Текст книги "Дзен в большом городе"

Автор книги: Маша Стрельцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава девятая

К Женьке нас попытались не пустить. И время было неприемное, и вообще к нему пускали только родственников, коими мы не являлись.

«То, что ты невеста – у тебя на лбу не написано, много вас тут таких ходит!», – объяснила мне неприветливая усатая тетенька. Пришлось рассовать взятки.

Вскоре мы уже стояли около тела Женьки. В крошечной палате еле помещалась кровать, на которой он лежал, опутанный проводками капельниц.

Это было именно тело. Пустая оболочка. Холодная, неподвижная. Неживая. Черты лица заострились, иссушились, словно кто-то отжал из кожи влагу и лишил красок. Казалось: тронь – и на пальцах останется след серого пепла.

– Женечка…, – оторопело прошептала я.

– Черт! – Алекс рывком снял куртку, сел прямо на пол около кровати и велел мне: – Магдалина, прикройся ветошью и …

– Не отсвечивай, поняла.

– …и никого не пускай. Ни под каким предлогом. Ясно?

Я посмотрела на Женьку, ощутила кожей что-то темное, притаившееся рядом, и внезапно содрала со своей шеи крестик.

– На время даю, это оберег, – вздохнула я, одевая его на Тау.

Сама-то как-нибудь отмашусь, я же ведьма, а вот у него таких талантов нет, еще отвечай потом за него.

Тот молча кивнул, уселся прямо на пол перед Женькиной кроватью, взял его руку в свою – и замер.

Минуты текли, а я сидела как мышка и пристально вглядывалась в лицо Алекса, пытаясь понять, как там протекает процесс. Я видела, как расслабленно разгладились его черты, видела, как безмятежность надежно укрыла от меня все, что происходит там, куда он ушел.

Ни разу он не пошевелился, сидел в позе лотоса с идеально прямой спиной, бесстрастный и отсутствующий.

Я мучалась от неизвестности и нетерпения. За окном сумерки плавно сменились чернильной тьмой, зажглись фонари, а Алекса все не было. Пару раз пытались зайти медсестрички, я молча высовывала им руку с купюрой и ободряюще улыбалась.

В одиннадцать часов я не выдержала. Осторо-ожно села около Алекса, коснулась его руки, там, где она соединялась с Женькиной – и сначала даже не поняла истины. Просто до меня не дошло, что Алекс стал таким же… серым и холодным, как и Женька.

Нахмурившись, я коснулась его щеки рукой, провела – и с ужасом увидела, как на пальцах остался серый след от пепла.

«Мама», – потрясенно сказал внутренний голос.

И тут Алекс открыл глаза.

– Слава Богу, ты жив! – облегченно вздохнула я и осеклась об его взгляд. Темно-карие, почти черные глаза под тяжелой складкой верхнего века смотрели на меня как-то очень… мертво. Это были глаза человека, которому неведомы более земные страсти и эмоции. Глаза человека, который легко разорвет котенка, не потому, что жесток, а потому что не знает что такое жестокость. Потому что …

– Эт-то мое, – его губы шевельнулись, трещиной зазмеились на неподвижном сером лице.

– Алекс, ты чего? – настороженно спросила я. – Я тебя боюсь, имей в виду.

– Эт-то мое, не тронь, – прошипел он, я внимательно вгляделась в его глаза, припорошенные пеплом – и замерла от ужаса, ибо поняла…

«Идиотка, это же не он!!! – заверещал внутренний голос. – Это мертвый!!!»

… что я подставилась как никогда в жизни. Серая аура – аура мертвого. Но ведь он живой, черт побери, как такое быть может???

«Делай же что-нибудь!!!»

Ме-едленно, не отрывая от него взгляда, я попятилась назад, контролируя каждое движение, чтобы не насторожить, не разъярить это.

Я не заметила его движение, настолько оно было молниеносным. Миг – и ледяная рука Алекса метнулась к моей лодыжке, дернула – и я повалилась на пол.

Словно куклу, он легко подтащил меня за ногу к себе, склонился и легко разорвал высокий воротник джемпера. Изучающее провел пальцем вдоль сонной артерии, парализуя могильным холодом мое тело – и равнодушно сжал горло, словно прикидывая, сумеет ли он его обхватить одной ладонью.

И все это произошло между одним моим вздохом и выдохом, я даже не успела закричать.

А потом мертвые пальцы с силой сжали мое горло, потянулась и вторая рука помочь меня придушить, и я поняла – игры кончились.

Лицо его было близко-близко, от него несло студеной осенней землей да кладбищенскими елями, но я не колеблясь закрыла глаза, дернулась навстречу ему и коснулась серых пепельных губ.

«Я встала, чтобы отпереть возлюбленному моему, и с рук моих капала мирра, и с перстов моих мирра капала на ручки замка», – медленно читал в это время внутренний голос Песнь Песней, пытаясь разбудить в моей душе столь необходимую нежность…

Невыносимо обожгло холодом, мир качнулся, заскрипел пепел на зубах, но я лишь вскинула руки и сцепила за его спиной. Чтобы ничто не помешало мне его целовать.

«Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел. Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила его; звала его, и он не отзывался мне».

Я согревала его губы своими, я капала на них крепкой настоянной нежностью, что хранила в сердце для любимого, я проливала на них мирру и елей.

«Чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных, прекраснейшая из женщин? Чем возлюбленный твой лучше других, что ты так заклинаешь нас?»

Нечто разъяренной кошкой зашипело, забилось в его теле, и несдобровать бы мне, но губы его вдруг слабо подались под моими, ответно шевельнулись, а значит – душа возвращалась в тело.

«Уста его – сладость, и весь он – любезность. Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!»

«Метод мертвой царевны» – так называется это.

Если душа недавно покинула тело и оно невредимо, самый простой способ вернуть ее в тело – хорошенько поцеловать. Чтобы вскипели гормоны в крови тысячью пузырьков, чтобы душа затрепетала от неги – и вернулась.

Основной инстинкт, сэр.

«Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь», – мерно шептал внутренний голос, и нечто взбесилось.

Оно вскинулось на дыбы, зашипело, руки Алекса хлестали меня, выдирали волосы, кидали к стене. Я не сомневалась, что сам Алекс, японский воин, меня бы сломал, коль захотел. Но это дралось слишком обычно, яростью компенсируя силу и умение. К счастью для меня, оно не использовало шикарный потенциал Алексова тела.

Краем глаза я увидела, как распахнулась дверь, как вбежали медсестрички, закричали…

«Ты заплатишшшь», – бешено прошипел голос у меня в голове, Алекс на миг замер, перестав меня бить, а после – вздохнул и одним движением отстранил меня от себя.

– Алекс? – настороженно спросила я, вглядываясь в его глаза. Нормальные такие глаза, цвета расправленного шоколада. И никакого пепла.

– Да, теперь я, – слегка растерянно отозвался он.

– Вы что, места другого не могли найти? – напустилась на нас пожилая медсестра с усиками над верхней губой.

– Любовь нечаянно нагрянет, блин! – любезно объяснила я, потирая шею и глядя на Алекса. – Вы уж простите нас, не со зла.

– Выйдите, – коротко рявкнула она, указав на дверь.

Мы не преминули воспользоваться ее советом. Внизу, в больничном холле, села на подоконник и нервно спросила:

– Это что было?

Он посмотрел на меня и раздельно сказал:

– Без понятия.

– Опиши, что произошло в твоей медитации.

– А смысл? Ты же все равно в этом не разбираешься.

– Да перестань ты препираться! – закричала я. – Я вообще-то тебя спасла, если до тебя не дошло!

– Не ори на меня, – холодно сказал он и пошел к выходу.

Я мгновенно соскочила с подоконника, догнала его и просительно заныла:

– Алекс, ну как ты не поймешь, тут же вопрос жизни и смерти для Женьки.

– Дура, он уже умер.

Я остановилась, нахмурилась и внимательно посмотрела на него:

– Что ты сказал?

– Он умер, Магдалина. Ему не помочь.

– Не может быть, – покачала я головой. – Нет. Нет, Алекс, ты ошибаешься! Все же нормально – дух в отличной форме, тело тоже. Все работает. Надо только их соединить.

– Магдалина, нет около его тела духа, а значит – все кончено. Пойми это. Я искал его тщательно, но нашел только…, – он запнулся, не зная как это назвать.

– Это был мертвый, – с отсутствующим видом сказала я. – То, что выкинуло твою душу и заменило собой.

– Откуда знаешь?

– По ауре твоей увидела.

– А ты кто вообще такая?

– Ведьма, – я холодно посмотрела на него. – Профессиональная.

– Смеяться можно?

– Лучше скажи другое. Мертвый тот – это часом не Женька? Он же умер, как ты говоришь.

– Чушь, – скептически скривился он. – Если бы около тела в астрале был и родной дух – их бы как магнитом притянуло, и проблемы бы не было.

– Значит, какой-то другой мертвый?

– Тебе виднее. Ты же у нас ведьма.

– Слушай, смени свой издевательский тон, а?

– Магдалина, ты втянула меня в какую-то непонятную историю. Какая-то дрянь была в моем теле. И теперь ты хочешь, чтобы я был максимально серьезен? – насмешливо спросил он. – Я же тогда просто шизанусь. Стану таким же придурком как ты.

– Настоящие мужчины не бросают девушек в беде, – с обидой сказала я. – К тому же Женька еще и твой друг. Мог бы и помочь.

Он усмехнулся, достал листок бумаги, накарябал там цифры и подал мне:

– Мой телефон. Если что – звони.

– А ты куда сейчас? – как-то тоскливо спросила я.

– В кино.

– Так ведь поздно.

– Для ведьмы ты удивительно занудлива…

– Ты как со мной разговариваешь!

– … но целуешься классно, – закончил он фразу, наклонился и чмокнул в щечку. – Пока, Магдалина. Звони. Но не слишком часто.

А в ладонь мне лег крестик на старой вытертой веревке.

Я молча смотрела, как он развернулся, как со стуком закрылась за ним выкрашенная голубой краской больничная дверь и поняла одну вещь: я его ненавижу.

Женька вышел у меня из-за спины, сел на подоконник и безмятежно посмотрел на меня:

– Я все слышал.

– Твой друг – хам, – отрешенно сказала я. – Хам и грубиян.

– Магдалина, ты просто его не понимаешь, – спокойно ответил он. – Послушай одну историю. Любой странствующий монах мог остановиться в дзенском храме при условии, что он будет победителем тех, кто живет в этом храме. Если же он будет побежден, ему придется уйти. В одном храме на севере Японии жили два брата монаха. Старший брат учился, а младший был дурачком, да и к тому же еще и одноглазый. Однажды к ним зашел странствующий монах и попросился переночевать, предложив, в соответствии с обычаем, побеседовать о возвышенном учении. Старший брат, уставший от занятий за день, велел младшему выступить вместо себя. «Пойди и потребуй разговора в молчании», – научил он его. Итак, младший брат и странник пошли к святыне и сели. Вскоре странник поднялся, подошел к старшему брату и сказал: «Твой младший брат удивительный парень. Он победил меня». «Перескажи мне диалог», – попросил старший брат. «Сначала, – сказал странник, – я поднял один палец, символизируя просветленного Будду. Тогда твой брат поднял два пальца, символизируя Будду и его учение. Я поднял три пальца, символизируя Будду, его учение и его последователей, живущих гармонической жизнью. Тогда твой брат потряс сжатым кулаком у меня перед лицом, указывая, что все три произошли из одной реализации. Таким образом он победил, и я не имею права оставаться здесь».

– Слушай, к чему ты мне это рассказываешь? – устало сказала я.

– Ты послушай дальше, – мягко улыбнулся он. – Странник ушел, и тут вбежал младший брат. «Где этот парень?»– спросил он. «Я понял от него, что ты победил в споре». «Ничего я не победил. Я хочу поколотить его». «Расскажи мне, о чем вы спорили», – попросил старший брат. «Ну, минуту он смотрел на меня, потом поднял один палец, оскорбляя меня намеком на то, что у меня один глаз. Так как он странник, то я подумал, что мне надо быть повежливее с ним. Поэтому я поднял два пальца, поздравляя его с тем, что у него два глаза. Тогда этот грубиян и негодяй поднял три пальца, намекая на то, что на нас двоих у нас только три глаза. Тогда я взбесился и стал колотить его, а он убежал. На этом все кончилось». Понимаешь, Магдалина? Люди часто домысливают друг за друга. Тау вовсе не мерзавец, просто ты его не захотела понять с его точки зрения.

– Расскажи теперь эту историю ему, – сухо посоветовала я и поехала домой.

Глава десятая

Я всегда знала, что сильная. Нет, я не остановлю на скаку лошадь, но всегда с честью выдержу любую ситуацию. Буду в душе плакать и истерить, но окружающие об этом не узнают. Меня все считают оптимисткой.

Зря.

Дэн давно уснул, а я вслушивалась в его ровное дыхание и старалась думать о том, что на улице похолодало, что скоро, наверно, выпадет снег. Только б не думать о том, что упорно лезло в голову.

За любимого я больше не беспокоилась. Заговоренный Лорой крестик висел на его шее, одежда и обувь были утыканы охранками, словно ежик иголками. С ним все будет хорошо. А со мной?

Не выдержав, я все-таки встала. Стараясь не шуметь, накинула халат, взяла ноутбук и пошла в ванную. И там, сидя на корзине для белья, я подсоединилась к интернету, открыла яндекс и пальцы на миг зависли над клавиатурой.

Как там того врача-то звали?

В памяти всплыл Женькин голос:

«Однажды молодой врач из Токио по имени Кусуда встретил своего школьного друга, который учился Дзен. Кусуда спросил его, что такое Дзен. „Я не могу сказать тебе, что это, – сказал друг. – Но одно я знаю точно. Если ты понимаешь Дзен, ты не должен бояться…“».

Он не договорил тогда этой фразы. Прервался, а потом отделался легкомысленной отговоркой.

И я впечатала в поисковик: Кусуда, дзен.

Минут десять я просеивала немыслимое количество выпавших линков, но потом нашла эту притчу.

Прочитала ее, помотала головой, нахмурилась, и еще раз перечитала.

«Этого не может быть…», – ошарашено сказала я себе.

«Если ты понимаешь Дзен, ты не должен бояться смерти», – вот что ответили Кусуде.

Захлопнув крышку ноутбука, я решительно встала и пошла искать Женьку.

Он как обычно сидел на кухне и смотрел японские мультики. Щелкнув пультом, я выключила телевизор, и обвиняюще уставилась на него:

– Сидишь?

– Сижу, – согласился он, слегка недоуменно глядя на меня.

– Значит, мы понимаем Дзен, ага?

– Ну не знаю как ты, а я – да, понимаю.

– Помнишь ты историю про врача Кусуду, которую ты мне не так давно рассказал?!

– И что?

– «Если ты понимаешь Дзен, то не должен бояться СМЕРТИ», – процитировала я, выделив последнее слово.

– И дальше-то что?

– Ты знал, что ты умер, – я устало опустилась на стул и посмотрела на него. – Ты знал это!

– Скажем так – подозревал. Только я не пойму – в чем моя вина перед тобой-то?

– Знаешь, около меня постоянно крутится какой-то мертвый, – задумчиво поведала я. – Тело мое отобрать хочет, опять же и тварь появилась в твоем присутствии. И Алекс сегодня был не в себе. Не ты ль в его теле был, а, дружок?

– Магдалина, успокойся, – серьезно посмотрел он на меня. – Остановись и подумай немного. Насчет тела – да, я виноват, но это не по моей воле.

– Правда? – перебила я его. – А ведь сегодня на тренировке ты легко вошел в меня.

– Эта была случайность, и она спасла тебе жизнь!

– Да что вы говорите? – откровенно издевательским тоном произнесла я. – Знаешь что? Ты – умер, а я сдуру дернула тебя в мир живых. И ты, порвавший связь со своим телом, отчаянно пытаешься взять тебе хоть какое-то. Мое. Алексово.

– Нет, Магдалина, нет, ты все не так поняла! – вскричал он.

Я, не слушая его, молча пошла в спальню, натянула джинсы, свитер и, слегка поколебавшись, осторожно сняла с Дэна крестик, нацепив себе на шею. Он спит, ему ничего не угрожает. А вот у меня сейчас будет опасный момент. Спустившись в холл, взяла с тумбочки ключи от машины, потянулась за курткой…

– Ты куда? – насторожился Женька.

Я на него даже и не взглянула. Молча обулась и пошла в гараж, зная, что никуда он не денется – пойдет следом. Он привязан к моему телу так, как ни одним приворотом, ни одной оморочкой не достичь.

Я ехала по ночному городу и холодно думала о том, что этому человеку я верила. Вспоминала, как я сама, своими руками его сегодня спасла. От этих мыслей хотелось побиться дурной головой об руль.

Бросив машину около Знаменского собора, я пошла внутрь. В пустом огромном зале метались огоньки сотен свечей, причудливым образом освещая лики святых. Женька сиротливо переминался с ноги на ногу рядом, чувствовал, что я задумала пакость, но молчал. Умница.

– Есть кто живой? – требовательно спросила я в пустоту.

В углу что-то забренчало, раздались шаркающие шаги, и наконец появилась согбенная старушка – божий одуванчик. Я знала ее на лицо, видела, что днем она торгует свечами в церковной лавке.

– Кого на ночь глядя принесло? – горестно спросила она, щуря сонные глаза.

– Бабуля, Ваню… батюшку Иоанна бы мне.

– Почивают оне, – заотнекивалась старушка.

– Срочно надо, – твердо сказала я. – Служба Господу дело круглосуточное, не так ли?

Старушка подумала, и наконец уныло кивнула:

– Обожди чуток.

Я села на лавочку и приготовилась ждать.

– Что ты задумала? – не выдержал Женька.

Я кинула на него косой взгляд. Парень в этой церкви и вовсе смахивал на ангела. Юный, призрачный, а волосы в сиянии свечей походили на бледно-золотой нимб.

«Это парень, который меня обманывал, – отрешенно думала я. – Парень, который намеренно мне вредит. Парень, который хочет забрать мое тело».

– Женя, – вежливо попросила я. – У меня приватный разговор со священником. Ты подслушивать будешь или все же поступишь как приличный человек?

Он пожал плечами и пошел к алтарю.

С недовольным лицом появился батюшка Иоанн, и мне, как обычно при взгляде на него здорово взгрустнулось. Есть что-то неправильное и предельно несправедливое в том, что парни с идеальными телами и прекрасными лицами – вдруг оказываются священниками или, скажем, геями.

По отцу Иоанну явно плакал Голливуд. Был он по-европейски красив, – умные миндалевидные глаза, опушенные длиннющими ресницами, высокие скулы, аристократический нос, а полагающаяся по сану бородка весьма смахивала на стильную диджейскую. Ряса на его двухметровой фигуре смотрелась просто изумительно, подчеркивая широкие плечи и тонкую талию. По правде говоря, уж на что мой Дэн красив, но рядом с отцом Иоанном он и рядом не стоял. А еще, несмотря на то, что батюшке было уже чуть за тридцать, женой он покуда не обзавелся.

Он был хорошим священником, этот красавец, и искренне любил Господа. Его глаза пристально вглядывались в души прихожан, он исследовал их, словно под микроскопом, озабоченный серьезностью своей миссии. Только зачастую девушки видели в его внимании пастыря совсем другое.

Как только Иоанн пару месяцев назад появился в нашей церкви, посещаемость ее мигом достигла небывалых высот. Девицы разной степени молодости и красоты выстраивались в длиннющую очередь, дабы исповедаться ему в грехах. По его словам, они не только исповедались, но и пытались показать, как именно они грешили, чтобы, значит, батюшка смог почувствовать всю глубину их падения.

Итак, отец Иоанн вскоре знал гораздо более составителей Камасутры, похудел от таких искусов, но вроде не сдался.

Меня он ценил – я была одной из немногих дочерей Евы, кто уважала его сан и не пыталась сделать нескромных предложений. Вернее, это он думал, что я уважаю его сан. На самом деле я откровенно любовалась им, но все обламывала одна мысль: с ним легкого романа не получится. Прежде чем уложить девушку в постельку – он сходит с ней под венец, и станет его избранница в одночасье попадьей. Такая мысль здорово отрезвляла. В общем, ничто не омрачало нашей искренней дружбы с батюшкой Иоанном. Он мне был и духовником, и подружкой, и лишь ему я могла без колебания доверить любой секрет.

– Простите, отче, что потревожила вас в столь поздний час, – склонила я голову, косясь в сторону подсматривающей бабки.

– Да ладно тебе, Марья, пиететы разводить, – отмахнулся он. – Говори, что стряслось.

Я пододвинулась, отец Иоанн понятливо присел рядом.

– Вань, ты бесов изгонять умеешь? – шепнула я ему.

Он задумался, почесал аккуратную бородку и признался:

– Может и умею, только ни разу не пробовал. А что, где бесноватый?

– Вань, – смутилась я. – Понимаешь, там не бесы, а покойник пытается телом завладеть. Но я подумала – что бес, что покойник – какая разница? Должно все равно подействовать, верно?

– Марья, – строго сказал батюшка, – опять ты спуталась с нехорошей компанией? Кого опять лечить вздумала, а? Все в воле Божьей, а ты давай-ка в монастырь на месяцок – другой, поживи, помолись.

Я вздрогнула.

Монастырская жизнь – это один из моих кошмаров. Мастера магии постоянно ездят туда, пожить да помолиться. Приходится и мне там бывать. Пока рекорд проживания в божьем доме был полтора месяца, я страшный грех отмаливала, но мне пришлось очень – очень тяжело. День там начинается заутреней в четыре утра, потом до вечера пашешь, не разгибаясь, а в полночь еще одна служба – и можно идти спать. Душа там нет, простыни меняют раз в полгода. Нет, в монастырь я решительно не хотела даже на недельку.

– Отче, – сиплым от переживаний голосом сказала я, – ты в сторону не уводи разговор. Лучше давай изгнание беса, эээ… вернее, покойника проведем.

– Прямо сейчас? – возмутился он.

– Дело срочное, – твердо сказала я.

Он снова почесал бороду и сказал:

– Думается мне, что покойника надо просто отпеть, он и упокоится. Потому и бродит его душа, что не по-христиански он похоронен.

– Да он вообще не похоронен, – пробормотала я.

– Криминальный труп? – шепотом спросил батюшка, перекрестясь.

– Ваня, да что ты такое говоришь? – оскорбилась я. – В больнице еще лежит.

– А, в морге, ну тогда другое дело, – повеселел священник. – Давай его перед похоронами ко мне, в гробу, а уж мы его тут и отпоем на славу.

– А без гроба нельзя? – насторожилась я. – Он, в общем-то, еще почти жив. В коме.

– Господь с тобой, дитя мое. Что ты задумала? Живого человека отпевать?!! Вот уж не думал я, что ты до такого дойдешь!

– Ой, только не кипятись, а? Пациент скорее мертв, чем жив, и дух его ведет себя как дух мертвого!

– Пока сердце бьется – человек жив, – сухо ответил священник.

– Тогда давай изгонение бесов! – вздохнула я. – Я сама если честно не могу понять, так что для начала попробуем изгонение, ладно?

Он посмотрел на меня, нахмурившись, и велел:

– А ну-ка рассказывай, что стряслось!

Я воровато посмотрела на Женьку – тот на весьма приличном расстоянии рассматривал иконы, но рисковать не стала:

– Выйдем, – шепнула я.

Батюшка Иоанн с сомнением посмотрел на свою тонкую рясу, но возражать не стал, встал и направился вместе со мной на улицу. Краем глаза я поймала тревожный Женькин взгляд и усмехнулась. Правильно переживаешь, знает кошка, чье сало съела. Думал облапошить меня, на жалость надавить, дабы я расслабилась и потеряла бдительность? Да не на ту нарвался. Я тебя, милый, сама с носками сожру и не подавлюсь ни разу.

На всякий случай я отвела батюшку за ограду церкви, и правильно сделала: Женька немедленно замаячил в дверях, косясь в нашу сторону.

Не спуская с него глаз, я быстро и четко рассказала Иоанну свою печальную историю. После чего выжидающе посмотрела на него и требовательно спросила:

– Ну?

– Ох, Марья, если б я тебя не знал – сдал бы в психушку, – покачал головой он. – Хотя, может быть, так и стоит сделать, а? Потом спасибо скажешь…

– Я тебе сдам, – нетерпеливо отмахнулась я. – Давай по делу. Что тут поможет? Отпевание, изгнание бесов, все что угодно, ты у нас по нечисти специалист.

– Холодно что-то, – зябко поежился он. – Чуешь, какой ветер ледяной?

– Не месяц май, – кивнула я. – Давай решим, и пойдешь в церковь, согреешься.

– Марья, – тревожно крикнул он, словно предупреждая об опасности.

Я успела вскинуть глаза на Женьку – тот пинал белую церковную стену, и тут в спину ударил порыв ветра, смешанный с мокрыми листьями, пробрало льдом аж до костей.

И я споткнулась, упала прямо на мокрый асфальт, обдирая руки, которыми пыталась притормозить.

А когда подняла глаза на батюшку, надеясь, что он поможет мне встать – поняла, что его надо самого сдавать в психушку.

Ветер яростно трепал его церковные одежды, а он стоял в ночной темноте и страстно читал какую-то молитву на старославянском языке, но странно – я понимала его.

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, огради святыми Твоими ангелами и молитвами Всепречистой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, силой Честного и Живостворящего Креста, святого архистратига Божия Михаила и всех небесных сил бесплотных…

Небо за его спиной с ужасным грохотом раскололось молнией, зазмеилось трещинами, словно разбитое стекло. Я вздрогнула. Иоанн стоял непоколебимо, даже не сбился.

– Господи! Помощи прошу от войска нечистой силы! – кричал он ввысь, воздев руки. – Да не возмогут они причинить мне и рабе твоей Магдалине вреда и гибели! Ибо нет выше Бога и силы Его! Яко было, есть и будет Царствие Твое, Божие!

– Аминь, – повторила я вслед за ним.

Он остро взглянул вниз, где под его ногами все так же валялась я, словно кукла, забывая нерадивой девчонкой.

– Магдалина? – каким-то странным тоном спросил он.

– Руку подай, джентльмен, – сварливо отозвалась я.

– Слава Тебе, Господи! – посмотрел он в небо и помог мне встать.

– Что за спектакль ты тут устраиваешь? – с неким любопытством спросила я. – И перед кем? Вроде, кроме меня прихожан нет.

– Ты что, ничего не поняла? – нахмурился он.

– Так, – устало сказала я. – Во мне что, опять была только что не я?

– Да, – коротко сказал он.

– Чего делала?

Он смутился, покраснел, но ответил:

– Непотребство творила.

Я воровато осмотрела себя, но все же спросила:

– Стриптиз хоть не танцевала посреди улицы?

– Целоваться лезла, – хмуро поведал он и обвиняюще на меня уставился.

– Это не я, – глаза мои были максимально невинны.

– Да ты – не ты, какая разница, – устало махнул он рукой, – бабка Лукерья все одно видела. Ну да ладно, главное – беса из тебя изгнал. После поцелуев ты, кстати, попыталась под колеса проезжавшей машины кинуться, я тебе успел подножку подставить да молиться принялся.

А я посмотрела на Женьку, маячившего у входа в церковь и осознала: только что во мне был не он. Ну не полез бы он целовать Иоанна. Точно не полез бы. И, наверное, не стал бы меня убивать.

Наверное?

– Что мне делать? – вперила я взгляд в Иоанна.

– Я буду молиться за тебя, – серьезно ответил он.

– Это все, что ты можешь?

– Молитва превозможет все! – твердо ответил он. – Не будь маловерной.

– Иди в церковь, продрог ведь, – вздохнула я.

– С Богом, дитя мое, – серьезно сказал он на прощание. – И не забывай – «если Бог со мной, то кто против меня»?

Он ушел, а я смотрела ему вслед и думала – да, я маловерная. Я не верю, что Иоанн отмолит меня, Женьку… Что Господу до нас? Вон, крестик на мне его, символ его искупительной жертвы, мощная охранка от самой сильной ведьмы города – и то не преграда для нечисти.

Я подошла к Женьке, встала рядом. Он помолчал, после чего сказал:

– Домой поедем?

– Поедем, – облегченно выдохнула я.

Он все понял, это было ясно. И я была благодарна, что он ничего мне более не сказал.

На обратном пути я заехала к Пелагее, что жила в частном доме на окраине города, купила у нее курицу и только после этого поехала домой.

Я ничего, ничего не понимала. Все мои знания ведьмы были напрасны, чтобы постигнуть эту ситуацию. Я не могла уразуметь, как так получилось, что Женькино тело отдельно, а его дух – отдельно. И как так получилось, что его тело еще живет, но на самом деле он мертвый. И каким образом мертвый может так просто выдавливать из моего тела мой дух и привольно жить во мне?

Да и похоже на то, что мертвых в этой истории было гораздо более одного Женьки…

Ни на один из этих вопросов я не могла ответить. Библия Ведьмы так же ни о чем подобном не рассказывала. Товарки мои тоже только руками разводили.

Я блуждала в совершеннейших потемках, шла на ощупь по горной дороге, и понимала, что еще один шаг может оказаться роковым.

Однако выхода у меня не было. Или я разберусь в этом – или умру. Все просто.

Дэн спал, когда я поднялась к нему в спальню. Я снова одела на его шею крестик, и присела на кровать, вглядываясь в совершенные черты лица в неярком свете ночника. Он слегка улыбался, и я порадовалась, что снится ему нечто хорошее.

Прочитав над ним охранный заговор, я спустилась на второй этаж в кабинет.

О нет, у меня нет там офисной техники, нет строгого и модного дизайна. Ведьминский кабинет – это уставленные книгами стены, это стеллажи с мешочками трав, кореньев и прочих ингредиентов для целебных отваров.

В одном из ящичков я достала отрез черного сатина, привычным жестом описала свечой круг на ткани, и принялась в нем рисовать шестиконечную звезду.

Я делала пантаклю.

Вскоре черный сатин был испещрен символами нужных ангелов и гениев, в центре я начертала РАФАЭЛЬ, на обратной стороне – УРИЭЛЬ.

Выйдя на лоджию, я распахнула все окна, выдвинула из темного угла дубовую колоду, около нее расстелила ткань пантакли. Курица, чуя недоброе, притихла в мешке рядом.

И я, распустив волосы, встала ногами на исчерканную ткань и принялась властно читать заклятье:

– Выйду я из дверей в двери, через порог и околицу, перекрещусь, помолюсь, небу да звездам поклонюсь. Ой вы, часты звезды да месяц—млад, помогите мне, подсобите мне, ангелов разыщите. Рафаэля для вечерней зари, Уриэля для утренней, дабы пока петух не пропоет, вещий сон от меня не уйдет. Расскажите мне, ангелы небесные, кто против меня думку худую гадает, кто меня со свету сживает. Да будет так по слову моему и по делу моему.

Одним движением я отрубила курице голову и, морщась, окропила пантаклю ее кровью. Не переношу я вот этих жертвоприношений, очень долго пришлось переламывать себя, прежде чем я смогла пролить кровь своей первой курицы. Но тогда у меня выбора просто не было – человек умирал, и только это его и спасло. С тех пор полегче, но все равно – мерзко себя чувствую я в такие моменты.

Так я думала, а сама в это время запечатывала заклятье.

А потом пошла в кабинет и постелила себе на диване. Окровавленную тряпку положила под подушку.

«Главное – ни с кем не разговаривать, лечь в постель – и спать, только вот спать совсем не хочется», – озабоченно подумала я, уронила голову на подушку и мгновенно уснула.