Текст книги "Волчья колыбельная (СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Напиться от позора мне не дал тамада. Это я уже потом узнал, что меня «заказала» половина стаи, сказав, что конкурсы неистово обожаю. Просто хлебом не корми! Закусив удила, под хрюканье Дана из подстолья, почему-то я только его слышал, я отыграл продвинутую версию «Репки» явно с рейтингом 18+. Причём овощем мне спокойно пересидеть не позволили, дав роль Жучки, которая всякий раз на своё имя должна была отзываться: «Борменталь, рюмку водки и огурец!» После чего бежать к столу и выпивать. Меня, а заодно и лицо стаи, спасла Мирра, наливая исключительно воду и подсовывая вместо огурца кусочек сервелата.

На следующий конкурс гости вызывали меня на бис, рыдая от хохота. Леонид, смахивая слезы, подвывал, что я похоронил в себе великого комического актёра. А я ничего особенного и не делал, косил от правил, а выходило забавно.

В конкурсе «Змейка», где участники поочередно соединялись частями тела, указанными на бумажках, и нам с Дантаресом явно «совершенно случайно» выпали «губы» в первый раз и во второй… «Это» было последнее каплей я в клочки разорвал бумажку и самоликвидировался из массового помешательства в общество старейшин, где седовласые волки степенно потягивали настоечку из таёжных трав.

Дан дёрнулся за мной, но почему-то перед дедками стушевался. Что-то особое горело в старых пожелтевших волчьих глазах, древнее, вызвавшее прилив раскаяния… Яков налил мне рюмочку своего пойла, шепнув, что и для души и для сердца будет хорошо. Видимо, там было по-доброму пустырника и валерианы, потому, что меня торкнуло и укатало одновременно. Усмехнувшись, бывалые волчары кое-что нашептали мне, дабы немного разрядить праздник. Спустя двадцать минут, действующий вожак стаи подошёл к Варейводе, разговаривающему с тамадой. Предчувствуя месть праведную, гном и ведущий замерли.

Новость о том, что следующий конкурс провожу я, и единственный участник – это Славик, произвело эффект разорвавшейся гранаты. Я коротко взвыл в небо, подавая сигнал понятный лишь своим. Гном растерянно поискал глазами молодую жену, на что я криво усмехнулся: говорил ведь про зов леса и луны. Подготовка заняла минут десять: я вышел на сцену, туда поднялся Варейвода, бледный и сосредоточенный.

– Испокон веков, – начал я хрипловатым глухим голосом, подсевшим из-за выпивки и ругани, – если кто-то чужой брал женщину из рода волков, он проходил испытание, доказывающее силу и истинность чувств. А Кира – дочь бывшего вожака, одна из лучших женщин стаи. Поэтому, мы со старейшинами постановили не игнорировать обычай предков и испытать достойного мужчину.

Со следующим рыком, на сцену выбежали семь поджарых молодых волчиц, встав в ряд за моей спиной. Славка глянул и обомлел, волчий морок сработал на все сто, грациозных красавиц было визуально не отличить, похожи, словно рисовали под копирку. Стояли спокойно, глядя в одну точку, не ведя даже чутким ухом. Гном исподлобья взглянул на меня.

– Если любишь веришь всей душой и сердцем силён – её отыщешь. И, кстати, – я немилосердно шлепнул ладонью по крайнему заду ту, которая пританцовывала, старики крякнули от неожиданности, – Дантарес, скотиняка, выйти из строя, пока на цепь повиновения не посадил. Укусил на свою голову бракованного инкуба!

Хохочущий Волков удрал за кулисы, а потом появился.

– А мужиков так же по глазам определяют?

– Нет, по орехам.

– Я бы твои сразу узнал!

– Ты можешь хотя бы на свадьбе друга вести себя прилично, Волков? – выдохнул я устало, а вообще… до усрачки хотелось его поцеловать, распробовать шальную улыбку на вкус, слизать эту непутёвость и ею же заразиться… чтобы расслабиться… и не впадать в чумное состояние гона.

– Я и веду себя прилично, – бухтит обиженно и подмигивает Славке, тот на него внимания не обращает, вот у него привычка с годами выработалась его загоны не воспринимать, интересно, она всем бонусом к общению с инкубом идёт?.. – Могу неприлично…

– Не советую!

– А то я тебя спрашивать буду, – Дан расчесывает на шее метку, пока Славка присматривается к девушкам, долго смотрит, пристально, я с него взглядом на Дана перепрыгиваю, бью парня по пальцам, а то до крови раздерёт. – Это заживёт вообще?

– Да. Со временем, – у инкуба поднимается температура, и увлажняется взгляд, я такое видел, когда он возбуждался, – тебе плохо?

– Мне замечательно, – снова тянет руку, приходится обездвиживать, а заодно, продолжать делать вид, что мы в центре происходящего, а не где-то вдвоём на своей волне. Метку надо было сразу закрепить, но времени не было, а близость, как оказалось, нужна была обоим. Дан кривит губы и закатывает от дискомфорта глаза.

Славка смотрит.

– Метка накладывает некоторые обязательства… я не успел тебя предупредить, – выдавливаю оправдания сквозь зубы, самому неловко, тот еще искоса на меня пялится и впервые за то время, что приехал, выстреливает прямо в глаза. По телу дрожь и влажной стала спина, слабость осела в ногах.

– Ты меня в отношения ввёл?

– Мы это по другому называем, но если тебе так больше нравится…

Славка – смотрит!

– Зачем? – прямой вопрос, от которого в горле всё пересохло, и ответ на поверхности, всё же так очевидно, но вмазать ему захотелось больше чем откровенничать.

– Я не мог поступить иначе.

У него темнеет взгляд, а вокруг густеет аура, которую раньше не видел. По телам собравшихся проходит озноб, особенно чувствую стаю, в них разгорается запретный жар, очередной всплеск инкуба, тот, что он не собирается контролировать… нам ещё перетрахавшихся гостей не хватало.

– Это сильнее меня. И даже тебя! – перевожу дыхание, глуша звук, на нас и так обращают слишком много внимания. Скулы инкуба вспыхивают красным, руки сжимаются в кулаки. – Успокойся, тебе надо остыть, – прошу осторожно, взяв его за плечо, но натыкаюсь на что-то почти живое и ранящее, прошедшее насквозь и за секунду до того, как услышу его голос, осознаю одну простую вещь…

– Тогда какого хуя сам меня бросил, Вик?!

– Волков… – стараюсь разжать пальцы, а руки не слушаются, в кулаки и никак иначе, на морду просится звериный оскал, сущности мало места в человеческом теле, наружу рвётся волк. – Ты мне… – проглатываю мат, всё-таки праздник, хотя в гробовой тишине можно было и громкие мысли прочесть, – ничего не забыл рассказать?..

– Скорость у инкуба меньше оборотня, – чеканит с самой серьёзной рожей, а в глазах черти уже костры разводят. – Мне нужна фора. Слав, подержи… – он пихает меня в грудь прямо в руки своего подельника, и я никогда не видел, чтобы так грациозно сигали через столы…

– Тут нет моей жены, – сообщает мне Славка, а рук не разжимает, наивный. Со всех сторон слышу аплодисменты, выбегает Кира, чуть не плачет, а заодно и на меня предупреждающе косится, на заднем плане, прямо под коркой мозга знакомый голос: «Еб твою мать, убьёт же псих, проклятые деревья, понасажали…», а потом…

Киркин хрипловатый возглас, чтобы Славка меня отпустил звенит над ухом… Поздно: трещит разорванный в двух местах дорогущий костюм, задними лапами немилосердно отталкиваюсь от широченной гномьей груди. Отлетает на добрый метр, но стоит на крепких ногах. Добро, такой нашей девчонке и нужен! Напрасно огрызались молодые волки, вон глазастый какой! Вообще, я мог сильнее за совместную аферу наподдать, но человеческие гости вокруг заметно напряглись. Алый жар накрыл с головой, вязкой патокой влезая в глотку, стекая до земли густой слюной, шлейф запаха того, за кем бегу, забился в жадные широкие ноздри. Словно я уже нагнал, прижал к земле и обтёрся о покрытое испариной изнывающее тело. Он не сможет долго сохранять темп, устанет, упадёт ладонями в высосанную корнями за лето землю. Призывно оглянется, вызывая дикие спазмы в паху, где всё мгновенно встанет колом…

– Вожак, мы без Дана не уедем! – запоздало орёт гном, сдирая испорченный пиджак. – За каждый его волос – башкой отвечаешь! – Кира мужа сзади обнимает и, чувствую, улыбается. И чего это всем вкатывает наблюдать наше грехопадение?

Восторг щенячий! Во-первых, свалил с чужой свадьбы! Во-вторых, скоро догоню моего инкуба и доходчиво начну объяснять, как нехорошо врать влюблённому волку. Влюблённому… Из-под лап летят палки-ветки и комья земли, веером – листья, если влетаю в заботливо собранную ветром шелестящую кучку. В воздухе уже звенит предупреждающий о приближении зимы холод, он приятно обжигает пылающие лёгкие, а из пасти валит пар. Никогда ещё мне так не хотелось догнать!

Через орешник перемахиваю на твёрдую троечку, ибо свои «ядра» невыносимо потянули к земле. И вот он, родной, пытается подняться, цепляясь за дерево. Два марафона по лесу подряд не каждому нечу легко даются. Вывод один: тренировался где-то от меня убегать, заранее беспокоясь о жопной каре.

Слышу, как ногти последний раз цепляют дубеющую кору, и Дан оборачивается ко мне.

Поднимаюсь с лап, уже стряхивая линяющую к зиме шерсть с поджарого горячего тела. Знаю, инкуб сейчас начнёт замерзать без куртки, обнимаю сзади, укутывая в себя, зализываю солёную от пота шею, дурея от запаха.

– У тебя запасные штаны-то есть? – влипает задницей в мой пах и губы подставляет для поцелуя, читает меня на раз, свивая не первый, и не последний моток верёвки.

– Аж три пары! – глухо рычу в ухо, обнимаю до хруста. – Только сейчас они мне не понадобятся.

– И в берлогу не побежим? – вальяжно расстегивает себе ремень, ме-е-еедленно тянет собачку на ширинке вниз, взяв мою ладонь запускает себе под одежду. Провокация настолько пошлая, бессовестная, что не могу на нее не вестись, сжимая горячую плоть через белье.

– Побежим, но после… Кто-то побежит, а кто-то затраханный… поедет.

Дан запрокидывает голову и почти не дышит, пока ожесточённо целуемся, вылизывая кровоточащие рты. Цепляется пальцами в бока, слишком нервно, чтобы скрыть волнение, и слишком откровенно давая понять: боль разлуки умудрились разделить на два поровну.

Дан

– Если ты сейчас не окажешься во мне – я сдохну в муках, – грублю, протестом притормозив его порыв замедлиться, пиджак давно валяется на полу, а джинсы так по-блядски съехали на бёдрах, член стоит колом, уперевшись головкой Вику в ладонь, сам в полубреду, хотя и пытался приглушить инстинкты.

– Это твоя особенность, пора бы привыкнуть, – прячет улыбку у меня на плече, разворачивая к себе спиной, грудью вжимает в старый, порядком изношенный ствол дерева, не могу разобрать даже что за сорт, все цвета в спектре смешались в одно размытое неясное пятно.

– Не беси, – прошу по-хорошему, дотянувшись до его паха и ощутимо сжав. – Как я тебя хочу… – натуральный скулёж, смутно слышимый в поднимающемся ветре и Виковом тяжёлом дыхании. – Вик… – прошу, выстонав от тяжести, упавшей на спину, обтираюсь, как могу, как позволяет, раскатываю по влажному члену кожицу, собирая её снова под головкой, и чуть сжимаю. – Ты же всё равно не сможешь долго продержаться… – помогая ладонью, направляю в себя головку, чувствуя давление и жар, который не просто греет, выжигает до пепла, чтобы потом возродить вновь, и руки на груди сжались с такой силой, что дыхание комом в лёгких застряло, и из горла не стон – крик с оборванным выдохом. Именно в этот момент ощутив, как член, толкнувшись сильнее, начинает продвигаться глубже, растягивая саднящие неразработанные мышцы, почувствовал, как Вик за спиной напрягся, его дыхание замерло, а сердце, что глохло в груди, стало биться чаще.

– Что?! – рычать начинаем оба, он на свои мысли, а я на него. Задирает голову, резко втягивает воздух в ноздри и, уже обернувшись, но всё ещё сжимая его внутри себя, вижу, как плавно перетекает мой волчара в боевую полутрансформацию. – Я тебя убью, – ставлю перед фактом, он осторожно выскальзывает, пустота, образовавшаяся внутри, будит чудовище, что обычно рядом с ним дремлет!

– Чужие, – оскал становится злее, опаснее, в глазах животная ярость, таким я его, пожалуй, не видел и, если бы сам не был взбешен, то может даже испугался бы.

– Тогда я убью их, а потом тебя!

В следующую секунду меня сгребли в охапку, как кисейную барышню на перекрестке, и совершили могучий прыжок в сторону, не соврать бы, метров на пять. На взлёте вижу, что на том месте, где мы миловались, уже стоит преотвратная морда. Уж точно не волк: курносое рыло с мощными челюстями, пятнистый окрас, округлые уши, издало надсадный мерзкий смешок. Гиену трудно перепутать с кем-то ещё. Только какого органа пустынный житель забыл в сибирской тайге?!

– Дорогой, – противно растягивая гласные, аж у самого зубы сводит, как пафосно это звучит, – Это гости с вашей стороны или Славкины?.. – но Вик меня уже не слышит, издав предупреждающий рык…

Грубо сгружает с плеча, мужик мой, страшный и рычащий, готовится к конкретному махачу, а я понимаю, что таким его не узнаю. Специально спарринг с Киром пропустил, чтобы сердце не зашлось. Вик же другой, неуклюжий, грубоватый, но не такой… выбешеный и дикий. И дело не в том, что его прервали на самом интересном месте: сейчас я вижу вожака, на территорию которого посягнули с явной угрозой для клана. И к моему содроганию: образ Вагнера сливается с образом Виктора.

Но я же не балласт, ёлы-палы! Аж психанул! Штаны обратно на бёдра вздёрнул, застёгиваясь. Сейчас все будут получать. Много и качественно. Пока волка окружили шестеро диверсантов, двое на меня нацелились. На тупых мордах всё те мерзостные ухмылочки: видели же, паскуды, из кустов, чем мы чуть было не было… Хотел ударить сразу, стирая дьявольскую радость с противным хрустом, но замер: метки неприкосновенности… Сука! Я, как работник Центра, без разрешения руководства смахнуться с ними не имею права. Что ж, погоди, Виктор, я до Славика смотаюсь…?! Пиздец в кубе! Вот только волку моему, похоже, пофигу, что он в меньшинстве, задрав морду, коротко воет в высокие небеса, подав знак и приказ к исполнению. А я этот приказ на раз читаю, бурлит в крови зов вожака: кому защищать гостей-людей, кому рвать когти в лес на подмогу. Начинаю понимать именно здесь в лесу, когда вокруг глушатся все радиоволны и мобильная связь, стая слышит всех и каждого.

А если приглядеться, принюхаться, снести пару гектаров леса под уютный коттедж с теннисным кортом и бассейном, я тут совсем не прочь заиметь место жительства. Меня даже охранять не надо, целая стая волков есть, а главное вожак её любит меня до чёртиков. Наверное, я, как обычно, вслух подумал, потому что гиены сорвались на заливистый хохот. А шестеро гнид внезапно набросились на Вика со всех сторон, тесня к чаще. Почему мне показалось, что он-то и был главной целью операции. Разметав хорошо подпорченных гиен, Вик выдал новый громогласный рёв: в чаще находилось ещё пара десятков непрошенных гостей. Твари щёлкали челюстями и смотрели с такой жгучей ненавистью, что тлели молодые деревца.

– Здесь частная территория и карантинная зона! Несанкционированное внедрение в зону контроля приравнивается к нарушению основного пункта мирного сосуществования видов и влечёт за собой уголовную ответственность в соответствии с действующими законами страны! – ко мне обернулись все, особенно резко мой мужик. Один из нападающих сплюнул на землю тягучей слюной и осклабился:

– Кто бы говорил? Тебе ли, нечисть, не знать, что такого мяса, как мы не существует. Нет нас, как и не зарегистрированы во время переписи жители Салана. Эта стая тщательно скрывалась и оберегалась от цивилизации не просто так. Продали ещё в утробах ваши же вожаки, пополнив счета баснословными суммами. Вот за него, например, Вагнер получил нехило, и мой хозяин хочет свою покупку по праву.

– Чуваки, без обид, но конкретно этот – мой. Других посмотрите? Вик, да это шутка! Порычи ещё на меня!

– Не встревай, Волков, это не твоё дело, – разговаривать откровенно влом, ещё и Вик бесится, его раздражает даже моё присутствие, скорее всего, это он так хотел бы, чтобы моя жопа была подальше отсюда и в безопасности, но изначально он же знал с кем связался. Откидываю голову, открывая шею, демонстрирую метку, она, к слову, чешется адски и вызывает зуд по всему телу. Почти не чувствуя себя, кажется, за перегородку поставили, а всё происходящее там, куда не могу дотянуться. Взгляд меняется, зрачок становится уже, напоминая кошачий, удлиняются передние клыки, волосы рассыпаются по плечам, спускаясь ниже лопаток поблескивая серебром, а вкус крови становится необходим больше, чем воздух.

– Продался, опер, – гиена мерзко хихикает, им вообще страх выводили из крови, сделав бесстрашными, что Вику не нравится капитально, он старается закрыть меня спиной, но пока не совсем понимает, что происходит со мной, то ли меня спасать, то ли от меня спасаться. – Ну выбирай, продажная шкура, честь или ёбарь? Не жилец ты, если предашь своих.

– Свои рядом.

====== Часть 19 ======

Вик меня чувствует частью своего тела… сердца… Взрыкивает, напрягая мускулы под шкурой, а я сзади распаляюсь, давлюсь яростью, зло усмехнувшись. Плохая примета МОЁ трогать, несовместимая с жизнью.

Никто не видит, как на моем теле сходит пара татуировок, буквально сползают, как грязь с асфальта под проливным дождем, кроме того, который руку заведя за спину прижимает ее к моему боку, чувствует перемены, вместе со мной содрогаясь судорогой пока за спиной прорываются «крылья». Обнимаю каменные плечи оборотня: на бледных кистях рук длинные острые когти-лезвия царапают его кожу, но тот не замечает дискомфорта от боли, считает лаской. Виктор вздрагивает опомнившись, но вскоре узнаёт меня даже в этой ипостаси, мало поддающейся приручению и пониманию. Это можно только принять. Меня запирали всем миром на сотни замков, чтобы не воздействовал… не менял… не любил той пагубной всепоглощающей страстью… чтобы перестал верить в любовь, не мог стать сильнее. А в этом чертовом первобытном лесу… с обретением этой стаи, словно заново рожден, всю ненужную шелуху, доспехами и бронёй с себя стряхнул… как капли крови с рук. Уверен, и Славка, мой брат по убеждениям, почувствовал то же с Кирой, настоящей, дикой, искренней, на бабки не замороченной, не требующей назвать звезду своим именем, потому что сама неогранённый алмаз… Такая же как и этот рычащий зверюга перед моими глазами.

Теперь тебе меня держать… Тебе возвращать из Ада, в который низвергаю себя, прости, единоличным решением. Не собираюсь больше рисковать Своими, даже теми блохастыми близнецами, что подлизываются к тебе и рычат на меня всякий раз. Они сейчас мчат сюда, ломая орешник. Делаю щит вокруг нас, Вик ощущая его, выворачивается из рук. Но Дантарес фон Вульф, нынешний Дан Волков не собирается лишать мужика радости махача. Будем играть в доброго и злого полицейского: и, кстати, добрый как раз взбешённый Виктор.

Волки воют, не в силах пробиться через силовое поле и помочь вожаку. Успокаиваю, невесомо касаясь сознания, я с ним, и со мной ему угрожаю только Я. Гиены уверенности не подрастеряли, видимо, простимулированные в хлам, смерти не видят и не боятся. Наёмники – всегда мясо, и эти хохочущие уроды… такие же. Даже жаль немного. Вик двигается слишком быстро, от меня тоже кое-что из скилов скачал или уже таким родился. Я же знал к какому мужику приклеиться, сильному, вольныму, предначертанному. Нехороший острый оскал раздвигает мои губы: вся невъебенная симпатичность разом стирается из черт. Вик сейчас спиной, но когда обернётся…

Не дам ему увидеть себя таким, но дам почувствовать. Один из гиен вожак не просто на словах, он считывает изменения во мне на раз, бывалый и опытный. Нырнуть в его голову за инфой раз плюнуть. Вижу человека. Араба. Высокого. Статного. Человека со следами беспринципных дьявольских страстей на лице. Рядом на постели в подушках полусидит парень лет пятнадцати, болезненая худоба и потухший взгляд говорят о том, что песок из часов его жизни почти высыпался… Взрослый недоволен, дёргает чётки длинными смуглыми пальцами в перстнях. Наёмник стоит за спиной и поэтому видит экран, араб по дискорту общается с… интересное кино. Эту крысу из Центра я давно подозревал, вот почему Вагнеру переплывали спец/заказы, и ему за грубые нарушения устава ничего не было.

Из разговора понимаю: реально нет страшнее зверя, чем человек. Чтобы спасти умирающего наследника и единственного сына, араб решил его обратить. Ему продали одного из лучших чистокровок – Виктора Бойко. Но безумец принял ещё более ужасное решение: чтобы парню не было неуютно, Вик должен был перекусать всех родных и приближенных, не смеющих возразить господину. Меня передёрнуло от того, что дохлячок держал в руках фото, и почему-то я знал, чьё лицо там было изображено. Араб резко высказывает претензию, что за товар уплачено, но груз перехватили: падла руками разводит, мол, Салан под наблюдением – не рыпнешься. Мальчишка тяжело вздыхает, поднимает на отца глаза, умоляюще смотрит – устал страдать, устал лежать в спальне и в инвалидном кресле изломанной куклой. Господин требует содействия в диверсионной операции и подзывает гиену… Дальше кино некогда смотреть, надо точки над «ёб твою мать!» расставлять, надо падальщиков воспитывать. Платят таким неэлитным копейки и дури подбрасывают, хотя эти ребята уж как-то чересчур слаженно работают. Мастер Сплинтер их, что ли, натаскивал?! Вик в пылу даже не понимает, как я в нём растворяюсь. Развоплотиться и растаять в воздухе способны немногие сущности, за столетие я научился – главное, найти крепкое тело, способное выдержать вторжение инкуба, а Вик экзамен сдал на пять с плюсом.

Противники движутся в стиле капоэйра, путано, ловко, как танцуют, движения тяжеловаты и далеки от совершенства, но длинные руки слаженно действуют с гротескно короткими задними лапами. Гиены в полтора раза меньше волка, но давят численностью, используют модернизированные шоккеры и длинные ножи. У Вика… уже у нас… тоже в руках материализуется клинок: моё умение создавать вполне опасные миражи. Видимость оружия в руках, а на деле – я просто удлиняю когти оборотня, и они становятся эффективнее ножа, который можно выронить или выбить.

Ощущение кайфа не покидает: пусть без предупреждения и подготовки, но я – в Вике. Его дёргает от моих движений внутри, а я балдею от силы мускулов и крепости рассудка. Это почти секс на ином уровне, когда весь в Нём, под кожей, как всегда хотел. Ближе, чем просто прижаться телом.

На нас бросаются трое, выждав время, когда взгляд волка немного затуманится. Но это лишь видимость. Обманка. Одна гиена хрустнула поперёк туловища, словив короткий сокрушительный удар по хребту, и отлетела в сторону, двое успели дотянуться ножом и когтями. Нестрашно, раны лёгкие и поверхностные, Вик легко с ними справляется. Нападающий падает на четвереньки и обращается в полноценного зверя: начинается охота за ногами. В страшных челюстях гиен кости перемалываются, как мел. Ускоряемся и мы, мне стало забавно, перенимаю танцующие движения падальщиков, плюсую их подготовке. Я лишь неуловимо использую силу инкуба в мозгодробящих атаках волка, по сути меня даже нельзя ни в чём обвинить – это мне оборотень бракованный попался! У него не только когти-сабли, но и клыки будь здоров! Я вкус чёрной крови ощущаю во рту, Вик кусками выхватывает из диверсантов плоть, прокусывает и рвёт, как безумный, сатанея всё больше. Он видит! Видит всё, что творили эти наёмники, и остаётся лишь слепая ярость, а это уже плохо… Но как же охуенно вкусно! Глотками пью, пьянею, как от коньяка древнейшей выдержки, собираю языком все оттенки от горчащих хиной до жгучих нот чилийского перца. Вик – настоящий шеф-повар: его ярость чиста и неистова. Сила приливов и отливов под влиянием Луны. Гиены явно протрезвели от своей дури, им бы снова пыхнуть и забыться, но Вик изматывает быстрее, чем включаются препараты. Нападающие воют от боли и катаются по земле, стаканами сливая кровь из пасти, но это их выбор. К восьмерым… вернее уже четырём присоединяется ещё десяток. Урукхай, судя по-всему! Это явно адская помесь гиен и носорогов. Либо ребята пережрали анаболиков, даже бошки на коротких мощных шеях нормально не поворачиваются. Пока четверо, подобрав откушенные конечности на память, отползают в кустики, свежие силы уже быкуют. Вик бьёт двумя ногами в пресс одной гиене-тяжеловесу – устоял, собак дикий, но пара ребер выругалась. Туповатых глаз у наших диверсантов нет – они прощупывают и испытывают, анализируют все слабые и открытые места. Просто наслаждаюсь, Вик рвётся посносить бошки, но я его буйство контролирую, иначе подпортят моему мужику шкуру, а у меня после войны в планах ещё секс… Нет, ну, а что мальчиков-зайчиков изображать? Пока мечтал, выпустил Вика, тот бросился в мясорубку и отхватил ножом в бок. Вот я – хуев щит! Правда, надо отдать должное волку, глотку он ударившему вырвал и выплюнул. Нас окатило фонтаном крови, ударившей из повреждённой артерии. Я аж глаза прикрыл, как маньяк подставляя лицо под жуткие пульсом бьющие струи, облизывая с губ чью-то исчезающую жизнь. Хотел ещё хлебнуть экстаза, но вдруг натолкнулся на блок. Вот те раз! А мой волк не в отключке, вполне себе в сознании, держит меня в ежовых рукавицах, не даёт подойти к пределу, когда сотрутся грани благоразумия, и чудовище начнёт собирать страшную жатву. Исчезающая татуировка вдруг снова легла ярким рисунком на кожу. Вик, мать его, усилил мой оберег! Ну и кто кого защищает?

Мы… оба… Потому что любим.

Волк деранул себя когтями по шее, там где горела огнём моя метка, кровь заструилась по мощной груди. Гиены ощерились, защёлкав зубами, им было уже не до смеха. Это как своеобразная насмешка – волк сам пустил себе кровь, чтобы хоть немного протрезветь от безумия битвы. Чёрный юмор Вика просто поражал.

«Урукхай» давил, они поменяли тактику, нападая со всех сторон, прыгая сверху и в подкате, меня выбешивала тупая инструкция на метки неприкосновенности. Из гиен такие же дипломаты, как из моей бабушки… если она у меня была… ангел. Внезапно, Бойко накрывает поляну своей феромоновой пушкой, оглушая нахрен и меня, и нападающих. Этому воздействию точно на дипломатию наплевать, Урукхай бошками замотал, пытаясь прогнать дурман – это вам не магия! Натур-продукт – ваше здоровье и долголетие, а для кого-то молниеносный удар когтями по животу. Причём на дюйм сильнее и рассёк бы до кишок, а тут пощадил, словно почувствовал, что такие же скоты подневольные, каким его делал Вагнер.

– Разрешаю уйти! – рычит Вик, пока меня ломает внутри его от едва различимого голоса. Тяжеловесы криво усмехаются.

– Только с тобой!

– Значит, погнали!

Почти оргазмирую и теряю бдительность второй непростительный раз. Следующее, что ощущаю – меня отторгает сознание волка, да так безапелляционно, что оторопел. Выброшенный из любимого тела, с бессильной яростью наблюдаю, как сзади три внезапно выскочивших гиены воткнули в спину Вика ножи. Откуда… Бойко… узнал?! В чужом теле инкуб уязвим, как человек, его легко серьёзно ранить. Его можно даже бить, если смерть достанется и носителю. Такая расплата за использование чужой силы. Вик, сука, видел, что сзади облава и вместо того, чтобы себя спасти, меня начал закрывать.

Впервые за время существования во мне второй сущности разум взял верх над силой. Мне удалось собрать все остатки силы, той что не довыжгла слепая ярость. И пускай в клочья нервы, и от страха уже порядком сдавило глотку, руки затряслись от прихода, и каждый вздох через силу, как удар электрошоком, когда ты проваливаешься в спасительную темноту, а тебя болью насильно тащат обратно, всё, что было – в массы, буквально наразрыв, чувствуя, как сила покидает тело через каждую пору кожи, а мозг сдавило до такой степени, что потемнело в глазах…

Я такого ещё не ощущал в жизни. Не ждал от себя, что за кого буду готов заживо сгореть дотла и развоплотиться, как вампир, за любимым выходит на солнечный смерть или грудью на осиновый кол…

Одуряюще запахло смертью…

Двигаясь осторожно, чтобы не расплескать чашу терпения и под адреналиновой вспышкой не уничтожить всё живое вокруг, лавируя между падающими и скулящими от кровоизлияния в мозг телами, слыша музыкой их предсмертные крики и стараясь не смотреть в стеклянеющие, полные ужаса, затухающие глаза, подхожу к Вику. Он нехотя поднимает взгляд, словно смирившись, что придётся поверить в чудовищную, омерзительную тварь, живущую во мне, что мы – одно целое, и сотворённое тоже дело рук обоих. Я сажусь подле него на колени, забирая его кисти в ладони, рассматриваю вены на запястье, стирая с них чужую кровь, сижу так пока не вижу ровный пульс под кожей, и человеческие, обеспокоенные глаза у зверя.

– Возвращайся, – хрипит негромко, устало и вымученно, небрежным жестом стряхивает с моего лица длинные пряди, и мне за долгое время своего существования не хочется отвернуться. Смысл? Он видит насквозь. Ту грань бесчеловечности, жестокости, больной справедливости, которая не всегда идёт в ногу с правилами и законами. Видит каждый шрам, каждую выболевшую рану, даже то, что, отчаянно пытаясь вернуться, не могу пробиться ближе. Животное во мне ищет свободу, оно готово вгрызться Вику в глотку и порвать его одним из первых, потому что ОН делает меня слабее, он обеззаруживает, вызывает зависимость и психическую необходимость. Он ломает.

Купол постепенно спадает, слишком быстро, чтобы всё встало на свои места. Я продолжаю смотреть в Вика, как в зеркало, видя в нет того же монстра, одной со мной породы, такого же убийцу, такого же стоящего на ногах, но инвалида с исковерканной судьбой и изломанным пониманием жизни.

– Дан, пожалуйста, – своей перемазанной кровищей рожей, такой же обезабраженной, как у меня, тянется к губам. Со стороны отвратное зрелище, готовое довести даже конченного психопата до истерики, целует среди кучи разорванных тел, при этом сам едва не урчит, что меня выбрасывает из пустой оболочки в реальность и резко скручивает приступом тошноты, то ли от всего, что могу и было, то ли от того, что во рту помимо слюны ещё чья-то кровь.

Чудовище сидит улыбается, в то время как меня плавно уносит в голодный обморок и даже показать ему «фак» нет сил. А этот улыбается!

Тяжело возвращаться в сознание. Словно вот-вот отпустит хреновый наркоз, а обезболивающим тебя накачать никто не соизволил. Гадкое чувство безысходности грызет только-только просыпающиеся нервы, треплет их, пока те не рвутся все разом к чёртовой матери, но вместо такой знакомой истерики из губ рвётся стон. Звонкий, крикливый, оцарапавший горло, что, едва не закашлявшись, с трудом проглатываю колючий ком.

Тело ватное, не слушается, с трудом поворачиваю голову на бок, чтобы было удобнее дышать, но открыть глаза не выходит, сил хватает только на процессы жизнедеятельности, а именно: дышать и качать мотором кровь.