Текст книги "Джокер"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Феликс Разумовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Кот равнодушно глянул на сверкание молний, смачно зевнул и требовательно подал голос:

– Мя-а-а-са!

Первая реакция Оксаны была – ах ты гад, ещё внеочередную кормёжку тебе? Да в кожаном интерьере, на который крошку обронишь, потом век не расплатишься?..

Однако не дремала и совесть, так что перед умственным взором тотчас пронеслись все Тишкины геройства – и битва с муррой, и недавняя попытка защитить её от зловещих поползновений фашистки.

Оксана пошарила в рюкзачке, вытащила баночку, подцепила кольцо, с чмоканьем открыла. И принялась кормить боевого товарища по-походному, с руки, чтобы действительно не намусорил в богатом салоне. Рыжее пушистое рыльце тыкалось ей в ладонь, даруя Варенцовой одно из приятнейших ощущений, отмеренных нам в этой жизни. Кто не кормил вот так любимого кота, тому не понять. Оксана поймала себя на том, что улыбается. В мире определенно не всё было так плохо…

Сзади, в багажном отсеке, коротко вздохнул Шерхан. Оксана рассиропилась окончательно, вытащила вторую баночку и протянула Наливайко.

– Может, дадите от нас своему малышу? Он у вас кошачий корм ест?

– Ещё как, – улыбнулся профессор. Вытряхнул «Ваську» на ладонь и протянул азиату: – На вот тебе от Тихона. На брудершафт.

Джип тем временем проплыл по оврагу, легко форсировал косогор и, рассекая плотную водяную завесу, с рыком выкатился на берег Чёрной речки. С этого места можно было разглядеть Глуховку. Странное дело, но там грозы не было. Над деревней висело нечто вроде «глаза бури». По периметру деревни полыхали молнии, а на единственной поросшей лебедой улочке светило солнце, чирикали воробьи и, наверное, гудели в поисках нектара пчёлы…

– Ну дела, – удивился Фраерман и покосился на Никанора. – Ну что там немцы, не отстали? Едут ещё?

– А куда им деться из нашей-то колеи? – усмехнулся тот. – Вон тянутся малой скоростью. Как есть фашисты – слепят дальним.

– Это они, Никанор, со страху, – ответил Фраерман. – Терпи, казак, уже, считай, приехали. К праздничному обеду в честь дорогих гостей…

– В гробу я видел этих гостей, – буркнул Никанор. – В белых тапках. Дед мой, Савелий Петрович, был «автоматчиком», [116]116
  «Автоматчик» – вор в законе, принявший оружие из рук властей.


[Закрыть]прошёл всю войну. Где-то под Берлином лежит… Мне с этими пидорами за один стол в падлу садиться. Вот.

В это время оказалось, что «око бури» захватывало кусочек берега, противоположного глуховскому. «Хаммер» внезапно выкатился из дождя, попав на совершенно сухой кусочек дороги.

Фраерман даже не особенно удивился, заметив стоявшую возле дороги ничуть не вымокшую старуху.

– Здорово, Ерофеевна! – громко окликнул Матвей Иосифович, высунувшись в окно. – К мостику подвезти?

– А ты, смотрю, встретил своих гостей забугорных… – одобрила Ерофеевна, изобразила неглубокий скрипучий поклон – и вдруг заулыбалась, обрадовалась: увидела Варенцову. – Здравствуй, девонька, здравствуй, желанная! – Дотянулась в окошко, ласково тронула иссохшим пальцем за плечо. – Как живешь-можешь-то? Никто не забижает?

Оксане вдруг показалось, что это её собственная бабушка вернулась из невозвратного далека и разговаривает с нею душевно, как некогда в детстве.

– Здравствуйте, бабуленька, – обрадовалась она. – За заботу спасибо. А обижать – нет, никто не обижает…

– Ну вот и ладно, желанная, вот и ладно, – закивала Ерофеевна. Потом заглянула Варенцовой в глаза, – Я вот тебе боты-чоботы принесла. Хорошие боты-чоботы, проверенные, на строчёной стельке. У нас тут от хляби-сырости деться некуда, болота кругом…

– Доннерветтер! – донеслось со стороны «БМВ». Похоже, Отто был недоволен задержкой. – Цум тойфель! Катцендрейк!

– О, швайн, руссиш швайн… – вполголоса поддержала соратника доктор Киндерманн, однако свою мысль до конца выразить не успела.

С другой стороны «Хаммера» из ольховых кустов вышел кузнец.

– Ну, спасибо, сосед, уважил, удружил, – с чувством поблагодарил бородач Фраермана. Мельком глянул на Отто, державшегося за пояс штанов, хмыкнул, кивнул, повернулся идти и… напоролся на разгневанную Ерофеевну.

– Ты! Ты чего припёрся сюда? – странно и очень нехорошо улыбнулась она. – Почто Черту переступил? Мне что, Ниловну кликнуть и сделать как тогда?

Говорила она ласково, тихо, с какой-то жуткой доброжелательностью, но на всех, кто слышат, напала какая-то безотчётная тревога.

– Не надо Ниловну, не надо, – побледнел кузнец. – Каюсь, промашка случилась, виноват, больше не повторится…

– А знаешь, почему я терплю тебя, сосед? – снова улыбнулась Ерофеевна, причём ещё более страшно. – Не знаешь, так я тебе скажу. Тебя убрать, так на твоё место другая харя сразу объявится, ещё более, чем твоя, на жопу похожая… Ну всё, антихрист, изыди, утомил!

Кузнеца точно ветром сдуло. Старуха же, сразу подобрев, повернулась к Оксане.

– Вишь, боится, уважает, – сказала она – Помнит, как мы с Ниловной-то ему тогда бородёнку ополовинили, точно Давидка-иудей неугодным. [117]117
  Раньше борода имела сакральное значение, насильственно сбрить или обезобразить её значило нанести существенный магический вред. Что касается легендарного царя Давида, Библия рисует его человеком жёстким, решительным, не боявшимся крови и не чуравшимся обширных расправ. О чём он очень жалел перед смертью, ибо построить Храм было дано не ему, а его сыну, мудрецу Соломону.


[Закрыть]Тот ведь чуть что – кого под пилы, кого под молотилы, чтоб неповадно было по пустякам баловать… Только здесь у нас свои Палестины, да и мы, чай, не Давидки. Чтобы кого под молотилы, да ни в жисть… – Старуха осуждающе покачала головой и вынула руку из-за спины. – Вот, девонька, котомочка тебе, а в ней те самые боты-чоботы, проверенные, на стельке строчёной… Носи, желанная, на здоровье.

Объёмистая грязная котомка здорово напоминала солдатский сидор, вытащенный из какого-нибудь местного раскопа. А верёвка, коей была завязана горловина, сразу вызывала мысли о виселице.

– Спасибо, – не погнушалась подарочком Оксана, положила под ноги. – Здоровья нам, бабушка.

Старуха кивнула ей с явным одобрением и переключилась на Фраермана.

– Ты, кормилец, зайди уж погодя, кашку-то забери. Хорошая кашка, томлёная, с нутряным салом. Для тебя сварена, уважь старуху, не забудь…

– Да чтоб мне сдохнуть, Ерофеевна, – с чувством отозвался Фраерман. – Век воли…

Люди ненаблюдательные и тупые воровских корон, как правило, не удостаиваются. Матвей Иосифович был к тому же человеком реальным и практичным, а потому даже в мыслях не держал отказаться. Магия там или не магия, а с Ерофеевной, видит Бог, лучше жить дружно. Да и вообще – не обижать же старуху…

К самому лагерю автомобильного подъезда не было, машины пришлось оставить на маленьком сухом пятачке, которым кончалась дорога. Оттуда предстояло пройти ещё метров сто по каменистой гриве и опять-таки через мостик на другой берег безымянной речушки, впадавшей в Чёрную.

Ответственный представитель фрау Эльза взяла на поводок овчара, технический секретарь Отто не отрывал рук от штанов, так что все баулы тащил водитель-хорёк. Естественно, он сразу отстал.

– Эх ты, Кемска волость… – пожалели его Коля и Наливайко и взяли по чемодану.

Пока шли, к Варенцовой этак бочком пристроилась фрау Эльза.

– Милочка, – мурлыкнула она практически без акцента, – вы не хотели бы немного заработать? Мне хочется увезти домой несколько сувениров из новой России на память о наших сегодняшних приключениях. Не продадите ли мне эту серёжку, эти боттен, мешок или верёвку?

– Не продаётся, – мотнула головой Оксана, а Тихон завозился и зашипел в рюкзачке.

– Мне хотелось бы загладить нашу маленькую размолвку, – продолжала дородная немка. – Мои возможности позволяют сделать мои извинения очень весомыми. Называйте вашу цену, прошу вас, не стесняйтесь.

– Да я не стесняюсь, – косясь на дауфмана, нюхавшего траву, буркнула Оксана. Некоторая неловкость мешалась со смутным ощущением подвоха.

– Сколько вы хотите нулей? – совсем тихо спросила фрау Эльза. – Шесть, семь, восемь, десять? Ещё раз повторяю, мои возможности это вполне позволяют. В каком банке открыть вам счета? В Париже, в Швейцарии, в Нидерландах, в Нью-Йорке, в Монако, в Афинах, в Каире, в Катманду?.. Можете не отвечать сразу, милая, но прошу вас, подумайте.

Оксана вскинула глаза… Зрачки немки расширились, подбородок окаменел, породистое лицо побледнело, на ухоженной коже багрово-кровавой полосой выделялся шрам… Такие вот Снежные Королевы с повадками еврейских менял. Аура опасности, исходившей от фрау Эльзы, стала физически ощутимой.

«О Господи, опять, – мысленно застонала Варенцова. – Да отвяжись ты, стерва! Рассыпься! Сгори синим огнём!..»

Какие, к хренам, банки в Цюрихе, счета в Монако?.. Она хотела видеть Краева, держать его за руку, говорить с ним на земные, до оторопи реальные темы… а её бессовестно отвлекали.

Тихон справился с молнией рюкзачка и высунулся наружу.

– Пш-ш-ш-ш-ёл, – гремучей змеёй зашипел он то ли на дауфмана, то ли на его хозяйку и выпростал одну лапу. – Кровь пущ-щ-щ-щу!

Кисточки у него на ушах встали дыбом, клыки жутко оскалились, в зеленых глазищах загорелись сатанинские огоньки. Оксана торопливо спустила лямку с плеча и перехватила кота, пока не дошло до беды.

Доктор Киндерманн хотела ещё что-то сказать, возможно, она намеревалась перейти от уговоров к запугиванию… За неё всё решил её четвероногий питомец. Овчар явно не поверил в способность Оксаны действительно удержать страшилище, лезущее из рюкзачка. Потомок лагерных псов окончательно понял, что здесь ему не Освенцим и закусывать беспомощными заключёнными не получится, [118]118
  Реальная практика фашистских (только ли?..) лагерей: сторожевым псам регулярно давали «побаловаться человечинкой». Кстати, источники, настаивающие на реальности «овчарок Дауфмана», описывает их характер как крайне злобный и беспощадный, но при этом отъявленно трусливый.


[Закрыть]того и гляди самому по морде дадут. Назад, к обжитому джипу, дорога была отрезана – там молча и грозно вышагивал чёрный, как туча, Шерхан. И дауфман, поджав хвост, рванул по тропе вперёд, утаскивая с собой хозяйку, вцепившуюся в поводок.

– Ты у меня ещё пожалеешь, – только и успела бросить фрау Эльза. – Стоять, Зигги! Фусс! Платц!!! [119]119
  Фусс! Платц! – «К ноге! Лежать!» (нем.)


[Закрыть]

Так вот кто у них был Зигфридом.

– Как мне страшно, прямо вся дрожу, – хмыкнула Варенцова, ускорила шаг и двинулась по мостику через ручей. Щелястому, узкому и древнему. Единственному ещё не сожжённому…

 Монако, 1909. День третий

–  Да, князь, у вас тут чистый парадиз. – Кейс посмотрела на море роз, источающих чудное благоухание, блаженный вздох приподнял высокую, изысканной формы грудь, и мисс Хелли неожиданно тонко улыбнулась. – А мы с вами в этих эдемских кущах, словно Адам с Евой. Где же яблоня?..

Блистательная, в белоснежном платье, она была похожа не на Еву – на ангела в огненно-золотом ореоле волос.

–  И змея тоже не видно, – в тон ей улыбнулся князь и молодцевато подал руку. – Прошу! Одними разговорами сыт не будешь.

Они, наверное, уже с час гуляли по парку, зелёной стеной обступавшему княжеский дворец. Весело звенели фонтаны, деревья шелестели листвой, бесчисленные розарии, клумбы и цветники превращали воздух в нектар. И впрямь – как в раю!

–  Видит Бог, Ваше Высочество, наше с вами знакомство дурно отразится на моей талии. – Кейс взяла князя под руку. – Моллюски прошлый раз были столь же великолепны, сколь и бессчётны. Что грозит моей фигуре сегодня?

Прошлый раз был не далее как вчера. Князь лично готовил моллюсков, готовил по-старомонегасски – в морской воде, прямо в раковинах.

–  Наш монегасский рацион за семь столетий ещё никому не повредил, –  усмехнулся князь. – Мы, слава Богу, не какие-нибудь там французы с их лягушачьими лапками, излишествами и пьянством. Простая и здоровая пища, причём в меру, вот наш девиз! Есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть, вот наше кредо. На том стоим вот уже семь веков!

Они миновали фонтан, обогнули клумбу, и узкая тенистая аллейка привела их к порогу беседки. Вокруг густо стояли подстриженные кусты, за ними чуть в стороне дымила печкой кухня. Место было очень уютное, укромное, хорошо спрятанное от посторонних глаз.

–  Прошу! – кивнул князь, приосанился и повёл свою спутницу внутрь, к накрытому на две персоны столу.

Там всё было просто и без излишеств. Конечно, никаких лягушачьих лапок. А главное – никаких дворецких, прислуги, лишних глаз. Можно говорить о чём хочешь, как хочешь – и плевать на утомительный этикет.

–  Так… – Князь достал шампанское из серебряного ведёрка со льдом, опытной рукой снял мюзле и мастерски, так, что не раздалось ни звука, открыл. – Кейс, ваш бокал! – Налил, поднял свой и провозгласил тост: – За самую привлекательную и обаятельную из женщин, которых я встречал! За вас, милая моя!

Он ничуть не кривил душой, ибо его восторженное поклонение лишь крепло день ото дня. Мисс Кейс Хелли была красива, умна, не нуждалась – это сразу чувствовалось – в деньгах, а главное, держалась как настоящая королева. За неполную неделю знакомства они побывали в Океанариуме, осматривали Ботанический сад, катались на «ЛасточкеМисс». [120]120
  Одна из яхт князя.


[Закрыть] Хелли была спутницей, о которой наследник рода Гримальди мог только мечтать.

–  Благодарю вас, князь, – кивнула она и благодарно улыбнулась со влажным блеском в глазах. – Мне особенно приятно, что этот тост подняли вы…

Закуски были простенькими по-деревенски (фаршированные яйца, заливное в формочках, овощи под соусом, курица с орехами…), ничего особенного. Всё как бы подчёркивало, что за этим столом главным была беседа. С Кейс можно было поистине говорить о чём угодно, и князь отводил душу. Он рассказывал ей о кишечных паразитах у своих питомцев в океанариуме, о препарировании земноводных, и она не морщила носик. Он что-то объяснял об остойчивости судов, о «Ласточке », [121]121
  Еще одна яхта князя.


[Закрыть] о рельефах морского дна – и она не отворачивалась со скучающим видом, более того, выказывала осведомлённость, рассуждала о кораблях греков и финикийцев.

–  Князь, да вы не только воин, вы ещё и настоящий учёный муж! – говорила она.

Наконец с закусками и разговорами было покончено, да и бутылочка шампанского опустела.

–  Думаю, самое время для горячего, – сделал вывод князь и нажал электрическую кнопку, связанную с кухней. – Будет натуральный бифштекс с жареным картофелем, наше любимое монегасское кушанье.

–  Ах, князь, вы так цените свою историю, так любите свой народ. – Кейс дружески похлопала князя по руке… и вдруг как-то сразу поскучнела и смолкла, непроизвольно сжав кулаки. В беседку вошла служанка, нёсшая большой поднос.

Это была крупная блондинка, немка или датчанка, в белом фартуке и опрятном чепце. Самое странное, что при виде Кейс она тоже насупилась, сдвинула светлые брови, на скулах выкатились желваки. Она собрала грязную посуду и, не поднимая глаз, убралась.

Сейчас же в беседке появился шеф-повар, лично доставивший накрытое серебряными крышками жаркое. На крышках сверкали чеканкой княжеские гербы. На столе возник салат и густая подливка с укропом и сельдереем, а также бутылочка благородного красного. Шеф наполнил бокалы, пожелал приятного аппетита и торжественно удалился. Князь смотрел ему в спину с нескрываемым благоговением.

–  Если позволительно уподобить еду музыке, это, вне сомнения, Вивальди, – сказал он с предвкушающим вздохом.

Видимо, толстенный, неописуемо нежный бифштекс в самом деле составлял его любимое лакомство. Князь взялся за вилку и нож и даже не заметил, что сотрапезнице стало совершенно не до еды. И не помогло даже выдержанное, действительно благородное вино.

– Полагаю, вегетарианцы во многом правы, но всё-таки на свете нет ничего вкуснее куска говядины, зажаренного по нашему монегасскому рецепту… – Окончательно отрешившись от этикета, князь корочкой хлеба собрал застывший в тарелке соус, трепетно прожевал… и неожиданно поморщился, словно хватил лишку, – увидел на пороге своего личного секретаря. – О, чёрт, – непроизвольно вырвалось у него, – как же я мог забыть! Дорогая, тысячу извинений, мне нужно срочно сделать звонок… этим, – он показал куда-то наверх, – лягушатникам. [122]122
  Монако формально находится под патронажем Франции.


[Закрыть] Не скучайте, я буквально на десять минут.

Промокнул салфеткой усы, кивнул ей, как другу, который, конечно же, всё поймёт и простит, и исчез, сопровождаемый секретарём.

Кейс осталась в беседке одна…

Почти сразу за ветками мелькнул белый чепец, послышались тяжеловатые шаги, и появилась давешняя служанка. Правда, с первого взгляда узнать её было трудно. Глаза тевтонки метали молнии, лицо побледнело от ярости, перекошенный рот, казалось, так и распирали ругательства.

–  Ты что здесь делаешь, сука? – осведомилась она с порога, и её глаза превратились в щёлки, напоминавшие о лезвии опасной бритвы. – Ты что здесь забыла, тварь?

По всему чувствовалось – они с Кейс были отлично знакомы.

–  То же, что и вы, любезная Гретхен. То же самое, – мурлыкнула гостья князя, кивнула и пригубила бокал. – Отличное вино… Я вам оставлю по старой дружбе, хотите? Допьёте потом… у себя на кухне.

–  Не заговаривай мне зубы, дешёвка, – рассвирепела Гретхен. – Ты знаешь, что это принадлежит мне! И принадлежало всегда! Если бы не этот проклятый Цезарь…

– Зря вы так, Гретхен, о Юлии. Редкого обаяния был мужчинка. Даром что наполовину… [123]123
  Не секрет, что Юлий Цезарь был бисексуалом, его ещё называли «женой каждого его солдата».


[Закрыть] – Кейс, толком не отпив, поставила бокал. – А потом, вам не кажется, что мы делим шкуру неубитого медведя? Никто ведь ничего ещё не нашёл. Да и найдут ли?

Только блеск в глазах да раздувшиеся ноздри говорили о том, чего стоила ей это внешняя невозмутимость.

–  Не каркай, стерва, не каркай, – по-змеиному зашипела служанка. – Всё своё я возьму! Возьму сполна! И никто не посмеет помешать мне. Слышала, дешёвка? Не посмеет!

С этими словами она притопнула – вроде не сильно, но так, что содрогнулась беседка, и властно повела рукой, причём из её горла вырвался рычащий, рокочущий звук. Сейчас же, словно под действием магнита, вилки и ножи на столе пришли в движение. Тонко завибрировали и подняли острия, направляемые строго в одну точку – в левый глаз Кейс. Чем-то они напоминали металлических гадов, вставших на хвосты и собирающихся укусить.

А ещё говорят, что серебро не подвержено магнетизму…

Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения Кейс.

–  Тварь. – Она начертала рукой в воздухе некий знак, и вилки с ножами вновь стали ручными, зато массивная ёмкость с пикантной подливой, наоборот, словно взбесилась. Миг – и фарфоровый болид влепился Гретхен в живот. Тевтонка со стоном согнулась, красный соус залил белый фартук, потом скатерть и наконец стёк на пол, а соусница с грохотом разлетелась на куски. – Я тебе покажу дешёвку, тварь!

Пинок в зад вышвырнул Гретхен из беседки, женщина поскользнулась, кое-как встала и ретировалась в кусты. Словно белый флаг капитуляции, мелькнул за ветками её чепец…

Спустя едва ли минуту в беседку вернулся князь, мрачный и рассерженный после разговора с французами. Его взору предстали мерзкие пятна соуса на одежде бедной Кейс. Они покатались ему зловещими отметинами крови на белоснежно-непорочных ангельских крыльях.

–  Господи, моя дорогая, что случилось? – застыл на пороге князь. – Ты цела? Ты не ранена?..

А сам подумал: похоже, романтическое окончание вечера, любовный эндшпиль отменяется. Господи, да что же это за день сегодня такой? Одни неудачи…

–  Ваше Высочество, ваша благородная доброта оказалась простёрта над людьми низкими и недостойными, – не поднимая глаз, ответила Кейс, и он с ужасом увидел слёзы у неё на ресницах. – Кто бы мог подумать, какие злобные исключения встречаются среди добропорядочных немок… Вы не распорядитесь, чтобы мне заказали такси?

Итак, худшие опасения князя подтвердились. Никакого романтического финала!

–  Сейчас же велю управляющему уволить бесстыдницу, – рассвирепел он. – И впредь никого не брать без должных рекомендаций! Хотя обстоятельства порой бывают сильнее нас… – Он поймал удивлённый взгляд Кейс, вздохнул, угрюмо пожал плечами и объяснил: – Во всём виновата трагическая случайность… Прежняя служанка Сара вчера вечером упала с обрыва. Старая добрая Сара… Пришлось экстренно брать немку… – Он снова посмотрел на лужу соуса на полу. – Сейчас, дорогая, вам подадут авто. А счёт за платье пришлите мне. За всё будет заплачено сполна.

Через несколько минут Кейс села в лимузин и уехала в отель «Де Пари».

Там она заперлась в номере, вытащила верную наваху [124]124
  Складной нож исламского происхождения, возникший в результате запрета для простолюдинов на ношение длинноклинкового оружия.


[Закрыть] и принялась править её на ремне…

Варенцова. Вот такой праздник

– Ну?.. – Песцов смотрел на Бьянку форменным зверем, – Как?

– Кверху каком. – Бьянка подошла, коротко вздохнула, села на скамеечку, устроенную возле палатки. – Не берётся наш африканский колдун, шугается, как чёрт от ладана. Чего я только ни предлагала ему… разве что кроме неба Италии… Нет и нет. Не хочет. – Бьянка немного подумала. – А скорее всего, просто не может. Говорит, не проси, не возьмусь ни за какие коврижки. Случай-де исключительный. Не в его компетенции.

Они сидели у своей палатки, под замшелой елью, раскинувшей ветки шатром. Гроза отгремела и укатилась за горизонт, а вот душевные тучи разогнать было некому. Краев как вернулся тогда из Глуховки, так пластом и лежал, даже не открывая глаз, а Мгиви ни в какую не брался помочь ему. По его словам, медицина была здесь бессильна, а оглядки на тонкий план – смехотворны. Потомок великих шаманов предлагал уповать на волю случая и на вмешательство высших сил. Что ж это делается-то, братцы?..

– Так, – вконец помрачнел Песцов, подумал, хмуро посмотрел на часы. – Ну и что теперь?

Стрелки показывали начало пятого. Теоретически пора переться на праздничный обед. По поводу прибытия зарубежных гостей, чтоб они все попухли. Какой, к чёрту, обед, когда кусок в горло не полезет? И солнце это ещё, светит прямо в глаза, слезиться их заставляет…

– Не знаю, Сёма, не знаю, – опустила голову Бьянка. – Ну не знаю я. Прости, если можешь.

Вздохнула тяжело и очень искренне – так сыграть не смогла бы даже она.

– Да что извиняться-то… – Песцов кашлянул и волевым порядком повернул тему разговора. – Ну а Оксана эта из автобуса тебе как? И чего ей здесь?

Уж чего-чего он только ни повидал, но солярочная духота салона и красивая женщина, дерущаяся, как Ван Дамм, только не в кино, а взаправду, – такое быстро не позабудешь.

– Я же говорю, дурак ты, Сёма, – неожиданно вспылила Бьянка. – И не по арканам – по жизни! Чего, чего… Амур у них с Краевым, вот чего. До гроба причём. Два сапога пара… – И добавила, словно это должно было разом всё прояснить: – Она ведь полукровка.

Видимо, на физиономии Песцова отпечаталось полное недоумение, и Бьянка начала втолковывать, точно малому ребенку:

– Да не в пятом пункте тут дело. Она, чтобы ты знал, дама с природным бонусом, только нераскрытым. Раскроет – мало не покажется… – И в свою очередь перескочила совсем на другое: – Слушай, а может, ну его совсем, этот обед? Лучше я тушёнку из баночки холодную поем, только чтобы рожу Гретхен не видеть…

– Гретхен? – вяло удивился Песцов. – Она разве не Эльза?

Вообще-то ему было глубоко наплевать, Гретхен, Эльза, Магда или кто там ещё. Он думал о Краеве.

– Да у неё каких имён только не было, – отмахнулась Бьянка. – Суть в том, что стерва она ещё та. Пробу ставить негде… Ну так что, как насчет тушёнки-то? Можно, кстати, и разогреть…

– Что-то, Мгиви, не пойму я тебя. – Матвей Иосифович закурил, описал круг по просторной палатке и остановился против Мгиви – тот, развалившись в удобном складном кресле, изучал свежий «Плейбой». – Ну неужели, так-растак, действительно ничего сделать нельзя? А, экстрасенс в законе?

«Куда ни плюнь, в кудесника или оккультиста попадёшь, а как хорошего человека вылечить – дулю…»

– Ты, Мотя, действительно не догоняешь. – Мгиви тяжело вздохнул и с сожалением оторвал глаза от стройных бёдер «мисс февраль». – В натуре. У человека было три коррекции. Понимаешь ты, что это значит? – Он вскочил и тоже прошёлся, только в другую сторону. – Три раза была переиначена его Судьба. Три раза переписаны Страницы Жизни. Три раза перевязаны узлы на Нити Бытия… Что будет теперь с этим Олегом, знают только Там. – Мгиви ткнул пальцем в матерчатый потолок. – Может, всё будет хорошо, а может, хуже некуда. Мой дед, прежде чем стать Главным Колдуном, чуть не умер – потерял все зубы, ногти и волосы. Про память я уже и не говорю… Зато теперь – баобаб! Слон, буйвол, леопард… Плюнет на темечко, и уши отвалятся!

– И уши отвалятся? – Фраерман хмыкнул было, но сразу сделался серьёзен. – Три коррекции, говоришь?

В его устах это прозвучало как «три ходки».

– Знаешь, Мотя, – негр снова вздохнул, – у нас говорят так: если засохло бутылочное дерево, ищите женщину. Если макака упала с ветки, ищите двух женщин. Если мамба ужалила себя в хвост, ищите трёх женщин. Так что и здесь не без них…

– Да кстати, о бабах, – поднял палец Фраерман. – Ты гэбистку эту, Оксану, видел? Ну и как она тебе? Что скажешь?

«Всё зло от баб, – говорил его вид. – Только куда же без них?..»

– Ну, во-первых, она уже не в гэбэ. – Мгиви снова уселся в кресло, развернул журнал. – Во-вторых, все её матери были Главные Колдуньи. А в-третьих, в ухе у неё Оберег Хранителей. Так что я бы от неё держался подальше… – И он мечтательно щелкнул пальцем по нежной ляжке «мисс февраль». – Вот бы с кем… посидеть в одиночке…

Волоокая мисс была темнокожей.

– Значит, коррекции, хранители, обереги, колдуны… а Краев пусть загибается. – Фраерман с чувством выругался и глянул на будильник. – Ладно, проехали. Пошли жрать, а то дорогие гости с голоду помирают. Смокинг можешь не надевать…

– Мне эти твои фашисты… – оскалился Мгиви. – Их счастье, что они приехали к тебе. С ними не за одним столом сидеть, их резать надо. Строгать на куски!

Всё же иногда чувствовалось, что вырос он в джунглях.

– За что ты их так? – удивился Фраерман. – Они что тебе, в щи насрали? Так там каша будет. От Ерофеевны. С нутряным салом…

– Да при чём здесь каша? – возмутился негр. – Помнишь страшное заклятие, которое висело на мне двадцать лет? Так вот, чёртовы фашисты приехали забрать то, что принадлежит мне. Выстраданное, заслуженное, моё по праву. По праву знания, воли и крови!

Последние слова он произнёс с ненаигранным пафосом, гордо расправив грудь. Чудны дела Твои, Господи: в эти мгновения из внешней оболочки невзрачного Мгиви словно бы выглянуло совсем другое существо, исполненное величия и могущества.

– Ну как знаешь, – отчаявшись что-либо понять, отмахнулся Фраерман. Взял рацию и вызвал Кондрата Приблуду. – Третий, это первый, доложи по фрицам… Что, уже рассаживаются? Ладно, сейчас буду. А ты подгони-ка баландера ко мне… все по классу А… Ландорики, [125]125
  Булки.


[Закрыть]балагас, [126]126
  Масло, колбаса, сало.


[Закрыть]чайковского пусть замутят… Нет, каши не надо. И бухалова тоже. У нас и без него весело…

Прозвучало это с нескрываемой горечью. Мгиви не ответил. Он всё ещё стоял неподвижно, глядя куда-то вдаль, сквозь стену палатки. Матвею Иосифовичу оставалось только догадываться, что он там видел…

В палатке Краева было тихо, точно в покойницкой. В общем-то, хозяин дома больше всего именно покойника и напоминал. Тихон свернулся у его шеи, Варенцова, сидя на скамеечке, пыталась и не могла проглотить застрявший в горле липкий комок.

«Вот так. А ведь думала, что еду на праздник…»

Это она поначалу старалась что-то делать, кричала то о «Скорой помощи» и врачах, то о Николае Ильиче и Марьяне… а потом не то чтобы успокоилась – унялась. Краев лежал исхудалый и страшный, с лысым шишковатым черепом, сухими пергаментными губами и… этими оттопыренными ушами…

Варенцова всхлипнула и не удержалась, заревела. Судорожно, беззвучно, взахлёб… «Нет, нет, нет, всё будет хорошо! – Вытерев глаза, она всё-таки проглотила удушливый ком и что было сил стиснула кулаки. – Он справится, справится, справится…»

Как она жалела сейчас, что не умеет молиться. И одновременно – о том, что могло случиться и не случилось с нею однажды ясным июньским вечером, верно, лет тридцать пять назад…

–  Пойдём-ка, девонька, я тебе фокус-покус покажу, – сказала после ужина бабуля. – Пойдём, милая, пойдём, будет интересней, чем в цирке.

Говоря так, она сняла со стены дедовскую берданку, зарядила и повесила на плечо.

–  Интересней, чем в цирке? – удивилась Окся. В цирке она никогда ещё не бывала и знала только понаслышке, что это нечто волшебное, сказочное, интереснее не бывает. – Ой, бабуленька миленькая, пошли скорей!

Их дом стоял на самом краю деревни, на отшибе, узкая скрипучая калитка в изгороди выводила прямо в лес.

–  Ну всё, хорош, пришли. – Бабушка сняла с головы платок, ловко повязала на стволе берёзки и, крепко взяв Оксю за руку, отвела в сторонку. – Давай, девонька, учись стрелять. Не бойся, не жмурь глаза. Целься прямо в платок!

Показала, как правильно брать ружьё, взвела курки и приказала неожиданно твёрдо и громко:

–  Стреляй!

Бах!..

Окся выстрелила, приклад больно ударил её в плечо, деревце вздрогнуло, платок разлетелся рваными лоскутками.

–  Представление начинается! – голосом ярмарочного зазывалы воскликнула бабушка. Собрала клочья платка и, напустив на себя непонятный, загадочный и таинственный вид, убрала в карман. Потом трижды прошептала: – Фокус-покус…

Поводила над карманам руками – и с улыбкой вытащила совершенно целый платок. Один в один как тот, расстрелянный на берёзе.

–  Ой, бабуля, – взвизгнула Окся и даже забыла про боль в ушибленном плече. – Фокус-покус! Фокус-покус! Фокус-покус! Ура, ура!

Она так и дрожала от невольного испуга и возбуждения. Небось не каждый день случается видеть настоящие фокусы-покусы.

–  Ну, выстрелить ты, похоже, сумеешь, – снова улыбнулась бабуля, перезарядила ружьё и повела Оксю к баньке, находившейся неподалеку. – Будет тебе сейчас, девонька, ещё один фокус-покус, может, самый главный во всей твоей жизни… Бери ружьё, заходи в предбанник и смотри в дальний угол. Как только появится что, сразу стреляй, поняла?

–  Поняла, бабуль, поняла.

Окся взяла берданку, медленно вошла и, вся дрожа, прицелилась в угол. Она чувствовала себя как на арене цирка. Играет музыка, горят прожектора…

Неожиданно в углу замелькали золотые искорки, полыхнуло радужное разноцветье и появилась человеческая фигура. Перед Оксей стояла женщина неописуемой красоты. Вся как бы лучащаяся изнутри светом доброты, понимания и любви…

–  Ой, красивая какая, – Окся опустила берданку, замерла, прошептала истово, с благоговением: – Я тебя тоже люблю…

И вздрогнула от резкого стука двери – в баню фурией влетела бабушка.

–  Дура, ты почему не стреляла?

На лице старухи читался не гнев – куда хуже: глубокое и окончательное разочарование.

–  Что? – в недоумении посмотрела на неё Окся. Хлопнула глазами и снова взглянула в угол. Там уже никого не было.

–  Я говорю, не стреляла почему? – Бабушка забрала у неё ружьё, вздохнула прерывисто и тяжело. – Эх ты… дура.

–  Бабуленька, ну как же в неё стрелять, – зашмыгала носом Окся. – Она такая красивая. И ещё такая добрая…

Губы у неё дрожали, на шее часто билась жилка, она была готова расплакаться. Ей было и перед бабушкой стыдно, и до слёз жалко добрую красавицу, в которую надо было стрелять. Нет бы показался в углу кто другой… гадкий и страшный… Уж ему она не спустила бы!

–  Добрая! Красивая! Тьфу… – Бабушка безнадёжно плюнула, взяла Оксю за руку и повела домой. – И-и, да толку-то от неё… Намаешься ты с ней, ох, намаешься… А я ведь тебе дело в руки давала, дело. Только теперь всё, поезд ушёл…