Текст книги "Криминалистка"
Автор книги: Мария Ветрова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
– Вы… – прошептала Коломийцева сухими губами. – Вы следили за мной вчера… Но почему?! Ради бога, почему?!.
– Потому что, как я только что упомянула, вы мне солгали. Нина Арутюнова, перед тем как ее изнасиловали и убили, приходила к вам в агентство минимум дважды, общалась исключительно с вами, за закрытыми дверями кабинета. У вас, по вашим же словам, прекрасная, профессиональная память на лица, и забыть девушку, да еще такую яркую, вы не могли… Почему, в таком случае, не сказали правду?
На правдивый ответ, разумеется, я и в данный момент не рассчитывала. Куда важнее для меня был тот вариант лжи, который она заготовила на крайний случай: в том, что заготовила, я ничуть не сомневалась. Впечатление недалекой дурочки Коломийцева никак не производила.
Лидия Ивановна между тем как-то осела, смялась и постарела прямо на глазах: виднее стали и мешки под глазами – явные следы не только возраста, но и бессонных ночей.
– Простите меня… – пробормотала она. – Простите… Я… Я действительно солгала… Девушка у нас была и на самом деле приходила дважды…
– Почему вы не сказали об этом сразу?
– У меня… – Она с трудом сглотнула ком, видимо образовавшийся в горле. – Как раз не очень давно были неприятности с налоговой, а ее я не регистрировала… Что теперь будет?
– С кем? – поинтересовалась я.
– Со мной?.. Вы же теперь сообщите туда, что я… что у нас!.. Насчет Нины вам Татьяна сказала?.. Не думала, что вы ее отыщете…
– Что за неприятности были у вас с налоговой?
– Как раз такого рода… Одна клиентка сама же просила не заводить на нее карточку, потом осталась недовольна тем, что мы ей предложили, ну а еще потом выяснилось, что она как раз в этой налоговой, правда, не нашего района, и работает. Так что…
Правдоподобно. Но и только. Хотя вариант объяснения своей лжи она избрала самый для нее же тяжелый: по сути дела я действительно обязана была сообщить о данном факте коллегам из налоговой полиции, хотя делать это пока не собиралась…
– Нина тоже вас сама об этом просила – не заводить карточку?
– Вряд ли вы мне после всего поверите, но это так. – Коломийцева неожиданно для меня успокоилась. – Если честно, я в ней вообще ошиблась…
– То есть?
– Мне показалось, что она клиентка перспективная, такие молодые редко ведь к нам обращаются, а мужчины предпочитают как раз молодых. Словом, пошла я ей навстречу, как теперь вижу, на свою беду. Дважды она ко мне приходила, дважды перерыли мы с ней лучших наших кавалеров – и все ей было не то да не так… Правда, не исключено, что какие-то телефоны девушка запомнила и за нашей спиной кому-то из них отзвонила… Чтоб лишнего не платить. Но мне лично сказала, что никто ее не устраивает, что ей нужен состоятельный человек, а возраст не имеет значения… Сказала, что придет еще раз попозже, заплатила самый минимум – как за консультацию и ушла… Клянусь вам чем хотите, что больше я ее и в глаза не видела!
– Между прочим, Библия запрещает клясться, – уела я свою собеседницу и пододвинула ей протокол. – Прочтите и подпишите. В вашем агентстве сейчас работает наш следователь, не обессудьте, но всю вашу клиентуру в мужской ее части придется шерстить…
Лидия Ивановна издала легкий стон:
– Это конец… Конец моему агентству…
– Ну почему же?
– Да вы что – не понимаете?! – внезапно взвилась она. – Ведь мы же должны, как доктора, работать, соблюдать тайну своих клиентов, их адреса, телефоны, пожелания… Кто же к нам обратится после того, как вы их всех сюда по одному перетаскаете?!
И она неожиданно расплакалась.
– Лидия Ивановна, – я поспешно налила в стакан воды из графина, – выпейте-ка водички и предложите иной вариант… Скажите: вы сами-то помните, какие именно карточки показывали Нине?
– Нет…
– Вот видите! А девушка между тем изнасилована и убита, и все указывает на то, что один из увиденных телефонов она все-таки запомнила, позвонила, договорилась о свидании самостоятельно и, что весьма вероятно, погибла от руки одного из ваших клиентов…
Коломийцева всхлипнула еще раз и, ни слова не говоря, взяла лежащую рядом ручку и подписала протокол не читая.
– Бог вам судья… – сказала она, тяжело подымаясь со стула. – Могу я идти?
– Да. Только вначале я вам пропуск подпишу, давайте его сюда.
Больше она не произнесла ни слова. В ответ на мое предупреждение о том, что ей, вероятно, придется по ходу дела приезжать сюда еще не раз и не два, только обреченно кивнула головой.
Потом Коломийцева ушла, оставив после себя целую кучу вопросов, ответы на которые еще только предстояло найти, и какую-то особую, ноющую тяжесть в моей собственной душе… Все это еще предстояло обдумывать и обдумывать… Стакан с водой по-прежнему стоял на моем столе целехонький – пить воду Коломийцева почему-то не стала.
А спустя минуту после ее ухода раздался наконец долгожданный звонок от Родионова.
– Светик… – Голос Виталика был так же, как и вчера, теплым и каким-то «домашним»…
– Господи, – перебила я, – наконец-то! Если память мне не изменяет, созвон намечался на одиннадцать тридцать!
– Прости, но именно сегодня у нашего Килина случился приступ трудолюбия, и он затеял внеплановую летучку как раз на упомянутое время… Светик, зато я выяснил все, что нас интересует!
– Не может быть! Неужели у вашего дяди Вани такая блестящая память?
– Нет, конечно! Просто именно двенадцатого ноября его постояльцы, оказывается, организовали себе культпоход в театр и на двух машинах ездили в благословенную столицу… Все, кроме Колышникова.
– И Лиля ездила?
– И Лиля…
Почему не ездил Колышников, можно было и не спрашивать – и так ясно. И, подавив раздражение, вспыхнувшее при имени блондинки, я продолжила:
– В какой театр они отправлялись и когда вернулись?
– Отправлялись на Таганку, куда билеты на всех доставала по блату Григорян. А вот вернулись – кто когда. Лиля, Борис и Ираида Сергеевна возвратились только утром, решив переночевать в Москве. Доктор – поздно ночью, но вот во сколько, Иван Иванович просто не знает. Знает только, что утром Маран вышел к завтраку – довольно заспанный, но вышел…
Я вздохнула, поняв, что именно мне-то и придется сегодня же повидаться если не со всеми «пансионерами», то уж с Григорян-то точно. Хоть и не хочется, а деваться некуда…
– Светик… – снова завелся Родионов. – Знаешь, такая тоска гложет… Вранье, что время притупляет боль… Разве что забрасывает сверху своим хламом! Стоит эту кучу скинуть, и…
– Виталий, я, между прочим, на работе…
– Ты хоть на работе, хоть дома – от темы ускользаешь одинаково ловко, – усмехнулся Родионов по ту сторону провода.
– Я совсем не напрасно просила тебя не касаться ее в ближайшее время. А поскольку ты мою просьбу пропустил, видимо, мимо ушей, вот и приходится, как ты выразился, ускользать… Виталий, пока! У меня сегодня дел – просто немерено!
– Я люблю тебя, – сказал он и положил трубку.
Какую-то секунду, очень коротенькую, я слушала их частую дробь, прежде чем вернуть трубку на рычаг.
– «Все смешалось в доме Облонских», – констатировала вслух и, не позволяя более себе расслабиться, нажала нужную кнопку селектора.
– Дежурный Сидоренко слушает!
– Мне нужна машина, лучше «разгонная», без «мигалки», минут через пятнадцать.
– Есть! – ответил Сидоренко, узнавший меня по голосу, а я попробовала созвониться с Володей, но безуспешно: телефон в УВД был занят намертво, а «трубой» я пользоваться не стала, поскольку на самом деле рассчитывала вернуться от Григорян, в гости к которой собралась, к тому моменту, как ребята объявятся в прокуратуре. Кроме Володи и Катьки я ждала сегодня еще и Николашу, и следователя УВД Петракова, занимавшегося в данный момент архивом агентства. Петраков был умницей, очень профессиональным следаком, разве что воображения ему чуть-чуть не хватало… Но положиться на него было можно всегда. Тщателен до педантизма… Будем надеяться, что к моменту назначенного мной совещания вернуться в прокуратуру я успею. Будем также надеяться и на то, что в конце дня мне уже будет что доложить Грифелю…
Ираида Сергеевна Григорян жила у метро «Университет», в когда-то весьма престижном, «писательском» доме. Впрочем, сейчас он, вероятно, тоже считался престижным, хотя большинство тружеников пера свои квартиры в нем, действительно шикарные даже по нынешним временам, давным-давно распродали и переехали в жилища попроще…
Актрисе я позвонила уже с дороги, по «сотке»: в одну из наших прогулок по саду пансионата она сама уверила меня, что ведет преимущественно домашний образ жизни и никогда не выходит из квартиры раньше трех-четырех часов дня. Даже в магазины.
Судя по тому, что трубку Ираида Сергеевна взяла сразу, после первого же гудка, так оно и было. Уж не знаю почему, но мне она обрадовалась – на первый взгляд искренне, но сама я теперь ни на секунду не забывала, что имею дело с актрисой…
– Проходите, только не пугайтесь… Что будете пить, чай или кофе?
– Кофе, – ответила я, исподтишка оглядывая прекрасно обставленную прихожую со старинной или просто сделанной под старину стенкой для одежды и обуви и роскошным зеркалом до самого пола. Зеркальное стекло показалось мне каким-то не совсем обычным, вроде как чуть темнее, что ли… Григорян мою заинтересованность заметила и немедленно пояснила:
– Это стекло покрыто настоящим серебром и почти не искажает отражение… Рама – более позднего изготовления, хотя в точности копирует «родную»… В общем, антиквариат.
– Вы хотите сказать, – спросила я, – что любое зеркало в той или иной мере искажает отражение?
– А вы разве об этом не знали? Да, это так! И на самом деле никто из нас реального представления о собственной внешности не имеет… А лучшими по этой части были итальянские зеркальные стекла шестнадцатого-семнадцатого веков.
– Венецианское стекло? – вспомнила я.
– Верно! – Она улыбнулась и поправила ворот дорогого бархатного халата, в котором меня встретила. – Мой муж когда-то заплатил за это зеркало, да еще в никуда не годной раме, бешеные по тем временам деньги… Проходите, Светлана Петровна!
Мы очутились в просторной, уставленной цветами в горшках и даже кадках гостиной с эркером. В общем-то, именно такую обстановку в ее доме я и ожидала увидеть: тяжелую старинную, не позднее начала девятнадцатого века, мебель, несколько картин на стенах – разумеется, все подлинники. Лично я определила из имеющихся четырех – две: явный Сезанн и тоже явный, но неизвестный мне Врубель… На последнем из упомянутых полотен изображена была женщина, чем-то смутно напоминающая издали Ираиду Сергеевну, а вблизи, как это и водится у Врубеля, портрет выглядел как мешанина разноцветных мазков. Я вновь отступила на пару шагов, едва не наткнувшись на какой-то комодик, и залюбовалась неизвестной мне работой гения…
– Нравится? – Исчезнувшая было в глубине квартиры хозяйка вошла бесшумно с серебряным подносиком в руках, на котором дымился необычайно быстро приготовленный ею кофе.
– Прелесть! – ответила я искренне. – Никогда прежде эту его работу не видела.
– А вы ее и не могли видеть, – спокойно отозвалась актриса. – Ее даже в каталогах нет… Это портрет одной из моих бабок-прабабок, подаренный ей горячо любящим автором… Поверьте, речь идет не о семейной легенде, а о реальном, довольно длительном романе…
– Верю, – улыбнулась я, осторожно усаживаясь на полукруглую кушеточку-оттоманку перед небольшим столом, на который хозяйка водрузила свой поднос.
– У вас ко мне какое-то дело… Это… как-то связано с Борей? – Она вновь нервозно поправила ворот халата.
– Вовсе нет, – успокоила я Григорян. – Как он, кстати?
Она вздохнула с явным облегчением и кивнула головой:
– В общем, лучше, чем я предполагала… Я имею в виду ту его ситуацию… Вы хотите узнать детали?
– Нет, – покачала я головой. – И я сказала вам чистую правду: я здесь совсем не из-за Бориса. Меня интересует ваш культпоход на Таганку двенадцатого ноября… Ведь это вы, кажется, доставали на всех билеты?
– Я… – Она смотрела на меня с искренним удивлением. – Но… Что-то случилось, да? Хотя никакого криминала тут вроде бы не просматривается… Или просматривается?
Я рассмеялась:
– Конечно, нет! Просто расскажите, как прошел тот вечер у вас у всех, не отлучался ли кто-нибудь из «экскурсантов» по своим делам во время спектакля… Словом, все, что запомнили.
Ираида Сергеевна внезапно слегка нахмурилась и посмотрела на меня настороженно.
– Странно, что вы спросили насчет отлучек, – произнесла она через крохотную, еле заметную паузу. – Странно…
– Почему?
– Ну… Видите ли, все произошло из-за этих проклятых пробок. Я была права, когда убеждала ехать всех на одной машине, а не на двух, но доктор уперся, как, простите, осел: мол, его «опель» и без того застоялся, машина вроде бы такое устройство, чуть ли не живое, которое должно ездить… Короче – нес всякую чушь, услышать которую можно в любое время от автолюбителей, приводил ее в качестве аргументов. Так и вышло, что мы, трое, поехали на машине Колышникова с Лилей за рулем, а он – отдельно, следом за нами на своей. А поскольку кругом сплошные пробки, а в центре особенно, он и отстал от нас, можно сказать, потерялся по дороге…
– Как «потерялся»? – удивилась я.
– Легко! Где-то в районе кольца мы проскочили на «свой» свет впритык, а он застрял. Да так нас и не нагнал потом…
– Вы не могли его подождать, съехав на обочину?
– А зачем? Он что, дорогу до театра не знает?
– Справедливо… Что было дальше?
– Ничего! – сердито бросила Ираида Сергеевна. – Возле театра мы его еще какое-то время подождали, потом вошли вовнутрь, поскольку билет у Алеши был при себе. Но он, видимо, застрял еще где-то, причем основательно, здорово опоздал и в итоге решил махнуть на спектакль рукой…
– Он что, вообще в театре не появился?!
– Вообще… – Она снова нахмурилась. – А это что, так важно?
– Да, – кивнула я. – Это настолько важно, Ираида Сергеевна, что я сейчас не просто составлю протокол нашего с вами разговора, а вы его, надеюсь, подпишете, но и настоятельно попрошу вас никому, в том числе Борису, о моем сегодняшнем визите не рассказывать… Тем более, о сути разговора и моих вопросах к вам…
Григорян нахмурилась, потом слегка покраснела.
– Понимаете, – пролепетала она, – как раз после вашего звонка Боречка позвонил и я обронила, что жду вас…
М-да! Нужно было позвонить ей не с дороги, а прямо от подъезда… Но случившегося не изменишь.
– Очень жаль! – сказала я. – Тогда вам придется солгать и сказать, что заехала я просто так, для поддержания знакомства, поскольку была рядом по делам и замерзла… Вот и заглянула на чашечку кофе…
– Есть! – улыбнулась она и коснулась правой рукой виска, подражая военным. – Только не знаю, как к вам по званию обращаться…
– Никак, – тоже улыбнулась я. – Вообще-то я – советник юстиции, хотя это вряд ли вам многое скажет…
– Да, пожалуй, почти ничего… А по должности, как я понимаю, следователь прокуратуры?
– Если совсем точно – следователь-криминалист. – На этом месте нашего разговора я извлекла прихваченный с собой протокол дознания и стала его заполнять: времени до совещания с моими подчиненными оставалось уже впритык.
Удивительное дело, но практически все мои ребятки явились на совещание с пустыми руками, хотя отсутствие некоторой информации, даже не полностью собранной, необходимо было приобщить к делу.
В первую очередь это касалось итогов «просеивания» архива агентства.
Ухмыльнувшийся по этому поводу Петраков доложил, что среди почти пятидесяти архивных карточек на клиентов того периода, когда Нина обратилась в «Давай поженимся!», почти столько же женщин, мужчин всего четверо. Причем одного можно смело исключить из числа подозреваемых в силу того, что он буквально через одну «учетную» неделю обрел с помощью Коломийцевой искомое и в данный момент пребывает в женатом состоянии. Проверить оставшихся Петраков, разумеется, не успел, это еще предстояло сделать.
– Начнешь сегодня, – распорядилась я и вопросительно посмотрела на остальных.
Самыми «пустыми» заявились Катя с Володей, хотя весь день провели, сидя на телефонах: среди охваченных ими больниц и инвалидных домов никаких хроников по имени Александр Коломийцев не значилось, так же как и просто Коломийцевых – подходящего возраста, хотя проверяли мы на всякий случай возрастные категории от 18 и старше…
– Ты не забыл разговор, подслушанный тобой в храме? – поинтересовалась я. – Насчет имени! Кажется, должна быть какая-то путаница с именем у ее сына. Довольно часто в паспортах стоит одно имя, а крестят другим – по ближайшему к дате рождения святому…
– Я помню, – скромно ответил Володя, явно избегавший смотреть мне в глаза. – На всякий случай и про Алексеев спрашивал, и про… Стоп! Светлана Петровна, а ведь вашего доктора как раз Алексеем, кажется, зовут?!
Он на секунду позабыл о своей «провинности» и глянул на меня во все глаза, правда, видимо, тут же вспомнил и снова отвел взгляд, слегка покраснев.
– Верно!.. Вот только фамилия у него – совсем не Коломийцев, да и сам он, между прочим, доктор, а не больной… Кстати, на вид вполне здоровый мужик.
– Светлана Петровна, – поинтересовалась Катя. – А почему не спросить о нем и его имени Коломийцеву? Что тут особенного? Если честно, я этого не понимаю…
– Потому, Катюша, что, как я сегодня выяснила, при первом же упоминании о сыне Лидия Ивановна мгновенно замыкается, а на заданный косвенным путем вопрос о его здоровье я получила краткий ответ, что с ее сыном все в полном порядке… Николаша, ты что-то хотел сказать?
– У меня немного, всего один момент по поводу этой дамы, Григорьев передал. В общем, когда она вернулась домой из агентства, дождавшись конца визита Петракова, она почему-то, прежде чем подняться к себе, звонила куда-то из автомата… Почему из автомата, когда у нее дома телефон, да и «труба», насколько знаю, тоже имеется?.. Ведь имеется?
– Да, – кивнула я. – Ты прав, действительно странный поступок, объяснить который можно одним-единственным: после того как я дала понять Коломийцевой, что за ней следят, она, как большинство обывателей, решила, что и все ее телефоны тоже прослушиваются. А ей необходимо было кому-то сообщить нечто важное и в строжайшем секрете. Причем в секрете именно от нас… Очень интересно… Ну а что наш доктор?
– Вообще-то ничего, – покачал головой Николаша. – Я его сейчас временно ребяткам слил, не беспокойтесь, вряд ли упустят: ведет он себя исключительно спокойно и, я бы сказал, размеренно. Сидит в основном дома, выходил дважды в магазин – явно загружает холодильник, следовательно, сваливать на новый этап отдыха пока не собирается. Из автоматов никому не звонит… В магазине, помимо продуктов, закупил три бутылки дорогой водки и к ней тоника… Пожалуй, все.
– Катя, – поинтересовалась я, – у вас еще много обзвона?
– Наверное, только треть обзвонили, да, Володя?
Опер молча кивнул. А я ненадолго задумалась. Эта линия расследования показалась мне малоперспективной: уж очень уверенно произнесла Коломийцева фразу насчет того, что с ее сыном все в порядке. Значит, вряд ли он действительно состоит где-то на учете. Она не дура, если б состоял – не могла не сообразить, что рано или поздно мы данное обстоятельство выроем… Конечно, если для нее это имеет какое-то особое значение…
А если вдуматься – кто или что может быть для женщины столь важным, как не собственное дитя, если эта самая женщина по собственной, можно сказать, инициативе, поясняя мне причины сокрытия информации про Нину, подставилась под налоговую? Рискуя своим небольшим, но, как сама же признала, все-таки доходным бизнесом? «Хлопотный бизнес» – впервые я услышала эту фразу в пансионате: «У моей мамы небольшой, но хлопотный бизнес» – так или примерно так сказал мне доктор Алексей Иванович Маран и отправился звонить своей немолодой матери… Нет, он сказал не «немолодой», он сказал «довольно поздний ребенок» – про себя…
– Катя, Володя, – я посмотрела на парочку этих голубков, сидящих рядом в самом дальнем от меня углу, – с больницами и прочими богоугодными заведениями – полный отбой.
Оба уставились на меня удивленными очами.
– Вместо этого – кровь из носу, как хотите распределяйте свои действия, но завтра к вечеру, а лучше к обеду, на моем столе должна лежать копия свидетельства о рождении господ Марана Алексея Ивановича, Колышникова и заодно – Лиса… Николаша, твоя задача – не спускать с доктора глаз и ребяткам, даже самым надежным, не передавать… Ни днем, ни ночью. Лучше возьми кого-то из них в напарники, чтоб была возможность, во-первых, вздремнуть, во-вторых, послать второго за твоими любимыми гамбургерами…
– Светлана Петровна… – начала было Катя, но я ее перебила:
– На Светлану Петровну, должно быть, нашло временное затмение! Я должна была отдать это распоряжение вам еще вчера – вместо больниц… Кто сказал, что у матери с сыном абсолютно всегда одна и та же фамилия?..
– Ой!.. – сказала Катька, а вновь обнаглевший Володя сказал: «Браво!» Ни того, ни другого я «не заметила», тем более что оставалось еще одно задание – для Петракова.
– Ну а ты, дорогой коллега, продолжай начатое – проверяй остальных клиентов агентства по списку. Обычными методами: участковые, соседи, ну и… Короче, сам знаешь.
Петраков кивнул – довольно уныло. С его мозгами совсем нетрудно догадаться, что линия ему досталась самая бесперспективная, а горячие точки, во всяком случае на данном этапе расследования, находятся совсем в другом месте.
– Николаша, – вспомнила я, когда все уже поднялись, собираясь разбредаться. – Передай Григорьеву, что ему тоже велено не спускать глаз с подопечной, и сам подбери ему напарника…
– Есть, товарищ Костицына!
Когда я повернулась к двери, Екатерина с Володей уже исчезли.
Мне стало смешно: боятся, значит, остаться со мной наедине… В общем-то, когда тебя побаиваются – в меру, конечно, – дети, это даже приятно… Почти так же приятно, как когда тебя любят…
В кабинете уже никого не было, до момента доклада Грифелю оставалось минут тридцать. И, поколебавшись, я пододвинула к себе телефон и набрала запомнившийся номер. Мой абонент оказался на месте.
– Это я…
– Светик! – обрадованно воскликнул Родионов. – Вот здорово!
– Что здорово? – усмехнулась я.
– Э-э-э… Все здорово! И что звонишь, и что на месте меня застала… Ты просто так звонишь или?.. – В его голосе звучала прямо-таки детская надежда, по типу «возьмут или не возьмут на праздник?»
– И то, и другое, – смилостивилась я. – По делу – просто хотела предупредить, чтобы наблюдение за бизнесменом усилили вдвое, пусть ведут круглосуточно… у нас становится «горячо». А он, насколько известно, двенадцатого ноября оставался в пансионате в полном одиночестве. Мог спроста ускользнуть в любой час и на любое время…
– Не волнуйся, мы на место небезызвестного тебе Валька поставили временно своего парнишку… Хорошего! А во-вторых?
– Что во-вторых?
Он вздохнул:
– Это было во-первых и по делу. А не по делу?
– Ну… Всегда приятно услышать голос такого старого и верного друга, как ты…
– Ты забыла сказать еще одно слово: «любящего».
– Тебе не кажется, – вздохнула я, – что в нашем возрасте этого рокового, в общем-то, слова следует избегать?
– Мне кажется, что в любом возрасте лучше называть вещи своими именами, – ответил он.
– Только не по телефону – тем более служебному… Ты вчера так настойчиво напрашивался в гости, что я решила уступить: суббота, вторая половина дня тебя устроит?
– Господи… Да!
– Тогда приезжай. И не обессудь, если у Светки вновь окажется кривая рожа…
– Ничего не поделаешь, стерплю! – заверил Виталька. – Светик, я тебя целую!
И мгновенно положил трубку, наверняка боялся, что я передумаю. Я покачала головой и начала собирать со стола бумаги – с тем, чтобы двинуться с докладом в кабинет Грифеля.
Я вновь стояла перед маленьким храмом в начале Алтуфьевского шоссе, вслушиваясь в звон, льющийся с невысокой колокольни и оповещавший о конце утренней службы. Хотя «вслушиваясь» – совсем не то слово, скорее, отдаваясь всем существом этим завораживающим переливам… В такие минуты, безусловно, веришь, что человеческое подсознание и впрямь хранит где-то, в своих самых потаенных глубинах, память предков, или, как сейчас выражаются, генную память… Отсюда и это странное, редкое для современных людей ощущение, уже совершенно на самом деле невыражаемое в словах… Сколько же поколений моих предков за целую тысячу лет под точно такой же звон стекались к православным храмам Руси, испытывая чувство, понять которое нам сегодня почти не дано?..
Постепенно тоненький ручеек верующих, покидавших храм, иссяк, и я двинулась в направлении паперти, только сейчас поняв, что замерзла на ветру, ожидая конца службы.
Внутри было по-прежнему тепло, по-особому уютно и на этот раз – почти пусто. По-прежнему «Плачущая Богоматерь» смотрела куда-то в бесконечность с огромного полотна, прижимая к груди Младенца…
Я всмотрелась в полумрак правого придела, откуда доносился легкий шорох, и увидела «свечницу», с которой, по словам Володи, разговаривала в прошлый раз Лидия Ивановна Коломийцева. Сегодня я пришла сюда к ней, не дожидаясь, пока ребята выполнят мое основное задание и раздобудут копии свидетельств о рождении всех подозреваемых. Работа им предстояла огромная, не только к обеду, но и к вечеру они запросто могли не успеть это сделать. Поиск ЗАГСов, где в свое время регистрировались новорожденные, ныне вполне взрослые люди, начинался с визитов в РЭУ, цель которых – выяснить все перемещения в пространстве их родителей в те годы. А перемещения могли, вопреки тому, что утверждают сами подозреваемые, тянуться и за пределы Москвы – практически по всей России и даже СНГ…
Куда более перспективным и близким представлялся мне результат задания, которое я дала вчера, уже после звонка к Родионову, загрустившему Петракову, обнаруженному мной возле кабинета Грифеля.
Поначалу я собиралась сама заняться поисками еще одной копии, только не свидетельства о рождении, а свидетельства о браке Коломийцевой. Сделать это было куда проще, поскольку год ее рождения мне был известен, место рождения и прописки – тоже, а остальное уже являлось делом техники… Но, увидев вновь унылую физиономию Петракова, я передумала браться за это лично. Кстати, в мои обязанности подобные вещи не входят, и мне даже самой себе было затруднительно объяснить, почему же я так ревниво занимаюсь Лидией Ивановной. Отчего так притягивает и так тревожит меня эта женщина… Да, она довольно странная особа и ведет себя тоже довольно странно. Но разве мало странных, да и вовсе сумасшедших людей видела я за долгие годы своей службы? В том числе и проходящих по «особо тяжким», по той же 131-й статье?..
Дело было в другом. И в тот момент, когда огорченная физиономия Петракова вновь замаячила перед моими глазами, я наконец поняла в чем. Где-то в самой глубине души я постоянно сравнивала с ее судьбой свою собственную, хотя между нашими судьбами было всего одно, да и то чисто внешнее, совпадение: смерть любимого человека – внезапная, почти необъяснимая, трагичная… И – долгие годы одиночества, целиком посвященные оставшемуся без отца ребенку… Нехорошее это дело – примерять на себя чужую судьбу, однако именно этим я, по-видимому, и занималась – совершенно безотчетно…
И по этой причине стояла сейчас здесь, в храме, вглядываясь в неторопливые и привычные движения пожилой женщины, аккуратно гасившей свечи в большом подсвечнике-вазе, собиравшей уже потухшие огарки в картонную коробку из-под обуви… Не помню, чтобы прежде мне случалось таким необычным образом смешивать «служебное» и «личное». К тому же ведь ничто не свидетельствовало о том, будто Коломийцева и впрямь после смерти мужа посвящала себя исключительно сыну… Ничего, кроме этой ее истовой веры в Бога!
Я понимала, что такое вот пристрастное отношение даже к одному человеку, проходящему по делу, может в итоге загубить все следствие. И сделала, что могла, «отдав» основное задание по ней сразу оживившемуся в этой связи Петракову. Но утром, едва дождавшись конца ежедневной летучки у Грифеля, касавшейся целой кипы других находящихся в разработке дел, поехала сюда, в храм…
Женщина между тем завершила свою работу и, рассеянно перекрестившись на «Плачущую Богоматерь», неторопливо засеменила к прилавку с иконками, распятиями и свечами.
– Простите… Могу я с вами поговорить?
– Со мной? – Спокойные серые глаза встретились с моими, и она улыбнулась. – Может, вам батюшка нужен, а не я? А то он вот-вот на требы уедет…
Судя по всему, я произвела на нее впечатление закоснелой грешницы, которой необходим священник…
– Нет, мне нужны именно вы, я здесь сегодня по долгу службы.
Я протянула ей заранее переложенное в карман дубленки удостоверение, и она довольно долго внимательно изучала его, отведя руку с моей «красной книжицей» подальше от глаз.
– Неужели мы в чем-то провинились? – В ее голосе звучала растерянность, а взгляд сделался почти испуганным. – Давайте, я лучше в самом деле настоятеля позову!..
– Что вы, какая вина? – заспешила я. – Я хотела лично вас расспросить про одну вашу прихожанку… Можно?..
– Ну, не знаю… Это, милая, все же храм, а не учреждение какое-нибудь, смотря что вы хотите спрашивать… Может быть, эта прихожанка и скрыла что от вас, а здесь сказала, так это же – сами понимать должны – все равно что Богу сказано, мы не вправе никому, в том числе вам, сказанное здесь перебалтывать-то…
– Речь идет совсем не о тайне исповеди, за этим я бы даже к батюшке не обратилась, – прервала я женщину. – Я, между прочим, крещеная и в Бога тоже верю… Просто такая у меня работа, что…
– Крещеная, говоришь? – Женщина, опережая меня, продолжила свой путь к прилавку. – Мало быть крещеной-то, нужно еще и в храм не только, как ты выразилась, по долгу службы ходить… Ну, ладно, спрашивай, что у тебя там? Коли нет в этом греха – отвечу…
– Как вас зовут?
– Раисой крещена…
– А я – Светланой… Женщина, которая меня интересует, крещена, судя по всему, Лидией, ее болящий сын – Александром. Два дня назад она подавала за него заздравную на сорок дней, сорокоуст…
– Ну так что же? – Раиса глянула на меня строго и покачала головой. – Что в этом такого, что подавала?
– Вы знаете, о ком я говорю? Я имею в виду – эту женщину? Она с вами довольно долго разговаривала, как с давно знакомой: Лидия Ивановна Коломийцева.
Раиса помолчала, переложив с места на место иконки на своем прилавке, опустив глаза, потом снова посмотрела на меня:
– Лидию Ивановну я не первый десяток лет знаю, хотя фамилию ее слышу первый раз, нам здесь фамилия ни к чему… Знаю ее, не стану скрывать. Она прежде здесь жила, неподалеку, а после переехала куда-то. Куда – мне неведомо, но в храм, как и раньше, в наш ходит… То есть не ходит даже, а ездиит…
