Текст книги "Материнство Элси"

Автор книги: Марта Финли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 26

Наставь юношу при начете путы его: он не уклонится от него, когда и состарится.

Притчи 22:6

Так же естественно как подсолнухи к солнцу, всегда были обращены к Элси лица ее детей, когда она была рядом. За столом, в играх, во время уроков – везде и всюду юные глаза неизменно устремлялись на маму, чтобы поймать ее нежный, благожелательный взгляд.

Но в тот день за обедом большие синие глаза Виолетты встретились с мамиными только один раз, и, сразу же, вновь опустились в тарелку. При этом милое личико девочки и ее шея залились краской.

После обеда, когда все собрались в гостиной, Ви была не похожа на саму себя, обычно такую счастливую и радостную, самую веселую щебетунью среди всех малышей – ту, чей милый смех звенел чаще всех. Она стояла одна возле журнального столика, перелистывая гравюры, но ее это явно мало интересовало. Мать, беседуя с другими дамами, украдкой наблюдала за дочкой, немного встревоженная и обеспокоенная, однако решила, что лучше дождаться добровольной открытости со стороны ребенка.

Томительно желая рассказать обо всем маме, и, в то же время, страшась этого, Ви опять озадачила свой юный мозг вопросом о том, была ли права Мета, когда сказала, что такая честность – это проявление эгоизма. Ах, если бы только она могла спросить у мамы, какой путь избрать! Это была первая в жизни Виолетты трудность, с которой она не могла прийти к своей маме.

Помня слова Господа Иисуса: «Освяти их истиною Твоею; слово Твое есть истина», – Элси усердно наполняла разум своих детей благословенными наставлениями и драгоценными обетованиями святой Божьей Книги. Она также учила их приходить к Богу, их небесному Отцу, со всеми заботами, печалями, сомнениями и трудностями.

«Я спрошу у Иисуса, – подумала Ви. – Он поможет мне понять, что правильно, потому что в Библии сказано: «Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков, – и дастся ему.»

Она выскользнула в смежную комнату, где ей никто не мешал, и, опустившись на колени, прошептала с тихими всхлипываниями и обильными слезами: «Дорогой Отец небесный, я была очень, очень непослушной девочкой. Я не послушалась свою дорогую маму. Пожалуйста, прости меня во имя Иисуса и сделай меня хорошей. Пожалуйста, Господь Иисус, помоги мне понять, должна ли я рассказать обо всем маме».

Как только Ви встала с колен, ей на память пришел стих – один из множества стихов, которые она запоминала наизусть в драгоценные утренние полчаса чтения Библии: «Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха; а кто сознается и оставляет их, тот будет помилован».

«Я не скрывала их, – сказала девочка сама себе. – Я рассказала о них Богу, хотя… Бог и без того знал о них. Он видит и знает все. А мама не знает. Возможно, это означает, что я не должна скрывать свои грехи от нее. Наверное, это Иисус подсказал мне».

Вытерев слезы, Виолетта вернулась в гостиную, откуда как раз выходили джентльмены, среди которых был и ее отец. Охваченная внезапной решимостью, Ви бросилась вслед за ним.

– Папа!

От возгласа дочери мистер Травилла обернулся.

– Что, доченька?

– Я… Я только хочу у тебя кое-что спросить.

– В другой раз, дорогая. Папа сейчас немного торопится.

Но, заметив в дорогом личике дочери смятение, он подошел к ней и, с отцовской нежностью положив руку ей на голову, сказал:

– Расскажи папе, что тебя тревожит. Я задержусь, чтобы выслушать тебя.

– Папа, – сказала Виолетта, с трудом сдерживая слезы. – Я… Я не знаю, что мне делать.

– С чем, доченька?

– Папа, если бы… если бы я сделала что-то очень плохое, и… мама, узнав об этом, очень расстроилась, должна ли я рассказать ей о том, что я сделала, и огорчить ее?

– Моя дорогая доченька, – сказал мистер Травилла, наклоняясь и глядя спокойным, нежным взглядом в обеспокоенное лицо девочки, – никогда, никогда не скрывай ничего от твоей мамы. Это для тебя не безопасно, дорогая. Мама намного больше предпочитает боль знания спокойствию неведения. Если наши дети знают, как сильно мы оба любим их, то они никогда не должны скрывать что-либо от нас.

– Папа, я не хочу скрывать, но… кое-кто говорит, что огорчать маму – это эгоизм.

– Эгоизм – проявить непослушание, и потом не исповедовать его. Иди, доченька, и обо всем расскажи маме.

Мистер Травилла поспешил вслед за джентльменами, и Виолетта поплелась обратно в гостиную, откуда как раз выходили другие дети.

– Идем, Ви, – сказали они, – мы собираемся на прогулку.

– Спасибо, на этот раз я не хочу, – ответила Ви спокойно. – Мне нужно кое-что сделать прямо сейчас.

– Что за взрослый тон, маленький лилипут, – засмеялась Мета, и затем, наклонившись к уху Ви, прошептала: – Виолетта Травилла, не вздумай ябедничать, иначе я больше никогда, никогда в жизни не буду с тобой играть.

– Моя мама говорит, что так поступать плохо, – ответила Ви, – и я не ябедничаю.

Мета убежала, и Виолетта подошла к маминому креслу. Элси в этот момент разговаривала с другими дамами, и девочка остановилась в ожидании, поскольку знала, что не должна вмешиваться в разговор взрослых. Она так хотела во всем признаться, но чем больше ждала, тем меньше у нее оставалось храбрости для признания.

Заметив это, Элси, наконец, улучила момент, когда остальные беседовали между собой, и, взяв Ви за руку, привлекла ее к себе.

– Полагаю, моя девочка хочет что-то сказать своей маме, – прошептала она мягко, отводя со лба дочери вьющиеся локоны и с нежностью глядя в маленькое заплаканное лицо.

Виолетта утвердительно кивнула. Ее сердце было настолько переполнено чувствами, что она не смогла бы произнести ни слова, не разразившись слезами.

Осознав это, мама встала и, выведя дочь из комнаты, провела ее в свою гардеробную, где им никто не смог бы помешать. Затем, сев и посадив дочь себе на колени, Элси нежно спросила:

– И что же беспокоит мою дорогую доченьку?

– Ох, мама, мама, я так сожалею, так сожалею! – воскликнула девочка, разражаясь горькими рыданиями. Обхватив мать за шею, она спрятала лицо у нее на плече.

– Мама тоже сожалеет, дорогая, обо всем, что делает ее Ви несчастной. Что случилось? И что мама может сделать, чтобы утешить тебя?

– Мама, я не заслуживаю, чтобы ты была такой доброй ко мне, и ты должна наказать меня, а не утешать. Но я хочу рассказать тебе только о себе. Ты же знаешь, что я не могу ябедничать, мама.

– Конечно, доченька. Я не прошу тебя об этом, но расскажи мне о себе.

– Мама, я тебя расстрою, очень сильно расстрою.

– Да, дорогая, но я должна перенести это ради тебя.

– Ох, мама, я так не хочу тебя расстраивать! Как жаль, что я была такой непослушной, такой непослушной, мама! Я играла некоторыми из игрушек твоей мамы, к которым ты запретила нам прикасаться, и… и одна красивая тарелка упала и разбилась.

– Мне очень жаль слышать это, – ответила Элси, – и еще больше я опечалена грехом моего ребенка. Но каким образом ты открыла дверь шкафа и взяла с полки ту посуду?

– Я этого не делала, мама. Ее уже достали оттуда.

– Значит, это сделал кто-то другой?

– Да, мама, но ты же знаешь, что я не ябеда. Но это были не наши дети. Они все послушные, кроме меня.

– Где ты играла с посудой? Это ты разбила ту тарелку?

– Нет, мама, я к ней не прикасалась, но я одевала одну из кукол. Сейчас их опять сложили на место, и я не думаю, что после этого к ними кто-то прикасался.

После спокойного, серьезного разговора о грехе и опасности непослушания родителям мама опустилась вместе с дочерью на колени и в нескольких простых словах попросила у Бога простить ее. Затем, сказав Виолетте, что та до конца дня должна оставаться одна в своей комнате, Элси вышла, так и не произнеся ни одного резкого или сердитого слова.

Виолетта, юное сердце которой было исполнено пылкой любви к маме, подумала, что заслуживает гораздо более сурового наказания, чем вынужденное одиночество, хотя это тоже было довольно таки утомительно для ее общительного, любящего веселье темперамента.

Необходимость наложить наказание и оставить дочь одну в ее беде причинила Элси боль, но она была не из тех, кто малодушно уступает своим предпочтениям, когда они вступают в конфликт с долгом. Ее любовь была не эгоистична, и потому она могла перенести любую боль в настоящий момент ради того, чтобы защитить будущее благополучие своих детей.

Присоединившись к друзьям в гостиной, она внешне была такой же безмятежно счастливой как и раньше, но весь остаток дня ее сердце стремилось к наказанной и опечаленной малышке, сочувствуя ей с нежнейшей материнской любовью.

Маленькой Элси тоже недоставало сестры, и, вернувшись с прогулки, она отправилась на ее поиски и в конце концов нашла в маминой гардеробной. Виолетта сидела у окна, подперев щеку рукой, и с тоской смотрела на прекрасные поля и восхитительные апельсиновые рощи. По ее щекам медленно катились слезы.

– Ох, моя Ви, моя дорогая сестричка! Что случилось? – спросила Элси, обнимая сестру и целуя ее в мокрую от слез щеку.

Виолетта разразилась горькими рыданиями. Обняв сестру за шею маленькими ручками, она на мгновение опустила свою золотистую голову на плечо Элси и затем ответила:

– Ах, я бы рассказала тебе, но сейчас не могу, потому что тебе нужно немедленно уйти. Мама говорит, что я должна оставаться здесь до конца дня совершенно одна.

– Тогда я уйду, дорогая, но не плачь так. Если ты была непослушна и сожалеешь об этом, то Иисус и мама простят тебя и будут любить, как и прежде, – сказала Элси, опять целуя сестру, а затем, выпустив ее из объятий, поспешно вышла из комнаты со слезами сочувствия на глазах.

Маленькая Элси отправилась на верхнюю веранду, чтобы успокоиться, прежде чем присоединиться к другим детям. Там она нашла маму, которая медленно расхаживала взад-вперед.

– Моя Элси тоже встревожена? – спросила миссис Травилла, останавливаясь и протягивая дочери руку.

– Из-за Ви, мама, – ответила, всхлипывая, Элси и, взяв мамину руку, прижала ее к губам.

– Да, бедная малышка! Моя сердце тоже болит о ней, – сказала миссис Травилла, и ее глаза наполнились слезами. – Я рада, что мои дочери проявляют друг к другу любовь и сочувствие.

– Мама, я предпочла бы остаться с Ви, чем быть с другими детьми. Можно?

– Нет, доченька. Я сказала ей, что она должна провести остаток дня в одиночестве.

– Да, мама, она мне говорила и не позволила остаться с ней даже на минуту, чтобы я могла выслушать о ее горе.

– Это правильно.

Время тянулось для Виолетты очень медленно. Тот вечер ей показался самый длинным в ее жизни. Наконец, она услышала знакомые шаги, и через мгновение уже оказалась в объятиях папы.

С негромким возгласом радости, Ви обняла отца за шею, отвечая поцелуем на его поцелуй.

– О, как я рада! – сказала она. – Но, папа, ты должен уйти, потому что никто не должен быть со мной. Я…

– Папе можно, – сказал мистер Травилла, садя дочь себе на колени. – Значит ты рассказала маме о своем непослушании?

– Да.

– Я рад этому. Все рассказывай обо всем своей маме. Если ты не послушалась ее, то никогда не медли ни минуты в том, чтобы прийти и во всем сознаться.

– Да, папа. А если я буду непослушна тебе?

– Тогда приходи и сознавайся мне. Если ты хочешь быть счастливым ребенком, не имей тайн от отца и матери.

– Я должна рассказать тебе о том, что произошло, папа?

– Поступай как считаешь нужным, поскольку мама все равно уже обо всем знает.

– Папа, я боюсь, что вы больше не будете любить такую непослушную девочку.

– Мама всегда любит тебя одинаково сильно, и я тоже, потому что ты – наша дорогая доченька. Когда мама сказала мне о том, что ей пришлось наказать нашу маленькую Ви, у нее на глазах были слезы.

– Ох, я так сожалею, что заставила маму плакать, – сказала со слезами девочка.

– Грех всегда, рано или поздно, приносит с собой печаль и страдания, моя девочка. Помни об этом, а также о том, что Иисус спас нас от наших грехов именно потому, что Он любит нас.

После непродолжительной беседы, во время которой Виолетта рассказала отцу ту же историю о своем проступке, что и маме, мистер Травилла ушел. Девочка опять оставалась одна до тех пор, пока не пришла няня, которая принесла ужин: чашку жирного, сладкого молока и хлеб из муки грубого помола. При виде такой пищи аппетит разыгрался бы у любого эпикурейца.

– Иди, миленькая, вытирай свои мокрые глаза и скушай этот ужин, – сказала няня, элегантно выставляя содержимое подноса на маленький столик, который перед этим поставила перед ребенком и застелила красивой, свежевыглаженной парчовой тканью. – Это чистые сливки, а хлеб – вкуснее не бывает. Можешь скушать столько, сколько захочешь.

– Мама так сказала, няня?

– Да, деточка, и больше не проливай таких слез. Старая нянечка любит тебя как свою жизнь.

– Но я была очень непослушной, няня, – сказала, всхлипывая, Ви.

– Да, мисс Виолетта, дорогуша, и мы все были непослушны, но добрый Господь прощает нас ради Иисуса, если мы сожалеем и больше не намерены так плохо поступать.

– Да, няня. Ох, как жаль, что ты не можешь остаться со мной! Ты должна уйти, потому что мама сказала, чтобы я была одна.

– Да, дорогая, и если вы захотите еще чего-нибудь покушать, только позвоните, и няня сразу же придет.

Служанка положила на стол перед Виолеттой маленький серебряный колокольчик и, бросив на заплаканное лицо девочки нежный, сострадательный взгляд, ушла.

Юным Травиллам иногда отказывали в лакомствах из-за плохого поведения, но им всегда разрешали утолять свой детский аппетит изобилием полезной, питательной пищи.

Ви съела свой ужин с большим удовольствием, и он ее очень утешил. Как часто наши взгляды на жизнь проясняются, благодаря хорошей, полезной еде, которая не обременяет органы пищеварения! Ви вдруг вспомнила с чувством облегчения, что самое худшее в ее неприятностях – исповедание – уже позади, и наказание также почти исчерпано.

Спустя совсем немного времени, в комнату вошла мама, и, посадив дочь на колени, поцеловала и простила ее.

– Мама, я так сожалею о том, что не послушалась и расстроила тебя! – прошептала Виолетта, опять заплакав. – Потому что я очень-очень люблю тебя, дорогая мамочка.

– Я знаю, доченька, но я хочу, чтобы ты намного больше сожалела о том, что не послушалась Бога, Который любит тебя сильнее, гораздо сильнее, чем твои родители, и дает тебе все доброе в твоей жизни.

– Да, мама, я уже несколько раз попросила у Бога простить меня ради Иисуса и знаю, что Он простил.

– Да, если ты просила от всего сердца, то я уверена, что Он простил, потому что Иисус сказал: «Истинно, истинно говорю вам: о чем ни попросите Отца во имя Мое, даст вам».

Возникла небольшая пауза, во время которой Виолетта устраивалась поудобнее на руках у мамы, после чего спросила с дрожью в голосе:

– Мама, – она вздохнула, – будешь ли ты мне еще доверять после этого?

– Так же как и прежде, дитя мое, потому что я уверенна, что ты полностью раскаялась в своем грехе против Бога и меня.

– Спасибо, дорогая мамочка! Ох, надеюсь, Бог поможет мне никогда больше не быть непослушной.

Глава 27

Совесть делает каждого из нас трусом.

Во время прогулки вечером того дня Мета была не в самом радостном и общительном расположении духа. Ей досаждали укоры совести, и она была мучима страхом, что Виолетта – такая юная и невинная, и совершенно не умеющая скрывать что-либо от своих родителей – хотя и ненамеренно, но все же расскажет об участии Меты в совершенном проступке.

– Мета, что с тобой? – спросил в конце концов Герберт.

– С тех пор как мы вышли, ты не произнесла ни одного веселого слова.

– Я не больна, – последовал лаконичный ответ.

– Значит ты в плохом настроении, и тебе следовало оставаться дома, – прямо ответил брат.

– Ах, не дразни ее, – сказала маленькая Элси. – Может, у нее болит голова, а я по себе знаю, что от этого ты становишься унылым и иногда даже сердитым.

– Ты – сердитая? Я не поверю, что ты когда-либо была такой в своей жизни, – сказал Герберт. – Я всегда видел тебя только радостной, как майское утро.

– Дети, не ссорьтесь, а лучше помогите мне нарвать этих красивых цветов, чтобы усыпать ими могилы на том холме, – сказала Рози Динсмор.

– Наши могилы, – сказал Эдди тихо. – Да, давайте. Но, тетя Рози, я не думаю, что нам можно туда идти.

– Можно, – ответила она. – Там сейчас работает дядюшка Джо. Он пропалывает и подрезает розовые кусты.

– Тогда я нарву много вот этих красивых, – сказал Эдди, наклоняясь, чтобы сорвать очаровательные, разноцветные цветы, которыми была во всех направлениях усыпана бархатистая трава под их ногами.

– Как красиво! Они такие милые! И некоторые из них чудесно пахнут! – восклицала Элси, быстро наполняя корзинку, которую несла в руке. – Как добр Бог, что дал нам столько прекрасного!

– Да, – ответила Рози, – мне немного жаль срывать их со стеблей, потому что они увянут и умрут, но здесь их так много, что этой потери будет совсем не заметно.

– И когда мы усыпаем цветами наши могилы, этим мы почитаем память умерших, правда, тетя Рози? – спросил Эдди.

– Почему ты говоришь «наши могилы», как будто, уже похоронен в них? – засмеялся Герберт.

– Идем, – сказала Рози. – Думаю, мы уже нарвали достаточно цветов.

– Ох, тетя Рози, там внизу, вон в той лощине цветов еще больше, и они еще красивее! – воскликнула Элси.

– Но нам хватит и этих. Твоя корзинка и так полна. Мы зайдем в ту лощину на обратном пути и нарвем немного цветов для наших мам.

– О да! Это будет лучше, – сказала Элси, охотно соглашаясь.

– А я пойду сейчас и нарву цветов, достойных памяти умерших, – сказала Мета и бросилась бежать в направлении лощины.

– Мета любит показывать свою независимость, – сказала Рози, улыбаясь. – Мы не будем ее ждать.

Дети взобрались на холм, толкнули ворота низкого ограждения и вошли. Они были очень тихими, потому что их юные души были покорены торжественной тишиной этого места. От мысли об умерших, чей прах лежит на этом кладбище, все были охвачены чувством благоговения.

Безмолвно усыпав цветами скромные могилы, дети приберегли самые красивые для той, о которой знали больше всего, – места покоя первой, родившейся под именем Элси Динсмор.

– Наша дорогая бабушка! – тихо прошептали Элси и Эдди.

– Меня не покидает чувство, что она была также и моей родственницей, – сказала Рози, – ведь она была одновременно мамой моей сестры и женой папы.

Ветерок донес эти слова до слуха дядюшки Джо, который работал на дальнем конце кладбища и до этого момента не знал о прибытии детей.

Он распрямился и, прихрамывая, подошел к ним, стягивая с головы шляпу и почтительно кланяясь.

– Это правда, мисс Рози, если вы любите Господа, как и она, наша дорогая молодая госпожа, которая лежит здесь. Разве апостол не сказал о том, что Господни дети – одно во Христе Иисусе? Все мы одно, мисс Рози, – наследники Божьи и сонаследники Христу.

– Да, дядюшка Джо, ты прав.

– Ах, она была милая и очень любила Господа, – продолжал дядюшка Джо, опираясь на свою палку и пристально всматриваясь в выбитое на камне имя. – Она не умерла, детки. Ее душа – с Господом, в краю света и славы, а ее тело лежит здесь только до воскрешения.

– И тогда она воскреснет намного более прекрасной, чем когда-либо прежде, – сказала маленькая Элси. – Мама рассказывала мне об этом. «Мертвые во Христе воскреснут прежде».

– «Потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем», – продолжила Рози.

– Да, мисс Рози. Благословенная надежда, – и дядюшка Джо поковылял назад, чтобы вернуться к своей работе.

– Вот, посмотрите! – сказала Мета, разгоряченная и запыхавшаяся от быстрого бега. – Разве они не прекрасны?

С этими словами она высыпала содержимое фартука на могилу, и затем резким движением выдернула из кармана носовой платок, чтобы вытереть с лица пот. На могильный камень что-то упало, издав звонкий металлический звук.

– Ключ! Ключ от двери! – воскликнул Герберт, наклоняясь, чтобы поднять его. – Эй, Мета, что это за ключ? И зачем он тебе нужен?

– Ничего особенного, – резко ответила Мета, выхватывая ключ у Герберта и вновь опуская его в карман, густо покраснев.

Дети обменялись удивленными взглядами, но ничего не сказали.

– Но от какой он двери? И почему он у тебя? – настаивал Герберт.

– И при этом все говорят о любопытстве женщин и девочек! – сказала насмешливо Мета. – Мужчины и мальчики любопытны не меньше, но удовлетворять их любопытство – не в моих правилах.

– Твоих правилах? – засмеялся Герберт. – Тебе ли, которая всегда сует нос не в свои дела, говорить о любопытстве других! Хороша, ничего не скажешь!

– Ты – невыносимый мальчишка! Я пожалуюсь на тебя маме, – парировала Мета, заплакав.

– Ха! Пожалуйста! Можешь пересказать ей мои замечания об этом ключе, и она быстро объяснит тебе, от какой он двери, и как попал к тебе в руки.

Не удостоив Герберта ответом, Мета закрыла глаза платком и побежала назад к дому.

– Видишь, она пошла, чтобы пожаловаться маме, – сказал Гарри.

– Нет, не пожалуется, – ответил Герберт, – и она сама это знает. Ее только упрекнут в том, что она ябедничает, и заставят рассказать все об этом ключе. Я не сомневаюсь, что она что-то уже натворила. Она всегда сует нос не в свое дело и лезет туда, куда ей запрещают. Мама говорит, что это – ее преобладающий грех.

– А что она говорит о твоем преобладающем грехе? – спросила Рози, глядя парню прямо в глаза.

Герберт покраснел и отвернулся. Его мама не раз говорила ему, что он чересчур склонен превозноситься над своим младшим братом и сестрами, а также упрекать их.

– Ну так и что же! – пробормотал он себе под нос. – Мой грех и близко не такой серьезный как у Меты. Я, безусловно, самый старший, и Гарри и девочкам следовало бы самим разрешить мне указывать им на их ошибки.

Ключ от двери шкафа в гардеробной мистера Лилбрена, казалось, прожигал Мете карман. Она испугалась того, что Герберт и другие дети увидели его.

– Они смотрели так, как будто знают, что здесь что-то не так, – сказала Мета сама себе. – Естественно, зачем мне нужен ключ от двери? Ну надо же! Почему я не была более осторожна? Но, как говорится, шила в мешке не утаишь, или как сказано в Библии: «и испытаете наказание за грех ваш, которое постигнет вас».

Она боялась встречаться с мамой, имея в кармане ключ, и потому сделала большой крюк и шла домой так долго, что другие дети оказались там раньше ее.

Мама Меты была на веранде, высматривая дочь.

– Ты сильно задержалась, Мета, – сказала она. – Быстро беги в свою комнату, причешись и переоденься, потому что скоро позвонят к чаю.

– Да, мэм, – и Мета пулей влетела в дом и поднялась в свою комнату, безмерно радуясь тому, что ее не остановили и не начали ни о чем расспрашивать.

Она успела к чаю как раз вовремя, чтобы занять свое место с другими детьми. Изучив украдкой лица своей мамы, бабушки и тети Элси, Мета со вздохом облегчения поняла, что они, очевидно, о ее проступке ничего не знают.

После чая она начала наблюдать за передвижениями мистера Лилберна и обрадовалась, увидев, что он пошел в библиотеку, сел перед камином и взял в руки книгу.

– Учитывая то, как мистер Лилберн любит читать, он, наверняка, пробудет в библиотеке какое-то время, – подумала она, и бросилась наверх в свою комнату за ключом, который спрятала под подушкой.

Взяв ключ, Мета осторожно прокралась к двери гардеробной Лилберна, которая оказалась слегка приоткрытой. Открыв дверь чуть шире, девочка проскользнула в комнату, подбежала к двери шкафа и едва вставила ключ в замок, как вдруг из шкафа раздался тяжелый стон, который так испугал Мету, что она тихо вскрикнула. Затем глухой голос произнес: «Если ты еще когда-нибудь прикоснешься к нему, то я…».

Но Мета, не дожидаясь окончания фразы, в паническом страхе выскочила из комнаты.

– Ага! Гм! Ага! Несомненно, ты что-то натворила, моя милочка. Как сказано в доброй Книге: «Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним», – сказал обитатель комнаты, выходя из-за штор.

Едва присев с книгой, он почти сразу отложил ее в сторону, вспомнив, что должен написать несколько писем, и поднялся в свою комнату за одним из тех, на которое хотел ответить.

290

Было уже темно, не считая света молодой луны, но по недосмотру слуг лампы в этой части дома еще не были зажжены. Мистер Лилберн собрался было поискать спички, как вдруг услышал приближающиеся шаги и спрятался за шторой, чтобы посмотреть, кто был этим незваным гостем.

Он узнал Мету по фигуре и походке и, будучи уверен, что она оказалась здесь в такое время отнюдь не с добрыми намерениями, решил ее напугать.

В страхе выскочив в холл, Мета внезапно столкнулась с мамой, которая в тот момент, когда Мета выбежала из гардеробной мистера Лилберна, как раз ступила на лестницу, чтобы подняться к себе в комнату.

– Ох, я так испугалась, так испугалась, мама! – воскликнула девочка, бросаясь в мамины объятия.

– Чего ты вполне заслуживаешь, – сказала миссис Каррингтон и, взяв дочь за руку, повела ее в свою гардеробную. – Что ты делала в комнате мистера Лилберна?

Мета молчала, повесив голову

– Отвечай, Мета. Я требую ответа, – сурово сказала ей мама.

– Я не сделала ничего плохого – только взяла кое-что из той комнаты.

– Что?

– Ключ.

– Опять суешь нос куда не следует! Ты вмешиваешься даже в дела джентльмена! – простонала мама. – Мета, что мне с тобой делать? Мне ужасно стыдно перед другими за этот твой порок. Наверное, я немедленно увезу тебя в Ашлэнд и никогда больше не разрешу выезжать из дома, иначе ты опозоришь на всю жизнь и себя и меня.

– Мама, я не совала нос в дела мистера Лилберна, – сказала Мета, разражаясь слезами.

– Что же ты там делала? Рассказывай все как было.

Зная, что ее мама была решительной женщиной, и видя, что избежать полного исповедания не удастся, Мета все рассказала.

Миссис Каррингтон была крайне огорчена.

– Мета, ты обворовала твою тетю Элси, которая всегда была такой доброй к тебе и ко мне. И я никогда не смогу восполнить ее потерю, никогда не смогу заменить ту тарелку.

– Но одна маленькая тарелка не может так много стоить, – пробормотала проказница.

– Сама по себе она, возможно, и недорогая, – ответила миссис Каррингтон, – но для моей дорогой подруги она значила очень много как память о ее маме. Мета, завтра ты с нами не поедешь, но проведешь весь день под замком в своей комнате.

На следующий день была запланирована экскурсия, в которой должны были принять участие как взрослые, так и дети. Выезд был намечен на ранний утренний час, чтобы проплыть несколько миль на лодке и затем провести день на пикнике, организованном на одной заброшенной плантации. Мета еще не видела этого места, но слышала, что там очень красиво.

Она уже внутренне настроилась на эту экскурсию, и решение мамы стало для нее тяжелым ударом. Мета очень любила путешествовать по воде и посещать новые места, и уже предвкушала, как будет захватывающе бродить по большому старому дому, который, как она слышала, уцелел во время войны, заглядывать в шкафы и вытягивать столовки. Возможно, ей удалось бы найти какую-нибудь потайную лестницу или даже спрятанные сокровища, забытые хозяевами во время поспешного бегства.

Мета горько плакала, упрашивала и умоляла маму взять ее с собой, давала честное слово никогда не делать ничего подобного в будущем, но все тщетно. Ее мать была тверда.

– Ты должна остаться дома, Мета, – сказала она. – Мне жаль лишать тебя такого большого удовольствия, но я должна сделать все, что в моих силах, чтобы помочь тебе победить этот ужасный порок. Ты предпочла краденные сокровища послушанию и поступила самым неблагодарным, безнравственным образом по отношению к моей доброй подруге. В качестве справедливого и необходимого наказания ты должна быть лишена участия в запланированных на завтра невинных развлечениях. Ты также во всем сознаешься тете Элси и попросишь у нее прощения.

– Не буду! – воскликнула Мета гневно, но затем, увидев выражение горького удивления на мамином лице, подбежала к ней и обняла ее за шею. – Ох, мама, мама, прости меня! – плакала девочка. – Мне невыносимо видеть тебя такой огорченной. Я никогда больше такого не скажу. Я сделаю все, что ты скажешь, мама.

Миссис Каррингтон молча поцеловала дочь. Затем, взяв Мету за руку, она сказала:

– Идем, и покончим с этим неприятным делом, – и направилась в будуар миссис Травилла.

Элси не упрекала Мету, но милостиво простила ее и даже попросила о том, чтобы девочке разрешили завтра принять участие в экскурсии, но миссис Каррингтон не хотела об этом даже слушать.