Текст книги "Волчья колыбельная (СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Дошло, только когда пригляделся: опухшие шмыгающие носы. Вагнер чем-то обжёг им слизистые, меня не чуяли, меня просто хотели убить. А зачем потом искать по запаху живое мясо, когда его видят глаза? Я отскочил от новообращённых на некоторое расстояние: Кирилл любил просчитывать на три хода вперёд. У волчат обоняние может и вовсе не восстановиться, значит, вожак не ждал их назад в стаю. Если сзади к ним подойдут с РПГ или сетью, даже не смогут себя защитить. Исхитрившись, сгребаю одного пацана, жёстко кусаю в холку до крови, он оседает в моих руках в оцепенении, словно я заклеймил его несмываемым позором. У его теперь уже бывших друзей загораются алым глаза. Расстановка сил: пятеро против двоих. Но волчонок не собирается вставать и давать отпор. Только я – не добрая матушка-волчица, а временами ничем не лучше Кира. Рычу сверху и вздёргиваю пацана, заставляю посмотреть на тех, кому он раньше доверял спину. Оторопь сменяется недоумением, потом парень подаёт голос, но его уже не видят. Видят чужака, подобного мне. Он делает шаг назад, утыкаясь в мою спину, оборачивается с тоской, опускает глаза. Снова заставляю посмотреть вперёд. Это не стая – это подельники, забывающие о долге и чести. Свои не предадут никогда, помогут встать, оближут, дадут кусок, чтобы не сдох. Оборотни – не звери окончательно, в нас часть от человека, но люди… но мы об этом забываем. Волчонок единственное правильное принимает решение для зверя – выжить. Мы нападаем вдвоём, незримо защищаю, потому что сильнее, старше и хочу научить его сражаться, видеть бой изнутри, а себя выше собственного страха.

За час жестокой грызни укусил ещё двоих, отчётливо понимая, что сам уже на издохе и могу не успеть. Почти валясь на бок, хватаю ещё одного, щенок впивается мне в плечо, я – ему в загривок. Рот наполняет порция крови… глаза почти закатываются.

====== Часть 10 ======

Я уже не помню, когда со дня знакомства с этим щенком чувствовал себя хорошо. То меня бьют, то за мной гонятся, то имеют так, что ноги не сходятся… ну это, допустим, я бы ещё повторил. Проблемный пацан, ничего не скажешь. А что будет дальше? Становление личности – так вроде уже неплохо стоит, а местами до сильного, буйство гормонов – так у него это в крови заложено, упрямство…

Побившись головой о приборную панель, вызываю волну возмущения у лётчика, который с радостью (ага, почти) согласился меня доставить в пункт назначения.

Первостепенной задачей было забрать Вика, сообщить старосте о возможной опасности, снова забрать Вика, он же сопротивляться будет, предложить свою помощь с эвакуацией (ну нет – так нет), опять забрать Вика, шустрый, поганец, и тихо свалить куда-нибудь в неограниченный отпуск. Но, как обычно, все мои планы лесом пошли или вернее, волку под хвост, когда знакомую шкуру увидел на опушке, разделывающую молодое мясо своих же соплеменников.

Славка по рации оперативно зачитывал мне отчёт о нескольких выявленных случаях нападения нечей по генотипу «оборотень», повлёкшие спонтанные заражения и аномальной мутации, вызванные «сломанным» геном, переданным носителем, в следствие чего… Дальше можно было не слушать. Я своими глазами видел, что стало с теми, кто попал под эксперимент. Только вот, если при мне опыты ставили над существами других видов в качестве научного материала, то здесь был уже конкретный геноцид, связанный с истреблением своих же, то ли по тупости, то ли согласно дьявольской задумке. Ещё пока летели, Славик мне «хакнул» досье Вагнера, из которого понял, что мужик должен быть сильно обижен на человечество в целом.

Вертолёт завис над поляной, оглушив зверьё непривычным гулом. Вик валялся на боку, вокруг, в поломанных позах, прикрытые высокой травой, лежали молодые волки. Двое, самых мне не понравившихся, вылизывали Вику морду, пока тот смотрел вверх с конкретным таким вопросом: «Не дебил ли я?..» – а я-то нет, отчаянный просто.

Автомат мне не дал пилот, а я хотел всего лишь припугнуть щенков. Вместо этого взял курс резко влево и прибавил скорости. Приборная панель замигала красным, по салону разнёсся дикий визг сирены, так машина дала сигнал, что мы под обстрелом – в Салане сработала система безопасности. В этот момент пришлось выбирать: или вся стая, или забирать своего и валить. Я бы выбрал «валить»: чужие они мне, и знать их не знаю. Более того, они же попытаются меня сожрать, и Вик вряд ли мне это потом простит, а держать его всю оставшуюся жизнь на цепи не хочется.

Над посёлком было опасно кружиться, пилот опять маневренно ушёл в сторону, прижавшись к земле максимально низко, насколько позволяли опыт и ландшафт местности. Под напутствующее слово: «Не дай боже мне с тобой ещё раз встретиться, нечисть!» – высадил и спешно покинул территорию, пока начальству не доложили о несанкционированном вылете, да ещё и с пересечением границ, закрытых для полётов. Вот Славке влетит…

Матерясь на каждом шагу и проклиная богатство нашей природы, утопая в её красе буквально по колено, я выбрался к Салану. По спине пробежали мурашки, и бросило в жар, чувствуя, как сзади кто-то тяжело выдохнул. Вик был на удаленном расстоянии и сделать этого не мог, но я лопатками чувствовал его разгорающуюся злость и, что уж там, желание меня придушить. Это чувство так бодрит…

Решаю начать с первостепенного, поговорить со старостой: пускай они с вожаком выйдут на связь с руководством, или, если есть что скрывать, а им есть, берут жопу в руки и валят подальше переждать бурю. Просто так ликвидировать стаю не смогут, нужен конфликт, и если этот конфликт не допустить, а грамотно обыграть, то можно не только сохранить шкуру, но ещё и получить столь необходимую сейчас волкам квоту доверия.

Пока шёл к управлению, не узнавал здешних улиц: пустынно и дико, людей не наблюдалось, только перекинувшиеся в волков оборотни, жались к стенам домов и выглядывали из тёмных мест, словно одичавшие и деградировавшие за пару дней. Самое интересное – меня не трогали, даже наоборот, притихали, когда мимо проходил (а у самого аж яйца сжимались, зверьё же, дикое, в лобовую пойдёт – можно и отхватить). Это все Виковы покусания, что ли?.. Неожиданно подумав о том, что мне нужна Мирослава, начинаю маниакально чуять лишь её терпкий тонкий аромат, и ведёт он меня в то место, куда бы хотелось меньше всего.

– Здрасти, сударыня, – заглядываю в подвал, где некогда изысканная леди, сейчас напоминает больше признавшуюся ведьму после допроса инквизиции: волосы растрепались, глаза блестят красным, не человеческие, волчьи глаза на женском лице смотрятся пугающе, ещё хуже – ей идёт ошейник и собственное бессилие. – Если вы не очень заняты, нам бы поговорить…

– Снимешь цепи, – говорит утробно-низко, слегка картавя от рычания, – оставлю в живых.

– Да? – чувствую, как поднимается у неё уровень адреналина, как заходится сердце в разы сильнее нормы, грудь начинает болеть, и женщина хмурится, до последнего не показывая боль, пока организм не подводит, и она просто не сползает на пол. И что я ей такого сделал? Ну, мужика увёл, так у неё другой есть. – Я к вам со встречным предложением. Про Вика забываете, а я помогаю вам сохранить стаю.

– Ты? – хочет усмехнуться, но не выходит, страх за своих почувствовала.

– Как я понял из слов вашей дочери, вожак окончательно ёбнулся, – она стыдливо опустила глаза, словно наполовину признавала вину. – Оборотни одичали, начали нападать и творить беспредел, люди такое не прощают. В ближайшее время будет зачистка. Увести стаю успеете?

– Они за мной не пойдут.

– Списали старушку? – её взгляд надо было видеть: огонь, живой и обжигающий, а я в броне, её это бесит, меня – умиляет.

– Вожак в стае – Кир. Они за ним пойдут. Если нового не выберут.

– И какие варианты?.. – вот это мне не очень нравится, потому что вариант один…

– Виктор должен стать вожаком. Он – чистокровный. И сильный.

– Эм… – подхожу к ней вплотную, чуть оглушив, чтобы не бросилась, ввожу на ошейнике стандартный код дезактивации, и железо, расщёлкнувшись, падает со звоном на пол. На шее женщины синяя отечная полоса, как она вообще дышать-то могла… – И как вожака подвинуть?

– Убить.

– Я могу?.. – а что, мне не сложно…

– Вик должен.

– Как у вас всё сложно, – взяв её за шкварник, ставлю на ноги. Кажется, она совсем ничего не весит, по крайней мере, вес не чувствую, а её ломает на ногах, как шарнирную куклу. Пока помогал сесть на стул… вдруг почувствовал острую боль. Резкую. Обезоруживающую. Вырвавшую крик из горла и уронившую меня на колени. Схватившись за голову, со злостью дёрнулся, но встать смог только со второй попытки. Это была сильнейшая по силе волна похоти, грязной такой, от которой не отмыться. И страх… паническая атака вызванная насильственными действиями. Я не хотел этого чувствовать, не хотел видеть, но что-то потянуло меня в самую гущу событий, что-то знакомое, просящее сейчас о помощи…

Ноги заплетаются, и бежать труднее, чем когда-либо. Шум в голове не стихает, наоборот набирает силу, не слышу ничего вокруг, только собственный бой сердца, застучавший в висках с утроенной силой. Не дойдя пару метров до двери, откуда тащило паникой и отчаянием, резко останавливаюсь, успевая сделать шаг в сторону, когда из двери, прямо вместе с деревянным полотном, вылетает тот мужик, который нас сюда и привез – Леон. Лицо разбито, глаза безумные, сил двигаться нет, а душа обратно рвётся, от бессилия воет и пытается встать на четвереньки.

– Летать учишься, отец? – помогаю присесть на бордюр. В доме слышится возня и резкий, беспомощный девичий крик. – Тут посиди, отдышись, по земле ещё походишь…

За спиной бежит Мирра, найдя силы неведомо откуда, слышу её крик, почти такой же, как и секунду назад из дома: «Кира!».

Всё дальнейшее происходит за доли секунды, завертевшись круговоротом. Как врываюсь в помещение, перепрыгивая через тело оглушённой, но живой женщины. Как хватаю первое, что попалось под руку, а это был стул, и разбиваю его в щепки о каменную спину Кирилла – всё вижу сквозь мутную пелену. Как сдёргиваю его, ошарашенного, с полуголой девчонки, вроде бы… его… дочери. Ещё помню, как в глаза ему смотрел, давая принюхаться, прочитать пару похотливых мыслей, зная, что за пологом собственного безумия Вагнер несомненно почувствует на мне Вика и вызверится окончательно, а потом… бег.

Сердце заходится прямо под горлом. Дышать нечем, спазмом сдавило грудь. Первая мысль – надо было бежать в сторону Вика быстро испарилась, вожака надо остудить. Он сейчас на взводе, адреналин бьёт по всем инстинктам, и при такой нагрузке очень скоро перегорит. По крайней мере, я на это надеялся.

Кир не стал перекидываться в волка, бежал так, в полутрансформации, почти дыша в спину, петляя за мной шаг в шаг, играл, наслаждался моей подступающей паникой. Если бы мог, оглушил бы его по-другому, взяв аванс у своего гена, но тут было бесполезно, атака идёт на мозг, а у него он в отключке, не пробьюсь, да и времени много надо сосредоточиться.

Ветки диких растений хлещут по лицу, ноги путаются в траве и становятся тяжёлыми. Сколько так носимся по грёбаной лесополосе, не берусь сказать, но уже болит каждая мышца, силы покидают. Теряю равновесие и, поскользнувшись на сырой траве, падаю на землю. Успеваю перекатиться, чтобы не получить всю силу удара сразу, но спасает мало, догоняет сокрушительный пинок по рёбрам и следом по лицу – ненадолго отключаюсь от реальности, а не надо бы…

В себя прихожу от грубых касаний, сознание возвращается рывком и сразу глушится, на волю рвётся зверь. Под коленями скрипит сырая трава, одежда моментально пропитывается сыростью, тяжелея и неприятно раздражая кожу. Из горла летит хрип с рычанием – так звучит отчаяние!

Руки за спиной скованы, заломлены вверх так, что трещат предплечья, и ноет каждое сухожилие. Любое неосторожное движение вызывает слепящую боль и помутнение рассудка.

Дыхание за спиной чужое, прерывистое, обжигает кожу и страшно бесит. Идти с насилием на инкуба – это как пиздить мазохиста, стараясь его перевоспитать, и тебе не поможет и он не сильно расстроится.

Мне приходится свою человеческую часть усыпить полностью, поэтому не вижу конкретно, что происходит, тело движется само. И ранит – тоже. Справиться с обезумевшим зверем, сейчас пытающимся меня отодрать, не будет так уж сложно, хотя и энергозатратно, но пока его злость сильнее, и чувствую только серию ударов по бокам и лязг зубов, вцепившихся в плечо. Он должен захотеть. Должен возжелать, пускай и насилием, но должен, тогда я сожгу его заживо, утоплю в собственной похоти, заставлю сдохнуть от оргазма и не уверен, что после этого буду беспокойно спать.

А пока… пока он настраивается, пока понимает, что – да, с Виком был я, да и, в принципе, ему напакостил немало, уведя из-под носа любимую игрушку. Бьёт с наслаждением, не выбирая куда, часто мажет, пока рвусь из рук. В какой-то момент меняется его эмоциональный фон, и даже реальность для меня меняет цветовую гамму.

Красный.

Резко слепящий, почти такой же ненавистный как и ладонь, что расстегивает мой ремень, выдирая его из шлеек. Почти такой же удушающе-резкий, как укус в лопатки или чужой мокрый язык на ране. Такой – как цвет смерти.

Кир за моей спиной резко вскидывается, его пальцы, до этого рвущие одежду, теперь перемещаются на горло, начинают сжиматься в удушливой хватке. Его мутит от перевозбуждения, а желание кончить делается болезненной и единственной необходимостью, которую он должен выполнить. В то же время волчье чутьё рвётся прочь, чувствуя опасность, но поздно: паучий капкан захлопывается, в тот момент, когда Кир впивается в мой рот, протолкнув вглубь свой язык. А дальше – дальше дело техники. Все сложнее побороть ухмылку, хотя и приступ тошноты тоже сдержать почти невозможно. Лежа в грязи и в обрывках травы, под тяжестью чужого веса, уже не чувствуя рук за спиной, я жадно глотаю чужую жизнь, выпивая её глотками. И в распахнувшихся от ужаса глазах садиста вижу тот страх, который даже сильнее безумия, страх перед смертью, пускай мне это тоже дорого будет стоить…

Вик

В Салан возвращаемся, неся тела троих упрямцев. Один уже не дышит, придётся хоронить, сердце не выдержало, и я утробно рычу, злясь на себя. Пацаны тёмным клином по бокам, уже полностью признавшие моё лидерство, поддерживают и не дают завалиться. Почти все силы ушли на призыв и долгие схватки. А молодняк сейчас бережёт меня, хоть и делает это неумело, но зато искренне, и щёлкает зубами друг на дружку, норовя оставить на мне свой запах, грубовато метя в фавориты. Стирается понятие пола, а стыда нет и в помине, когда холодно и до скулежа одиноко, любой тёплый бок сильного подойдёт. Правда, зарычит сначала, скользнув по холке клыками, принюхается и, почуяв покорность, лизнет в нос великодушно и позволит остаться рядом – греться, греть собой и спать.

Не добравшись до посёлка пару километров, меня прошибает ток: верить не хочу, но ощущения не обмануть – это как записанная свыше генетическая информация. Горло сжимает удушливой петлёй и, вскинув морду, яростным воем в молчаливые небеса вспарываю воздух. Всю картинку считываю с мозговой подкорки, её уже воспалённое безумием воображение нарисовало в красках. А лучше бы отключиться, потому что невыносимо. Кишки выкручивает, а сделать ничего не могу. Силы появляются из ниоткуда, как тягучая слюна опять наполняет пасть в предчувствии бойни и свежей крови. Выдираюсь от опекающего меня с двух сторон молодняка, бросаясь вперёд, не разбирая дороги.

Застываю у кромки здравого смысла. Медленно тлея… Слыша оглушительный грохот сердца, испытывая резкую боль в подвздошной, словно туда, и в печень, и всюду… вонзили зазубренные лезвия и провернули.

Дан стоял на четвереньках, изогнувшись всем телом и целуясь взасос с Киром, жёстко оседлавшим его, возбуждённым настолько, что воздух в радиусе двадцати метров было не глотнуть. Пряный густой мускусный кисель, от которого едва не вывернуло, а пах свело диким желанием.

Я стоял и смотрел, фотографируя парализующую реальность, мечтая сдохнуть на месте. Человек застаёт свою женщину в постели с другим, или оборотень, наблюдающий, как его запечатлённый текущей сукой изнывает под вожаком. Я видел абсолютно блядский взгляд Дана незнакомый мне, расфокусированный от похоти, плывущий от насыщения диким спариванием, слышал и осязал его призыв… но звали не меня. Кира. Вагнера притянули намертво. Не верю. Пока не понимаю зачем, но вожаку глотку вырвал мысленно уже третий раз… Кир рычит под стоны того, кого выбрал себе я. И теперь моя ярость слепнет и переключается на Дана, чьи голые татуированные ноги вижу под огромным телом Кирилла. Даже без проникновения секс уже начался, они вылизывали друг другу рты, но приказывал и вёл не Кир.

Мой вопль накрыл поляну падающей плашмя плитой. Молодняк, прижав уши, отскочил в сторону, потеряв весь боевой настрой. В следующем рёве я себя не контролировал, приглашая в свидетели всех желающих: невесть откуда появившихся на поляне Мирру, Леона и старого Якова, солнце, лес, застывший в зените полдень… всех… Я бросил вызов Вагнеру. Это слышали все, и все заледенели в тёплый июльский день.

Мирослава взвыла, следом завторили двое волков, подтверждая моё решение. В эту минуту одним ударом сбросил вожака с Дана. Передо мной оказались огромные расширенные в экстазе аметистовые глаза Волкова, в них медленно возвращался разум и осознание, что я видел всё. Кир, глухо взрыкивая, поднялся с земли: его шатало, как обдолбанного, он не мог вытрясти дурман из башки, но мозгов хватило понять, что я – это я. И я в бешенстве. Чудовище оскалилось, облизывая пену, капающую с острых клыков: теперь перед ним обозначился не просто соперник, а объект хронического вожделения. Дан пытался нашарить на исцарапанных бёдрах остатки штанов, но тщетно: одежда превратилась в ошмётки, упавшие в траву. Кир внезапно рвано выдохнул и рухнул, как подкошенный, по дёргающемуся боку и хрипу, было понятно, что вожак измождён, и не хватило нескольких минут до остановки сердца. К нему бросились новопровозглашённые судьи, но удостоверившись, что тот жив, перестали угрожающе рычать.

Я смотрел на Дана, привыкая к мысли, что нашёл ещё более неуправляемое и страшное создание, чем я сам. Он, несмотря на эйфорию и перенасыщение, от которых глаза сияли так влекуще и заманчиво, выглядел не особо довольным. Попытался встать – не вышло, опустился голым задом в траву и вдруг нагло улыбнулся, только веселья в смехе я так и не нашёл. Потянуло могильным холодом…

Дан нервно сжал руку в кулак, зажмурился, и, выпустив пар сквозь зубы, разжал ладонь.

– Встать помоги!

Охреневший, протягиваю руку по инерции, но едва берётся за неё, взрываюсь хриплым рычанием, обнажив белые клыки. Хрен что испугает Волкова! Даже не вздрогнул!

– Не ори на меня при посторонних, – шипит похлеще гадюки, в гнездо которой умудрился наступить, руку сжимает так, что сквозь общую слабость и пелену злости даже боль начинаю чувствовать. – Подумаешь, пахну не тем, кем ты привык. Это наша общая проблема, и кузнец тут не нужен, – голос звенящий, словно зарядили и его. Вздёргиваю с земли засранца, пытается прикрыть пах остатками куртки, но лучше бы не совершал этих телодвижений. Во мне закипает бешенство, и если бы не усталость, которая вот-вот свалит с ног, то бросился бы на Волкова и не факт, что только бы изнасиловал… Отступаю от дурака, а он, наоборот, пытается за меня уцепиться, тянет руку.

– Не тррррогай! – срывается с губ глухое предупреждение, но Дан давит лыбу, хотя по глазами вижу – невесело, сдерживается, чтобы не сделать убедительное внушение. Но меня сейчас лучше не цеплять. И Волков это чувствует. А ещё я чувствую, что к нему тоже пока лучше не подходить, – убьёт.

Ко мне подбирается Леон. Оскаливаюсь и на него, судья толкает лобастой головой в плечо, не боясь, подставляет беззащитную шею. Хорошо, что Кир в отключке и не видит, как меня признают старейшины. Утихаю, смиряюсь, а невидимые вериги впиваются в тело, я ведь себя наказываю. Ищу глазами Дана, его крепко держит Мирра. Мне хочется сбежать в лес, и чтобы не нашли. Долго не нашли.

Дан

– Если ты меня сейчас не отпустишь – сдохнешь в муках! – говорю абсолютно спокойно, порываясь в руках Миры, но перехватив лишнего адреналинчика, держит она за троих здоровых мужиков. Сам себе боюсь признаться, что перегнул с Киром, не дожал: дойдя почти до пика возможностей, всё резко оборвалось, в итоге и он остался жив, и я почти без сил… А всё этот сукан!

– Тебе нельзя сейчас его бить, – Мира отвечает шёпотом, боязливо осматриваясь, – даже если очень хочется, – это уже добавляет от души, или по мне видит, что Вика убить готов, просто за то, что всё испортил, просто потому, что теперь он снова в опасности, а я нихуя не могу сделать, я даже стою с трудом!

– Это почему? – дёргаю плечом, она ослабляет хватку, дав сползти на траву. В это время ко мне подползает один из молодых волков, что пришли с Виком, пытается обнюхать, а я весь такой не в духе, с психу пинаю его по морде, на что получаю, может и заслуженный, рявк своего суицидника.

– Вик – будущий вожак, Дан! – Мира одним взглядом объясняет оставшимся, что меня трогать не надо, даже если им очень хочется познакомиться. Странно, но сейчас её слушаются. – Поэтому его нельзя бить на глазах у всех, это испортит его авторитет.

– На хую я вертел его авторитет, – говорю почти с полуулыбкой, даже силы на сарказм находятся, – и все ваши правила. Нужно было давно пристрелить того уёбка, – показываю пальцем на Кира, тот дезориентированный, но приходит в себя и, видимо, не привык, что к нему так обращаются, некрасиво открывает рот, хлопает глазами и закрывает рот обратно, чтоб ты, сука, жука проглотил! – Так нет же, надо, как положено, а кем положено и куда, мы не знаем!

На поляне царит идеальная тишина, только меня прёт на откровения. Ветер поднялся, захлестав по щекам, пытаясь привести в чувства, только не помогает. На Вика не смотрю, хуже сделаю или ему, или себе.

– Мне надо отдышаться, помоги встать, – теперь уже прошу, стряхивая голову, сбрызгивая влагу с ресниц. – Да не ты! – отбиваю руки девчонки, этого ещё не хватало. – Вон того старого возьму, он мне больше всех вас нравится, – Леона просить не надо, он сам идёт, но в человека не перекидывается, громадный серый волчара с поломанным ухом и тёплым обеспокоенным взглядом прижимается мордой к моему лицу, как родной. Забираюсь к нему на спину, вцепившись обеими руками в густую шерсть на загривке. Она пахнет мхом и немного сыростью, Вика напоминает. Чихаю.

Нас не останавливают, когда уходим, быстро скрываясь в гуще леса, оба влекомые звуком ручья вдалеке. К воде тащит со страшной силой, и стоит только оказаться рядом, падаю в воду, растирая тело остатками некогда футболки, запах не смывается. Его слишком много. Каждый миллиметр пропитан чужим, это почти физически больно, как в крапиву упасть… даже ещё больнее, потому что из мозга эту отраву не вымыть.

Я едва успеваю выбраться на берег, согнувшись пополам. Выворачивает меня знатно, кажется, саму душу выблевал, но легче не становится. Так и сижу, отползая подальше, вглядываясь в хмурое предзакатное небо, и дышу через раз.

– У тебя почти получилось, – рядом сидит Леон, уже человек, снимает с себя длинную куртку и передаёт мне. Вид сожалеющий. Походу не я один недолюбливаю их законы.

– А пояс из волчьей шерсти не одолжишь?

– Линька ещё не началась, но как только, так сразу. У Вика хорошая шерсть, – осторожно подбирает слова, старый плут.

– С него я сниму скальп.

– Нельзя снимать скальп с будущего вожака.

– Если его убьют, то «нельзя» будет не применимо.

– Он хотел тебя защитить. И не положено у нас, чтобы кто-то трогал тех, на ком запечатлены, это табу.

– Ты думаешь мне в кайф было?!

– По тому, как ты пейзажно блевал – не очень.

– Ему это объясни.

– А сам?

– Не хочу я с ним разговаривать.

– А придётся! Ему надо успокоиться, иначе через два дня на битве он будет думать о тебе, а не о важности процесса и может ошибиться.

– И что теперь, мне перед ним извиниться, что чуть его не спас?..

– Лучше просто стой и молчи…

====== Часть 11 ======

Вик

Вхожу в состояние «опять жить» – неохотно, часто смаргивая на закат. Жара повисла в воздухе – ни ветерка, всё застыло в маетном, не спавшем за день зное в ожидании желанной прохлады вечера. Но радует то, что ушли запахи страха и ненависти. Слышались крики детей – значит, уже гуляли без опаски, как будто события последних суток просто стёрлись. Тело после регенерации – каменное, надо начинать разрабатывать восстановившиеся руки и ноги, считать новые шрамы, обжигаться о взгляды кругом… Но в этот раз… что-то не то. Не так. Мирра неслышно подходит: в руке чашка тёплого мясного бульона, и слюна у меня начинает капать, как у голодного щенка. Пальцами второй гладит по голове, обводит лицо… Падаю щекой в ладонь женщины. Она меня по-прежнему хочет, об этом говорит мелкая истомная дрожь по телу – наша природа жестока, привязывая к тому, кого выбираешь на уровне зова крови.

– Как ты?

– Где он?

Мы говорим почти одновременно: я – с тревожной досадой, она – с искренним беспокойством.

– Отдыхает у Леона. Почему-то он пошёл с ним.

– Я не о Дане! Я спросил, где вожак?

– В подвале. В отупелом состоянии, словно отключился на время: спит и ест.

Ест, значит. Беру чашку, с которой глаз не сводил, и жадно выпиваю одним глотком. Она видит, что не наелся и хочу ещё, желудок, возмущённый малым количеством, сердито урчит. Мирослава тянет меня в дом: где молочу всё подряд, как будто блудный сын вернулся, и жизнь сейчас наконец-то станет налаживаться… После понимаю, что вкусная еда не воспринимается, словно потеряли чувствительность все рецепторы удовольствия от простых доступных вещей. Если где-то в радиусе вдоха нет его аромата. Отваливаюсь от стола, ненавидя себя за то, что даже в домашней обстановке не могу быть нормальным, как взведённый курок.

– Сходи к нему. Ты почти двое суток спал, а его постоянно мутит, словно отравы наелся.

– Так он дерьма и наелся, – цежу сквозь зубы, чуть не прокусив губу. Тяжело встаю, – Дан не должен был решать всё таким образом. Не важно, что в этом его сила. Не верю, что только в этом. Когда он спал, я все татухи рассмотрел, сфотографировал, прогнал через призму своего понимания. Это были сильные обереги, которые в простом салоне не набьёшь. Их делали шаманы, краски брали природного происхождения, а не синтетику, оттого и в кожу впиталась, и картинки словно оживали. Маленький рисунок на запястье: крылатое сердце в клетке, только перья в неволе выпадают и летят, кружась в последнем танце. Дурак. Я ухожу, не потому что бросаю, не заметаю след, как лис хвостом, не мечу кусты, как оголтелый пёс, не петляю зайцем. Удаляюсь в тень, в ней и растворяюсь, чтобы сберечь ему спину, чтобы не зацепило ни рикошетом, ни ударной волной. Не обязательно объяснять, что своё дорогое и необходимое – выпью одним глотком и вкус запомню до малейшего оттенка.

У Дана – вкус особый, хоть я и не гурман, но он, как лимонная корочка, которую по этикету, обдирают и оставляют на блюдце. Но всегда съедаю лимон не по правилам, вынимаю из чая, в сахар макаю и в рот, словно обычный, незамороченный человек, необременённый… а потом тянусь снова, за свежей холодной кислой долькой. Только теперь без сахара, чтобы свело щеки от оскомины, но это особое отрезвляющее ощущение. Волки цитрусовые недолюбливают, но я же… не как все.

Не хочу вспоминать то, что произошло – моментально накрывает бешенство, и сдавливает горло. По двум причинам… Первую предопределила судьба – он МОЙ. И поэтому невыносимо видеть его с другим. Второе, я поступил так же, уйдя с Вагнером и терпя насилие над собой, пусть и ради стаи. Гордыня обрушивается, но в те же тартарары летят вера и самоуважение. Кир сделал всё, чтобы изничтожить во мне вожака. Стая не пойдёт за подстилкой бывшего лидера, останутся сомнения, будут подогревать предубеждения. Даже если убью завтра Вагнера и победно взвою, будут помнить, что он меня ебал, когда хотел.

Мирослава трогает за плечо, считывая дурные мысли на раз:

– Никто так не подумает. Всем страшно за детей, за отсутствие спокойного будущего. Все устали, Вик!

Встаю и тянусь до хруста самой малой косточки: нельзя сказать, что я отдохнул и восстановился, но это уже неважно. Завтра предстоит бросится в решающий бой и…

– Сходи к нему, – глухим шёпотом повторяет проигравшая за моей спиной, – я ещё не видела такой сильной связи, Виктор. Не у кого на моём веку.

У меня тут же вымерзает нутро. Знаю сам, что нужно увидеться и дать возможность сказать. Неважно что. Дан оправдываться не станет – не в его характере. Но… что он хочет? Я не покину стаю, чтобы мотаться за ним по свету. Тот же поводок, та же цепь. Бесконтрольно брошусь на его обидчиков и разорву, только усложню и без того непростые отношения.

До жилья Леона почти домчал – ноги внезапно понесли, словно своей жизнью жили. Встретил старика во дворе, тот в саду возился с яблонями. Меня почувствовал спиной, обтёр руки о бока и махнул в сторону дома, приглашая внутрь. Входил осторожно, как по минному полю шагая, не зная чего ожидать, в первую очередь от себя самого.

Дан сидел на диванчике в гостиной и выглядел болезненно-измождённым: при виде меня лишь голову на бок повернул и кисло усмехнулся.

– Совесть замучила?

Приваливаюсь к косяку, запихивая бесячку поглубже.

– У меня её не нашли.

– Оно и видно. Вломить бы тебе, да лень, – Волков смыкает веки, пряча слабость, и я залипаю на ресницы, хотя планировал прочь бежать.

– Из-за меня обессилил? Как?

– Каком кверху. Всё у вас гордых волков не по тем понятиям.

– По тем! – подхожу и нависаю над этим чудом. – Так нельзя! Он – вожак, фактически сердце стаи. Сердце и голова. Каким бы ни был – мы живём по правилам, и они не могут быть простыми, в связи с нашей природой. Мы можем быть опасны, каждый из нас – потенциальная угроза для людей.

– То есть без разницы, что он вытворяет, главное прибить его по правилам?! – резко садится и хватает мою голову за затылок, чтобы смотрел в глаза, а я и так смотрю, сгорая в аметистовом пламени. – На землю спустись! Ку-ку ваш Первый! Короной мозг пережало! Лавровых венков перенюхал! На дочь родную чуть не залез… зашугал тут всех вокруг, навлёк на стаю беду! Меня выбесил, а это уже вообще опасно.

Меня мгновенно берёт в клещи ярость: как же легко он заводит, а потом… Дан со всхлипом хватает мои губы, потянув на себя. Теряя равновесие, падаю всем телом. Он обхватывает меня руками, засасывая по самые гланды так жадно, что почти не могу дышать.