Текст книги "Волчья колыбельная (СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– А еще «моё» трогать – вообще примета плохая, – отстраняется так же резко, как и присосался, взгляд его бесячих глаз сейчас обжигает, а не греет, в нем отчётливо вижу безумие, так хорошо знакомое мне, а ещё – упрямство, которое вообще не поддается никакой классификации. – Кстати, как и ломать мне все планы. Кто тебя просил лезть?! – гаркает так, что, наплевав на весь свой жизненный опыт, боязливо втягиваю голову в плечи. Ладонью Дан с силой сжимает загривок, снова подтаскивая поближе к себе. – Все же испортил.

– Я устал тебе объяснять! – утыкаюсь лбом в его лоб. – Тебе ж, что горохом об стенку, что хуём по столу! – рычу в полуоткрытые губы, готовый и облизать, и искусать. – Да ты здесь такой, вполне живой, только потому, что на тебе моя метка, а в крови…

– Думаешь… ты один такой особенный? Этот сукан Кир мне бы ничего не сделал! – отталкивает. – Кстати, хуём по столу больно. И негигиенично.

Вот что за непробиваемый неч достался! Сгребаю одним рывком с дивана, по запаху нахожу комнату, где он спал всю ночь. Там оглушённый ароматом тоски, одиночества и голода замираю на пороге, меня обнимают за шею.

– Припаркуй уже меня. Мутит на высоте.

Аккуратно кладу на постель.

– А у Кира елдак здоровый… И я на Леона уже засматриваться начал, он ничего так…

Закрываю ладонью несносный рот, сажусь рядом.

– Не старайся разжечь ярость, я и так тебя напою, – давно вырос из романтики, как из старой детской одежды. Если такой зверь и водится в природе, то оборотень вроде меня с ним не уживётся. Но сейчас на меня смотрят наконец-то так, как хочу: ни с желанием выбесить, а просто… с желанием, хотя и прикрытым обидой. Руки тянутся к резинке штанов, проводят ниже пальцами по наливающемуся под тонкой тканью треников члену – в глазах уверенность, что соскочить не смогу, и мне же хуже, а он не откажется никогда.

Губы беру мягко, рассасываю нижнюю, кончиками языков встречаемся сразу же, пока медленно снимаю с него футболку, а он по бёдрам скатывает мои штаны. Куча одежды на полу, а мы на постели смешиваем запахи друг друга. Ласкаемся до неприличия нежно. Губы уже горят, накусанные, по шее и плечам распускаются алые засосы, как цветы. Но… кого мы обманываем? Дрожь по телу от его рук, вдруг вцепившихся слишком сильно, царапают плечи, и его внутренняя досада и напряжение прорывают романтичную вуаль. Дан понимает, что этот раз вполне может стать последним? Продолжает злиться на меня? А смысл… что сделано, то сделано. Сейчас нужно починить это чудо нечеловеческой природы. Отрезвляет знакомый наглый взгляд:

– Если не поторопишься… Я или передумаю, или трахну тебя сам.

И всё! Завожусь, как дурной щенок, с глухим рычанием прикусываю острое широкое плечо и разворачиваю на пузо. Белая спина с татуировкой: сколько же на тебе знаков, и когда-нибудь придётся рассказать, для чего каждый из них. Дан смотрит, как я пристраиваюсь сзади, но потом поднимаю его в коленно-локтевую и несколько раз прохожусь языком в промежности. Душит стон в подушку, и бёдра уже дрожат в нетерпении. Растираю тягучую слюну по голове и дальше. Колечко мышц ещё тугое и неподатливое, но скоро оно плотно сядет на… Мои пошлые собственнические мысли тут же рассекречены, Дан уже сам подаётся назад, и теперь полувопль срывается с моих губ.

– Давай… весь Салан тут соберём… – скалится Волков, и я растворяюсь в большом расширенном чёрном зрачке, топящим драгоценную радужку. Забыл на минутку, что это Он, а не кто-то другой. И дальше: пальцами в бёдра до синяков, клыками по влажной от испарины коже… Дан же почти не потел, зато сейчас каждая пора кожи выпускает крохотную живую росинку. Подо мной сильное, гибкое тело влекущее каждым изгибом, и я его теперь найду даже под землёй, почувствую. И злость моя большими глотками выпивается, и уже голова – пустая и звенящая, и ощущение сумасшедшего бега по лесу нарастает свистом в ушах. Видимо, Дан тоже пророс в меня корнями, потому что уже ощущения поменялись, дикое желание стало контролируемым: выверяю каждый сильный глубокий толчок, слушаю каждый довольный выдох, и когда вовремя, на инстинкте, добавляю руку, приласкать парня – он пускает меня ещё дальше в себя, ментально.

Дан

Это хуже, чем я мог себе представить… энергия тянется по порванным в клочья каналам рывками, то едва поступая, и я проваливаюсь куда-то в чистилище с голодным обмороком и выбираюсь обратно, только держась за Вика, то хлещет рывками, топит, накрывая с головой, переполняет настолько, что почти сгораю, почти теряю сознание.

Вик пока ещё не чувствует, как его собственный эмоциональный фон меняется, как организм подстраивается под меня и даже природный, истинный волчий запах претерпевает изменения. Он ещё не осознает, что его организм теперь стал больше, чем вместилищем сущности оборотня, и от него теперь многое зависит, хотя бы моя жалкая жизнь. Он не понимает… как ахуенно вляпался я!

Поэтому и берёт сильнее, стараясь отдать больше, чем могу усвоить, старается накормить, а мне бы просто его тепла и знать, что никуда он не денется, ведь иначе уже не смогу. Да оба, наверно, не сможем.

Он жадно берёт тело, наполняя собой полностью, я в себе каждый миллиметр его чувствую, каждой клеткой, и это уже больше, чем просто физически чувствовать, как член таранит тело, погружаясь раз за разом. Дыханием одним на двоих давимся. Сжимаю его в себе, не специально, просто так получается. Сдавливаю бёдрами и, на резком толчке оторвавшись лопатками от постели, выстанываю в голос, что он пугается и, вцепившись в меня, вместо того, чтобы дать вздохнуть, затыкает поцелуем, пьёт жадно, боясь умереть от сексуального голода, он – не я. Это забавно и эпично. Меня на этой мысли размазывает в оргазме, как мошку на лобовом стекле встречной иномарки, двигающейся, как минимум со скоростью сотка. Скручивает тугим спазмом и складывает почти вдвое, пока кончаю Вику на живот, а он сам, пребывая в полупьяном бреду, догоняет следом, припечатывая завершающей фрикцией к постели, распяв и намертво прибив к себе.

– Какой я долбоёб, – выражаю личное мнение, слепо, из-за влажной пелены, глядя в потолок, руки опускаются и безвольно падают с его плеч. Пробивает на улыбку, и одновременно солёным дождем поливает виски. – Просто сказочный.

– Всё в порядке? – спрашивает обеспокоенно, скатываясь осторожно, сам ещё красный, запыхавшийся, и вряд ли поймёт сейчас, что никакого влияния я на него больше не оказываю, своими руками броню от себя же дал, а он серьёзно меня хочет, так же как и я его, помимо тупой потребности пожрать. Это плохо…

– В полном! – не без сарказма, прикидываю, смогу ли жить в этой глубинке, и к своему ужасу осознаю, что нет – так же как и он в мегаполисе. А это доказывает – я не просто сказочный долбоёб, но ещё и суицидник! Сказать ему, что теперь от его битвы зависит больше жизней, или отпустить с лёгким сердцем? Вообще у меня теперь по закону на него право есть, и подвергать его опасности без моего разрешения не должны, но… это же, блядь, Вик!

Бьюсь головой о постель, но это не помогает вернуть мозги на место, и ещё более обеспокоенно мерцают глаза напротив.

Вик

Лежим рядом… но что-то не то. Он закрывается, чувствую, словно сам, осознав важные изменения, не понимает себя. Как допустил. Но мы же не просили специально, просто столкнулись на бегу, задержавшись глазами, зацепились мыслями.

Тяну Дана к себе, сопротивляется, но слабо, цвет лица с серого постепенно меняется на светлый беж, вжимаю в себя, чтобы и тепло забирал, нафига мне одному столько. У парня кожа прохладная, и он температурой своей доволен, а я пылаю и не отказался бы ещё от пары заходов… Но Дан лишь смотрит, изредка облизывая губы.

– Ну вот… зачем… ты… влез? Всё бы решилось махом, и я бы сейчас не…

Вот же попугай! Грублю с его личным пространством, резко влипая ртом в рот, сдавив затылок. Всхлипывает, воздух отбираю жестоко и надолго – иногда лучше молчать, чем говорить. Потом уже, выпустив и спуская ноги с постели, глуховато в пол говорю.

– Я не собирался в вожаки. От слова «совсем». Меня туда не готовили. Учил молодняк, было дело, но всё больше под недовольное ворчание Кира. Я – Соло. Не умею за других переживать. Не умею любить… вернее… не хочу. Я – убийца, и использовать меня можно только так, не требуя сухоцвету стать ну… розой, что ли. Ясно тебе? Вагнера нужно победить в честной схватке, чтобы он понял это. Этот вожак многое прошёл и поменялся не сразу. И уйти должен по правилам. Как бы объяснить? Не суди – не побывав на месте сильного.

– Он из вас делал покорное стадо, а не вольную стаю, – процедил Дан, протест у него в крови, тут он вряд ли поймёт мои законы.

– Не из всех. Смотри в окно.

– Я не про среднестатистических щенков и сучек, я про элитных, особенных, тех, кто мог ему составить конкуренцию.

Меня прошибает стёбный смех – это я-то элита? Даром, что зеленоглазый. Мелким был пытал Леона, выспрашивая хоть какую-то инфу про родителей. Даже из дома бегал, психи растрачивать по тайге. Нашёл меня именно Кир, спящего под еловой лапой, вытряхнул из неспокойного сна, укусил за ляжку да так, что хромал за ним до самого посёлка. Тогда вожак на меня даже не смотрел, а я, дурень, глаз не сводил. Кирилл был силён и крут для нас ещё неволчат, не прошедших первый оборот, и особенно тех, кто по каким-то причинам потерял отца. Вагнер бежал впереди, ни разу не оглянувшись на наказанного шкета, так и оставаясь волком. Но я знал, упаду или заплачу – в меня снова немилосердно вонзятся острые клыки. У самых ворот вздрогнул: янтарные глаза смотрели в упор, словно свежевали, глухое рычание клокотало в горле. На секунду мне показалось, что сейчас Вагнер бросится и разорвёт. Хотелось резко повернуться, бросаясь наутёк, но я врос в землю и, держась за прокушенную ногу, выдерживал тяжёлый взгляд Кирилла.

Дан

– Ты меня бесишь, – признаюсь честно, с трудом задрав голову и хватанув воздуха. – Ты даже не представляешь насколько. На тебя даже орать не хочется.

– А чего хочется? – рассуждает спокойно, с налётом лёгкой грусти на каждом слове.

– Пиздить, – с сожалением выдыхаю, выбираясь из цепких рук, и сам же прижимаюсь обратно. Вик ухмыляется, видя меня насквозь, что буквально в ледышку превращусь, стоит ему только убрать руки, – Но бесполезно, – я, за свои пару столетий жизни, как у него, броню даже сам нарастить не смог. – Ещё и понравится.

– Тогда скажи, чего ты от меня хочешь? Что я могу сделать, чтобы ты перестал истерить и рвать на жопе волосы?

– У меня нет на жопе волос.

– Я знаю, Дан. К слову пришлось.

– И жопа моя тебя теперь не устраивает?

– Не заговаривай зубы, – мне нравится, как он вспыхивает, его огонь топит мой врожденный лед при каждой вспышке.

– Отговорить тебя бесполезно от этой затеи?

– Дан… – он даже слов не находит, только головой качает и, не осознавая, выпускает когти, впиваясь мне в бок. Я его так матом про себя поблагодарил за эту сущность. Не мог быть оборотнем-бобром или хотя бы лисом, те не такие дикие!

– Нож у меня стащил… – его морда моментально становится ничего непонимающей и почти безобидной, так и тянет подзатыльник отвесить, чтобы не кривлялся. – С собой его возьмёшь, как оружие и личный талисман на удачу. Или только природными, из вас растущими, материалами придётся самцовость доказывать?

– По правилам холодное оружие нож к использованию допускается. Мы сражаемся в боевой полутрансформации, начинаем без, потом по ситуации.

– Хорошо, что по правилам не допускается… – прикусываю язык, вспоминая, как Кир драл его чуть живого, без особого на то согласия. Или дрессировал, как щенка породистого, приучив выполнять команды беспрекословно. Я вообще много чего вспомнил. Вик мои мысли не видел, но понимал, поэтому волосы на руках у него встали дыбом, а взгляд из человеческого – волчьим. – Просто засунь свою гордость в жопу и выхвати нож первым. Этот выродок, когда будет чувствовать, что проигрывает, вряд ли станет драться честно. И мне будет так спокойнее.

– Типа частичка тебя будет со мной в самый ответственный момент? – не нравится мне его ухмылка, вот совсем, наверное, поэтому ему и прилетает, жалко увернулся, красивый пиздюль бы получился, красочный.

– Или делаешь, как говорю, или забываешь с какой стороны у меня задница.

– Хорошо. Если тебе будет так спокойнее.

– Мне будет гора-а-а-а-аздо спокойнее, – ухмыляюсь через силу, грусть никуда не делась, но теперь буйное беспокойство потихоньку ослабевает, и даже дышать могу хоть и не полными лёгкими, но хотя бы половиной их.

Вик

Одеваюсь неторопливо. Дан смотрит с недоумением: выражение аметистовых глаз от «ну и куда мы намылились?» плавно перетекает в «ты, что, успел сохраниться?» Без сил сажусь рядом:

– Да пойми ты, если останусь здесь на ночь, отдыхать не придётся. Я когда рядом с тобой, у меня верхняя голова вообще соображать не пытается, разумные мысли со звоном яиц не резонируют. Андестенд?

Скалится.

Мне и самому не хотелось уходить. Вроде и собираюсь на его глазах, а выглядит, как побег. Дан тоже пытается делать невозмутимый вид, но сегодня Лавровую ветвь Каннского фестиваля по всем номинациям уносит тоска. Уж она играет виртуозно и идеально по нотам. В завершение ко всему, он поворачивается ко мне задницей, которую я украсил парой кровоподтёков. Они уже исчезают, словно растворяются под кожей. Дан сыт и почти в нормальной физической форме, но… если завтра всё-таки победителем станет Кирилл…

– Я плакать не буду – не надейся, – глухо вещает в подушку, – и на цветы тратиться не стану – сами прорастут. Говорят, почва из дебилов очень богата перегноем. Ты чего ржёшь, волчара? – вскидывается, взбудораженный моим хрипловатым смехом. Давно я не хохотал, а тут просто сломало пополам, и уже глаза увлажнились. Дан, голый и злющий, смотрит в упор и…

– Успокойся, чудо! Я почву удобрять пока не собираюсь, – подхожу близко, беру за плечи, широкие, но поникшие, чуть сжимаю, – лучше подумай, что мы будем делать потом?

– Трахаться до одури.

– А ещё?

– Снова трахаться! – качаю головой, смыкаю припухшие покрасневшие губы Дана поцелуем. Это очень глубокий и крепкий поцелуй, как гарантия моего согласия. Потом я ухожу. Мимо притихшего на веранде Леонида, тот молча бросает мне ключи от тренировочного блока, интересуется, нужна ли помощь. Киваю, и здоровый мужик следует за мной.

На месте он измеряет все мои физиологические показатели, я прохожу мини-тест-драйв на средних нагрузках, Кира с прикушенной губой берёт пол литра крови, мочу и слюну. Девчонка явно на грани, но держится молодцом, чтобы не сбивать мой настрой. Леон гоняет меня от тренажёра к тренажёру, каждый раз измеряя и записывая результаты. Я отключил все эмоции, действуя, словно робот, на улучшение показателей, и организм не изматывается, а наоборот, наращивает мощь, аккумулируя её в мышцах. У оборотней свой обмен веществ, тем более, сейчас чётко осознаю: Дан мне его изменил, сделав существенный апгрейд, с которым я ещё не разобрался. Леон то хмурится, то восхищённо цокает, но его беспокоит моё сердце и нагрузка на него. Сейчас потенциал Соло увеличился в полтора раза и это после того, что со мной произошло. Завтра, когда выйду против Вагнера, вожак точно почувствует соперника, а не щенка.

Спать лёг и вынесло сразу же: Кира чего-то колола в руку и в задницу. Потом ревела на моём плече, а у меня даже глаза не открывались, просто обнял, прижал к груди. Девчонка мне про Дана рассказала, как он её спас и резко начал пахнуть мной, и как отвлёк отца, уводя за собой. В какой-то момент понял, что не слышу больше подсевший от слёз голос, Кирки, но она не ушла, осталась под боком, словно сама нуждалась в спокойном долгом сне.

Кир расхаживал, разминаясь по импровизированному рингу, затянутому сеткой из металлических тросов, в вентиллируемом бункере под землёй. Всё для стопроцентной звукоизоляции, ибо когда бьются альфа-самцы за лидерство, не выдерживают нервы даже у бывалых. Да и зрелище, по меньшей мере, жуткое, молодняку тут делать нечего, результат они и так почувствуют. Разгуляться нам всего ничего – арена с радиусом в восемь метров, то есть бегать не придётся – надо рвать друг друга в упор. В амфитеатре почти все места свободные. Сидят лишь трое судей с Мирославой во главе. Кира заочно выполняет функции врача, чтобы засвидетельствовать нежизнеспособность побеждённого. Дана не вижу – неужели мозгов хватило не прийти? Леон, на правах судьи, даже не рискнул подойти, хотя по глазам видел – рвался всей душой. Своих детей у него не было, ко мне вот прикипел.

Дана я с утра не видел, запах поблизости ощущал, пах он мной, только в верхних нотах, но где носило это чудо, даже предположений не было. Кира мне сказала, что Волков звонил всё утро по засекреченной линии Вагнера, то есть прямиком в Министерство, сначала шипел, потом матерился, потом орал, что перекусает всех, заразит бешенством, и там все перетрахаются, как кролики, даже некрасивые.

Кир смотрит на меня, прожигая дыру, при этом пошлые мысли прут наружу, даже не стесняясь. Он облизывается, и в людском облике в нём уже мало человеческого. Играть с любимой игрушкой прямо сейчас – безумного монстра передёргивает от нетерпения. На нас камуфляжные штаны с ножнами на бёдрах, у вожака неизменный нож модификации «Антитеррор» с лепестковым лезвием и серповидной впадиной, прозванный «Вспарывателем», у меня оружие чем-то напоминающее «Витязь», только с более широким лезвием, шикарной ручкой, не понять из какого материала, и анатомически удобной гардой. Несмотря на ощутимую тяжесть легко перебрасываю клинок из ладони в ладонь, ложится, как влитой, обжимается, не скользит под пальцами, прямо все по выемкам. Кир смотрит, как я примериваюсь к оружию, усмехается, проводит языком по обоюдоострому лезвию «Вспарывателя». Взгляд не отвожу, проигрыш начинается с малого… Вагнер весь во вкусе, я рассматриваю арену и возможность манёвров. Но вот старый Яков поднимает руку и даёт нам отмашку на готовность.

Голые по пояс мы начинаем прелюдию танца смерти. Уже нет внимания края глаза, я должен смотреть только на противника, иначе шанса выжить не будет. Кир намного опытнее меня, а насчёт силы – даже предполагать не берусь. Мирра издаёт короткий вой. Мой оборот быстрее, и я достойно использую фору – Кир летит через мою голову в сетку и повисает на ней, безумно скаля окровавленную пасть. Теперь три судьи одновременно взрываются рычанием, а Вагнер уже вырастает передо мной, обдавая смрадом и чиркая ножом около морды. Ненавижу его манеру вести бой: он свирепо и слепо атакует, невзирая на собственные раны, дезорганизуя противника видом собственной крови. Почти не обороняется, пропускает удары и оглушает тяжёлым запахом, но это видимость. Ни одна из полученных ран не стоит внимания Кира. Они затянутся на глазах, а вот те, что параллельно наносит вожак затрудняют движения и мучительно болезненные.

Я видел один раз спарринг Вагнера и австрийского вервольфа голубых кровей. Не могу сказать, что Вульф проигрывал по всем статья и опозорил Европу. Тут другое: скорость двух тел на ринге и следование правилам. Целью было прижать измождённого противника мордой в пол, лишив оружия и клока шерсти в воротниковой зоне. Но движения взрослых опытных бойцов были практически неразличимы для человеческого глаза. Я и то мог с трудом уследить за молниеносными выпадами и наскоками, мощными ударами, траекторию которых невозможно было предугадать. Тогда для меня этот бой показался апогеем манёвренности и мощи. Сейчас я был погружён в бой, который вёлся насмерть. Противник подавлял меня несколько лет, давая понять, что никогда не смогу его победить, и это ощутимо давило на психику.

Но внезапно… меня словно окатило ледяной водой, Кир ни на мгновение не относился ко мне сейчас, как к щенку. Оскал жуткой морды не был насмешлив, а напряжение чудовищного тела выдавало прилагаемые усилия противостоять любимой игрушке. С каждым моим броском и манёвром в алых глазах пламя вспыхивало ярче и уже слепило. Его собственные выпады становились опаснее и изысканнее, теперь Кирилл оттачивал на мне свои лучшие техники ведения смертельного боя. На какой-то момент на морде Вагнера мелькнул досада, что он пропустил этот мой этап перемен. Но рано радовался своим успехам: в следующий момент Кир вонзил мне в бедро «Вспарыватель» и с наслаждением провернул, ногу тут же частично обездвижило, я упал на землю, едва успев откатиться к сетке и прыгнуть на неё. Первая кровь щедро полила ринг: судьи взвыли, но их голоса тут же заглушил леденящий кровь вой вожака…

Сердце набатом застучало в висках, показалось, что и оно стало биться быстрее, словно рёбра хотело проломить. Я всё ещё сжимал в правой руке нож, а левой держался за трос. Кровь капала вниз, слышал удар каждой капли о ринг. Вагнер поманил когтистым перстом и вновь облизнулся: тут же вернулась его привычно похабная мина. Он лизнул обагрённый нож… и вдруг, скривившись, сплюнул на землю. Утробный рык перерос в очередной вой. Не успел я подумать о причине гастрономических изменений моей крови, как вожак прыгнул вверх.

В моей голове вдруг ясно прозвучал голос, иглой вонзившийся в сознание, а нож, будто сросшийся с пальцами и ставший продолжением руки, запульсировал, как живой. Я не успел даже подумать, моя рука уже начала двигаться, встречая Кира на подлёте и распарывая ему раскрытую пасть до самого уха. Оскал стал ужаснее самого дикого кошмара. Слова, звучавшие в моей голове, были на языке, мне не знакомом, но хватило пары минут, для осознания: кто-то читал заклинание. И зачарован, скорее всего, именно чёртов нож, который сделал Дан!

====== Часть 12 ======

Попытался разжать пальцы, но те ни слушались. В голове распевал голос, сводящий с ума своей несхожестью ни с одним, который мог слышать раньше, его хотелось выбить любым возможным способом из головы, но не получалось, как бы не старался встряхнуть мозги. Хотелось отшвырнуть нож, ибо мне под кожаной рукояткой уже ощущалось сердцебиение. Оружие стало пробуждаться в моей руке, я буквально чувствовал жизнь в нагретой от тела стали. Словно я её и подпитывал. Какого хуя творится? Ведь, если вспомнить, у меня тогда в квартире Дана и появилось неконтролируемое чувство, потянуло умыкнуть нож. Не просто так, а с пометкой «до одури хочу его», клинок, сделанный рукой Дана… или он был частицей самого этого патлатого маргинала?

Когда я ещё успевал думать?!

«Выходи на тропку

Под личиной волчьей,

Лиходей,

Не долго тебе

Убивать людей.

Кровь горючую

Проливать,

Не век тебе

Лютовать…»

Впору было взвыть от безысходности этих слов, мотал головой, но в заклинание вплетались другие голоса:

«Из кожи проклятой

Будет рукоятка.

Всяк кого признает,

Ножу будет хозяин.

Почует нечисть

Лютую…»

Я взревел и прыгнул на Вагнера под громогласный вой судей, не чувствуя под ногами опоры, словно нечто потащило вперёд, наплевав на все законы гравитации и мою собственную волю. Дан не просто знал правду о ноже, о заговорённой стали с отделкой из кожи проклятого зверя, оружии охотника на оборотней, он промолчал, очевидно желая хоть чем-то помочь мне. Поздно мылить холку, если так и не понял главного принципа дуэли вожаков. Сделал только хуже… Не просто не поверил в меня – оскорбил, дав в лапы артефакт против своих же, фактически многократно приумножил шансы на победу. Это при том, что я ему, сука, столько объяснял про честь…

Выходит, такого понятия у Дана нет, как нет и понимание меня.

Моих принципов.

Ложь – как средство достижения цели, перемалывает в жерновах зародыши сильных настоящих чувств.

Дан убивал оборотней. Пусть так. Я не лучше. Но.

Он участвовал в зачистках, механически стирая с лица земли целые стаи. Всех. Даже несмышленышей-щенков, не прошедших первый оборот. Я слышу прорывающийся через наговор тоскливый вой, сотен голосов ушедших. Так и не понявших… ЗА ЧТО?!

И он позволил мне… взять в руки эту жуткую дрянь, не один век питавшуюся кровью оборотней, и покормить её!

Марево в глазах начинает разгораться нестерпимым жаром. Неуёмные дерьмовые мысли проплавляют дыру в мозге, изнутри выжигает ярость. Вся она добавляет силы проклятому клинку, обращается против вожака.

Подстава в том, что избавиться от оружия я не мог, и в глазах Кира читал практически презрение: обмануть вожака не удалось, он всё понял. Слишком долго жил на этом свете. Отчасти теперь осознаю… почему Кир перестал верить и доверять…

На земле мы сцепились снова, разменивая удары. Правая рука жила своей жизнью, прочно отобрав часть мозга, нож с каждым взмахом настигал цель: от мелких жалящих порезов до глубоких рассечений, не стягивающихся привычным образом. Кирилл бесновался, начиная обороняться. Я теснил, не только нанося удары, но и отбивая молниеносные атаки Вагнера. Иногда мне казалось, что рука с ножом просто сейчас отлетит от тела, нахрен выломав сустав. В какой-то момент удалось вернуть контроль над разумом, вместе с адреналином злость на Дана стала смешиваться в совсем уж безумный коктейль. Чёртов интриган! Я ведь даже не знаю его природу! Догадываюсь только и выворачивает от понимания сути: меня могли просто использовать, втянуть в заранее спланированный конфликт, чтобы незаметно уничтожить поселение Салана. Поэтому патлатый неч появился здесь, притянул, влез в душу, привязал к себе единственным сильнейшим способом, против которого бессильно всё живое. Любовью.

С этими мыслями я вдруг с неимоверным желанием сломал печать своего бессилия и отшвырнул артефакт, надеясь, что нож проскочит через крупные ячейки сетки. Но «Заговорённый» звякнул о троссы и отлетел в Кира, вонзившись ему в плечо под ключицу. Вожак взвыл, закрутился волчком пытаясь вырвать из себя лезвие, схватился за рукоять и отдёрнул лапу, словно обжёгся.

«Убей его!» – голос снова оживал в голове: «Полосни по лужёной глотке, чтобы открылся второй рот!» Сталь сама проворачивалась в теле Вагнера, отравляла и нестерпимо мучила. Я эту боль осязал! Из пасти вожака на ринг плеснула тёмная тягучая кровь, меня передёрнуло. От содеянного. И от новой реальности. Не моя победа. Я помог проклятому клинку, накормил собой и позволил поразить сильного противника, желанную цель. Очевидно, всё важное теперь останется под толстым слоем этого дерьма. Мне оставалось только тоскливо взвыть, задрав морду, оглашая окончание жуткого фарса, не от удовлетворения – от ненависти к самому себе. В груди всё выхолодило и опустело. Разом.

Внезапно судьи резко вскинулись, и Леон, чудовищным скачком преодолев расстояние до дверей, покинул амфитеатр. Истекающий кровью, жутко хрипящий Вагнер стоял напротив меня, пока не подломились колени, и он грузно не рухнул на них, заваливаясь на бок. Я ощутил такой отлив сил, что едва ли не присоединился к вожаку. Моим планам отключиться помешал взвинченный Леон, который практически выволок за шкварник с ринга. С другой стороны подставляя плечо, уже стояла Мирослава.

– Группа зачистки будет в Салане через двадцать пять минут. Дана предупредили по внутреннему каналу. Поздно сейчас объяснять, что Вагнер побеждён, его просчитали и сочли стаю опасной. Он нас подставил.

– Собирайте всех! – глухо рычу, не узнавая собственного голоса. – Уведу в горы. В убежище, – слова выталкивались через силу, ещё сложнее было хотя бы сдвинуться с места. Что-то мне подсказывало, всё равно нельзя оставлять Дана, даже если его хотелось убить тем же артефактом, даже если хотелось этого больше жизни.

Мы запечатлены. Проблему не решить разводом или вмешательством семейного психолога. Связь не разорвать в пылу гнева и обиды. Тем сложнее и безвыходнее ситуация.

Но сейчас интересы стаи встали превыше всего. Выше самого себя, и это было дикостью: Соло так и не привык к ответственности, поэтому ломаться оказалось больнее, чем мог предположить…

Дан

Эмоции, как и мысли, сжало в тугой колючий клубок. Беспокойство быстро переросло в паранойю. От собственного бессилия тошнит, и не помогает ни свежий воздух, ни жалкие попытки взять себя в руки. Чувствую, как в и так светлых волосах пробивается седина, и сотнями дохнут нервные клетки. Пальцы судорожно сжимаются в кулаки.

Если бы Вик позволил – за руку увёл оттуда, не особо церемонясь, пустил пулю в лоб его сопернику, и увёл. Но у оборотней есть правила. Знал бы он, как мне осточертели все эти законы, от которых потом не отмыться. В них ничего не сказано о тех, кто после таких вот правил не возвращаются. Нет ничего страшнее бессилия, которым захлёбываешься, потому что в любую минуту может не стать того, кто дорог по-настоящему. Я много прожил. Я знаю, какие шрамы оставляет уход близких. И не хочу это пережить снова. Не смогу.

Знал, на что шёл, дав Вику заговорённый нож, сложное оружие, в которое вплетено слишком много силы, чтобы ему не подчиниться. Знал, что возможно догадается о моём прошлом и о том, что руки замараны не только человеческой кровью, но и нечей. Что, по сути, сам являюсь артефактом, отгоняя от себя сородичей, да и остальные, другой породы, стараются держаться подальше. Только этот, клыкастый, оказался с конкретным редким браком, всё ж, сука, назло делает. Один на миллион – и мне достался! Под кожу влез!

Пойти на обман при схватке на смерть… да, Вик в бешенстве, скорее всего, презирает меня за недоверие, за хороооший такой плевок на гордость. Но… клал я на все его принципы. Выживет – мне этого хватит.

Одиночество так знакомо обнимает за плечи и тянет в темноту, в холод и мрак, ощутимые до мельчайшего оттенка, ставшие домом и дальше собирающиеся укрывать меня. Это продлится месяцев шесть, пока не закончатся силы, и не сдохну. А, нет, могу ещё найти своих сородичей, те помогут прожить пару лет, но каким образом… уж лучше сразу в петлю.

Прихватив с собой Викову оставленную рубашку, повязываю вокруг пояса, так, на память, сентиментальный я стал в последнее время. Стая уже ушла достаточно далеко, шустрые черти, особенно когда хотят жить. Понимаю, что там тридцать процентов перепуганной недоговорами и напряжением детворы, но всё равно справятся. Потому что вместе. Потому что семья. И Вик с его великодушием и умением не думать о себе сплотит их ещё сильнее.

Шум вертушек встречаю на главной площади перед домом старосты, уже поздно вспоминая, что под зачистку, помимо этой стаи, попал и я. От смеха складывает пополам. Интересно, если бы Вику сказал, что меня собираются убить свои же – он бы предложил пойти с ним? А я бы пошёл?..

Вертушка, создавая завихрения сора на земле огромными лопастями, зависла сверху, двое в форме направили дула автоматов прямо на меня. Клянусь остатками разума, что слышал, как они передёрнули затворы. И всё бы сложилось удачно, пара трупов – это же лучше, чем ничего, меньше возни с бумагами и больше дел дознавателям в поисках беглецов, если бы не…