Текст книги "Пробоина: Гвардеец (СИ)"

Автор книги: Марк Фиттер

Соавторы: Марк Фиттер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава 13
Передовая

'Чем больше и чем крупнее луны на погонах,

тем дальше офицер от реальности.'

[Гвардии Сержант Контуженный]

Четвертый день Белой луны. 20:00.

Стрельбище близ Белого Ординара.

В армии испокон веков не любили «мазаных».

Тех, кто в любую дырку пролезет, словно его специально для этого в масле искупали и теперь пропихивают. Все эти Лунные, Подлунные, великородные и не очень аристократы – все они как раз таки и были мазаными, поскольку они никогда не чувствовали, что такое реальный бой.

Никто не пошлет своего родовитого сыночка в реальную мясорубку, тем более, если в его крови еще и течет такая ценная лунная кровь. А если даже и не течёт, и в магии сыночек полный ноль, то вдруг у внучка проснётся лунная кровь?

Поэтому всякие великие рода и не участвуют в серьезных войсковых замесах. Лишь так, великодушно прибудут на зачистку, когда основная работа уже выполнена. Вся ирония была в том, что Лунные именно потому и элита, что они издревле защищают… кхм… должны защищать нас от порождений Вертунов.

Да уж. На прошлом месте моей службы мне посчастливилось видеть яркий пример такого мазаного…

Это был батальон, который насчитывал около трех сотен магострелов. А это ведь две полноценные караульные роты, санитарный взвод, а ещё взводы управления и связи.

Ну и так вот, всей нашей оравой командовал старший лейтенант… Да-да, именно старший лейтенант. И это в то время, когда командирами рот обычно ходили капитаны.

А ведь командир батальона – это как минимум майор, и простому старлею сюда никогда не встать. Ну, это простому…

У этого мазаного предки были полковниками в штабе, и потому парнишка в свои жалкие двадцать три года, был уже старлеем.

Мало того, этот талантище комбат стоял на майорской должности в ожидании, когда ему после очередной «успешной защиты мирного населения от прорыва из Вертуна» присвоят капитанские луны… А затем и майорские, после чего он сразу уйдет на почётную должность полковника.

Не просто так в нашей красногорской армии ходят шутки про то, что простому солдату никогда не стать полковником, ведь у полковника есть сын. Как и сыну полковника не стать генералом – у генерала тоже сын, а то и целых два.

* * *

Услышав капитана, Грозный замолчал, задумчиво уставившись на свою трубку полевого телефонного аппарата. Связь с комбатом-то он тоже наладил, но вот приказ командира ему очень не понравился.

– Хомут, связь с Крикуном, – тут же скомандовал гвардии сержант и, дождавшись, когда наладят соединение, принялся в трубку руководить остатками подразделения, – Крик, давай вперед помаленьку, прикроешь нас. Давай-давай, приказано передовые окопы занять. Все, пошли.

Он обернулся к нам, и мы с Максом поняли все без лишних слов. Кажется, я рано обрадовался, что выжил…

* * *

Идея не нравилась никому, но великий род Стрелецких не считался с потерями армейцев. Поэтому они предпочли, чтобы безродные вояки встали первой линией обороны, в то время как их привилегированные бойцы заняли более удобные рубежи.

Сапрон подхватил тяжеленный пулемет вместе со станиной, в то время как я спешно накидывал ленты с патронами себе на плечи. Вылезать из окопа мне совершенно не хотелось. Страшно, просто до одурения страшно не хотелось!

На открытом поле ты – превосходная мишень для любой плюющейся твари, а ведь, говорят, бывают и такие… Ты лёгкая добыча для любого затаившегося снежка, ведь любой солдат знает, как они любят притворяться мёртвыми.

И в особенности ты желанная цель для Вывертышей, невидимых для безлуней. Идёт солдат, идёт, и вдруг, разорванный на клочки, исчезает в пасти неведомой хрени.

При этом маги, которые их прекрасно видят, сидеть с солдатами в окопах желанием не горят. А ведь раньше, рассказывают, с этим было строже, но теперь считается, что у армии достаточно разного оружия.

Крик Грозного выбил из моих мозгов траурную жвачку:

– Бегом!

Перехватив шашку поудобнее, он первым вылетел из окопа и побежал вниз с пригорка ко второй линии. Мы, переглянувшись с Максом, замерли лишь на мгновение – и тут же припустили следом. Честно, я потом так и не вспомнил, как умудрился вылезти со всем обвесом из окопа.

Когда мы достигли ближнего рубежа, все оставшиеся там в живых бойцы выкарабкивались из своих окопов и уже вместе с нами перебегали к самому переднему краю второй линии.

Вонючий дым с низины волокло к нам, и ветер то ли помогал нам, прикрывая, то ли наоборот хотел залезть гарью нам в лёгкие.

Из груди рвётся хриплое дыхание, на плечах качаются тяжёлые ленты, и кажется, что вот сейчас ноги подкосятся… ну вот сейчас… Тем более, из-за слёз на глазах ни хрена не видно… Но нет, ноги продолжают бежать. Если меня так шатает, то как Макс-то со своей дурой бежит⁈

Линия передних окопов, то и дело появляющаяся в разрывах дымного облака, приближалась медленно, как во сне. Мне кажется, тишина над низиной оглушала меня даже больше, чем те взрывы от большого калибра.

Хрипы и топот. Наши хрипы и наш топот… Нет, ещё я слышу рёв, он доносится из дыма за окопами. Надрывный такой, не очень-то похожий на рычание… Скорее всего, это крики раненых тварей.

Сколько я не ждал, а край окопа приблизился совсем неожиданно, и я едва не свернул себе шею пулеметными лентами, ныряя вниз. А потом…

– Сгинь моя луна! – выдавил из себя побледневший Макс.

Все наши спрыгивали в окоп и сразу же замирали, даже забыв дышать, хотя только что хрипели, как загнанные лошади. Железистый запах крови, вдруг пробившийся в нос сквозь гарь и пыль, невозможно было вдохнуть. Некоторые, не выдержав, сразу стали изрыгать на стенку траншеи содержимое желудка.

С ужасом мы смотрели на лежащие на дне окопа тела. В траншеях и стрелковых ячейках лежали пацаны… Безжизненными куклами… Частями кукол… Они валялись, изодранные когтями и клыками…

Еще молодые, наши с Сапроном сверстники, которым не повезло быть простыми стрелками. Мертвыми, стеклянными глазами они смотрели на нас, словно осуждая за то, что мы не смогли вовремя их прикрыть.

И все умерли с оружием в руках, отбиваясь до последнего. Куски и тела снежков лежали тут же.

Я стоял, не зная и не понимая, что должен делать. Ну нельзя же вот так! Какая грёбаная тварь придумала эти Вертуны⁈ По какому праву…

– Чего встали⁈

Я вздрогнул, когда в окоп спрыгнул бывший вахмистр и врезал мне по спине:

– Что, прорыв никогда не видели⁈

Мои ноги рванули быстрее мысли, словно они слушались не мою голову, а сразу напрямую Грозного. И да, слава Лунам, что кто-то знает, что делать.

– Бегом! Сейчас вас также покрошат, если пулемета на передке не будет!

При этой новости у меня будто бы прибавилось сил. Этот окоп хоть и относился к первой линии, но был, так сказать, задним. А нам же теперь вылезать и тащиться ещё и на передний.

– Давай, Максон, тащим, – быстро придя в чувство, я ухватился за края деревянной стенки, что укрепляла земляной вал бруствера и вскарабкался наверх, сразу подавая руку товарищу.

* * *

Самые передние окопы было плохо видно, дым оттуда едва относился ветром, да я лишний раз туда и не смотрел, пытаясь вытянуть тяжеленного Макса с его тяжеленным пулемётом.

С подсадкой от Михайлова наш пулеметчик все-таки смог выбраться из траншеи. Правда, дальше было не легче, потому пришлось аккуратно перешагивать и нырять через ряды колючей проволоки и кольев.

Это выродки Вертуна безмозглые, им можно переть прямо на заграждения и погибать, заваливая своими телами всё поле… А нам, простым солдатам, приходилось мучиться и до своих же позиций добираться, выгибаясь во всех мыслимых и немыслимых позах.

Наше продвижение сильно замедлилось, и пока мы прошли двадцать метров до передового опорного пункта, то окончательно выдохлись. Благо что пацаны там смогли встретить и принять пулемет, помогая его окопать прямо по центру.

Контуженный сразу назначил нам сектор обстрела, который мы должны были контролировать. Так что пока Макс привыкал водить оружие из стороны в сторону на новой позиции, я быстро прошелся по траншее, собирая с тел павших товарищей пулеметные ленты. Хотя это был передовой окоп, сюда пришёлся основной удар, и найти целое тело было той ещё проблемой. Но от мертвецов уже не мутило, тем более, я выполнял чёткий приказ.

Здесь стояли в основном ветераны, прекрасно знавшие, как вести бой, поэтому многие встретили снежков в рукопашную, едва лавина тварей прорвалась. У кого-то были дубинки с шипами, у кого-то кастеты, кто-то вообще отбивался ножом.

Окопный рукопашный бой – страшная вещь. Нас в караульной роте, конечно, обучали простым ударам, но я понял тогда только то, что в окопе нет разницы, как и куда ты бьешь.

Нет никаких правил. Никто не считает очки за попадания, как в детских играх. Можно сорок раз бить снежка ножом в живот, но если монстр останется жив, он тебя загрызет… Поэтому главное для солдата – выжить.

– Све-е-ет любимых очей, – едва слышно застонал Михайлов, нервно оглядываясь и запрыгивая в окоп. – Ви-и-ижу сквозь сотни ночей! Мы льем алую кро-о-о-вь… За страну, за Луну, за любо-о-овь. Подними магострел, не робей, бьем тварей, спасаем людей. За свет любимых очей, что виден сквозь сотню ночей!

Я покосился на Михайлова, усмехнувшись уголком рта. Песенку эту я знал, и раньше не любил. Но этот певец её так хорошо поправил, убрав из текста ненавистных Лунных, что я и сам чуть не начал подпевать.

– Отставить песни, – крикнул Контуженный, медведем крутясь по окопу и перешагивая тела, – Отделение! К бою!

Нам только и оставалось, что занять свои позиции.

В наш передовой окоп набилось по меньшей мере человек двадцать. И это не считая то и дело сползающих в окоп бойцов с белыми повязками на рукавах. Ну, то есть, сейчас от грязи и запекшейся крови повязки стали черными, но кого волновала такая мелочь?

Стрелки-санитары вытаскивали тела и останки загрызенных бойцов из окопов, чтобы освободить нам пространство для маневра, а также чтобы парней, уже отдавших свою жизнь за защиту, не сожрали окончательно.

Когда мы замерли на позиции, и тело успокаивалось после беготни и исполнения приказов, а в голову опять начинали лезть лишние мысли, я старался не смотреть по сторонам.

Потому что здесь ребят подрало куда сильнее. Если в заднем окопе были просто укушенные, с немногочисленными рваными ранами, то здесь тела представляли собою кровавое месиво. Вспоротые животы, вскрытые горла, перекушенные руки, оторванные части тел. То и дело в траншее можно было наступить на чью-то кисть, которую откусил и выплюнул снежок…

Снежки, мать их лунную! Что-то эти подвывания из дыма будто бы стали усиливаться, или мне кажется? Как-то незаметно тишина над низиной перестала быть тишиной.

Я зажмурился, слушая своё сердце… Центров, чтоб тебя, просто смотри на свою ручку пулемёта.

– Вывертыш на двенадцать. Пулемет, огонь! Дави сектор! – проорал Грозный.

И следом протяжный вой… Да луну мою налево! Опомнившись, я тут же принялся крутить рукоять, подавая ленту с лотка и прижимаясь плечом к стенке стрелковой ячейки, чтобы Макс мог перешагивать из стороны в сторону, перенося огонь по фронту.

Ну, теперь уже точно не тихо…

– Правее и ниже бери! – заорал снайпер, вклинившись в соседнюю стрелковую ячейку, – Ты ж огняшами не с горки садишь, видишь, поток ровный⁈ По низине стелется!

– Ма-а-акс! – я хлопнул напарника по плечу, сбивая прицел и донося увлекшемуся пулеметчику корректировку.

Внезапно что-то вновь громыхнуло что-то со стороны Вертуна. Какого? Я невольно обернулся в сторону взрыва, не увидел ничего, кроме дыма, но вдруг услышал в какофонии хлопков и выстрелов пронзительный свист… Кажется, что-то падает с неба.

– Минометка откатилась, – ехидно ухмыльнулся Макс, прервав стрельбу, чтобы я сменил ленту, – Хана затаившимся.

А потом земля задрожала. От каждого прилета наше пулемётное гнездо сотрясалось, угрожая засыпать брёвнами. Свистящие мины сыпались сверху, словно огромный незадачливый грибник принялся вытряхивать из своего лукошка мухоморы.

Батарея полевой артиллерии отрабатывала своё жалованье на все сто. Работали, видимо, сразу по готовности, пуская снаряд один за другим, без перерыва и остановки, и даже без корректировки.

– Рожу в землю, и огонь! – в нашу ячейку ворвался сержант, толкая нас к стене окопа.

В этот же момент шальная мина взорвалась практически в нескольких метрах от нашего укрытия, и всех находившихся в опорнике щедро засыпало землей. И даже сквозь грохот и звон в ушах я слышал бешеный крик Контуженного:

– Баранов, мать твою, выберусь, яйцами тебя в Ординар засуну, демон злогребущий!

Я вскочил и, пытаясь вытряхнуть землю из-за воротника, принялся спешно подавать ленту. Макс уже стоял наготове, будто и не отскакивал от пулемёта.

Едва я дослал патрон, Максу подсказок не потребовалось, и он сразу принялся лупить, даже не стряхивая комья земли с головы. Правда, он попытался утереть пот со лба рукавом, но лишь размазал грязь по лицу.

Я даже не пытался посмотреть, что там со мной. Кажется, земля везде – в ботинках, в трусах, в каждой петельке ткани. Точно, после такой прожарки буду требовать горячую ванну…

И выходной для посещения борделя. Это как минимум!

– Задери их Пробоина! – радовался Контуженный, поднявшись на бруствер и довольно скалясь, – Отделение, подъем! Прорыв окончен, идем добивать затаившихся! Пулеметный расчет, снайпер, вы остаетесь на месте.

Макс тут же расслабленно выдохнул и, отпрянув от орудия, прислонился спиной к стенке окопа. Его ноги подкосились, и парень попросту сполз вниз, оседая на задницу. Я вяло усмехнулся и тоже плюхнулся рядом на ящик из-под боеприпасов, что стоял в траншее.

– Неужели закончилось? – только и смог спросить я, толкнул Макса, но он не ответил.

Признаться, я малость испугался, но спустя мгновение услышал от Сапронова мерный храп, и меня чуть не разодрало на смех. Сгинь его Луна, он просто заснул.

– Закончилось, мужики, – нервно усмехнулся Михайлов, подходя к нам и закидывая винтовку на ремне за спину, – Ни хрена, дрыхнет… Нам повезло, выжили. Ну что, перекур и собираем трофеи?

Глава 14
Зачистка

'Противнику тоже свойственно испытывать страх,

поэтому в бою зачастую выживает не самый умелый,

а самый наглый.'

[Гвардии Сержант Контуженный]

Четвертый день Белой K уны. 20:00.

Стрельбище близ Белого Ординара.

После каждого прорыва в складках местности укрываются выжившие твари. Чувствуя, что Вертун уже успокоился, они то ли засыпают, то ли просто маскируются, выжидая невнимательную жертву.

Снежки прижимаются к земле, и опознать их можно, например, по прохладной росе на траве, либо же по внутреннему чутью…

По магической теории, которая очень тесно связана с религией, люди делятся на магов, приближенных к магам, и «немагов». То есть на Лунных, Подлунных и Безлунных…

Однако есть альтернативная теория, где абсолютно все люди по своей природе являются магами. Просто в ком-то магия проявляется, а в ком-то не особо, и поэтому простые безлунные порой тоже способны слышать «неслышимое».

Например, почувствовать шум Вертуна, когда тот собирается раскрыться. Или же, например, заметить притаившегося снежка, которого может увидеть только Лунный, да и то довольно опытный.

Вот я, к сожалению, ни разу так свои магические способности и не проявил. Да и негде особо было…

В предыдущей воинской части меня часто ставили в караул и на рабочки, а там особо-то и не погеройствуешь. Здесь же, попав в пулеметный расчет, тоже на зачистки не походишь.

Пулемет – это слишком тяжелое, грозное и неманевренное оружие. Осматривать с ним воронки или тем более заходить в здания, если прорыв вдруг был в городе. Упаси Луна, но самые крупные потери среди групп зачистки именно в городах.

Помнится, на одном из утренних построений замполит как-то рассказывал…

В соседней области прорвался Вертун, и рядом не повезло оказаться небольшому поселению. Так солдаты-штурмовики, методично зачищая здание за зданием, выбивали затаившихся тварей ещё целую неделю.

И, что самое примечательное, монстры не бросались бездумно, едва слышали шаги, а до последнего прятались в укрытиях и заманивали. А ведь тварей было не так уж и много, да и свежий Вертун даже среди карликов был мелким. Просто появился он не там, где нужно.

Не знаю, может, проблема там была в отсутствии подготовки? Тем более, многие такие группы организовывались из остатков караульных рот, без должного пополнения. Но опыт, как оказалось, на самом деле даже важнее магии.

* * *

Глядя на то, как двигались ребята с Контуженным во главе, я в открытую им завидовал. Словно маленький ребенок, я стоял, высунувшись из окопа, и пялился на соратников.

Смотрел, как сержант осторожно перемещается от воронки к воронке, пока отделение стрелков остается на рубеже, в паре десятков метров позади Грозного.

– Это что же, ему в спину стрелять будут? – удивился я, покосившись на нашего снайпера. – Он же им в случае чего обзор перекроет.

Михайлов спокойно ответил:

– Стрелять будут, если там больше одного затаившегося будет. Контуженный, он хоть и сержант, а все-таки знатного рода. Шашку в руки взял раньше, чем перестал титьку мамкину сосать. Военный род, как-никак, там с боевой подготовкой все строже, чем у простых лунных.

Он достал серебристый портсигар, открыл и стал разглядывать тонкую самокрутку.

– Я вот тоже из военного рода, – продолжил он, – Но мои занимались в основном охраной правопорядка, а у Грозного род направлен чисто на войну… Шутка ли, Контуженный награжден Рюревским кругом первой степени с мечами, ты знал?

Мы с Максом, который уже не спал, одновременно уставились на вахмистра. Оказывается, наш сержант хапанул по самое не могу, поскольку Рюревский круг вручали после наград за доблесть и боевое отличие.

– А ты откуда про кружок знаешь? – недоверчиво пробубнил пулеметчик.

Поднявшись, он на подкашивающихся ногах поковылял к пулемету. Передышка закончилось, и нас не просто так оставили в тыловом окопе – мы должны были прикрывать спины наших товарищей, если вдруг какой снежок появится с фланга.

– А я в строевую часть заходил на обеде, – с неким превосходством хмыкнул снайпер, – Мне, в отличии от вас, в личное дело надо еще много чего заносить. Например, документы об образовании, автобиографию, выписки с места учебы, характеристику с прошлого места службы. Это вы, пулеметчики, простые служаки, знай да жми гашетку. А прицельная стрельба – это искусство!

Я вспомнил, что и само слово «снайпер» пришло откуда-то, кажется, из Великолунии…

– Слышь, искусствовед? Я посмотрю, как запоешь, когда твою задницу на позиции прищемят, а пулеметчиков или минометчиков рядом не обнаружится, – усмехнулся я, тоже возвращаясь к нашей позиции, чтобы подготовить пулеметные ленты.

Все-таки в боевой работе должен быть некоторый нездоровый перфекционизм. Белое к белому с одного края лотка, красное к красному с другой стороны – чтобы не было мешанины, и на ходу не пришлось выбирать новые поправки для стрельбы.

Спайперюга замолчал. Видимо, обиделся и решил тоже в минуты затишья подготовиться к новому бою. Приметив, как он ловко набивает магазины к винтовке, я поймал себя на мысли, что надо бы снарядить новые ленты, а то пустые цепи на пятьдесят патронов почем зря валяются.

– Макс, я быстро, – отозвался я, и, пригибаясь, отправился шерстить еще оставшиеся в окопе тела.

Шерстить тела… Как я уже просто к этому относился.

Санитары только-только оттащили новую партию, так что вроде как я никому не должен был помешать. Тем более, что я направился в дальний правый угол траншеи под аккомпанемент выстрелов, зазвучавших где-то со стороны Вертуна.

Я обернулся, собираясь броситься назад, но Макс махнул мне, будто успокаивая – мол, не парься. Видимо, там нашли скопление затаившихся Снежков, и отряд зачистки справлялся своими силами.

Чем дальше я уходил по окопу от центра опорника, тем больше следов бойни оказывалось у меня под ногами. Санитары сюда, кажется, вообще не добрались.

Стреляные гильзы, окровавленные ошметки тел, россыпи камней, что оставались от некоторых снежков. На стенках виднелись рубленые полосы от когтей тварей, местами они сменялись рубцам от прилетевших осколков мин.

Траншея шла зигзагом, и наших осколки практически не посекли… От этой мысли я поморщился – можно подумать, мёртвым сейчас есть разница, погибли они от когтей или от осколков.

Но вообще дружественный огонь нередко был причиной смерти на войне – минометчики-то не видят куда бьют. Им хорошо… Сидят где-нибудь в поле, вдали от грязи и кровищи, и только успевают посылать смерть на расстояние.

А мне вот, чтоб не остаться без боеприпасов, приходилось ползать по трупам и потрошить их карманы. К сожалению, пока что особо не удалось найти прямо уж большой запас – ребята вели бой, не жалея патронов.

Ящик из-под цинков с патронами, который я прихватил с ячейки, пока что не был заполнен и на треть. А ведь я кидал в него все: патроны в пачках, россыпью, и даже уже набитые обоймы…

Я думал, как это мало, ведь там едва ли набралось хотя б с три сотни, когда меня настиг чавкающий звук откуда-то спереди…

По спине пробежал табун мурашек, ноги будто приросли к земле, и я напрягся, нервно перехватывая свой карабин. Страх пробил меня на липкий холодный пот… А ведь какое хорошее дело – выучка. Я даже не сразу понял, что машинально проверил наличие патрона в патроннике.

В очередной рукав траншеи пришлось заходить уже с оружием наизготовку, оставив при этом ящик с трофеями позади.

– Сгинь луна, – прошептал я, уставившись на кровавое месиво.

Эта стрелковая ячейка превратилась в лунку от взрыва снаряда. Был тут один обороняющийся или несколько, по кускам не было понятно, но почему-то именно эти останки приглянулись затаившемуся снежку, слизывающему их со стенок.

Тварь не стала ни рычать, ни как-то запугивать меня, а сразу развернулась, собираясь прыгнуть…

– К бою! – заорал я и вжал спуск.

Белая пуля ушла чуть ниже, и метнувшемуся на меня волчаре оторвало заднюю лапу. Лишившись опорной конечности, тварь не смогла нормально оттолкнуться, и потому просто свалилась в траншее прямо передо мною.

– Сгинь моя… – вырвалось у меня.

Моё счастье, что я не замер, как истукан.

Это только в книгах герой храбро кидается на противника врукопашную. Я же хотел жить, а потому нырнул обратно в изгиб траншеи, на ходу отдергивая затвор и досылая новый патрон.

Смрад смерти подгонял похлеще приказов Контуженного, и я во весь дух припустил в сторону товарищей, совсем не глядя под ноги и до побеления пальцев сжимая карабин.

Как назло, налипшая на сапоги кровавая грязь не позволяла высоко поднимать ноги. Неудивительно, что метров через десять я кувыркнулся, споткнувшись об лежащее в траншее тело.

– Аг-х, твою ж луну! – я распластался в грязи и тут же развернулся.

Тварь неотвратимо хромала ко мне. И пусть на трех лапах она была куда менее маневренной, но выглядела она все такой же опасной.

– Хрен тебе, вертунский выродок!

Уперевшись прикладом в плечо, я вскинул карабин в направлении зверя и потянул спуск. Выстрел хлопнул глухо из-за набившейся в ствол грязи, но оружие сработало безотказно.

Пуля, оставляя белесый след дымки, вонзилась прямо в район ключицы снежка, от чего того резко дернуло назад.

– Егор! – раздался окрик Макса, который уже бежал мне на помощь.

И сразу после крика последовал выстрел, от которого порождение Вертуна вновь дернуло. Добил его уже подоспевший Женя Михайлов.

– Вот те и вторая линия обороны, – зло прорычал снайпер, резко отдергивая затвор и вкладывая в движения всю накопившуюся ненависть, – Центров, ты там как?

– Жить буду, – вяло усмехнулся я.

Тяжко вздохнув, я откинулся на спину, разглядывая заволоченное дымом небо. На хрен все эти Луны и Пробоину… С их Вертунами и тварями. Чтоб их… кхм… Пробоина сожрала!

– Макс, – просипел я, – Там чуть дальше ящик с патронами… Подхвати пожалуйста, а то я прям чувствую, как ноги немеют.

– Центр, просто признай, что обосрался, – буркнул Сапронов, проходя мимо меня.

Но он все-таки оглянулся, с заметным волнением посмотрев на мои ноги. Словно проверял, цел ли я, и не успели ли меня погрызть…

– Обосраться не позорно, позорно не выполнить задачу, – ловко парировал я и начал аккуратно подниматься.

Ещё ватные от страха ноги едва слушались, но держали. Адреналин отпускал, и тело пробрала дрожь. Все-таки, не каждый день удается вот так со смертью разминуться.

На позицию мы вернулись втроем. Макс тащил ящик, а Михайлов держал меня под руку, как старенького дедушку. Как назло, в окопе приходилось переступать через погрызенные части тела недавних защитников, и они маячили передо мной, как живой при… да твою ж луну!.. как охренительно мёртвый пример того, что могло со мной произойти.

Уже на месте снайпер, как ни в чём не бывало, вернулся к наблюдению за обстановкой. Мы же с пулеметчиком решили, что занятые руки гораздо лучше отвлекают от хреновых мыслей, и принялись набивать пустые ленты…

За чем нас и застал вернувшийся от Вертуна сержант.

Грозный выглядел уставшим. Его форма, вся испачканная в грязи, крови и в белесой росе, совсем не соответствовала его статусу сержанта, а уж тем более лунного Утреннего Мага огня. Перед нам стоял скорее простой пехотинец, чудом выползший из мясорубки.

– О, а я смотрю, вам тоже чутка досталось? – усмехнулся он, оглядывая мою перемазанную в грязи рожу, – Это хорошо… Хорошо, что живы.

Я попытался натянуть на свою физиономию подобие улыбки, но получилось не особо. Макс так вообще просто застыл в ожидании приказа.

Контуженный поднял руку, заглядывая куда-то вверх через край окопа, потом махнул нам:

– Закругляемся. Сбором трофеев и тел займутся уже Стрелецкие, а мы свою задачу выполнили, – он в последний раз окинул взглядом дым над низиной, потом вдруг вытащил из-за пазухи портсигар и вытянул сигарету.

Мы с Максом покосились друг на друга. Признаться, я ни разу не видел, чтобы Грозный курил… А он и сейчас не закурил, лишь покручивал в пальцах сигарету, прикрикивая:

– Давайте, пока я отвернулся и не вижу, как вы тырите луниты. Собирайтесь, что-то не хочется мне с трофейщиками связываться, особенно с родовыми. Это точно заставят карманы выворачивать… Все, нахватали? Оружие в походное положение и за мной. Бегом!

Так и не закуренная сигарета вернулась в портсигар и за пазуху, а мы с остальными, успев нагрести с обломков тел снежков ценные камни, рванули за вахмистром.

Про луниты это он, конечно, хватил… Лунит найти – огромное везение, это потом можно неделю из борделя не вылезать, да ещё и с выпивкой. В основном из снежков валится более дешевый и массовый эфирус, да и то не из всех.

Этот же эфирус в гораздо больших количествах выпадает из самого Вертуна, но чтобы его собирать, это надо вылезать из окопа и таскаться по полю. А там уже родовые трофейщики издалека всё видят, и тогда уж точно «выворачивай карманы»!

* * *

На втором рубеже окопов уже стояли грузовики, в которые запрыгивали выжившие и грузили раненых.

И вот здесь на меня снова накатил ужас от того, какие у нас были потери. Человеческий мозг так устроен, что отгораживается от кровавой реальности, как может, но иногда эта реальность пробивается совсем неожиданно.

Вот и я, застыв на мгновение, стоял и смотрел на четыре небольших грузовика, забиравших нас. Четыре! Это едва ли пара взводов, да и тех в неполном составе.

А сюда нас везли на десятках машин…