Текст книги "Волчья колыбельная (СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Запрокинув голову, хватаю глотками воздух. Вик наклоняется, касаясь губ, и словно сам пугается, что творит, досадливо кусает за нижнюю, оставляя кровоточащую рану во рту.

– Зверьё, – ухмыляюсь в лицо, сползаю ниже по стене, коленом нажимая ему на пах, и следом теряю ненадолго обзор, от толчка в грудь и тесного контакта со стеной.

У него обжигающе горячее тело, словно температура на порядок выше, чем у человека, а ещё ему больно, не физически, нет, здесь его раны почти перестали ныть, а все мысли сошлись в навязчивой идее получить своё, страдает морально, находясь словно за барьером, не в силах себя контролировать. Намеренно не останавливаю, хотя мог бы, хочу знать, на что он способен, и просто, чёрт возьми, его хочу, чувствовать в себе, впитать его жар и ярость…

– Бля… – хрип вместо внятного мата. Вик роняет меня грудью на небольшой стол, сметая с него остатки утвари и что-то, разлетевшееся на осколки и очень легко бьющееся. Тяжело наваливается сзади, сдирая с меня штаны, тащит к себе, не нежничая и утыкается головкой мне между ягодиц.

Перехватываю его руку, опускаю себе на пах, давая понять, что готов, что хочу, что позволяю, а то больно его дрожь становится болезненной, а вместо дыхания сплошной рык, от которого сам начинаю вибрировать.

Собственное тело подстраивается под желания партнёра, ему плевать как, лишь бы получить удовольствие, и это в себе я тоже ненавижу.

Вик

Меня начинает охватывать неистовый жар: вполне естественно, что молодого парня мучает сексуальный голод, но у этого прихода другая природа. Он разбужен во мне настолько властно и бесцеремонно, словно разложен сложный пасьянс – каждое ощущение накатывается яркой новой волной, бьёт куда-то в центр нервной системы, и каждая – сильнее предыдущей… лавой по коже… И встал у меня не на мужика, а по велению неведомой силы. И меня самого уже почти не осталось: покоряюсь, позволяю вытянуть наружу всю дикую необузданность, хотя сам не уверен, чем закончится эта игра. Ведусь на разогрев… не сдерживая рычания и хруста в суставах, темнота балансирует у самой крайней черты… вот-вот шагнет наружу, просочится через глаза, и тогда этот манипулятор ощутит на своей шкуре результат приворота. По-другому даже назвать не могу… хочу одновременно обтереться и вылизать с ног до головы, чтобы пах только мною… и был моим, а потом оттрахать горячо и грубо, чтобы стоны и выдохи разрывали горло, и выгибался подо мной задом кверху, как сука… нет… не хочу… как… хочу всего без остатка, выглаживать ладонью от плеч к пояснице, сминать тонкую кожу, оставляя алые следы от пальцев, прикусывать основание шеи до сладкой дрожи, пока поршнем хожу внутри него, не в силах прийти в себя и остановиться.

Алкоголь поступательно обжёг губы, глотку, пищевод, но он не действует на меня, как на других. Очевидно, сказывается постоянная протрава организма всевозможной химией, которую уже употребляю, как соль и сахар. Кофе меня больше возбудит, чем виски, хотя сегодня моим наркотиком стал этот… Хватаю грубо, швыряю на стол, сбрасывая две миски и стакан, что-то разбилось… если наступим, пойдёт кровь… Кровь… Зверею… накрывает с головой… Вот оно! Рёвом через горло и испариной сквозь поры. Теперь… держать Дана лицом в стол, чтобы не видел, как выглядит моя темнота. Быстрее бы толкнуться в горячий податливый проход. Какого органа… податливый?! Тянет мою руку себе под живот, пытается оглянуться, не позволяю, сжимаю затылок, и неожиданно для себя надрачиваю каменный член чужого мужика. Плюю себе на пальцы – слюна вязкая, тягучая, её неожиданно много – провожу ими между ягодиц, немилосердно вгоняю. Бля… выгибается, подаваясь назад, почти насаживается на пальцы. А пусть больше ни на что не надеется, чёртов идиот… наваливаюсь всем телом и украшаю первым укусом плечо, влажно провожу по следу языком, по проступившим алым капелькам под глубокий вкусный стон, вхожу резко на всю длину и впитываю содрогание. Ты даже не знаешь, насколько зверским бывает мой голод… Следующий жестокий укус, как и атаку члена, встречаешь слишком довольным криком, даже не пытаясь скрывать, с какой мазохистской нетерпеливостью ты этого желал. Так вот… я не разочарую, из-под меня не выползешь просто потому, что кончил, пока не наемся… этим телом. Молись, чтобы хватило игры клыков по коже… Хотя кто из святых существует для нас?

Удовольствие через всполохи боли, танцы на стёклах, нетерпение дрожащих бёдер. Мокрые от пота, смешавшие горловые звуки и рычание… ты подходишь моему члену слишком идеально, а я достаю наружу всю твою порочную развращённость, даже не зная, что способен на такую яростную страсть. С яйцами бы влез, а так… трусь о спину, по свежим следам исступления, горячо вылизываю шею, по-собачьи заливаю слюной… в первых позывных острого оргазма делаюсь грубее и злее. Начинаю дрочить тебе, даже не смочив ладонь… вскрикиваешь и передёргиваешься от новых ощущений, сжимая внутри так, что едва не спускаю махом. Распятое на столешнице, ходящей ходуном, татуированное тело крышесносно… картинки словно оживают на коже, бесстыдно и жадно алеет растраханный вход… твой стон сладок… на искусанных губах кровь, но облизать её – значит позволить увидеть… Смотрю, как маньяк, на игру мышц на сильной спине… провожу когтями до поясницы, потом бархатным языком по свежим царапинам… взрыкиваю… срываюсь на бешеный темп, под пошлые шлёпки и стоны.

Дан ни разу не попытался меня остановить, словно дикость и жестокость то, чего ему не хватало в сексе. Но дело не во взаимовыгодном процессе совокупления. Тут другое… мы насыщаемся друг другом, будто совпали каждой гранью плоти… даже сильнее… срослись нервами, и его уже чувствую продолжением себя, усмирившим звериное бешенство, вытерпевшим сильную разрывающую боль и укусы, до сих пор принимающий и при этом наслаждающийся… Чувствую, как почти одновременно подбираемся к выплеску. Он, несмотря на возбуждение, измучен ожиданием, уже толкается в мою руку, и там израненное «внутри» распаляет сокращением мышц. Ещё несколько неистовых толчков, Дан кончает кипяточными брызгами под невероятный по интонации «ммма-а-ах-х», нагоняю с разницей в один вздох… хватает сил вынуть член и выплеснуться на влажную спину. Иначе была бы сцепка. Настоящая, качественная… Смотрю сверху на светлый поджарый зад, облизываюсь, сминаю одну половинку.

– Ты же не хочешь сказать, что это всё? – хрипло спрашивает Дан и потягивается.

– А тебе мало? – собственный голос кажется чужим и не уверен даже, что я – это все еще я, скорее какая-то часть меня, которая к парню тянется и слышит его голос, отвечает.

– Я хочу ещё, – произносит упрямо, сам едва стоит на ногах, поддерживаемый моею рукой под животом, – если сейчас остановишься, тебе будет больно, – голос сорванный, хрипловатый, кажется урчанием в собственном рыке. Припадаю к его спине, утыкаясь носом в шею, жадно тяну горько-терпкий запах, возбуждаясь по новой, только… ещё сильнее. Страх начинает душить, хорошенько сжав горло, несмотря на запредельную температуру тела, руки холодеют, что-то тянет из меня все жизненные силы. Кружится голова.

– Я понял, откуда так тащит мокрой псиной, – расслабившись, откидывается мне на грудь, закрываю ему рукой глаза, не хочу, чтобы видел меня таким, он не к месту улыбается и кусает мои пальцы, совсем как заигравшийся щенок. – Забей. Это не важно. Просто трахни меня. Иначе… тебя трахну я.

Угроза кажется шалостью, вплоть до того момента, как у меня начинает раскалываться голова, и трещать каждая мышца, словно их вытягивают по одной из тела.

– Ну? – просит устало, руку опуская вниз и сгребая в ладонь мою уже затвердевшую плоть. – Не доводи до статьи…

Тьма всегда выбирала невест. Женщины ощущают нас и приходят на зов: а дальше раздаёт крупье-провидение. Может статься темнота поглотит её, а может сделает соломинкой, что потянет разум к возвращению. Только я, зная, насколько становлюсь бесконтрольно злым и жестоким, никогда не звал просто из похоти. Всю жизнь сознательно жил одиночкой после смерти Алисы, не стоял в очереди за скупым счастьем…

Дан недвусмысленно трётся задницей о мой стояк. Мало… ему мало… и мне… Провожу ладонью по лицу до горла, чуть сжимаю, поддушивая. Моя грубость – это привычка и блажь, он должен понимать – зверь никогда не полюбит, как человек. Он может поверить, неистово привязаться и быть рядом, но не любить.

Лижу солоноватую кожу на сильной шее, продолжая удерживать в руках, оборачивается, подсаживается на стол, широко разводя колени – смотрит в душу со странной улыбкой. А мне хочется смутиться и покраснеть, мне…

– Давать так. – хрипло шепчет и обнимает за шею, совсем не пугаясь. Поцеловать уже не могу, любая попытка оборачивается кровавыми укусами, но он лишь слизывает кровь с губ и тянется снова, доверительно отдавая себя госпоже-тьме. Беру его снова…Спина Дана трётся по грубой столешнице, пока закинув его ноги на плечи, неистово долблю ненасытное тело. Стонет горячо и пряно, душу вынимая, а татуировки живут на медовой коже своей жизнью: двигаются, дышат, светятся. Он смотрит мне прямо в глаза, определяя теперь и навсегда нерушимость этих уз. Словно спаиваемся всем существом и сознанием. До очередного оргазма три глубоких толчка и два рваных выдоха… взлетаем выше облаков… сжимаю его до хруста, метя укусом чуть выше пробитого штангой и безумно меня заводящего розового соска… кричит в голос, не скрывая любви к боли, и обильно кончает. Помогаю ладонью, мучая и выжимая до капли – Дана трясет, глаза сияют, румянец полыхает на щеках, он жадно выпивает мою ярость до последнего глотка, не давая переступить порог бесконтрольного падения во тьму. И я остаюсь в этом мире впервые после подобного прихода. Разряжаюсь на судорожно втягивающийся живот, наваливаюсь, награждаю движением языка по линии ключиц.

– Ещё! – ноги обвивают мою поясницу, и на отдых милостиво выдаются десять минут, пока он любуется обескураженной мордой огромного молодого оборотня, рождённого ненавидеть и убивать всё живое. Если я продолжу – начнёт кровоточить, а вид и запах крови слишком мощный катализатор. Пристально смотрю в синие бесовские глаза, пытаясь дать название природе этого влечения, усиленно напоминаю себе, что передо мной мужик с красивым крупным членом, при чём тот ещё гемор во плоти, или демон…

– Сдохнуть подо мной… не боишься? – рычу низко, теряя голос.

– После двух заходов? Пф! Считай тебе выдан безлимит – сколько продержишься, столько и получишь.

– Яйца бездонные?

– Нет… тьма во мне, – последнее выдыхает прямо в оскаленную пасть, – я, кстати, хочу тебя снизу.

– Похоже, бессмертный? – развожу ноги пошире, придирчиво рассматривая призывно пульсирующий, ещё не сомкнувшийся вход.

– Не знаю… Всё может быть. – нетерпеливо ёрзает подо мной.

– Будет больно…

– То что нужно. – бесцеремонно сжимает мой член, гоняя шкурку по самой головке. – Ну так что?

Вогнал по самые яйца без лишних слов под судорожный всхлип, наблюдая, как по бедру заструился кровавый ручеёк, задрав голову, взвыл и оскалился в опасной близости к его горлу. Дан тут же вдохом втянул опасную волну, а я впервые при виде крови не ощутил жар в глазах, только сожаление. Наглая, до одури счастливая мордаха откровенно бесила, разворачиваю Дана в прежнее положение, раздвигаю половинки задницы с диким желанием вылизать и подлечить – нетерпеливо лягает.

– Наверное, я всё-таки тебя трахну!

Отвечаю лающим смешком, похожим на кашель – горло уже огрубело и слов членораздельно пока больше не произнесу, а впереди ночь, и если Дан выживет, то пожалуй, соглашусь с тем, что мне повезло.

Дан

Чердак трещит, как после жуткого похмелья. Состояние передоза плавно рассасывается по организму, и уже непонятно, где болит, а где искрит, чувствую себя электриком, которого током ёбнуло, вроде сам полез, а вроде как и больновато. Вик сидит у противоположной стены, низко опустив голову и обхватив ее руками. По виду – переживает.

С третьей попытки встаю, но вот бесшумно это сделать не выходит, ноющие рёбра прострелило болью и вместо дыхания протяжный болезненный стон, хотя уже почти всё заросло.

– Сидеть! – рявкаю на его попытку подорваться, ещё мне не хватало куриц-наседок, которые со мной носиться будут!

Вик послушно плюхается на задницу обратно и смотрит на меня, как на восьмое чудо света. Не люблю этот неловкий момент, когда он вроде как и не виноват, но, глядя на меня покоцанного, испытывает чувство вины. А я любуюсь. Впервые вижу молодого оборотня. Нет, я слышал, что где-то они есть, и не такого в мире полно, взять хотя бы меня… но это пока не важно… но чтобы настоящего и своими глазами…

– Тебе сколько лет? – спрашиваю осторожно, выпутываясь из одеяла и осматривая себя на предмет повреждений. Вроде не смертельно, заживает быстро, рана на шее только саднит.

– Уже можно, – рычит из своего угла и обиженно блестит глазами.

– Уже – нельзя, – не без сарказма, как назло между ног все стянуло и противно заныло. – Уже хватит, – из меня так и прёт улыбка, ну что поделать – перенасытился, теперь я добрый, хороший, просто чудо… – Возраст? – теперь с нажимом.

– Двадцать пять.

Что я там говорил про хорошего? Все, бля, кончился.

– Как, блядь, двадцать пять?! Пацан совсем. Малолетка!

– Эм… ты на себя посмотри. В паспорте сколько написано?

– В паспорте двадцать восемь, но с моими связями я там что угодно написать могу, каждые десять лет меняю…

– Что?..

– Что? – невинно хлопаю глазами, создавая наидебильнейшее выражение лица. Сук, спалился.

– По волчьим меркам сколько?

– По волчьим, – понял пацан, что секрет его больше не страшная тайна, упёрся в меня взглядом, скалится сидит, какие мы характерные, надо его ещё напоить, как жопа заживёт, и вспомнит, для чего она вообще нужна. – Шестьдесят.

– Все равно – пацан, – отмахиваюсь и, путаясь в одеяле, с трудом, но встаю. Кровь циркулирует по венам быстрее, регенерация идёт полным ходом, главное перетерпеть.

– Я бы так не утверждал, будь на твоём месте, – гордость взыграла или обида, или то и другое, но на ноги он все же поднялся и перестал изображать из себя мученика на исповеди. Помог мне выпутаться, молча налил воды, протягивая стакан, так то я чистый, видать позаботился заранее. Раны почти затянулись, зализывал, что ли… фантазия бурно взыграла, представляя, как он вылизывает каждую оставленную собой метку… как всегда возбуждение ударило в голову Вику, а не мне, что поделать, я пока не проголодаюсь к себе не подпущу, ещё бы это ему объяснить.

– Как я понял по твоему виду – искать убийцу тех двоих уже бесполезно, да? – молча кивает, тянет ко мне свои руки и намертво сжимает в кольцо. Я бы промолчал, но эта зараза вцепилась мне зубами в загривок, что чуть не заорал, ладно сдержался.

– Это ты так извиняешься? – выгибаю шею, с трудом разжимает челюсти, и прежде чем я успеваю закончить мысль, прижимается к губам. Целует непривычно мягко, слишком… да просто слишком не так, как должен, это выбивает почву из-под ног и переворачивает ненадолго мир вверх тормашками.

– Тебе надо уехать. Сейчас.

– Тебя забыл спросить, куда мне ехать. Блин, дышать нечем, пусти! – выбрыкиваюсь и отхожу на безопасное расстояние, Вик, как привязанный, идёт следом, и вот это уже реально напрягает, не привык я, чтобы моё личное пространство нарушали так нагло.

– Ты совсем не боишься умирать?

– Я совсем не планирую это делать здесь и в ближайшее время, так что будь спокоен, живым не дамся… если конечно ты меня сам не придушишь, – его щенячья нежность вызывает улыбку, и даже злиться не хочется. Такое чувство умиротворения длится секунды три, а потом резко, как обухом по голове, тревога и паника, и я начинаю её чувствовать раньше его, потому что Вик сначала непонятливо всматривается в моё лицо, ладонью приглаживая мурашки на спине, а уже потом сам понимающе усмехается.

– За мной? – вопрос вполне резонный, будь я на месте общины – тоже бы убрал свидетелей. – Или за тобой?

– Ты побудешь здесь, пока я не вернусь.

– Щас!

– Это не просьба, а приказ.

– Я старше по званию!

– Что?..

– Что?.. – кажется это уже было, язык мой-враг мой.

– Тебя не тронут, если я выйду сам. Со мной только поговорят.

– Расскажут, как нехорошо бросать раненых товарищей и пряник дадут? Вик, ты дебил? Тебя же в расход пустят! – ненадолго затыкаюсь, прислушиваясь, чувство опасности буквально звенит в ушах, и всё время хочется опустить руку на кобуру, которой нет. – Скажи, что я тебя не отпустил.

Ему не нравится моё упрямство, а ещё он давно просёк, хотя и не полностью, что силы физической в избытке, смогу дать отпор, да и дури в голове больше, чем заложено природой. Всё это стоило бы заткнуть подальше, но я не смог, чёртово беспокойство за него оказалось сильнее, и это он увидел, поэтому и разбираться не стал, принял решение за двоих…

Тишина оглушила, боль в области шеи и темнота, в которую проваливаюсь, как в вязкое болото…

Очнулся уже один.

Вырубил, сукан!!!

====== Часть 5 ======

Я тебе, гад, устрою Ад на Земле! Я не злопамятный совсем, только злой по жизни, и память у меня хорошая. Память хорошая – нервы плохие, поэтому кто не спрятался, я иду искать!

От пережитого всё ещё потряхивает. Не обнаружив Вика рядом, организм стал испытывать стресс, без конца бросает то в жар, то в холод, ещё и это волнение, которое не удаётся заглушить. Чувствую себя подростком, брошенным после первого свидания.

На улице уже за полночь, густые сумерки почти полностью заполняют собой каждый уголок леса; высокие густые кроны деревьев закрывают небо, и идти приходиться практически на ощупь, спотыкаясь об корни деревьев и ворох листвы. Пахнет кровью.

До посёлка добираюсь дольше, чем планировал. К своему удивлению не обнаруживаю провожающих, или это Вик меня так своим запахом пропитал, что не чувствуют чужого, или у них есть дела поважнее туриста, всё ещё обязанного им обновить и настроить дорогие игрушки. А вот интересно, тут все поголовно оборотни, или это я так неудачно вляпался?.. Всё, что о них слышал, это то, что их растят отморозками и используют, как пушечное мясо, за неплохие деньги, разумеется. Такого отношения к нечам не приемлю, да и бесчеловечно это, пользоваться генами более сильных в своих целях, хотя… мне ли об это говорить.

Посёлок словно вымер. Закрытые наглухо ставни окон, и я только сейчас смог рассмотреть на них металлические усиленные опоры. Вот только почему они снаружи, а не изнутри, словно нечто, что вышло из-под контроля, хочет вырваться наружу, а не ворваться в дом. Тогда какой смысл обороняться, если опасность представляют… сами граждане?..

Холодок прошёлся от загривка по позвоночнику, скрутило низ живота. Нет, пожалуй, в такой жопе я ещё не бывал. В плену – да, и не раз, в гареме был (не будем это вспоминать), в армии был, даже в пенсионном фонде (в этом страшнее всего было), но чтобы так. Постепенно картина происходящего складывается из разных кусков в одну целостную мозаику, но всё-таки хочу убедиться, поэтому отправляюсь туда, куда нормальный человек не попёрся бы в жизни. Ещё при подготовке к поездке обратил внимание на сложность ландшафтного строения данной территории, к тому же поселение базируется на месте некогда снесённого завода, поэтому амбаров и складов для хранения здесь в избытке. К тому же списку относятся и подвальные помещения, вход в которые посторонним строго воспрещён – но мне же очень надо – поэтому вот этот здоровяк тихо отдохнёт в кустах, а я быстренько осмотрюсь и вернусь в хижину, как будто меня тут и не было…

Вик

…Знакомый холод на бьющейся вене: ошейник жестокий и металлический, только он может отрезвить зверя во время броска, впившись острым верхним краем в кожу… Мрачно смотрю на обвинителя. Бывший судья Род выглядит мягко говоря паршиво, морда перекошена, левый глаз вытек, раздробленная рука зафиксирована в лангете, и сам сутулится, как дряхлый старик. Я говорил, что после нападения своих регенерация медленнее и мучительнее.

Кир стоит спиной, заложив руки за спину, чуть шевелятся короткие толстые пальцы. У Мирославы раздуваются точёные ноздри: она – в бешенстве. Ещё бы: во-первых, нарушен приказ: виновный и двое судьи мертвы; во-вторых, что бесит, пожалуй, больше – на мне запах Дана, и я ничего не боюсь. Никогда не боялся. Кирилл хорошо постарался, прививая мне иммунитет к боли и страху, но он знает методы воспитания и похуже, чем порка… или ошейник. Мирра, не стесняясь никого, подходит вплотную.

– Почему? – рычит женщина. – Почему ты молчишь? Убившего своего из клана ждёт наказание.

– Наказывай, – бесстрастно смотрю в тёмные зрачки, поглотившие радужку, безумная стерва хлещет меня наотмашь по лицу, рассекая щёку ногтями.

– Щенок! Кому вызов бросаешь?!

Кир возникает сзади, блокирует распустившиеся руки, обнимает и смотрит из-за спины.

– Накажем. Отдадим твоего шлюшонка молодняку и скажем «фас», если не расскажешь, что произошло.

Род сглатывает, и взгляд его делается затравленным. Мирра строптиво дёргается, пока стальные пальцы вожака не впиваются до синяков. Она бы сейчас с удовольствием отхлестала меня, прикованного к стене, плетью, а потом слизала кровь с каждого вспухшего на коже рубца. Давно понял, что староста меня выбрала, но Кирилл сдерживал, не позволял оседлать, хотя видел, как сходит с ума Мирра. Я ещё мелким был, эти два хищника жили вместе, даже дочь родилась – Кира. Дня не проходило, чтобы не орали и не рвали друг друга, девчонка едва повзрослела, тут же сбежала из этого дурдома. Замкнутая и злая, с пристальным взглядом, настоящая пацанка, а в остальном копия мать. Когда Кирилл переселился в гарнизон, дочь вернулась домой к Мирославе, Кира – талантливый биолог, хоть и бука, отца ненавидит смертельно. Видимо, много знает о его методах работы, знает, как он давит на старосту. Вот и сейчас незаметно выглаживает ладонью под блузкой, незаметно – для других, но так, чтобы я видел.

– Мы нашли Стаса, он бросил мне вызов, – я скрипнул зубами, с презрением глядя на сжавшегося Родиона, – вот он подтвердит, что это был честный бой. Но внезапно вмешался Макс, выступив против меня. С ним пришлось повозиться. Я, защищаясь, убил обоих, когда возвращался встретил приезжего…

– Кстати, где он? – нетерпеливо рыкнул военный. – В твоём убежище его не было. Всё перерыли!

– А меня это волнует? Потянуло, потрахались, разбежались, – огрызаюсь в надежде, что отсутствие моего интереса к Дану спасёт этому идиоту жизнь. Мирра содрогается от злости, прокусывает губу и чуть не стонет. Кир лижет её за ухом, наслаждаясь беспомощной яростью влюблённой суки, которая никогда не признавала в нём пару. Самая сильная и неистовая женщина в клане – Кирилла не хотела, и легла под него лишь в угоду традиции. Я усмехаюсь: мне никого не жаль, сейчас лишь одна мысль буравит мозг иглой. Где этот демон? Даже если очнулся раньше, чем я думал, он слишком затрахан, чтобы пускаться искать на «это» место приключения. Должен был спрятаться, хотя… в моём доме, наверняка, всё вверх дном. В лес сбежал? Но это худший вариант: наши охотятся ночью – прорежают популяцию косуль, запасают мясо. Мой задумчивый взгляд заставляет Мирру осатанеть. Кирилл похоже ставит эксперименты на всех в Салане. В шею женщины выстреливает инъекция, и она безвольно оседает в руках вожака. Его взгляд останавливается на мне, жарко становится, словно он уже вгоняет свои когти мне под рёбра, а ножам длинными ремешками срезает кожу на спине. Я знаю, что он хочет всё знать о Дане, и в подробностях о том, что я с ним делал. Но сейчас Кира отвлекает шум на улице, он велит своим шестёркам для начала отпинать мне бока, а сам уносит из подвала женщину.

Пока мне крушат рёбра, улавливаю знакомый запах, который тут же сластит во рту и наполняет его тягучей слюной. Эта ходячая феромоновая пушка опять расточает свои чары. Убью! Недотёпы-тюремщики хватаются за головы, закидываются и с пеной на губах мешками валятся на каменный пол. Только губительная ментальная атака рубит всех, кроме меня. Через минуту в камеру входит Дан, лязгнув замком. Магнитные запоры – это голубая мечта Кирилла и Мирры. В руках парня связка ключей.

– О, как тут интересно. Я на сессию не опоздал? Где мне выдадут кожаные штаны? – скалится Дан, а у самого тёмные круги под глазами, и ухмылка кажется вымученной.

– Где Кир?

– К сожалению, не встретились. Кстати, мне этот мужик не нравится. Что ему от тебя нужно?

– Он – зло, не пытайся его испытывать.

– Бессмертный?

– Не знаю, – Дан с десятого раза подбирает ключ к ошейнику с тяжёлой цепью, потом отмыкает наручники, в которых не было никакой надобности, рву десятками. Крутит их на шаловливом пальце.

– Возьмём себе?

– На хрена?

– Нуууу, – мечтательно поводит ресницами, они у него длинные и, клянусь яйцами, явно прокрашенные. Тяну к себе без лишних слов, губы в ранках после моих безумных касаний, осторожно смачиваю прикосновением языка – замирает. А я, непонятно для себя нежничая, осторожно целую, а потом резко впиваюсь, всколыхнув волну боли.

– Какого чёрта ты здесь?!

– Тебя спасаю.

– Меня?! – расхохотался бы, да у самого разбитые губы начинают кровоточить. – А тебя кто спасёт?

– А меня спасать не надо, – оперевшись на колено и закинув мою руку себе на плечо, помогает встать. – Об этом уже природа позаботилась. Дёрнули отсюда, пока не повязали обоих. Но потом ты мне обязательно расскажешь, какого черта здесь происходит.

– Это конфиденциальная информация и касается только членов клана.

– Ебал я ваш клан, всех поочередно!

– Не говори при мне это слово, – прошу с нажимом, сам придерживаю Дана, выглядывая из-за угла и, убедившись, что опасности нет, тяну за собой.

– Какое, – усмехается беззлобно и прижимается теснее к боку, провоцирует толпу мурашек, – то самое?

– Именно его. У меня сразу встает.

– Встает у тебя на меня, – Дан поувереннее перехватывает меня и держит крепче, видя, как спотыкаюсь, с трудом перебирая ногами.

– Вроде бы это логично, хотя и странно.

– Не совсем, – что-то он темнит. – Ты наркотики когда-нибудь пробовал? – заглядывает мне в глаза и ждет ответа, а я что, я ничего, головой помотал, не рассказывать же ему, что на дозе только и живу.

– Не люблю, когда врут, – словно видит насквозь, но проглатывает мой пиздёж, – в общем и целом зависимость вырабатывается со временем. Не знаю: почему с тобой так всё быстро.

– Любовь?.. – не без подъёбки, сам чуть не заржал, Дан не сдержался и прыснул со смеху.

– Не. Скорее всего, это ты дефектный какой-то попался. Ладно, разрулим, там выход уже видно, ты, кстати, хорошо переносишь дальние поездки?..

Тут я немного растерялся, не совсем понимая, к чему он ведёт. Длинный бесконечный серый коридор, насквозь пропахший сыростью и болью, закончился так же резко, как вся логика Дановых поступков.

– Что ты задумал?..

Дан

– Всегда мечтал завести щенка, – хмыкаю слишком злорадно и заталкиваю Вика на заднее сидение припаркованного неподалеку джипа.

– Ты спятил? – у него забавно округляются глаза, делаясь просто огромными, и некультурно открывается рот.

– Ой, да брось, погостишь немного, развеешься, не подохнешь тут, – завожу осторожно и потихоньку начинаю ползти в сторону леса, к просёлочной дороге, противоположной той по которой я ехал. В машине стоит резкий запах химии, небольшой подарок в дорогу, препарат разработан на основе крови «особенных», и благодаря которому для волков мы делаемся практически неосязаемыми. Вику тяжело даётся его запах, слезятся глаза, и подступает тошнота, но всё лучше, чем червей кормить. У меня на него пока ещё есть планы, а дальше – как пойдёт.

– Нельзя просто так забрать кого-то из стаи! – пытается орать, но спазмом сводит горло, и даже дышать трудно, не то что мне выговаривать. – Это запрещено.

– Плевал я на вашу стаю. И на правила. Особенно правила. Никогда их не любил, – тачку подкидывает на кочках, нога сама выжимает газ, чувство тревоги нарастает. Защитное поле тает на глазах, и скоро члены клана потянутся обратно в катакомбы, их больше не будет отпугивать моё присутствие, а пропажа Вика точно разозлит.

– Ты себе смертный приговор подписал, – сложившись почти пополам, Вик часто дышит ртом и смаргивает слёзы. Знаю, ядовитая дрянь, на мне её тоже испытывали, долго отходил, но у оборотней регенерация посильнее, должен справиться.

Опускаю ладонь ему на шею, чуть сжимая, и тяну к себе, он осторожно ложится ко мне на колено, прижав мои пальцы своими, и закрывает глаза. Не сдаётся, и даже не смиряется с моим решением: он восстанавливается, сейчас нагло вытягивая мои жизненные силы, которые сам отдаю, не совсем понимая зачем. Просто знаю, что так правильно.

Спустя несколько километров его вырубает, притормозив, усаживаю его в пассажирское, потуже пристегнув ремнем безопасности. Сам грублю со скоростью, желая поскорее покинуть это место. Операция провалена полностью. Первая за всё время, и лучше промолчать, из-за кого она и пошла крахом, по крайней мере начальство точно не должно об этом знать.

Без группы поддержки там делать нечего. Всё, что увидел, а увидел я достаточно, до сих пор волосы на руках дыбом, все это… чёрт, даже представить страшно. Смотрю на спящего Вика и боюсь верить, что он тоже прошёл через это.

От злости вскидываю руки и, не ударив по рулю, удерживаю их в сантиметре от шума, опускаю обратно и туго сжимаю кожанку. Бой проигран, но не война. Надо собрать больше сведений. Частью из которых поделится со мной Вик. Пускай он пока этого не знает, но обязательно поделится, даже если для этого мне придётся их из него вытрахать!

Дорога утомляет своей серостью и однообразием, она без конца тянется вдаль, петляя по неровному ландшафту, то сужается в тонкую линию, то расширяется, ослепляя потоком встречных фар. Глаза слезятся от яркого рассвета и усталости. Слабость во всём теле – нехороший звоночек, что неплохо бы подкрепиться, но глядя на своего спутника, даже я не решусь его такого тревожить: в конце-концов, если слягу я, кто-то же должен будет нас защищать. А другого… не хочу.

Поймав себя на этой мысли, побился головой о руль и случайно просигналил, Вик даже не шелохнулся, только ресницы дрогнули, видимо, он в очень глубоком сне.

До города добираемся ближе к вечеру. Уже смеркается, и я готов признать, что собой не управляю и являюсь опасностью на дороге, угрожая жизни простых обывателей, которых шугаю на трассе, уже в который раз вильнув на обочину. По городу тащусь с пенсионерской скоростью, собирая все светофоры, пропуская пешеходов и выпуская машины. Моё состояние далеко от удовлетворительного: трясёт, как при лихорадке, температура наоборот падает, и бьёт озноб, руки дрожат на руле. И к тому моменту, как паркуюсь у своего дома, похож на конченного наркомана в период жёсткой ломки. В зеркало не смотрю, знаю, что зрелище не из приятных.