Текст книги "Ночной извозчик"

Автор книги: Марсель Аллен

Соавторы: Пьер Сувестр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 10
ЮНГА С РЕЧНОЙ БАРЖИ

– Так что же, молодой человек, пришли поглазеть на собачью комедию?

– Да как же, хозяин, ведь представление-то бесплатное…

– А деньги у вас водятся редко, поэтому и такой театр сойдет, верно? Ладно, понятно. Везет же собачонкам, а?

– Еще как!

– Нам бы на их место, верно?

– Не откажусь…

– То-то и оно, к тому же у них все права, а у нас только обязанности. Хоть и в республике живем, однако… А ну-ка, Азор, поди сюда… Видите, молодой человек, упирается, скотина такая, чувствует, что я сейчас машинкой по нему пройдусь.

– Не нравится им эта обработка, хозяин?

– Должно быть, так… Сюда, Азор! Сюда! А ведь им, должно быть, от этого щекотно, представляете? Сюда, Азор… и ухом не ведет, упрямец такой… Я, кстати, всё думаю, почему это хозяева требуют, чтоб собак стригли под льва, даже грошовых дворняжек… эх, верно говорят, ничего нет хуже моды…

– На моду не жалуйтесь, хозяин, это ведь ваш хлеб.

– Это конечно, тут вы правы, я стригу собаку, режу, что надо, у котов, лишь бы денежки шли, а так мне наплевать, будь тут хоть папа римский, хоть император немецкий.

– Правильно!

Собеседники вели этот разговор на набережной, под откосом, спускающимся к воде. Справа от них высился мост Гренель, которому серая окраска придавала суровый вид, а напротив зеленели жалкие, крохотные деревца острова Синь; слева террасами поднимались сады Трокадеро.

Позади них люди грузили на баржи длинные железные брусья, и лязг металла сливался со свистом подъемных кранов, шипеньем паровых машин и хриплыми выкриками старших мастеров.

Стояло погожее весеннее утро и в солнечных бликах, игравших на реке, тусклые воды Сены казались светлыми, чуть ли не прозрачными. В воде плавал и барахтался тот самый пес Азор, полностью заслуживший потоки брани, которые изливал на него коренастый краснощекий толстяк с загорелыми, открытыми до локтя руками и веселым, добродушным лицом.

– Ты, наконец, идешь или нет, проклятый Азор, не зря про таких, как ты, говорится: зовешь не идут, гонишь – тут как тут. Понимаете, молодой человек, эта скотина хуже любого священника – и притворяться мастер, и себе на уме, думаешь, вот-вот подойдет, и ни фига! Иных в эту жижу палкой не загонишь, а этого оттуда нипочем не вытащишь!

Толстяк был стригалем, как он сам только что сказал, и об этом свидетельствовали два стоящих рядом ушата с мыльной водой и коробка, лежащая на берегу, в которой поблескивали две машинки для стрижки.

– Я только на вид сердитый, – заявил он, – а на деле люблю этих псов… Обманщики они все, конечно, и воры, а вот поди ж ты, я с ним готов весь день дурака валять. Ну, сюда, Азор!

Молодой собеседник стригаля не мог сдержать улыбку, услыхав такое высказывание.

– Но все-таки, – вставил он свое слово, – если все собаки, которых обслуживаете, доставляют вам столько хлопот, не много же у вас за день наберется клиентов!

– Ну, все-таки набегает три с половиной франка, а то и четыре, да, в среднем у меня будет до четырех франков. Иди же сюда, Азор, пес с тобой! А вы, молодой человек, без обиды будь сказано, что у вас за работа такая, что в десять часов утра стоите, ручки в брючки, и вроде бы помогаете мне бездельничать?

Потупившись, молодой человек признался:

– Да у меня нет постоянной работы…

– И непостоянной, видно, тоже нет?

– Да так, время от времени…

– Гм, силы-то у вас на вид немного.

Взглядом знатока стригаль сразу определил, насколько крепок его собеседник. Нет, сильным его назвать было нельзя.

Несмотря на то, что ему на вид было не больше восемнадцати лет, он производил довольно жалкое впечатление, благодаря усталому лицу, ввалившимся щекам и темным теням вокруг глаз, горевших, как в лихорадке. И одет он был как бродяга, из тех бедняков, что круглый год пробавляются случайными заработками, ничего не умеют и за все берутся, лишь бы схватить желанные гроши, чтобы хоть как-то прокормиться.

– Нет, сил-то у вас на вид немного… Ясное дело, в грузчики вы не годитесь.

– Почему? Руки-то у меня есть…

– А храбрости хватит?

– В этом недостатка нет, хозяин.

– Стало быть, работу ищете?

– Конечно. А у вас найдется?

Внезапно собеседникам пришлось прервать разговор. Славный пес Азор, до сих пор не желавший закончить, наконец, свое купанье, заметил, по-видимому, что вода стала прохладней, вылез на берег и подбежал к стригалю, тявкая и отряхиваясь.

Оба отскочили от него.

– Эй ты, старик, – закричал стригаль, – ты не мог бы отряхнуться где-нибудь подальше? Здорово ты меня окропил своим хвостом, черт тебя возьми!

Молодой человек тоже засмеялся.

– Ишь, – заметил он, – смешное дело, хозяин, ведь стоит собаке вылезти из воды, она непременно вплотную к вам прижмется, чтоб стряхнуть воду, не иначе…

– Это она так к нам ласкается.

– Да, конечно, но все-таки…

– Эй, сюда, Азор! Так вот, молодой человек, вы, значит, работу ищете?

– Признаться, ищу.

Стригаль между тем уселся на перевернутый ушат и, зажав коленями Азора, стал, крепко нажимая, расчесывать его жесткой щеткой.

– А какого рода работа подойдет вам? – спросил он.

– Какую предложат.

– На барже работа вас устроит?

– Конечно, а что?

– Тогда подойдите к «Жанне-Мари» – вон, та деревянная баржа, видите? Поговорите с папашей Дени, это речник, хозяин баржи, он славный человек и ему нужен юнга…

На всех ближних колокольнях пробило полдень, и набережные обезлюдели под знойными, ничем не затененными лучами солнца.

Папаша Дени, старый речник, вот уже более тридцати лет ходивший в речное плаванье, беседовал, сидя на носу баржи «Жанна-Мари», со своей женой, матушкой Жанной, его однолеткой, с добрым и улыбчивым лицом, обгорелым от солнца и иссеченным морщинами.

– Так что же, мать, ты находишь, что я неверно поступил?

– Говорю тебе, неосторожно, муженек.

– Да что тут может случиться плохого?

– Никогда не знаешь…

– Баржу-то он не угонит, надеюсь?

– Это – нет.

– И камни, что погружены, не украдет ведь?

– Нет, муженек, а все-таки…

– Ну что все-таки, мать? Вечно ты чего-то боишься…

– А ты ни с того ни с сего нанимаешь кого попало… Неосторожно это, хочешь не хочешь, неосторожно.

Матушка Жанна встала и пошла за похлебкой: они с мужем собирались завтракать под полотняным навесом, натянутым на двух шестах на носу баржи.

Матушка Дени была недовольна. За два часа до этого к ним пришел молодой человек, пройдя с берега по узенькой дощечке, соединявшей баржу с берегом. Он сказала, что зовут его Луи, и просил взять его на работу.

– А что ты умеешь делать? Ты уже плавал? – спросил папаша Дени.

Тот ответил, не пытаясь солгать.

– По правде говоря, хозяин, – сказал он, – ничего я толком делать не умею, зато работать люблю. Мне сказали, что вам нужен юнга, меня к вам собачий стригаль прислал. Ну, как, возьмете меня?

– Только знай, юнге жалованья я не плачу, лишь даю похлебку да ночевку.

– Это мне подходит.

– Тогда и мне тоже.

Папаша Дени, добряк, ни о чем больше его не расспрашивал. Для него тем человек и был хорош, что у него имелись две руки и охота работать.

– Раз парень согласен на похлебку и ночевку вместо платы, – объяснил он матушке Дени, – с какой стати мне ему отказывать? Слушай, матушка, тебе его одежка, что ли, не понравилась?

Матушка Дени надула губы.

– Эх, муженек, – ответила она, – лицо его мне не по душе.

Было три часа пополудни. Солнце уже не жарило с такой силой, на берег легла тень, а с ней появились и люди. Длинный ряд рыболовов выстроился вдоль Сены в надежде, тщетной, как всегда, поймать хотя бы одну из рыбок, случайно еще не отравленных сточными водами, обильно вливающимися в реку.

Внезапно около баржи «Жанна-Мари», хозяева которой сошли на береге, чтобы встретиться со своим судовладельцем, раздался громкий голос:

– Стары-вещи! Стары-вещи покупаю! Кто продаст стары-вещи? Кто купит стары-вещи? Стары-вещи!

Это был Бузий.

Бузий шел по берегу и вел на буксире своего тощего ослика, впряженного в тачку, битком набитую всякой ветошью.

– Эй, вы!

– Кто меня позвал?

– Эй, торговец платьем!

– А, это вы, молодой человек?

– Да, остановитесь, я хочу кое-что купить.

– Ладно… ладно… не спешите.

Молодой юнга, нанятый сегодня на баржу «Жанна-Мари», позвал оттуда бывшего бродягу. Он спрыгнул на берег и подбежал к тачке.

– Вы, надеюсь, не слишком дорого берете?

Бузий расплылся в любезнейшей улыбке.

– Во всем Париже ни у кого дешевле не найдете. Что вам угодно, молодой человек? Богатый выбор фраков! Только что скупил весь гардероб служителя похоронного бюро! Нет, это вас не устраивает? Однако, стоит только с фрака отодрать бляху… словом, не хотите? Тогда бархатные брюки? Шикарные брюки, с подкладкой на заду! – Произнося эту речь, Бузий забрался на тачку и, стоя на коленях на куче тряпья, рылся в ней, вытаскивая то одно, то другое, показывал покупателю и тут же отбрасывал: – Это вам не подойдет, вот это все, нет? Трудно же на вас угодить! У меня пока что нет отдела платья на заказ…

Желая хорошенько разобраться в груде старого хлама, молодой человек сам стал рыться в ней.

– Мне что-нибудь поновее, – сказал он наконец…

– И подешевле, – добавил Бузий, – это дело известное, это все покупатели хотят… Все нынче с ума посходили, хотят самое лучшее и задаром!

– Нет, вовсе нет, я могу заплатить…

Бузий изрек:

– Плата плате рознь, молодой человек… – И будучи любителем пышных словесных оборотов и широких жестов, он произнес: – За хорошую вещь сколько ни заплати, все будет дешево! – Но тут же он прервал свою речь. – Что это с вами такое? – спросил он. – Вы на себя не похожи! Это же вовсе не для вас… вы же видите, что это женское платье…

Юнга, действительно, вытащил из тачки черное платьице и внимательно разглядывал его, поворачивая его туда и сюда. Он побледнел и казался очень взволнованным.

– Стало быть, для подружки что-то ищите? Так надо было сразу сказать, я бы тут же вам подыскал все, что нужно.

Но юнга прервал монолог бывшего бродяги. Он спросил изменившимся голосом, все еще рассматривая платье:

– Слушайте, откуда оно у вас? Где вы взяли это платье?

– Как это – где я взял это платье?

– Да, кто вам его продал?

– Но…

– Где вы его взяли, скажите, наконец.

Бузий любопытных недолюбливал. Его как будто вывели из себя эти расспросы, совершенно, впрочем, естественные, и он грубо вырвал платье из рук юнги.

– Во-первых, это не ваше дело! И во-вторых, я не люблю, когда ко мне пристают, и еще я вам одно словечко скажу – зовут меня Бузий, я торгую старым платьем, зарабатываю себе на жизнь честным трудом, и если вы хотите подвести меня под неприятности или просто вздумали поиздеваться, напрасно стараетесь! До свидания!

Бузий ловко спрыгнул на землю, схватил осла за поводок и собрался уже увести его прочь. Но молодой человек побежал за ним вслед.

– Что на вас нашло? Не уходите, вы же видите, что это платье мне нравится.

– Вы хотите его купить?

– Я же вам это и говорю.

Бузий был в нерешительности. Он колебался между жаждой наживы и другим не очень похвальным чувством. Все еще держа осла за поводок, он спросил:

– Тогда зачем же вы меня засыпали вопросами?

– Да просто из любопытства.

– Как бы не так!

– Мне просто интересно, где вы находите такую массу вещей… и к тому же платье мокрое…

– Мокрое? Мокрое? Да это вам приснилось!

И Бузий торопливо потащил осла вперед:

– Идем, Гарибальди… Идем же, бездельник!

Но молодой человек опять догнал его:

– Ну и ну, – сказал он, – странный же вы торговец. Значит, не хотите продать мне это платье?

Бузий поморщился. Было совершенно ясно, что он больше всего хочет уйти подальше, но в то же время отказаться от сделки у него не хватало духа.

– А сколько дадите?

– А сколько вы хотите?

– Три франка пятьдесят.

– Нет, просто три франка.

– Тогда три десять… Мне спички надо купить, а мелочи нет.

Но молодому человеку было не до шуток. Он вытащил из кармана мелкие серебряные монетки:

– Вот вам три франка, давайте платье!

Несколько мгновений спустя после ухода Бузия молодой человек вернулся на баржу. Он спустился в глубокий трюм и там аккуратно разложил купленное платье.

– Боже мой… Боже мой… – шептал новый юнга папаши Дени. – Что все это значит, и как это случилось? Но ведь я не ошибаюсь! Нет, не ошибаюсь – это мое платье! То самое платье, которое я носила в «Пари-Галери», когда работала там продавщицей! Это платье было на мне в тот вечер, когда меня унес Фонарь, платье, которое Пантера украла у меня, а я, убегая, не подумала забрать с собой. Да, это то самое платье! Но как же оно теперь оказалось в тачке торговца старым хламом, и к тому же влажное, мокрое, будто побывало в воде? Ах, если бы я не боялась, я бы уж хорошенько расспросила этого типа!

И молодой юнга, который, оказывается, был ни кем иным, как Раймондой, продавщицей из «Пари-Галери», похищенной Фонарем и Глазком, убежавшей от них с помощью Пантеры и теперь носившей мужскую одежду, чтобы оставаться неузнанной, – молодой юнга долго оставался задумчивым и озабоченным.

– Да будь я проклята, – выругалась наконец молодая девушка, – надо мне разобраться во всех этих делах, надо понять, кто расставил западню, в которую в попалась, надо отомстить – и я отомщу!

– Эй, юнга!

– Да, хозяин?

– Ты ничего не слышал?

– Ничего, хозяин.

– И ничего не видел?

– Я спал, хозяин.

– А, черт побери! Все-таки это невероятно.

Была полночь. Луна, наполовину скрытая облаками, едва отбрасывала слабый свет, и на палубе «Жанны-Мари» было темным-темно.

Однако папаша Дени не жалел усилий, чтобы разглядеть что-то на поверхности реки, неподалеку от баржи. Он высунулся из своей каютки, где спал вместе с матушкой Дени, и позвал юнгу, пристроившегося в трюме на матрасе.

– Что до меня, – говорил папаша Дени, – то я видел, ясно видел… вот ведь беда, что никак не узнать, что это такое… на этот раз я отлично видел… я как раз у окошка стоял, набивая последнюю трубку перед сном…

– И что же вы видели, хозяин? – взволнованно спросил юнга.

– Э, те самые пятна, черт побери! Знаменитые пятна! Наконец уж и я начинаю их бояться, прямо как матушка Дени! Вон, вон! Смотри!

Папаша Дени резким взмахом руки указал на середину Сены. Там, действительно, светилось какое-то пятно, как будто сияние плыло по воде вверх по течению.

И папаша Дени повторял:

– Что же это может быть? Привидение? Чья-то грешная душа? Все это к беде! А на тебя что нашло? Куда ты? Ах ты, черт…

Молодой юнга внезапно выскочил, полуодетый, оттолкнул папашу Дени и прыгнул в воду. Папаша Дени, перепуганный, звал его:

– Да вернись же ты, черт! Что еще за фокусы? Эй! Малыш! Вернись! Вернись!

Но добрый старик мог кричать до хрипоты. Маленький юнга оказался превосходным пловцом и двигался вперед так умело, что заслужил бы похвалы любого учителя плавания. Вскоре он подплыл к светящемуся пятну и уже думал, что сейчас разглядит его. Увы! Как только он достиг пятна, сияние погасло, как будто его потушили.

– Вернись… вернись… кричал папаша Дени, пугаясь все больше, так как отважного юнгу почти нельзя было разглядеть. – Да вернись же! Если это привидение, не надо его сердить!

Юнга вернулся на баржу. Поднявшись на борт, он спокойно сказал:

– Я, должно быть, спугнул его, ничего не увидел, оно исчезло как раз, когда я подплыл.

Но папаша Дени ничего не ответил. Теперь, когда молодой человек, целый и невредимый, был опять на борту «Жанны-Мари», старого речника внезапно охватил страх.

– В общем-то, – сказал он, – ты увидел, что ничего не увидел! Этого все-таки быть не может, расскажи-ка все начистоту.

Но молодой юнга пожимал плечами, явно стесняясь.

– Хозяин, я вам говорю, ничегошеньки я не видел, – говорил он с наивным упрямством и несомненной искренностью, – и это самая что ни на есть чистая правда. Конечно, уж если бы я хоть как-нибудь разглядел эту штуковину, я бы сразу вам рассказал… но, пожалуй, с ними шутки плохи…

Папаша Дени помолчал, потом спросил:

– И та ничего не слышал, когда оказался на самом этом пятне?

– Ничего, хозяин, к тому же мне показалось, что оно скорей под водой, чем на воде, и вы же сами видели, оно погасло, когда я был от него в семи-восьми метрах.

Папаша Дени с огорчением, с печалью покачал головой.

– Ах, вот беда так беда, – сказал он, – как подумаешь, что так мы и не дознаемся, что там такое творится; выходит, человек в начальной школе учился и от времени вроде не отстал, а все-таки от таких приключений кровь в жилах стынет…

И тут же посоветовал юнге:

– Ты слушай: если это пятно света опять вернется, я тебе запрещаю к нему подплывать и разглядывать… больно надо! Еще накликаешь беду на «Жанну-Мари», нет уж, спасибо большое. А теперь иди, переоденься, да поживее, еще простудишься, барахтался в воде, как пес какой… – И так как старик Дени был поистине добряком, он добавил. – И заметь, завтра ничего об этом моей старухе не рассказывай, она еще обозлится на тебя, решит, что ты в этом деле как-то замешан…

Глаза 11
НОЧНОЙ ИЗВОЗЧИК

Фандор выскочил из экипажа у дверей Префектуры полиции, а точнее, у дверей ее пристройки на набережной Орлож, и поднялся, посвистывая, по грязной, обшарпанной лестнице, ведущей в отдел парижского транспорта. Быстрым шагом прошел он по служебным помещениям, по бесчисленным мрачным коридорам, где одна к другой лепились таблички: «Тележки розничных торговцев», «Похоронные дроги», «Вывоз мусора», наконец, он подошел к обширной конторе с очень грязными матовыми стеклами в дверях и надписью на них черными буквами: «Посторонним вход воспрещен». Фандор вошел туда с весьма развязным видом.

– Привет, старик!

– Смотри-ка, Фандор!.. Как дела? Тысячу лет вас не видели… Что поделываете?

– Да так! Ничего хорошего…

– Но и ничего плохого, надеюсь? Все в той же газете «Ла Капиталь»?

– Да, все там же.

– Но, по-моему, прошло немало месяцев с тех пор, как там появилась ваша подпись под чем-то интересным.

– Да, это верно. Но, знаете, у каждого своя тема, не хочется менять.

– Да, ведь вы специалист по Фантомасу. Другого бандита воспевать не желаете!

И чиновник Префектуры разразился веселым, добродушным хохотом.

За исключением службы Сюртэ, куда сходились наиболее точные сведения и где, в силу этого, давно уже перестали потешаться над Фантомасом, чиновники Префектуры с удовольствием подтрунивали над похождениями загадочного бандита, схватить которого не удавалось самым прославленным полицейским.

Однако Фандор избегал шутливых разговоров насчет Фантомаса. Он-то знал, что представляет собой Повелитель ужасов, ему было известно, что там, где появлялся этот неуловимый преступник, царят разрушение и смерть, что он не останавливается перед любым преступлением, не страшится самых черных дел, потому-то Фандор ни за что не позволил бы себе включиться в легкомысленное подшучивание насчет этого беспощадного врага.

– Ладно, оставим Фантомаса, – с легкостью ответил он. – Я не из-за него сюда пришел.

– Да, что-то он притих в последнее время. Так чем мы можем быть вам полезны?

– Мне нужна маленькая справка.

– Справка? Насчет чего?

– Кто занимается отправкой извозчичьих карет в загон?

– Отправкой их в загон? А вы что, нашли пустую карету, Фандор?

Фандор смеялся, но не спешил пояснить свою мысль.

– Что-то вроде этого, – сказал он, – так кто же этим занимается?

– Я сам.

– Вот как? А я думал, что ваше дело – штрафовать извозчиков по жалобе седоков.

Чиновник пожал плечами.

– Я всем здесь занимаюсь, – сказал он, – я так перегружен!

– До четырех часов дня, – насмешливо подхватил Фандор.

– Да, но с десяти утра…

– Тяжелая служба! – не моргнув глазом, сказал Фандор. Но не желая обидеть собеседника, продолжал. – Так вот, дружище, раз вы этим занимаетесь, скажите, понимаете ли вы что-нибудь вот в этом… Может быть, вы как раз в курсе… Вот, прочитайте эту заметочку.

И Фандор вынул из бумажника и передал чиновнику маленькую заметку, вырезанную из бюллетеня, который Агентство Гавас ежедневно издает для международной прессы и который, как правило, является краткой сводкой донесений, представленных всеми полицейскими комиссариатами Парижа.

Приятель Фандора, служащий Префектуры, бросил взгляд на документ, переданный ему журналистом, и прочел вслух:

– «Сегодня утром, около двух часов, была обнаружена на мосту Мирабо брошенная извозчичья карета. Полицейские 422 и 439 из комиссариата Отэй, дежурившие у въезда на мост, тщетно искали кучера, и, не найдя его, отвезли карету в загон. Следует добавить, что, будучи очень старого образца и чрезвычайно потрепанной, она издавала к тому же страшнейший трупный запах».

– И что же? – спросил чиновник.

– И что же? – подхватил Фандор. – Это правда, то, что тут написано?

– Гм, по всей вероятности.

– А вы могли бы проверить?

– Да, это легко сделать, если вас это интересует. Вам это нужно для расследования преступления?

Фандор с равнодушным видом пожал плечами.

– Ну, право же, – сказал он неуверенно, – признаюсь, я этому делу не придаю большого значения, но все же, поскольку сегодня у меня нет никаких сенсационных материалов, я был бы непрочь опубликовать кое-что на эту тему. Кстати, может получиться неплохая заметка – «Труп в карете»…

Чиновник встал и шумно расхохотался.

– Ну, чертов Фандор! Вечно в поисках звучного заголовка! – Говоря это, он листал толстую книгу. И тут же заметил: – Отлично, все так и есть, вот как раз это дело: я нашел донесение комиссариата XVI округа. Экипаж обнаружили на углу авеню Версаль и моста Мирабо. Лошадь брела сама по себе, ей, видно, наскучило стоять без возницы, и она двинулась с места, чем и привлекла внимание полицейских… Верно также, что в повозке пахло трупом. Видите, это указано в донесении комиссариата… Больше вам ничего не нужно, Фандор?

– А как же, черт возьми! Какой номер извозчика?

– Четырнадцать ноль тридцать два, ладно. Дайте-ка, я запишу… Ну вот, все в порядке. А как зовут кучера, старина?

– Виктор Тарполэн.

– Его адрес?

– Улица Фландр, тридцать два.

– Спасибо, старик.

– Не за что.

– Скажите-ка еще вот что…

– Что именно?

– Что в таких случаях происходит? Вот полицейские обнаружили карету – и что они сделали?

– Взяли ее под уздцы, Фандор, то есть я хочу сказать – взяли лошадь под уздцы и повели ее к комиссариату; там они составили рапорт, а наутро, то есть сегодня утром, отправили лошадь с повозкой в загон.

– А в загоне что сделали?

– Не спешите. В это же время мне было сообщено на утреннем совещании комиссаров полиции, что карета четырнадцать ноль тридцать два была найдена брошенной на проезжей части; я обратился к моим книгам, нашел фамилию извозчика и дал ему знать через полицейского, что его экипаж найден и отправлен в загон…

– И что тогда?

– Ну что? Ничего, Фандор. Извозчика Тарполэна вызовут в дисциплинарный совет по поводу брошенного фиакра. Совет, по всей вероятности, возьмет с него штраф и на несколько дней лишит права выезжать.

– А карета?

– Карета? А-а! Извозчик Тарползн явится в загон, предъявит удостоверение, оплатит хранение и ему все вернут.

– А трупный запах?

– Ну, что уж тут я могу поделать?

Чиновник, как подобает всякому достойному чиновнику, снова преспокойно развалился в своем мягком кожаном кресле и продолжал:

– Вот послушайте! Вы будете смеяться, я вам забавную шутку сейчас скажу: представьте себе, что двое полицейских обнаружили экипаж, обыкновенную извозчичью карету, не брошенную на улице, но издающую весьма подозрительный запах… начнется расследование, осмотр и т. д. И притом без малейшего промедления, а все потому, что жалоба или, точнее, замечание, будет передано в службу Сюртэ. А вот на этот раз, прежде чем сообщить о странном запахе в повозке, комиссариат Отэй отправил ее в загон. Это ведь для них главное, верно? Итак, поскольку им, в комиссариате Отэй, пришлось составить рапорт, который пришел непосредственно в мой отдел, и поскольку этот рапорт необходим мне для моего бумажного царства – никогда служба Сюртэ не будет поставлена в известность о примечании насчет дурного запаха. Полицейские свое донесение представили, с них больше спросу нет. А уж кучер-то вряд ли подаст жалобу. Ему на всю эту историю наплевать, даже если он ни в чем не замешан… Что касается меня…

– Что касается вас, вы умываете руки?

– Нет, нет, но мне не положено составлять новое донесение.

Фандор рассмеялся:

– Господи, до чего это глупо, вся эта административная возня… Вы согласны со мной?

Чиновник, человек честный, покачал головой.

– Меня, знаете, это кормит, – ответил он, – мне не к лицу ругать администрацию!

«Зловредная штука – это репортерское житье: ведь никогда не приходится посещать людей, живущих по соседству. Нашлась карета с трупным запахом, мне приходит в голову заняться этим делом – бац! – оказывается, я напал на какого-то Тарполэна, который живет у черта на куличках, на улице Фландр тридцать два! Куда как весело тащиться па улицу Фландр! Ладно, вот дом 37, теперь уже близко… Это еще что? Это еще что? Неужели дом 32 стоит на этом пустыре? Зловещего вида пустырь… идеальное место, чтобы выращивать шампиньоны или резать горло банковским служащим!»

Когда Жером Фандор вышел из здания Префектуры, у него не возникло ни малейших колебаний.

Несмотря на то, что в течение многих месяцев он в какой-то степени был оторван от своей профессии журналиста, Фандор в душе оставался все тем же рьяным репортером, охотником за интересными новостями, который чует нюхом, угадывает, а если надо – придумывает разнообразные детали, из которых может возникнуть сенсационная статья.

Утром, просмотрев в редакции своей газеты «Ла Капиталь» бюллетень Агентства Гавас, Жером Фандор тотчас же решил: «Карета, пахнущая трупом, – тысяча чертей, в этом что-то есть!»

И так как ум его был острым, а воображение – пылким, он быстро сообразил, что подозрительно пахнущая повозка была обнаружена неподалеку от Сены, а ведь как раз на Сене-то и появлялись таинственные, будоражащие рассудок светящиеся пятна! И хоть это было вовсе невероятным, хоть ничем нельзя было объяснить эту, в какой-то степени нелепую мысль, Фандор был убежден, что необходимо найти связь между найденной каретой и светящимися пятнами.

Журналист и пошел разыскивать извозчика Тарполэна, потому что в глубине души его жила уверенность, что разговор, на который он рассчитывал, прояснит волнующую загадку сияния, которое так часто бывало замечено на водах Сены.

«Извозчик, – уговаривал сам себя Фандор, не надеясь полностью на благоприятный исход будущей беседы, – извозчик, это человек положительный, человек, живущий своим домом, знающий, куда едет, осведомленный о разных разностях, ибо, в силу своей профессии, проводит время на улицах города, а поэтому наблюдает, замечает, угадывает такие происшествия, о которых окружающие и понятия не имеют. Черт побери! Провалиться мне на этом месте, если из разговора с извозчиком я не почерпну каких-то любопытных подробностей».

Размышляя таким образом, Фандор без устали шел вперед широким быстрым шагом, который был ему свойствен, ибо нет на свете человека более непоседливого, чем журналист, вопреки общему мнению, что он ведет сидячую жизнь.

На улице Фландр, где в это время мелькали только тощие подростки, игравшие в шары после школы до того часа, когда родители подзатыльниками загонят их домой, Фандор мог чувствовать себя совершенно свободным и готовым действовать по своему усмотрению.

Но по мере того, как он шел по этой улице, он хмурился и раздосадованно ворчал, уже проклиная задуманный репортаж: «Дела идут как нельзя лучше, оказывается, на этом пустыре действительно значится дом 32, но нет ни одной души, у кого бы справиться, кто там живет и как туда войти. Если бы только увидеть, что там, за этим забором!»

То место, которое журналист издалека принял за пустырь, было огорожено высоким забором из просмоленных досок, окрашенных в черный цвет. Ни единой щелочки, через которые можно было бы взглянуть, ни единого отверстия, куда прильнуть глазом.

– Все-таки, – пробурчал Фандор после того, как прошел вдоль забора, не увидел ничего, достойного внимания, и к тому же несколько раз ударил по нему тростью, в надежде, что кто-то появится. – Все-таки, если в Префектуре приняли такой адрес – улица Фландр, дом 32, – значит, на улице Фландр в доме 32 проживает некто Тарполэн, разве только…

Фандор внезапно остановился на этой безлюдной улице, охваченный сильным волнением. Ему вдруг припомнились таинственные, наводящие жуть рассказы, которые когда-то передавались шепотом из уст в уста по всему Парижу.

«В свое время, – думал Фандор, – когда я был еще мальчишкой, разве мало было разговоров о Ночном Извозчике? О коляске, якобы известной всем убийцам, в которой круглый год увозили неизвестно на какое кладбище, трупы убитых? А вдруг в этих россказнях была хоть крупица правды? А вдруг этот Ночной Извозчик существовал на самом деле? Существует и поныне?.. И я напал на его след?»

Но журналист тотчас же высмеял свое предположение. «Да я с ума сошел, – подумал он, – ни на какой след я не напал, если даже не могу найти, где живет пресловутый Тарполэн».

Надо было поразмыслить, наметить план поисков. Фандор недолго колебался: «Этот Тарполэн, если вообще существует некий Тарполэн, – извозчик, а извозчик это не только человек, который правит лошадью и возит седоков, это главное, человек, у которого есть свой трактир. Нет такого извозчика, у которого бы не было неподалеку от каретного сарая излюбленной забегаловки. Я не нашел Тарполэна, но я найду хотя бы его трактир».

Фандор быстро прошел улицу Фландр в обратном направлении, заходя по очереди в четыре или пять кабаков, находившихся поблизости.

– Мадам, вы не знаете извозчика Тарполэна? Я его ищу по поводу вознаграждения за найденную вещь…

Повсюду мне отвечали:

– Нет, месье, такого не знаем.

– Гм! – ворчал Фандор, расстроенный пятой неудачной попыткой, – неужели этот субъект дал Префектуре вымышленный адрес? Это дело серьезное, но маловероятное… Полиция тщательно следит за всеми парижскими извозчиками… Тогда что же?

Фандор не хотелось действовать смелее, чтобы не «засветиться», поэтому он не стал расспрашивать консьержей тех зданий, которые стояли вокруг пустыря под номером 32 на улице Фландр; он уже собирался уйти, как вдруг увидел в глубине отсыревшей подворотни, под железным навесом, маленькую распивочную весьма неряшливого и подозрительного вида под вывеской «Прачечная».

Фандор осмотрел этот притон снаружи.

«Нет, – подумал он, – это не распивочная для извозчиков, это бар для апашей… вполне возможно, что мой Тарполэн с его пахнущей смертью пролеткой не самый честный из честных людей! Ладно, войдем, а там видно будет!»

Но если в остальных трактирах Фандор без колебаний спрашивал, не знают ли там извозчика Тарполэна, то здесь он понял, что в этом вертепе надлежит держаться похитрее. Он вошел туда враскачку, сдвинув на затылок котелок, из-под которого выпустил растрепанную прядь. Медленно приоткрыв дверь в бар, он тут же ее захлопнул ударом ноги, выкрикнул, как это принято в такой среде: «Доброго здоровья, дамы-господа!» – и облокотился о стойку.