Текст книги "Ночной извозчик"

Автор книги: Марсель Аллен

Соавторы: Пьер Сувестр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

И, посмеиваясь, добавил то, что было чрезвычайно интересным для Раймонды:

– Вырву-ка я нынче пару волосков из хвоста моего Пегаса, а завтра, пожалуй, загляну в «Трехгрошовую кружку» и спрошу Фонаря, не поможет ли он мне сплести часовые цепочки…

Что же касается Раймонды, то она ничуть не огорчилась, что роковая карета навсегда прекратила свое существование!

Глава 21
ХИТРОУМНАЯ ЦВЕТОЧНИЦА

В «Трехгрошовой кружке», кабаке, где собиралось общество отнюдь не смешанное, ибо состояло целиком из зловещих апашей и отпетых мошенников, в этот вечер царили необычайное оживление, суета, возбуждение, что говорило о нешуточном происшествии.

– Толково предложил! И толково выиграл!

– За яйца платишь ты…

– Знаешь, парень, тебе разве что верблюд нос утрет…

– Черт дери, шикарно сработано!

– Схряпал дюжину крутых яиц, да по-быстрому, да не запивая… Ну, сила! Какое здоровье надо иметь…

Завсегдатаи этого заведения, начиная с Заставы-Монпарно и кончая Грозой-Легашей, Титаном по кличке Жаба, Толстяком и самим хозяином «Кружки», пребывали в почтительном восхищении.

Все они дружно осыпали восторженными хвалами одного из своей же братии – ненасытную утробу по имени Фонарь.

Долговязый Фонарь только что побился об заклад, что отколет небывалый номер, и вышел победителем. Он умял подряд, не передохнув, ничем не запивая, дюжину крутых яиц.

– Ну, брат, нет слов, – заявил Толстяк, огромный мужчина с непомерно раздутым брюхом, выпиравшим из-под широкого красного пояса, который он то и дело подтягивал, чтобы удержать спадающие штаны. – Если когда-нибудь судьи надумают оттяпать тебе голову, ты попроси у них таксе же угощение, перед тем как полезть по ступенькам церкви святого Подневолия. Сам Дейблер рот бы разинул!

– И дал бы ему драпануть! – заключил Жаба.

Фонарь принимал все это с равнодушием, достоинством и гордостью, откинувшись на стойку и опираясь на нее локтями, но лицо его расплылось от блаженства.

– Все это ладно, – заявил он тут же гнусавым голосом истого жителя предместья, – хватит кропилом-то махать, налили бы чего покрепче святой воды?

– Пить будешь?

– Как лошадь!

Тут вышел вперед Гроза-Легашей, престранного вида субъект, сутулый и кривоногий:

– Давай, угощаю… наливай, обезьяна! Слыхал?

«Обезьяна» – хозяин «Кружки» – все отлично слышал. Такого предложения ему никогда не надо было повторять дважды. Бывалый торговец, умелый кабатчик, он обладал особым нюхом на тягу к выпивке, порой еще дремлющую в душе посетителя.

– Такое дело требует, чтоб каждый каждому поставил! – посоветовал он.

Фонарь одобрил:

– Хорошо сказано, приятель!

Кабатчик поспешил добавить:

– Я тоже ставлю, сколько вас тут будет?

Их было семеро; хозяин налил семь стопок.

– Ваше здоровье!

– За твое!

– Ух, хорошо прошла!

– Полезней всякого лекарства!

Стопки враз опустели – в этом кабаке спиртное глотали залпом – и хозяин снова наполнил их своей невероятной смесью, образно прозванной им «Коньяк Бей-дубина». Однако после первого возлияния ловкий хозяин «Кружки» незаметно вылил свою стопочку на пол, отлично зная секрет приготовления этого пойла, и провозгласил:

– Один круг прошел, шесть осталось!

Ему ответили развеселыми восклицаниями:

– Еще бы, сукин ты сын, когда набьешь живот крутыми яйцами, поневоле будешь веселиться!

– Эй, Фонарь! Много пьешь, не боишься огонь загасить? Намокнет фитиль-то!

– Брось ты! У этого Фонаря заместо фитиля спиртовая лампа!

Каждый старался вставить острое словцо, изощряясь по своим возможностям. Зато Фонарь, казалось, потерял интерес ко всему. Он уже крепко выпил полчаса назад, когда предложил свое поразительное пари, развеселившее всех собравшихся, теперь же, после нескольких стопок был пьян вдрызг. Он побледнел, то и дело клевал носом и время от времени вздрагивал всем телом, хотя в «Кружке» было нестерпимо жарко. Словом, выглядел он еще хуже, чем обычно; его длинное, тощее тело казалось таким хрупким, что вот-вот переломится, а ноги держали его разве что только по привычке.

– Не знаю уж, чья тут вина, крутых яиц или купороса, – вмешался Толстяк, – только гляньте-ка на парня! С чего это он шары вылупил? Смотри, как бы не выскочили!

Апаши окружили Фонаря, рассматривая его без всякой жалости, напротив, с каким-то удивлением, восхищением, а он машинально, как автомат, опрокидывал стопку за стопкой, с упрямством, свойственным пьяницам, которые упорно продолжают пить, уже не понимая, что пьют.

И вот в то время, как все сгрудились вокруг Фонаря, здесь появилась еще одна посетительница.

Это была молоденькая девушка, почти что девчонка, одетая кое-как, растрепанная, но глаза ее блестели, на щеках играл румянец и движения были полны изящества. В руках она держала огромную корзину с букетами фиалок. Она вошла в «Трехгрошовую кружку» весьма уверенной походкой.

– Купите цветочки, дамы-господа, дешево отдаю, все равно что даром!

– Эй, девчонка! – позвал ее Гроза-Легашей.

Девушка подошла к стойке, окинула взглядом собравшихся, но особенный интерес у нее вызвал Фонарь.

– Эй, девчонка! – повторил апаш. – Сколько тебе за всю корзину?

– Пол-луи.

– Ну, ты и даешь! Губа не дура!

– Я за эту цену сама купила.

– Заткнись! Смеешься, что ли?

– Да нет, ничуть…

– Бабушке своей рассказывай!

Гроза-Легашей взял девушку за плечи и чуть ли не силой подвел к стойке.

– Давай чокнемся… Хозяин, налей девчонке пойла, видел, какая славная пичужка!

Цветочница стряхнула с себя руку непрошенного кавалера.

– Прочь лапы! – скомандовала она решительным, отнюдь не испуганным тоном. Потом спросила, указывая на Фонаря, который искоса глядел на нее в полном одурении:

– Что это с парнем стряслось?

– Да, видно, живот схватило.

– Это вы его напоили?

Толстяк возразил:

– Нет, послушай… так это твой, твой парень? Какая храбрая заступница выискалась! Эй ты, девчонка! Ты что же, думаешь, что он еще мал, сам упиться не умеет? Не дорос еще? Тебе нужны – которые подлиннее?

Между тем цветочница подошла вплотную к Фонарю и с любопытством его рассматривала. Очень спокойным голосом она обратилась к пьяному:

– Ты и впрямь упился? Скажи, деточка! Букетик фиалок не желаешь?

Окружающие расхохотались.

– Вот черт-те что, потешная какая девчонка, животики надорвешь от такой дурацкой трепотни! Фонарь у нее в деточках ходит! Ну, смех да и только!

Однако вскоре им все это надоело. Достаточно времени потратили они на цветочницу, почесали языки на ее счет – и хватит, заговорили о другом, а разговор завел все тот же Гроза-Легашей.

– Слушайте, ребята, – обратился он ко всем сразу, – вы не знаете случайно, что подумывают фараоны насчет ночного извозчика и пришитого папаши Шаплара?

Вопрос остался без ответа, никто ничего об этом не слыхал, даже Толстяк.

– Фонарь-то, конечно, мог бы кое-что порассказать на сей счет, – заявил Жаба, – но сейчас его расспрашивать – все равно что на Триумфальную арку плевать, чтобы она покраснела. Ничего тут не попишешь. Повезло ему…

Толстяк все не мог расстаться со своим вопросом:

– Ну и гвалт поднимется вокруг этого чертова дела с убийством хозяина «Пари-Галери»…

И так как Гроза-Легашей делал вид, будто это не так уж важно, Толстяк разозлился и заорал:

– Я-то знаю, что говорю! У моей барули в Префектуре есть парень не промах, ей потому и на панели лафа… Так вот я от него знаю…

– И что же ты такое знаешь?

– В общем-то россказней хоть отбавляй… Вроде бы старика Шаплара ухлопал Фантомас, потом его увезли на извозчике, потом куда-то пропали и труп, и извозчик, – брык! И все прямо под носом у этого писаки несчастного, то ли журналиста, то ли легавого, пресловутого Фандора, кореша Жюва…

Жюв! Странно прозвучало это имя в кабаке, где каждый выпивоха нет-нет да и вздрагивал когда-то при мысли о нежданной встрече с королем сыщиков! Да, этого все знали! С ним шутки плохи! Он тебя за пять секунд расколет по всем правилам. А заведешься, можешь и по зубам схлопотать, этот инспектор не постесняется, ух, сволочь легавая!

Разговор стал общим.

Хозяин наливал уже по пятому кругу, самые остервенелые выпивохи чрезмерно разгорячились, в голове у всех шумело, переходили от столика к столику, присаживались где попало, перекликались из конца в конец, кричали:

– Э, ни черта вы не знаете! Все это чепуха на постном масле, фараоновы враки, Шаплар-то жив и не думал подыхать!

– Как это не подох?

Услыхав от Заставы-Монпарно такое ошеломляющее заявление, Толстяк соскочил со стола, на котором сидел, свесив ноги, и бросился навстречу своему корешу, уперев кулаки в бока, набычившись, кипя от злости:

– Сдурел? Чокнулся? Говоришь – не подох? А ну, давай, выкладывай дело, чем просто языком трепать… или вздумал над ребятами поиздеваться?

По счастью, Застава-Монпарно хорошо знал, с кем имеет дело Сам он был не местным – нет, уж он-то никогда на Монмартре жить не будет – крутому парню в этих краях делать нечего… тем не менее он знал, как вести себя в темных вертепах и творил суд и расправу на авеню Мэи. Поэтому он ничуть не испугался наскока Толстяка. Тот был просто-напросто пьян и орал только потому, что водка, настоенная на перце, бросилась ему в башку.

– Не заводись ты! – спокойно сказал Застава-Монпарно, – объяснения тебе нужны? Вот они! – И распахнув рубашку на волосатой груди, он вытащил скомканный экземпляр одной из утренних газет.

– Вот в этом грошовом листке все рассказано. Распечатай уши. По-видимому, говорится в статейке, папаша Шаплар такой же покойник, как мы с тобой, и просто-напросто воспользовался тем, что его магазины прикрыли, и укатил в Швейцарию. И не долее как сегодня утром прислал оттуда распоряжения своим кассирам. Вот… читайте… Здесь про все это написано.

От слов Заставы-Монпарно все оцепенели. Сперва подумали, что он брешет, но, внимательно рассмотрев газету, убедились, что его слова – чистая правда. Все было написано черным по белому: «в магазин «Пари-Галери» пришло письмо, сообщающее о скором возвращении промышленника», а раз это напечатано, стало быть, все правда.

Толстяк прочитал заметку во всеуслышание и с удивлением добавил:

– Ничего не понимаю! Зачем же этот Фандор направо и налево рассказывал, что своими глазами видел труп старика Шаплара на козлах?

Но вопрос остался без ответа. Все чувствовали, что в этой истории с мертвецом, который, в конечном счете, мертвецом не был, крылось какое-то чрезвычайно важное дело, вроде бы тайно направляемое самой полицией, и это, само собой разумеется, внушало уважение.

На время разговоры прекратились, каждый о чем-то раздумывал, смущенный этим таинственным происшествием, – и тут общее внимание опять было привлечено цветочницей. Она подошла к Фонарю, взяла его под руку и ласково нашептывала ему:

– Пойдешь со мной, миленький? Что? Хватит тебе пить-то! Лучше воздухом подышать… Ну, пойдем же!

Все разразились хохотом:

– Ну и ну! Ничего себе вкус у девчонки! Подбирает самых отпетых пьяниц, какие уж на ногах не держатся… Видно, не терпится ей получить отменную трепку… Очень уж зол бывает Фонарь наутро после крепкой выпивки, С похмелья он страшен…

Тут кто-то негромко вспомнил Пантеру, его бывшую любовницу, которая внезапно куда-то пропала – уж ей-то было известно, каков он после пьянки. Однако цветочница оказалась настойчивой, а когда ей удалось потащить Фонаря к дверям, весь кабак разразился аплодисментами.

– Браво, малышка, молодец! Побольше бы таких женщин! Ну, черт побери, у этой, видно, поджилки не трясутся!

Но цветочнице, по-видимому, не было никакого дела до мнения собравшихся в трактире апашей. Она повела за собой Фонаря и чуть ли не силой вытащила его за порог.

– Ну как, легче стало? Вы меня слышите, Фонарь? Давайте, подымайтесь! Нет, о руках бросьте думать, это я связала их вам за спиной… И не рыпайтесь! Только пошевелитесь – пристрелю как собаку!

Слабым жалобным голосом Фонарь спросил:

– Да кто вы такая?

– Как? Вы меня еще не узнали?

Сцена эта разыгрывалась на пустыре, неподалеку от кабака «Трехгрошовая кружка». Фонарь, протрезвевший от нашатыря и дрожащий под наставленным на него дулом револьвера, тщетно всматривался в темноту, пытаясь понять, кто же такая эта удивительная цветочница, которая привела его не к себе домой, как он ожидал, а сюда, на пустырь, пользуясь тем, что он пьян в стельку, а теперь отдавала приказания.

– Вы меня не узнаете, – продолжала она, – что же, могу представиться. Цветочница, стоящая перед вами, – это Раймонда! Раймонда, ваша бывшая пленница, Раймонда, сбежавшая от вас и призвавшая вас теперь к ответу…

На этот раз Фонарь задрожал всем телом. Он, бедняга, не сомневался, что пришел его последний час – не зря наставила на него свой маленький револьвер Раймонда, – Раймонда, прикинувшаяся цветочницей, Раймонда, смешавшаяся с воровским сбродом, чтобы избежать преследования Жюва и Фандора.

– К ответу? За что? – пробормотал апаш, чуть ли не пуская слезу, – Я вам ничего плохого не сделал… Даже наоборот!

Раймонда казалась очень спокойной, очень решительной и ничуть не испуганной.

– Слушайте внимательно, Фонарь, – сказала она, – и не будем терять времени. Вы меня не знаете, но можете мне доверять. Сейчас вы у меня в руках, постарайтесь это понять и отвечайте правду на все мои вопросы, помогите мне узнать то, что мне нужно. С другой стороны, если попытаетесь обмануть меня или сопротивляться…

– Если буду сопротивляться? – дрожа спросил Фонарь.

– Я вас пристрелю, – просто ответила Раймонда и подтвердила свое заявление недвусмысленным жестом – взвела курок револьвера.

– Понятно? – спросила бывшая продавщица из «Пари-Галери». – Что вы решаете?

У Фонаря не было ни малейшего желания сопротивляться. Положение его становилось аховым. После привычной пьянки он вдруг очнулся беззащитным, со связанными руками, и перед ним стояла женщина, имевшая все основания ему мстить. Хитрить было поздно, с ним справились, связали руки, и он это признал.

– Ну, спрашивайте, что ли. Что вы хотите узнать?

– Почему вы меня похитили?

– Мне велели.

– Это не основание…

– Посулили денежки.

– Не сомневаюсь… Но кто вам велел это сделать? Кто вам платил?

Фонарь скорчил отвратительную рожу:

– Гм! – начал он, явно подбирая слова. – Гм! Вот этого я сказать не могу.

– Вот еще!

– Если я вам скажу, мне крышка.

– Пустое… К тому же, Фонарь, я вас держу под прицелом…

– Это я вижу!

– Говорите же…

Но Фонарь не мог, никак не мог решиться.

– А вы сами-то на кого думаете?

На этот раз Раймонда сама смутилась от столь прямого вопроса. Кого она винила в том, что ее похитили? Ах, признаться в этом было ужасно… но разве следовало понимать все иначе? У кого хватило бы смелости обратиться к Фонарю и посулить ему денег за такое злодеяние? Кто мог толкнуть апаша на это? Кто?

День за днем Раймонда задавала себе этот вопрос и отвечала на него только одним именем: страшным, кровавым именем! Именем своего отца!

Да, она винила отца в том, что случилось, так как знала, что он способен на все, и он, по ее мнению, был виноват во всех ее бедах!

– Кто, по-моему, виноват? Не знаю, Фонарь… Фантомас!

И произнеся это имя, Раймонда невольно вздрогнула.

– Фантомас? – спросил Фонарь совершенно спокойно, не замечая волнения девушки и думая только о собственном спасении. – Фантомас? Нет, не он, я вообще не знаю, что с ним стало, шайка его разбежалась… нет, это не Фантомас!

– Тогда кто же?

– Ну… ладно, говорить так говорить… Это тот, кто им здорово интересуется…

– Да говорите же!

– Ладно, ладно, сейчас скажу! Это одна дамочка, которая вроде бы приревновала к симпатии Фантомаса… в общем, дамочка эта держала на вас зло, оттого как знала, что вы станете любовницей Фантомаса!

– Любовницей Фантомаса!

Раймонда, знавшая, что она дочь этого бандита, не представляла себе, как разобраться в такой невероятной путанице. Не все ли равно ей было, какая причина вызвала ненависть этой незнакомки? Ей нужно было только одно – узнать имя этой женщины и отомстить! Задыхаясь, она спросила:

– Кто это? Кто? кто?

– Матильда де Бремонваль…

Матильда де Бремонваль? Тщетно Раймонда силилась вспомнить это имя, ничего ей не говорившее. Об этой женщине она никогда в жизни не слыхала. Наконец, она задала следующий вопрос:

– Ее адрес?

Фонарю скрывать уже было нечего, он ответил без колебаний:

– Улица Лоран-Пиша, это шикарная грачиха… хватки и решительности ей не занимать… Вот, например, в тот день, когда Пантера дала вам смыться, а я ее за это вздул, да ненароком и прикончил, так вот как раз тогда эта самая дамочка с улицы Лоран-Пиша…

В этот же вечер, около полуночи, г-жа де Бремонваль выпорхнула из своего автомобиля, остановившегося у ее дома.

– Купите фиалочек, сударыня, купите на счастье фиалочек!

Г-жа де Бремонваль, расщедрившись, бросила несколько серебряных монет подошедшей к ней молоденькой цветочнице и вошла в дом. Автомобиль тут же удалился. Удалилась и цветочница Раймонда, понурив голову. И на ходу, погрузившись в мрачное раздумье, она бормотала:

– Она! Это она! Да, я уверена, что это она и есть! О, я отомщу ей, я отомщу… лишь бы Фонарь сдержал обещание, лишь бы он ей не проболтался!

Глава 22
ЖИВОЙ МЕРТВЕЦ

– Пошевеливайтесь, Бузий!

– Да я и шевелюсь, господин Фандор!

– Как черепаха!

– Вовсе нет, я не черепаха, а человек, который везет тачку.

– Да в тачке-то у вас ничего нет, Бузий, неужели она, по-вашему, такая тяжелая?

– Господин Фандор, тачка – это тачка, и весит она сколько положено тачке… Да еще на пустой желудок…

– Бузий, это уже сверхъестественное нахальство, я же только что оплатил ваш обед, какой там пустой желудок! Вот неблагодарная утроба!

– Ну, за обед-то спасибо, зато в глотке пересохло!

– Иначе говоря, выпить хотите, Бузий?

– Да, господин Фандор.

– Ну что же, дружище, будет вам и выпивка, когда доставите меня куда надо. Нет, нет, не спорьте, это бесполезно, сейчас угощать вас не стану. К тому же мы опаздываем.

Фандор ускорил шаг, и Бузию тоже пришлось идти быстрее, чтобы от него не отстать.

Куда же они направлялись?

Фандор был без шляпы, в старом пиджаке, в потертых брюках, а Бузий, бывший бродяга, толкал перед собой тачку, в которой валялась большая, грубая на вид холстина, очень грязная и мокрая.

Пройдя улицу Алезия, Фандор тотчас же повернул на набережную и направился вперед, внимательно поглядывая на реку, воды которой в это позднее время – было около десяти часов вечера – казались черными, как чернила.

– Скажите на милость, господин Фандор, – обратился к нему Бузий, которому, как всегда, хотелось почесать язык, – скажите на милость, как насчет денег?

– Каких денег, Бузий?

– Я про те деньги, что он заплатит.

– Да, ну и что же?

– Так вот, господин Фандор, денежки-то пойдут мне или вам?

– Вам, Бузий.

– Верное дело?

– Совершенно верное.

– Слово даете?

Увидев встревоженное лицо славного бродяги, Фандор расхохотался:

– Черт возьми, конечно, даю честное слово! Кстати, Бузий, как вы себе представляете, разве я в тот момент смогу протянуть руку и забрать деньги?

Бузий пожал плечами и продолжал уже спокойней.

– Ну, где мне знать! – сказал он. – Столько случается разных разностей, а вы иногда такие штуки выкидываете, что я полагаю – вы на все способны!

– Ладно! Так вот что, Бузий, можете мне поверить – сейчас я вполне способен дать вам по-дружески хорошего пинка ногой в спину – как можно ниже! – если вы не соблаговолите наконец идти побыстрее!

Вместо ответа Бузий хладнокровно сплюнул в сторону:

– Ладно вам, господин Фандор, вы не такой злой, как прикидываетесь, а если вы и впрямь это сделаете, я при случае вам отомщу…

– Каким же образом, Бузий?

– Опрокину, к черту, тачку!

Видимо, в намеке бродяги было что-то смешное, а угроза его показалась такой забавной, что Фандор невольно рассмеялся.

– Бузий, вы просто невыносимы… Разве вы не побоялись бы попортить свой товар?

– О, господин Фандор, за этот товар цена всегда одна, свежий он или попорченный!

Фандор опять улыбнулся, потом остановился, осмотрелся по сторонам в нерешительности.

– Скажите-ка, Бузий, далеко еще?

– Метров двести, господин Фандор.

– Не больше?

Бузий тоже остановился, приподнял шляпу и в смущении потер лоб.

– Нет, – сказал он, – до его дома не более двухсот метров, но только подъем…

– Какой подъем, Бузий?

– Дорога идет вверх.

– И что же?

– А то, господин Фандор, что, может быть, нам лучше подойти поближе?..

На беду славного малого, ставшего в этот вечер участником приключений Фандора, журналист вовсе не был расположен продолжать путь. Он вытащил часы и сказал:

– Бузий, сейчас без четверти десять. Пора действовать, дружище! Сделайте одолжение, снимите-ка с тачки вашу холстину, и приступим к делу!

С этими словами Фандор снял обувь и сбросил пиджак.

– Так, – добавил он, пряча одежду в щель между двумя огромными тесаными камнями, недавно выгруженными с баржи, – если ночные бродяги не займутся этим тайником, я утром все заберу… Да, кстати, Бузий, у «них» что – ноги босые? Или «они» обычно в носках?

Если бы случайный прохожий услышал эти слова журналиста, они были бы ему непонятны, однако для Бузия смысл их был прост и ясен. Тем не менее бродяга снова снял шляпу, опять потер лоб и принял весьма смущенный вид.

– Ну что же, – сказал Фандор, – отвечайте!

Но Бузий не спешил с ответом.

– Так ведь это зависит… – сказал он. – Бывают и такие, и другие… Вернее сказать, господин Фандор, те, кого я вожу, они-то чаще всего без носков, а вот другие…

– Да, разумеется, Бузий, вы лучше прямо скажите, – те, кого вы возите, вы обираете догола… Да, кстати! Может, покажется странным, что я одет?

– Пф-ф! Да вы так плохо одеты!

Бузий сказал это с таким презрением, окинув взглядом одежду Фандора, что тот промолчал.

Потом скромно заметил:

– Конечно, Бузий, что тут поделаешь, я не так богат, чтобы зазря лишиться нового костюма… Ладно, конец болтовне!

Бузий с усталым видом уселся на оглобли тачки, а Фандор тем временем направился к реке.

– Вот черт! – выругался он. – Забыли расстелить ковер… Ох, дьявол побери все это! До чего же больно ступать по камням!..

Подпрыгивая на ходу, так как ногам в носках действительно было больно на каменистом склоне, Фандор пошел к реке.

По-видимому, журналисту и впрямь пришла в голову какая-то необычайная затея, так как на Сене не видно было ничего, достойного внимание.

– Где же эта чертова лестница, Бузий?

– Правее, господин Фандор.

– Спасибо, вижу!

Теперь Фандор уже спускался по ступеням, прорубленным прямо в склоне берега; на последней ступени, у кромки воды, он в нерешительности остановился.

– Гм! Бузий, вода-то на вид холодная!

– И на вкус не больно приятная, господин Фандор… Эту жидкость с хорошей «зелененькой» не сравнишь, нет!

И, вспомнив цвет абсента, Бузий предался сладостным грезам. Но в конце концов встал и подошел с дружелюбным видом к лестнице, где Фандор все еще стоял в нерешительности.

– Давайте-ка! – подбодрил он того. – Пора, наконец, собраться с духом, тем более в отчаянии…

– Как это в отчаянии, Бузий?

– Ну, раз вы пошли топиться!

Этот последний довод сразил Фандора, – он тяжело вздохнул, пробормотал что-то неразборчивое, упомянув вскользь имена Жюва и Фантомаса, потом, окончательно признав неизбежность предстоящего шага, спустился в ледяную воду Сены. И наконец-то окунулся в нее по самую шею, вымокнув, как настоящий утопленник.

– Эге! Господин Фандор! Что скажете насчет температуры воды?

Бузий неожиданно сменил прежний тон на насмешливый. Вся эта история его очень забавляла, и он еле удерживался от откровенной издевки.

– Ну и ну! – продолжал он. – Любопытный у вас купальный костюм, ничего не скажешь. Не в обиду вам будь сказано, господин Фандор, но очень уж дурацкий у вас вид – полезли в воду в рубашке и брюках. Утопленничек из вас – потешней не найдешь!

Но Фандор на этот раз вовсе не был расположен шутить. Добросовестно намокнув, он поспешил вылезти на берег, чувствуя, что замерзает и стучит зубами от пронизывающего его холода.

– Бузий!

– Да, господин Фандор?

– Что же делать, черт возьми, если я и дальше буду так стучать зубами?

– Такого еще ни с кем не было…

Бузий в растерянности потер лоб. Этот привычный жест, по-видимому, вдохновил его на добрый совет.

– Пробегитесь-ка рысцой, господин Фандор. К тому же вы слишком уж чистенький, вам бы надо в грязи вываляться!

– Обязательно надо, Бузий?

– Всенепременно! Понимаете, я их навидался сотнями, а то и тысячами…

Фандор не стал противиться. Он послушно пробежался туда-сюда по берегу, чтобы разогреться. Когда зубы его перестали выбивать дрожь, он, по совету Бузия, вывалялся в куче песка. Вылез он из этой кучи неузнаваемым. Песок налип на его мокрую одежду клейкой грязью, а волосы, еще недавно аккуратно причесанные на пробор, превратились в отвратительную грязную паклю. Настоящий утопленник! Он встал перед Бузием и с беспокойствием спросил:

– Ну как, Бузий, похож?

Бузий неуверенно кашлянул.

– Еще кой-чего не хватает, господин Фандор.

– А именно?

– Гримасы!

Тут же Фандор перепробовал несколько вариантов гримас, одну за другой, после каждой спрашивая:

– Которая лучше, Бузий, на ваш вкус?

Но Бузий был не в состоянии ответить. На него напал отчаянный, неудержимый смех, и он смотрел на Фандора, потешаясь, но в то же время в явной растерянности.

– Господин Фандор, – выдавил он, наконец, между приступами хохота, – лучшей гримасой будет такая, которую вы дольше всего сумеете удержать.

– Вы правы, Бузий!

– И при которой вы в то же самое время сможете вести наблюдение.

– Ладно, тогда вот такая! – И Фандор скорчил чудовищную рожу, зажмурив один глаз, широко открыв другой и оскалив зубы в страшной ухмылке.

– И побыстрее, Бузий. Времени у нас в обрез. Где мой катафалк?

– Неужели вы влезете сейчас в тачку, господин Фандор?

– Конечно.

– Но дорога идет вверх.

– Ну и что? Придется вам приналечь, черт возьми! Я же сказал, что деньги пойдут вам.

На этот раз Фандор говорил повелительным тоном, не терпящим возражений.

Бузий повиновался, бурча что-то себе под нос.

– Ладно, забирайтесь в экипаж. Надо же быть таким лентяем, чтоб заставить другого себя таскать, где же равенство? – И, продолжая ворчать, но ворчать вполне добродушно, так как долго сердиться Бузий был просто неспособен, он пошел за тачкой, подвез ее к Фандору и сбросил с нее холстину.

– И сколько же вы весите, господин Фандор?

– Шестьдесят восемь килограммов, приятель!

Бузий вздохнул:

– Шестьдесят восемь – это в сухом виде! – сказал он. – А сейчас, мокрый-то…

Однако Фандор, не обращая внимания на причитания своего помощника, растянулся во всю длину на тачке, свесив ноги между оглоблями и откинув голову.

– Ну, Бузий, теперь главное – не натворить глупостей! С этой минуты договор вступает в силу: я мертвец и не говорю больше ни слова.

В это самое время Бузий набросил на него тяжелую холстину, укрыв его с головой. Фандор тут же высунул из-под нее голову и грустно спросил:

– Еще одно только слово, Бузий, – этой холстиной вы уже пользовались?

– Нет, господин Фандор.

– Честное слово?

– О, честное слово!

– Гм!

И Фандор снова исчез под холстиной, а Бузий, крякнув от натуги, взялся за оглобли тачки.

– Кто тут? Кого надо?

Только что пробило половину одиннадцатого, и по голосу Доминика Юссона, когда он спросил, кто стучится к нему в дверь, можно было понять, что чей-то приход в такой час был для него непривычен и даже страшен. Но тут же он успокоился, так как ему ответил знакомый голос Бузия.

– Не пугайтесь, господин Доминик, это я!

– Что вам нужно, Бузий?

– Я вам гостя привел.

– Гостя? Вы с ума сошли?

– Ничуть, господин Доминик… Мне, главное, очень выпить хочется… откроете? Что скажете?

Бузий услышал, что вместо ответа Доминик Юссон отодвигает засовы.

– Ну, чего вам, Бузий? – спросил опять препаратор медицинского института, осторожно просунув голову в полуоткрытую дверь.

– Привез вам кое-какой товар…

На этот раз дверь раскрылась во всю ширь.

– Очень кстати! – сказал Доминик Юссон. – У меня как раз не хватает объектов. Мужчина или женщина?

Бузий, обычно весьма разговорчивый, на этот раз оказался немногословным. На естественный вопрос Доминика Юссона он ответил:

– Утопленник!

– Это не ответ.

– И мне за него нужно тридцать франков, не меньше!

– Тридцать франков? Не может быть, Бузий!

– Очень даже может!

Время для споров было неподходящее, и Доминик Юссон дал это ясно понять.

– Ладно, входите! – И он сам помог Бузию с его тачкой пройти в садик, а через него – в мастерскую. Едва бывший бродяга оказался в этом мрачном помещении, как Доминик Юссон одним привычным движением руки сорвал холстину, прикрывавшую тело Фандора. Голова журналиста показалась на свет – на лице его застыла страшная гримаса, которая незадолго до этого была им выбрана как самая подходящая.

– Гм! Недурен! Этот мне по вкусу! Не слишком попорчен!.. Бузий, вы получите свои тридцать франков!

Как только Доминик Юссон, сам того не желая, произнес эти слова, Бузий вовсе потерял голову и спросил:

– А одежду его я смогу забрать?

– Если пожелаете. Впрочем, одежды на продажу у меня целая груда.

Однако в этот вечер Бузий не очень-то был расположен говорить о делах.

– Ладно, ладно, – добавил он, спохватившись и якобы передумав. – Я еще зайду, господин Юссон, еще другой разок зайду.

Такой поворот разговора был столь необычным для Бузия, что Доминик Юссон удивился чрезвычайно. Более того, он испугался и уже с недоверием посмотрел на труп. (Фандор тщательно сохранял позу и гримасу мертвеца). А Бузий вдруг отвернулся, что было еще большей ошибкой.

– Послушайте-ка… – начал Доминик Юссон.

– Ничего! Ничего!

– То есть, как это – ничего?

– То есть, я хочу сказать… вы ошибаетесь!

Доминик Юссон был в недоумении. Сперва он что-то смутно заподозрил, потом его опасения стали более отчетливыми.

Что, собственно говоря, хочет сказать Бузий?

И он стал нажимать на бывшего бродягу.

– Знаете что, приятель, – сказал он Бузию, – по-моему, вы сегодня занимаетесь весьма странным делом.

– Ну что вы, ничуть, уверяю вас.

– Да будет вам! Где вы его выудили?

– Кого?

– Да вот этого мертвеца?

– Он бросился в воду в двухстах метрах отсюда…

– Бросился в воду?

– То есть, собственно говоря… Да, так и есть, бросился в воду!

Бузий запутывался все больше и больше, а Доминика Юссона это все больше и больше заинтриговывало. Внезапно этот отвратительный тип разразился громкими восклицаниями и непонятным смехом:

– Ах, сволочи! Ах, падаль! Ах, гады! Все вы друг друга стоите, и вы, Бузий, не лучше других, и в один прекрасный день доберусь я до ваших костей, брошу их в мой чан… И вот еще что: можете врать, сколько влезет, и прикидываться Христосиком, а я-то отлично понимаю, что к чему…

– Но… как же…

– Никаких «но»! Хотите, я вам всю правду выложу? Не бросился этот малый в воду, это вы его туда, в водичку, спровадили! Что, не так, Бузий? Вы, черт возьми, подумали – Доминик Юссон купит любой труп, какой ему притащат, и достаточно вытащить хоть одного из воды, вот и готов хороший заработок! Да… но товар-то редкий, так не изготовить ли его самому? Смотри-ка, остроумная мысль… Эге, Бузий! Поздравляю с такими мыслями! Ну, хватит разговоров, приятель. Что-то вид у вас неважный… Ну-ка, признавайтесь… признавайтесь, вы ведь не лучше других, правда? Утопили парня за тридцать франков…