Текст книги "Клинки чужого мира"

Автор книги: Мартин Райтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Глава XIII РОЗЫГРЫШ

Генрих все еще стоял в раздумье у почтового ящика.

– Прошу прощения, господин Герой, – услышал он вдруг тоненький голосок за спиной. Генрих обернулся и увидел глюма Плюнькиса.

– Здравствуйте, господин Плюнькис, – кивнул «господин Герой». – Как поживаете?

– Благодаря вам все поживают чудесно, – ответил старичок. – Долгих лет жизни и больших подвигов вам господин Герой. Как ваши многострадальные ноги?

Генрих улыбнулся:

– С ногами все в порядке. Ваш Мьедвитнир – лучший лекарь в мире.

Старичок засунул руки в карманы стареньких штанишек и замолчал, разглядывая башмачки. По всему было видно, что глюм хочет еще что-то сказать, но не решается.

– Новостей из Малого Мидгарда по-прежнему нет? – безо всякой надежды спросил Генрих.

– Нет, оттуда известий пока что не приходило. Зато здесь черных вестей – предостаточно.

– Карлики? – насторожился Генрих.

Плюнькис огляделся по сторонам и зашептал:

– Да, господин Генрих, карлики. Сегодня под утро скрэбы напали на дом на окраине Регенсдорфа. Никто нападения не ожидал, поэтому спастись удалось только самым молодым да резвым. Остальных скрэбы увели с собой. Куда – никто не знает, но лично я уверен, что в Малый Мидгард. Бедняги! – Плюнькис утер ладошкой слезу. – Их судьба ужасна. Всех пленников наверняка принесут в жертву дракону Нидхеггу… Этому дракону злобные карлики поклоняются, как богу…

– Так что же вы сразу про нападение не сказали! – возмутился Генрих. – Бежим скорее к Ильвису, надо организовать погоню и отбить пленников!

– Ах, погоня была послана, сам гном Ильвис возглавил храбрецов… Да только вернулись гномы ни с чем: карлики так запутали следы, что не угадаешь, откуда они заявились и куда сгинули.

– Они наверняка ушли через Врата в доме королевского смотрителя, – нервно сжимая кулаки, предположил Генрих. – Эх, почему я не посоветовал Ильвису выставить у дома наблюдателей!

– Были наблюдатели, – вздохнул Плюнькис. – С тех пор, как благодаря вам обнаружили погром в доме смотрителя, у дома денно и нощно находятся дозорные. Но карлики вблизи того места не объявлялись.

– Проклятие! – раздосадовано воскликнул Генрих. – Теперь нового нападения можно ожидать когда угодно. Сходите, пожалуйста, к Ильвису да передайте ему мой совет: выставить дозоры во всех концах города. И пусть соберет в одном месте самых крепких древнерожденных, чтоб по тревоге дружно выступить против врага.

– Уже сделано, – сказал Плюнькис. – Народ решил в эту ночь не спать, поджидать злодеев…

– Я тоже не сомкну глаз, – уверенно пообещал Генрих.

Плюнькис всплеснул ладошками.

– Ах, как замечательно! Как прекрасно, что вы, господин Герой, живете не где-нибудь на краю света, а в нашем милом Регенсдорфе. Признаюсь вам честно – многие совсем пали духом. Мы ведь мирные создания, не способные на подвиги. Ах, как чудесно, что у нас есть вы… Уж вы-то нас в обиду не дадите!

Старичок громко высморкался, а когда снова посмотрел на Генриха, в его глазах блестели слезы.

– Так я пообещаю всем, что вы не оставите нас в беде, господин Генрих?

– Конечно, господин Плюнькис. Передайте своим друзьям, что я никогда не оставлю в беде древнерожденных. В этом я поклялся его величеству королю Берилингии Реберику Восьмому, когда меня посвящали в рыцари. А рыцарь – это навсегда, господин Плюнькис. Так и передайте всем.

В своей комнате Генрих еще раз прочитал послание, взглянул на часы и подумал: «Я, наверное, умру до полуночи от нетерпения».

Чтоб как– то занять себя, Генрих стал готовиться к ночному путешествию, размышляя между делами, как оборонять Регенсдорф. Если б можно было позвать на помощь людей! Но ведь никто не поверит. Люди давным-давно перестали верить в привидений и в домовых.

– Хоть бы ты подсказал мне выход! – с упреком обратился Генрих к золотому дракону.

– А? – услышал он вдруг чужую мысль в голове. Кулон шевельнулся, Генрих торопливо вытащил его из-под футболки.

– Ты проснулся! – от радостного крика зазвенели стены комнаты. Дракон вяло поднял голову, сонно глянул на своего хозяина.

– Мне снилось, что я плаваю в прохладном ласковом море, – сказал дракон и зевнул, выпустив из носа тоненькие струйки дыма.

– Боже, как я рад…

– Смешно, правда? – продолжал говорить дракон в полудреме. – Ведь драконы не умеют плавать и боятся воды…

– Я уж решил, что ты превратился в мертвую безделушку навсегда, – Генрих улыбнулся.

– А потом мне вдруг приснилось, что произошло что-то важное, – тихо сказал дракон. Веки его медленно закрылись. – Но теперь я вижу, что это только сон…

– Не смей опять засыпать! – в панике крикнул Генрих. – Случилось действительно невероятное…

Но дракон не слушал его:

– Поэтому я еще немного вздремну. Ужасно хочется спать, даже не знаю почему, – голос дракона становился все тише, отдаленнее. – А если случится что-нибудь интересное, разбуди меня…

Дракон сладко зевнул и замер. Дым рассеялся, на ладони Генриха покоился обычный золотой кулон.

В это самое время Клаус Вайсберг, Вальтер Кайзер и еще несколько ребят сидели в кафе и со смехом обсуждали, что предпримет Генрих, получив записку в красном конверте.

– Вот увидите, этот псих потащится ночью на кладбище, – развалившись на стуле, вещал Клаус Вайсберг. – Он решит, что письмо отправила какая-то важная ведьма или сатанисты, в секту которых он втянулся.

– Почему он должен этому поверить? – спросил Вальтер.

– А потому, что ведьмы, сатанисты и воры все делают скрытно. Если они решат с кем-нибудь встретиться, то уж наверняка не станут звонить по телефону или поджидать пособника на улице средь бела дня. Этак полиция их быстро сцапает. А для верящих в инопланетян скажу вот что: они письма в конвертах слать не будут. Инопланетяне со своими агентами общались бы телепатически или, на худой конец, по Интернету. Если этот Генрих клюнет на обычную записку, значит, об инопланетянах можно смело забыть: он помешался на мистике и прочей ерунде.

– Я в жизни не поверил бы такому дурацкому посланию, еще и написанному хуже, чем курица лапой, – хмыкнул Питер Бергман, брат которого, Арнольд, готовил себя в чемпионы мира по карате. Питеру затея Клауса не нравилась, но открыто выступать против заговора он не решался. Кому хочется прослыть трусом или, того хуже, сумасшедшим? А благодаря Вайсбергу сплетни разлетятся быстрее молнии.

– Но ты ведь не Генрих! – ухмыльнулся Клаус. – Подумай сам: откуда у сатанистов или ведьм взяться красивому почерку, если они круглосуточно занимаются подлостями? Им некогда в школах сидеть.

Клаус посмотрел на часы.

– Ну, мне пора идти – дела. А вы не забудьте: в двенадцать собираемся возле старого кладбища, только не с той стороны, где ворота, а с другой, где ручей… Все, я побежал… Надеюсь, любители инопланетян не струсят и присоединятся к нам.

Глава XIV ХОЧУ – ИДУ, НЕ ХОЧУ – НЕ ИДУ

Около девяти часов вечера Генрих сел за письменный стол с намерением написать отцу письмо. Он надеялся, что назначенная на старом кладбище встреча не перерастет в долгое-долгое путешествие, но предусмотрительность не помешает. Генрих дал обещание отцу предупредить его в случае новой отлучки, но Эрнст Шпиц ушел на работу, а говорить по телефону о таких вещах не принято. Промучившись полчаса, Генрих сочинил такое послание:

«Папа, обстоятельства заставляют меня отправиться на одну важную встречу. Я очень надеюсь, что это ненадолго. Но в жизни случается всякое. Поэтому оставляю это письмо на видном месте. Если задержусь, не волнуйтесь, ничего опасного со мной произойти не может. Маме рассказать правду я не решился, поэтому объясни ей все, пожалуйста, сам. Я вас очень люблю!

P . S . Извини, что не было времени рассказать о том месте, где я был в прошлый раз.

P . P . S . Король Реберик действительно существует» .

Лишь только он поставил последнюю точку, раздался звонок в дверь.

– Я открою, ма, – сказал Генрих и поспешил в коридор, гадая, кто бы это мог быть. Он открыл дверь… в панике отступил. На лестничной клетке стоял – то бы мог ожидать такого?! – Олаф Кауфман. Как обычно, на нем были рваные брюки и зеленая кожаная куртка с «молниями»; Генриху пришла в голову нелепая мысль, что переросток Кауфман даже спит в той своей униформе.

Олаф жевал соломинку и, разглядывая Генриха с высоты своего роста, молчал. Напряженное молчание тянулось вечность. Генрих не выдержал первый.

– Выйдем во двор?

Олаф кивнул и, не оглядываясь, забухал по лестнице. Генрих поплелся следом. На улице Кауфман закурил и только после этого произнес:

– Слушай, что скажу. Ты Генрих Шпиц?

– Сам знаешь, кто я, – грубовато сказал Генрих, понимая, что терять в любом случае нечего.

– Хороший ответ. Ну а ты, наверное, уверен, что знаешь меня? И уж наверняка думаешь, что мне на все наплевать. Так?

Генрих молча кивнул.

– Но, черт побери, мне не нравится, когда какие-то ублюдки считают себя великими умниками.

– Я себя таким не считаю, – торопливо сказал Генрих.

Олаф удивленно посмотрел на него и ухмыльнулся.

– А я и не про тебя говорю. Я про Клауса Вайсбера. Я слышал, вы были раньше друзьями? А потом погрызлись. Почему?

– Это наше с ним дело, – отрезал Генрих, удивляясь собственной смелости.

– Еще один хороший ответ, – безо всякой злости кивнул Олаф. – А вот Клаус, я уверен, принялся бы тут же винить во всем тебя. Я таких свиней насквозь вижу. От меня гнилую душонку не спрячешь.

Слушая Олафа, Генрих все больше терялся. Если раньше он ожидал, что его станут бить, то теперь он понял, что тут что-то другое. Но что?

– Твоего папашу как зовут? – спросил Олаф.

– Эрнст. Но он не «папаша», он мой отец.

– И этот ответ мне нравится, – сказал Олаф Кауфман. – Я немного знаю парней, которые называют отца отцом, а не «папашей», «стариком» или бог знает кем еще. Ну так вот, слушай меня. Ты хороший парень – я тебя сразу выделил из толпы идиотов… Правда, в тебе есть что-то странное, но что, не могу раскусить. Похоже, ты действительно видишь такое, чего не могу увидеть даже я. Вот почему мне не хочется, чтоб Вайсберг выставлял тебя дураком. Короче, ты сегодня получил письмо в красном конверте…

– Откуда ты знаешь? – смутился Генрих.

– А ты не смотри, что я выгляжу, как дебил, – ухмыльнулся Олаф Кауфман. – Я прекрасно знаю, что делаю. Мне плевать, что думают обо мне другие. В отличие от них, я свободен. По-настоящему свободен. Понимаешь? Со всех сторон только и слышно, что в этом поганом, смертельно скучном мире невозможно быть свободным. Чушь! Свободным можно и нужно быть везде, даже в загоне для рабов. Понимаешь?

Нет? Тогда выкинь из головы. Со временем поймешь. Ну так вот, ты бы удивился, когда б узнал, что делается в моей голове и как много я знаю. Но это неважно. Пока что. Понимаешь? Так вот, письмо состряпал Клаус, чтоб повеселиться. А мне это не по душе. Терпеть не могу тварюг и подхалимов. Вот, пожалуй, и все. А ты решил, что бить тебя буду?

Генрих кивнул.

– Ну и дурак, – рассмеялся Олаф Кауфман. – Зачем мне тебя бить? Я на самом деле никогда пальцем не тронул ни одного из нормальных парней, а таких большинство. Никто этого не замечает, и это правильно, потому что я этого хочу. В том, что тебя боятся, есть свои преимущества. Понимаешь? Ну так вот, речь не об этом. Что думаешь делать?

– Пойду на кладбище, – уверенно сказал Генрих.

– Зачем лее? Письмо-то лживое. Генрих передернул плечами.

– Разве не понятно? Хочу – иду, не хочу – не иду. Я свободный человек, и мне тоже плевать на то, что обо мне подумают.

– Отличный ответ! – Олаф Кауфман широко улыбнулся и протянул Генриху руку. – Я рад, что не ошибся в тебе.

– А я рад, что в тебе ошибался, – Генрих крепко пожал руку однокласснику.

– На кладбище пойдем вдвоем, – сказал Олаф.

– Почему?

– А разве не понятно? Хочу – иду, не хочу – не иду, – ответил Олаф словами Генриха. – В одиннадцать вечера встречаемся на этом месте. И потом, – Олаф неопределенно пожал плечами, – не мне тебя, конечно* учить, но ты бы прихватил какую-нибудь дубинку, хотя бы полицейскую. Этим идиотам надо хороших тумаков отвесить. Для смеха. Они ведь хотят веселья, не так ли?

С этими словами Олаф развернулся и, смешно вышагивая на своих длинных ногах, двинулся прочь.

Генрих перевел дух, растерянно почесал затылок. «Вот так дела, – подумал он. – Я думал, этот Олаф совсем потерянный человек, а он, оказывается, отличный парень. Как же я мог так ошибиться?»

Глава XV КЛАДБИЩЕ

Кауфман ждал Генриха в условленном месте. – Я кое-что придумал, – сказал Олаф, пожимая Генриху руку. – Нарядимся привидениями – уж чего-чего, а встретить на кладбище призраков они никак не ожидают. Эта ночь им надолго запомнится!

– Но где же мы возьмем подходящую одежду? Олаф вместо ответа похлопал по вместительной сумке.

– Маски и парочка карнавальных костюмов. Ты какой размер носишь?

– Сорок шестой, – ответил Генрих.

– Я почти угадал, – Олаф улыбнулся. – Взял сорок восьмой. Но это лучше, чем сорок четвертый.

Верно?

Генрих кивнул.

– Клаус и его компания соберутся в старой капелле, – продолжал Олаф. – Мы придем туда раньше и затаимся в подвале. Я думаю, они не решатся ночью обыскивать всю церковь. Но для верности мы можем забраться в пустующие ниши для покойников.

Генрих кивнул, но мысли его были заняты другим: за всю дорогу он не повстречал ни одного древнерожденного. А ведь ночами обычно их чаще всего и можно встретить. Генрих подумал, что напуганные скрэбами малыши забаррикадировались в своих домишках.

Уже на полдороге к кладбищу мальчик вдруг вспомнил, что древнерожденные собрались этой ночью устроить зеленым карликам засаду.

– Вот черт! – Генрих остановился и хлопнул себя по лбу.

– Ты чего? – удивился Олаф Кауфман.

– Да понимаешь, я пообещал Плюнькису, что помогу древнерожденным избавиться от незваных гостей, – сказал Генрих и тут же осекся, поняв, что сболтнул лишнее.

– Плюнькису? Какое странное имя, – Олаф внимательно посмотрел на приятеля. – И древнерожденные… Мне кажется, я уже слышал это слово. Только было это очень давно…

Олаф наморщил лоб, но через минуту махнул рукой:

– Нет, не вспомню. Крутится где-то рядом, а не ухватить. Со мной такое часто бывает. Иногда я думаю, что я совсем не Олаф Кауфман…

– Как это? – удивился Генрих.

– Это странная история. – Олаф расстегнул куртку, затем пуговицы на рубашке. – Давай-ка встанем под свет.

Они подошли к одному из уличных фонарей.

– Это родимое пятно у меня с детства, – с гордостью сказал Олаф. – Правда, оно похоже на знак?

Генрих пригляделся и удивленно присвистнул. На левой стороне груди Олафа темнело изображение дубового листа. Почти черный на краях, к центру дубовый листок светлел, и на самом светлом, сером, месте можно было различить бегущего пса или волка.

– Ух ты! – произнес Генрих. – Откуда это у тебя?

– Я же говорю – с детства. А когда оно, мое детство, началось, никто не знает.

– Врешь! Отец с матерью должны знать.

– В них-то все и дело, – вздохнул Олаф. – Я думаю, что они ненастоящие мои родители.

– Почему же ты так думаешь? Они сами признались.

Олаф покачал головой:

– Нет, они ничего такого не говорили. Но я это чувствую. Пошли, Генрих, по дороге расскажу. – Олаф застегнул куртку, поправил сумку на плече, и одноклассники продолжили свой путь.

Глава XVI ЧЕЛОВЕК-ЗАГАДКА

История Олафа настолько заинтересовала Генриха, что он на время забыл и о засаде древне-рожденных, и о встрече на кладбище, куда они с Олафом шли.

– Если тебе не надоело меня слушать…

– Нет, что ты, очень даже интересно, – сказал Генрих. Он и вправду был заинтригован, хотя в глубине души подозревал, что Олаф привирает, а родимое пятно ему сделали в косметическом кабинете.

– По словам моих так называемых родителей, я поздно начал разговаривать – лет в пять или шесть, а ходить научился и того позже. Как будто Я дефективный! – Олаф недовольно сплюнул в сторону. -Врут они. Я ничего этого не помню, а ведь шесть лет – это возраст, когда человек себя уже осознает. Пива не хочешь?

Генрих покачал головой. Олаф достал из сумки бутылку, ловко сковырнул зубами крышечку и сделал большой глоток.

– Ну так вот, о моих родителях – я уверен, что они меня боятся…

Генрих улыбнулся:

– Что ж тут удивительного? Тебя не только они, тебя вся школа боится.

– Ты не понял. Они боятся меня каким-то суеверным страхом. На ночь запираются в спальне и до утра нос не высовывают. А о том, что они каждый раз крестятся за моей спиной, будто я черт какой-то, я уж не говорю – к этому я давно привык. Так вот, то, что. они меня боятся, я понял в восемь лет – это по их словам в восемь. Мы тогда жили возле леса на хуторе, уж не помню на каком: каждый год наша семья переезжает с места на место, кочует по всей Германии, будто убегает от кого-то. Ну, слушай дальше. Однажды случилась буря. Сильная буря, что тут говорить – я таких бурь никогда больше не видал. В четыре часа дня потемнело так, словно наступила полночь. Потом в лесу принялись выть волки… Жуткие завывания то приближались, то удалялись. Потом все смолкло, и наступила невероятная тишина. Даже птицы замолчали, листва перестала шуметь. Я играл в это время во дворе и помню, что сгорал от любопытства. Страха я не чувствовал – мало найдется в мире вещей, способных меня испугать. Зато мои родители, или кто там они есть, бросились в дом, забыв обо всем на свете, в том числе и обо мне. Я услышал, как они придвигают к двери мебель. Мне было смешно, так как близилась всего лишь гроза, а они баррикадировались, словно собрались защищаться от волчьей стаи или банды лесных разбойников.

Олаф мельком глянул на часы:

– Идем по расписанию. Минут через десять будем на месте. Волнуешься?

Генрих кивнул:

– Не очень-то я люблю кладбища.

– Да уж, кладбища – места не из приятных. Я помню, со мной был случай…

– Ты про бурю и родителей еще не все рассказал, – напомнил Генрих.

– Ах да. Ну так слушай дальше. Остался я на улице, и мне казалось, что буря – это весело. Но вот задул ветер, да так сильно, что деревья пригнулись к земле. Тут-то я понял, что совершил ошибку, оставшись на улице: ветер сбил меня с ног, подхватил, как перышко. Потом я почувствовал, как меня тянет вверх, куда-то тащит… и вдруг с неба спикировал огромный ворон! Таких огромных воронов в природе не бывает, я уже этим интересовался. Этот ворон схватил меня когтями, сильно схватил – сам удивляюсь, как у меня не осталось шрамов на теле. Я решил, что птица приняла меня за какую-то букашку и вот-вот проглотит, но через несколько секунд понял – ворон не желает мне зла, напротив – он защищает меня. Защищает от ветра. Скажу честно, если бы не этот странный ворон, ураган прикончил бы меня. Ударил бы об ограду или зашвырнул на дерево. Ворон кричал страшным голосом, лихорадочно бил крыльями по воздуху, сопротивляясь ветрищу, а я не мог даже вздохнуть, так силен был ветер. Представляю, каких усилий стоило ворону выстоять в этом поединке!

Наконец ветер отступил, унялся. Обессиленный ворон упал вместе со мной на землю. Я поднял голову – мамочка моя! – деревья в лесу, покуда достигал взгляд, повалены, как будто их выкосили; наш дом завалился набок, а в одной стене торчит ствол разлапистой ели. Как потом выяснилось, дерево пробило насквозь мою комнату и, если бы я оказался во время бури дома, меня, пожалуй, уже не было б в живых. Вот такие дела.

– А что ворон? – спросил Генрих.

– Живучий оказался. Немного передохнул, расправил крылья и, выкрикнув мне в лицо что-то вроде: «Хугин! Хугин!», унесся бог знает куда. Больше я его не встречал. Ну а дальше случилось вот что. Когда странная птица исчезла, я помчался к дому: хотел поскорее рассказать родителям о страшной буре и удивительной птице, спасшей мне жизнь. Однако дверь оказалась запертой изнутри. Я несколько раз толкнул ее, потом замолотил по ней кулаками. Из дома – ни звука. Меня охватила паника. Я решил, что с моими «родителями» приключилась беда. Минут десять я бегал вокруг дома, бросал в окна камни и выкрикивал имена людей, которых считал своими отцом и матерью.

Звон стекла, мои крики разбудили бы и мертвых… однако дом хранил молчание… Кстати, дом еще тот. Мрачные гранитные стены, покрытые мхом, окна высоко над землей забраны решетками. Прямо как замок…

Олаф Кауфман остановился возле мусорных контейнеров, несколькими большими глотками осушил бутылку и закинул ее в один из контейнеров.

– А внутри все было совсем по-другому: крутая мебель, техника и вообще… В кирпичном гараже возле дома стояли два автомобиля. Каждый из моих «родителей» разъезжал на собственной машине и за руль чужой не садился принципиально, – Олаф немного помолчал. – В общем-то, жили мы тогда, как и сейчас, небедно. Но откуда «родители» берут деньги, не знаю. То Питер, то Клара – их так зовут – пропадают в командировках неделями, а чем занимаются, что делают, мне не говорят. Но мне на это плевать… Ураган стер гараж с лица земли вместе со всем, что в нем было… А дом устоял. Странно, да? Так вот, слушай дальше: пробегал я вокруг дома час, пока не сообразил использовать вместо лестницы ель. Взобрался я на дерево, прополз к щели между стволом и дырой в стене, протиснулся в дом. А там никого! Я осмотрел все комнаты, подвал, шкафы, даже холодильник проверил – нигде моих «родителей» не было. Представляешь? А ведь выйти-то из дома никто не мог – дверь все еще оставалась запертой на внутреннюю задвижку! Тут уж я разрыдался. Шутка ли – родители исчезли, испарились, провалились под землю. Но вдруг слышу – на улице шум. Выглядываю в окно – у дома полицейская машина и «Скорая помощь». Гляжу – из полицейской машины выбираются мои старики. Оба. Живые и здоровые.

– Видите? Видите, что случилось?! – визжала Клара. – Чуть дом не унесло. Бедный ребенок! Ах, наш бедный ребенок! Как жаль, что нас не было дома, когда это все случилось. Надеюсь, он успел спрятаться в доме, когда начался ураган! Олаф вздохнул.

– Странное, значит, дело вышло, – продолжил освой рассказ. – Я ведь знал, что они оставили меня а улице на верную смерть, а сами заперлись в доме. А по их словам выходило, что их и близко не было, когда все началось. Крик радости замер в моей груди. Я в растерянности открыл замок и распахнул дверь… «Привет!» – сказал я усатому полицейскому. «Привет, – ответил мне полицейский и повернулся к моим «родителям»: – Это ваш сын?»

Посмотрел бы ты, Генрих, в тот момент на Питера и Клару! Я думаю, что если бы они увидели покойника, то испугались бы не так сильно. Клара с перекошенным лицом грохнулась в обморок, а Питер принялся крестить меня, будто я черт. «Так он или не он?» – повторил полицейский, растерянный оттого, что родители не обнимают сына, а падают в обморок и открещиваются от него. «Он… он… как же так? – бормотал Питер. – Это невозможно…» Полицейский почесал нос и негромко буркнул:

«Ну и семейка! Мальчик чудом, можно сказать, выжил, а они и не рады этому».

Вскоре Клара очнулась, принялась обнимать меня, целовать, в общем, демонстрировать радость, но все это было так наигранно и глупо, что я не поверил. В тот день во мне что-то надломилось, я почувствовал себя преданным, обманутым. А вечером я случайно подслушал, как Клара сказала Питеру: «Теперь-то это чудовище нас наверняка убьет. Говорила я тебе, надо было действовать наверняка». «Кто же знал, что все так обернется? У него не было ни одного шанса». «У него всегда был и есть хоть один шанс. Забыл, кто он?» Генрих недоверчиво покосился на рассказчика, а Олаф закончил:

– Так что, Генрих, они меня боятся и хотят разделаться со мной, да не решаются. Эх, узнать бы – почему! Чем я им насолил?

– А может, ты себе внушил это? – несмело предположил Генрих. – Родители не могут ненавидеть своих детей.

– Не знаю, – Олаф пожал плечами. – Я и сам иногда думаю, что все это чушь, сон… Но воспоминания так ярки и отчетливы…

– А ты не пробовал объясниться с родителями? – сказал Генрих. – Я всегда объясняюсь с отцом, когда складывается скверная обстановка. И он меня понимает.

– Объясняться с ними я не буду, – Олаф упрямо покачал головой. – Принципиально. Но вот мы и пришли…