Текст книги "Маленький книжный магазинчик в Тегеране"

Автор книги: Марьян Камали

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

19. 1957. Урок кулинарии

Ройя так и не научилась есть так, как привыкли американцы.

Она выросла в Тегеране, провела на его улицах свое детство, училась в его школах, и на одной из его главных площадей разбилось ее сердце. Она прогоняла из памяти время, когда любила Бахмана.

К ее удивлению, к американской еде она привыкала с трудом: курица резиновая, мясо иногда непрожаренное, картофель размят в пюре. В пансионате они из вежливости мирились с блюдами, которые готовила миссис Кишпо. Да и как им протестовать? Они не могли быть невоспитанными и неблагодарными. Но Ройя каждый день скучала по персидской кухне.

Через несколько месяцев после первой встречи в кофейне Ройя и Уолтер отправились на двойное свидание с Зари и Джеком. Джек отказался есть «претенциозную фигню», как он выразился, и они зашли в ресторанчик, где кормили бургерами, чипсами и молочным коктейлем. Ройя стала аккуратно есть свой гамбургер ножом и вилкой, а Джек откинулся на спинку кресла, курил и, качая головой, восклицал «вот это да».

Ройя ахнула, когда из ее бургера потекла розовая жидкость.

– А что вы едите в Иране? Бургеры из баранины? – Джек затянулся сигаретой.

– Глупый Джек! – хихикнула Зари.

Из музыкального автомата пела Розмари Клуни. Заведение было ярко освещено; они обедали в пластиковой кабинке, и Ройе казалось, будто она сидит на липком воздушном шаре.

– Вообще-то ты не ошибся. – Составление английских фраз по-прежнему утомляло ее иногда до головной боли, но прогресс был налицо. – Мы едим кебабы из рубленой баранины. Но они не обложены хлебом, как эти. – Она показала на размокшую булочку. – Наши кебабы длиннее. Тоньше. Как трубки.

– Теперь понятно. – Джек выпустил из уголка рта струю дыма и усмехнулся.

– По-моему, древняя персидская культура славится изысканной и ароматной кухней, – сказал Уолтер.

– Неужели? Тогда назови еще какое-нибудь блюдо этой изысканной кухни.

– Ну. По-моему…

– У них есть кебабы! – Джек откинулся на пластиковую стену кабинки. – Вот и все.

Зари и Ройя переглянулись. Ну уж нет! Нет, нет. Ройя пожалела, что ей не хватало английских слов, иначе она мгновенно назвала бы им перечень блюд, которые ей хотелось съесть прямо сейчас: цыпленок, замаринованный в лайме и с шафраном, в рисе басмати, посыпанный кусочками миндаля и барбариса (блюдо, так понравившееся гостям на ее помолвке в той, прошлой жизни). Тушеное мясо хореш с гранатом и грецкими орехами. Жареные баклажаны с помидорами, мелким кислым виноградом и мясом, а к ним подается рис. Густой суп ауш с лапшой, зеленью и бобами. Гормэ-сабзи – рагу из баранины, приготовленное ее матерью. Долма – виноградные листья с начинкой из рубленой говядины и зелени, завернутые вручную и приготовленные с кардамоном в пароварке.

Ройя сжала пальцами булочку. Она развалилась на куски.

– Приходите к нам в пансионат. Мы попросим разрешения миссис Кишпо, нашей хозяйки. Мы приготовим для вас что-нибудь.

– Нет. – Зари покачала головой. – Нам нельзя там готовить.

– Мы приготовим для вас, – повторила Ройя и сверкнула глазами в сторону сестры.

– Ну, это круто! Что ж, я с большим удовольствием попробую. – Уолтер просиял.

– Не сомневаюсь, лопух. – Джек обнял Зари за плечи. – Ну а я пропущу кулинарную демонстрацию с вашего разрешения. Моя ароматная персидская кухня рядом со мной. – Он обнял Зари еще крепче.

У Зари покраснели щеки, и на минуту она застыла. Но потом растаяла в объятьях Джека.

Уолтер кашлянул и уставился на свою тарелку.

– Тогда ты приходи, Уолтер. Я приготовлю что-нибудь для тебя, – сказала Ройя.

* * *

Их первый урок прошел вечером в субботу. Миссис Кишпо готовила ужины для девушек всю неделю, кроме субботы. А в субботу все были предоставлены сами себе. Большинство девушек все равно ходили на свидания в рестораны. А пожилая леди ездила к дочери и потом всю неделю долго и подробно рассказывала о проделках внуков. Ройя попросила разрешения воспользоваться кухней, и миссис Кишпо дала согласие при условии, что потом там не останется ни пятнышка, все будет чисто.

В тот вечер Зари встречалась с Джеком и они собирались посмотреть Джеймса Дина в фильме «Бунтарь без причины». Ройя фыркнула, когда Зари сказала ей про фильм и предложила пойти на него вчетвером. Она тщательно готовилась к этому вечеру и на той неделе съездила в Сан-Франциско, в турецко-армянский магазин. После приезда в Калифорнию Ройя почти не пользовалась иранскими специями. В начале семестра в химической лаборатории она познакомилась с девушкой Седой Кебабян (ее моментально расположило к ней то, что в фамилии Седы звучало слово «кебаб»). Они подружились. Однажды, когда они стояли в лаборатории возле раковины и мыли мензурки, Седа сообщила Ройе, что ее дядя открыл магазин деликатесов в Сан-Франциско, в Ричмонде, и продавал там специи, чаи и джемы из Закавказья. Ройя застыла на месте и слушала Седу, забыв про мензурку.

– Возьми меня туда, – прошептала она.

Когда они с Седой приехали в маленький магазинчик, Ройя зашла в него и, закрыв глаза, вдыхала знакомые сочетания запахов. Она словно на минуту оказалась дома. Потом открыла глаза, и ей захотелось купить все, что там было. Смести все с полок в свой подол и убежать с баночками специй, по которым она так соскучилась.

Она купила желтый дробленый горох. Кардамон. Кумин. Корицу (которая гораздо ближе к тому, как должна пахнуть корица, чем все, что она встречала до сих пор в Америке). Толченые розовые лепестки. Розовую воду. Воду на апельсиновых лепестках. А еще (неужели это не сон?) в магазине продавались настоящие сушеные персидские лаймы и нити шафрана! Ройя жадно хватала эти сокровища с полок. Баба исправно присылал дочкам деньги, когда мог. Теперь она проест его заработанные упорным трудом томаны.

* * *

От Уолтера пахло лосьоном после бритья и мылом, когда он явился в субботу вечером на кулинарную демонстрацию. Он надел свои шерстяные брюки, синий блейзер и фетровую шляпу. Когда он снял ее, Ройя увидела, что Уолтер помыл голову и причесался по такому случаю.

Ройя отвела его на кухню и не сказала ему ни слова, когда он не стал разуваться и прошел туда в уличной обуви. В пансионате миссис Кишпо это было все равно бесполезно. В Америке никто не разувался, входя в дом, и это удивляло и слегка раздражало, но Ройя уже привыкла.

Она предложила Уолтеру присесть и спросила, что он будет пить.

– О, я бы предпочел кока-колу, если это не сложно. Спасибо.

Будь он иранцем, он бы сказал: «О нет, благодарю, я не хочу тебя затруднять, все хорошо». Она спросила бы снова, и он отказался бы и сказал, что все хорошо, ему ничего не нужно. Тогда она подала бы чай, который уже заварила. Она бы приготовила большую чашу орехов и семечек, блюдо с фруктами, поднос с маленьким нутовым печеньем и другими сладостями. Будь он иранцем, она бы положила на тарелку фрукты, очистила бы для него огурец, налила бы ему чай в эстекан и предложила бы прессованный кубиками сахар, чтобы он брал его в рот, когда будет пить горячий чай. В самом начале она хотела делать все эти вещи для гостей, навещавших ее в пансионате миссис Кишпо, для одногруппниц, которые приходили к ней готовиться к очередному занятию, даже для Джека. Но она не могла делать то, что ей хотелось, в чужом доме, на кухне, где не было самовара. Тем более что здесь люди не считали огурцы фруктами и не ели их в большом количестве перед обедом. Когда к ней пришла Седа Кебабян, чтобы освежить в памяти их лабораторные записи по химии, и Ройя извинилась, что не угощает ее, Седа подняла ладонь, сказав: «Стоп! Тут все не так, Ройя, как у нас дома. Тут тебе не нужно все время что-то предлагать и уговаривать, гости сразу ответят “да” на твое предложение, и тебе не нужно особенно волноваться, что ты не можешь быть хорошей хозяйкой».

Так что ответ Уолтера «О, я бы предпочел кока-колу, если это не сложно. Спасибо» не стал для нее шоком. Она жила в Америке уже второй год и достаточно хорошо знала, как ведут себя американцы. Она знала, что это нормально, когда поначалу он не ответил вежливым отказом на ее предложение. Она понимала, что персидский тароф – ритуал из непрестанных предложений и отказов, часто украшенный витиеватыми оборотами речи и преувеличенной лестью, – в этой стране не принят.

Она вернулась с кока-колой. Другие девушки и миссис Кишпо ушли. Они с Уолтером остались одни на кухне и в доме. Ей было странно находиться наедине с ним в большом доме. В Иране такого никогда бы не допустили. Но это был Уолтер, такой воспитанный; он никогда не позволит себе ничего дурного. Она запретила себе думать про всякие глупости.

– Пойдем, пора начинать, ладно?

Он вошел в кухню. Ройя заранее приготовила все необходимое. Теперь она показала ему продукты и немного рассказала про блюдо, которое собиралась готовить.

– Оно называется хореш-э-бадемджан. Обычно мы делаем его из говядины.

Он только кивнул.

Она густо покраснела.

– Но я не сумела купить говядину. Так что сегодня мы сделаем хореш из курицы.

– План готов! – улыбнулся Уолтер.

Она тонко нарезала лук, нарубила его и обжарила в большой кастрюле до прозрачности. Растолкла пестиком в ступке (миссис Кишпо держала их на верхней полке) в мелкий порошок драгоценные нити шафрана. Уолтер сидел за кухонным столом и восхищенно наблюдал за Ройей.

– Видела бы ты мою маму, когда она в воскресенье готовит жаркое, – сказал он. – Она тоже любит готовить.

– Да? Вот смотри, это шафран. Видишь, как он… толчется? – Она надавила пестиком на нити. – Видишь?

– Конечно, вижу. Интересно.

Смущение постепенно испарялось, когда она начала готовить. Как в ту их первую встречу в кафе и во время нескольких походов в кафе вместе с Зари и Джеком, она на самом деле чувствовала себя комфортно. Она никогда не собиралась весело проводить с кем-то время в Америке. Слишком бурное веселье она не одобряла, видела в нем привкус фальши. Как американцы ухитряются изо дня в день круглый год сохранять хорошее настроение? Потому что у них новая, молодая страна? Или вся эта их свобода? Не тысячи лет, в течение которых приходилось соблюдать отупляющие правила и просто плыть по течению. Но она уже привыкла к хорошему, доброму настроению. Ей нравился Уолтер, его доброжелательность действовала и на нее.

Внезапно ей вспомнился Бахман, но она с болью прогнала мысли о нем. Смешно снова испытывать к нему какие-то чувства.

Она добавила в шафран несколько чайных ложек кипятка и перемешала. Вероятно, Уолтер не слишком интересовался рецептом, а только делал вид, но он кивнул, когда она так сделала, словно наблюдал важное событие. Потом он встал.

– Хочешь, я разрежу цыпленка? – предложил Уолтер.

Она не ожидала, что он захочет ей помогать. Баба никогда ничего не готовил. Иранские мужчины любят поесть, но она точно знала, что лишь немногие любят готовить. Вообще-то она не знала никого, кто готовил, пока не… Конечно, она удивилась тому, что господин Аслан и Бахман хозяйничали на кухне. Когда госпожа Аслан болела, парализованная припадками, у них не оставалось выбора… Ройя взяла нож и ополоснула его. Здесь Уолтер, он хочет ей помогать. Здесь Уолтер, он ждет. Она должна заниматься делом и не думать ни о ком. Она протянула нож Уолтеру и стала объяснять, насколько получалось, как нужно разрезать цыпленка.

Он выполнил ее инструкции и позаботился, чтобы испачканный нож не прикасался к другим продуктам. Закончив, он вымыл руки с мылом. Ее впечатлили его усердие и аккуратность. А еще то, что он искренне беспокоился о размере порционных кусочков курицы, потому что знал, что для нее это важно. И часть ее души невольно потеплела от его заботы.

Когда он закончил, Ройя положила нарезанные куски в кастрюлю с обжаренным луком. Раздалось шипение. Ройя и Уолтер стояли рядом, но не касались друг друга. Она ни разу больше не дотрагивалась до него, только в первый день, когда они пожали друг другу руки. Он был абсолютным джентльменом во время всех их встреч.

– Теперь мы добавляем соль и перец. А еще секретный ингредиент, – сказала она. Возле плиты становилось жарко. Ройя приказала себе сосредоточиться на готовке.

– И что это такое?

– Это… куркума. – Она не знала точно, как произносится слово по-английски. В глазах Уолтера что-то промелькнуло, но она не поняла, то ли она произнесла слово неправильно, то ли Уолтер не знал, что такое куркума. Она щедро посыпала желтой приправой жарившиеся куски цыпленка.

– Не сомневаюсь, – сказал Уолтер, – что это блюдо будет не похоже на все, что я когда-нибудь пробовал.

– Теперь мы добавим воды, чтобы полностью накрыть ею цыпленка и лук.

– Я запомнил.

– Не вижу, чтобы ты записывал.

– У меня все здесь. – Он постучал себя по голове.

– Ты доводишь воду до кипения, убавляешь огонь, и тогда цыпленок будет… хм… Как это сказать? Готовиться… тихо.

– На медленном огне?

– Да. На медленном огне. – Это был важный термин, и не потому, что длинный, а потому, что теперь она казалась себе настоящей американкой. Она, иранка, за два неполных года освоила такие кулинарные термины, как «куркума» и «на медленном огне». Ура, она становится настоящим профессионалом.

– Пока цыпленок готовится на медленном огне, – Ройя старалась использовать правильную форму глагола, – мы почистим баклажаны и нарежем кружочками. Потом мы их посолим, ополоснем, обсушим и обжарим. Понятно?

– Да, понятно.

Они вместе чистили баклажаны. Очищенные он передавал ей и смотрел, как она их нарезала. Потом он осторожно поднял нож, словно просил разрешить ему делать то же самое. Она уступила ему место у доски. Он работал осторожно, следуя ее инструкциям, но она знала, что получится слишком долго, если солить и обрабатывать баклажаны, как делали это Маман и Казеб в их тегеранской кухне, и ждать, когда исчезнет горечь. Поэтому она просто брала у Уолтера ломтики и обжаривала их в масле на другой сковороде. Они работали спокойно и слаженно. Уолтер чистил и нарезал, а Ройя обжаривала. Цыплята тем временем варились.

– К цыплятам мы добавим немного корицы, кардамона и шафранной воды, – сказала Ройя. – И нарубленных томатов.

Она перешла к другой горелке плиты, стараясь не задеть Уолтера, не дотронуться до него.

Заклубился пар, и ее лицо и шея стали влажными, когда она открыла крышку кастрюли. Ей было приятно и немного неловко, потому что Уолтер смотрел на нее.

– Смешанный с водой шафран похож цветом на жидкое золото. Правда? Мы и называем его жидким золотом.

Уолтер казался растерянным.

– Потому что шафран такой дорогой, понятно?

– Понятно.

– Все здесь? Я ничего не растеряла? – Она засмеялась и постучала по своей голове, совсем как Уолтер недавно.

– Да. – Он неотрывно глядел на нее. Потом приложил руку к груди. – И вот здесь. Все прямо здесь.

Пар из кастрюли превратился в капельки воды на лице Ройи. Капельки катились по ее лицу, по шее.

Нет, это нужно прекратить. Она не может снова влюбиться в парня, хотя этот Уолтер совсем не такой, как тот, который предал ее. Она схватила персидский лайм, положила его на стол и с силой проткнула ножом. На лайме заблестел широкий неровный разрез.

– Ой! – Уолтер отскочил от плиты и от нее.

– Иногда приходится делать вот так, – резко сказала Ройя, – чтобы усилить вкус и аромат. – Она отвернулась от Уолтера. – Теперь мы приготовим рис.

* * *

Стемнело. Они сидели в столовой.

– Ну-ка, давай, – сказала она, подавая ему тарелку хореша с цыпленком и баклажанами, который они приготовили вместе. – Попробуй. Пожалуйста.

Это блюдо она научилась готовить еще в Иране, когда помогала матери. Казеб всегда выбирала на рынке свежие овощи; иногда она рубила голову цыпленку прямо у них на заднем дворе. Лаймы сохли в их саду возле крана, а Маман сама смешивала специи адвиех. Зимними вечерами они сидели все вместе – она и Баба, Маман и Зари, – поставив ноги под корси, низкий стол с обогревателем, накрытый плотной скатертью, ужинали и рассказывали о событиях прожитого дня.

Уолтер зачерпнул ложкой хореш, ее прошлое. Если приготовлено правильно, блюдо должно получиться кисло-сладким, ароматным и нежным.

Ройя ждала, что он скажет.

– Вау, – сказал он и съел еще ложку. – Боже мой.

С каждой ложкой, которую Уолтер отправлял в рот в столовой пансионата миссис Кишпо, с Ройи спадал очередной слой ее прочного панциря.

20. 1957–1959. Список дел

Присутствие Уолтера, пробующего приготовленные ею персидские блюда, стало для Ройи константой субботних вечеров. Зари, услышав про их ритуал, хлопнула себя по щеке и расхохоталась.

– Аххааай! Какие хитрые! Ты готовишь для него, а он все сжирает!

– Примерно так и получается, – пробормотала Ройя.

Похожий на Тинтина парень, который небрежной походкой вошел в то калифорнийское кафе, который сказал ей «Как тебе такой план?», чьи воспоминания о летних лобстерах и зимних санках казались ей сошедшими с экрана американского фильма в кинотеатре «Метрополь», поселил покой в ее душу. В их отношениях не было страсти; в их основе лежало чувство взаимной приязни, обоюдного доверия – и их действительно увлекали уроки кулинарии на кухне миссис Кишпо. Ройя вовсе не намеревалась завоевывать его сердце.

Когда субботним вечером примерно через год после их первого урока кулинарии он предложил ей руку и сердце над особенно удавшимся хрустящим тахдиг – рисом с корочкой, поданном с гормэ-сабз и – рагу из баранины, Ройя снова испытала то странное состояние, словно она парила в воздухе и смотрела на незнакомую девушку, игравшую ее роль в каком-то фильме. Она обнаружила, что ей трудно дышать. Предложение Уолтера на мгновение повисло в воздухе вместе с запахом растопленного сливочного масла, шафрана и риса в его дыхании.

Все это – их целомудренные отношения, их растущая привязанность друг к другу, перспектива жизни в Новой Англии – выглядело словно сценарий для чьей-то еще жизни. Для кого-то более готового к семейной жизни, менее чужого и сломленного. В какой-то степени она уже понимала программы и схемы, по которым жили американцы.

– Ройя-джан, ты… – она научила его персидскому ласковому обращению, и в тот вечер он произнес его в столовой пансионата, – …станешь моей женой?

У нее вспыхнули щеки и уши. Она встрепенулась, даже испугалась. Такие слова киногерои говорили с экрана. Такие же слова были сказаны ей давным-давно на другом языке и в другой жизни.

– Подумай об этом, Ройя. Арчер. – Уолтер произнес оба имени медленно, методично, словно упражнялся говорить их одно за другим. – Мы можем вернуться на восток. Меня приняли в БЮ!

– В Бии-Юю?

– В Бостонский университет. Ты сможешь работать в лаборатории, пока я буду учиться на юридическом факультете. Там много больниц и университетов. Ты можешь найти себе любую работу, какую захочешь. Ройя. Я хочу прожить с тобой всю жизнь. Если тебе требуется время… послушай, может, я…

– Да.

Само слово звучало секунду.

Потом она вспоминала эту сцену. Он предложил ей руку и сердце, и она ответила согласием. Подумать только – ведь она злилась на Бахмана за то, что он так стремительно прыгнул в жизнь, которую наметила для него мать. Пожалуй, они оба просто следовали судьбе, незримо начертанной у них на лбу.

Ройя почувствовала на шее теплое дыхание Уолтера. Такое уолтеровское. Как он обрадовался, когда она сказала «да»! Нервничал, зарделся. Чуть не споткнулся о порог, когда повернулся, чтобы обнять ее еще раз. Потом он уехал, а Ройя неподвижно сидела, выключив свет, в гостиной миссис Кишпо. Другие девушки, в том числе и Зари, еще не вернулись со своих субботних свиданий. Миссис Кишпо тоже уехала к дочери и внукам.

– Какая красивая сегодня луна! – сообщила Зари, когда наконец вернулась домой. Она вошла в гостиную, опьяненная свиданием с Джеком. Ройя всегда ощущала «последжековую» ауру вокруг сестры.

– Жаль, что ты не слушала сегодня Джека, сестрица! – Ее помада вспыхнула рубиново-красным цветом в лучах лунного света, падавших в окно. – Почему ты сидишь тут в темноте? О-о-о-о, в этом доме так вкусно пахнет! Ты готовила гормэ-сабзи?

Ройя кивнула, но сестра едва ли заметила это.

– Эти лодочки меня убивают. – Она услышала, как Зари сбросила с ног туфли – одну, потом другую. – Ты знала, что Джек написал стихотворение, где каждая строчка начинается с «п»? Каждая, кроме третьей с конца, которая начинается с «з». Замечательно, правда?

– Гениально.

– Как прошел ваш вечер с Уолтером? Ты научила его готовить гормэ-сабзи?

– Я выхожу за него замуж.

Чтобы как-то собрать себя воедино и не испариться от головокружения, вызванного огромной важностью того, на что она дала согласие, Ройя сжала свои пропахшие луком руки. Ей неожиданно выпала роль невесты Уолтера, словно она бродила по студиям Голливуда, ее по ошибке приняли за кинозвезду и попросили сказать строки, написанные для кого-то другого.

– Что? – Зари замерла.

– Что слышала. То самое.

– Ва-а-а-а-ау! Когда?

Ройя пожала плечами.

Зари бросилась к сестре и крепко обняла. От нее пахло одеколоном Джека. Конечно, сестру интересовали подробности. Конечно, ей ужасно захочется, чтобы они поговорили ночью и обсудили все, что случилось вечером, каждую минуту: как Уолтер сделал предложение, что именно он сказал, какие слова. Но что могла рассказать ей Ройя? Он спросил, и Ройя сказала «да». Все очень просто.

– Спокойной ночи, Зари. – Ройя неловко похлопала сестру по спине. Она не была готова выслушивать восторги сестры. Она чувствовала себя опустошенной.

– Ох, боже мой, сестрица! Ты выходишь замуж! Неужели? Надо сообщить родителям. Ты уже говорила с ними? Ты спросила у них разрешения? Вы полетите в Иран на свадьбу? Как они прилетят сюда? Что мы будем делать? Когда это будет? Я помогу тебе. Ты хочешь устроить ее здесь, в Калифорнии? Мы должны что-то сказать миссис Кишпо? После окончания колледжа ты поедешь с ним в Бостон? Сестра, что я буду делать без тебя? Мы разлучимся впервые в жизни. Знаешь, я останусь здесь, ладно? Миссис Кишпо сказала, что я могу остаться даже после колледжа. Понимаешь, я не знаю, что будет с Джеком. Он хочет писать стихи; он говорит, что жить в Сан-Франциско слишком дорого. Сестра, тебе нужно новое платье! Тебе надо поговорить с Баба. Ох, боже мой! Уолтер! Американец! Тебе надо составить список всего, что надо сделать. Обязательно нужен список. Я напишу его.

– Яваш, яваш – тише, тише, – сказала Ройя.

У нее кружилась голова. Зари говорила слишком много. Все случилось как-то быстро. Дыхание Уолтера пахло шафраном и сливочным маслом. В тот вечер рис тахдиг получился золотистым и хрустящим. Он стал идеальным гарниром для гормэ-сабзи. Она сама удивилась. Она беспокоилась, что рис подгорит в старой кастрюле миссис Кишпо и присохнет ко дну, но все вышло замечательно. Она как-то не подумала о платье. Или о списке предстоящих дел. Ей хотелось прижаться лбом к спинке кресла и зарыдать. Она устала. Зари что-то говорила насчет вечеринки в честь помолвки, будет ли Ройя ее устраивать, а если да, то, может, они пригласят подруг из химической группы, и что-то еще и еще. Ройе не нужно было никакой вечеринки. Лунный свет лился в окно узкой полоской, основная часть гостиной оставалась в темноте.

– Сестрица, уже поздно, иди спать; мы потом все обсудим, – сказала Ройя.

Зари сказала еще что-то про цветы, телефонные звонки, юбки и Джека. Потом она встала, подошла к двери и в темноте нашарила на полу свои туфли. Они болтались у нее в руках, когда она вышла. Но перед уходом она громко прошептала:

– Знаешь, что это означает? Что мы теперь окончательно распрощались с тем парнем!

Кружевные тени шевелились на полу гостиной. Ройя не могла выбросить из головы список предстоящих дел. Сколько коробок ей понадобится, чтобы упаковать вещи перед переездом в Новую Англию? Конечно, придется купить теплое пальто. Нужно позвонить родителям и сообщить о предстоящей свадьбе. Баба захочет встретиться с Уолтером – он должен был сначала дать согласие на их брак, они все сделали неправильно, она сказала «да», не дожидаясь согласия родителей. Но в этой стране все перевернуто с ног на голову, а Баба и Маман так далеко. Разве у нее был выбор? Может, они обрадуются, узнав о ее помолвке. Конечно, они тревожились, что она никогда не выйдет замуж после разрыва с Бахманом. Она не считалась «порченой», как бывает после развода, сохрани Аллах, но все-таки… Они уже не думали, что она выйдет замуж, – по крайней мере, она сама так не думала. Разорванная помолвка стала на некоторое время темой для сплетен в их кругах. Но Уолтер – американец и живет здесь, в этой стране. Тут все по-другому. Может, так ей и предначертано судьбой. Написано на лбу.

Конечно, ей понадобится платье, Зари права. Ройя добавила к списку дел и этот пункт.

Милый, дорогой Уолтер. Он очень добрый, правда? И никогда не предаст ее. Ей понравилась его мать – когда Ройя познакомилась с ней на празднике колледжа, женщина держалась сдержанно, но вежливо. Она несколько раз повторила, как жаль, что отец уже не может приехать и что Патриция, сестра Уолтера, простудилась. Но Уолтер лишь пожал плечами и шепнул «Новая Англия», словно это объясняло поведение пожилой дамы… Ройя заставила себя сосредоточиться только на Уолтере и списке предстоящих дел.

Но комок в ее горле никак не исчезал.

– Мы теперь окончательно распрощались с тем парнем.

Она будет есть роллы из лобстеров. Сто, тысячу раз.

– Мы теперь окончательно распрощались с тем парнем.

Ройя сжала своими луковыми руками подлокотники кресла миссис Кишпо и ждала, когда комок в горле позволит ей нормально дышать. Со временем. Со временем он пройдет.

* * *

Розы кремового оттенка украшали столы в отеле на мысе Код. Стояла середина лета, и небо над Новой Англией сияло синевой. Ройя шла и боялась упасть, у нее кружилась голова. Еще в Сан-Франциско Зари помогла ей подыскать платье. Длинное, с пышной юбкой. В нем Ройя чувствовала себя куклой. Лиф кружевной, юбка из кремового атласа. Маман и Баба прилетели в Америку. В их объятьях она ощутила покой, когда встретила их в аэропорту. Все это время она скучала по ним – сильнее, чем признавалась себе. Их письма из Ирана в конвертах авиапочты, их далекие голоса по телефону, их увещевания, чтобы она и Зари помогали друг другу, не могли заменить счастья обнять родителей, снова ощутить лимонный запах Маман. Баба почти совсем облысел и ссутулился, став меньше ростом. Маман держалась по-прежнему прямо, но в ее волосах сверкало намного больше седины. В просторном американском отеле родители казались крошечными, незначительными. Они кивали и улыбались матери Уолтера, пожимали руки высоким светловолосым и могучим родственникам, выглядели чуточку растерянными и нуждались в постоянных объяснениях и переводе.

– Улыбайся, сестрица, улыбайся! – Зари порхала в бледно-розовом платье из органзы, приталенном и подчеркивавшем фигуру. Она поправляла цветы в вазах, разглаживала скатерти, вальсировала по залу и проверяла каждое блюдо. Весь вечер она вытаскивала Ройю на танцпол и следила, чтобы у Уолтера не сбивался набок галстук.

– Прекрасно выглядишь, дорогая, – сказала Элис, мать Уолтера. – Боже, ты такая красивая. Ой, Уолтер. Как бы мне хотелось, чтобы твой отец был жив.

Ройя поцеловала Уолтера во время церемонии бракосочетания, как и полагалось, и помахала аплодирующим родственникам. Когда те спросили, счастлива ли она, Ройя кивнула и стала позировать фотографу.

* * *

Когда Ройя и Уолтер закончат учиться, она – в колледже Миллс, он – в Калифорнийском университете в Беркли, Ройя должна будет вернуться в Иран. За годы до этого, за завтраком, состоявшим из хлеба барбари с сыром фета и кисленького вишневого джема, Баба сказал, что она станет новой мадам Кюри или Элен Келлер. Но, может, теперь, в Новой Англии, она сможет заниматься наукой – рассматривать на свет пробирки, решать научные проблемы и сделать открытие, которое перевернет устаревшие понятия.

В пригороде Бостона они с Уолтером приобрели небольшой дом в колониальном стиле, белый с темно-зелеными ставнями. Уолтер все еще учился в юридической школе, но его мать помогала им с оплатой дома, помогала, как само собой разумеющееся. Уолтер перевелся в Бостонский университет, а по выходным показывал Ройе новый для нее город. Их дом стоял в миле от зеленого поля, где началась Американская революция, где утром 19 апреля 1775 года погибли ополченцы, где британские войска сражались с храбрыми колонистами и потерпели поражение. Уолтер рассказывал это с гордостью. Он привел ее на место выдающегося события и показал каменные монументы, увековечившие память погибших. Ройя стояла на ярко-зеленой траве и думала о том, будет ли когда-нибудь сооружен монумент в память людей, застреленных в Тегеране в тот жаркий августовский день 1953 года. На том самом поле, где родилась ее новая страна, Ройя расстелила легкое одеяло, ела со своим мужем роллы с лобстерами и пила имбирное пиво. От пряного имбирного пива у нее горело во рту. Она предпочла бы воду, но Уолтер сказал ей, что его роскошная женушка должна научиться любить то, что любит он. Ройя кивнула, мол, да, она научится.

Конечно, ее родители вернулись после свадьбы в Иран. Ройя уже не могла поговорить с Маман и спросить, сколько томатов она кладет в свое лобио-поло, – она не могла быстро сходить с матерью на рынок. Она уже не могла прочесть отцу газетные заголовки или посмеяться вместе с ним над выходками Люсиль Болл. Ей хотелось, чтобы ее родители увидели телевизор, купленный Уолтером. Она жалела, что не может пройти по улице до дома родителей, погладить Маман по щеке и сказать, чтобы она обулась и пошла с ней на прогулку.

Когда поженились Зари и Джек, Маман и Баба даже не прилетели в Америку. Зари объявила о свадьбе всего лишь за три недели и почти не оповещала гостей. К тому же Маман и Баба уже и так слишком потратились на полет в Америку на свадьбу Ройи и не могли себе позволить еще одну поездку. Джек настоял, чтобы в день свадьбы гости декламировали его стихи под деревьями в кампусе Беркли. Ройя прилетела и смотрела на этот спектакль. Она обняла сестру и надеялась, что Зари и Джек не станут голодать.

– Он на самом деле собирается только писать стихи, и все? Но ведь это означает нестабильный заработок.

– Как ты резко говоришь! – сказала Зари и добавила шепотом: – Не беспокойся, сестрица! Я решила приобщить Джека к рекламному делу. Думаю, что ему это придется по душе. Он такой креативный. Ну а его стихи? Это вполне рекламный продукт.

– Ну, как знаешь, – неуверенно согласилась Ройя.

Сестры начали свою семейную жизнь на противоположных побережьях. Они переписывались, иногда звонили друг другу. Ройя привыкала к Северо-Востоку. Зари дрейфовала по Калифорнии вместе с Джеком – поначалу они жили в кемпингах с друзьями. Потом в письме пришла новость: «Джек согласился отрезать волосы. Он согласился послать заявление о приеме на работу в рекламную фирму. Ему придется начинать с самого начала. Но он, с его творческим гением, быстро добьется успеха, правда?»