом? «У Гитлера всего одно яйцо?» Интересно, откуда взялась эта история? Кто-то заглядывал фюреру в штаны и проверял?

Тут изо всех дыр хлынули воспоминания, и я сел резко, как ужаленный. Хм, я в своей комнате, в постели, окно открыто, а за окном – вот ужас! – сгущаются сумерки!

– Черт! – прохрипел я. – Черт, черт, черт!

Откинув одеяло, я попутно обнаружил: вместо одежды тело покрыто липким потом. За время сна температура спала, и сейчас, несмотря на слабость, голова казалась удивительно свежей. Достаточно свежей, чтобы вспомнить… что-то. Незадолго до отключки некое удивительное открытие проступило из глубин работающего с жуткими перебоями сознания и буквально ослепило важностью. Ослепило, но в памяти не сохранилось.

Джулиет. Оно как-то связано с Джулиет и ее планами на сегодняшний вечер. По неизвестной причине возникло предчувствие, нет, твердая уверенность, что ей не следует засылать свой дух в каменную толщу церкви святого Михаила. Почему, я объяснить не мог, но знал: мне необходимо там быть и остановить суккуба.

Одежда, сложенная аккуратной стопкой, обнаружилась на стоящем у двери комоде, а тренч висел на спинке стула. Сотовый я нашел в нагрудном кармане, но когда попробовал включить, выяснилось, что он разрядился. Пожалуй, мое позднее знакомство с высокими технологиями и активную нелюбовь к ним стоит отнести к вредным факторам профессиональной деятельности… А где ключи от машины? Все карманы вывернул, и никакого результата!

Одежду я натянул в том же порядке, в каком она лежала. Страшно хотелось под теплый душ, только времени катастрофически не хватало. Когда спускался по ступенькам, ноги почти не дрожали, ну, может, самую малость.

Телефон находился на кухне, равно как и невысокий коренастый тип с порядочного размера пивным брюшком. Восседая за столом, он листал древний номер «Космо», но стоило мне появиться, захлопнул журнал и поднялся. На нем был коричневый, слегка потертый пиджак из вельвета; очки в стиле Национальной федерации здоровья совершенно не сочетались с типом лица: не обыгрывали, а лишь привлекали внимание к невыразительным чертам и одутловатой, покрытой оспинами коже. Макушка облысела, зато вокруг ушей топорщились пучки жестких волос, словно чахлая трава, цепляющаяся за каменистую насыпь.

Я коротко кивнул, однако заводить светскую беседу не было ни времени, ни желания, поэтому молча прошел к вмонтированному в стену телефону. Коротышка смотрел, как я набираю номер.

– Ну, вам получше? – осведомился он, и я уловил легкий шотландский акцент.

– Немного, – отозвался я. – Вы извините меня на секунду?

Раздалось, наверное, гудков двадцать, а в приюте все не брали трубку. Я уже решил отсоединиться, когда, наконец, услышал щелчок.

– Алло! Эмма у телефона. Кто говорит? – Голос девчоночий, а манера общаться глупо-церемонная, так говорят дети, бездумно копирующие родителей.

– Моя фамилия Кастор. Можно Джулиет. Она на месте?

На другом конце провода взволнованно зашептались.

– Ее нет. Если хотите, оставьте сообщение.

– Спасибо. Попросите ее мне перезвонить, – велел я, но тут же передумал: меня ведь дома не будет. – Сообщение следующее: «Не ходи в церковь. Объясню при встрече».

– Так и передам, – пискнула Эмма.

Повесив трубку, я обернулся, желая принести запоздалую благодарность молча наблюдавшему за мной коротышке.

– Не знаю, что вы со мной сотворили, но это помогло. Большое спасибо.

Доктор весьма великодушно пожал плечами: он ведь меня спас, а я поначалу держался очень холодно. Я должен был идти по делам, но для начала – расставить все точки над i.

– Ну и какую заразу я подхватил?

– Думаю, Clostridium tetani, – ответил он.

– Clostridium?

– Опасная разновидность столбняка. Напрасно вы прививки не сделали! Скажите, в последнее время с оборотнями сталкиваться не приходилось?

Я на секунду замялся, а потом кивнул.

– Да, а что?

– Значит, я не ошибся. – Коротышка-доктор почесал подбородок с таким видом, будто втайне надеялся еще раз меня осмотреть, а потом написать монографию для журнала «Ланцет». – Подобный случай встречался мне лишь однажды и поразил настолько, что я решил покопаться в литературе. Рану на вашем плече нанесли либо чем-то вроде шипа, либо метательной звездочкой. Метнул ее не кто иной, как loup-garou, причем сначала он облизал лезвие: как следует смочил его в слюне. Читали, наверное, шпионские романы? В машину главного героя нередко ставят жучки, ну или его туфли макают во что-нибудь пахучее, дабы потом идти по следу. Так вот, здесь замысел тот же, лишь с поправкой на отказ от использования химии и высоких технологий. Оборотни чуют феромоны, содержащиеся в их собственной слюне. По данным одного исследования, чуют за многие километры. Другими словами, вас они могли выследить буквально через полгорода, а заодно наградить целым букетом инфекций от бешенства до ВИЧ. В общем, полагаю, вы отделались легким испугом.

Да, этим объяснялось многое… Вероятно, страхи и опасения отразились на моем лице, потому что коротышка бросился успокаивать:

– Не волнуйтесь, я вколол вам суточную дозу ванкомицина, который очистит организм от инфекции, а рану на плече обработал раствором бетадина; он уничтожит последние следы феромонов, и об этом можно тоже не беспокоиться. Естественно, через некоторое время стоит сделать анализ крови, чтобы исключить заболевания с длинным инкубационным периодом, но, думаю, все будет в порядке.

Меня куда больше волновал уже причиненный вред. Вот, значит, как По с Цукером отыскали меня на борту «Темзского коллектива», затем на Кенсингтон-Черч-стрит и, наконец, на Хаммерсмитекой эстакаде! Я целых два дня таскал этих ублюдков на хвосте… К счастью, большую часть того времени я гонялся за собственным хвостом, и максимум, что они получили за свои старания, – это головокружение.

– Спасибо, – снова пролепетал я, – огромное спасибо!

– Не за что, – махнул рукой коротышка. – Я просто друга выручил.

– Доктора Форстера?

– Да, именно! Он бы и сам пришел, да времени в обрез…

Тут настроение у коротышки сильно изменилось, голос зазвучал осторожно и неуверенно:

– Та девочка… Могу я ей чем-нибудь помочь? В смысле, профессионально, как врач?

Вопрос застал меня врасплох.

– К-какая девочка?