Текст книги "Маленький книжный магазинчик в Тегеране"

Автор книги: Марьян Камали

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Ройя, словно во сне, бродила по магазину. Перед главным прилавком она остановилась как вкопанная. Там, в большой стеклянной витрине, лежали блестящие авторучки и пузырьки с чернилами, как и рассказывала кассирша. Они украшали витрину: сапфирно-синие, изумрудно-зеленые и даже лиловые. В одном пузырьке чернила были цвета граната. Ей захотелось развинтить авторучку, осторожно накачать в нее чернила и написать что-нибудь на чистой странице. У нее в прошлом была специальная промокашка для тех, давних, писем, которые она писала когда-то, чтобы ни одно слово не смазалось; те письма она, положив в конверт, прятала в томике стихотворений Руми.

– Вам тут нравится?

Она испуганно оглянулась, словно ее поймали на краже. В глубине торгового зала возле двери стоял смуглый темноглазый мужчина с начинающими седеть волосами.

– О да… – У нее внезапно перехватило голос и закружилась голова. Ей стало трудно дышать.

– Вам плохо? – спросил мужчина. Его голос… В его голосе ей почудилось что-то знакомое.

– Нет-нет, все в порядке. – Но у нее подкашивались ноги. – Можно мне сесть, пожалуйста?

Он подошел к ней и, бережно взяв под руку, отвел за прилавок к креслу с розовой подушкой. Она с облегчением села и откинулась на спинку кресла. У нее пульсировала жилка на лбу.

– Мэм? Вам принести воды?

– Нет-нет. Мне просто нужно перевести дыхание.

– Позвольте принести вам воды.

Его настойчивость, вежливость, что-то в его жестах казалось странно знакомым. Ройя поняла, о чем хотела спросить его. Темные глаза, смуглая кожа. Легкий акцент.

– Вы иранец?

– Ханом, салам. – Он наклонил голову. – Ман фекр кардам шома хам Ирани хастеед. Мне показалось, что вы тоже иранка.

– Хастам, да.

– Я сейчас вернусь, – сказал он на фарси. – Позвольте мне принести вам что-нибудь попить.

Он вышел в заднюю дверь. Ройя прислонилась головой к спинке кресла. Через несколько минут он вернулся с подносом, на котором стояли чай эстекан и блюдечко с кубиками сахара.

– Что вы? Зачем? – сказала она. – Со мной все в порядке.

– Никаких проблем. У нас там есть маленький самовар. Вы знаете наши обычаи. Иранцы должны пить чай. – Его фарси звучал безупречно. Вероятно, он провел детство в Иране или родители сумели научить его родному языку.

Он поставил поднос.

– Бефармайед, сейчас вам станет лучше.

Она стала пить чай. Ароматы бергамота и кардамона, смешанные с щепоткой розовых лепестков, словно перенесли ее домой.

– Да, вы определенно умеете готовить настоящий чай. Благодарю вас.

– Меня научили родители. – Он пожал плечами.

Влажный пар и аромат чая прочистили ей мысли. Мужчине было явно под пятьдесят или, может, немного за пятьдесят. Он мог приехать сюда уже подростком со своей семьей, когда после революции 1979 года в Америку хлынула волна иммигрантов.

– Я надеюсь, что не доставила вам хлопот, – сказала она. – Просто у меня на минуту закружилась голова и я немного растерялась. – Она поставила стакан на поднос и посмотрела на мужчину. – Знаете, я вижу в вас какие-то знакомые мне черты.

– Все иранцы похожи между собой, правда? – Он улыбнулся.

От его улыбки у нее перехватило дыхание. Она опустила глаза на чай, потом снова обвела взглядом магазин. Полки стояли ровными диагональными рядами, в стеклянной витрине авторучки были выложены параллельными линиями. Отдельно от всего, в углу, стоял круглый стеллаж с книгами в бумажном переплете. Она заметила его только теперь. Со своего места она видела на книгах что-то вроде персидской миниатюры: изображение мужчины в тюрбане и со старинным музыкальным инструментом.

– Вы и книги продаете? – спросила она слабым голосом.

– О, только некоторые, – ответил мужчина. – Книжки-раскраски и книжки со стикерами для детей. Книги по рукоделию. Примерно так.

– Но вон те? – Она показала на круглый стеллаж, на котором могли бы лежать поздравительные открытки и календари с собачками, котятами и пейзажами. Вместо этого она видела там знакомые узкие книжки. Такие книжки она покупала Кайлу, чтобы он прочел по-английски поэзию, которую она так любила в юности, и открыл для себя мудрость и страсть в словах ее любимого поэта. – У вас есть Руми?

Мужчина пожал плечами.

– Это затеи моего отца. У него всегда были очень необычные представления о том, каким должен быть этот магазин. Вплоть до мелочей.

– Получилось?

– О да. Только было трудно. Как и держаться на плаву все эти годы. Но мы с сестрой сумели это сделать.

– С вашей сестрой?

– Да, мы с ней близнецы. Вообще, отец задумал такой магазин, и мы приложили все силы, чтобы осуществить его идеи. А теперь… мы содержим все в таком виде, как он хотел. – Он снова улыбнулся. – И ухитряемся сводить концы с концами.

Внезапно сердце Ройи заколотилось настолько сильно, что она испугалась. Такой магазин. Узкие книги Руми на круглом стеллаже. Осуществленная мечта… Но этого не может быть. Такое невозможно.

– Ваш отец? – дрожащим от волнения голосом спросила она. – Могу я узнать его имя?

– Конечно. Мы приехали сюда из Тегерана. Имя моего отца – Бахман Аслан.

26. 2013. Договоренность

Ройя вернулась к Уолтеру потрясенная, в полуобморочном состоянии и выслушала его рассказ о том, как ему делали слепки. Ты всю жизнь думаешь, что мир сложен и полон утрат, что люди появляются в твоей жизни, а потом бесследно исчезают, – и все вдруг меняется в один миг. Случайно увиденный магазин, стакан чая – и твой мир перевернулся.

Сын Бахмана, Омид, – он сказал ей свое имя – был приятным и открытым. Преимущество жизни в Америке, отличительная черта его поколения. Он охотно отвечал на ее вопросы. Ему были чужды настороженность и подозрительность. Когда она сказала, что знала когда-то его отца, он удивленно поднял брови.

– Серьезно? Вау! Вы шутите?

У нее не поворачивался язык спросить, жив его отец или нет. После гибели Джахангира она больше не слышала никаких вестей о Бахмане и прогнала память о нем в глубины своего сознания. Но его сын словно читал ее мысли.

– Сказать ему, что я видел вас? – спросил он. – Ему будет интересно узнать, что я встретился с его старой знакомой.

– В этом нет необходимости, абсолютно нет, – ответила она. – Не беспокойте его. Мы были едва знакомы. Мне просто приятно узнать, что он… ну… И познакомиться с его сыном. Я с удовольствием поговорила с вами. Благодарю вас за чай. Сейчас мне пора идти. Меня ждет муж.

– О, конечно. Сейчас он в пансионате для престарелых в Дакстоне, но я говорю так, на всякий случай. Он очень одинок. Мы с сестрой навещаем его, когда можем. Но вы понимаете, как это трудно при нынешнем безумном темпе жизни.

Мальчик, который хотел изменить мир, теперь в доме престарелых? У нее это не укладывалось в голове. А что случилось с Шахлой? Но Ройя не решилась спросить у этого доброжелательного мужчины про его мать. Она повторила, что ей пора идти, и они оба повторили несколько раз, как тесен мир и что ей нужно приехать сюда снова.

Новые стельки изготовлены из пеноматериала с эффектом памяти, сообщил Уолтер, когда они возвращались из клиники. Но при этом они на удивление твердые, как это понимать?

– Не удивлюсь, если скоро нас отправят прямо в Вашингтон! Теперь я буду голосовать против них, – простонал он, садясь в машину. И только потом спросил: – Что случилось, Ройя? Ты какая-то бледная. Ройя, что с тобой?

– Ничего. Просто у меня слегка закружилась голова, вот и все.

– Может, остановить машину?

– Нет, Уолтер, не надо. Поедем дальше.

* * *

Дома она никак не могла успокоиться, ее била дрожь.

– Я приготовлю тебе кофе, – сказал Уолтер. – Ты взбодришься. – Он надел мокасины и направился к их кофеварке. Не к шикарной эспрессо-машине с капсулами из натурального кофе – Зари все время уговаривала их купить такую. Уолтер предпочитал кофе, сваренный по старинке, и держал его целый день в кувшине.

– Спасибо. Я зайду в ванную!

Верблюжьи мокасины Уолтера с бежевым мехом вокруг щиколоток промелькнули цветным пятном, когда Ройя промчалась мимо мужа.

Заряженная энергией, неожиданной и пугающей, она легко поднялась по лестнице (с такой быстротой она не двигалась уже много лет). Торопливо подошла к письменному столу, стоящему в их с Уолтером спальне, села и включила ноутбук. У нее вспотели руки (скорее всего, от термоперчаток), а сердце учащенно стучало. Возможно, это были симптомы приближающегося сердечного приступа. У нее случится удар, как у их соседки миссис Майкл, ее голова упадет на клавиатуру. Уолтер увидит ее, но так и не узнает, что она собиралась напечатать. Может, лучше остановиться? Но слезы уже текли по ее щекам, когда она снова вспомнила колокольчик из магазина канцтоваров. Она кликнула на браузер, как учил ее Кайл, перевела курсор на поисковую строку и напечатала: «Дом престарелых в Дакстоне».

Что же ты, сестрица, не искала его в Гугле все эти годы! Вот я, например, нашла всех мужчин, в которых была когда-то влюблена. Юсоф из Тегерана теперь на пенсии, а до этого работал нейрохирургом в Мэриленде – я видела его фотку на сайте. Я говорила тебе? Но ты настаивала, что хочешь оставить свое прошлое в прошлом. Как будто это возможно!

У нее дрожали пальцы. Что ж, если уж ей грозит инфаркт или инсульт, то она хотя бы выяснит, что случилось. В ту летнюю ночь она поцеловала его возле кустов жасмина. Он научил ее танцевать танго. За его письмами она бегала день за днем в то проклятое лето, ему она писала авторучкой с синими чернилами страницу за страницей. Его она ждала на площади.

Кажется, Уолтер уже наливает чашку маслянистого кофе. Ройя протянула руку за очками.

Теперь она смогла четко рассмотреть картинки и слова. Пансионат для престарелых находился в центре красивого Дакстона, штат Массачусетс; он принадлежал муниципальным властям, живущим там пожилым людям предоставлялся полный уход. Деревья над озером, танцующие старики, крупным планом тарелка с тушеной говядиной и морковью, надпись «Восхитительная домашняя еда!»… Ройе казалось, что она смотрит что-то запретное, но это абсолютно нормально и уместно. Парень, когда-то создавший в Америке свой магазин канцтоваров, жил в этом доме престарелых – который, согласно карте Гугла, находился в 53,5 мили от ее дома. Дома, где ее ждал Уолтер. Как тебе это нравится?

На сайте значились номера телефона и факса, подробно объяснялось, как добраться до главного входа с севера, юга, востока и запада. Ройя прижала пальцы к уголкам глаз. Смешная старуха хочет встретиться со своим прошлым, с которым, как ей казалось, она примирилась тысячу лет назад.

Она встала и хотела спуститься вниз к Уолтеру.

Но тут же, с силой притяжения, превосходившей гравитацию, снова села в кресло. Просто ей нужно спросить его – почему. Почему он лгал? Почему бросил ее? Почему так резко прекратил все отношения? Почему передумал? Во всяком случае, она заслуживала того, чтобы услышать от него ответ через столько лет. Кто знает, когда перестанет биться его сердце? Она хочет разобраться с этим раз и навсегда.

Она кликнула на «Контакты» и увидела номер телефона.

Но звонить не стала. Вместо этого спустилась вниз. Уолтер снова спросил, что случилось.

Когда-то давно, еще в Калифорнии, в первый год их знакомства, она говорила Уолтеру, что в Тегеране у нее был парень. Просто школьный роман. Ничего серьезного. А у кого его не было?

Ей было странно и неловко говорить мужу о ньютонском магазине канцтоваров, словно она раскрывала чужой секрет, не ее собственный, словно отдергивала занавеску и обнажала что-то заветное и сладкое, но полное опасности.

Шли день за днем. Ройя часто плакала без всякого повода. Постоянно, в любое время она думала о том магазине на Уолнат-стрит. Все эти годы он существовал там, в том же штате, где жила она, в нескольких городках от мест, где она проводила свои дни, недалеко от ее дома в колониальном стиле и со ставнями на окнах. И она даже не подозревала об этом до преклонного возраста. И теперь, вспоминая, как сын Бахмана разложил в магазине товары, она испытывала смесь ностальгии и недоверия. Больше прежнего она вспоминала немолодого владельца магазина канцтоваров в Тегеране, который когда-то приветливо относился к ней, юной школьнице. Боль от его гибели до сих пор жила в ее душе – конечно, она всегда была с ней. Но теперь она плакала так, как не плакала давно, в первые годы после смерти Мэриголд. Она снова горевала о том, что совсем недавно считала канувшим в далекое прошлое.

Держи себя в руках, сестрица! – сказала бы Зари.

Но теперь она каждый день вспоминала осторожный вопрос его сына: «Сказать ему, что я видел вас? Ему будет интересно узнать, что я встретился с его старой знакомой».

Она решила повидаться с Бахманом. Просто для того, чтобы спросить «почему». Чтобы выяснить причину раз и навсегда. И вот через неделю после ее визита в магазин канцтоваров на Уолнат-стрит и через шесть десятков лет после того, как она видела в последний раз парня из тегеранских «Канцтоваров», она взялась за трубку телефона.

Ответила администратор. «Чем могу вам помочь» и «подождите-ка минутку, я спрошу его и вернусь к вам». Новый звонок и – «да, пожалуйста, приезжайте; мистер Аслан будет вас ждать».

Вот так.

После этих звонков Ройя ожидала, что под ней разверзнется пол, сомкнутся стены…

Уолтер вытирал тарелки кухонным полотенцем с желтым цыпленком, держащим зонтик, когда она сказала ему, что договорилась о встрече с тем парнем из своего давнего прошлого. И мир не раскололся.

Потом они с Уолтером поедут через снега. Он всегда был добрым и мягким – этого у него не отнимешь. Он сказал, что не понимает, почему его жена сидит и плачет. Если ей нужно поговорить с ним, то он готов к этому. Мы слишком старые, чтобы страдать без причины, добавил он. И их жизнь слишком хрупкая штука.

И он выйдет из машины и убедится, что вязаный шарф защищает ее нос и рот от жгучего мороза, и они поднимутся по ступенькам серого здания с табличкой «Дакстонский пансионат для престарелых». Потом светловолосая администратор отведет Ройю в холл, где у окна в инвалидном кресле будет сидеть старик, и она снова увидит мужчину, с которым когда-то мечтала прожить всю жизнь.

27. 2013. Встреча

Администратор повернулась и зацокала на каблуках прочь. Ройя и Бахман остались одни в душном холле. Он развернул кресло и улыбнулся, а в его глазах – удивительное дело! – сияла надежда.

– Я ждал.

У нее подкашивались ноги, а сердце неистово стучало в груди, словно эта встреча что-то могла решить, словно для них обоих ничего еще не было поздно. Порыв ветра, который пронесся по магазину господина Фахри давным-давно, в тот первый январский вторник, когда в дверях появился Бахман, – подхватил ее и теперь. Бахман принадлежал ей, всегда так было; его голос остался прежним. Ей казалось, будто она слышала его все эти шестьдесят лет. Перед ней сидел мальчик, который танцевал с ней на вечеринках по четвергам, целовал ее возле кустов жасмина, когда они решили пожениться, писал ей полные любви письма в то зловещее лето накануне государственного переворота.

Она опустила глаза, и вид ее серых старушечьих туфель на толстой подошве и с крошечными бантиками вернул ее к реальности. Ей семьдесят семь. Не семнадцать, и это не ее первая любовь, не ожидание совместной жизни с парнем, который собирался изменить мир. Застарелая печаль всколыхнулась в ней, словно приступ желчи.

– Я вижу. Но я хотела только спросить: почему ты не ждал меня тогда на площади?

У нее снова закружилась голова; нужно было сесть. Ройя подошла к пластиковому креслу у окна и неловко плюхнулась в него. Не падать же ей на пол перед Бахманом. Он не ответил, развернулся на своем электрическом инвалидном кресле и оказался возле нее. Теперь они сидели рядом, лицом к окну. Она не решалась взглянуть на Бахмана. Ей было бы слишком больно. Все равно что посмотреть прямо на солнце или на яркий луч фонарика.

Стеклянная панель казалась толстой и волнистой. Или это у Ройи зрение подвело? Звяканье радиатора и тяжелое, затрудненное дыхание Бахмана наполнили холл. Ройя смотрела, как медленно падали хлопья на откос окна, на крыши автомобилей на парковке, на крышу другого крыла здания, на трещины тротуара и ветки деревьев. Ее мысли были такими же, как этот снег: им нужно было приземлиться и собраться воедино. Она снова сидела рядом с Бахманом. Они были одни. Прошло шестьдесят лет, и вот они сидели рядом.

Конечно, она не раз представляла себе, как встретится с ним через годы. Люди часто встречались совершенно случайно. Вот она сама вышла замуж за Уолтера, потому что спихнула локтем со стойки его чашку. Разве не так? Ты посмотри на себя, сестрица; сидишь как дура в этом провонявшем тушеной говядиной помещении и глядишь в окно! Поговори с ним, наконец! Взгляни на него!

– Я так нервничал. Так беспокоился перед встречей с тобой. Но это ты. Ходети. Это ты. – Он говорил с ней на фарси, он говорил тем голосом, который она никогда не переставала слышать.

Когда-то, целую жизнь тому назад, Бахман не пришел на назначенную им встречу; он женился на другой и даже не оглянулся. Но она скажет ему то, ради чего пришла сюда.

– Я прощаю тебя.

Слова прозвучали звонко и четко, как будто она упражнялась перед зеркалом. Но это было не то, что она собиралась сказать. Почему? – хотела она спросить его. Но теперь, когда она сидела тут рядом с ним, ответ утратил свою важность. Они находились на закате своей жизни и за пределом всякой суеты.

– Что? Прости?

Это вопрос или мольба о прощении? Она повернулась к нему. Она выдержит его взгляд, а если надо, то прищурится. Он казался растерянным, потрясенным.

– Я прощаю тебя, Бахман. – Как странно произносить его имя и снова видеть его лицо, да и вообще – произносить его имя. – Мы были детьми. Что мы понимали?

Она видела в его глазах растерянность. Неужели он не расслышал ее? Может, у него отказал слуховой аппарат? Так часто бывает у друзей их семьи.

– Бахман, я пришла сюда не для того, чтобы выяснять, кто виноват, – проговорила она громче. – Я даже не хочу услышать от тебя объяснение. Может, раньше хотела, но теперь нет.

– Ты прощаешь меня?

– Да.

– Я не понимаю.

– Послушай, я не собираюсь жалеть себя.

– За что?

– За мысли о том, что все могло бы сложиться иначе. Хочу только сказать, что в жизни бывает всякое, я все простила и хотела снова увидеть тебя. Просто увидеть тебя. Подумать только, мы не говорили с тобой так долго. Почему? Конечно, я слышала от Джахангира – да упокоит Аллах его душу – новости о тебе и в основном знала, как у тебя дела. Но потом я узнала от Зари, что Джахангир, бедный Джахангир, погиб на войне. Но мы слишком старые, чтобы держать обиды друг на друга. Я просто хотела сказать тебе это. – Ройя захотела взять его за руку. Но она не решилась. Это был ОН, и он по-прежнему обладал властью над ней. Ей с трудом верилось, но в его присутствии – что поразительно – она была полна любви. Она смотрела на него, такого старого! Ее Бахман. Мальчик, который хотел изменить мир, сидел тут, в этом инвалидном кресле.

Да, она любила его. Правда об этом нахлынула на нее как волна и унесла в соленые водные потоки, смяла ей волосы, обожгла ноздри, выбила жизнь из-под ног. Конечно, она любила его. Земля круглая, день переходит в ночь, Бахман сидел рядом, и она любила его. На его лице она видела доброту. Она помнила, как он заботился о ней, верил ей, делился с ней всем. Как клал голову ей на плечо, когда огорчался на злость и неразумные слова своей матери. В общем, оказалось, что мать обладала большей властью над ним, чем Ройя. Но что могли сделать они в свои семнадцать лет? У судьбы всегда собственные планы.

– Ты прощаешь меня? – Его голос звучал откуда-то издалека.

Ее неожиданно захлестнула новая волна. На этот раз ледяная, злая. Конечно. Он повторяет одно и то же. А почему она ждала от него чего-то другого? Потеря памяти. Вероятно, деменция. Не исключено, что Бахман даже не помнил ее. В конце концов, возможно, она вообще пришла слишком поздно.

– Бахман, – она говорила медленно, словно обращалась к ребенку. Надо обнять его. Ведь он обнимал ее много раз.

– Ты даже не знаешь, как я счастлив, что ты пришла сюда, – сказал он. – Я мечтал тебя увидеть. Это моя давняя мечта. – Без всяких колебаний он взял ее за руку.

Конечно, она помнила его прикосновение. Такое знакомое, просто до боли. Она ощутила смолистый запах его одеколона. Это он специально, к ее приходу? Неужели они снова ведут себя как подростки и стараются сделать друг другу приятное? Она уж точно отказалась надеть теплые эскимосские сапожки, чтобы лучше выглядеть.

– Я ждал тебя полдня.

– Сейчас пока еще утро, – осторожно напомнила она.

– Нет, я имею в виду тогда, на площади.

– Что-что?

– Я так беспокоился, что ты окажешься в той толпе, что тебя ранят. Когда ты не пришла, я просто молился, чтобы с тобой ничего не случилось. А когда узнал, что ты в безопасности, почувствовал огромное облегчение. Для меня самым важным было твое благополучие. И это так до сих пор.

Как ты поживаешь сейчас? – продолжал он. – Расскажи мне об этом. Подробно.

Жестокость старости, дегенерация мозга! Бедняга не помнит их историю.

– Шахла умерла, – неожиданно сообщил он.

Возле них внезапно возникла высокая девушка с волнистыми волосами, которая сердито глядела на нее в кафе «Ганади», шипела на нее на вечеринке у Джахангира, злилась на них из-за танго и чуть не прожгла взглядом люстру. Ройя почувствовала вкус дыни в тот вечер, лед за своей щекой. Смерть – теперь не новость в их возрасте. Они потеряли господина Фахри. За последние годы у нее умерли несколько подруг, а она потеряла дочку! Но конечно, ее поразила печаль в его словах.

– Мне очень жаль, – сказала она.

– Мы вырастили двух прекрасных детей. Близнецов.

– Машаллах! Господи! – сказала она. А потом заставила себя добавить: – Я познакомилась с твоим сыном Омидом. – Она не стала упоминать магазин. Пока что не могла. Иначе за этим последует слишком много слов.

– Омид рассказал мне. Я рад, что ты видела то, что мы создали. Мне хотелось… – он сжал ей руку, – …как бы восстановить наш любимый магазин.

Ей снова показалось, что она тонет в волнах. Она вспомнила магазин канцтоваров в Ньютоне, и перед ее глазами возник тот давний, в Тегеране, объятый пламенем.

– Что случилось с Шахлой? – спросила она, набравшись смелости.

– Аллах милостив, она страдала не очень долго. Мы узнали о ее болезни в 2004 году, накануне Дня благодарения. К Новрузу все было кончено.

– Рак?

– Панкреатит.

Новруз – первый день весны. Ройя сосчитала, что от постановки диагноза до смерти прошло четыре месяца.

– Да хранит Аллах ее душу.

– Она была хорошей женой, – сказал он, немного помолчав. – Но она – не ты.

Ройя смотрела на пол.

– Скажи мне, как твой сын? – спросил он.

– Откуда ты знаешь, что у меня есть сын?

– Я отыскал тебя в интернете. Он врач, я видел. Поздравляю. Прости меня, надеюсь, ты не подумаешь, что я шпионил за тобой. Но я не мог удержаться. Еще я знаю, что ты замужем за Уолтером Арчером, бывшим юристом из «Липпинскотт и Макви». Интернет… он все знает! – Он слегка поежился, назвав имя Уолтера. Причем произнес его как «Валтер». А Липпинскотт произнес как Лее-пеен-эс-скот.

– Как Джахангир. Он был нашей Всемирной Информационной Паутиной, – сказала она.

Лицо Бахмана озарилось при упоминании старинного друга.

– Да, он всегда был в курсе всех новостей! Помнишь его вечеринки?

– Разве их забудешь? Те песни на его граммофоне!

– Ройя…

Когда он произнес ее имя, все остальное уже не имело значения: десятилетия, дети, рак, предательство, разлука, переворот, переписанная история. Он проговорил ее имя так же, как делал это всегда. Они снова были Бахман и Ройя, они танцевали танго, разговаривали вполголоса, прислонившись к книжным стеллажам в магазине. Она схватилась за сиденье пластикового кресла. Только бы ей не упасть.

Он задышал более шумно, словно в его груди работал неисправный мотор. Она отвернулась к окну. Снегопад усилился. В холл никто не заходил – тут не было ни игры «бинго», ни ланча, хотя в воздухе висел запах тушеной говядины. Они были совсем одни. Интересно, стекло холодное на ощупь? Вот при всей этой жаре в здании интересно, будет ли оно ледяным, если она потрогает его. Она сидела тут с незнакомым стариком. Она сидела тут со своей любовью. Она держала в сознании две эти правды, и ей было трудно говорить.

– Я очень скучал по тебе, – сказал он.

Возможно, старая любовь прожила десятки лет нетронутой, неомраченной, даже когда ее предали.

– Я тоже скучала.

– Тебе хорошо здесь?

– Конечно. – Она поерзала на сиденье, не отпуская его руки.

– Твоя жизнь прошла в Америке.

– А то, спрашиваешь, – сказала она на американский манер.

– Не жалей меня, что я оказался в таком месте. Я знаю, в нашей стране это было бы позором. Но меня регулярно навещают дочь и ее семья. Они живут прямо тут, в Дакстоне. Омид тоже приезжает с женой и детьми. Просто им было тяжело заботиться обо мне. Они старались. Но я не хотел быть для них обузой. Особенно когда у меня начался паркинсон. Тут мне хорошо. Все зовут меня «мистер Бэтмен».

– Паркинсон? – Она замерла. – Но ведь ты…

– Не трясусь? Не гремлю костями и не катаюсь по земле, как говорят американцы? Некоторые дни у меня бывают лучше, другие хуже. Я боялся, что буду дрожать все утро, увидев тебя. Но на самом деле я почувствовал себя лучше.

– Я не знала…

– Я давным-давно не чувствовал себя так хорошо. И все благодаря тебе.

– Пожалуйста, перестань. Нам не семнадцать лет.

– Нам всегда будет семнадцать.

– Окей, мистер. – Теперь, когда они немного разговорились и успокоились, было легче вернуться к былому шутливому тону. Но она не хотела заходить слишком далеко по такому скользкому склону. – Так, скажи мне. Сколько у тебя внуков?

– Шесть!

– Вот это да! Пускай они проживут долгую жизнь! Да хранит их тень их родителей. – Хвала Аллаху, есть старинные обычаи. Такие персидские фразы приходят на помощь, когда ты не знаешь, что сказать.

– Я не переставал думать о тебе. Я пытаюсь сказать, Ройя-джан, что я всегда думал о тебе после того дня на площади.

Она отпустила его руку. Потом просто похлопала его по плечу и вспомнила его объятья, как ей было уютно в них и спокойно. Его шерстяной рукав выглядел потертым.

– Все окей, Бахман, все окей. – Все, что она могла сделать. С Уолтером ей никогда не приходилось беспокоиться о потере памяти. С сестрой тоже, о Аллах, это был бы кошмар. Некоторые ее подруги жаловались на забывчивость. Но это… Она просто не знала, как быть. Нужно ли ей соглашаться с его версией того, что случилось? Говорят, что пациенты с деменцией могут впадать в ярость, когда их не понимают.

– Тот день на площади? Ройя, я стоял там несколько часов и ждал тебя. Я ужасно хотел тебя видеть. У меня были готовы все бумаги, чтобы мы пошли в отдел браков и разводов и все официально оформили. Я ждал, а те негодяи шли, их становилось все больше, и они направились к дому премьер-министра. Сторонники Мосаддыка в толпе звали меня с собой, но я не хотел ввязываться в драку. Я даже не двинулся с места. Я думал только о том, что ты придешь и не найдешь меня. Я не хотел оставлять тебя там. Я ждал тебя. Ждал, потому что хотел увидеть тебя и все объяснить. Хотел снова обнять тебя. Но ты так и не пришла.

Ройя пыталась вспомнить, что она знала о болезни Паркинсона. Может, это один из ее симптомов?

– Я прощаю тебя, – снова прошептала она.

– Прощаешь меня, но за что? Я бы дал тебе все. Если бы ты только позволила мне это. – У него опустились вниз уголки губ, как у маленького ребенка.

– Ты женился на Шахле. Это ладно. Мы просто… нам просто не было суждено…

– Я женился на ней, потому что потерял тебя.

– Ты потерял меня, потому что женился на ней!

У Бахмана тряслась рука.

– Одно дело – пережить свержение Мосаддыка и гибель господина Фахри и многих знакомых. Это было огромное горе. Но знаешь мое величайшее горе? Я потерял тебя. Никогда в жизни мне не было так больно. Все шестьдесят лет я постоянно думал о тебе.

Но я не хотел тебе мешать, – продолжал он. – Когда ты написала мне, что не можешь выйти за меня замуж, войти в мою семью из-за моей матери с ее припадками ярости и скандалами, что это выше твоих сил, мое сердце было разбито. Я страшно обиделся. Что я мог поделать с ней, с ее психикой? Я не мог ничего изменить. Из-за матери от нас уже отказались отцовские родственники. Я привык к тому, что от нас все шарахались. Как я мог не отпустить тебя? Я не хотел обременять тебя нашим позором. Ты больше не хотела видеть мою семью и все ее ужасы, а я не захотел стоять на твоем пути. Шахла спокойно относилась к припадкам моей матери. Я был в душе благодарен ей за это…

Безумие. Он совершенно потерял память. Ройя решила говорить с ним ласково, но твердо.

– Бахман, я не понимаю, о чем ты говоришь. Возможно, ты просто не помнишь всего, что было. Я никогда не говорила таких вещей. Никогда не говорила и не чувствовала ничего подобного. Уйти от тебя из-за твоей матери? Отказаться от тебя из-за ее психического расстройства? Я хотела быть с тобой, делить с тобой все беды и радости. Помогать тебе и твоему отцу. И матери тоже! Это ты сказал мне, что хочешь уйти. Ты помнишь?

Бахман не шевелился. Несколько секунд он спокойно изучал ее лицо. Потом внезапно резко вздохнул, как будто всхлипнул.

Она решила вернуть их разговор в нормальное русло, подальше от этих нелепых утверждений, пока Бахман не разволновался еще сильнее. Она сказала самым спокойным тоном, какой только могла изобразить:

– Я была на площади. Ясно тебе? Я беспокоилась за тебя. Это ты не пришел. Твоя мать хотела женить тебя на Шахле. Вот ты и женился. Честно говоря, все в порядке. Вспомни твоих детей, внуков…

– Нет. – У него дрожали голова, шея и плечи. – О Аллах!

– Слушай, все это неважно. Давай просто оставим все в прошлом. Пожалуйста.

Его лицо исказилось от боли.

– Ты не понимаешь, Ройя-джан… – Хриплый, со свистом, кашель сотряс его тело. Такой сильный, что Ройя испугалась, не закончится ли он сердечным приступом. Откашлявшись, Бахман повернул к ней лицо. – На чем мы остановились?

– Я переехала сюда, в Штаты. Помнишь? Я училась в Калифорнии. Мой отец подал одним из первых заявку на обучение иранских женщин в Америке.

– Да, я знаю от Джахангира. Ройя-джан, где ты была в тот день?

Она вздохнула. Ей действительно было трудно общаться с беднягой.

– На площади.

– На какой площади? – Он больше не трясся; он выпрямился и после приступа кашля дышал почти без хрипа. Ройе показалось, что он затаил дыхание.

– Там, где ты и предложил нам встретиться. На площади Сепах.

– Я писал о площади Бахарестан.

О Аллах! Так он помнил некоторые вещи, но только не детали. У него существовала собственная версия событий. Как грустно и больно это видеть. Ройе захотелось поскорее вернуться к Уолтеру, к его четкой памяти, незамысловатым историям и роллам с лобстерами.