Текст книги "Клинки чужого мира"

Автор книги: Мартин Райтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Попробуй мне только заболеть! – сказала она, когда Генрих закрылся в ванной комнате.

Глава VI ЗАПЛЕЧНЫХ ДЕЛ МАСТЕР

Я не боюсь никого на свете, в том числе и Королевского Палача, – начал свой рассказ Ханс фон Дегенфельд, когда Генрих, подчинившись матери, залез в свитере и в штанах под одеяло и выключил свет. – Нам с ним делить нечего.

Ах, как вы хорошо начали, господин Ханс фон Дегенфельд, – отозвался призрак барона. Он висел под потолком, разлегшись, будто на невидимой кровати.

Благодарю вас, господин барон, – Ханс фон Дегенфельд усмехнулся. – Хотя началась эта история очень давно – лет тысячу назад, она не закончилась до сих пор. Да-да, не закончилась. Тень Королевского Палача – лучшее тому доказательство…

Я позволю заметить, – сказал барон. – Бывают случаи, когда заплечных дел мастера просто необходимы. Злодеев кругом полным-полно. Кто-то ведь должен вешать и швейцарцев.

Если вы перебьете меня еще два раза, я вызову вас на дуэль, господин барон, – с холодным спокойствием отозвался призрак Ханса фон Дегенфельда. – Я не люблю, когда меня перебивают.

Молчу, – клятвенным тоном произнес барон.

Нет презренней профессии, чем палач, – продолжил Ханс фон Дегенфельд. – Вот почему они, чтобы остаться неузнанными и избежать людского презрения, прячут лицо под маской с прорезями для глаз. Об одном из этих презренных я и хочу вам рассказать… Сейчас никто уж не помнит имени того страшного человека, да и кому нужно его имя? Что это изменит?

Барон открыл было рот, но Ханс фон Дегенфельд предостерегающе поднял палец, и его друг поспешно сделал вид, что зевает.

Вы, наверное, позабыли, господин барон, что я не люблю, когда зевают во время моего рассказа, – недружелюбно сказал Ханс фон Дегенфельд. – Вы получаете второе предупреждение. Надеюсь, вам известно, что после третьего я предлагаю противнику выбирать оружие?

Это от страха, господин Ханс фон Дегенфельд, – смутился призрак барона. – Как только я слышу о Королевском Палаче, мне становится дурно. Мне кажется, что он разыскивает меня. Так что я, пожалуй, прогуляюсь, проветрюсь, так сказать, а вы, будьте добры, рассказывайте эту историю, не дожидаясь моего возвращения.

Призрак барона растворился под потолком. Генрих улыбнулся, подумав, что барон испугался не Королевского Палача, а дуэли. Хотя причину этого Генрих понять не мог – что страшного в дуэли, если ты и без того мертвее некуда?

Ханс фон Дегенфельд облокотился о стол и вернулся к своему рассказу:

– Служил наш мастер убийства не где-нибудь, а при королевском дворе. Его так и называли – Палач Его Королевского Величества. А ценил король Палача настолько, что поручал ему рубить головы лишь особо знатным господам. Для таких господ даже орудия казни были особенные – украшенные золотом и драгоценными камнями. В то давнее время люди считались с привилегиями, и лиц благородного происхождения запрещалось, к примеру, вешать.

Любил Королевский Палач свою работу. Знал он, какой инструмент к какому человеку применить. Чувствовал твердость клещей и обманную мягкость веревки. Умел он причинять боль, и никто, попав к нему на дознание, не мог утаить правды. Палача не смущали ни проклятия жертв, ни их жалобные стоны: истина должна быть выявлена любой ценой, полагал Королевский Палач. В этом и заключалась его главная работа. Но когда говорить виновному больше было нечего и дело доходило до казни, то Палач вдруг проявлял настоящее милосердие: никто, даже самый страшный преступник, не мучился в его руках. Один ловкий удар – и голова катилась в корзину. Не было случая, чтоб наш герой дважды подымал топор. Он умел различать час для боли и миг для смерти.

И вот однажды… Женился король на дочери арабского султана. Была королева очень юна и красива. Каждое утро из ее окна лилась радостная песня, полная счастья и жизни. В мрачном замке королева казалась лучиком света. Тоненьким и слабым. Она не была похожа на знатных самовлюбленных придворных дам, ее утомляли скучные и глупые дворцовые беседы. Звали королеву Зайрина. И казалось, она любила всех людей на земле…

Когда приходилось королеве встречать во дворе Королевского Палача, она, единственная из всех жителей дворца, приветливо улыбалась ему. И странное дело, Палач, обращенный бесконечными убийствами в холодный камень, вдруг потуплял при виде королевы взор, точно испуганное дитя.

Обитал Палач при дворце, в маленькой комнатушке, больше похожей на тюремную клеть. Из мебели имел он только два стула, дубовый стол, лавку, сундук да старый перекошенный шкаф. Королевского Палача не волновали ни золото, ни сокровища. Он ни разу не взял себе того, что принадлежало казненным, хотя такая награда считалась обычным делом. Он не имел жены, а в друзьях у него числился лишь королевский садовник. Да и то, можно ли было назвать их отношения дружбой? Никто никогда не слышал, чтоб Палач и садовник обмолвились хоть словом: у садовника был отрезан язык, а Палач не отличался словоохотливостью. В свободное от работы время Палач помогал садовнику ухаживать за розами и деревьями. Никто не принуждал его заниматься этим, но никто и не запрещал. Короля не заботило, чем занят его Палач в перерывах между казнями.

Не раз замечали люди, как вечерами усаживается Королевский Палач на скамейку в глубине королевского сада и долго молча смотрит на розы. Иногда рядом с ним видели садовника.

После королевской свадьбы минуло несколько лет. У короля родилась дочь – прелестная девочка с золотистыми волосами. Но это не принесло счастья молодой королеве. Жестоким и несправедливым правителем был король, его интересовали только охота и казни. Как был он холоден к своей молодой супруге, так оставался равнодушным и к своей дочурке. Одиноко жила королева, будто птица, запертая в золотой клетке.

И вот однажды, прогуливаясь в саду, услыхала она голос. Королева осторожно выглянула из-за дерева и увидела дочь, маленькую принцессу. А рядом… а рядом на лавочке сидел Королевский Палач и рассказывал сказку. И были в той сказке отчаянные герои и ужасные драконы, умные принцы и прекрасные дамы, бессмертные подвиги и вечная любовь.

Раскрыв рот, слушала малышка Палача. Глаза ее лучились таким необыкновенным восторгом и увлечением, что королева не решилась выдать себя и прервать рассказ своим появлением. Она стояла и слушала сама. Из глаз ее лились слезы.

А обыкновенно мрачный Палач, рассказывая истории о чужом счастье… улыбался.

С того дня королева, встречаясь с Палачом, здоровалась с ним первой. А когда выпадала свободная минутка, она шла в сад и, прячась за деревьями, подслушивала истории, которые Палач рассказывал ее дочери.

Годы шли. Король старел, ему всюду чудились заговоры. Королевские приказы становились все жестче, кровавей. Казнили теперь всех, на кого лишь падала тень подозрения. «Невиновность сегодня не означает верности нам завтра», – рассуждал король. Горе слезы и кровь затопили страну. Начались мятежи, голодные бунты. Одна только королева имела смелость упрекать короля в ошибках и бессмысленной жестокости. Но кому дозволено упрекать королей в ошибках? – призрак Ханса фон Дегенфельда сделал паузу, покачал головой. – Никто не смеет указывать королям! Вот почему однажды, взбешенный упреками, король подослал к королеве убийц. Ночью душегубы проникли в опочивальню бедняжки и исполнили волю бессердечного правителя.

Никто не видел, как плакал от горя Королевский Палач. Он на несколько дней заперся в своей лачуге, и, говорят, что, когда немой садовник попытался войти к нему, Палач едва не убил его, швырнув в дверь огромный тяжелый топор.

Но вот Королевский Палач вернулся на службу. Он продолжил исполнять свою работу так же честно, как и раньше. Ни словом не упрекнул Палач своего повелителя.

А маленькая принцесса росла не по дням, а по часам и день ото дня становилась все краше. Все реже она приходила в сад послушать сказку, оставаясь большую часть времени одна в своей комнате. Она ненавидела дворец, ненавидела отца и его свиту. Всем своим видом принцесса подчеркивала свое презрение ко двору, а когда король отдавал откровенно глупые приказы, девушка смеялась ему в лицо, доводя до бешенства. Рука короля не раз и не два оставляла следы пощечины на лице молодой принцессы, но она продолжала смеяться, держа голову гордо и высоко. Она ничего не боялась, эта бесстрашная красавица. И, как ее покойная мать, она всегда здоровалась с Королевским Палачом первой.

Однажды случилось, что король, разделавшись с неким строптивым герцогом, закатил на радостях пир. Утратив чувство меры, тиран так напился, что когда кто-то обронил: «Велик и страшен король, все его боятся, но бессилен он перед строптивой дочерью», – он потерял от ярости разум. Опрокинув столы, схватился король за меч и бросился к комнате дочери. Никому не дано знать, что задумал в тот час король: избить принцессу или убить – слишком уж девушка напоминала мать, отважную дочь арабского султана. Но только вдруг на пути короля, у дверей в покои принцессы, вырос неизвестно откуда взявшийся Палач. От его угрюмого лица веяло холодом, в глазах застыла пустота – не гнев и не ярость, а именно пустота. Ледяная, равнодушная. Но это-то и было страшнее всего! Только смерть может глядеть так равнодушно и холодно…

Генриху вспомнился призрак в пещере, его мертвый, пронзающий душу взгляд, черное, липкое щупальце, и мальчик помимо воли поежился.

– Дрогнул король. Понял, что Палач не отступит. Что, привыкнув видеться со смертью в глазах своих жертв, он забыл, что такое страх. Ничто больше не могло напугать его: ни месть короля, ни жестокие пытки, ни сама Госпожа Смерть. Попятился король, захлопал безмолвно ртом и вдруг, не в силах вытерпеть замораживающего взгляда, бросился без оглядки прочь… Рассказывают, что, вернувшись в пиршественный зал, король малодушно рыдал, умоляя стражу спасти его от Смерти… На следующий день солдаты возвели Королевского Палача на плаху, и другой палач занес над его шеей топор… Но за миг до того, как голова Королевского Палача покатилась в корзину, он выкрикнул страшные слова. Он поклялся именем бога, что не успокоится, пока не рассчитается с бессердечным правителем, пока не отомстит за все совершенные деспотом злодеяния… Вот, пожалуй, и вся история.

И что, – спросил Генрих, – удалось Палачу отомстить?

Нет, – покачал головой призрак Ханса фон Дегенфельда. – Вскоре при дворе возник заговор, и король был отравлен. Клятва осталась неисполненной. Вот потому-то Королевский Палач обречен на вечные скитания. Существует поверье, что все страшные злодеи рано или поздно встречаются с призраком Королевского Палача. Незадолго до рассвета он приходит к ним в красной маске с прорезями для глаз и молча всматривается в их лица долгим пристальным взглядом. На плече у него огромный топор, а в руке мешок, чтоб складывать в него отрубленные головы. Глядя в искаженные ужасом лица злодеев, Палач пытается узнать в них короля… Говорят, что даже топор призрака с капающей кровью не так пугающе, как этот мертвенный взгляд. Только он один и заставляет преступников отдаваться в руки правосудия и признаваться в злодеяниях.

А что стало с принцессой?

Она выросла и перестала быть наивной девочкой, верившей в драконов и волшебников. Она стала королевой. Но услышанные в детстве истории крепко запали ей в душу. Со временем она повелела перезахоронить несчастного Палача на королевском кладбище, и памятник на его могилу изваяли лучшие мастера. Правила королева долго и справедливо. То были самые счастливые годы для королевства. Но никто из подданных так никогда и не узнал, чьи истории помогли королеве стать именно такой правительницей. И что даже сама королева не знала имени человека, о чьей жестокости в народе слагали легенды.

Печальная история, – вздохнул Генрих.

Да, не из веселых, – согласился Ханс фон Дегенфельд. – Но это истинная правда – призрак Палача существует до сих пор. Похоже, что именно его вы видели в пещере.

Возможно, – Генрих пожал плечами. – Мне было просто жутко. И показалось, что этот призрак не похож на обычное привидение. В нем чувствовались возможность и желание причинять боль.

Тогда это точно Палач.

Глава VII ОЛАФ КАУФМАН

Утром Фрида Шпиц разбудила Генриха пораньше, измерила ему температуру, нашла совершенно здоровым, но для профилактики заставила выпить аспирин и огромную кружку чая с медом.

Ма, но это ведь не чашка, это самое настоящее ведро, – заворчал Генрих. – Я захлебнусь, пока выпью.

В чае еще никто не захлебывался, – заявила Фрида. – Пей, пей. Это тебе наказание за то, что расхаживаешь в непогоду без зонтика и плаща.

Проливной дождь к утру не прекратился, а наоборот – припустил еще сильнее. Тучи темнели, высосав из прошедшей ночи всю черноту и пожрав ее, а теперь отдыхали, истекая от обжорства густой стеной ливня.

Выйдя на улицу, Генрих едва поборол желание тут же заняться поисками старейшины регенсдорфских древнерожденных.

«Не случится ничего страшного, если я встречусь с гномом после уроков, – убедил себя Генрих. – Неприятностей у меня и без пропуска школы достаточно, а тем более, прежде чем говорить со старейшиной, надо проверить Врата под древнеримской стеной. Особой надежды на них нет, но все-таки… Эх, много бы я дал, чтоб узнать, зачем понадобилось Королевскому Палачу запирать Врата. Судя по рассказу призрака Ханса, у Королевского Палача только одна цель – пугать преступников. Но неужели в Регенсдорфе объявился злодей, ради которого стоит запирать Врата? Кто бы это мог быть? Каракубас? Но старика давно и след простыл, к тому же он не такой уж злодей, как выяснилось… А может, Палач разыскивает какой-то реликт? Список преступников древности? – Генрих невесело усмехнулся. – Они и без того давно умерли, да и помощники ему в этом деле ни к чему. Возможно, Палач тут играет вовсе не главную роль? Тогда он чей-то союзник. Но кому и зачем помешал проход между мирами? Вот уж задачка! Нападавшие явно чужаки: регенсдорфцам о них ничего не известно. Напрасно они заперли Врата – теперь о них знают. Прятались бы поблизости от Регенсдорфа да искали то, что ищут… А что, если они разыскивают меня? Вполне вероятно, что принц Дуралей и его отец Фуазебаль Третий, король Ливантии, решили свести со мной счеты. Ведь я расстроил женитьбу Дуралея и принцессы Альбины. Хм, месть многое объясняет. Ливантий-цы объявили войну Берилингии, а Врата заперли, чтоб помешать мне пробраться на помощь принцессе. Заодно они заслали диверсантов, чтоб захватить меня в плен. О-о!»

Добравшись до школы, Генрих вошел в класс, уселся на свое место и, забыв обо всем, что не касалось Малого Мидгарда, продолжал размышлять о войне между двумя королевствами. Он даже забыл вытащить из рюкзака тетради и учебники, о чем вскоре едким замечанием напомнила учительница.

– Я вижу, у нас появился еще один ученик, вовсю грызущий гранит науки. Раньше только Олаф развлекал себя разглядыванием пейзажа за окном, а теперь уже и Генрих дремлет, опершись на локти. Я тебе не мешаю, Генрих? Может, тебя к окну пересадить, считать ворон?

Несколько человек рассмеялись.

– На заднюю парту его пересадите, к Олафу Кауфману. Будут вдвоем дремать, – сострил Вальтер Кайзер и тут же испуганно вжал голову в плечи, так как Олаф Кауфман поднялся со своего места и, лениво вышагивая, двинулся к нему через весь класс. Как всегда, на нем были вызывающая зеленая кожаная куртка с дюжиной металлических «молний» и латками на рукавах и джинсы с прорезанными дырами, сквозь которые прсвечивали тощие голые коленки.

– Олаф, немедленно сядь! – возмутилась учительница.

Однако Олаф – двухметровая каланча, каких редко встретишь даже в старших классах, – не обратил на покрасневшую от гнева учительницу никакого внимания. Он добрался до Вальтера, приподнял его левой рукой, а правой наградил громким подзатыльником.

Олаф, да ты что, я ведь пошутил, – обиженно залепетал Вальтер, безуспешно пытаясь вырваться.

В гробу я видел твои шутки, – процедил Олаф, залепил Вальтеру еще одну оплеуху и лишь после этого отпустил напуганного до смерти одноклассника.

Олаф Кауфман! – взвизгнула учительница. – Немедленно вон из класса!

Олаф хмыкнул, демонстративно передернул плечами и зашагал к выходу.

– Генрих, – распорядилась учительница, когда дверь за Олафом закрылась. – Пойди в канцелярию,

скажи чтобы записали Кауфману выговор.

Если бы дело касалось какого-нибудь другого проступка, Генрих послушно отправился бы в школьную канцелярию. Но сейчас он делать этого не захотел. Во-первых, Вальтер Кайзер тоже был тот еще гусь, а во-вторых, Генрих злился на учительницу из-за ворон. И хотя вина учительницы выглядела сомнительной – ей даже во сне не могло присниться существование Малого Мидгарда, в глазах Генриха подобная невежественность оправданием не служила.

Генрих, ты не слышишь? Я к тебе обращаюсь – сходи в канцелярию, – повторила учительница.

Не могу, – ответил Генрих, привлекая к себе внимание класса. – Я себя неважно чувствую. У меня голова кружится, могу упасть на лестнице.

Кто– то иронически хмыкнул, учительница недовольно поморщилась:

– В таком случае перепишешь на завтра две страницы из учебника по сегодняшней теме. Вальтер, у тебя, надеюсь, со здоровьем все в порядке? Прекрасно! Тогда сходи.

Вальтер Кайзер с радостным лицом выскочил из класса, а учительница вернулась к уроку.

Геометрические фигуры и связанные с ними расчеты беспокоили Генриха меньше всего на свете. «Из стены торчала рука, – размышлял он, разглядывая струйки на оконном стекле. – Если бы рука оказалась каменной, то ничего странного в том не было бы. Но она двигалась! А раз так, то хозяин руки находился по другую сторону стены. Вот так штука! Выходит, что Врата – толщиной всего с руку? Даже не с руку, а с плечо? Странно, как могут существовать солнце и деревья за стеной, где, кроме земли, ничего другого быть не должно? А может, Врата используют принцип телепортации? Превращают километры в миллиметры? Хм, тогда владельца руки давно должно было расплющить. Но ведь не раздавило! А если попытаться пробить в каменистой поверхности Врат проход? Или заложить заряд? И какому существу, черт возьми, принадлежала эта рука?»

«Повышенный» интерес Генриха к геометрии учительница отметила замечанием, а вскоре, на физике, Генрих заработал еще одно. Два замечания за день – многовато, но после сражений с колдунами подобные пустяки беспокойства не вызывали. Генриху нестерпимо хотелось одного – окончания уроков.

На переменах Генрих держался в одиночестве, большую часть времени проводил у окна, нервно покусывая ногти и не обращая ни на кого внимания. Впрочем, никто и не пытался вызвать его на разговор, если не считать Габриэллы, бывшей подружки Клауса Вайсберга. Она подошла на перемене перед последним уроком и, кокетничая, поинтересовалась, что Генрих делает вечером. Генрих, занятый размышлениями, пробормотал в ответ что-то невразумительное, и тогда Габриэлла решилась идти напролом и прямым текстом предложила Генриху пойти на дискотеку.

– Извини, Габриэлла, – ответил Генрих, – дискотека – вещь хорошая, но я не люблю шума.

Габриэлла несколько секунд растерянно моргала ресницами, а потом предприняла еще одну попытку.

А вот в «Космо» идет новый фильм с Клуни. Моя знакомая его уже видела и сказала, что это такой фильм, такой фильм… который надо обязательно посмотреть! – закончила она и выжидательно умолкла.

Послушай, – сказал Генрих, поняв, что так просто от приглашения не отделаться, – фильм, может быть, и хороший, этого я не знаю и спорить» не буду, но ты уж извини, я в кино не хожу – мне всякие глупости смотреть неинтересно. Ты Клауса пригласи, он с радостью пойдет с тобой.

Габриэлла обиженно фыркнула, развернулась на пятках и бросила через плечо:

– Тоже мне умник выискался!

Оставшуюся часть перемены она провела, шушукаясь с девочками, заинтригованными таинственностью Генриха и принципиально отвергавшими дружбу Клауса Вайсберга.

– Этот Генрих ведет себя так, как будто он английский принц, – говорила Габриэлла. – Умничает и важности на себя напускает. Я уверена – дружить с ним ужасно скучно.

При этом она раз за разом бросала в сторону Генриха долгие взгляды и тяжело вздыхала.

Едва закончился последний урок, Генрих первым рванул из класса. Он раскрыл зонтик, перепрыгнул порог школы и… едва не сшиб с ног Олафа Кауфмана.

Извини, – пробормотал Генрих, пытаясь обойти Олафа, но тот внезапно удержал его.

Я слышал, ты отказался идти за выговором? – спросил он своим обычным, «отмороженным» голосом.

Генрих замялся, не зная, как лучше ответить, – поди угадай, что у этого верзилы на уме.

– Голова закружилась, вот и не пошел. Знаешь, я бы с радостью с тобой поболтал, но, извини, – тороплюсь.

Олаф убрал руку с куртки Генриха.

– Голова закружилась?… Ну-ну. Ладно, беги. Оказавшись на свободе, Генрих с облегчением перевел дух.

«Эх, везет мне, как утопленнику, – горестно размышлял он. – То чуть великанша не сожрала, то едва головы не лишился на баронском суде. И одноклассники подобрались один лучше другого: подлец Клаус Вайсберг да заявившийся неизвестно откуда после Рождества Олаф, «Эйфелева башня с удавьим взглядом». Но потом Генрих вспомнил Альбину, Капунькиса с Бурунькисом, рыцаря Скурда и решил, что в его жизни хорошего все же больше, чем плохого.

– Эй, приятель, – окликнул Генрих пробегавшего мимо хайдекинда. Невзирая на дождь, короткая шерстка малыша пушилась: видимо, она обладала свойством отталкивать воду. – Не подскажешь, где найти гнома Ильвиса?

– Конечно, подскажу, господин Генрих! – радостно вскрикнул малыш. – Туда идите, там он. Сам его минуту назад видел!

Хайдекинд махнул рукой в неопределенном направлении, почесал затылок, придумывая, что бы еще сказать, но ничего умного не выдумал и, скороговоркой пожелав Генриху удачи, умчался догонять своих друзей.

Пришлось Генриху ловить другого советчика. Еще раз обращаться к непоседливым детям полей или расспрашивать отягощенных будничными делами домовых он не стал, решив, что найти гнома могут помочь только гномы. Однако в поле зрения бородатых крепышей не было, и Генрих отправился на площадь Святого Якуба к городской ратуше.