Текст книги "Маленький книжный магазинчик в Тегеране"

Автор книги: Марьян Камали

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

16. 1953–1954. Первопроходцы

– Тебя примут, иншалла, да будет на то воля Аллаха, – сказал Баба за завтраком. – Сколько еще отцу смотреть, как страдает его дочь? Ройя-джан, ты не должна так просто сидеть дома. И ты тоже, Зари. Вы обе. В стране, потерявшей надежду… Ну, вы не должны отказываться от вашего будущего. Я этого не допущу. Аллах даровал нам двух красивых и умных дочек, да еще и талантливых, правда, Манидже-джан? Аллах даровал нам только этих детей, и больше ничего. Он не позволил нашей стране быть демократической, правда? Мы всего лишь хотели свободы слова. Чтобы у людей была свобода слова. Верно, Манидже-джан?

Маман скрестила руки и посмотрела в окно.

– Понимаешь? Несмотря на разбитое сердце, на смещение Мосаддыка и на потери, мы должны двигаться вперед, правильно?

Баба настаивал, чтобы Ройя начала учить английский, а потом попробовала поступить в какой-нибудь американский университет. Он и Зари предложил учить английский. Ройя сначала упрямилась, но потом уступила отцу. Она понимала, что учеба поможет ей отвлечься от горя и разочарования.

– Это беспрецедентная возможность, – продолжал Баба.

– О таких вещах нечего и думать. Чтобы девушки поехали за границу? Учиться? Я знаю мальчиков. Богатых мальчиков. Из богатых семей. Мы ведь просто… мы в серединке. Зачем это нужно? – Маман чуть не плакала.

– Но ведь теперь другое время. Женщины могут учиться за границей наравне с мужчинами. Так делают европейцы. Так делают американцы. Зачем нам отставать от них? Мы тоже за прогресс. И почему это должны быть только богатые люди? Сейчас существует специальная программа. Мой начальник готов помочь нам, как уже помогал. Его сын учится по этой программе. Вы будете пионерами, девочки, первопроходцами! Подумайте, что это вам даст, какие беспрецедентные возможности. Когда мы с вашей матерью были такими, как вы сейчас, если бы кто-нибудь нам сказал, что молодые иранские девушки смогут учиться в американских университетах, знаете, что мы бы сказали?

– Что это бред безумца, – пробормотала Маман.

– Да! То есть нет. Мы бы очень удивились. Может, и гордились бы этим.

Зари вздохнула. Пришла Казеб и унесла посуду. Ройя неподвижно сидела за столом.

– Говорите что угодно про шаха, но он действительно сделал возможными такие вещи. Он много помогает женщинам, ничего не могу сказать. Вы знаете, кем станете, если отправитесь в Америку? – спросил Баба.

– Сумасшедшими, – сказала Маман.

– Нет, не сумасшедшими! Будете первопроходцами! Среди иранских женщин ваше поколение станет первым, которое получит такую возможность за всю историю нашей страны. С ума сойти можно! – Баба провел ладонью по лицу. – Родственники говорят обо мне разное. Что бесчестие – посылать дочерей за границу. Как только мне могло прийти в голову такое? Послать незамужних дочек в чужую страну? Они говорят…

Незамужняя. Ройя поморщилась от этого слова. Она невольно представила себе Бахмана в его саду. А рядом с ним Шахлу, его жену. Бахман женился два месяца назад. По словам Джахангира, свадьба была просто шикарной. Шахла выглядела как кинозвезда. Госпожа Аслан выложилась по полной программе.

– В общем, я говорю, что мы должны что-то делать! Сидеть вот так и дуться ни к чему. Так в конце концов досидишься и станешь угрюмой старой девой. Испортишь себе жизнь. Лучше уж поезжай учиться в американский университет. Ты только представь себе! Сядешь в самолет и полетишь по небу!

– Мы не такие богатые, – возразила Маман.

– Мы богаче многих. Нам это по силам.

Ройя уже заявила родителям, что никогда не выйдет замуж и не станет встречаться ни с кем. Все четыре месяца с того дня, когда она ждала на площади Бахмана, когда у нее на глазах погиб господин Фахри, она почти не выходила из дома. Рыдала в своей комнате, закрыв дверь, почти ничего не ела и ощущала пустоту в душе. Школу она окончила, рассчитывала начать новую жизнь с Бахманом, а теперь рухнули все ее планы.

Потом она все-таки стала выбираться из дома вместе с Зари; иногда ходила вместе с ней в кондитерскую. Она всегда ужасно боялась встретить в городе Бахмана или кого-то из его друзей. Ее переполнял стыд, стыд и сожаление о своей наивности и глупости. Танцы у Джахангира казались ей теперь такими же далекими и чуждыми, как и иностранные фильмы, которые она смотрела в «Метрополе». Неужели она когда-то ходила на те танцы? Танцевала танго в объятьях Бахмана? Неужели все это было с ней? Теперь сил у нее хватало только на то, чтобы учить английский самой и помогать Зари. Ей нравилось заниматься вместе с сестрой. Как всегда, умственная работа приносила ей облегчение.

Она вспоминала дни, проведенные в магазине господина Фахри. После пожара она больше не бывала на той улице. Ей казалось невыносимым даже подойти поближе, ведь с ней было связано столько воспоминаний, от приятных до страшных, когда она увидела ее разгромленной и пылающей. Ей до сих пор снилось, что она приходит в «Канцтовары» и видит господина Фахри. Что за глупая девочка прибегала в его магазин, полная надежды, и мечтала получить заветное письмо? Какой дурой она была!

– …вот почему я хочу уберечь их, – говорил Баба. Ройя прослушала начало его фразы и не понимала, о чем он говорил, о своих дочерях или о чем-то еще. – Пусть даже мои дочки разлучатся со мной и получат университетское образование на другой стороне земли. Не гляди на меня так, Манидже-джан. Мы жертвуем своими интересами ради детей.

Ради детей. Ройя знала, что сестре всегда трудно давалась учеба. Интересно, Зари по-прежнему неравнодушна к Юсофу? Теперь он изучает медицину в университете. Ройе казалось, что у сестры было с ним нечто большее, чем мимолетный флирт. Захочет ли она уехать из Ирана?

– Знаете, как мне было трудно отправить заявку в американский университет? Ведь я не умел этого делать. Мое сердце до сих пор наполнено солью, скажу я вам. Я ужасно нервничал.

Маман ерзала в кресле.

– Если бы мой начальник не помог мне изучить информацию насчет учебы и составить заявку, не знаю, как бы я справился с этим.

– Пускай Зари останется, – сказала Маман. – Зачем ей туда ехать? Пускай она останется.

– Манидже-джан, будет безопасней, если они отправятся вместе.

– Безопасней? Почему это безопасней? Ты посылаешь наших дочерей в Америку, где они никого не знают. У современных правил тоже есть свои пределы. Это новая буржуазная мода – посылать детей за границу?

– Сестра шаха отправилась в…

– Зачем сравнивать нас с сестрой шаха?

Хотя за столом они сидели вчетвером, а Казеб вплывала и выплывала с новыми порциями чая и сливочного масла, дискуссия переросла в поединок между Маман и Баба. Ройя и Зари понимали это.

– Манидже-джан, мне пришлось исхитряться! Даже заинтересовать девочек получилось не так-то просто. А уж как было трудно во всем разобраться! Разве ты не знаешь, что мне пришлось использовать все мои связи? Я практически умолял всех научить меня, как это лучше сделать.

– Наши девочки еще такие юные. – Маман почти плакала.

– Мы должны мыслить современно. Если мой начальник готов помочь, если есть такая возможность, тогда почему бы не попробовать? Они вернутся назад. Они получат образование, а оно лучше, чем все, о чем мы можем только мечтать. И после этого они вернутся к нам. – Баба показал рукой на Ройю. – Столько месяцев она ничего не делала, только рыдала. У нее начнется затяжная депрессия, если она останется здесь.

Ройя сидела поникшая и думала о том, что превратилась для окружающих в объект сочувствия. Брошенная невеста. Невероятно оскорбительно.

– Ты видела, что произошло во время переворота, – продолжал Баба. – Погиб владелец магазина канцтоваров! Погибли другие люди! Ради чего? Сейчас в Иране нет стабильности. Я хочу, чтобы она была, ты тоже хочешь, и она почти наступила. Может, Ирану не суждено идти по пути демократии. Мы пытались, Аллах свидетель. В 1906 году мой отец сражался за Конституционную революцию. Он был в том же возрасте, что и наши девочки сегодня. Его поколение дало нам Персидский парламент. Но где мы оказались сейчас? В нашей стране всегда так: два шага вперед, три назад. Как только мы получили приличного премьер-министра, как его свергли. Теперь шах усиливает давление. Он всего лишь лакей Запада. Их марионетка.

– Зачем тогда ты посылаешь девочек на Запад? Ты противоречишь сам себе!

– Мы не можем рассчитывать тут на демократический сценарий. Эта мечта умерла. На Западе они, по крайней мере, смогут не беспокоиться из-за переворотов и диктатуры! Это подстраховка, Манидже-джан. Сейчас нам надо быть очень осторожными. Власти преследуют сторонников Мосаддыка. Может, скоро придет и наша очередь. Ройя ходила на демонстрации. Ее могли там застрелить!

Маман закрыла лицо руками, услышав эти слова, и замолчала.

– Я поеду, – неожиданно заявила Зари и выпрямилась. – Да, Баба-джан. Давай пошлем заявку, давай попробуем. Я поеду. С Ройей. А потом мы вернемся. Мы вернемся и будем рядом с тобой и Маман всю жизнь, но с американским образованием, которого никто у нас не отнимет.

Баба, казалось, вот-вот упадет в обморок.

– Зари! – сказал он. – Да-да, вот я и говорю. Никто не сможет отнять у вас такое образование, когда вы его получите. Понимаешь? Ты возьмешь свой университетский диплом и положишь его в карман. Он будет у тебя всю жизнь. Вот и все, что я имел в виду.

Пылинки плавали в луче солнца, светившем в окно. От чая пахло бергамотом. Казеб хлопотала на кухне, и это были знакомые, успокаивающие звуки. На улице торговец расхваливал свои овощи. Ройя хотела уехать от оскорбительной для себя ситуации, но ей не хотелось оставлять все это: ласковую Маман, родной город, родной дом. Она не хотела расставаться с отцом.

– Они могут учиться здесь. Они могут поступить в университет у нас. Получить диплом, – заявила Маман.

Баба лишь покачал головой. Ему ничего и не нужно было говорить. Они все знали, что сейчас творилось в городе. Здесь могли просто так застрелить человека. В этом городе Ройю предал жених. Она до сих пор неохотно ходила по улицам, боясь наткнуться на Бахмана. Или на Шахлу. Или, хуже того, увидеть их вместе.

Зари неторопливо пила чай, и Ройе захотелось сказать ей: «Тебе не нужно ехать со мной. Останься тут. По-моему, ты влюблена в Юсофа. Конечно, влюблена. Останься. Мы не должны обе менять свою жизнь только из-за того, что у одной из нас она искорежена. Оставайся с Маман и Баба. Живи своей обычной жизнью. Моя жизнь рухнула, не порти свою».

Она понимала, что должна сказать все это младшей сестре. Но какой бы прогрессивной и современной ни была их семья, Ройя все равно не сможет переубедить отца. Или, пожалуй, ей было грустно уезжать без Зари, и она в душе испытывала облегчение оттого, что Баба готовил документы для них обеих.

В этом самом городе ее бывший жених жил со своей молодой женой. По словам Джахангира, Бахман отказался от должности журналиста в прогрессивной газете и работает в нефтянке. Как и хотела его мать. Мальчик, который хотел изменить мир, послушался матери. Ройя представила себе, как он просыпается рядом с Шахлой, одевается и едет на работу – а там учится наращивать доходы от нефти. Вот такую жизнь он предпочел. Жизнь, которую выбрала для него мать. И он согласился. Все равно премьер-министра Мосаддыка уже сместили. Теперь Бахман и Шахла живут вместе.

После того последнего письма она не слышала от него ни слова. Он не звонил, не писал. Все новости она узнавала от Джахангира. И она была слишком гордой, чтобы искать встреч с Бахманом. Зачем ей это, раз он так обошелся с ней? Раз в последнем письме он специально подчеркнул, что не хочет больше ее видеть? Она не собиралась горевать. Кто он вообще такой? Как она ошиблась в нем. Как глупо все получилось. Подумать только, он действительно женился на Шахле! Ройю раздражали сочувственные взгляды людей, когда она шла по городу. Они словно говорили: «Бедняжка! Они казались такой идеальной парой! Поглядите на нее теперь. Ну и судьба! А вы знаете, что она в последнюю минуту оттолкнула от себя владельца канцтоваров? Он умер! Бедный…» В этом городе теперь невозможно жить прежней жизнью. Пожалуй, Баба прав: ей нужно уехать из Тегерана.

– Конечно, мы поедем, Баба-джан. Мы поедем вместе, – сказала Ройя. Ее тело утратило форму; она плыла, словно призрак, над обеденным столом.

Хотя отъезд в Америку казался ей равнозначным полету на Луну, это гарантирует, что они не встретятся с Бахманом хотя бы несколько лет. Она придет в себя. Она будет далеко от площади, где упал господин Фахри, и от обугленных руин магазина (говорят, теперь на этом месте построят филиал какого-то банка). Она окончит университет, вернется и станет в Иране одной из немногих женщин с университетским образованием, к тому же американским. Она по праву войдет в ряды нового класса образованных иранцев. Почему бы и нет? Что еще ей тут делать? Что касается Зари, то Ройя обязательно позаботится о младшей сестре. Короче, они сделают такой шаг. Другие до них делали то, что поначалу казалось абсурдным. Но страна менялась. Почему бы им не выйти на первую линию образования? Они закончат учебу и вернутся в Тегеран, и тогда пускай идут к шайтанам все, кто бросал на нее сочувственные или осуждающие взгляды.

Баба кивнул и сказал, что попросит своего начальника помочь ему с подбором документов и составлением заявки для поступления в университет. Он сказал это тихо, словно сам был удивлен и слегка пристыжен. Маман посмотрела сначала на Ройю, потом на Зари и расплакалась.

* * *

– Слушай, тебе не нужно ехать в Америку, – сказала Ройя вечером, когда они ложились спать.

– Баба не отпустит тебя одну.

– У вас с Юсофом что-то наметилось, да? В последнее время ты ужасно молчаливая, когда речь заходит о нем. Что происходит между вами? Я не узнаю тебя, раньше ты все подробно рассказывала. Почему ты теперь молчишь? Слушай, я понимаю, ты ничего не говоришь, потому что беспокоишься за мою реакцию. А ты не волнуйся! Если ты счастлива, то и я порадуюсь за тебя. Меня не надо оберегать. Если вы любите друг друга, тогда тебе надо остаться в Тегеране.

Зари вынимала шпильки из волос. С тех пор как позвонила госпожа Аслан и сообщила Ройе про свадьбу Бахмана, Зари перестала накручивать волосы для «волны» на бумажки. Днем она закалывала волосы на висках, из-за чего выглядела старше, более зрелой. Учащимся выпускного класса позволялось учить английский вне школы, и Ройя поражалась, как сильно повзрослела ее младшая сестра за последние полгода, словно предательство Бахмана и гибель господина Фахри ускорили этот процесс.

– Не обращай внимания, сестрица. – Зари стояла, протянув руки к затылку, и напоминала скульптуру, описанную в старинной поэме.

– Неужели ты готова все бросить?

– Если ты поедешь, то я поеду тоже. Мы начнем учебу вместе. И вообще. Это всего на несколько лет, правда? Может, я тоже попробую чего-то добиться. Там новый для нас мир. Мы – пионеры нового поколения молодых и свободных иранских женщин! – Она проговорила это с отцовскими интонациями.

Ройю удивила готовность сестры сопровождать ее в поездке, но в глубине души она почувствовала облегчение. Спать она ложилась с таким чувством, словно ей предстояло нырнуть с утеса в холодные бурные воды.

* * *

Письма пришли в начале лета. Баба отнес их своему начальнику, и тот перевел их. Да, заверил он, ответ положительный. Ройя и Зари приняты в небольшой женский колледж в Калифорнии. Его рекомендовал начальник отца, потому что там проводилась специальная учебная программа для иностранных студентов, оплаченная грантом. Да, их приняли обеих. Они начнут учебу вместе, потому что Ройя ждала год после окончания школы. Да, да, да, их действительно приняли. Нет, они будут там не единственными иранками, в этом году в колледж приняли еще несколько девушек из Ирана. Возможно, это родственницы Шахлы, забеспокоилась Маман. Но теперь она засиживалась допоздна, сшила дочкам целую гору блузок и юбок. Ее дочери не уедут в Америку без самых лучших нарядов, какие она только могла придумать. Каждой она приготовила по платью (светло-зеленое для Ройи и пастельно-голубое для Зари) из тончайшего мягчайшего хлопка, какой смогла найти на базаре, и вышила на воротничках кайму из крошечных цветочков. Она кроила батистовую ткань и шила для каждой дочки блузки четырех цветов: кремовые, белые, светло-розовые и нежно-желтые. В дорогих магазинах на севере города она купила блейзеры и плиссированные юбки и тщательно их выгладила. На дно каждого чемодана она аккуратно положила нижнее белье и чулки, купленные на базаре. Ройя и Зари недоверчиво помогали Маман собирать чемоданы. Туда были положены остатки семейных накоплений, которые Баба потратил на авиабилеты и оплату части обучения, которая не покрывалась грантом. Баба продал коллекцию золотых монет секех, которые подарил им когда-то на свадьбу его отец. Он работал сверхурочно, чтобы получить больше денег. Он даже попросил Маман взять ее небольшое наследство, полученное после смерти родителей, и отдать девочкам.

В день их отлета Маман подняла над ними Коран. Ройя и Зари прошли под ним три раза, потом поцеловали священную книгу, чтобы им сопутствовала удача в дороге. Такой ритуал их семья всегда совершала перед всеми поездками, например когда они ездили в отпуск в Исфахан, Язд или Шираз. Они держали Коран над головой родственников, когда те, навестив их в Тегеране, возвращались в свои деревни на севере страны. Но Ройя не ожидала, что им придется пройти под Кораном перед полетом в Америку.

Боль из-за предательства Бахмана и гибели господина Фахри была поначалу невероятно острой; Ройе казалось, будто с нее содрали кожу. Но со временем вместо содранной кожи образовался новый защитный слой. Огромная часть того, во что Ройя верила раньше, стерлась. Она чувствовала свои кости, кожу, глаза, руки-ноги, но ее сердце было накрепко заперто. Она сказала себе, что ее сердце будет отныне закрыто. Ее волосы были тщательно уложены, ручка чемодана впилась в ладонь – а ноги двигались сами собой. Она видела, что Зари беспокоилась, но глаза сестры светились от восторга. Она слышала, как плакала Маман, смотрела, как Баба пересчитал деньги – пачку незнакомых зеленых купюр, полученных в банке, – и отдал дочерям. Ее сознание отмечало все это словно во сне.

Когда они ехали в аэропорт, небо было чугунного цвета; казалось, что вот-вот пойдет дождь. Но из низких туч не проливалось ни капли. За окном проплывали знакомые дома и улицы, магазины, мимо которых девочки проходили тысячи раз. Кафе «Ганади», их старая школа и родительский дом Маман на улице Сорайя. Баба поехал длинной дорогой, чтобы девочки в последний раз посмотрели на город, который скоро окажется далеко от них – по крайней мере, на несколько лет. Он нарочно держался подальше от площади Сепах и улицы, где прежде стоял магазин канцтоваров. Ройю захлестнула любовь к родному дому, к родителям и ко всему, от чего она надолго уезжала.

– Нам ведь понравится кампус, правда, Ройя? – Зари сжала руку сестры.

Ройя кивнула.

– Все равно в этой стране больше нельзя оставаться. – Баба пытался говорить так, словно и сам верил сказанному. – Эти люди свергли нашего истинного демократического лидера. Теперь иностранные державы и их лакеи могут делать с нами все, что хотят. Пока что вам тут нечего делать. Езжайте. Езжайте и будьте свободными. Учитесь всему, чему только можете. Это лучше, чем жить тут, когда диктатор держит вас за горло, а военные могут стрелять, когда хотят.

Ройе хотелось, чтобы Маман остановила его и сказала: «Мехди, перестань говорить чепуху. Хватит нам твоей антишахской риторики». Но она просто подавляла рыдания и не сказала ни слова.

Девушки поднялись на борт самолета. А когда пролетали над городом, то держались за руки и не знали, останутся в живых или погибнут. Как же эта тяжелая машина держится в воздухе? Когда самолет набрал скорость и взмыл в небо, Ройе показалось, что она может потрогать тучи, несшие в себе тонны дождя. Они поднимались все выше и выше, ей хотелось, чтобы разбухшие тучи, повисшие над Тегераном, выпустили наконец свой заряд и пролили над всем городом и его жителями цунами слез. Но кто знает, может, эти серые тучи удержат в себе всю влагу и не прольют на город ни капли. Они все больше удалялись от родного города, и ее поразила мысль, что она теперь так и не узнает, прошел ли в Тегеране дождь, как не узнает и много всего остального…