Текст книги "Ночной извозчик"

Автор книги: Марсель Аллен

Соавторы: Пьер Сувестр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 17
ДОМИНИК ЮССОН

Странного прохожего, которого Жером Фандор встретил днем на берегу Сены, когда тот «беседовал» с бродячей собакой, и которого журналист рассматривал с удивлением, пораженный его речью и поведением, – этого прохожего звали Доминик Юссон.

Это имя знали все, кто жил по соседству с его скромным домишкой, стоявшим на набережной Жавель, возле моста Пуэн-дю-Жур, между железнодорожным полотном и кое-как мощеной улицей, ведущей к виадуку.

А больше о Доминике Юссоне никто из соседей ничего не знал. Однако о нем ходили зловещие слухи. На него распространялась та всеобщая неприязнь, которой, как правило, пользуются могильщики или палачи, вследствие чего эти люди, необходимые слуги общества, оказываются в то же время как бы выброшенными из этого общества. Между тем, Доминик Юссон не был ни палачом, ни могильщиком, и никто не приписывал ему занятий такого рода.

Чем же занимался Доминик Юссон?

Если здесь, в квартале Жавель, всем была знакома его коренастая крупная фигура, багровое лицо с угрюмым и несколько пугающим выражением, если дом его все видели только снаружи, если всем было известно, что он якшается лишь со своими четырьмя-пятью рабочими, такими же молчаливыми, страшноватыми и непонятными, как их хозяин, то был в Париже другой квартал, где Доминика Юссона знали гораздо лучше, хотя вряд ли ценили больше.

Позади Парижского института медицины, между главными его зданиями, фасадом выходящими на бульвар Сен-Жермен и новыми строениями, прозванными студентами «Павильонами практических занятий», находится улочка, которая, разветвляясь затем на два узких переулка, становится извилистой, темной, сырой, грязной и опасной, ибо посещают ее весьма подозрительные личности.

Вот там-то и помещался магазин Доминика Юссона, большой магазин, над огромной витриной которого сверкало выведенное золотыми буквами имя владельца и куда прохожий все-таки избегал заглядывать, как бы охваченный суеверным страхом.

По сути дела, Доминик Юссон был почти что государственным служащим. Таковым же был его отец, чья профессия перешла к нему по наследству. Семейство это владело монополией на изготовление и продажу восковых муляжей, костей, скелетов и всяческих анатомических препаратов, необходимых для изучения медицины.

В то время как кончина богатого человека бывает чаще всего окружена дорогостоящими церемониями, молитвами, речами, похоронами и посмертными торжествами, смерть бедняка является, как правило, последним актом трагедии нищеты, которая мучает человека от колыбели, где он мерзнет, до больничной койки, где он умирает без пожатия дружеской руки…

Тело умершего в больнице иногда забирают родные и, внеся по своему желанию небольшую сумму, предают земле, но очень часто одинокий, брошенный близкими покойник остается в больнице и поступает в распоряжение врачей, оплачивая своим телом полученный от них уход.

Вот эти-то трупы после небрежного вскрытия в анатомическом театре чаще всего перевозит большой коричневый фургон (каждый из нас, должно быть, встречал его на улицах Парижа, не догадываясь о его мрачном грузе), в мертвецкую, расположенную в подвалах, предназначенных для практических занятий.

Здесь эти трупы оказываются в руках медиков, которые в течение нескольких дней препарируют их под бесполезным предлогом усовершенствования науки, в поисках каких-нибудь анатомических тайн, скрытых в этих телах.

Но на лабораторных столах, где неопытный скальпель молодых студентов врезается в мертвую плоть, отнюдь не наступает конец услугам, которые оказывают медикам трупы несчастных, попавших к ним в руки.

Существует такая разновидность торговли, где продавца трудно себе представить, а о покупателе противно думать, – и это торговля легальная, вполне законная и чрезвычайно важная, которая зарождается в тот момент, когда рабочие, обслуживающие анатомический театр, отправляют расчлененный труп в общую могилу, – как все думают…

Но если несчастный покойник, а теперь попросту «Объект», не слишком попорчен исследованиями медиков, если это мертвое тело находится в полном порядке и сохранности – его тщательно отбирают и под большим секретом продают Доминику Юссону, в чьи обязанности входит отделить плоть от костей, очистить скелет, отбелить его, собрать на проволочные нити, словом, привести в хороший вид и затем продать. Мужской скелет стоит от семидесяти пяти до ста франков; любой человек может приобрести череп максимум за один луи!

Но Доминик Юссон, покупатель трупов и продавец скелетов, не ограничивал свои операции только сборкой костей. Собственно говоря, в силу своей монополии на эту вполне законную и добропорядочную торговлю, он готовил все, что можно было назвать экспонатами анатомического музея. В его магазине можно было увидеть все страшные патологические уродства, представленные образцами, вызывающими ужас и отвращение. Имелись у него кости, изъеденные эксудатом, деформированные туберкулезом; в крепких спиртовых растворах хранились руки с исхудавшими, искривленными пальцами, плоть, изъеденная раком, чудовищные, отвратительно искалеченные болезнями части тела, словом, всяческие устрашающие, редчайшие физиологические отклонения от нормы.

По сути дела, все, что болезни, нищета или случай могут сделать с человеческим телом, было собрано здесь, тщательно распределено и разложено по полкам. На это и жил Доминик Юссон, так как у него были многочисленные покупатели, хорошо ему платившие, среди которых, помимо врачей и студентов, насчитывалось немало сумасшедших садистов, извращенцев, кто покупал череп, чтобы сделать из него табакерку, или развлечения ради подвешивал к потолку праздничней гостиной кости скелета, кости человека, некогда подобного им самим и ставшего тем, чем они сами когда-нибудь станут!

Торговля скелетами, кстати, и была самой крупной статьей дохода Доминика Юссона. Они требовали тщательной обработки, внимательного ухода, но зато и продавались в большом количестве постоянно и бесперебойно.

– Все на свете падаль! – говаривал порой Доминик Юссон хриплым от постоянной выпивки голосом. – А на падаль всегда покупателей хватит!

Разумеется, Доминик Юссон готовил свои анатомические препараты не в квартале Института медицины. Его фабрика, а он действительно располагал настоящей маленькой фабрикой, находилась именно в Жавеле, в том самом домишке, на который все показывали пальцем, не зная, что он собой представляет, не зная, что за товар там изготовляют, и все же инстинктивно опасаясь его.

Там-то, в двух больших мастерских, Доминик Юссон разместил все необходимое для превращения разложившихся трупов в чистые, белые скелеты, подобные тем, что красовались на витрине его магазина. Трупы привозили ему в больших, наглухо закрытых фургонах, которые он впускал в сад, окруженный высокой оградой, а затем этот груз попадал в своеобразный чан, некое преддверие жилища смерти. Каждый месяц трупы вперемешку погружались в один из этих гигантских котлов. Котел затем плотно закрывали и в течение долгих двенадцати месяцев через него безостановочно бежала вода, уходившая оттуда в стоки, полные отбросов, загаженные человеческими останками.

Когда через год открывали один из этих чанов, он оказывался заполненным бесформенными обрывками плоти, еще не отделившимися полностью от липких, студенистых костей. Вот тут-то и начиналась настоящая, страшная и отвратительная работа Доминика Юссона и его помощников. Кости скребли, очищали от последних клочков мяса, а потом уносили в обширное поле, которым владел Доминик Юссон невдалеке от зеленых холмов Сен-Клу. Там их раскладывали на солнце и оставляли, пока они не высохнут и не побелеют. Когда же они вновь попадали на фабрику, оставалось только проделать в них отверстия с помощью крошечных буравчиков, соединить их позолоченными проволочными нитками, собрать по всем правилам и законам науки и составить нередко из костей различных трупов цельный скелет.

Странным превращениям подверглась душа Доминика Юссона на этой работе в постоянном, тесном общении со смертью, – он весь сроднился с нею, она его кормила, она поставляла ему товар.

Будучи безнадежным алкоголиком, он пил уже не от простой тяги к вину, а от ужасающей потребности все уничтожить в опьянении, и переходил от страшных приступов ярости к полнейшему упадку и отупению. То он орал не своим голосом, все переворачивая в мастерских, браня рабочих, швыряя им в лицо в припадке бессмысленной злобы первые попавшие ему под руку кости, разложенные на мраморных столах в этих просторных помещениях; то он замыкался в полном молчании, в равнодушии ко всему и ко всем.

Ведь он ни от кого не зависел. Торговля его не была запрещена законом, однако ему по ряду причин вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь проявлял к ней излишний интерес. Когда ему изредка приходилось беседовать с каким-нибудь официальным лицом, он обходился краткими изречениями в оправдание своей мрачной профессии: священные требования науки, прогресс медицины на благо страдающего человечества… Он утверждал, что к смерти относится с уважением. На все были готовые формулы, и его совсем не устраивало, чтобы кто-то вздумал их проверить на деле.

Зарабатывал он много и был богат, но вел самое убогое существование; по странной случайности, не столь уж редкой, этот человек, живший бок о бок со смертью, страшно боялся умереть. Прикрываясь абсолютным материализмом, осыпая разлагающиеся трупы самой грубой руганью, он в то же время вздрагивал иногда при мысли, что настанет день, когда и ему придется издать последний вздох и стать достоянием червей.

Но всего более Доминик Юссон страдал от того, что не было у него друга, не было на всем свете никого, кому бы он мог с откровенностью излить душу. Рабочие его боялись, посторонние же, как бы движимые неким предчувствием, держались от него подальше и даже животные, нюхом чувствуя шедший от него едва уловимый, пугающий запах смерти, издавали вой, едва завидев его, или в страхе убегали прочь.

– Пить! Еще пить! Пить всегда! Только одно и есть наслаждение для меня на свете – спиртное! Черт побери… я храню в спирте все, что отжило свой век, все виды плоти, все язвы, всю мерзость человеческого тела – неужто мне не будет дано пропитаться спиртом до такой степени, чтобы навечно сохранить жизнь! Гниль, падаль… меня презирают, да, люди меня презирают… а, пусть болтают, что хотят, мне-то какое дело? Ведь многие из тех, кто указывал на меня пальцем, будут когда-нибудь лежать вот тут, в моем складе, в моих чанах, и кости их пройдут через мои руки в обмен на несколько золотых монет – пусть сейчас они попрекают меня этим золотом, когда-нибудь я на них же его заработаю!..

Наступил вечер. Пробило полночь на соседней колокольне церкви Отэй, а Доминик Юссон, сидя перед бутылкой спиртного, продолжал, невзирая на поздний час, поглощать обычную для него порцию этой отравы.

Он находился в своей мрачной мастерской, загроможденной длинными столами, где в желобках стыла красноватая густая жидкость, где на полу валялись вперемешку полувыскобленные кости, еще не собранные по порядку, и бесчисленные отбросы, упавшие с разделочных столов. Огромные мухи кормились на этом разлагающемся мясе!

В глубине помещения выступали из-под пола, куда они были до половины погружены, двенадцать огромных котлов, где отмокали трупы.

Любой другой задрожал бы при одной только мысли о том, чтобы провести в одиночестве хотя бы полчаса в этой угрюмой мастерской, где Доминик Юссон наживался на смерти, торгуя ею и получая прибыль, с каждым днем все большую.

В полной тишине этого помещения, где раздавалось только бульканье холодной воды, капля за каплей стекающей в чаны и уносящей в сток обрывки плоти, оторвавшиеся от костей, малейший шум казался зловещим и страшным, и человек непривычный стал бы, конечно, прислушиваться, словно ожидая, что мертвецы вот-вот заговорят, все эти мертвецы, как те, что лежали на разделочных столах, так и другие, что висели на стенах в виде скелетов, или же те, что еще ждали обработки и в своих белых саванах, мягко спадающих широкими свободными складками, походили на призраков!

Доминик Юссон, по счастью для себя, был совершенно нечувствителен к мертвящему ужасу своей мастерской. Он так давно сжился с ней, так давно привык ко всем видам разложения, так давно глаза его созерцали все омерзительные красоты распада плоти, что он пришел к полному безразличию, видел не видя, чувствовал не чувствуя, трогал не трогая…

И поскольку он дошел до предела насыщенности алкоголем, его органы чувств, усталые, измученные, уже ничего не воспринимали. Он существовал наподобие автомата, и тут ему посчастливилось, ибо не будь этого, его бы давно настигло безумие.

Внезапно, налив еще стакан спиртного, Доминик Юссон вскочил, чем-то встревоженный:

– Кто стучится? – спросил он громким голосом.

Потом помолчал, прислушиваясь. Когда сильные удары вновь сотрясли садовую дверь, он бросился туда.

– Кто стучится? – повторил он. – Кто тут? Кто пришел? Что надобно?

Из-за садовой двери ответил звучный, подобно металлу, голос:

– Это я, Доминик. Живо, открывайте.

– Открываю… открываю… Но, господи боже мой, что вам понадобилось?

– Сейчас узнаете, черт побери! И не воображайте, что я буду перекликаться с вами из-за двери. Ну, шевелитесь, вы, болтун!

Повторное требование посетителя было уже ненужным. Понял ли Доминик Юссон, кто явился к нему в такой час? Должно быть, сразу понял, ибо он, проявлявший обычно предельную осторожность и открывавший дверь только в случае крайней необходимости, сейчас торопился, спешил, как только мог. Вскоре дверь приоткрылась.

Доминик Юссон все повторял – Входите… входите… Боже мой, что это у вас такое?

– По-моему, вам-то сразу следовало догадаться!

Гость, который вошел, тяжело ступая, тащя за собой какой-то огромный тюк, был одет чрезвычайно странно.

На голове у него была своеобразная маска, вроде черного капюшона с прорезями для глаз, с плеч спадал, скрывая фигуру, черный плащ, даже руки были в черных перчатках, безликий, невидимый, – таков был этот трагический и властный облик.

О, этот силуэт, страшный, легендарный силуэт, о котором говорил весь мир, – это был силуэт Фантомаса.

Да, то был Фантомас, явившийся к Доминику Юссону, торговцу трупами!

И как ни отупел до скотского состояния Доминик Юссон, он без колебания узнал Повелителя Ужасов! Разумеется, не впервые встречался он с этим страшным бандитом.

– Хозяин, хозяин, – приговаривал он, в то время как Фантомас все шел вперед, – ради бога, скажите, что вы принесли? Что это вы тащите за собой?

Вместо ответа Фантомас, все еще идя по садику, приказал:

– Запри же вход в свое жилье, Доминик!

Доминик поспешно выполнил приказ, но тут же у него вырвалось глухое восклицание:

– Боже мой, перед домом стоит карета… Чья она? Вам известно?

– Глупец! Запри двери!

На этот раз Доминик Юссон ни слова не промолвил. Как всегда, он не мог противиться Фантомасу и стоял перед ним, подавленный, обессиленный, покорный. Повинуясь полученному приказанию, он запер вход в сад, а потом снова обратился к Повелителю Ужасов, бросившему наземь тюк, который волочил за собой.

– Хозяин, хозяин! – взмолился он в третий раз. – Что это вы принесли ко мне?

И в третий раз Фантомас ответил:

– Черт возьми! Мог бы и сам додуматься: это труп!

– Труп!

– Да, я тебе отдаю его, чтобы избавиться; право, не знаю, что с ним делать.

– Труп! – повторил Доминик Юссон. – Сжальтесь, хозяин, подумайте, ведь вы, конечно, принесли труп убитого, и я думаю…

Вместо ответа Фантомас пожал плечами.

– Нечего тут думать, – грубо сказал он, – твое дело слушаться меня. Мне этот труп мешает, я его принес тебе, ты его спрячешь к себе в погреб, а через год продашь как скелет… Делай с ним что захочешь, мне все равно! Он мне мешает, я тебе отдаю его, черт возьми, это же твое ремесло!

– Но…

– Довольно!

– Однако…

– Довольно, я сказал!

Он произнес это таким голосом, что Доминик Юссон больше не посмел возражать.

Фантомас продолжал:

– Нам надо поговорить, идем.

– Ко мне?

– К тебе. Ну, пошли.

Фантомас чуть ли не вел за собой несчастного Доминика Юссона. Как человек, хорошо знакомый с домом, он открыл дверь мастерской и вошел в это мрачное помещение, пропахшее тлением.

– Проклятье! – сказал Фантомас, смерив взглядом дрожащего Доминика Юссона. – Опять ты тут напивался! Нет, решительно, никогда больше ничего для тебя делать не буду, – пьяница не умеет держать язык за зубами.

– Я еще ни разу не проболтался, хозяин…

– Так-то оно так, однако…

И вдруг Фантомас, не договорив, в каком-то необъяснимом порыве кинулся вперед. Одним прыжком, словно обезумев, он оказался на другом конце мастерской и там упал на колени перед грудой старой одежды, в беспорядке валявшейся в углу.

– Хозяин… хозяин, – прохрипел Доминик Юссон. – Что это с вами? Что случилось?

Почти беззвучным, дрожащим голосом, с трудом вырывавшимся из стиснутого спазмом волнения горла, Фантомас спросил, сжимая в руках женское платье:

– Эта одежда – эта одежда…

– Да… а что такое?

– Откуда она у тебя?

– Откуда она у меня?

– Где ты ее нашел? На ком было это платье?

– Но… но…

Быстрый, как молния, Фантомас вскочил на ноги и прыгнул к Доминику Юссону, который уже готов был убежать, перепугавшись насмерть.

– Ну же, отвечай, Доминик! Отвечай или поплатишься жизнью! Пощады от меня не дождешься… Где ты нашел это платье?

Побелев от страха, Доминик Юссон с трудом проговорил:

– Да оно у меня уже давно.

– Давно? Ложь!.. Десять дней? Пятнадцать?

У Доминика Юссона голова шла кругом.

– Нет… нет… – заверил он Фантомаса. – Я ошибся… всего час… два…

– Ложь!

– Нет, хозяин, я правду говорю.

– Врешь!.. Впрочем, кто же был в этом платье? Чей труп ты раздел? Да говори же, говори!

Сильным рывком Доминик Юссон высвободился из рук Фантомаса. Он отскочил, оказался по другую сторону большого разделочного стола и, чувствуя себя там поспокойнее, отвечал:

– Господи, хозяин, да что на вас нашло? Не все ли вам равно? Вы же знаете, что мне иногда приносят еще не раздетые трупы. Это платье было на молодой женщине, и я собирался его продать некоему Бузию, скупщику, старой одежды, который и не подозревает, как эта одежда попадает ко мне.

Пока Доминик Юссон говорил, ярость Фантомаса сменялась безмерным отчаянием.

– Ах! – горестно прошептал он. – Ах, проклятье Господне тяготеет надо мной… Судьба теперь против меня… неужели настал час искупления?

Но вскоре он взял себя в руки: этот человек, не ведавший страха, всегда умел подчинить тело велению рассудка.

– Ты снял это платье с трупа молодой женщины? Когда? Где? Подробности!

– Не помню я ничего.

– Вспоминай!

– Да зачем вам, хозяин?

– Зачем? Ты хочешь знать, зачем, Доминик? Так вот, слушай же: у меня, Фантомаса, слышишь ли ты, Доминик, у меня есть дочь, любимая дочь, Элен, моя Элен, которую я, рискуя жизнью разыскал в Натале, а потом чуть ли не двадцать раз мог потерять; за нее я готов тысячу раз пожертвовать собственной жизнью, пролить свою кровь до последней капли, слышишь, Доминик? У меня, Фантомаса, есть дочь! И эта дочь, эта Элен, ненавидит меня, своего отца, потому что ей известно, что я бандит, а она честная и чистая девушка. Месяц тому назад я нашел ее, скрывающуюся под именем Раймонды, продавщицы в «Пари-Галери»… Ты слушаешь меня, Доминик?.. И эта Раймонда, моя дочь, в тот самый день, когда я нашел ее, исчезла, похищена, украдена, – кем же? Не знаю! Возможно, тем самым человеком, чей труп я тебе сегодня принес! Шапларом!

– Как, это труп Шаплара?

– Да! Слушай же, это все неважно, но вот это платье, платье, которое ты снял с мертвой женщины, я узнал его, это платье моей девочки, Элен, это платье Раймонды… Значит, Раймонда умерла? О, я отомщу!

Лицо Доминика Юссона исказилось таким ужасом, пока он слушал эти отчаянные речи, что Фантомас внезапно обрел какое-то подобие надежды. Лихорадочным жестом он отбросил свой капюшон и открыл смертельно бледное лицо с дрожащими губами и полными слез глазами, метавшими молнии.

Он снова заговорил чуть ли не умоляющим голосом:

– Доминик Юссон, скажи мне, что ты солгал, скажи, что дочь моя не умерла! Скажи мне…

Доминик Юссон машинально провел рукой по лбу. Недавний хмель слетел с него, к нему вернулся здравый смысл, еще подстегиваемый волнением, пережитым за этот час.

– Фантомас… Фантомас… – сказал он. – Я вспоминаю. Вот посуди сам, потому что я уже ничего больше во всем этом не понимаю… это платье, которое ты держишь в руках… платье твоей дочери… я его два раза снимал с разных трупов…

– Два раза?!

– Да, два раза.

– Что ты хочешь этим сказать, боже мой!

– Постарайся понять, а то я уж вовсе не соображаю. Вот тебе чистая правда, Фантомас. Две недели тому назад, здесь, у меня, находился труп женщины, найденной в Сене мертвой, утонувшей, и на ней было это платье. Ты слушай… слушай… Я это платье продал Бузию и уж не знаю, кому Бузий его перепродал, только клянусь тебе, как раз сегодня я увидел это самое платье в руках юноши, утонувшего в Сене.

– Юноши? Да ты с ума сошел!

– Клянусь тебе, что это правда.

Удрученный, вконец измученный Фантомас уже ничего не понимал в той невероятной путанице, когда платье его дочери Раймонды дважды попалось на крючок страшной «удочки» Доминика Юссона. Он продолжал спрашивать:

– Ах, Бога ради! Припомни же! Сделай еще усилие! Как выглядела эта женщина, которую ты в первый раз вытащил из воды? Молодая? Красивая? Блондинка? Брюнетка? Дочь моя или нет?

Увы! Доминик Юссон покачал головой.

– Ну, что я могу тебе сказать? – ответил он. – Столько я их тут перевидал, этих безымянных мертвецов, разве упомнишь их лица?

Услышав эти слова, Фантомас вновь погрузился в отчаяние и долго оставался недвижим, опустив голову и горько рыдая. Внезапно он выпрямился:

– Доминик, были на этой женщине драгоценности?

– Нет, хозяин.

– Да! Да! Я знаю, что у нее были… были кольца. Ах, ворюга, ты их украл? Покажи их мне! Я хочу их видеть! Я сразу узнаю их, если это кольца моей дочери!

– Нет их у меня, ты ошибаешься, Фантомас.

Но, отвечая так, Доминик Юссон побледнел. Он еще старался говорить с уверенностью, но тут же замолчал, так как Фантомас, перегнувшись через стол, схватил его за горло и чуть было не задушил.

– Кольца! Доминик Юссон, покажи мне ее кольца! Покажи кольца, которые были на утопленице, вытащенной в первый раз, одетой в это платье!

Чувствуя, как сильные руки бандита смыкаются у него на шее, предвидя близкую смерть, если он еще попытается сопротивляться, Доминик Юссон признал себя побежденным.

– Ладно, – сказал он, – отпусти меня, и я тебе их отдам!

– Ага! Значит, я прав!

Фантомас отпустил и оттолкнул Доминика Юссона, готовый опять схватить его, если тот вздумает его обмануть. И все повторял:

– Кольца! Показывай кольца!

Доминик Юссон нажал пружину потайного ящичка, пошарил там и бросил на мраморный стол перед Фантомасом два золотых кольца.

– Смотри! Вот они…

Фантомас схватил эти украшения, которые Доминик Юссон из жадности оставил себе, и его вновь охватило глубочайшее отчаяние. Этот бандит, палач, перед которым дрожал весь белый свет, который не останавливался ни перед каким насилием и без колебаний совершал страшные преступления, внезапно разразился рыданиями, узнав эти скромные украшения, кольца, которые носила его дочь, – ведь это было подтверждением того, что она умерла!

– Это что такое? Что там происходит? – спросил вдруг Доминик Юссон.

Действительно, раздался какой-то шум…

Фантомас прислушался и остался равнодушным:

– Да ничего особенного! Какой-нибудь запоздалый прохожий!

И он снова погрузился в мрачное молчание. А звук, настороживший сперва их обоих, был обыкновеннейшим из звуков: стук колес, стук извозчичьих колес по разбитой мостовой!