Текст книги "Джокер"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Феликс Разумовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Фраерман. Гордиев узел

Ехать встречать фашистов было решено смешанным составом – для солидности. В состав вошли: блудный сын избранного народа Мотя Колыма, дальний потомок кривичей Коля Борода и гарный хлопец с Полтавщины Никанор Приблуда. В последний момент кадры укрепили потомственным петербуржцем Василием Петровичем Наливайко и чистопородным туркменом, алабасом Шерханом. Это из-за того, что, согласно информации из Совета отрядов, фашисты (начальница, заместитель и охранник-шофёр) везли с собой какого-то непередаваемо жуткого кобеля немецкой овчарки. Как выразился Борода, «с родословной аж из Освенцима». Вот Шерхана и погрузили в машину – на случай, если разразится Курская битва.

– Сергей Степаныч, ты уж будь добр, посмотри, чтобы не было ЧП, – попросил на завтраке Песцова Фраерман. – Детки у нас, сам знаешь, трудные, а болота, они подростковых комплексов не понимают.

Конечно, Колыма давно уже понял, что Песцов никакой не «Сергей Степанович, инженер в отпуске», а тот самый уж-ж-жасный террорист, которого то и дело в фас и в профиль показывают по ящику. Однако виду не показывал, поддерживал игру, причём со всем нашим каторжанским уважением. Это как же надо нагадить властям, чтобы оказаться на телеэкране! Да, да, именно властям, и при этом немаленьким. Ибо на обычных насильников, растлителей и убийц (которые портят жизнь простым смертным) никто эфирное время небось тратить не станет…

– Не беспокойтесь, Матвей Иосифович, езжайте смело, – кивнул Песцов. – Порядок обеспечим. Гвардейский.

После показа трудным детям, как вообще-то правильно метать нож, авторитет его в подрастающих массах был безграничен.

До поездки ещё оставалось время, и Фраерман по традиции направился в деревню Глуховку, спросить у старух, не надо ли чего привезти. В деревню вообще-то полагалось бы наезжать автолавке, но автолавка ещё в Перестройку по вине пьяного водителя утонула в болоте. На новую средств, естественно, не нашлось, да и дорога с тех пор успела сделаться непроходимой даже для «Нивы»…

Матвей Иосифович привычно зашагал к речке, но вид «судьбоносного» мостика заставил его недоумённо остановиться.

– А это ещё что за такое?

Всё кругом – кусты на берегу, сам мостик, кроны ближних деревьев – будто поседели. Ни дать ни взять, дохнула заблудившаяся зима. А что? В Ленобласти и весны в феврале можно дождаться, и снегопада в июле.

– Дерьмо, пахан, – определил Никанор. – Гуано, птичий помет. Его ещё за деньги на удобрение отдают. По «Дискавери» показывали…

Когда снится говно, это, говорят, хорошая примета, к деньгам. А вот когда поездка начинается с хруста под ногами высохшего гуано, интересно, это к чему?..

В деревне у Матвея Иосифовича окончательно испортилось настроение. Вот так: портилось настроение и возникало желание хоть как-нибудь, хоть по мелочи, а помочь, – не у представителей районной администрации, а у вора-законника, антисоциального, по определению, элемента. Деревня Глуховка умирала тихо… Одичавшие, заросшие сорняком сады-огороды, покосившиеся, а то и вовсе рухнувшие заборы, прохудившиеся крыши, слепые заколоченные избы… А ведь в каждой заколочено чьё-то прошлое, чьи-то радости, надежды, мечты, тревоги, будни, праздники и печали… Скорбное место. Как лесная гарь с обугленными деревьями, как ржавый корабль на берегу, как одинокая, заросшая бурьяном могила. Ни скрипа калиток, ни лая собак, ни мычания коров… Неестественная тишина – жуткая, могильная…

Впрочем, со стороны халупы старухи Ерофеевны тянуло печным дымком. Так и есть, бабушка-божий одуванчик готовила что-то в большом чугунке. Но не в русской печи, спасительнице от зимнего холода, – по летнему времени на железной, блокадного вида буржуйке под навесом во дворе. Вились мухи, щурился долгожитель-кот, пахло неожиданно вкусно… Хозяйка суетилась вокруг, охая и кряхтя. Сколько помнил её Фраерман, старуха обитала здесь одна. Мужика в доме Матвей Иосифович уже не застал.

– Здорово, Ерофеевна, – крикнул он от калитки. – Кашу варишь? Бог в помощь!

Старуха была туговата на ухо, оттого и кричал.

– А, это ты, кормилец? Со своими? – пронзительно отозвалась она. – Спаси Христос на добром слове, заходьте, желанные, как раз каша поспела. Перловочка вот, с лучком, с нутряным салом… Пойду только Ниловну покличу!

 Ниловна – это соседка, обитавшая через три двора, такая же древняя и одинокая. Раньше у неё был дед, Митрофан Кузьмич. Фраерман про себя окрестил его «химиком». Да не за отсидку на «химии», а за то, что любил порассуждать, как «изовражилась земля, а не то ведь шпыгуют и шпыгуют её энтой химией всякой». Про политику, про войну, показывал свои два ордена солдатских, вечной «славы»… А в прошлом году ушёл. Молча, уронив топор, которым колол дрова. И всё, остался в Глуховке один-единственный мужик, да и того никогда никто не видал. Как говорили бабки, кузнец был из тех, кто «с чёртом на одной стропилине сидит». Ну и фиг с ним.

– Не, Ерофеевна, спасибо, торопимся, – проорал Фраерман. – Ехать надо. Чего из города-то привезти? Мука есть ещё?

Тётю Фаню, мамину сестру, такое же вот старичьё укрыло и спасло в оккупацию. Поэтому Матвей Иосифович регулярно и безвозмездно таскал в Глуховку сахар, муку, тушёнку, крупу. Коробками и мешками. Для кошелька – тьфу, а вот для души…

– Есть, есть, всё вдосталь, спаси Христос, кормилец, – вдруг истово, в пояс, словно барину, поклонилась Ерофеевна. – Ты вот кашки бы, кормилец, лучше откушал. Добрая кашка нынче получилась…

«Господи, не приведи за грехи такой вот старости», – отвёл глаза Фраерман…

Мощный «Хаммер» едва одолел четверть заросшей дороги, когда впереди на обочине возник человек, крепкий, бородатый, весьма смахивавший на цыгана. Правда, в руке он держал не уздечку, а какую-то хитрую штуковину из металлического прута.

– Э, да ведь это же кузнец, – вслух удивился Фраерман, опознав персонажа, мельком увиденного когда-то сугубо на другом берегу. – И чёрта ли ему здесь?

Никто из сидевших в машине не ответил ему. Матвей Иосифович оглянулся… Коля, Никанор, профессор Наливайко и даже Шерхан погрузились в странное оцепенение. Застывшие тела, неподвижные взгляды… Фраерман хотел уже схватиться за руль, но двигатель «Хаммера» необъяснимо затих, джип проплыл но кочкам ещё несколько метров и остановился аккурат вровень с бородачом. Действуя как бы помимо собственной воли, Матвей Иосифович открыл дверь, спрыгнул и подошёл. И, подойдя, тихо удивился. Сколько же лет этому кузнецу? «На вид моложе меня…»

– Здравствуй, сосед, – между тем сказал тот и дёрнул чёрной бородищей. – В город никак?

Голос у него был густой, звучный, с отчётливо иронической интонацией. Так уверенный в себе учитель разговаривает со злостным недоумком.

– Здравствуй, сосед, – вместо того чтобы послать (как вроде следовало бы по логике вещей), отозвался Фраерман. – Да, в город.

– Стало быть, немчуру будешь встречать? – В голосе кузнеца, даром что негромком, послышалась дамасская сталь. – Фашистку и недобитка ейного?

Вот так, вроде бы живёт в лесу бирюк бирюком, со стороны кажется, атомной войны не заметит, а на деле осведомлённость – КГБ отдыхает.

– Да, стало быть, встречать, – движимый неведомой силой, с готовностью доложил Фраерман. – Её самую, фашистку. С недобитком.

Та самая неведомая сила заставляла его быть добрым и корректным.

– Ну так и передай ей, только смотри, слово в слово: «Худой мир лучше доброй ссоры. Помни, сука, скоро две тыщи двенадцатый», – раздельно проговорил кузнец. И протянул замысловатую железяку: – Это тоже передай, а на словах прибавь: «Будешь рыпаться, тебе хвост прищемят и так же завяжут. А потом выдерут. С корнем…» Ты уж, сосед, смотри не перепутай, целиком на тебя полагаюсь…

Железяка была ещё та. Прут в палец толщиной, завязанный замысловатым узлом. Таким манером мягкую верёвочку завязать – и то бросишь посреди дела. А тут чуть ли не ломик.

– Прищемят, завяжут, а потом выдерут. С корнем, – запоминая, послушно повторил Фраерман. Уважительно покачал фиговину на руке и решительно полез в джип. – Всё исполню в точности.

– Ты Никанору-то своему скажи, чтоб не сильно гнал, к полудню дождь соберётся, – раздалось ему в спину. – А ты мне живой нужон.

…Охнул, словно вынырнув из сна, Коля Борода, глухо зарычал Шерхан… Лапнул руль очухавшийся Никанор, завертел головой Наливайко. Двигатель послушно заурчал, шины вгрызлись в колею. Поехали.

Пропала за поворотом чёрная борода, и только железяка холодила Матвею Иосифовичу колено, свидетельствуя, что ему не приснилось. «Гордиев узел, – невольно думалось Колыме. – Да из какой же стали должен быть клинок, чтобы его разрубить…»

Песцов. «Все бабы стервы!»

С океана дул утренний бриз. Он дышал тёплой солью, гнал через лагуну мелкую волну и трепал волосы Бьянки, мчавшейся по белому коралловому песку. Она бежала топлес, в несуществующих бикини, и лишь самый последний ханжа не замер бы в восхищении при виде этого поющего, сверкающего, летящего тела. Маленькие, как у подростка, ступни оставляли цепочку узких следов, а бёдра танцевали куда изощрённей, чем требовали законы биомеханики для обычного бега. И, ах, как же отчаянно гнался за нею Песцов!.. Но почему-то его ноги по щиколотку увязали в том самом песке, над которым она пролетала, едва прикасаясь. Ветер бил в лицо, но не наполнял лёгких, морская соль лезла в горло. Вот под ногу попалось что-то колючее, Песцов рухнул в прибой и, глядя, как Бьянка исчезает среди пальм, истошно заорал на всю лагуну:

«Ну, погоди!..»

Семён судорожно рванулся, вынырнул из сна, разлепил глаза и… увидел Бьянку.

Хоть и не топлес в бикини, а совсем даже в джинсах – всё равно в полумраке палатки она выглядела сногсшибательно.

– Ну что, милый? – осведомилась она самым обыденным тоном, как будто, такую мать, ничего не случилось. – Никак кошмары замучили?

– Так. – Не здороваясь, Песцов сел, нахмурился, стал искать сигареты. – Вернулась, значит?

Коралловая лагуна отодвинулась во тьму подсознания, зато на смену ей в голове у Песцова зазвучал голос Высоцкого: «Я женщин не бил до семнадцати лет, в семнадцать ударил впервые. Теперь на меня просто удержу нет…» И что прикажете делать, если руки так и чешутся вмазать, а сердце так и скачет от сумасшедшей радости – вернулась, вернулась…

– Да, Сёма, вернулась. – Бьянка села у него в ногах и приластилась, как кошечка. – Потому что не могу без тебя. Ну, и обстоятельства изменились. К лучшему. Клянусь, я была тебе верна…

– Всё одно, изменщица ты, – мрачно констатировал Песцов. – Клофелинщица несчастная. Спасибо, не обнесла…

Бьянка взяла его за руку.

– Я, Сёма, тебя расстраивать не хотела. Думала, вжик – и всё… Ну да, погорячилась, виновата. Готова искупить. Можешь наказать меня. Прямо сейчас…

В её глазах медленно разгорались огни, плескалась тропическая лагуна.

– Говоришь, была верна? – Песцов хмыкнул, отнял руку, закурил и спросил как бы между прочим: – А чего, собственно, с концами-то не свалила? Глядишь, и начала бы новую жизнь. Благо идиотов вроде меня на свете как грязи…

Бьянка грустно вздохнула:

– Э-э, Сема, если бы всё было так просто… Уходя, теряешь всё. Здесь у тебя и бонус, и предметы силы, и связи, и возможности. А там – там надо начинать всё с нуля… Ну ладно тебе, Сёма, не дуйся. Я же всё сделала, что обещала, Краева этого твоего обиходила в лучшем виде…

– Что? – Песцов даже вздрогнул. – Краева? В лучшем виде? Так его вроде уже…

– Ну да, – промурлыкала Бьянка. – Сегодня к обеду должен быть как огурчик. Считай, с новенькими мозгами… Сёма, ты куда?

Песцов рванулся из палатки, точно вепрь, мало не оборвав капроновые растяжки. Выскочил наружу и заорал так, что его слышали не только ёлки, но, наверное, и пальмы, склонившиеся над той самой лагуной:

– Ну почему, блин, все красивые бабы такие стервы?..

Ёлки ничего не ответили. Они это слышали далеко уже не в первый раз. И видит Бог, не в последний…

Монако, 1909. День второй

Сегодня с самого рассвета князь пребывал в каком-то двойственном состоянии. Внешне он оставался прежним, рачительным и невозмутимым, однако внутри… Удивительно, но сейчас ему было не до Национального совета, не до введения квот и даже не до детища всей его жизни – Океанографического музея.

Все его мысли были о Ней.

О Кейс Хелли, стройной рыжеволосой незнакомке, остановившейся в отеле [48]48
  Территория княжества Монако составляет около 2 кв. км.


[Закрыть] «Де Пари», номер тридцать третий. О Кейс, волнующей, непонятной, прекрасной, предпочитающей игру страстей игре полутонов. Наконец, осознав, что с этим надо что-то делать, князь для начала послал в номер «33» пару дюжин роз, сопроводив букет запиской: «Готов продолжить разговоры о Джорджоне. Там же, в то же время.»

Сразу успокоился, собрал в кулак волю и принялся ждать. Какой, к чёрту, Океанариум, Национальный совет и какие-то там квоты…

Когда облака вспыхнули закатным огнём, он со вкусом оделся, расчесал бороду и, взглянув на себя в зеркало, остался доволен. Статен, красив? Да, пожалуй. И ещё далеко не стар. Ну да, седина в бороду, а бес…

Не желая привлекать излишнего внимания, он не стал брать машину и отправился на другой конец своего княжества пешком – благо идти было недалеко. Всё томление сегодняшнего дня, всё стремительное коловращение мыслей выплеснулось в энергичном движении – ноги быстро несли князя вперёд. Точно юноша, едва ли не вприпрыжку спустился он с Монакской скалы, миновал территорию порта и зашагал к району Золотой мши, где находилось Казино.

Он был взволнован, словно мальчишка, спешащий на своё первое свидание.

Внутри храма удачи всё было по-прежнему. Шумно, суетно и многолюдно. «А может, и правда скоро конец света?» – невольно подумалось князю. Он быстро прошёл «Зал Ренессанса», огляделся в «Европе», заглянул в «Медсен», в оба «Туж», не забыл и граций. [49]49
  Два салона «Туж» и «Франсуа Медсен» – залы для VIP-персон.


[Закрыть] Рыжеволосой незнакомки Кейс Хелли не было нигде.

Были только роскошь, позолота, инкрустации, бездушный хрусталь и толпы алчущих, чёрт бы их побрал. Право же, этот мир точно катился прямиком в преисподнюю…

«Ладно, довольно глупостей,я становлюсь смешон», – взял себя в руки князь. Закурил сигару и с улыбкой человека, ничем не обременённого, вышел на воздух.

В объятия весеннего вечера, расцвеченного морем огней. Сказочно благоухали клумбы, звонко пел фонтан, радовали глаз искусно расположенные лужайки, заросли, «естественные» водоёмы…

Однако на этом гармония кончалась.

Из дверей соседнего кабаре доносились синкопы, способные поднять покойника. Это давал представление джаз-банд, новинка, выписанная из Америки. Весёлые негры били в барабаны, дули в хрипящие трубы, рвали струны контрабаса… Видимо, Америке показалось мало чуть не догола раздеть старушку Европу. Она ещё и заставляла её плясать свои бешеные фокстроты.

«Господи, и эту какофонию называют искусством». Князь расстроился вконец, выбросил сигару в пруд и зашагал к морю. Ему хотелось побыть одному. Прочь, прочь!.. Как же он устал от людей, этих алчных, завистливых, лживых созданий… То ли дело – общество тварей морских. Таких красивых, грациозных, столь сообразных естеству…

Сразу же вспомнив о невинной страдалице мурене, князь нахмурился, засопел и… неожиданно замер. Напрягся всем телом и не поверил глазам – увидел Её.

Рыжеволосую богиню Кейс Хелли, желанную и влекущую.

В шляпке «кекуок», [50]50
  Кекуок– популярный негритянский танец в начале XX столетия.


[Закрыть] джемпере «джерси» и узкой юбке до колена. В жёлтых, сводящих с ума высоких шнурованных ботинках, так подчёркивающих красоту пленительно стройных ног… Уперев точёные пальцы в античное совершенство бёдер, она стояла на краю обрыва и смотрела не отрываясь в чёрные сумерки над морем.

Наверное, у неё на затылке были глаза. Она повернулась навстречу и расцвела:

–  Добрый вечер, князь! Ваши розы просто великолепны. За них можно отдать всё, кроме неба Италии…

Духи у неё были пряные, с горчинкой. Отточенная стрела, поражающая самую суть мужского естества.

–  Осторожнее, Кейс, – протянул ей руку князь. – Это скверное место, «площадка самоубийц».

А сам снова, и очень некстати, вспомнил того русского хулигана с «Авроры». Ну нет бы, как положено нормальному цивилизованному человеку, выйти да и головой вниз с обрыва. Tax ведь нет, сразу за калибр…

–  Ах вот оно что, – усмехнулась Кейс и взяла протянутую руку. – Зато какой прекрасный вид! Скалы, море, шапки бурунов… Кстати, князь, вы ужинали?

Князь Альберт улыбнулся и покачал головой.

–  Я тоже нет, – засмеялась она. – Давайте отведаем чего-нибудь экзотического, легкоусвояемого, с массой фосфора и белка?

«Боже правый, какая женщина, – в который раз мысленно ахнул князь, – как она умна и начитанна…» Вслух он спросил:

–  Куда бы вы хотели пойти?

–  Не знаю, только, прошу вас, помните о своём реноме. Отважусь предположить, что навряд ли вам стоит появляться в зале «Де Пари» в обществе незнакомых женщин… Злые языки страшнее пистолета…

«Да, вот это женщина. Красива, умна, глубоко порядочна…»

–  Душевно благодарен за заботу о моём реноме, – поклонился князь, мгновение подумал и подал даме руку. – Идёмте же! Да здравствует фосфор!

Идти было недалеко, в порт. Там в полуподвале за массивной дверью была устроена таверна с искусно стилизованной атрибутикой зловещего пиратского притона. Бочки, канаты, изрезанные дубовые столы, обрывки парусины, страшные портреты по стенам… Однако голодным туристам не следовало опасаться пьяных дебошей. Обстановка в «притоне» была тихая, мирная, чинная. А как тут кормили!..

Князь устроил спутницу за столом.

–  Я возьму, пожалуй, буйабес. Очень советую, не пожалеете. – Он сделал знак гарсону, и тот подлетел стрелой, даром что был в ботфортах на высоких каблуках. – Два буйабеса по-провански, много хлеба и… – он посмотрел па даму, та кивнула, – бутылку белого анжуйского…

–  Момент, – поклонился гарсон и как на крыльях полетел в сторону кухни.

– Самое время для правильного буйабеса, – глянула по сторонам Кейс. – Только, князь, не будет ли тяжеловато на ночь? [51]51
  Буйабес– замечательное творение Прованса, насчитывающее многовековую историю. Во многом близок нашей донской ухе, но использует морскую рыбу, мидии и креветки. Рыба варится на очень сильном огне, причём не просто в бульоне, а в суспензии бульона и оливкового масла. Изначально буйабес был вечерней пищей рыбаков, на его приготовление шла рыба, которую не удалось продать днем.


[Закрыть]

Народу в таверне было относительно мало. Морские волки, видимо, не захаживали сюда, а туристы предпочитали шикарные рестораны и казино.

–  Этот буйабес, уверяю вас, можно есть не только на ночь, но и посреди ночи. Причём даже брачной, – усмехнулся князь и указал на гарсона, уже возвращавшегося с подносом. – Амброзия, пища богов. Кстати, Кейс, вам говорили, что вы похожи на Диану?

На подносе стояли необъятные миски с бульоном, щедро сдобренным томатами и анисом, огромное блюдо с варёной тёмной и белой рыбой, глубокие плошки с пикантным соусом «руй» и баррикады чесночного хлеба. [52]52
  Соус «руй»содержит оливковое масло, красный перец, шафран, яичные желтки и чеснок. Чесночный хлеб– куски багета, обжаренные в чесночном масле.


[Закрыть] Казалось, съесть это всё обыкновенному человеку не под силу.

– Я полагаю, – потянула носом Кейс, – плоха та брачная ночь, во время которой служат не Эроту, а Мамоне… [53]53
  Здесь – бог обжорства.


[Закрыть] Или я, – глянула она с улыбкой на князя, – снова глубоко не права?

–  Благодарю. – Князь жестом отпустил гарсона, лично разлил вино и возвратил улыбку Кейс. – Конечно же, вы правы, ибо трижды не прав тот, кто спорит с женщиной… За вас! За вашу красоту, за нашу встречу!

Белое анжуйское было выдержанным и терпким, хрустальные бокалы – вместительными, рифлёными и прохладными.

И надо ли говорить, что буйабес был действительно выше всяких похвал.

Постепенно с гастрономической темы разговор перешёл к более серьёзным вещам, и вот тут оказалось, что мисс Хелли, помимо прочих достоинств, обладала, оказывается, ещё одним редкостным даром.

Она умела слушать.

Её глаза светились неподдельным интересом, пониманием, состраданием… О, это было именно то, чего так не хватало князю. Чтобы искренне, глаза в глаза, без фальши, по душам… Как он изголодался по такому общению!

Вначале он поведал Кейс про страдалицу мурену. Затем живописал историю в Казино. Анжуйское подталкивало его рассказать и про бывшую супругу со всеми её скандальными выходками, но из соображений галантности князь всё-таки промолчал.

–  А знаете, с чего началась история рода Гримальди? – спросил он. – Наш клан зародился аж в тринадцатом веке, когда мой предок Франсуа воевал с генуэзцами и всё пытался взять крепость Монако, но ратное счастье было не на его стороне. И тогда Франсуа помолился Богу, переоделся смиренным францисканцем и направил свои стопы в мятежную твердыню. Подошёл к воротам, именем Господа постучал… И когда ротозеи-стражники открыли, «святой отец» перерезал им глотки. А тут и его войска подоспели… С тех пор на гербе Монако изображаются братья-францисканцы в сандалиях, в скромных рясах – и с мечами в руках. Кроткие аки агнцы, но, когда требуется, – свирепые аки скимены!

–  Поучительная история, – задумчиво кивнула Кейс. – А почему славный Франсуа Гримальди так стремился овладеть твердыней Монако? И что ему в ней? Других фортеций было мало? Где и стены пониже, и рвы поуже, и ворота послабее…

Слушая князя, она с аппетитом отдавала должное буйабесу. Правитель Монако с умилением наблюдал за тем, как она ела. Ничто человеческое ей не было чуждо, и она абсолютно этого не стеснялась. «Вот оно, совершенство. Ей просто нет нужды манерничать и жеманиться. Она естественна во всех своих проявлениях и оттого так прекрасна…»

– Вы зрите в корень, – улыбнулся князь и таинственно понизил голос. – Мой славный предок стремился завоевать именно эту крепость, невзирая ни на какие препоны. Видите ли, существует древнее пророчество, согласно которому именно здесь, на горе Монако, династия Гримальди обретёт некое сокровище… – «И, кажется, уже обрела», – добавил он про себя, но тут ему померещилась на лице внимательной слушательницы скептическая улыбка, и князь напустил на себя строгость. – Э-э, милая Кейс, да вы, похоже, не верите? А зря, эта земля дышит незапамятной древностью. Кто здесь только не жил! И лигуры, [54]54
  Лигуры – примерно 2000 лет до н. э. Диодор Сицилийский и Страбон описывают их как суровых воинов, привыкших к тяжёлому труду и полной лишений жизни.


[Закрыть] и финикийцы, и греки, и карфагеняне, и римляне, и арабы… Легенды предписывают основание Монако самому Гераклу, которого финикийцы называли Мелькартом. Здесь стоял грандиозный храм, посвященный ему. Именно отсюда, от этих берегов, уходили корабли Юлия Цезаря, отправлявшегося на битву с коварным Помпеем. Именно здесь пролегала «Виа Юлия» – путь, который в течение пятисот лет был одной из главных дорог римской державы. Я уже не говорю про арабов, христиан и поздние времена… – Князь взял кусочек хлеба, обмакнул в соус. – Тайны здешней земли только ждут нашего деятельного любопытства… Эй, гарсон, ещё хлеба, сыра, лангустов и салат. И ещё бутылочку анжуйского.

В приятной компании за лангустом и разговором время летело быстро. Они даже не заметили, как остались в зале одни. За окнами в щелях жалюзи уже царила ночь.

–  Гарсон, счёт, – распорядился князь, дал на чай, но в меру, и посмотрел на спутницу, подкрашивавшую губы. – Как жаль, что всё хорошее заканчивается, – проговорил он. – И так быстро.

«А может, это ещё не конец? – внятно слышалось в его голосе. – Ночь-то ведь только начинается…»

–  Благодарю вас, князь, всё было замечательно вкусно, – повременила с ответом Кейс. – Я впитала столько фосфора, что начну светиться! – Встала, улыбнулась, поправила свою танцевальную шляпку. – Давно мне, Ваше Высочество, не было так хорошо.

Что она имела в виду – кухню или приятное общение, – было пока не ясно.

На улице тоже было хорошо. Не жарко, не холодно, безветренно, безлюдно и совсем не темно. На небе висела полная луна, вокруг неё сверкали яркие звёзды, море было расцвечено сигналами судов, вдоль набережной горели фонари… Густо пахло морем, водорослями, солёной волной…

–  Какая ночь… – Кейс улыбнулась и взяла князя под руку, тем самым вознеся его до небес. – Никого! Город словно вымер. Вероятно, не спят лишь разбойники… Но рядом с вами, Ваше Светлейшее Высочество, бояться мне поистине нечего!

При этом она вздохнула, замедлила шаг и на мгновение прижалась к спутнику плечом, дав почувствовать нежное тепло и пьянящий запах духов. Женщины, как известно, любят ушами, мужчины… нет, не глазами. Вот и у князя тотчас вздрогнули ноздри…

–  Милая Кейс, у нас здесь нет разбойников, зато отличная полиция, – вступился он за репутацию своих владений. – Во всём же остальном вы не ошиблись. Ваш покорный слуга из рода Гримальди, а мы, монегаски, умеем за себя постоять!

С этими словами он отстранился и вытянул из трости клинок. Отсалютовал, выписал в воздухе восьмёрку, изобразил «парад», сделал длинный стремительный выпад… А дальше клинок запел невидимому противнику сущую песнь смерти: терции, кварты, сексты и квинты [55]55
  Парад —защита в фехтовании. Терции, кварты, квинты, сексты – соответственно третья, четвёртая, пятая и шестая защиты.
  Считается, что монегасская школа фехтования ведёт свое качало от военно-монашеского ордена «Чёрные братья», который был создан в XIII веке Франсуа Гримальди и существует но сей день. Великим Приором ордена является сам князь Монако. Основное оружие – стилет, дубинка святого Доминика, дротики, ножи.
  Монегасский народ состоит из пятнадцати кланов, возникновение которых относится к разным периодам времени. В каждом клане существует должность Великого Мастера, который отвечает за организацию процесса обучения фехтовании в клане.


[Закрыть] всё стремительнее сменяли друг дружку…

Наконец князь перевёл дух, спрятал клинок и с торжеством повернулся к даме.

–  Мы маленький народ, а потому вынуждены воевать не числом, а умением. Каждый настоящий монегаск – воин.

Сказал без рисовки, с простой гордостью, которая не нуждается в пышных словах. [56]56
  Вся средневековая история Монако протекала в беспрерывных феодальных междоусобицах, заговорах и войнах. При этом монегаски очень часто боролись за независимость своей страны с государствами, превосходящими Монако по своей политической и экономической мощи в десятки и сотни раз. Единственным средством сохранить независимость оказывались партизанская война и подпольная деятельность, и монегаски весьма в этом преуспели. Их коварство, вероломство и способность к беспощадно-жестокому сопротивлению стали притчей во языцех в Южной Европе. Соответственно, партизанским было и оружие, которым владел каждый монегасский мужчина. Его было легко спрятать и незаметно пронести. В первую очередь это были всевозможные ножи, кинжалы и стилеты, часто потайные – клинки были спрятаны в тростях и других бытовых предметах.


[Закрыть]

– О, Ваше Высочество, у меня нет слов! – восхитилась Кейс. Извлекла кружевной платочек и промокнула князю испарину на лбу, снова опьянив его ароматом духов. – На рыцарском турнире я бросила бы этот платок вам… [57]57
  На рыцарских турнирах дамы в знак своего благоволения бросали рыцарям платки.


[Закрыть]

– О, с какой бы радостью я его поднял, – чистосердечно ответил князь. Взял свою спутницу под руку, и они двинулись дальше, удаляясь от Лa-Кондомина и Монте-Карло. [58]58
  Ла-Кондомин– район порта. Монте-Карло– район казино и фешенебельных заведений.


[Закрыть]

Шли недолго. Монакские просторы не чета Сибири или Китаю – вот оно Казино, вот они фонтаны, вот он фасад отеля «Де Пари»… Похоже, романтический вечер близился к концу. Но не такой был человек князь, чтобы идти на поводу у судьбы.

–  О, смотрите, Кейс, какие звёзды, – осторожно взял он спутницу за талию. – Вот это – ковш Большой Медведицы, вон там – Полярная звезда, восточнее – Вега и Денеб… А там, где моя рука, это Альтаир. Говорят, он покровительствует всем влюблённым… Видите его, Кейс, видите?

Голос его дрожал, глаза горели, на лице читалась сумасшедшая надежда – ну как ему сейчас улыбнутся, позовут па чашечку чая, а там, а там… Ну бывают же на свете чудеса???

Увы, не в этот раз.

–  Благодарю вас, князь, за дивный вечер, – скромно улыбнулась Кейс, вежливо кивнула и подала изящную руку в перчатке. Какой чай, какие чудеса… Только упоительный, дурманящий сознание аромат духов, идущий от перчатки…

Князь не показал вида.

–  Не стоит благодарности, Кейс, – проговорил он с поклоном. – Для вас – что угодно. Этот вечер мы можем повторить, когда пожелаете. Стоит вам только слово сказать.

Почему-то ему вспомнился старый, ещё студенческий анекдот. Про то, что в Париже, конечно, есть порядочные женщины, но стоят они о-очень дорого… Князь отогнал эту мысль как сугубо недостойную.

–  Я подумаю, – пообещала Кейс и уже на ступенях быстро обернулась, сверкнув жемчужной улыбкой. – И дам знать!

В ярком свете фонарей она действительно похожа была на Диану-охотницу…