Текст книги "Дзен в большом городе"

Автор книги: Маша Стрельцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Она знала, что я тут.

Я взяла Алекса за руку и ускорила шаг.

– Да где же ты ее возьмешь! – взвизгнула Святоша, – она дороги не знает, проплутает до рассвета! Никогда ей не найти это кладбище! А если и найдет – не войдет!

Из-за поворота показалась небольшая, наспех сляпанная избушка. Наверняка могильщики хранили в ней раньше лопаты и прочий инструмент.

– Магдалина, заходи, – усмехнулся мертвый голос и я, покрепче сжав руку Алекса, шагнула внутрь. Дверь сзади заскрипела и со стуком захлопнулась.

– Приветствую, – холодно сказала я, в упор глядя на Святошу. Та застыла, глядя на меня безумным взглядом, потом вскочила, кинулась за спину сидевшей за столом женщине:

– Это она!!!

– Я знаю, – медленно ответила та.

Несомненно, это была покойница. Она скукожилась, усохла, но тело свое смогла сохранить от разложения. И веяло от нее не тленом – магией. Темной и вязкой.

– Где мои? – сухо спросила я ее. – Отдай мне их – и я уйду, никого не тронув.

Святоша захохотала.

– Знать, моська, ты сильна, коль лаешь на слона! – заносчиво крикнула она. – Перед Надеждой я-то как дитя малое и неразумное, а ты ей угрожать вздумала.

– Помолчи, – уронила мертвая ведьма, и Лора осеклась. А та повернула ко мне глаза, прикрытые веками, внимательно посмотрела и неожиданно участливо спросила: – Девочка, ты ведь пришла сюда за любимым, да?

Я кивнула.

– Кто из них ранил твою душу, девочка? Священник, прекрасный, как грех, или второй, что так похож на мертвого Ворона?

Я вздрогнула, как от удара.

– Откуда ты знаешь? – непроизвольно вырвалось у меня.

– Я все знаю про мертвых, – устало сказала она. – Девочка, если бы не умер твой Ворон, знаешь, чем бы кончилась ваша сказка? Через год-полтора он бы начал забывать, что ты ему родная. Он бы привык к твоей любви, перестал восхищаться тем, что видит ежедневно. Ты бы ему приелась, и перестало бы его сердце замирать от нежности при вашем утреннем поцелуе. Однажды он бы тебе изменил, потом второй, на десятый ты бы узнала и сердце твое разорвалось бы от горя, но это бы его не тронуло. Он разлюбил бы тебя, девочка, и бросил бы и тебя, и ваше дитя. Так что благодари небо, что он умер и ты хранишь в сердце прекрасную сказку, не омраченную ложью и предательством.

– К чему ты это говоришь? – холодно спросила я.

– К тому, что скоро, весьма скоро и этот твой мальчик привыкнет к тебе. И забудет он все слова и все клятвы. Когда проходит любовь – мужчины не помнят о том, что когда-то они жить не могли без этой девушки, шли на безумства, лишь бы ее завоевать. Ты знаешь, девочка, есть среди мертвых один английский король, Генрих его звали. Послушай его историю. Однажды он влюбился в девушку, прекрасную Анну. У него была жена, испанская инфанта, которой он тоже когда-то клялся в верности и любил. Четырнадцать лет брака убили в его сердце нежность, а вот инфанта его не предала и все так же ждала от него ласки. Но Генриху была не нужна ее преданность и любовь, его интересовала только Анна, и ее он хотел видеть своей женой. Девочка, он смел все на пути к этому. Брак нельзя было расторгнуть по тем временам, но Генрих не побоялся ни папы, ни гнева испанского монарха. Он просто выгнал инфанту и женился на Анне, так велика была его любовь. Папа отлучил его от церкви – он и глазом не повел. Подданные его восстали против такого – он пачками отправлял их на казнь. Среди простого люда на эшафот восходили и его друзья, посмевшие порицать короля. А влюбленную в него инфанту, которая так и не дала ему развод, он отправил умирать в монастырь. Девочка, ты представляешь, на что пошел этот человек, чтобы сделать любимую своей женой, королевой Англии?

– Зачем ты мне это рассказываешь? – тихо спросила я.

Мертвая усмехнулась и продолжила:

– А через три года в сердце короля угасла любовь и он стал тяготиться своей женой. Нового развода затевать он уже не мог, и ему оставалось одно средство избавиться от жены. И вот однажды королеву арестовали и заперли в Тауэре. Против нее сфабриковали улики и обвинили в супружеской измене. Король знал, что она за все время супружества и не взглянула на других мужчин, но ему уже не была нужна ее верность. Девочка, он казнил Анну Болейн. Казнил ту, о которой когда-то страстно мечтал и сердце его замирало от нежности к ней. Ту, ради которой когда-то он пошел на все, понимаешь? Накануне казни она сидела, смотрела в небо через решетчатое окно и думала о том, что всего три года, всего тысяча дней прошла с того момента, как она его полюбила. И она поняла одну вещь: тот момент, когда она отдала ему свое сердце – и было концом его любви к ней. Мужчин нельзя любить, девочка. На следующий день ее казнили. На виду у всего Лондона Анне Болейн отсекли голову за то, что она однажды полюбила короля. А Генрих развернулся после ее казни и поехал к Джейн Сеймур, своей любовнице. Вот такая она, мужская любовь. Так не плачь по своему мальчику. Дай ему умереть, пока он не убил тебя.

– Кто же вас, тетенька, так обидел? – Алекс, все это время молча стоявший за моей спиной, теперь высказал это нарочито ядовитым тоном.

– Такой же как ты, молодой и красивый, – спокойно ответила она. – Который обещал мне любовь до гроба, но сначала не получалось у нас пожениться, обстоятельства были такие, а потом он меня разлюбил. Я осталась с дочкой на руках, а он полюбил мою сестру и она стала его супругой.

– А мне сказали, что он уже был женат, – вырвалось у меня.

– Врут, – равнодушно ответила мертвая. – Не стала б я чужую семью рушить.

– А что же сестра? – спросил Тау.

– Сестра? Когда меня похоронила, тогда до нее и дошло, что она натворила. Мужа выгнала, дочь мою воспитала. А я ее все равно не простила за подлость. Сегодня она умрет. Она забрала у меня любимого, а я возьму у нее жизнь.

– Сегодня? – подняла я в недоумении брови.

– Твоя Пелагея ейная сестра, – злорадно влезла в разговор Святоша.

– Погоди, ты чего? Какие такие лямуры тридцать лет назад! Ей же сейчас уж лет сто!

– Ей пятьдесят восемь лет, – отчеканила покойница.

– Это не после твоих похорон она так постарела? – негромко спросила я.

Мертвая лишь молча смотрела на меня закрытыми глазами.

– Сложная ситуация, но, может быть, вы все же помиритесь? – деловито спросил Тау. – Она вашу дочь воспитала, ошибки осознала, раскаялась…

Ведьма его проигнорировала.

«Ты отступишься от своего мальчика?», – молча спросила она.

«Любовь – она в жизни одна», – покачала я головой.

«Ты выбрала».

Она легонько дунула в мою сторону, я нахмурилась, ожидая каверзы, но ничего не произошло. Ничего. Лишь на пупке жарко запульсировал кусочек мертвой ауры, а сердце стукнуло и замерло, скованное могильным холодом.

Но это же ерунда. Правда, ерунда?

Мир качнулся, омылся кровью и болью, щедро окунулся в черную краску и я выдохнула застоявшийся в легких воздух, чтобы более не вздохнуть.

Никогда.

– В тебе все равно было слишком много от мертвых, – равнодушно сказала покойница. – Все нормально?

– Конечно, – улыбнулась я.

– Магдалина? – Алекс, нахмурившись, смотрел на меня.

– Живой, отойди с дороги, – бесстрастно сказала я.

– Ты чего, дура? – снисходительно спросил он.

– Научи его обращаться с девушками, – мягко предложила ведьма.

Кивнув, я нежно улыбнулась Алексу и легко прикоснулась к его губам своими, надламывая чудесный цветок его жизни. Словно губкой, впитала в себя его силы, а он, недоуменно моргнув, сполз по стене на пол. И так и остался там – посеревший и полумертвый.

– Некрополе допьет его к утру, не бери лишний грех на душу, – равнодушно сказала покойница. – Красивый мальчик был. Красивый и жестокий. Многих бы убил за свою жизнь.

Скрипнула дверь в дальнем углу избушки, и показалась полноватая девичья фигурка.

– Привет, сестра моя во смерти, – сказала я Нинке Завьяловой.

– И тебе привет, – улыбнулась мертвая девушка. – Ты с нами? Вот уж не ожидала.

– Намучалась я тебя искать, – укоризненно покачала я головой. – Не расскажешь, что с тобой случилось?

– Себя она порешила от любви, – хмуро сказала Святоша и каким-то странным взглядом полоснула по мертвой девчонке.

– Ты же не помогла, – тихо ответила она. – Я тебя как просила – бабуля, приворожи мне его, а ты только отмахивалась, дурью считала.

– Ты что, ее внучка?! – изумленно воскликнула я.

– Да, – кивнула она.

– Родная?! – снова не сдержалась я. Не верилось. Не ве-ри-лось. Краем уха я слышала, что есть у Лоры дочь, но никто ее не видел. Поговаривали, что она незамужняя, что живет в другом городе, а оно вон оно как!

– Родней некуда. А она мне не смогла даже приворота сделать на любимого, хотя я перед ней на коленях стояла, ревела и объясняла, что жить без него не могу. Сама-то я пыталась, да не получалось ничего. А потом он сказал, что женится, тут я и не выдержала. Купила у знакомых пушеров в школе героин да и воткнула себе в вену сразу три дозы. Рада, бабуля?!

– Господи, внученька, – по дряблым щекам ведьмы текли крупные слезы. – Знала б ты, как я рыдала над твоим телом… Мать твоя чуть с ума не сошла, да я о ней позаботилась. Заклятье наложила, чтобы она про тебя забыла. Заставила переезжать в другой город, чтобы никто про тебя не напоминал. А на меня заклятье наложить было некому. Вот так взяла тебя, привезла в деревню, да ночью и пошла сюда хоронить. На руках тебя несла сюда, внученька, чтобы встала ты следующей ночью. Велико горе мое было, я ведь и не знала, как сильно тебя люблю, пока не потеряла навсегда. Кровиночка ты моя, прости уж меня, неразумную.

«Видать, по дороге сапог с девчонки и спал», – равнодушно подумала я и посмотрела ее ноги. Она была босая, капроновые колготки пошли дырами, но это ее явно не смущало.

Да и с неуравновешенной Нинкиной мамочкой все прояснилось. Заклятье блокировала ее боль по мертвой дочери, вот и ушли эти эмоции в раздражительность и агрессивность.

– Мертвые прощать не умеют, – холодно ответила тем временем Нинка.

– Но я же тебе бабушка, внученька моя!

– Знаешь, бабуля, – медленно сказала мертвая девчонка. – Говорят, ты хорошая ведьма. Самая сильная в городе. Ты бы могла вмиг сделать меня счастливой, коль поняла бы, насколько болит мое сердце. Да только ты, видать, никогда не любила никого, раз не знаешь, что порой проще умереть, чем пережить эту боль.

– Я Господа люблю, – вскинула голову ведьма.

– Ты его предала, – покачала я головой. – Предала, Лора… Ведь это же ты заманила нас сюда, на верную смерть, верно? Ты внушила Пелагее отправиться на карьер, и за трактористом ты вовсе не ходила, верно? Христу каждый наш грех – словно терновый шип в сердце. Разве ты не знаешь этого? Так что предала ты своего любимого, Лора.

– Конечно, это она вас заманила! – как-то злорадно «сдала» родную бабушку Нинка. – Напустила заклятье, чтобы Пелагея и сама явилась, и два тела с собой привела!

– Нас же пятеро приехало, – нахмурилась я.

– Стареешь бабуля, да? Вон ошибочки полезли, – нагло протянула внучка. – Климакс никак? Или сразу маразм?

– Лора, и правда, зачем левых людей привлекла? – нахмурилась я. – Лишний грех пред очами твоего любимого Господа – оно тебе надо?

– Вы все грешники! – зло бросила она. – Грешники богомерзкие! Я только облегчила Ему работу. А Господа я люблю, и после смерти я буду с Ним!

– Ты будешь гореть в аду, Лора, и никогда тебя не допустят пред светлый лик Господа, – раздался бесстрастный голос мертвой ведьмы.

Лора растерянно смотрела на нее.

– Но как же? Я же Ему всю жизнь посвятила…

– Не расстраивайся, бабуля, – фамильярно хлопнула Нинка по ее плечу. – Любимые всегда предают. Либо ты их, либо они тебя. Молодец, что успела первой. Любить – это все равно слишком больно.

– Истинно, – печально отозвалась покойница.

– Истинно, – эхом откликнулась я.

Мы переглянулись, связанные общей болью, Нинка слегка сжала мою ладошку своей рукой и тихо сказала:

– А еще знаете что я поняла? Не стоил этот Женька моей жизни. Не стоил. Я умерла, потому что не смогла жить без него, а вот он без меня будет жить и не тужить. Будет вкусно есть и сладко спать, любить девушек, а у меня не будет ничего. И ведь он даже и не вспомнит про ту, что из-за него умерла.

– Но ты же ему отомстила, – равнодушно заметила мертвая ведьма.

– Не совсем, – зло сказала Нинка. – Магдалина не вовремя вмешалась. Ну да ничего, скоро, скоро Женечка окончательно умрет.

– Я вмешалась? – удивленно спросила я.

– А кто его душу дернул, когда он уже умер? – сварливо спросила она.

– Неплохая работа, девочка, – улыбка едва тронула губы ведьмы. – Очень неплохая. И остроумная.

– А чего же я тогда натворила-то? – озадаченно поинтересовалась я. – До сих пор, если честно, не могу разобраться.

– Ты, девочка, отдала ему приличный кусок своей жизненной силы, а себе взамен от него взяла кусок его мертвой ауры. И благодаря этому замещению он остался ммм… почти жить, если это можно так назвать. Фактически, ты его привила на себя, словно ветку вишни на дерево яблони.

– Мич-чуринка хренова! – сплюнула на пол Нинка. – Уж я как я на тебя обозлилась – словами не передать.

– Крестик твой все же Лора на проход сквозь защиту заговорила? – понимающе улыбнулась я.

– Бабуля у меня так-то молодец, – кивнула она. – Я, как поняла, что Женьку ты защищаешь, так и решила и тебя утянуть, да к тебе же не подобраться.

Я перевела взгляд на Лору:

– А мне-то врала: «Чистый крестик, чистый!» Тьфу, а еще христианка!

– Бабуля врать горазда, – усмехнулась Нинка.

– Да что ты такое говоришь, тебя же выгораживала! – возмутилась Святоша.

– А я тебя просила? – нагло просила ее девчонка, и ведьма лишь растерянно захлопала глазами, обиженно поджав подрагивающие губы.

– Молодцы, наворотили дел, – покачала я головой. Кстати, давно меня вопрос мучает – отчего Женька отойти от меня не мог, ходил вокруг как привязанный, пока ангел за ним не пришел? Не из-за этой ли «прививки»?

– Именно, – кивнула мертвая ведьма. – И потому он порой мог вытеснять твое сознание своим. Ты сама дала ему это право, девочка. Восхитительная работа. Антонина, бабушка твоя, сильной ведьмой была, и не посрамила ты ее имя.

– Вы ее знали? – жадно спросила я.

– Не раз на поклон ездила, – усмехнулась та.

– Тетя Надя, – нетерпеливо влезла Нинка, – так что, когда замещаться станем? Мне уже надоело быть мертвой.

– Не торопись, деточка. Рассвет будет только через час.

– Как долго, – уныло протянула она.

– Я тридцать лет ждала, – строго сказала ведьма и обернулась ко мне: – Права Нина, не стоят любимые нашей смерти. Не стоят. Нинка-то своему отомстила, он теперь все одно не жилец. А вот я своего не наказала. Он снова женился, завел детей, подался в политику, сейчас депутат Думы. Обо мне и правда не вспоминает. Все у него хорошо, и Бог ему судья. Девочка, я хотела тебя спросить – ты не поможешь мне?

– Как?

– Сделай для меня и Нины то же, что почти сделала для Женьки. Выдерни наши души из мертвых тел и привей их на другие, настоящие живые тела, девочка. Тридцать лет я мучалась во смерти, тридцать лет вставала каждую ночь, чтобы бесцельно бродить по кладбищу и плакать о своей загубленной душе. Я уже забыла, как пахнет свежевыпеченный хлеб, березовый веник в жаркой баньке и свежее белье на мягкой постели. Девочка, ничего ценнее жизни на свете нет, и я умоляю тебя именем Христа – дай мне вторую жизнь.

– И мне, – жалобно сказала Нинка. – Про меня не забудь. Сглупила, каюсь. Ничего нет ценнее жизни, правильно тетя Надя сказала. После смерти только это и понимаешь.

Они умоляюще глядели на меня, две мертвые, уставшие от смерти девушки, и было в их глазах что-то трогающее мое обледеневшее сердце…

Да и пред именем Христа не откажет ни одна ведьма.

– Но… я не смогу, – пробормотала я. – Тогда случайно получилось.

– Сможешь, Лора тебе поможет.

– И у меня нет … тел. Живых тел. Некуда переселять вас.

– Это не проблема, – торопливо сказала Нинка. – Пойдем!

И она шагнула к двери в дальнем углу избушки. Я неуверенно двинулась вслед за ней.

– Идем же, – приглашающе распахнула она дверь предо мной.

Глава четырнадцатая

Какой он же пронзительный и серебряный – свет луны. Как легко и равнодушно он взрезал лучом пыльную темноту, высвечивая черные кружева повсюду развешанной паутины…

Я шагнула через порог, и льющийся из единственного окошка бледный луч резанул глаза – прямо сквозь закрытые веки.

Это место я знала. Не раз оно снилось мне, и потому я уверенно пошла вперед. Два шага – и закончился крошечный коридорчик, и показались из-за угла две каменные плиты. Только вот Женьки среди них не было.

На одной лежал Иоанн, на другой – Дэн.

– Мне вот этого, – указала Нинка на парня, которого я любила – давно, в другой жизни.

– Не боишься пол менять? – равнодушно спросила я, прикидывая, как лучше провести обряд.

– А чего? – хихикнула она. – Зато он красивый, успешный. Считай, приду на все готовенькое. Из женщин-то только две бабки, не на них же мне меняться!

– А тебе зачем священник? – обернулась я к Надежде.

– Я тоже считаю, что лучше уж тело молодого и красивого мужчины, чем тело старухи, жизнь которой уже прожита, – отрезала она. – Да и, признаться, я всегда хотела быть монашкой, есть у меня склонность к уединению и молитве. Священник мне подойдет. Я начну новую жизнь, Магдалина, я проживу ее свято и добродетельно, и, возможно, Господь меня простит. Я все же при жизни была светлой ведьмой, и тоскую я неприкаянная без Него, девочка. Так что мне – священника, именно его.

– Ну, раз вы все решили…, – я пожала плечами и подошла к каменным плитам. Поочередно потрогала запястья у каждого из мужчин и поморщилась:

– Девушки, вы что же за ними не смотрели? Они же полумертвые!

– Нина! – строго повернулась Надежда к девушке.

– А… ой, простите, заболталась я, – смутилась она, выхватила нож и слегка надрезала запястья парней – рядом с уже закрывшимися ранами. Кровь, шипя и пузырясь, закапала на пыльный пол.

– Лягте около них, – велела я покойницам. – Лора, готова?

– Конечно! Что мне делать?

– Стой рядом.

– И это все?

– Конечно. Если что – буду с тебя силу брать.

– Да ты ополоумела? – она аж задохнулась от гнева. – Меня, и просто как донора использовать?

– А на что ты еще годна сейчас? – спокойно спросила я. – В общем, стой и не мешайся. Я работаю.

…Дэн тихо вздохнул и открыл глаза.

– Неужто у меня скоро будет тело, – радостно и недоверчиво сказала Надежда, глядя на Иоанна. – Тридцать лет в мертвых. Тридцать лет…

– Хрен тебе, – сказал Тау и рубанул ей по шее катаной.

Он появился словно из ниоткуда. Только что никого не было, секунда – и уже блестит лунный свет на клинке. Кожа его была сера, как у покойника, он шатался, глаза запали, и он очень ослаб. Перерубить шею одним ударом он не смог, она застряла на полпути.

…Дэн увидел меня и глаза его засияли, он улыбнулся и потянулся ко мне.

Надежда со страшным воем дернулась, отскочила, катана выпала из ослабевших рук Алекса, и так и осталась в ране. Это было жуткое зрелище. Ни кровинки из разрубленной шеи не вытекло, но металл явно причинил покойной боль. Она хрипела, раскрывая рот в мучительном, но безмолвном крике, а Тау, собравшись, молнией метнулся к ней, выхватил катану из раны и полоснул наискось по телу.

Все произошло настолько быстро, что никто просто не успел ничего сообразить.

…Рука Дэна накрыла мою.

Катана рассекла ткань, кожу и мышцы, и из зияющего разреза на пол с мягким стуком шлепнулся комок внутренностей.

– Дурак, – безразлично сказала я. – Она уже мертвая, и ей все это не повредит.

– Чего вылупился?! Поцелуй ее хорошенько! – яростно крикнул мне Тау.

– Точно умом повредился, – пожала я плечами.

На Алекса кинулись сзади и Лора, и Нинка. Дрались они яростно, но неумело, по-женски.

– Помоги! – крикнула мне Святоша. – Ну не сиди же!

– Портить не хочу, – равнодушно сказала я. – Мне тут мысль пришла – вы-то с телами будете, а я ведь тоже мертвая. Так что я себе Алекса возьму, будьте с ним поосторожнее.

Лора зазевалась, катана блеснула и срезала два пальца со здоровой руки.

Она в шоке, еще не чувствуя боли, посмотрела на окровавленные пеньки на месте фаланг, сравнила со второй рукой, и потрясенно спросила:

– Вы что, издеваетесь?!

– Так тебе и надо, – бесстрастно сказала я.

– Целуй же ее! – яростно крикнул Тау.

Лора завыла, забилась от нахлынувшей на нее боли, Надежда слепо шарила по полу и запихивала в себя найденные внутренности.

… А к моим губам припал Дэн.

Я дернулась, от неожиданности и отвращения, что какая-то тварь дрожащая посмела меня коснуться. Словно кролик, предназначенный на забой, повел себя как настоящий козёл.

– Магдалина, ты чего? – недоуменно посмотрел он на меня.

Я молча и яростно хлестнула его по щеке.

Непонимание волной плеснулось в его глазах, а меня охватила такая смертельная ненависть, что мне вмиг стало совершенно безразлично, что это тело предназначено Нинке.

Я страстно захотела его уничтожить. И, подняв руку, я холодно и веско зашептала, глядя ему в глаза:

– Черные вихри, придите, кому в глаза гляжу – разорвите, мучьте, кусайте, огнем жечь не прекращайте…

– Целуй, говорю тебе, идиот! – донесся рык Тау. – Целуй, чтобы ее душа вернулась к ней!

Над ладонью заклубилось темное облачко, Дэн вздохнул, подобрался, одним движением пойман мою талию в кольцо его рук и поцеловал.

Меня выгнуло дугой, я била его наотмашь руками, всаживала в него острые каблуки сапог, все мое существо было подчинено одной мысли – вырваться, вырваться. Слишком жгли меня его губы, непереносимо жгли. Но руки его словно стальные кольца стискивали меня. Не разорвать…

Словно из далекой дали послышался перезвон церковных колоколов, и тихий уверенный голос:

– Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Голубица моя в ущелье скалы под кровом утеса! покажи мне лице твое, дай мне услышать голос твой, потому что голос твой сладок и лице твое приятно.

Я затыкала уши, чтобы не слышать этих слов, но они звучали у меня в голове. В ярости я вцепилась в густые волосы парня, целовавшего меня и принялась их выдирать.

– Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе! Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста! пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей. О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! о, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов! Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!

Что-то происходило со мной. Душа тянулась к тихому голосу, что говорил мне эти слова, трепетала под поцелуем, но нечто темное по мне, что было сильнее меня, билось раненным зверем, неистово и беспощадно. Руки мои были в крови этого парня – прочные ногти вспарывали его кожу как бумагу, но он все не выпускал меня.

«Дэн, ты умрешь», – злобно подумала я.

«Я за тебя отдам жизнь», – отдалось эхом в душе, и я еще яростней принялась бороться за свою смерть.

Какие-то искры пробегали по моему почти мертвому телу от этого поцелуя, я сопротивлялась им, отчаянно сопротивлялась, но душа все же встрепенулась, а сердце разок, как-то неуверенно стукнуло и вопросительно затихло.

– Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; и стрелы ее – стрелы огненные…

С немыслимой силой судорога выгнула меня, я закричала от непереносимой боли, чувствуя, как выходит из меня вместе с криком дыхание мертвой ведьмы и потому легкие мои горят, словно в них налили расплавленного свинца.

А потом я вздохнула, открыла глаза и ошалело оглянулась вокруг.

Надежда закончила собирать свои внутренности. Сняв с плеч драную шаль, она перетянула живот, выпрямилась и равнодушно посмотрела на Алекса, который сражался с верткой Нинкой. Странно – но он до сих пор ее не зарубил. Вот тебе и подготовка японских воинов.

Дэн снова коснулся моих губ, но я отстранила его и шепнула:

– Все нормально. Теперь – все нормально. Потом, любовь моя, всему свое время.

– Что мне делать? – требовательно спросил он.

– Лежи и не отсвечивай! Это ведьминская война!

– А мне? – подал голос очнувшийся Ваня с соседней каменной лежанки.

– Молись! И получше! Если пропадем сейчас ни за что – я на том свете с тебя спрошу!

И я обернулась и в упор посмотрела на покойную ведьму. Та, понаблюдав за бесплодной борьбой Алекса и Нинки, покачала головой, вдохнула и…

Я знала, что сейчас произойдет. Знала, как смертельно ее дыхание. Но у меня не было времени на то, чтобы прочитать заговор и перебить ее дело. Не было…

«Колоски», – внезапно сказал тот же голос, что читал мне Песнь Песней минуту назад.

«Колоски?» – недоуменно подумала я, и наконец до меня дошло.

Сжатые и забытые на поле колоски, которые подобрали мы с Пелагеей когда-то давно, в прошлой жизни, сто лет назад… Сами по себе кусочки чистой природной магии, впитавшие лучи солнца, свежесть ветра, силу земли, а под конец познавшие и смерть, и забвение, и слезы дождя, и ледяной поцелуй заморозков…

– Надежда! – громко позвала я.

Она обернулась, а я в это время лихорадочно рылась в карманах куртки.

– Что такое?

Я встала, подошла к ней, ужасаясь ее виду. Голова под своей тяжестью отвисла вбок, и рана почти до середины шеи зияла во всей красе.

– Вот, – я достала колосок и припечатала его ладонью прямо на ее лоб.

Нинка с Алексом вздрогнули от ее воя и как по команде уставились на покойницу. А то визжала на какой-то невообразимо тонкой ноте, пытаясь когтями содрать со лба намертво прилипший колосок. Кожа под ним побагровела и алое пятно стремительно разрасталось, вспухая буграми.

– Кайся! – закричала я. – Надя, кайся! Смерть твоя пришла, настоящая, так моли Господа о прощении, иначе не быть тебе с Ним!

– Не может… быть, – прохрипела она. – Я уже умерла. Сука, какая же ты сука-аа…

– Иоанн, ну а ты чего разлегся! Скорее! Наденька, кайся! Последний шанс!

Кожа на лбу у покойницы лопнула и медленно поползла в стороны. Она взвыла, заметалась, взбивая клубы пыли.

– Дочь моя, иди ко мне, я помогу тебе прийти к Господу, – спокойно и веско сказал Иоанн.

– Нет, нет, – лихорадочно кричала она. – Нет, я не могу умереть! Не могу!

Уже обнажился ее череп, кожа лохмотьями повисла с шеи, лопнула кожа на руках, а она все не верила…

– Ты магией, черной магией жила все это время! – кричала я ей. – Она давала тебе силы! А я перебила ее, и сейчас у тебя будет настоящая смерть! За душой твоей, как и положено, придет ангел, отведет тебя к Богу, сорок дней – и расстанешься ты с этой землей! Наденька, решайся!

Она остановилась и прохрипела:

– К Господу?

– Или к Сатане, дочь моя. Выбирай. Я, как священник, готов исполнить свой долг и принять твое последнее покаяние.

Мертвая постояла с минуту посреди комнат. Лунный свет лился через окно прямо на нее, и мы видели, как стремительно сползает с нее кожа, гниет усохшая плоть.

Лору в ее уголке вывернуло.

– Да, батюшка, – прошептала мертвая. – Я хочу к Господу. Очень хочу.

И она подошла к Иоанну, встала перед ним на колени и положила свою руку на его протянутую ладонь. Священник и глазом не моргнул, когда его кожи коснулась скелетообразная кисть, на костях которой налипла гнилая плоть.

– Я слушаю тебя, дочь моя, – участливо сказал он, глядя в мертвые глаза.

– Отойдем, – шепнула я Дэну и мы пошли к Алексу в дальний угол. Нинка стояла там же, растерянная и жалкая.

– Что сейчас со мной будет? – жалобно шепнула она.

– Смерть, – пожала я плечами.

– Вы меня убьете? – каким-то тоненьким, детским голоском спросила она.

– Ты уже себя убила, – вздохнула я. – Нин, понимаешь, смерть – это, зачастую, билет в один конец. Если человек умер недавно, и нет фатальных повреждений, то врачи еще какое-то время могут его оживить. Если человек в коме, то у него тоже есть шанс. Но это точно не твой случай.

– И что же мне делать? – заплакала она.

– Молись. Молись, девочка, – ответила хриплым шепотом Надежда. – И не бойся смерти. Это всяко лучше той доли, что избрала себе я. Да и ты.

Она тяжело поднялась с колен, легла на каменную плиту, где до этого умирал Дэн, и затихла.

– С Богом, сестра, – грустно улыбнулся Иоанн, глядел на нее, и взгляд его был полон святой беспредельной любви.

И я замерла, всматриваясь в него, ловя божественные отблески на его лице. Словно сам Господь смотрел на умирающую мертвую его глазами, и омывал грешницу прощением и любовью…

– Аминь…, – прошептала я.

Надежда выгнулась в последней судороге, прохрипела что-то и затихла.

Несколько минут мы молчали, потрясенные этим зрелищем, потом в своем углу заворочалась Святоша, мелко перекрестилась и пробормотала:

– Отмучалась, христовая…

Алекс вздохнул, поднял катану и печально посмотрел на Нинку:

– Видит Бог, не хотел бы я этого делать…

Нинка сжалась, округлив в ужасе глаза, и забормотала:

– Лёшенька, ну неужто ты меня убьешь, Лёшенька? А помнишь, как мы с тобой часами говорили по телефону? Помнишь, как в кино ходили? Ты же для меня как подружка был, я тебе только и доверяла, только тебе и выкладывала все про Женьку.

– Нин, ну зачем ты это сделала? – рука Алекса ласково убрала челку со лба девушки и погладила, как котенка. – Не сошелся же на Женьке свет клином. Пережила бы это, потом встретила бы хорошего парня, и все было бы у тебя хорошо.

– Любовь – она в жизни одна, – тихо ответила Нинка, сжавшись под его скупой лаской.

– Ты еще слишком молода, дурочка, – вздохнул парень. – Тебе всего шестнадцать лет, и все у тебя было впереди. Впрочем, что сейчас говорить.

– Лёш…

– Да?

– Ну может можно что-то сделать? – в глазах Нинки стояли слезы, в них серебряными монетками отражалась луна, искрилась и переливалась.

– Магдалина? – повернулся ко мне Тау.

Я покачала головой.

– Только еще один колосок.

Парень с девушкой снова повернулись друг к другу, всмотрелись в глаза, и Алекс коснулся губами мертвого лба Нинки.

– Пусть это сделает она. Я не могу. Прости.

– Но я не хочу умирать, – страстно зашептала Нинка. – Лёшенька, спаси меня, умоляю!!!

Он молча и бесстрастно смотрел на нее, лишь побелели костяшки руки, которой он сжимал меч.

– Подойди ко мне на исповедь, дочь моя, – тяжко вздохнул Иоанн.

– А вы меня потом не убьете? – наивно спросила она, распахивая почти детские глаза.

– Не убьем, – пообещала я. – Освободим.

И она поверила мне, а может, просто захотела оттянуть время. Пошла к Иоанну и принялась вполголоса исповедоваться ему. Алекс отошел к окну, бесстрастно глядя на сияющую высоко-высоко над землей луну.

– Раны проверьте, – негромко скомандовала я. – Кровь у всех идет? Это важно, иначе некрополе вас убьет.

– Кровопотеря убьет быстрее, – невесело улыбнулся Дэн и полоснул себя по запястью ножом. Алекс молча провел рукой по острию катаны. Из дальнего угла послышался скрипучий голос:

– Так что, Магдалинка, и правда ты надумала убить мою внучку?