Текст книги "Дорога-Мандала"

Автор книги: Масако Бандо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Женщина прервала его раздумья:

– Если у вас есть воскрешающий эликсир, дайте его, пожалуйста?

– Воскрешающий эликсир?! – изумлённо переспросил Рэнтаро.

Женщина с надеждой посмотрела на него из-под набрякших морщинами век.

– Он мне очень помогает, когда сердце заходится.

Воскрешающего эликсира нет, в нынешней Японии он не нужен! Ещё мгновение, и с его губ сорвались бы эти слова. Заметив реакцию Рэнтаро, женщина, разочарованно поджав губы, спросила:

– Воскрешающий эликсир уже кончился?

– Нет-нет! – поспешно ответил Рэнтаро. – В последнее время более популярны европейские лекарства, и клиенты гораздо реже спрашивают воскрешающий эликсир. Вот я и удивился.

Стараясь загладить неловкость, Рэнтаро достал из корзины, где в строгом порядке были разложены новые лекарства, упаковку воскрешающего эликсира. Рядом с надписью тушью «воскрешающий эликсир» было подписано: «Дом Нонэдзава, специально изготовленный препарат». Должно быть, этот препарат отличался от того, что оставлял представитель «Сансёдо», но женщина, не заметив этого, благодарственно приподняла пакет с вложенным эликсиром.

– Теперь можно быть спокойной. А то ведь в доме не было никаких лекарств, и мы чувствовали себя совсем беззащитными, – обрадованно сказала женщина.

Сложив свои корзины и завернув их в фуросики, Рэнтаро покинул веранду. Женщина, прижав к груди пакет с лекарствами, склонилась в низком поклоне. Сказав, что он ещё придёт, Рэнтаро оставил дом позади.

Он убеждал себя, что это нелепо, но не мог отделаться от ощущения, что оставил женщине поддельное лекарство.

23

Спустя два-три дня после того, как Рэнтаро отправился в путешествие, Сая отчего-то вдруг почувствовала опустошённость. Чтобы отвлечься от этого чувства, она занялась огородом. Взрыхлила грядки и засеяла их семенами тыквы и огурцов. Семенами с ней поделились соседи, и каждое семечко было на вес золота. Чувствуя рыхлую землю под босыми ногами и аккуратно формируя грядки, она вспомнила, как ходила по лесу с Рэнтаро. Сая и тогда, конечно, босиком пробиралась сквозь заросли тростника, сплошь покрытого папоротником и колючками. Шедший сзади Рэнтаро, обутый в ботинки на толстой подошве, не уставал восхищаться, как легко Сая ходит босиком. Это было до того, как Рэнтаро взял её с собой в Кота-Бару, и они стали жить вместе. Тогда она ещё не умела носить обувь. Рэнтаро многое восхищало в Сае: её умение читать следы животных, умение находить укрытие от дождя, но больше всего – знание лесных растений. Ходивший с ними брат Кэка тоже умел всё это, но на него Рэнтаро не обращал внимания, а вот в адрес Саи то и дело издавал восхищённые возгласы.

«Что это?» – спрашивал Рэнтаро, нагнувшись над найденным в лесу растением. – «Это «тигриный след». – «А на что он годится?» – «Его хорошо заварить кипятком и дать роженицам перед родами». – «А какой он на вкус? Похож на чай?» – «А что такое чай?» – «Его листья заваривают кипятком и пьют».

Как Рэнтаро, с Саей не разговаривал ни один из знакомых ей мужчин. Мужчины её племени не обращали внимания на женскую болтовню. Они общались в своём мужском кругу, женщинам же сообщали только о важных делах: «Завтра переезжаем на новое место» или «Поблизости бродит тигр». Женщины тоже общались только между собой в своём собственном времени и пространстве. И только когда и мужчины, и женщины начинали томиться желанием, круг разрывался, и они выбирали партнёров по сердцу. Партнёрами незамужних женщин становился кто-нибудь из холостяков, а партнёрами замужних были их мужья.

Рэнтаро привлёк Саю тем, что его обращение с женщинами было иным. Он ходил вместе с ней в лес, собирал лекарства, брал её с собой на рынок в Кота-Бару, болтал с ней о разных житейских пустяках. До сих пор мужчины для Саи были иными существами, отделёнными от неё стеной. Это были существа, занятые совсем другими, нежели женщины, делами, выполнявшие другую работу. Мужчины давали женщинам разные указания. Женщины в основном следовали этим указаниям, когда же они были им не по душе, просто не обращали на них внимания. Мужчины разговаривали с женщинами на языке приказов, женщины односложно отвечали им «да» или «нет». Мужчины и женщины отличались друг от друга, как петух от собаки.

Только знахарь вёл себя иначе. Он был одинаков и с мужчинами, и с женщинами. Разговаривал и с теми, и с другими в одном тоне. Иногда мягко, иногда жёстко. Когда знахарь объяснял маленькой Сае свойства лекарственных трав, он был с ней ласков. Вот эти цветы укрепляют силы, если заварить их кипятком и выпить, говорил знахарь, указывая на цветы красноножки. А какие «силы», спрашивала Сая. Знахарь, тронув свой пенис, отвечал, что у мужчин он увеличивается в размерах, а у женщин – тут он показал на промежность Саи – здесь начинает гореть. Сая просунула руку меж бёдер, но не поняла, как это здесь может гореть. Уголки рта знахаря сморщила улыбка – будто круги на воде. Вот подрастёшь ещё немного, и я тебе объясню.

И действительно, это знахарь рассказал Сае об отношениях между мужчинами и женщинами. Однажды, когда Сая, раскачиваясь, сидела верхом на упавшем дереве, знахарь поманил её рукой. Отведя её под тень дерева, он дал ей пошарить рукой под опоясывавшим его куском ткани. Там что-то болталось. Когда Сая прикоснулась к этому кончиками пальцев, знахарь сказал – пусть и Сая покажет ему. Сая задрала свою набедренную повязку. Знахарь коснулся пальцами маленького выступа меж её бёдер. По телу Саи пробежала дрожь.

«Это женское семя», – сказал знахарь, убирая руку. «Если этому семени будет вдоволь воды и радости, то внутри тебя вырастет женщина и зацветут цветы».

«А это?» – спросила Сая, сжимая в руке пенис знахаря. Тот постепенно отвердел. «Это – сердце мужчины, – ответил знахарь. – При виде женщины сердце мужчины набухает. Когда женское семя увлажняется, а мужское сердце набухает, женщине хочется выпить мужское сердце. И тогда мужчина спит с женщиной».

Сая знала, что имеет в виду знахарь. Она часто видела в зарослях или во тьме дома сплетённые тела мужчин и женщин.

«Но нужно быть осторожной». Знахарь сжал выступавший из ладони Саи чуть отвердевший член. «Есть мужчины, у которых здесь нет сердца. Мужчины, у которых мужское сердце превратилось в клинок. Такие мужчины встречаются и в лесу, и за его пределами».

Сая не поняла, что имел в виду знахарь. Не поняла, даже когда чуть позже знахарь немного вошёл своим мужским сердцем в углубление пониже женского семени. Его слова она осознала гораздо позже, когда стала жить в Кота-Бару.

В борделе Сая поняла, что такое мужской клинок. Там были десятки, сотни таких клинков. Эти мужские клинки кромсали её внутренности, прививали ей ненависть. Когда она, обессиленная, лежала в постели, по которой прыгали блохи, ей вспомнились слова знахаря. Она подумала, что если бы послушалась его, не стала бы сопровождать Рэнтаро в лесу, не ушла бы из леса и не жила бы в Кота-Бару, и, может быть, она не узнала бы, что такое мужской клинок.

Обеими руками оперевшись о черенок мотыги, Сая рассеянно смотрела по сторонам. На рисовых полях виднелись грядки с рассадой, едва-едва пробивались зелёные всходы. Деревья сакуры на речной насыпи окрасились в розовый цвет. Тёплый воздух был напоён ароматами цветов и всходов.

«Чем дарит меня Рэнтаро, мужским клинком или мужским сердцем?» – думала она. В отношениях с Рэнтаро она нашла ту теплоту, что была между ней и знахарем. Она думала, что нашла мужское сердце. В их счастливые дни в Кота-Бару разве не своим мужским сердцем Рэнтаро увлажнял женское семя Саи? Он дарил её мужским сердцем. Но тот же Рэнтаро навлёк на мир Саи бесчисленные мужские клинки.

Рэнтаро был дверью. Дверью в виде мужского сердца. За дверью её ждали, сверкая острыми лезвиями, мужские клинки.

Почему же она ненавидит Рэнтаро? Разве не набухло его мужское сердце при виде Саи? Разве не он научил её новой жизни в Кота-Бару? Разве он был повинен в существовании других мужских клинков? Рэнтаро был лишь дверью. Разве сам Рэнтаро знал, что таилось за этой дверью?

И тут послышался гневный голос: «Негоже позволять себя обманывать!» По пояс вросшая, как дерево, в только что возделанную грядку, на неё с ненавистью глядела Канэ Тосика. Земля, скрывавшая нижнюю часть её тела, запеклась чёрной кровью.

«Вспомни, что он сделал! Он бессовестно воспользовался тобой и выбросил, как банановую кожуру! Таковы мужчины! Мужское сердце – обман!» – с исказившимся от ненависти лицом вопила Тосика.

Выведенная из себя её криками, Сая швырнула в неё мотыгой. Мотыга покатилась по грядке. Тосика исчезла. Мимо пролетела перепуганная бабочка-белянка.

Сая подобрала мотыгу и ещё раз взрыхлила грядку там, где только что торчала из земли Тосика. Затем, сделав новую грядку, она принялась высаживать семечко за семечком семена-слезинки тыквы-горлянки.

24

Рэнтаро продолжил путь по Дороге-Мандала. Во всех Деревнях радовались лекарствам, нигде ему не отказывали в ночлеге. Идущая вдоль реки Каноко дорога сужалась и забирала вверх всё круче.

К вечеру третьего дня после того как он покинул Тибаси, он наткнулся на одну деревню. Она была не похожа на все предыдущие. Здесь не было богатых домов с тростниковыми крышами, все дома были простыми бревенчатыми хижинами, крытыми придавленной камнями корой. Восемь хижин ютились на отвоёванном у леса участке горного склона, к ним сиротливо жались недавно расчищенные под распашку поля.

В деревнях вдоль Дороги-Мандала ему не раз доводилось слышать о том, что дальше есть деревня поселенцев, жители которой осваивают новь. Не иначе как это та самая деревня. В поле, где ещё валялись камни, работали человек двадцать мужчин и женщин с детьми. Мужчины выкорчёвывали оставшиеся в поле пни, женщины возделывали землю мотыгами, дети рвали траву и собирали мелкие камни. С приближением Рэнтаро люди, оставив работу, настороженно следили за ним. И мужчинам и женщинам было лет по двадцати. Стриженные наголо, заросшие щетиной, почерневшие от загара мужчины были одеты в форменную одежду или военную форму, женщины – в залатанные рабочие шаровары. Их облик ещё хранил печать военного времени.

Рэнтаро как можно любезнее поклонился. Среди безучастно стоявших, опершись на кирки и мотыги, людей раздался женский голос:

– Ой, торговец лекарствами! – Из-за спины круглолицего с чёрными как смоль бровями мужчины улыбалась женщина с тонкими чертами лица.

Та самая женщина, с которой он встретился в поезде на станции Авасуно. Увидев знакомое лицо, Рэнтаро расплылся в улыбке:

– Уже оправились от простуды?

Кивнув, женщина зашептала что-то стоявшему перед ней мужчине, видимо, мужу. Подняв брови, мужчина смягчился.

– Спасибо, что помогли моей жене, – сказал он, поклонившись.

Все остальные вздохнули с облегчением, отбросив настороженность. По-видимому, он был здесь важным человеком. И летами он был, похоже, старше других, на вид ему было около тридцати.

Обведя взглядом лица молодых людей, Рэнтаро объяснил, что обходит деревни в поисках домов, где ему позволили бы складировать лекарства.

Женщины, стоявшие чуть поодаль от мужчин, обрадовались. Но мужчина с густыми бровями снова насторожился и лишь пристально смотрел на Рэнтаро из-под нависших век, медля с ответом.

Обходящего новую территорию торговца не всегда встречают дружелюбно. Иногда его воспринимают как назойливого попрошайку и, если он чересчур настойчив, прибегают даже к полиции. Но ныне было время послевоенной нищеты. Рэнтаро знал, что в этой деревне, жители которой возделывают новь, нет ни врача, ни лекарств. И он приписал поведение мужчины, не доверявшего такому чудесному появлению лекарств, в которых была крайняя нужда, его несговорчивому нраву.

– Заплатить можно в следующий раз? – наконец спросил мужчина.

Рэнтаро объяснил, что взимает плату за уже использованные лекарства, поэтому заплатить можно позже. Мужчина не мог не знать о таком способе продаж. Видимо, он хотел ещё раз уточнить то, что было ему уже известно. «Может быть, они стеснены в средствах», – подумал Рэнтаро.

– Что ж, раз платёж отсроченный, мы вам очень признательны, – обрадовался мужчина с маленькими усиками и с полотенцем на шее.

Мужчина с густыми бровями неохотно согласился. Ободрённые этим остальные мужчины наперебой заговорили, что с лекарствами в доме спокойнее. Женщины тоже радостно закивали.

– Коли так, у меня есть просьба.

Мужчина под давлением ожиданий окружающих нехотя кивнул.

– Вы позволите мне сейчас обойти ваши дома?

– Но как же вы будете обходить деревню, когда солнце уже садится?! – озабоченно спросила круглолицая женщина со следами оспин на лбу.

– Да-да, где вы собираетесь заночевать? – спросил мужчина с маленькими усиками.

Рэнтаро ответил, что собирался попроситься на ночлег в следующей деревне, и женщина, взглянув на высокого мужчину, по-видимому, своего мужа, сказала:

– Вы могли бы остановиться у нас.

Высокий мужчина с крупным носом, растерянно поджав губы, сказал:

– Но у нас нет постельных принадлежностей для гостя.

Все взгляды, будто притянутые магнитом, обратились к мужчине с густыми бровями. Тот поспешно, словно отражая удар клинка, сказал:

– Вы можете остановиться у нас.

С размаху вонзив кирку и взметнув землю, он обвёл глазами товарищей.

– На сегодня закончим. Давайте соберёмся сегодня вечером у меня и выпьем с господином торговцем. Расспросим его о местных новостях. У меня же господин торговец раздаст лекарства.

У торговцев лекарствами было принято непременно оставлять лекарства на дому. Так связи завязывались надолго. И Рэнтаро, конечно, рассчитывал раздавать лекарства, самолично обходя дома. Но, боясь нарушить с таким трудом достигнутую дружелюбную атмосферу, он промолчал.

Остальные мужчины согласились с этой идеей и, собрав мотыги и бамбуковые корзины, стали расходиться по домам. На горы опускались вечерние сумерки. В прохладном воздухе разносилось журчание реки Каноко. Рэнтаро спросил у мужчины с маленькими усиками:

– Давно вы здесь живёте?

Глядя на распаханную целину, мужчина ответил, что второй год.

– Мы служили в одной части. Все выходцы из Канто.[49]49
  Канто – равнина в центральной части острова Хонсю, крупнейшая в Японии. На этой равнине расположен г. Токио.


[Закрыть] Демобилизовались и вернулись с юга на одном корабле, но наши дома сгорели, работы не было. И мы решили основать здесь деревню.

Указав на мужчину с густыми бровями, мужчина с усиками сказал: «Он родственник Охара Готё».

– Так как Охара Готё здесь пользуется некоторым влиянием, нам удалось взять землю в аренду бесплатно.

– С непривычки, наверное, трудно работать в поле?

Мужчина с маленькими усиками оттопырил нижнюю губу.

– По сравнению с тяготами военной службы вовсе нет. Там мы рыли окопы, совершали многодневные марш-броски с тяжёлыми ранцами за плечами, вот это было тяжко.

Рэнтаро осторожно спросил его, где они служили. Мужчина с усиками ответил, что на Филиппинах. Прищурившись, он посмотрел вслед товарищам.

– Половина нашей части погибла, мы с товарищами насилу оттуда выбрались.

Охара громко позвал:

– Господин торговец!

Они остановились у одной из бревенчатых хижин. Сказав: «Ну что ж, увидимся», мужчина с усиками зашагал к стоявшему в глубине дому. Кроме наличия лишнего постельного комплекта, дом Охара мало чем отличался от остальных хижин. Придавленная камнями крыша, стены, сколоченные из разобранной где-то старой ограды. Понизу стены были защищены от холода обшивкой из коры кипарисовика. Внутри были две комнаты – с земляным полом и с дощатым настилом, застеленным грубыми циновками. Войдя внутрь, Охара приказал жене: «Фумико, воды». Его жена Фумико поспешно зачерпнула ведро воды, вместе с тряпкой выложила у входа в комнату с дощатым настилом и позвала мужа. Ставивший в угол кирку и мотыгу Охара сердито сказал: «Сначала гостю». Извинившись, Фумико с поклоном предложила умыться Рэнтаро. Рэнтаро поблагодарил, снял корзины и вымыл ноги. Затем развязав узел, достал из корзины мешок и, протянув его Фумико, сказал:

– Здесь рис. Пожалуйста, возьмите.

В случае ночёвки в частном доме рис был незаменим. Фумико вопросительно посмотрела на мужа и, когда тот кивнул, взяла мешок. Фумико трепетала перед мужем, как мышь перед кошкой. Малейшее движение Охары повергало её в дрожь. Смущённый Рэнтаро присел на край дощатого настила. Фумико поменяла оставшуюся после него воду и, разворошив пепел, принялась разжигать огонь в очаге. Охара присел рядом с Рэнтаро помыть ноги.

В полутёмной комнате раздавался плеск воды и потрескивание досок. Вымыв руки и ноги, Охара зажёг в комнате керосиновую лампу, принёс две чашки и, налив горький чай, предложил Рэнтаро. Оба, присев на край дощатого настила, стали потягивать чай. Фумико, не успев вымыть ноги, принялась готовить ужин.

– Вы уже бывали в здешних краях? – спросил Охара.

Рэнтаро ответил, что он здесь впервые.

– Из-за войны всё приходится начинать сначала, – добавил он. Охара кивнул.

– Да, и мы тоже пришли сюда за тем же.

– Во время войны вы были на Филиппинах?

– Да, и на Филиппинах тоже, – только и ответил Охара.

Рэнтаро, потеряв нить разговора, сжимая чашку в руке, смотрел на Охару. Фумико раздувала огонь при помощи бамбуковой трубки. В углу комнаты стояли две огромные корзины, лопаты да мотыги – почти никакой домашней утвари не было. Томясь бездельем, Рэнтаро развязал свой узел и принялся готовить пакеты с лекарствами для раздачи жителям деревни нынешним вечером.

Охара, допив свой чай, вышел на улицу. Похоже, он колол дрова – доносился стук топора.

Когда Рэнтаро разложил восемь пакетов с лекарствами, Фумико позвала мужа: «Ужин готов!» Охара появился в темневшем дверном проёме.

На ужин были китайский рис с редькой-дайкон, отварные овощи с маринованной красной репой и жиденький суп-мисо. Рис с редькой, видимо, остались от завтрака – холодные и сухие. Рисом, что принёс Рэнтаро, хозяйка не воспользовалась. Фумико поставила в центре суп-мисо и котелок с рисом, расставила прямо на полу пиалы и блюдца. Ни стола, ни хоть какого-то его подобия не было. Втроём они уселись на полу и молча принялись есть. Супруги уплетали ужин за обе щёки, набив полный рот овощей и солений. Охара палочками придвинул блюдце с соленьями к себе поближе. Рэнтаро казалось, что они едят чуть ли не по-собачьи. И Охара, и Фумико ели лишь затем, чтобы выжить. Похожие чувства он пережил, когда видел в Осаке семьи, склонившиеся над котелком прямо на пепелищах бараков, или беспризорников, поедавших объедки под навесом станции. «Вот что случается с лишившимися крова», – подумал тогда Рэнтаро. Им остаётся только бороться за выживание. С тех пор, как Токио был выжжен почти дотла, супруги Охара лишились крова, без которого трудно стало поддерживать достойное существование.

Ужин быстро закончился. Когда Фумико убирала посуду, послышался стук в дверь и голос: «Добрый вечер!»

– А, пришли? – радушно сказал Охара. Он продолжал сидеть, скрестив ноги, и пить чай.

Когда Фумико открыла дверь, вошёл мужчина с усиками, а за ним гурьбой вошли остальные мужчины. Они принесли немного закуски и сакэ, которыми их снабдили жёны. Видно, они часто так собирались. Фумико, приняв гостинцы, разложила всё на полу и принесла чашки. Сев в кружок, мужчины, не обращая внимания на хлопотавшую на кухне Фумико, с удовольствием принялись пить сакэ.

– Ну как, господин торговец, в деревнях уже зацвела сакура? – спросил мужчина с усиками.

Когда Рэнтаро ответил, что сакура только начинает распускаться, мужчина с похожим на след от ожога шрамом на щеке сказал:

– Что ж, значит и у нас скоро зацветёт.

– Устроим любование сакурой, как в прошлом году? – живо предложил Охара.

– Конечно! – хором поддержали его товарищи.

Охара совершенно преобразился, жизнь в нём вдруг забила ключом.

– Перед любованием сакурой посеем просо. В прошлом году был хороший урожай, и на Новый год у нас были просяные лепёшки. Скоро у Тасиро и Мориямы появятся дети. К Новому году в деревне прибавится народу. Потому и урожай нужен побогаче, чем в прошлом году.

За разговорами о будущем забывались тяготы сегодняшнего дня. Бывшие солдаты с горящими глазами заговорили о перспективах своей деревни. «Подведём воду из реки Каноко и устроим заливные поля, разработаем землю в глубине гор, засадим её шелковицей и займёмся шелководством. Вскоре отстроим в деревне начальную школу». В воображении этих восьмерых мужчин деревня превратилась в центр расположенных вдоль Дороги-Мандала деревень, со своими административными учреждениями и школой.

– Хоть война и окончилась, нужно плодиться и размножаться. Ведь для послевоенного возрождения требуются рабочие руки, – торжественно сказал мужчина с усиками.

– Господин торговец, а нет ли у вас эффективного средства, чтобы наплодить детей? – спросил Рэнтаро чуть лопоухий мужчина небольшого роста.

Поддавшись всеобщему оживлению, Рэнтаро тут же ответил:

– А как же, есть! Называется «золотой корень».

– Золотой камень? Отличное название. В самую точку, верно? – сказал носатый мужчина.

– Не камень, а корень. Золотой корень, – поправил его мужчина с усиками.

– Не всё ли едино – золотой камень или золотой корень, – жалобно сказал носатый мужчина, и все засмеялись.

– Раз уж речь зашла о средстве для подъёма потенции, помните фельдфебеля Ямасоэ? Он всякий раз перед визитом в бордель выпивал это средство и потом бахвалился, верно? – сказал, подцепляя солёную редьку, мужчина со шрамом на щеке.

– Да-да, лекарство, которое он забрал в китайской аптеке.

– Мне говорила одна корейская проститутка, что в дни его визитов она умирала от страха. Весь вечер он её нещадно гонял! – сказал бледный мужчина со складчатыми веками и глазами навыкате.

– Э, говорят, тебе, Тасиро, далеко до фельдфебеля.

Тасиро покраснел и сердито насупился:

– Да уж, она призналась мне, когда тряслась перед его приходом.

Охара усмехнулся:

– Да ты же влюбился в неё.

Тасиро растерянно молчал, а его товарищи с интересом следили за его реакцией.

– Вот как? Так ты всерьёз любил её.

– Каё рассердится, если услышит!

– Ну и дурак же ты! – сказал Охара.

– Ничего я не влюбился! Это всё война. Когда думаешь, что завтра можешь умереть, любая женщина, с которой у тебя хоть какие-то отношения, покажется самой Каннон.

– Да-да, – поддержал его мужчина с усиками.

– Верно. Тогда член вставал, да без толку. Так что любая доступная дырка казалось благодатью.

– Но любоваться-то было некогда, быстрее бы кончить. – Компания разразились хохотом.

– Мы бросили проституток, которых привезли с собой из Кореи, – невпопад сказал Тасиро.

Мужчина с усиками налил в пиалу Тасиро сакэ:

– Ничего не поделаешь. Они же были проститутками, так что они и на Филиппинах продадутся и успешно выживут.

– Избавившись от обузы, мы смогли выжить. Это война, – откровенно сказал Охара.

Повисло молчание. Мужчина со шрамом на щеке сказал преувеличенно громко:

– Ох, и пришлось же сегодня повозиться с выкорчёвкой сосновых корней. Может, пустить их на скипидар?

Мужчина с усиками хлопнул себя по колену:

– Отличная мысль. Говорят, во время войны планировалось сделать топливом для самолётов скипидар. А что, можно получить отличное масло!

– Верно, мы же так корпели над ними. И выбросить жалко.

– Да уж, сколько ни выкорчёвывали их, а крепко же они вцепились в землю.

– И корейские проститутки, как корни сосен, хватались за наш грузовик, – пробормотал наклонившийся вперёд Тасиро.

– Может, ты прекратишь? – прервал его Охара, но Тасиро не слышал его.

Сжимая обеими руками чашку, он продолжил дрожавшим от слёз голосом:

– Женщины цеплялись за грузовик, умоляли взять их с собой… Я до сих пор вижу их глаза. Фельдфебель отрубал им мечом руки, хотя и спал с этими женщинами. Отрубленные запястья до сих пор стоят у меня перед глазами!

– Прекрати! – закричал Охара.

– Да! Пора уже об этом забыть! Дело прошлое, – примирительно сказал мужчина с усиками.

Мужчина со шрамом на щеке чуть раздражённо поддержал его:

– Тасиро! Летели руки не только этих женщин. Разве нам не рубили рук, не разрубали нас на части?! Шла война. Всем грозила смерть. У нас не было выбора. О плохом лучше всего забыть.

Тасиро отрицательно замотал головой:

– Не могу забыть! Они всё время мне снятся. Их молящие глаза, их отлетающие запястья.

– Заткнись! – Охара вдруг вскочил и ударил Тасиро.

Тасиро опрокинулся на спину и в страхе глядел на Охара. Охара смотрел на него с ненавистью:

– Хватит трепаться о Филиппинах! Я воевал на китайском фронте! Воевал семь лет! Парни вроде тебя, вернувшиеся домой всего через два года после начала боёв на Филиппинах, ничего и не успели повидать. Нечего хныкать из-за каких-то отрубленных женских рук! Будь мужчиной!

Тасиро, повесив голову, начал всхлипывать. Охара, тяжело опустившись, сел скрестив ноги и проворчал: «Баба». Все присутствовавшие помрачнели. Мужчины угрюмо пили сакэ. В воздухе повисла тяжесть, словно здесь совершался ритуал, к которому все они были как-то причастны.

Рэнтаро скучал, так как не мог принять участия в разговорах бывших солдат. Когда он служил в Сибири, борделей, обслуживающих действующую армию, не было. Собственно, и боевых действий тоже не было, они лишь несли гарнизонную службу, глядя в серое небо. Среди маявшихся от безделья солдат было много причастных к изнасилованиям местных женщин. Число солдат, заразившихся венерическими болезнями и тайком ходивших к военному врачу, росло. Штаб поспешно выпустил специальный циркуляр. Рэнтаро как профессиональный торговец лекарствами знал о венерических заболеваниях и потому сдерживался. Если бы не это, и он, возможно, не удержался бы от искушения наброситься на женщину. Хотя в Сибири военные действия почти не велись, из-за распространения среди солдат венерических заболеваний боеготовность была подорвана. Он слышал, что именно поэтому в действующей армии были учреждены бордели.

Когда Рэнтаро жил в Кота-Бару, он слышал от офицеров оккупационных войск, иногда приходивших в его дом, обрывки разговоров о пунктах обслуживания в действующих войсках. Из этих невнятных разговоров он лишь смутно мог представить себе, что это были за заведения.

– Пора спать, – широко зевнув, сказал мужчина со шрамом.

Остальные мужчины, чувствуя повисшую в воздухе неловкость, единодушно поддержали его и засобирались домой.

– А как же быть с лекарствами господина торговца? – вставил мужчина с усиками, глядя на Рэнтаро.

– Завтра, – мрачно сказал Охара. – Завтра он обойдёт дома.

Словно он и думать забыл о том, что совсем недавно отказал Рэнтаро в обходе домов. Впрочем, и самому Рэнтаро удобнее было пройти по домам завтра, так что он не стал возражать.

Мужчины, взяв под руки перебравшего саке Тасиро, гурьбой вышли из дома. В доме снова воцарилась тишина. Фумико принялась убирать блюдца и чашки, а Охара, по-прежнему скрестив ноги, цедил сакэ. Рэнтаро тоже поневоле остался сидеть. Охара, сердито глядя в темноту, одного за другим давил пальцами ползающих по полу насекомых. Лицо его было мрачно и гневно.

Вытирая руки, в комнату вошла Фумико и принялась стелить. По обе стороны тесной комнаты она как можно дальше друг от друга расстелила две постели. В доме было всего два постельных комплекта. Рэнтаро подумал, что в других домах и вовсе по одному.

Когда постели были готовы, Охара, сказав: «Что ж, пора спать», вышел из дома. Рэнтаро вышел следом по нужде. Встав чуть поодаль от источавшего неприязнь Охары, Рэнтаро расстегнул штаны. В окрестных домах погас свет. Видимо, экономя керосин, спать здесь ложились рано. Над головой простиралось звёздное небо.

Под журчанье падающей в траву струйки мочи Рэнтаро думал о доме в Тибасе, о Сае. А что, если, продолжив странствия, не возвращаться туда? К безмолвно упрекавшей его жене, к Сае, усугубившей проблемы своей беременностью. Ему хотелось сбежать от этих женщин, начать новую жизнь на новом месте. Такое настроение охватило его при виде бывших солдат, основавших деревню.

С окончанием войны в мире наступил хаос. Если сейчас он и затеряется где-то в Японии, в этом не будет ничего удивительного. Если он затеряется где-то так же, как эти перебравшиеся из Токио солдаты, это никого не удивит. Стоит сказать, что вернулся из-за границы, и осесть где-нибудь, и это ни у кого не вызовет подозрений. Раздумывая об этом, Рэнтаро вернулся в дом. Охара уже лёг. Хотя была уже весна, ночи в горах были холодные. Сняв только обмотки и оставшись в одежде, Рэнтаро нырнул под одеяло. Было слышно, как Фумико, закрыв дверь и погасив лампу, тихонько скользнула под одеяло к Охаре.

В доме всё смолкло.