Текст книги "Ночной извозчик"

Автор книги: Марсель Аллен

Соавторы: Пьер Сувестр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Что хотела сказать леди Бельтам? Чем собиралась она пригрозить прелестной Раймонде, когда речь ее внезапно прервалась?

Раймонда промолвила спокойным глубоким голосом с металлическим призвуком, чем-то напоминавшим голос Фантомаса.

– Сударыня, вы опять ошиблись, я никогда не была любовницей Фантомаса… я его дочь, меня зовут Элен, Элен Гюрн… Фантомас – мой отец…

Услышав это неожиданное откровение, как бы пронзившее ей сердце, леди Бельтам, любовница Фантомаса, полумертвой рухнула на колени:

– Его дочь? Его дочь! Вы – его дочь?

Шло время, леди Бельтам тяжело дышала, а Раймонда стояла, полная презрения, скрестив руки на груди, и смотрела на ненавистную ей женщину, но ни та, ни другая не решались прервать молчания.

– Черт возьми! – сказала, наконец, мнимая цветочница полным презрения голосом, – черт возьми, сударыня, вы получили сегодня суровый урок, вы только начинаете чувствовать, сколь тяжело искупать свою вину. К тому же вы слишком мало платите вашим сообщникам, чтобы быть уверенной, будто держите их в руках, они чересчур трусливы! Никогда бы я не догадалась, кто вы такая, что именно по вашей вине меня похитили, что именно вы причина всех случившихся бед, если бы я не заставила Фонаря все мне рассказать под дулом револьвера! А узнав, что мой враг – это Матильда де Бремонваль, зная, что Фантомас – мой отец, догадавшись, что он однажды занял место господина Шаплара, а вы неожиданно оказались там же и решили, что я любовница мнимого господина Шаплара, – мне нетрудно было сообразить, что Матильда де Бремонваль никто иной, как леди Бельтам. И если уж я пришла сюда, мадам, – я пришла, чтобы отомстить!

Но тут Раймонда внезапно умолкла. Дверь гостиной с грохотом распахнулась и дворецкий в сопровождении всех слуг ворвался в гостиную. Фантомас закричал:

– Мадам, оставайтесь на месте! Мы с вами, ничего не бойтесь! Мы все узнали!.. Никого не выпускать! Эта девица – воровка!.. Сударыня, пропали все ваши драгоценности!

Глава 26
ВОРОВКА!

Дворецкий проводил Фонаря до лестницы и, выслушав не слишком-то вежливые слова, сказанные Фонарем на прощанье, удалился, неодобрительно покачивая головой.

Апаш бормотал:

– Ух, не перевариваю я этих «белобрюхих»! Вот макака! Вот свинья-то! Вот нахал! Так и сыплет «сударь», «сударыня»… Видно, у епископов служил, не иначе, от него за пятьдесят метров святой водой разит. Нет, такое мне не по нутру, я этих святош на дух не переношу. А говорит-то, говорит-то как! «Если вам угодно» да «будьте любезны» – и вдруг все иначе повернет! Достал он меня – дальше некуда, в печенку въелся, и что ему только от меня нужно, провались он к чертям собачьим! Вроде бы насмехается со своими любезностями да приятностями и вдруг нежданно-негаданно… Ах ты, черт! С ним базарить не станешь, мигом огорошит приказом, поставит по стойке «смирно» – и не отвертишься, надо подчиниться.

Фонарь остановился и задумчиво хмыкнул:

– А поручение-то какое… ну, дела! Шкуру-то с меня за это не сдерут? Зато, по правде говоря…

Фонарь застыл в неподвижности на краю тротуара, не решаясь перейти улицу. Он порылся в кармане пиджака и вытащил письмо, которое за минуту до этого успел надорвать с уголка.

– Заплатил-то он прилично! – продолжал Фонарь. – Но все-таки… чего-то боязно… Конечно, пятнадцать голубеньких – это пятнадцать тысяч монет, гм! – невредно… и еще, говорит, отвалит столько же, если я отнесу эту писульку в полицию… только вот идти к фараонам это не по мне, ух, не терплю я фараонов! Неохота мне идти!

Нерешительность Фонаря возрастала с каждой минутой. Он делал шаг-другой, потом снова останавливался, где посветлее, опять вытаскивал из кармана другой конверт, внимательно рассматривал его, но распечатать не решался.

«Господину комиссару полиции. Срочно»… – прочитал он вслух. – Не очень-то я обожаю, когда срочно… правда, пятнадцать кусков – это все-таки пятнадцать кусков!

Фонарь делал несколько шагов вперед, останавливался, снова пускался в путь…

Если апаш, который в свое время без зазрения совести похитил Раймонду, соблазнившись щедрой платой леди Бельтам, пребывал теперь в нерешительности, это объяснялось не столько его природной трусостью, сколько непонятным и действительно сложным положением, в котором он очутился.

Когда он под дулом револьвера назвал Раймонде имя г-жи де Бремонваль и дал ее адрес, то через несколько дней он успокаивал себя очень простым рассуждением.

«Ей же богу, – думал тогда Фонарь, – дело, видимо, запахло керосином. Пора рвать когти, не то попадусь на крючок… Иначе говоря, эта девчушка, что меня так ловко расколола, даст шороху у тетки Бремонваль, которая до сих пор меня прикармливала. Пусть у тетки Бремонваль в ушах зазвенит, на это мне с высокой сосны наплевать. Поделом ей! Да только у этой красотки котелок варит, она быстро усечет, что это я о ней Раймонде сбрехнул. Стало быть, сынок, когда до госпожи де Бремонваль дойдет, что это ты ее сдал, тебе придется сигануть куда подальше, иначе не миновать беды…»

Фонарь все рассказал Раймонде потому, что боялся револьвера. Теперь он боялся г-жи де Бремонваль.

«Да ну их к черту! – подумал он. – Суток спокойно не проживешь, это уже не работа! Если дальше так пойдет, придется завязать и жить по-честному!»

Но тут же ему пришло в голову, как избежать сей горькой участи.

«Яснее ясного, – рассуждал апаш, – пресловутая Раймонда ударит во все колокола у г-жи де Бремонваль, но ясно так же, что пойдет она туда не сегодня, а скорее завтра… Ну, а я еще успею перехватить несколько штук голубеньких у этой дамочки… и без всякого риска!»

Набравшись храбрости после таких размышлений, Фонарь, не очень беспокоясь, явился тогда к леди Бельтам. Но тут уж он вовсе перестал понимать, что происходит. Почему его принял дворецкий? Вряд ли г-жа де Бремонваль делилась своими тайнами с простым холуем?

Весьма удивленный приглашением дворецкого следовать за ним, Фонарь еще больше удивился странному поведению этого слуги.

– Вы ведь за деньгами пришли? – спросил без обиняков величественный дворецкий, как будто это само собой разумелось. – Мадам их передала мне для вас. Вот вам конверт, в нем пятнадцать тысяч франков.

Фонарь торопливо сунул конверт с деньгами в карман, а дворецкий меж тем продолжал:

– Кроме того, мадам поручила мне сказать вам следующее: если вы снесете вот это письмо в полицейский участок, – а снести его вы должны, слышите, должны! – вы сегодня же вечером получите еще пятнадцать купюр по тысяче каждая, после чего сможете убраться отсюда ко всем чертям!

Фонарь в десятый раз остановился и опять пошел. Хмурясь все больше по мере того, как он приближался к полицейскому участку, издалека светившемуся красным огоньком, Фонарь размышлял:

«Снесу, допустим, письмо и получу пятнадцать тысяч монет, пятнадцать да пятнадцать – тридцать, выходит – неплохое дельце; с другой стороны, если я снесу туда это письмо, меня, может, самого заметут – выходит, дело дрянь… Гм!»

Фонарь был труслив, но еще больше того падок на деньги.

Первый раз он прошел мимо участка, бросив взгляд внутрь, где несколько полицейских беседовали между собой, потом повернул назад.

«Все-таки ради пятнадцати тысяч монет, пожалуй, стоит рискнуть?»

И Фонарь вошел туда с непринужденным видом, решив исполнить поручение дворецкого, хотя, конечно, ему в голову не могло прийти, что он таким образом выполняет приказ Фантомаса.

– Будьте любезны, господин полицейский…

– Что вам нужно?

– Мне бы господина комиссара.

– Его нет… По какому вы делу?

– Да по срочному.

– А что это за такое срочное дело?

– Да вот, письмо.

– Так давайте сюда письмо, завтра ему передадут.

Фонарь не мог удержаться от улыбки, видя, как равнодушны к нему полицейские, в то время как он отлично знал, что любой из этих славных малых был бы вне себя от радости, узнай он, что перед ним сам апаш Фонарь. Все же он еще колебался. Конечно, он мог оставить письмо у служителей порядка и выбросить его из головы, но он помнил наставление дворецкого – передать его комиссару полиции немедленно. Если он не выполнит это распоряжение, пятнадцати тысяч ему не видать как своих ушей, а уже если он решился войти в полицейский участок, то хотел получить должную награду за свою храбрость! И он сказал:

– Письмо-то, видите ли, донельзя срочное и надо, чтобы господин комиссар тотчас же ознакомился с его содержанием.

Фонарь был в восторге от того, как он красиво выразился. Еще больше он обрадовался, когда бригадир подошел, взглянул на письмо и спросил:

– А кто писал письмо? Не вы ведь, любезный?

– Нет, сударь.

– А кто же?

– Не знаю, сударь.

На этот раз бригадир нахмурил брови.

– Слушай, парень, – начал он, – ты дурачком не прикидывайся! Принес письмо, стало бы, знаешь, откого оно… Кто тебе его дал?

Фонарь сообразил, что надо отвечать более толково, не то дело примет плохой оборот. К тому же его не оставляло чувство, что он влип в скверную историю и только нахальство может его вызволить.

– Право слово, господин полицейский, – сказал он, почтительно кланяясь бригадиру, – одно могу вам сказать, передал мне это письмецо дворецкий госпожи де Бремонваль и сказал, чтобы я к вам по-быстрому припустился… дело, видать, срочное…

Имя г-жи де Бремонваль, дерзко названное Фонарем, оказало немедленное действие. Бригадир и его подчиненные отлично знали эту богатую молодую женщину, которая не раз награждала щедрыми чаевыми полицейских, которых вызывала для охраны своего особняка всякий раз, когда устраивала там прием.

– Ого! – сказал бригадир. – Ну, если вы пришли от госпожи де Бремонваль, тогда дело другое! – И хоть он очень не любил вставать с места, он все же это сделал со словами. – Пойду узнаю, придет ли нынче вечером господин комиссар. Если нет, его секретарь все возьмет на себя.

Но не успел он повернуться к двери, как в участок вошел человек, с виду еще довольно молодой и энергичный, и спросил:

– Массон? Бригадир Массон? Вы меня ищете?

– Ах, господин комиссар, вот как кстати, господин комиссар, да, именно вас, господин комиссар! Тут вам письмо принесли…

– Дайте сюда.

Комиссар полиции только что пообедал и заглянул в участок по чистой случайности; он еще докуривал толстую сигару и был, по-видимому, в прекрасном настроении. Но Фонарь, услышав, что это комиссар полиции, иначе говоря, личность, чрезвычайно для него опасная, предусмотрительно отодвинулся в тень.

Комиссар полиции, насвистывая веселый мотивчик, вскрыл конверт.

– Ого! – сказал он, бросив взгляд на листок, где торопливым почерком были кой-как начертаны несколько слов. – Ого, дело действительно срочное… Массон, возьмите с собой двух человек и идите вслед за подателем письма… А где же этот податель?

В эту минуту Фонарь подумал: «Готово! Влип!» Но мог ли он возражать? И он сделал шаг вперед.

– Это я! – сказал он. – А что от меня нужно?

– Ах, это вы? Вы в курсе дела? Вы знаете, что в этом письме?

– Нет, господин комиссар.

– Нет? Значит, хотят, чтобы все было по-тихому. Ладно, поживее, Массон, прочитайте это письмо. Готово? Все поняли? Скажите там, что я сейчас приду.

И без дальнейших слов комиссар поднялся к себе в кабинет, напоследок бросив Фонарю такое наставление:

– Вы проводите туда полицейских, так ведь? В случае надобности наймите извозчика.

Бригадир Массон по выходе из участка повелительным взмахом руки остановил извозчика и дал адрес г-жи де Бремонваль.

– И давайте по-быстрому! – распорядился он. – Живо! Надо схватить вора.

– Вора? – Фонарь побелел, как полотно. «Ясное дело, – думал он, влезая в карету вместе с полицейскими, сопровождавшими бригадира Массона, – ясное дело, обо мне речь… Ах ты, пропасть! Почему же они меня сразу не засадили, когда я был в участке, зачем они меня туда везут?»

Пока апаш размышлял об этом, бригадир Массон давал распоряжения своим полицейским:

– Вы, 733, – сказал он, – останетесь возле дома, у самого входа, слева; никого не впускать в дом. Вы, 647, пойдете со мной и мы обыщем весь дом, если понадобится… Видимо, дело серьезное…

– Кто там?

– Полиция! Откройте!

– Ах, это вы, господа! Скорей, скорей!

Едва бригадир Массон робко постучался в дверь особняка г-жи де Бремонваль, как ему тотчас же открыли. Достойные представители закона увидели побледневшее лицо дворецкого.

– Скорее, скорее! – сказал он, улыбнувшись заодно и Фонарю, который совсем не знал, куда себя деть, и очень был обеспокоен грозящими ему последствиями всех этих событий. – Вы еще застанете воровку в гостиной, мне удалось ее задержать и привязать к стулу!

Полицейские бросились вперед.

Под их тяжелыми шагами задрожали хрупкие статуэтки на изящных этажерках, и полицейские, по-боевому надвинув кепи и не снимая с плеч накидок, последовали за дворецким, который шел так легко, словно скользил по паркету.

– Сюда!

Дворецкий распахнул настежь дверь в гостиную. Бригадир Массон с первого взгляда оценил царивший там беспорядок.

– Именем закона! – начал он. И положил тяжелую руку на дрожащее плечо несчастной Раймонды, крепко привязанной к стулу толстой бечевкой.

– Это и есть воровка? – спросил бригадир Массон.

– Да, воровка! Мы с госпожой де Бремонваль ее обыскали и нашли при ней вот эти кольца и украшения.

И дворецкий указал на кучку драгоценностей, лежащих на столике; бригадир Массон тоже бросил на них возмущенный взгляд.

– Подумать только, безобразие какое! – проговорил этот славный малый, сурово глядя на Раймонду.

– И это все вы украли?

– Нет, – глухо ответила она.

– А как же случилось, что их при вас нашли?

– Нет, их не нашли при мне.

– Вы, что же, утверждаете, что этот господин говорит неправду? – Бригадир указал на дворецкого; он ожидал яростного потока слов со стороны обвиняемой и был изумлен, когда она только молча пожала плечами.

Дворецкий зато принялся оправдываться:

– Право же, господин полицейский, – заговорил он с возмущением, – наглость этой девицы не знает пределов; к счастью, у меня есть улики, я могу доказать… И к тому же мадам…

– Да, правда, где же госпожа де Бремонваль?

– У нее был нервный припадок, господин полицейский, она у себя в спальне нюхает соли…

Но тут дворецкого опять прервали – вошел еще один человек, комиссар полиции.

– Ну что? Что происходит? – спросил он.

Дворецкий снова выступил вперед.

– Господин комиссар, – сказал он. – Мы с госпожой де Бремонваль застигли эту девицу, когда она воровала драгоценности. Мне удалось схватить ее и привязать к стулу, без разговоров, а потом я послал за сами… все это, чтобы обойтись без лишнего шума…

– Ладно, ладно… А где госпожа де Бремонваль?

– Господин комиссар хочет с ней поговорить?

– Разумеется.

– Если господину комиссару будет угодно пройти в малую гостиную, я позову госпожу…

– Ладно, ладно… минутку!

Комиссар встал прямо перед несчастной Раймондой, не говорившей, по-прежнему, ни слова, и стал допрашивать ее:

– Что вы можете сказать в свое оправдание? Признаете ли вы, что украли эти драгоценности?

– Это ложь!

– Ах, вот как? Вы отрицаете, что вас захватили с поличным?

– Отрицаю!

– Ладно, ладно… Там будет видно.

Комиссар не стал больше ни о чем ее спрашивать и повернулся к бригадиру Массону:

– Снимите обувь с этой девицы! – И пока бригадир выполнял приказ, комиссар объяснил. – Если она действительно воровка, ручаюсь вам, что мы найдем еще какое-нибудь колечко в ее туфле… Это обычный воровской фокус… вот, смотрите…

Дворецкий, однако, не дал «господину бригадиру Массону», к которому выказывал глубочайшее почтение, выполнить приказ комиссара. Он сам стал на колени и сам, торжествуя, показал кольцо, найденное им в туфле той, которую считали воровкой!

– Ах, господин комиссар! – воскликнул он, смеясь. – Вот уж не повезло ей, так не повезло!

Но комиссар не хотел отвлекаться на малоинтересные подробности.

– Установлено, что она схвачена с поличным, – заявил он. – Этого вполне достаточно. Бригадир Массон, вы отведете эту девицу в участок, где я вскоре допрошу ее. Да, дайте знать моему секретарю, пусть он составит сообщение для агентства Гавас: Ограбление госпожи де Бремонваль – это настоящие парижские новости! Чрезвычайно интересно! – Потом он повернулся к дворецкому и потребовал. – Проводите меня к вашей госпоже.

Десять минут спустя полицейские увели в участок несчастную Раймонду, которая, казалось, была совершенно равнодушна к своему аресту и даже не пыталась защищаться: ведь защищаться означало бы обвинять дворецкого, а дворецкого она отлично узнала – это был ее отец!

Г-жа де Бремонваль, со своей стороны, уже проводила комиссара полиции к выходу из особняка. Теперь, вернувшись в большую гостиную, она позвонила. Явился Фантомас.

Как только она осталась с ним наедине, леди Бельтам в растерянности спросила:

– Ваша дочь, Фантомас? Это ваша дочь?

– Без сомнения, – насмешливо сказал бандит.

– Ах, почему вы раньше мне не сказали?

– Как я мог?

– И потом, что это за комедия? Она же не воровка!

Фантомас собирался ответить, но ему помешали.

Дверь в гостиную опять неожиданно распахнулась. Лакей провозгласил:

– Господин граф Пэйрбрюн! Господин маркиз Толоза!

Это съезжались первые гости г-жи де Бремонваль.

Глава 27
БЕЛОБРЮХИЙ

Было без пяти двенадцать, и заседание суда должно было вскоре начаться.

Это происходило во Дворце Юстиции, в том его помещении, где разбирают уголовные дела. Одиннадцатый зал должен был открыться первым, в двенадцать пятнадцать, а перед тамбуром с двойной дверью, через который надо было пройти в зал, уже теснилась густая толпа. Величественный, горделивый и наводящий страх солдат муниципальной гвардии заслонял могучей фигурой подступы к тамбуру, и держатели повесток почтительно топтались позади этого представителя власти, с ангельским терпением дожидаясь указанного в расписании часа, когда публику начнут пускать в зал. Внезапно толпа всколыхнулась оттого, что из темноты неожиданно возник уродливый, кривобокий человечек в бархатной ермолке и грязной, заплатанной визитке. Он подошел к солдату муниципальной гвардии, что-то прошептал ему на ухо с весьма таинственным видом и тотчас же исчез, как будто его ждали очень важные, неотложные дела. Завсегдатаи уголовного суда – а их в толпе было немало, – знали, что означает это явление, которое на театре непременно назвали бы «комическим выходом». А означало оно, что сей персонаж, числящийся в администрации Дворца Юстиции, сообщил муниципальному гвардейцу, что зал суда готов к приему публики и, следовательно, ее разрешено впустить.

Толпа ринулась к тамбуру, но солдат тотчас же преградил ей дорогу, требуя, чтобы каждый предъявил повестку. Те лица, которых действительно вызвали в суд, пользовались правом занять сидячие места, зевакам же предстояло остаться на ногах.

Залы суда уголовной полиции построены по единому принципу, с широкими окнами, выходящими во двор Сент-Шапель, и благодаря яркому дневному свету не кажутся столь торжественными и даже несколько угрожающими, как залы старых помещений Дворца Юстиции. Напротив, они выглядят светлыми и приветливыми, хоть и обставлены без малейшей роскоши. Впрочем, в той части зала, что предназначена для членов суда, можно заметить некое подобие комфорта. Ступени, ведущие к судейскому столу и креслу прокурора, затянуты зеленым сукном; по обе стороны, за перегородками, находятся два небольших отсека: в тот, что примыкает к окнам, можно пройти из зала, там расставлены пюпитры – это ложа судейской прессы, откуда репортеры, входящие в ее состав, следят за ходом сенсационных процессов. В другой отсек, напротив первого, проходят через потайную дверь, скрытую в стене и ведущую в коридоры «мышеловки», – он предназначен для арестованных, которых приводят в суд в сопровождении четырех-пяти конвойных. На языке преступного мира это место называют «турникетом». Что касается самого зала, то он напоминает скромный театральный зал: в первых рядах, ближе всего к Суду, на мягких, обтянутых кожей банкетках, сидят адвокаты, а позади них расставлены простые деревянные скамьи, узкие и жесткие, где рассаживаются зрители.

В этот день одиннадцатый зал уголовного суда был заполнен до отказа, так как судьи, ведущие там дела, известны были своей суровостью; к тому же в этот день судили схваченных с поличным и, стало быть, по мнению завсегдатаев, могли иметь место любые неожиданности, любые непредвиденные эпизоды.

Дважды в неделю Уголовный суд разбирает с быстротой, вовсе недостойной величия возложенной на него задачи, все дела, которые, благодаря своей очевидности, не требуют предварительного следствия.

Чаще всего это мелкие проступки, по которым суд должен вынести решение: пьяный дебош, оскорбление полицейских, нарушение порядка на улице, мошенничество всякого рода, карманные кражи или воровство любого вида – при условии, что преступник схвачен с поличным и не пытается отрицать свою вину.

В то время как толпа стремительно заполняла предназначенные ей места, «турникет» оставался пустым, зияя слева от судейского стола, как большая дыра. По залу пронеслось долгое «ах», когда дверь, скрытая в стене, наконец приоткрылась. Первым вошел один солдат муниципальной гвардии; ему было очень жарко, он отирал пот со лба и шел со скромным видом, опустив глаза, что вовсе не соответствовало его важной роли. Он уселся на кончик скамьи белой бородой, который, согнувшись в три погибели, следовал за ним, пытаясь скрыть от глаз толпы эту цепь, превратившую его в жалкого арестанта.

Скамья подсудимых быстро заполнялась. За стариком последовал негр, потом растрепанная краснощекая толстуха. Ей не сиделось на месте, она то и дело болтала с соседями, ерзала, поглядывая вправо-влево. Рядом с ней, стремясь быть незаметным, сидел молодой апаш с напомаженными волосами. Но вот появилась еще одна подсудимая, сразу приковавшая к себе все взгляды и внимание. Это была удивительно красивая молодая девушка, стройная, элегантная, несмотря на скромную одежду. Она была без шляпы, и в ее белокурых кудрявых волосах, обрамлявших лицо, были только черепаховый гребень и синяя бархатная лента.

Этой девушкой была наша бедная Раймонда, арестованная накануне в роскошном особняке Матильды де Бремонваль, Раймонда, которую ждал суд по унизительному обвинению в том, что ее якобы поймали с поличным! Девушка была очень бледна, а когда увидела перед собой эту беспощадную, ненавидящую ее толпу, ее охватило чувство безмерного стыда, страшного отчаяния, рыдания подступили ей к горлу, и глаза наполнились слезами.

Что же такого она сделала, чтобы заслужить это предельное оскорбление, из-за которого она оказалась в одном ряду с подлейшими преступниками, и, быть, может, по приятному заранее решению правосудия, ей предстояло стать той жертвой, которую Общество приносит Праву и Справедливости?

Конечно, дочь Фантомаса обладала бесстрашной душой и в свое время не дрогнула даже в самых опасных, самых зловещих обстоятельствах. Но появиться здесь, испытать позорное обвинение в воровстве – это было для нее невыносимым оскорблением, страшным ударом судьбы!

И несчастная Раймонда, которая сохраняла хладнокровие при чудовищных катастрофах, теперь трепетала, как сотрясаемый ветром листок, при одной лишь мысли о том, какой ужасный час ей предстоит пережить!

О, она дрожала не от страха перед наказанием, каким бы оно ни было, ей было безразлично, каковым будет решение суда. И свобода была ей не нужна – тюрьма ее не пугала! Свобода! На что ей она? Ах, конечно, решись она заговорить, рассказать, кто она такая и как случилось, что ее обвинили в краже драгоценностей у светской дамы, известной всем под именем Матильды де Бремонваль, а ей еще известной как любовница и сообщница Фантомаса, знаменитой леди Бельтам, – конечно, она добилась бы всяческого внимания со стороны суда! Но Раймонда решила, что ответит презрительным молчанием на все вопросы членов суда и ни при каких обстоятельствах не выдаст своего отца, а следовательно, никому не откроет, кто она такая.

Что ей, в конце концов, жизнь, честь, доброе имя? Не потеряла ли она всяческую надежду с тех пор, как убедилась – справедливо или ошибочно – в поведении тех, на чью защиту рассчитывала? Ничто теперь на этом свете не могло привлечь ее внимания!

Внезапно Раймонда широко раскрыла глаза и чуть не лишилась чувств. Она увидела среди людей, толпившихся в глубине зала, лицо, чьи знакомые, благородные черты так волновали ее когда-то и из-за которых так билось когда-то ее сердце!

– Фандор! – прошептала она. – Жером Фандор здесь!

Несчастная не хотела его видеть. Она закрыла глаза, чтобы изгнать из памяти лицо этого человека. Но внезапно ей пришлось открыть их. Хорошо знакомый голос, голос Жерома Фандора что-то прошептал ей на ухо!

Журналисту удалось пробиться сквозь толпу и приблизиться к скамье подсудимых! Не думая о том, что могут сказать или подумать, он наклонился к девушке и тихим, взволнованным голосом позвал ее. Но Раймонда вздрогнула и всем своим существом выразила протест. Глазами, полными ненависти, она в упор посмотрела на журналиста.

– Подлый, подлый человек! – молвила она сквозь стиснутые зубы, изменившись в лице. – Я вам так доверяла, а вы меня продали! Я надеялась на вас одного, а вы бросили меня!

Журналист, в свою очередь, побледнел. Он совершенно не понял яростных слов девушки и, рискуя привлечь всеобщее внимание, собрался уже ответить ей, потребовать объяснения. Но внезапно его грубо вытолкали оттуда, где он стоял, и вывели в глубину зала. Это сделал один из солдат муниципальной гвардии, схватив его за плечо.

В это же время на одну из ступенек поднялся судебный исполнитель и громко провозгласил:

– Суд идет, господа!

Все поднялись. Потом председатель суда снял головной убор, и заседание суда началось.

Сперва раздавался только смутный, неразборчивый шум; судебный исполнитель расхаживая взад-вперед среди публики, являясь как бы связующим звеном между залом и членами Суда; затем он подвел нескольких человек к судейскому столу и председатель очень торопливо, с равнодушным видом произнес решение суда, которое он, в заботах об истине и правосудии, откладывал целую неделю. Затем перешли к перечислению предстоящих дел. Наконец, назвали имена обвиняемых, присутствующих в зале суда. И тотчас же судья без приличествующих случаю вступительных слов, обратив вопрошающий взгляд на сгорбленного старика с длинной белой бородой, спросил, что привело его на эту позорную скамью. Это печальное и постыдное дело было рассмотрено чрезвычайно быстро: речь шла о посягательстве на невинность, совершенном этим человеком, который до сих пор вел приличную, безупречную жизнь. Старик лил обильные слезы и чуть было не лишился чувств, когда его приговорили к восемнадцати месяцам тюрьмы без права обжалования.

Стража увела его почти что в обморочном состоянии.

Зал развеселился, когда начался допрос негра, обвиняемого в том, что не хотел платить за комнату в меблирашках под тем предлогом, что однажды ночью, когда он вернулся очень поздно, хозяин его не впустил, утверждая, будто он так пьян, что не сумеет подняться по лестнице. Поскольку негр задал хозяину трепку, он получил две недели тюремного заключения, чем, видимо, остался вполне доволен.

Затем председатель вступил в долгий и нудный спор с болтливой толстухой, торговкой вразнос, которую обвиняли в том, что она отказалась уйти с облюбованного места, как ей велели полицейские, да еще, как водится, обозвала их суками и шлюхами.

После этого наступила очередь Раймонды. Председатель подал знак, и девушка, выпрямившись, поднялась с позорной скамьи, бледная, как смерть. Судебный исполнитель пробежал глазами свои бумаги, заволновался и объявил пронзительным голосом:

– Дело о краже на улице Лоран-Пиша… Соблюдать тишину, господа! Свидетели явились? Господа Руллош, Жермен Дюваль, девица Огюста, госпожа де Бремонваль, бригадир Массон!..

В зале возникла суматоха, свидетели по очереди подходили к судебному исполнителю, и он, отметив их отсылал прочь. Г-жа де Бремонваль не явилась. Председатель суда с иронической усмешкой передал своим помощникам надушенную записочку, в которой эта знатная дама, под предлогом внезапной болезни, сообщала о невозможности присутствовать на заседании суда.

Меж тем Фандор, смешавшись с толпой, дал волю своему удивлению. Он подтолкнул локтем Жюва, стоящего с ним рядом.

– Жюв, – сказал он, – вы узнали, кто они такие?

Жюв кивнул.

– Конечно, – ответил он шепотом, – этот Руллош никто иной, как таинственный Фонарь, имени которого мы до сих пор не знали… Дюваль и Огюста, по-видимому, слуги этой госпожи де Бремонваль. Что касается бригадира Массона – нам ли его не знать!

– Жюв, – сказал опять Фандор, указывая на противоположный конец зала, где стоял какой-то человек, явившийся, видимо, поглазеть на процесс. – Жюв, никак это Глазок? Закадычный приятель Фонаря?

Это и впрямь был Глазок, который, забившись в угол, присутствовал на судебном заседании, в котором его лучший друг неожиданно принимал участие, против обыкновения, в качестве не обвиняемого, а свидетеля.

Однако Жюв и Фандор не стали терять попусту времени на закадычного друга таинственного Фонаря; их чрезвычайно беспокоил вопрос, чем кончится дело, героиней и, вероятно, жертвой которого оказалась Раймонда.

Сыщик и журналист по чистой случайности узнали в это самое утро об аресте девушки и странном обвинении, предъявленном ей.

На какой-то миг Жюв, давно проникшийся глубочайшим скептицизмом за долгие годы общения с разными людьми, подумал было, что вполне возможно, Раймонда действительно виновна! Но Фандор, как человек очень непосредственный и далеко не такой пессимист, как инспектор Сюртэ, так горячо вступился за девушку и привел столько доказательств ее невиновности, что Жюв мало-помалу дал себя убедить.

– Это все штуки Фантомаса! – говорил Фандор. – Слава богу, мы здесь, чтобы не дать им ходу!

Фандор со свойственной ему пылкостью готов был еще до начала слушания дела пойти к председателю суда, рассказать ему, кто такая Раймонда, и вступиться за нее, даже не зная толком, в чем состоит обвинение, но уверенный, что оно ложное.

Жюв, более рассудительный, чем его друг, был против этого преждевременного вмешательства.

– Вполне, – заявил он, – и даже, думается мне, можно наверняка сказать, что это обвинение, обрушившееся на хорошенькую головку Раймонды, состряпано ее страшным отцом! Но было бы неосторожностью показать, что мы собираемся защищать эту несчастную девушку, пока не знаем толком, что ей угрожает! Подождем, пусть события развернутся, будем ко всему готовы, но вмешиваться пока что не станем, чтобы не было хуже.

Фандор согласился с этим мудрым решением. Однако за последний час он дошел до точки кипения, в особенности после того, как Раймонда в нескольких коротких, но – увы! – решительных словах выразила ему свое презрение.