Текст книги "Помело для лысой красавицы"

Автор книги: Маша Стрельцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Да какая с вас, наркош, натура? – сплюнул он. – Одни кости торчат, я на мазь от синяков после тебя потрачу больше. Давай заходи.

Он провел меня по коридору, уставленному коробками в маленькую полутемную каморку.

– Раздевайся, и ложись, – кивнул он мне на продавленный топчан.

– Да ничего, я постою, – жестко ответила я.

Мужик подобрался, сощурил глаза и спросил:

– Ты че, наркоша, охренела таким тоном разговаривать?

– Базар фильтруй, – в тон ему ответила я. – Я те не наркоша, так со мной разговаривать. Мне от тебя информация нужна, и расходимся по-хорошему.

– Да ты что? – захохотал он. – А по-плохому ты меня, значит, замочишь?

– Ржать перестань, сядь и поговорим, – велела я. – Не бойся, я не из ментовки.

Мужику стало от моих слов совсем весело.

– Дура ты набитая, – сказал он, отсмеявшись. – Ментовка тут вся куплена, куда ж ты, цыпочка, залезла – то на свою голову? Сейчас я для начала тебя трахну, а там подумаем с ребятишками что с тобой делать.

И я с тоской поняла, какая я и в самом деле дура. Что я против этого мужика? Да он меня в два счета заломает. И никто не узнает, где могилка моя, я даже никому не сказала что в Екатеринград еду. Даже Сане.

– В окошко выгляни, – посоветовала я ему, храбрясь.

– И что я там увижу? Наряд ОМОНа? – мужик смотрел на меня с наглой уверенностью.

– БМВ ты там увидишь, и трех парней в ней, – спокойно ответила я. Стекла у меня наглухо затонированы, не побежит ведь он проверять. – Неужто ты решил, что я одна к вам в логово пойду?

– Те чё ваще надо? – снова завелся он, глазки его при этом беспокойно забегали.

– Мне надо всего лишь информацию. Совсем не по вашему бизнесу. Так что смысла твоих угроз я вообще не понимаю.

– И с какой стати я тебе чего-то должен говорить?

– Ты мне скажи лучше – десять лет назад ты тут работал?

– Хе! Да десять лет назад наша лавочка на Багулевского стояла, мы сюда пару лет всего как переехали, вспомнила бабка когда молодой была!

– Отлично, – спокойно ответила. – Я тебе показываю фотографию девушки, десять лет назад она тут тусовалась, а ты мне про нее рассказываешь. Я тебе за это сто баксов даю – и мы мирно разбегаемся.

Я выложила перед ним распечатанный лист с фотографиями Ларисы и рядом – сто долларов. Зеленая бумажка исчезла вмиг, а на фото он взглянул мельком и тут же сказал:

– Девку вроде припоминаю, но вот как зовут – хоть убей, не помню. Много их тогда, мокрощелок, тут бегало.

– Имя мне без надобности, – обрадовалась я. – Ты мне скажи, чего она тут делала.

– Эта сюда за звездой нашей, Олежкой, бегала. Ну покалывалась конечно, как без этого. Предки у нее вроде упакованные были, всегда при бабках девка была.

– Что за звезда Олежка? – немедленно уцепилась я.

– Да группа у них образовалась, «Бродячий пес», Олежка там лидером был. Вон плакатик висит, – ткнул он в стенку справа.

Я подошла поближе. На листе бумаги с постными лицами стояло трое парней, в руках у каждого было по гитаре. Парень в центре я так понимаю и был искомым Олежкой. Ничего конечно пацанчик, для тех кому нравятся хрупкие юноши с крысиными мордочками. И плюс блондин. Я никогда не доверяла блондинам.

– И что, они встречаются до сих пор наверно? – небрежно спросила я.

– Чё? – удивился мужик. – Да я эту девку чё и запомнил – Олежка тогда от нее стрелялся по всем углам, уж сильно она его достала, совсем прохода не давала. Он ее трахнул пару раз, а она и обрадовалась. Потом правда ему братва раскатала про девичью психологию, и он ее знакомую трахнул, это ему и помогло. Девка тут долго не появлялась, потом пришла, еле на ногах стоит, вся в фингалах, а туда же – драться к нему полезла. Ну мы их разняли, и больше я ее и не видел.

– Совсем? – пала я духом.

– Совсем, – пожал он плечами.

– А подруг-друзей вы не вспомните ее? – спросила я уж совсем безнадежно.

– Какие подруги? – нахмурился он. – Тут какие бабы были – все из-за Олежки перегрызлись.

– Послушай, а тут народ из старожилов есть? – сказала я, отчаянно цепляясь за последнюю ниточку. – Поговорить бы с кем.

– Какой тебе народ? – хмуро сплюнул он под ноги. – Закрыто, один я тут, типа сторож.

– У вас же написано что с восьми открыто!

– Правильно, с восьми вечера до пяти утра, неужто неясно? Только тебе тут шляться нечего, у нас народ болтать не любит. Да и из стареньких я тут последний остался. Так что – сама понимаешь…

Последняя ниточка со звоном лопнула.

Путь мой обратно был безрадостен. «Вот тебе и удача», – думала я, едва следя из – за размышлений за дорогой. Куда теперь, а?

Зазвонил телефон.

Я взглянула на экранчик – там весело помаргивала фотография моей собственной двери с кривой надписью мелом, навеянной мультиками про Тома и Джерри – « HOME, Sweet Home!»

Ленка!

Я тут же поднесла трубку к уху, с безумной надеждой, что вот она, ниточка.

– Алло! – почти прокричала я.

– Эт я, Ленка, – сказала она.

– Да уж поняла, – с досадой перебила я ее. – Кто-то позвонил по объявлению?

– По объявлению? – слегка удивилась она, но тут же поправилась. – Я уж и забыла про него, молчит телефона! Я чего звоню – тут Денис тебя домогается.

– Блин, – застонала я. – Поставь телефон его в черный список, и дело с концом!

– Да я не умею, да и нехорошо это как-то, – заявила Ленка. – Парень со всей душой, я тут поговорила с ним…

– Я тебе объясню как занести номер в черный список, – перебила я ее.

– Ну и что? – хмыкнула она. – Он вообще-то сказал что сейчас приедет и будет тебя под дверью ждать. Чего делать?

– Гони в шею! – рявкнула я.

– Он что, тебя обидел?

– Да не, – опомнилась я. – Он хороший парень, только его внимание ко мне абсолютно не нужно и вообще, у меня парень есть.

– То есть гнать? – уточнила Ленка.

– Гнать, – вздохнула я. Жалко Дэна, ни за что ни про что такое отношение. Однако что делать – такое надо обламывать сразу же. Или не обламывать совсем.

– Ну смотри, – сказала Ленка. – Тебе еще какая-то тетка звонила, Оксаной звать, я ее на сотовый отослала.

– А, Оксана? Не сказала, чего хотела?

– Да вроде прийти хотела, – ответила подружка.

– Ну если придет – ее пускать без разговоров, она мне родней мамы!

– Ладно. Сама-то когда будешь?

– Саму до утра не жди, – улыбаясь, сказала я. Ночь я проведу у Сашки – однозначно!

– Тогда пока, не кашляй, – улыбнулась в трубку Ленка и отсоединилась.

А я продолжила размышлять.

Насчет самой Лоры все не увязывалось в стройный ряд. Практически все люди отзываются о ней как о хорошей девочке. Даже Цербериха – баба Маша упоминала что она была скромной и доброй. Причем скромность не мешала ей после университета спешить на работу в гостиницу, раздвигать ноги перед заезжими мужиками.

Единственные факты, которые увязались между собой, были следующие. Как Марина говорила, Лорка начала ярко краситься и бегать в «Таракан», – тут ежу понятно – Олег. Ему она хотела понравиться, ради него все это было. Потому и в один прекрасный момент, разочаровавшись в своем принце она умылась и заплела косы.

Ну а с деньгами, выкачиваемыми из Марины, и вовсе просто. Девочка в период тусовки в «Таракане» подсела на наркоту, а это дорогое удовольствие.

Ну и где же мне ее искать теперь, а?

В тоскливых размышлениях я доехала до своего города, и тут мне позвонила Оксана.

– Здравствуй, Мария, – озабоченно сказала она.

– Здравствуй, Оксаночка, – обрадовалась я ее звонку. – Ты там как?

– Да вот к тебе собралась, лекарство отвозить, звоню, а там у тебя девица какая-то трубку берет.

– Ага, Ленка это, подружка моя.

– Говорит что тебя дома днями – ночами нет, все носишься где-то. Как успехи-то?

И я с огромным стыдом поняла, что спрашивает она про кольцо. И что она думает, будто я все бросив его добываю.

– Я работаю, Оксан, над этим, – мучимая раскаянием, пробормотала я.

Оксана помолчала, после чего сказала.

– Мария, мне его завтра надо. Если не достанешь его, то мне просто не жить.

И такая тоска была в ее голосе, что я поняла – не врет.

– Оксана, утром оно будет у тебя. Слово ведьмы, – твердо ответила я.

И осеклась.

Ибо не могла я давать таких клятв.

Слово Ведьмы – суровая печать, не позволяющая болтунам направо-налево раздавать обещания. Невыполненная клятва, скрепленная Словом лишала человека не только чести, но и Силы, передавая ее обманутой стороне. Только вот свою Силу, дарующую непереносимую боль, я бы не пожелала никому.

Но только слов – не воробей.

И клятву я дала.

Не выполню – и завтра моей глючной, вызывающей адскую боль Силы у меня не будет. Завтра Оксана с утра пожелает себе, умываясь, удачи, уронит искорку этой Силы в воду, и она ее просто убьет. Она же уже стара, моя Оксаночка. Здоровье не то…

Оксана же, не заметив подвоха в моих словах, обрадовалась.

– Ох, Марьюшка, ты просто камень с души мне сняла! Не буду тогда мешаться, побегу тебе лекарство завезу. Ты его пьешь, не забываешь?

– Дай тебе Бог здоровья за доброту тебе! – с чувством сказала я, донельзя растроганная. И – мне показалось или действительно? – но крошечная искорка сорвалась с мизинца и ее унесло в приоткрытое окно вверх. В небеса.

После разговора с Оксаной я прикинула по времени и позвонила Вишневскому.

– Привет, – обрадовался он.

– Привет, – улыбнулась безотчетно я. – Я часа через два-два с половиной я в городе буду, встретимся?

– Дорогу ко мне помнишь?

– Конечно, – еще б не помнить! Он через два дома от дяди Мони жил!

– Ну тогда жду.

– Скажи хорошее, – вдруг потребовала я, улыбаясь до ушей. Мне просто не хотелось с ним прощаться на самом деле.

– Ты хорошая, – в тон ответил он.

– А еще? – капризно надулась я.

– Мне с тобой хорошо. А что ты хочешь услышать? – голос его был ласков, словно солнышко в весенний день, и я с секунду боролась с собой.

Я хотела чтобы он мне сказал «Я тебя люблю».

– Ладно, до встречи, – буркнула я и положила трубку.

«Это просто эгоистичные комплексы ребенка, которого не долюбили в детстве. Вследствие этого теперь у тебя возникает желание нравиться парням, чтобы они своим восхищением компенсировали тебе дефицит тепла. Однако не следует забывать …», – вещал внутренний голос в моей голове.

«Заткнись, а», – с досадой сказала я ему и стала получше следить да дорогой – я уже была близка к городу и трафик стал гораздо оживленнее.

«Юпитер, ты сердишься… », – коротко хохотнул голос на прощание.

А я с тоской думала о том, что мне абсолютно не хочется выманивать у Вишневского кольцо. Я не знала как я это сделаю, но сердце холодело от дурного предчувствия, что ему это не понравится.

В городе я заехала в маленький ресторанчик выпить кофе – желудок противно сжало, и я только сейчас вспомнила, что я себя, бедную, целый день не кормила. Между тем на город уже опустился вечер и в ресторанчике на столиках горели свечки, поставленные на пузатые бутылки.

– Кофе со сливками, и в нормальную кружку, а не в наперсток, – продиктовала я официантке. – И пирожных пару штучек не забудьте.

Народу было немного, в зале не зажигали люстры, и пламя свечей да косые полоски света из приоткрытых дверей выхватывали из сумрака фигурки официантов, гостей, рисуя причудливые тени.

Зажглась еще одна свечка, осветив на мгновение фигуру парня со спины, и сердце дало сбой. Парень же переставил подсвечник на край рояля и откинул крышку. Я с первых же нот угадала мелодию. «Лунная соната». Квинтэссенция нежности и печали. Когда ничего поправить нельзя, но и разлюбить – свыше сил.

Я не отрываясь глядела на руки музыканта, порхавшие над клавишами – неспешно, любовно оглаживающие их. Загорелые, темные кисти на фоне ослепительно белых манжет, выглядывающих из—под смокинга.

На темную челку, падавшую вниз.

На чеканный, медальный профиль, полускрытый сумраком.

– Димочка, – непроизвольно прошептала я.

Я ловила каждое движение, боясь вздохнуть и прогнать наваждение. Я синхронно наклоняла голову вслед за ним, любуясь и запрещая себе неверить. Сказки – они случаются. И он встанет, подойдет ко мне и обнимет, – сильно – сильно, словно пытаясь два кусочка пластилина слепить в один. И я скажу : «Любимый, где тебя так долго носило?» А он…

Музыкант закончил сонату и потянулся к нотам, лежащим сбоку. И свеча на одно долгое мгновение высветило его лицо.

Не Димкино.

Наваждение кончилось…

Мой отрешенный взгляд заметил кофе с пирожными около меня (и когда успели принести?), я встала, положила на стол деньги и пошла к выходу. Я шла, кое – как удерживая пелену слез в глазах, не дать им пролиться на людях.

 
На двух недостижимых полюсах…
 

«Димочка…», – беззвучно плакала я.

 
расселись черный дрозд и белый аист —
 

Любимый…

 
Мы встретимся с тобой на небесах!
 

Больше у меня не было сомнений. Не было ни страха, ни упрека в моем сердце. Следовало поскорее закончить с делами.

Я села в машину и долго тупо смотрела на вечерний город за окном, пытаясь успокоиться. Потом смахнула слезы и поехала в студию ногтей, чтобы сделать себе потрясающий прозрачный маникюр со стразами и росписью. Я собиралась таким нехитрым приемом привлечь внимание Вишневского к украшающему правую руку кольцу. Мне не было его жалко больше. Мне неважно было, что он потом подумает.

Жить – это так утомительно.

Я хотела покоя.

Вечного покоя.

Я допускала мысль, что там, за гранью, не будет Димки. Однако я точно знала, что там не будет и проблем, навалившихся на меня. Мне двадцать восемь, совсем немного по сути, я еще маленькая и глупая, и не мне играть в эти взрослые игры. И я хотела одного – воткнуть совочек в песочницу завершающим жестом, и уйти от нее подальше.

Играйте дальше сами.

А я безумно устала жить.

– Где была? – тоном ревнивого мужа спросил Вишневский с порога, хмуро глядя из-под очков.

– Дела, – спокойно ответила я.

Он дал мне снять сапожки и куртку, после чего обнял и попытался поцеловать. Я едва заметно поморщилась.

– Ты чего? – слегка отодвинулся Вишневский и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Я устала и хочу есть, – спокойно солгала я. Кстати не так уж и солгала. Но в любом случае я не желала его нежностей. Я желала от него только кольцо. Я хотела скорее закончить со всем этим и убраться к Димочке.

– Тогда беги в спальню, а я сейчас туда поесть принесу, хорошо?

«Надо же, позаботился!», – хмуро подумала я.

«Лучше бы кольцо отдал по-хорошему», – поддакнул голос.

– Ладно, – сказала я вслух.

В спальне я стащила с себя джинсы, блузку и натянула первую попавшуюся рубашку Вишневского. Получился этакий мини – халатик. После чего осмотрела комнату. Нет, тут кольцо он держать бы не стал. Хотя кто его знает, этот парень явно со странностями. На всякий случай я заглянула в прикроватные тумбочки, забитые журналами с голыми красотками, вытащила их, быстренько сложила аккуратной стопочкой и засунула обратно. Если что – скажу что убраться решила, пусть обрадуется, что я такая хозяйственная.

Кольца под журналами не было.

Я конечно не надеялась на успех, но, черт возьми, от такого лоха как Вишневский вполне можно ожидать, что он сунет кольцо под подушку.

Потемкин вон бриллианты в кармане халата носил вперемежку с семечками – так что это национальный обычай.

И я с чистой совестью перетряхнула кровать, сунулась в гардероб и мгновенно провернула операцию «Уборка» и там. Пусто.

Тогда я пошла в соседнюю комнату и остановилась в растерянности. Я с ужасом осматривала книжные стеллажи, занимавшие всю стену. Если бы я хотела в этом доме что – то спрятать – я бы не колеблясь засунула это за книги. Их было неисчислимое множество, и стояли они, плотно пригнанные друг к другу. Вишневский не поймет, если я начну их вытаскивать, протирать и ставить обратно, тут отмазка «Уборка» не прокатит.

Ну что ж, по-хорошему не вышло.

Я решительно повернулась и пошла на кухню.

– Классно смотришься в моей рубашке, – одобрил Вишневский. Он, оказывается, старательно делал бутерброды с сыром, чего еще от него ждать? Не утку же по—пекински.

Я налила в кружки чай, цапнула бутербродик и принялась рассеянно его жевать, держа мизинцем пластики сыра, так и норовившие соскользнуть и брякнуться на пол.

– О чем задумалась? – спросил Саня.

Я посмотрела на него, такого лохматенького, очкастенького и простодушного, и на мгновение меня кольнула совесть.

«Цыц», – холодно велела я ей, дожевала бутерброд и спросила:

– Знаешь, ты меня в ту ночь у меня дома здорово заинтриговал.

– Да? И чем? – обрадовался Саня, видимо услышав кодовое слово «ночь». В его глазах тут же отобразились все ассоциации, связанные с этим.

– Помнишь ты меня про кольцо спрашивал? – спокойно опустила я его с небес на землю, беря следующий бутербродик. – Я хочу посмотреть на него.

В Санином взгляде мелькнуло нечто, что я не смогла понять. Наверно, разочарование. Извини, детка, твои сексуальные таланты меня интересуют сейчас в последнюю очередь.

– Какое кольцо? – переспросил он. Я взглянула ему прямо в глаза и слегка усмехнулась. Он отлично знал про какое именно кольцо я говорю.

– Аналог вот этого, – предъявила я правую руку.

– Красивые руки, – сказал он, глядя на нее.

– Ты уже говорил, – улыбнулась я краешками губ.

– Давай я тебе еще чаю налью, – схватил он мою кружку и отвернулся к чайнику.

Мне это переставало нравиться. Почему он вдруг закрылся???

Я получила свою кружку назад и спросила, небрежно глядя в глаза:

– Так что, Сань, насчет колечка – то? Уж очень хочется посмотреть на него.

– Точно хочется? – не опуская глаз, серьезно спросил он.

– К чему вопросы? – пожала я плечами.

– Хорошо, пошли, – спокойно кивнул он и поднялся из-за стола.

Я тут же бросила свой бутерброд и пошла за ним.

Он привел меня в библиотеку. Молча подошел к массивному столу, открыл верхний ящик и, порывшись, достал колечко.

– Смотри, – протянул он его мне.

Я офигела.

Так просто?

Не сейф, не банковская ячейка – просто ящик стола? Даже никакой коробочки, просто валяется там – и все!

В этот момент я окончательно уверилась в том, что Вишневский – лох непуганый, каких поискать. Таких как он в Красную Книгу надо заносить и охранять законом от таких как я. А ведь я – самый безобидный экземпляр из семейства хищников, завтракающих такими вот Вишневскими.

Отойдя от потрясения, я поднесла колечко к глазам и в очередной раз поразилась – выглядело оно абсолютно идентичным моему кольцу.

«Меняешь кольца – и привет», – жарко задышал в спину внутренний голос.

Если бы все так просто…

Одно кольцо – просто украшение. Второе – магический артефакт. Оксана не дура, да и я не собираюсь ей такой подлостью на ее доброту отплатить. Она одна меня пожалела…

– Тут еще сертификаты на кольцо, – вырвал меня из размышлений Вишневский и шлепнул об стол прозрачной папочкой с бумажными листами внутри. – На арабском, русском и на английском.

– Да не, зачем они мне, – медленно сказала я, оглаживая пальчиками кольцо Клеопатры. – У меня дома такие же лежат.

Последнюю реплику я брякнула, вовремя вспомнив о рассказанной сказке насчет моего кольца Вишневскому.

– Одень его, – сказал Саня.

– Не стоит, – тут же положила я кольцо на стол и придвинула к нему. Если во мне еще бродят остатки Силы, переданной Книгой, она опознает артефакт на пальце и тут же начнет его инсталляцию в систему, прописывая в регистр. И кольцо начнет сливаться с моей Силой, активизируя ее – и усиливая. Если я ту, предыдущую боль непонятно как пережила – усиленная даже в два раза меня убьет.

Вишневский взял мою ладошку и приложил своё кольцо к моему.

– Похожи, правда? – прошептала я.

– Ага, – усмехнулся он и я словно в замедленной съемке увидела, как он, улыбаясь, надевает кольцо на мой мизинец. Вернее, он это сделал мгновенно, но мой ужас позволил мне вычленить каждое его движение, и я видела, как серебряный кружочек летит вдоль моего пальца, стремясь к основанию. К соприкосновению с кожей – всем ободком, без зазоров. И тогда моя Сила вскочит, как заслышавшая чужие шаги цепная собака.

– Ты что, дурак? – неестественно тонко завизжала я, выдергивая руку в последний момент.

– Что с тобой? – недоуменно спросил он, и тут я его ударила.

«Скотина тупая, козел, motherfacker, merde», – с ненавистью думала я, снова занося руку для удара. Он же меня чуть не убил!!!

Вишневский перехватил мою руку, потянул на себя и я не удержавшись брякнулась к нему на колени. Он обнял меня, качая как маленького ребенка, гася своим телом дрожь, колотившую меня.

– Прости, – шепнул он. – Пошли спать?

– Пошли, – согласилась я, внезапно успокоившись. Что с него взять? Он ведь не знал.

И мы пошли. А перед этим я настояла, чтобы мы зашли на кухню и выпили немножко чая. И в чашечку Вишневского я бросила крохотный кружочек клофелина.

Потом я долго лежала, пялясь в темноту, вслушиваясь в посапывание Вишневского у себя под боком. Спал он сном младенца, как и положено после клофелина.

А я думала, планируя завтрашний день.

Отдам кольцо Оксане, на шабаш я конечно же не пойду, что я там забыла, надо думать как эту паразитку Воронову отыскать. Надо позарез выручить мать. И еще – обязательно заехать на прием к старичку – онкологу, нашему местному светилу. Пусть пропишет мне обезболивающее помощнее, иначе мне с Оксаниных отварчиков не соскочить, еще не дай бог выздоровею.

Где-то в дальних комнатах часы принялись отбивать полночь. Я лениво потянулась всем телом, вытянула руку из-под головы Вишневского и тихонько соскользнула с кровати. Осторожно шлепая босыми ногами по лакированному полу, я добралась до библиотеки, включила свет и направилась к столу, открыла ящик и достала кольцо. Оно было небрежно брошено поверх бумаг, и я неодобрительно нахмурилась. Ну кто так с артефактами обращается?

Вздохнув, я взяла из стопки около принтера чистый лист и принялась аккуратно заворачивать кольцо в бумагу.

– Пакетик дать?

Я подпрыгнула, ей-богу. Сердце ушло в пятки и противно задрожало там. Я медленно полуобернулась и в ужасе уставилась на стоящего в дверях Вишневского.

– Пакетик дать? – снова переспросил он, глядя в упор.

Я молчала. Ужас – я попалась – сковал мое тело, словно льдом.

То что еще секунду назад казалось правильным вследствие необходимости – теперь стало мерзким, недостойным и постыдным.

– Я заплачу, – вытолкнула я слова из непослушной гортани. – Только отдай мне его. Заплачу сколько скажешь.

– Вот как ты заговорила, – его взгляд жег меня, и я не смела поднять глаза. – А я – то голову ломал – с чего это красивая девчонка мне на шею вешается? А оно вон оно что…

Я на мгновение вскинула глаза – изумление (я – красивая девчонка???) перебороло стыд. И снова опустила. А он продолжил:

– Ну так что, Магдалиночка, молчишь? Сказать нечего? Я за тобой после дня рождения у Дэна приглядывать стал. Уж очень странным мне показалось, как ты с первым встречным – поперечным как шлюха себя вести стала.

– Я не… – возмущенно начала я.

– Да уж помолчи, – перебил он меня. – Вы когда пошли танцевать, мне показалось странным что ваши ноги совершенно не двигались. Вот я и включил свет, чтобы посмотреть, чем вы таким там занимаетесь. Оказалось – он у тебя в трусиках шарился. А потом ты его поволокла буквально силком на второй этаж, и твои стоны между прочим все слышали. Что, не так?

Я вскинула глаза, пытаясь сказать о том, что нет, не так! Это неправда! И заткнулась, увидев в его глазах два слова – шлюха и воровка. И это тоже было правдой. Такой, что у меня мучительно загорелись щеки от стыда.

У правды много граней. Она – как драгоценный камень, у которой может засиять, переливаясь, любая грань, если повернуть на нее лучик света. И при этом остальные окажутся в тени. Вот и вертят люди этот камень. И для каждого его грань светит своим истинным, а не отраженным от других граней светом.

– Самое смешное, что на следующий день мне же Дэн и позвонил, чтобы узнать твой номер телефона, – продолжил Вишневский.

– Дал? – прошептала я.

– Конечно дал! – спокойно ответил он. – Дэн от тебя кстати в полном восторге, видимо ты очень для него постаралась. Он у нас прихотливый, девчонками избалованный. Так вот, я дал ему твой телефон и постарался тебя забыть, считая что ты выбор сделала. Каково же было мое удивление, когда ты начала искать со мной встречи! Тут-то я и задумался – зачем тебе это надо теперь? Дэн у тебя в кармане, а от меня тебе что надо?

– Может ты сам? – непослушными губами прошептала я.

– Что тебе требовалось, лежит у тебя перед глазами, в бумажку завернуто, – спокойно ответил Сашка. – И вся твоя афера шита белыми нитками. Зря ты мне тогда сказки на кухне рассказывала. Второго такого кольца нет – я проводил экспертизу кольца в Эрмитаже, оно подлинное.

Я молчала, изо всех сил прижимая ладошки к полыхавшим багровым румянцем щекам. Мысли путались, пульс набатом отдавался в висках.

Я только сейчас осознала что я сделала.

Украла.

В особо крупных размерах.

Сколько лет даст гуманный российский суд за такое?

Но больше всего мне было стыдно перед Сашкой. Он, такой добрый и хороший, а на пути ему я попалась в нелегкий час со своими проблемами. А он – он считает меня красивой…

Мне никто не говорил что я красива…

– Саш, – тихо сказала я, – все не так как ты говоришь. С Дэном у меня ничего нет. И мне правда нелегко было пойти на такой шаг. Просто иногда бывают безвыходные ситуации. Мне очень кольцо это нужно.

– И что ты предлагаешь с тобой сделать? – снова спокойно спросил Сашка. – Что предпочтешь – милицию, или…

– Или, – перебила я его. В милицию я точно не хотела. Я вообще не хотела никакого наказания. Что он может со мной сделать?

Не надо забывать, что я нужна Зыряну и он меня выручит, если что.

– Или? – переспросил Саша. – Хорошо, Магдалиночка. Забирай это украденное тобой кольцо, одевайся – и больше я тебя видеть не хочу.

Я вскинула на него полные изумления глаза.

– Ты отдаешь мне кольцо? – не поверила я.

– Ты же так старалась его у меня украсть, – пожал он плечами. – Забирай.

– Сколько я тебе за него должна? – с облегчением спросила я. Как все славненько разруливается…

Вишневский странно посмотрел на меня, поглядел на часы и сказал:

– Ничего ты мне не должна. И у тебя пять минут на сборы, если на шестой минуте будешь тут – сдам в милицию. Я не хочу тебя больше видеть.

И он повернулся, чтобы уйти.

– Саша, – вскрикнула я.

Неправильно, все так неправильно. Если он уйдет и мы не поговорим, я этого не переживу. Мне страстно хотелось показать ему свою грань правды, чтобы он понял – не такая я дурная. Просто есть безвыходные ситуации. Рассказать ему все – про Димку, про рак, про то что мать в заложниках. Он меня поймет, я уверена в этом. Ему – можно все рассказать. Он – хороший, светлый и добрый парень, он все поймет.

И он – он считает меня красивой…

– Время пошло, – сказал он не оборачиваясь. И ушел.

Я посидела с минуту, глотая едкие слезы, потом встала, в спальне натянула джинсы и пошла к выходу.

Вишневский сидел в холле на диване и читал газету.

– Ничего больше не прихватила? – осведомился он, глядя на меня из-под очков.

Я не глядя на него обулась, схватила куртку и вышла прочь.

Черт его знает как я доехала до дому. На дорогу практически не смотрела, погруженная в мысли. Мне просто повезло, что на ночных улицах практически нет ни машин, ни тем более пешеходов. Спят добрые люди в это время. Спят, прижавшись боком к супругу, отдыхая после рабочего дня, чтобы утром продолжить свои социально полезные функции. А другие личности – асоциальные – как раз и сменяют их на улицах города. Неуколотые наркоманы бродят по темным дворам, в страстной надежде наткнуться на подвыпившего мужика, которому можно приставить нож к боку и вывернуть карманы. Сутенеры на неприметных машинках развозят девушек по домам к клиентам. Гаишники поджидают свое счастье – полночного нарушителя, дабы после смены было на что попить пивка и в заначку от жены припрятать несколько бумажек.

И я, Магдалина Потёмкина, отлично вписываюсь в этот ночной мир.

Меня приняли бы наркоманы – мне понятна их грань правды. Я знаю, как можно лишить человека имущества, оправдывая себя тем, что у него еще есть, а у меня – вопрос жизни и смерти. Я понимаю их, у которых выбор небольшой – или агония ломки, или обчищенные карманы мужичка. Я понимаю их, потому что украла кольцо у Сашки не по злобе – таковы были обстоятельства.

Мне понятна грань девушек по заказу. Секс – для них не способ проявления чувств. Секс – это не распутство, это их работа, способ достижения цели. Кому-то надо на пропитание, кто-то их просто пропьет-проколет. На это не идут от хорошей жизни. На это идут не из-за природной развращенности и отсутствия элементарной морали – только когда нет выбора. И я тоже занималась с Вишневским не любовью – но сексом. Я всего лишь хотела быть к нему поближе. Другого пути подобраться к кольцу не было.

Мне понятна и грань гаишников. Да, я, сидя за рулем – я их понимала – и оправдывала. У них есть свои обязанности, за которые им платили зарплаты, и маленькая привилегия – наказывать зазевавшихся. Я понимала их – я сама присвоила себе такую же привилегию, только вот Вишневский оказался вовсе не таким дураком, как я думала.

Вернее, дурой все это время была я. Что я вообще о себе вообразила! Мне двадцать восемь лет, я младше его, и образование у меня – четыре класса, пятый коридор. А Вишневский – да, он очень мягкий и добрый, но уж никак не дурак. Я упустила их виду что он как не крути, но закончил один из лучших вузов страны – и плюс к этому неплохо справляется со своим бизнесом.

И он – он считал меня красивой…

При мысли об этом мне захотелось побиться своей дурной головой об руль.

«Ты получила кольцо, довольствуйся этим», – жестко сказал внутренний голос.

Я молчала.

«Или хавай пирожок, или have it, в общем»

«А почему с вкраплениями инглиша?», – вяло отозвалась я.

«Перевести адекватно не могу», – честно признался голос.

«Ааа».

«Но ты все равно ведь поняла меня».

«У меня образование – четыре класса, так что брысь», – устало ответила я.

«Золотая медаль у тебя, а не четыре класса», – едко напомнил голос.

Конечно я вспомнила эту английскую поговорку и поняла его.

Кольцо, лежащее в кармане, способствовало пониманию абсолютно всего и всех.

Есть поступки – и есть аргументы, способные высветить грань правды любого преступления.

И оправдать.

Вот только почему же я сама-то себя не могу оправдать?

Всю ночь я не спала. Бродила по Интернету, пыталась играть в игрушки, зверски прокачала пресс. Хотела растолкать Ленку, однако гостевая спальня на втором этаже оказалась запертой изнутри на замок. Тогда я нашла принесенные Оксаной фотографии Вишневского и долго всматривалась в них. С чего я когда-то решила, что он некрасив? Он добрый, светлый и очень красивый. Другого такого больше нет. Другой бы мне такое устроил, что мало бы не показалось. А он – просто во мне разочаровался.

Подумав об этом, я заревела, утирая слезы своей второй нечаянной кражей – Сашкиной клетчатой рубашкой. Я в расстройстве сгребла ее вместо своей блузки в темноте спальни, когда Вишневский меня выгонял из своего дома. Рубашка была затасканной, на рукаве зияла дырка по шву, а воротничок был засален. А я куталась в нее плотнее, словно в драгоценную шубу из баргузинского соболя.