Текст книги "Дзен в большом городе"

Автор книги: Маша Стрельцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава одиннадцатая

Тонкие нити паутины теперь были плотно облеплены паутиной и от этого казались сплетенными из пушистой шерсти. А вот пауки стали крупнее. Жирные, с бело-черным узором на пузырчатых тельцах, они усеивали паутину словно адские ягоды.

И они наблюдали.

За мной.

Один особо жирный паук неторопливо спустился на пол, быстро-быстро побежал вперед, и я непроизвольно шагнула вслед за ним.

За поворотом оказалась знакомая каменная плита, и на ней лежал Женька. Я едва его узнала – и одежда, и лицо были равномерно покрыты слоем пыли.

«Женя», – беззвучно крикнула я.

Паук обернулся, как-то гадко ухмыльнулся и резво взобрался на каменную плиту. Сначала я даже не поняла, что он делает. Казалось, он просто замер на Женькином запястье, только вот брюшко его стало раздуваться, меняя цвет с серого на ярко-алое.

И я закричала, рванулась, чтобы согнать его, растоптать – но не смогла даже шевельнуться.

Паук посмотрел на меня и за спиной раздался холодный и знакомый голос: «Это мое…».

Сыто отвалившись, паук тем временем затрусил к следующей плите. Я посмотрела на нее – и обмерла: на ней лежал Дэн. Мертвый, запорошенный серой пылью, сломанный.

Паук, тяжело таща налитое брюшко, поднялся на лицо Дэна, поводил лапками по его чертам лица, словно лаская, а потом… ткнулся в губы. Словно поцеловал.

Я плакала, холодные и злые слезы градом катились по лицу, я плакала от бессилия, что ничего не могу сделать, даже поднять руку, даже произнести заклятье.

«И это мое», – раздался равнодушный и мертвый голос.

Обнаженной кожей я почувствовала осторожное прикосновение мохнатых хелицеров к моей ноге – и даже не смогла вздрогнуть от омерзения. Один паук пробежал по ступне, второй…

А потом они меня окружили, облепили, подхватили, понесли… Я чувствовала их мерзкие жесткие лапки, чувствовала, как некоторые успели приложиться и отпить моей крови.

Они уложили меня на соседнюю плиту, и кружево паутины закачалось перед глазами.

«И ты моя. Вы все умрете. Так же, как я и».

«Да не дождешься, – неожиданно яростно подумала я сквозь пыль, что заволокла мысли, – Если Бог с нами, то кто против нас???»

Мир качнулся, и я почувствовала, что возвращаюсь из сна в реал. Но я успела вскинуть голову и увидеть, как рассыпаются пауки по паутине, рисуя искаженное гневом лицо.

Женское лицо…

Вернее – девичье, совсем юное, с растрепанными волосами до плеч и злыми слезами в глазах.

«Вы все умрете!», – выплюнула она, и я проснулась.

Сев на кровати, я потерла виски руками и с недоумением посмотрела на следы пыли, что остались на пальцах. Посмотрела на подушку – и содрогнулась. На белом шелке лежала отвратительная мохнатая лапка паука, и похоже, что паучок этот был из Чернобыля, размером с лягушку.

– Господи-и, – простонала я.

«Сама заказывала такой сон», – сухо уведомил меня внутренний голос.

Крыть было нечем.

Я посидела, приходя в себя, потом накинула халат, достала из-под подушки пантаклю и пошла ее жечь на лоджию.

Пока политая бензином ткань весело полыхала в оловянном тазике, я сидела у распахнутого окна и тупо смотрела в небо.

Значит – мы все умрем?

– Саша, опять эта твоя Потемкина колдует! – откуда-то сверху раздался капризный голосок, и я узнала его. Юная и вздорная блондиночка, бог-знает-какая-по-счету жена банкира, что живет на два уровня выше меня.

– И что? – меланхолично отозвался Саша, который платил мне немалые деньги за то, что я раз в месяц прихожу к нему в банк, обновляю охранки от нежданных проверок да заклятья на удачу.

– Саша, но это невыносимо! Я тут воздухом свежим дышу, а она мне дым прямо под нос! И пахнет он странно, поди кого в жертву приносит!

– Да если и приносит – тебе-то что?

– Ну как что? Ты же мужчина! Разберись!

– Слушай, чего разгунделась? Человек деньги зарабатывает, так что помолчи.

Блондинка понятливо заткнулась. Аргумент насчет денег был в их семье неоспорим.

Неправ ты, Саша.

Не деньги я зарабатываю, я думаю, как спасти себя и Дэна. И цена тут высока, выше, чем ты можешь себе представить – наши души.

Догорела ткань, я пустила пепел по ветру, сверху раздалось возмущенное чихание. Убрала тазик в шкаф до следующего раза и пошла искать, кто есть в доме.

Дэн уже уехал на работу – было десять утра. На холодильнике висела записка: «Чмок, соня!», в раковине – чашка с недопитым кофе.

Женька нашелся в одной из гостевых комнат. Вытянувшись во весь свой немалый рост, лежал на диване и смотрел в потолок.

– О чем мысли? – осторожно спросила я.

– О том, что все бессмысленно, – пожал он плечами. – Магдалина, я устал. Я не вижу выхода, понимаешь? Мы с тобой мечемся, словно две белки в колесе, что-то пытаемся сделать, но все напрасно. Тау попробовали подключить – тот чуть сам жизни не лишился, да еще и выяснилось, что мне не помочь. К батюшке ты вчера ездила – чуть ему не перепало. А знаешь в чем первопричина?

– Ну?

Он вскочил и принялся расхаживать по комнате.

– Я. Я, Магдалина. Вся эта история началась с меня. Я попал в какое-то странное положение, и тебя потянул за собой. А уж ты потянула за собой других.

«Дэна», – мысленно кивнула я.

– И что, предлагаешь мне тебя бросить? – бесстрастно спросила я.

– Хорошая идея, только запоздалая. У меня ощущение, что мы умрем. Все умрем.

– Откуда ты это взял? – резко спросила я.

– Сегодня пришло в голову, – пожал он плечами. – Словно откровение свыше.

– Так, – я сжала виски пальцами. – Кто-то нами играет. Мне эти же слова сегодня приснились. И я знаю, кто тут массовик-затейник. Кажется, знаю.

– Да неужели?

– Вспоминай, – оборвала я его. – Умирала ли недавно кто-то из твоих знакомых девушек?

Он подумал и покачал головой:

– Нет.

– Думай, – настойчиво велела я. – Думай. Я не о родственниках, я о девушках вообще. Подойдет любая.

– Да нет же!

– Хорошо, – кивнула я. – Хотела исподволь узнать, чтобы ты ложных выводов не делал, но придется в лоб. Помнишь, мы как-то говорили о девушке, что тебя доставала своей любовью? Вроде Ниной ее зовут.

– Завьялова, – не задумываясь ответил он.

– Она жива?

– Да что с ней станется? – воззрился он на меня.

– Рассказывай про нее подробнее, что вас связывает, – велела я.

– Да ничего не связывает, – скривился он. – Вбила себе в голову, что любит меня. Подсовывает под дверь переписанное письмо Татьяны, звонит и в трубку дышит, с матерью подружилась, чтобы бывать в моем доме. При встречах смотрит жалобно: «Бери меня, я вся твоя».

– Ну так и брал бы, – хмыкнула я.

– Она малолетка!

– Ах, ну да, ты же у нас геронтофил, – усмехнулась я.

– Иди ты, – оскорбился он. – Просто чего с ней делать? С ней же не поговорить даже. Сексом заниматься, что ли? Скучно, да и не в моем вкусе.

– А, ну да, в твоем вкусе тощие тридцатилетние тетки, помню, – ехидно вставила я.

– Уже нет, – припечатал он.

– Вот гад, – горестно пробормотала я. – А сам – свидание, мороженки обещал…

– Так я же тебя тогда не знал!

– А вот теперь, как узнал – так и все, прошла любовь? – оскорбилась я.

– У кого-то парень любимый есть, или я что-то путаю? – осведомился он.

– Ой, и правда, – опомнилась я и отодвинулась от него. – Ты это… Не приставай ко мне, я же почти замужем.

– Не буду, не переживай, – искренне поклялся он.

Внутренний голос мерзко хихикнул.

– Так о чем это мы? – прокашлялась я.

– О Нинке, – напомнил он.

– А, ну да. Телефон ее знаешь?

– Откуда? – воззрился он на меня. – Ни разу не звонил.

– Адрес?

– Конечно, мы же в одном доме живем, просчитать несложно ее квартиру будет.

– Пошли в спальню, – велела я.

– Зачем? – изумление плеснуло в его глазах и он здорово смутился. – От меня же толку теперь немного, сама понимаешь!

– У меня там компьютер, – очень вежливо сообщила я этому пошляку, и, не глядя, пошла наверх.

Запустив телефонную программу, я ввела названный адрес и тут же получила номер телефона. Набрала, подождала несколько гудков, и услышала красивый женский голос:

– Слушаю вас.

– Добрый день, могу я услышать Нину?

– А вы кто? – поинтересовалась дама.

Терпеть не могу вот таких расспросов – кто, да как, да почему, да с какой целью.

– Знакомая, – любезно ответила я. – Так как же услышать Нину?

– Нет ее. А что вы хоте…

– Мне долг отдать надо, – быстренько прервала я даму. – Так как мне ее увидеть?

Дама помолчала и наконец спросила:

– Долга много?

– Тысяча.

– Так приносите, я передам Нине деньги, – велела она. – Адрес знаете?

– Конечно. Как-нибудь зайду, – пообещала я и отключилась.

Женька напряженно смотрел на меня.

– Ну что?

– Я так поняла, что с ней все в порядке. Мать ее в истерике не бьется, ведет себя очень спокойно. Но Нинка должна, должна умереть, Женя! Иначе ничего вообще не сходится.

– Да я ее с утра видел того дня, когда, гм, почил. Не верится, что она так быстро умерла.

– Ну тебе времени вполне хватило, – ехидно указала я. – Это дело такое – сегодня жив, завтра – мертв. Так что расскажи-ка про встречу.

– Да я поехал на работу, выхожу из подъезда – и она тут как тут. Ну и сразу ко мне привязалась: «Ах, Женечка, ты меня до школы не довезешь, опаздываю я?» Я думаю – чего же не подвезти, по пути ведь. Посадил я ее, повез, в пути она ко мне привязалась пуще прежнего – мол, люблю не могу, все для тебя сделаю. Магдалина, я так-то ведь – парень добрый, но достало меня это все безмерно. Ну я ей и ответил в таком духе, что, мол, не могу ответить на ее чувства, женюсь. Высадил около школы да дальше поехал. Думаю, что известие о женитьбе ее отрезвило.

– Женя, ты идиот, прости Госсподи, – печально ответила я.

– Сама такая, – ровно ответил он.

– Это не оскорбление. Это констатация факта. Ты что, реально думаешь, что известие о том, что ты женишься – ее вразумило? Что она тут же от тебя отстанет?

– А разве нет? Ведь я ей четко сказал, что ввиду обстоятельств нам с ней вместе никогда не быть. И если нет надежды – так чего биться головой об стенку и страдать?

– Как у тебя все четко! Понимаешь, не знаю как у вас, у парней, а у девчонок это так не работает. Эмоции – это не кнопочка на стене: щелк – и есть свет, щелк – выключили его. Нет, поверь, если Нинка реально тебя любила – она бы тебе сделала такую пакость, что черта с два бы ты женился.

– Если любишь человека, то надо радоваться, что он женится и счастлив, ведь его счастье – прежде всего!

– Книжек начитался? – понимающе усмехнулась я. – Любовь, Женечка, это самое эгоистичное чувство на свете.

– Уверена?

– Да конечно. Уж как я Дэна своего люблю, но если он захочет счастия с другой девушкой – платочком вслед я ему махать не стану. Это очень больно, когда понимаешь, что тот, кого любишь, не разделяет твои чувства. А своим сообщением, что ты женишься и у нее нет шансов ты Нинку просто в угол загнал. Ей терять нечего было после этого, понимаешь?

Он подумал и с апломбом указал:

– Но ведь согласись, что выпихнуть меня из тела – ей не под силу!

– Это точно, – кивнула я, думая о своем. – Ты когда эта… помедитировал?

– В среду. Вернее, ночью со среды на четверг, уже часов пять было.

– Вполне могла та Ниночка помереть к утру, – пробормотала я и снова схватилась за трубку.

Дозвонилась до больницы, спросила о состоянии Женькиной матери и можно ли к ней прийти. Медсестра, по голосу – пожилая и усталая, ответила, что посещения категорически запрещены, больная в реанимации.

Я посмотрела на Женьку и задумчиво ему поведала:

– Понимаешь, мать твоя знала, знала, что Нинка тебе пакость сделает. Кто-то ее предупредил. Она же в тот день сама не своя прибежала ко мне за охранкой, мне ее на кухне отваром мяты пришлось отпаивать. Потом уж она успокоилась, я как обычно рассказала о своих услугах, сказала цены, ну ей и загорелось сделать обряд на богатство. Решила охранку на потом отложить. Вот такие дела, Женя. Что ты про это знаешь? Ей кто-то звонил? Приходил?

– Ничего про то не знаю, – покачал он головой. – Весь день я был на работе, потом на тренировке.

– А потом, когда я ей говорила, что обряд не состоялся из-за появившейся из ниоткуда девушки, она потребовал описания девицы, и тут же сказала: Нинка. Она знала, знала!

– Надо у нее спросить, – покачал головой Женька.

– Как? – страдальчески спросила я. – В реанимации твоя мать. Если и прорвемся к ней через взятки – боюсь, толку не будет, а ей вред нанесем.

– И чего делать?

– Поеду-ка я к Нинке, коль пригласили, – раздумчиво сказала я.

– А я?

– А ты рядом стой, да на ус мотай, может, чего и заметишь, что я пропустила.

Итак, мы собрались и поехали в гости.

Шла я в Нинкину квартиру с опаской. Отчего-то вспомнилось, как девица тогда на кухне прошла мимо меня с отрешенным выражением лица, и от нее несло холодом. И, хоть и выглядела она живее всех живых – ну так и Женька от других людей ничем не отличается, только вот тело его в глубокой коме.

К тому же Нинку, именно Нинку я видела сегодня во сне. Именно ее губки прошептали: «Вы все умрете». И потому я была уверена – Нинка мертва. Именно она как-то замешана в смерть Женьки и именно она теперь зачем-то преследует меня. Но в то же время смущало то, что женщина по телефону была совершенно спокойна и не походила на убитую горем мать.

Нестыковки, везде нестыковки.

Так что шагала я к Нинке в гости в глубокой задумчивости. У порога нужной квартиры прочитала оберег, трижды плюнула через левое плечо и нажала на кнопку звонка.

Я ожидала скорбных лиц, портретов с траурным бантиком, и прочих печальных примет. Однако дама, что мне открыла, была безмятежна, как весенний день. Легкие рыжие кудряшки пружинили при движении ее головы, ротик вишенкой был густо напомажен, а глаза у нее были пусты, как кошелек учительницы в конце месяца.

– Виктория? – радостно защебетала она, увидев меня. – А я вас жду, так жду. Ну что же вы стоите? Проходите!

Я нахмурилась, посмотрела на дамочку, и призналась:

– Видите ли, меня зовут не Викторией, вы наверно ошиб…

– Дура, – простонал Женька за спиной. – Ну не все ли равно, как попасть в квартиру?

– Да я понимаю, – снова улыбнулась женщина, втащила меня в квартиру, захлопнула дверь и представилась: – Я – Ольга Павловна, а вас, милочка, как зовут?

– Маша, – я была совершенно сбита с толку и поглядывала на хозяйку весьма подозрительно. Интересно, как в этой семье обстоит дело с наследственной шизофренией?

– Машенька, – тряхнула кудряшками дамочка. – Я пойду посплю в дальней комнатке, а вы принимайтесь за работу, не стесняйтесь. Ванная прямо по коридору, я приготовила вам ведро, тряпки, бытовую химию.

– А я при чем? – изумлению моему не было предела. Она что, хочет заставить меня делать ей уборку???

Да я в своем собственном доме сроду ничего не делала, два раза в неделю приходят славные тетеньки из агентства «Victoria Service», а я в это время сплю в дальней комнатке…

«Виктория сервис»???

– Ну вы же из агентства? – слегка растерялась дамочка. – Я заказ делала в «Викторию» на уборку и приготовление обеда.

«Идиотка ты у меня», – посочувствовал внутренний голос.

– Соглашайся! – зашептал Женька. – Заодно и пороемся в квартире, такой шанс!

Он был прав, кругом прав.

– Ах, на уборку? – расплылась я в улыбке. – А мне сказали только про обед.

– Вечно они все напутают, – согласилась женщина. – Милочка, пожалуйста, сразу вещи упаковывайте в коробки, да на лоджию выносите. Квартиру мы продаем, так что будьте добры тщательно все упаковать и оттереть каждое пятнышко. Пока квартиру не купили – мы тут будем еще жить, так что оставьте необходимый минимум на кухне и в жилых комнатах. Я пока пойду в дальней комнатке отдохну, когда я встану – чтобы все блестело. На обед, милочка, приготовьте вителло тоннато!

«Эт чего такое?» – озадачился внутренний голос.

«Потом в словаре посмотрим», – отмахнулась я.

– Да хоть ананасы в шампанском, – ответила я вслух.

– Ах, душенька, дочка моя такая отменная кулинарка, – щебетала тем временем дама. – Какие делает торты – пальчики оближешь! А по итальянской кухне она и вовсе большой специалист!

– Старшая или младшая? – невзначай спросила я.

– Ну что вы, одна она у нас, Нинель. Вот неделю назад делала она вителло тоннато, и уж так вкусно было, что муж до сих пор забыть не может. Вы уж уважьте, приготовьте нам его.

– Конечно, – усердно закивала я. – А что дочь, отказывается готовить, что ли?

Дамочка неопределенно помахала рукой в воздухе:

– Бегает она где-то. Милочка, приступайте, приступайте, никто вам не помешает. Да на совесть работайте, не дай бог на плинтусе или за плитой пятно увижу! Смотри у меня!

И она ушла, оставив меня в недоумении столь резкой сменой тона. Пожав плечами, я пошла в ванную, набрала ведро воды, взяла швабру и пришла со всем этим добром на кухню. Уселась на диван и принялась осматриваться, соображая, с чего начать разведку под видом уборки. Да не тут-то было.

В коридоре послышалось тихое шарканье, словно кто-то шел как можно осторожнее, на цыпочках, и я не придала этому значение. Мало ли, кошка шалит, или там собачка комнатная.

А вот когда за моей спиной раздался разгневанный голос, я аж подскочила:

– Маша!

На пороге стояла Ольга Павловна и осуждающе смотрела на меня:

– Я не пойму! Вы уже 20 минут, как должны работать, и что же я вижу? Вы даже и не принимались! А вот я сейчас в ваше агентство позвоню, а то что же это такое – плату дерут почасовую, а сами!

– Не надо в агентство! – испугалась я разоблачения. – Просто я прикидываю, с какого края лучше начать уборку и как все это расположить… погармоничнее.

– Погармоничнее? – рявкнула она. – А ну хватай тряпку и за уборку! Ишь, расселась! И, коль не хочешь, чтобы я позвонила начальству, то пока все не заблестит – не уйдешь! Ясно?

– Вот ничего себе! – возмутилась я. – Женщина, а вы ничего не попутали? Я вам что, рабыня?

– Я заплатила за уборку твоему начальству, оплатила два часа, – отчеканила она. – И из них ты уже полчаса просидела на диване, и еще столько же препираешься со мной. Живо за работу!

Я посмотрела на часы – Ольга Павловна нагло врала. С момента, как я зашла в этот дом, прошло всего семь минут. Впрочем, спорить я не стала – другая мысль пришла мне в голову.

– Как скажете, – угодливо пробормотала я, схватила ведро с мусором и понеслась из квартиры. И вовремя, пожилая женщина в старомодной синем плаще уже поднималась по лестнице.

– Вы не из «Виктории»? – выдохнула я, прикрыв за собой дверь.

– Да, – кивнула она.

Я порылась в кармане, сунула ей тысячу и сказала:

– Простите, но заказ отменяется.

– Как так? – нахмурилась она, достала какую-то бумажку и протянула мне: – Вот, заказ на уборку, вот и квиток.

– Ну я же сказала: отменяется все!

– Значит подпись заказчицы должна стоять под отказом! – и она решительно двинулась в квартиру.

– Стоять! – тихо, но веско сказала я. – Давай сюда, распишусь.

– Да неужто я хозяйку не знаю? – строптиво ответила она. – Я тут уже как-то раз убиралась. Так что, девушка, пропустите-ка меня в квартиру! Мне неприятности не нужны, если что не так – с меня потом с самой вычтут деньги за эту уборку.

– Сколько? – тихо зверея, спросила я.

– Три тысячи, – понятливо отозвалась она.

Я достала из кармана еще две тысячные бумажки и вложила в ладошку расторопной уборщицы.

– Всего доброго, обращайтесь еще в наше агентство, – радушно сказала она на прощание.

«Непременно», – кисло подумала я, опрокидывая ведро в мусоропровод.

Вернувшись в квартиру, я принялась за уборку. Настоящую. Укладывала в коробки обернутую газетами посуду, протирала опустошенные шкафчики. Ольга Павловна подкрадывалась еще пару раз, пытаясь поймать меня отдыхающей, но я лишь злобно улыбалась ей, надраивая кухню.

«Взялся за гуж – не говори, что не дюж», – мрачно думала я, ужасаясь ситуации, в которой я оказалась. Впрочем, эта история и началась с того, что я мыла полы в Женькиной квартире, а вот теперь и вовсе в уборщицы переквалифицировалась.

«Ничего, разомнешься, и в фитнес-зал ходить не надо», – подбодрил меня внутренний голос.

Я смахнула пот со лба, разогнула ноющую спину и поняла – да, это будет посильнее моей обычной тренировки.

Женька мерзко хихикал за спиной, правда, когда я оборачивалась, успевал сделать каменное лицо.

– Вот падонок, – осуждающе бормотала я, отдраивая плинтуса зубной щеткой. Он слышал, но не возражал.

Через час я закончила уборку кухни, запакованные коробки отправились на лоджию. Держась за поясницу, со стоном бухнулась на диван. Вокруг было голо и очень чисто.

– Нашла что-нибудь? – с надеждой спросил Женька.

– Ага. Пятьсот рублей за батареей и грамм героина, приклеенный снизу к обеденному столу. Хотя может и не героин, но не мука же там, правда? Так что наркоманка твоя любимая.

– Не любимая она мне! – возмутился он. – А что касается наркотиков – так это скорее ее мамаша употребляет.

– С чего ты решил?

– Она всегда такая строгая, властная, а сегодня хихикает как дура. Явно под кайфом.

– Ну и семейка, – вздохнула я, – Сходи, посмотри – эта грымза отдыхает, как обещала?

Он вышел, а когда вернулся, то кивнул:

– Мадам верна своему слову. Лежит на диване, и в ушах пучки ваты и похрапывает.

– Есть Бог на свете, – подняла я глаза к люстре.

Дотянувшись до сотового, я позвонила в «Мари». В этом ресторанчике я всегда заказываю обеды, ибо готовить я так и не научилась. Это не барские замашки в одночасье разбогатевшей пейзанки. В юности готовить особо было не из чего – на зарплату матери – учительницы надо было обуть, одеть и накормить всю семью, да еще и папенька ухитрялся ежедневно пьянствовать. Не до разносолов было.

А потом, когда я выросла и стала зарабатывать – одной, для себя, готовить было откровенно лень. Проще сбегать в кафе или заказать обед на дом.

Впрочем, некоторое время я еще пыталась научиться кулинарничать, ведь все девочки делают это, и выбиваться из их рядов было как-то неуютно. Порассуждав на эту тему, однажды я взялась жарить пирожки. Тесто я купила в магазине, ибо понимала, что самой мне его никогда не сделать, тесто – это какие-то заоблачные высоты кулинарного мастерства. Раскатав его на дома на несколько лепешек, я принялась за начинку. В фарш от души налила майонеза и кетчупа, чтобы было повкуснее, перемешала, налепила пирожков и принялась их жарить.

Где-то через полчаса все пирожки были зажарены и высились горкой на блюде, кухня была в синеватом горьком чаду, а меня вконец одолели смутные сомнения. И вот тогда-то и позвонила мне Мульти.

– Потемкина, ты чего делаешь? – спросила она.

– Пирожки жарю, – меланхолично призналась я.

– О, так я сейчас в гости приду, ставь чайник! – обрадовалась она.

– Гм, ну ты приходи, но на пирожки особо не рассчитывай, – голос мой и вовсе был задумчив и слегка печален. – Не пойму, что я делала не так, но они на сковородке превратились в огромные лапти и при этом – никак не прожариваются. Сверху уж обуглены, вот сижу и теркой гарь счищаю. А внутри начинка совсем сырая.

– Погоди. Так ты что, фарш не обжаривала, перед тем как класть их в пирожки???

– А что, надо было? – безмерно удивилась я.

С того дня знакомые долго надо мной мерзко хихикали и при встрече обязательно просили рецепт пирожков по-потемкински. Я гордо отмалчивалась, но кулинарные эксперименты прекратила.

– Ресторан «Мари», слушаем вас, – раздался в трубке нежный девичий голос.

Я, за воспоминаниями уж забывшая куда звоню, вздрогнула и спросила:

– Девушка, вителло тоннато есть у вас в меню?

– А это что такое? – озадачилась она.

– По-моему – из итальянской кухни, – пожала я плечами.

– Так может быть есть смысл позвонить во «Флоренцию», они именно на этом специализируются? – улыбнулась девушка в трубку. – А у нас, простите, нет такого в меню. Зато нашему повару сегодня удались медальоны из телятины и …

– Спасибо, – вздохнула я, – но мне надо именно это вителло тоннато, будь оно неладно.

Попрощавшись с ней, я добыла в справочной телефон той самой «Флоренции». Как ни странно, искомое блюдо значилось у них в меню.

Я заказала пять порций, поменяла воду в ведерке, прополоскала тряпки и пошла в Нинкину комнату.

Она оказалась просторной, светлой и пыльной. Сюда явно с неделю никто не заходил. Легкие перистые занавески на окнах, темная поверхность монитора, светлое дерево стенного шкафа – все было покрыто тонким, почти незаметным слоем пыли.

На столе стояла фотография в рамочке, я подошла, взяла ее в руки – о да, именно эту девушку я видела тогда в Женькином доме. И сегодня в своем сне.

Именно она сказала мне: «Вы все умрете».

Я вгляделась в ее полную фигурку в темном закрытом платье, в юное и невыразительное лицо. Нинка, Нинка, что же с тобой приключилось? Что ты натворила?

– Опять ворон ловишь?!

Я вздрогнула и обернулась.

– Вы же спать обещали и не лезть под руку! – обвиняюще посмотрела я на хозяйку.

– А ты и рада!

– Послушайте, мадам, – холодно сказала я. – Мы же договорились – я уберу вам квартиру и не уйду, пока не закончу. Что вы за мной ходите и меня пугаете, а?

– Вот уборщицы наглые пошли! – возмутилась она.

– Жизнь жестока, – сочувственно покачала я головой и указала на фото: – Это кто такая красавица? Дочь ваша, наверно?

Женщина бросила взгляд на изображение, и рассеянно сказала:

– Да, это Нинель.

– Прямо глаз не оторвать, чудо, до чего хорошенькая, – не унимала я восторгов. – А где она у вас сейчас?

Женька страдальчески закатил глаза и покрутил пальцем у виска. Потом с ним разберусь, мне сейчас главное – расположить хозяйку и на разговор о дочери ее вытянуть. А какая мать не любит, когда хвалят ее ребенка?

– Да бегает где-то, – так же рассеянно отозвалась Ольга Павловна.

– И давно? – не меняя тона, спросила я.

Что-то меня в ее поведении откровенно настораживало.

Женщина взглянула на фото дочери, нахмурилась…

«Ну же», – мысленно подталкивала я ее.

Что-то происходило, я чувствовала это.

И тут как назло зазвонил мой сотовый.

Мы все вздрогнули, Ольга Павловна отдала мне фотографию и строгим голосом велела:

– Маша, вы тут не картинки рассматривайте, а работайте, ясно вам?

– Конечно, – кивнула я, цепко осматривая ее лицо. Глаза ее, секунду назад бывшие такими тревожными и серьезными, снова заволокло игривым туманом.

Она ушла, а я ответила на звонок. Это был водитель из «Флоренции», доставили мое вителло тоннато. Схватив мусорное ведро, я пошла его встречать.

Спустя несколько минут я вернулась, и в ведре под крышкой теперь лежали белые лоточки.

– Сходи, проверь – мегера спит? – хмуро попросила я Женьку.

Тот ушел, вернулся и доложил:

– Мадам раскладывает пасьянс на компьютере. В ушах вата.

– Аминь, – облегченно перекрестилась я, вывалила кусочки мяса из лотков в глубокую сковородку и засунула ее в духовку, установив маленькую температуру. Скажу потом, что все это жарилось-парилось, пока я убиралась.

А потом я вернулась в Нинкину комнату.

– Знаешь, Женька, что мне странным кажется? – рассуждала я, надраивая пыльный монитор. – Девчонки явно дома нет уже около недели. И мать совершенно этим не обеспокоена.

– Значит, знает где она, – сказал Женька.

– Логично, но как бы нам узнать об этом? Заметь, я по телефону ее прямо спрашивала об этом – она уклонилась от ответа. И сейчас в разговоре тоже поменяла тему. Эта ее отговорка, что Нинка бегает где-то, звучит просто глупо. Что-то тут нечисто, как думаешь?

– Ну, может быть она в психушке нервы лечит, вот мать и не сдает дочурку, – пожал плечами парень.

– Да уж, с тобой точно в дурдом угодишь, – вынуждена была признать я.

Он посмотрел на меня долгим взглядом, но ничего не сказал.

– Ты ничего не слышал, квартиру они давно решили продавать? – не унималась я. – Нет ли тут связи?

– Магдалина, я с этой семьей особо не общался и они мне не докладывали о своих планах.

– Мда? – задумчиво хмыкнула я, выдвинула ящик стола и присвистнула – он был полон Женькиных фотографий. – Смотри-ка, что я нашла.

Он хмуро посмотрел на находку и скривился:

– Говорю же, придурочная.

– Нельзя так о девушках, – холодно сказала я. – Тем более о влюбленной в тебя девушке.

– Поменьше бы той любви, достало неимоверно, – так же холодно ответил он.

Я только головой покачала. Парни – они такие бесчувственные и жестокие. На глаза попался ножик для резки бумаги, я схватила его и нырнула под стол. Открутила шурупы у системника, сняла кожух и вытащила жесткий диск.

Женька неодобрительно смотрел, как я мародерничаю.

– А кому сейчас легко? – меланхолично ответила я на его взгляды и засунула диск во внутренний карман куртки. – Посмотрю дома, чем девочка дышала, может, и найду зацепку какую-нибудь.

– Слушай, а тебя, похоже, в приличные дома пускать нельзя, – присвистнул он.

Я хмыкнула, хищно огляделась, и фото Нинки так же отправилось в карман. И, не обращая более внимания на него, я принялась рыться в письменном столе. Надо же, какая щепетильность. Тут вопрос жизни и смерти, а он мне морали читать вздумал. Будем считать это изъятием вещдоков.

В первом же ящике я нашла интересные фотографии. На одной был Женька, сфотографированный явно из засады, и в сердце его была воткнута игла.

На второй фотографии наверняка был тоже он, но за точность я бы не поручилась – на месте головы был вырезан аккуратный кружок.

– Дружок, да тебя привораживали! – присвистнула я.

– Не говори ерунды.

– Смотри сам.

Он скользнул взглядом по фотографиям и пожал плечами:

– Неубедительно.

Я молча встала и принялась методично рыться во всех ящичках и шкафчиках. Буквально через пять минут я позвала Женьку:

– А вот на это что скажешь?

В углу платяного шкафа сидели две тщательно изготовленные куклы. Желтоволосый мальчик в кимоно и с картонной катаной, девочка с темными короткими волосами. Они держались за руки и сердце мальчика было проколото длинной иглой, закапанной воском.

– Ничего не напоминает? – усмехнулась я.

– Дела, – озадаченно почесал он в голове.

Я разодрала небрежно сшитую ткань, порылась в вате и вытащила вырезанное из фотографии лицо.

– И что это значит? – спросил парень. – Что-то я себя влюбленным в нее совсем не чувствую.

– Значит то, что девушка хотела тебя приворожить, да умения не хватило, – скупо отозвалась я, продолжая рыться в Нинкиных вещах.

И вскоре я нашла еще одну странную вещь. В кармане курки обнаружился чек на семь тысяч из «Изумруда», ювелирного салона города, и тут же – бирка, гласящая, что еще недавно она была прицеплена на обручальное кольцо.

– Нинка собралась замуж? – недоверчиво спросил Женька, рассматривая находки.

Я неопределенно пожала плечами, рассматривая чек. Девица сделала в салоне две покупки, и было это в среду.

– Впрочем, теперь мне все понятно, – удовлетворенно улыбнулся парень. – Нинка вышла замуж, назло мне, а мать недовольна выбором. Согласись, в это все укладывается. И то, что мать о ней говорить не хочет, и то, что не переживает из-за ее отсутствия.

Я с сомнением поглядела на него, подошла к столу, взяла тетрадку. Судя по надписи, она принадлежала Завьяловой Нине, ученице 10 «г» класса.