Текст книги "Джокер"

Автор книги: Мария Семенова

А потом в парном скороварочном полумраке он вдруг увидел Оксану. «Ох! Трусы-то надо было оставить…» – мелькнула идиотская мысль. Гэбэшница Оксана стояла босая и простоволосая, в короткой рубахе по колено. Да не в развратной какой импортной комбинашке – рубаха, прилипшая к телу, была из домотканой холстины, до изумления целомудренная и строгая.

«Глюки, – очень тихо подумал Краев. – Если это ад, то откуда она здесь взялась?..»

Он глупо улыбнулся и всё-таки собрался всерьёз помереть, но тут наваждение подошло вплотную, уставилось в глаза и, не обращая внимания на его беспомощную наготу, положило на лоб не по-женски сильную руку… А потом Оксана принялась мять, ощупывать, выглаживать, простукивать больную голову, будто проверяя на спелость арбуз. Казалось, её пальцы залезали внутрь, бережно касались мозга, что-то там выискивали… а найдя – выковыривали, выдирали, выкручивали без всякой пощады.

И всё это молча, сосредоточенно, страшно, с гримасой жуткого напряжения на губах…

А уж больно-то как…

«Привет, Оксана», – хотел было он сказать в момент просветления, но губы не подчинились. Тело больше не принадлежало ему, чужая незримая воля держала его, как в сетях. Краев мог только думать и наблюдать – да и то еле-еле.

В какой-то момент он увидел вдруг у Оксаны на груди родинку и сумел даже обрадоваться. Хотя от боли толком не понимал, как ещё жив.

– Сядь! – точно хлыстом стегнул повелительный окрик.

Краев с хрустом сжал зубы, подчинился, близко увидел её лицо и понял, что это была всё-таки не Оксана. Вернее, Оксана, но… в некоторой другой ипостаси. Такой она могла бы стать, живи она не в душной цивилизации, а лет этак тысячу с лишком назад. Не подполковник Варенцова, а ведьма, лесная воительница, жрица древних Богов. Необузданная, естественная и невыразимо прекрасная…

И всё равно – такая знакомая и родная…

– Замри! – последовала новая команда, чужие пальцы отпустили измученный мозг… и на несчастную голову Краева стали намазывать какую-то слизь. Обжигающе горячую, неописуемо вонючую.

Щедро, от души – деревянной лопаточкой из глиняного горшка. Слизь пенилась, пузырилась, исходила вонью и… быстро застывала, как гипс.

Когда незатронутыми остались только глаза, Оксана перестала намазывать и низким распевным голосом завела:

 
Во чистом поли-и-и лежит камниш-ш-шо…
На камниш-ше том рыжий котиш-ш-шо…
Котиш-шо вот с таким большущим зубиш-ш-шом…
Вот с таким железным когтиш-ш-шом…
Он кусат Олегов мозог и прикусыва-а-ат…
Злую болесть из него выцарапыва-а-ат…
Чтобы не болел, не щемил, не дави-и-ил…
Ни в костях, ни в суставах, ни в белам теле…
Сгинь, хворь, зараза, немощь, болесть-болезнь!
Ты повыйди, повысыпи из костей, из мозог,
из могучих жил!
Не ной, не боли, навсегда заживи!!!
 

Под эту дивную музыку колтун на голове у Краева окончательно схватился. Череп стиснуло с неистовой силой, стало понятно, как чувствовали себя жертвы отцов-инквизиторов, когда им зажимали головы в специально разработанные тиски.

– Выходь, – без передыху направили его вон из баньки, босого, в чем мама родила, заставили взглянуть на дно колодца. – А ну, на колени!

Так называемый колодец представлял собой глубокую яму с жижей на дне. Причем, судя по чавкающей грязи под коленями, вырыли ямину совсем недавно.

«Сейчас башку рубить будут…» – с беспредельным облегчением решил Олег, однако вместо ножа по шее ему приложились опять же по голове – чем-то тупым, зато весьма с душой. Так, что бетонная короста хрустнула, как яичная скорлупа, и кусками осыпалась в жижу на дно колодца. Осыпалась, кстати, вместе с волосами – да фиг-то с ними, слава Богу, что не с ушами…

«…А хотя бы и с ушами», – изумлённо осознал он спустя ещё миг. Ибо дело определённо того стоило. Боль ушла, и чувствовалось – насовсем. Краев робко прислушался к себе, начиная понимать, что всё же не умер, и не решаясь как следует поверить проснувшемуся желанию жить.

– На дне хворь твоя, – ожгла его взглядом Оксана. – Ладнее закопаешь – счастливей проживёшь. Уразумел?

То ли улыбнулась, то ли оскалилась, вымотанная тяжёлой работой… Повернулась и пошла прочь, не дожидаясь ответа, крепкая, широкобёдрая, мать, возлюбленная, жена… Не какая-нибудь бледная немочь с подиума, жертва голодного обморока. Настоящая женщина…

– Спасибо, – просипел Краев уже ей в спину и так и не понял, услышала ли она. Наверное, не ждала благодарности…

Лопаты, кстати, никто ему не дал. Осмотревшись, Олег понял, что так было надо по правилам древнего культа, и, не поднимаясь с колен, принялся закапывать свою болезнь прямо ладонями. На него ещё накатывала тошнотворная слабость, но она не имела никакого значения. Сейчас он был готов с удовольствием затрамбовывать «злокачественную неоперабельную» не то что в мягкий грунт – валунами её заваливать, проклятую, чтобы не вернулась… Засыпал с горкой, долго топтал ногами, поискал осиновый кол, не нашёл и приволок с озёрного берега увесистый, еле-еле поднять, валунок…

Он как раз устанавливал его на «могиле», когда из лесу появился блаженный. С просветлением на одухотворённом лице и с пластиковыми пакетами в обеих руках.

– Ну что, никак управился, паря? – деловито спросил он у голого и грязного Краева и похвалил: – Молодец. А я, вишь, боровичков подсобрал, что, думаю, зря время терять… Ну всё, хватай одёжку, домой пора. А то, смотри, кое-кто нам не рад…

Краев сощурился против солнца и на другом берегу озера увидел троих всадников. Всадники в полной мере соответствовали домотканой рубахе здешней ипостаси Оксаны – в бронях, с копьями, при щитах и мечах… и, что характерно, ничуть не походили на ряженых ролевиков.

Спустя несколько секунд Краев осознал, что вполне отчётливо различает их без всяких очков – это на таком-то расстоянии? Ну, чудеса…

Впрочем, со вкусом поудивляться было некогда. Олег кинулся сперва в предбанник, потом, на ходу впрыгивая в одежду, – следом за блаженным, успевшим уйти довольно далеко вперёд. Вместе они нырнули в мышиную полутьму знакомой сараюшки, а когда снова вышли на свежий воздух, окружающий мир вернулся к прежнему состоянию. Родная вонючая бузина, привычная российская разруха…

– А скажи мне, Никита, – вздохнул полной грудью Краев, – ведь мы с тобой… мы были с тобой сейчас…

Писатель, писатель, а слов форменным образом не хватало.

– Э, мил человек, больно прыткий ты, – усмехнулся блаженный. – Привык в своих книжках-то мечтать. Никуда мы с тобой особо не уходили, так, одним глазком за край заглянули. На-кось, боровичков возьми… – И Никита щедро отдал ему один пакет. – С лучком пожаришь, с картохой. Теперь можешь и под водочку… «Кристалл» только не пей. Гадость, по себе знаю.

– Спасибо, – взял подарок Краев, и горло вдруг перехватило. – За всё… спасибо тебе…

– Это ты не ко мне, – хитро подмигнул блаженный и отдал сотовый телефон, про который Олег успел прочно забыть. – Это ты ей вот скажи. Сотри, дурень, пока в самом деле не улетело, испугается же… Эх, скинуть бы мне годков пятьсот!.. Ну, желанный, стал быть, пока. Чую, скоро ещё свидимся. Бывай.

И, не переходя мост, он стал забирать вправо, в обход, куда-то но своему берегу. Тому самому, обрывистому, песчаному, пропитанному медово-сливочным солнцем.

– Бывай, – в спину ему уже сказал Олег. В два шага пересёк мост, расправил плечи и… для начала действительно стёр «посмертные» сообщения, а потом не удержался, позвонил Оксане. И, невзирая на бьющее в глаза отсутствие сетевого покрытия, услышал её голос. Один в один как тот, в истомном мареве бани…

Варенцова. «…Синим взмахом её крыла»

На службе Оксану ждал сюрприз: экстренный звонок из лесного гнездилища ФСБ. С категорическим приказом немедленно явиться пред светлы очи аж самого начальника УФСБ.

– Оксана Викторовна, я подвезу, – тяжело вздохнул Забелин. – У меня и у самого там кое-какие дела…

На самом деле он, наверное, думал: вот чёрт дал подчинённую, с такой, пожалуй, соскучишься. Небось не каждого опера вызывают напрямую к Самому. С такой подчинённой лучше ехать лично, держать ушки на макушке и быть полностью в курсе…

Пока «Нива» вперевалочку одолевала грейдер, нашлось время для разговора о служебных делах.

– Новый компромат. – поделился Николай Ильич. – Свеженький, тёпленький, только что получили.

– На Колякина, – немедленно угадала Оксана.

– На него, родимого, – кивнул Забелин. – У нашего комбинатора, помимо кабака, курятника, свинарника и лесопилки, имеется ещё, оказывается, серпентарий. Да не аквариум с тремя ящерицами, а целая ферма по заготовке змеиного яда. Естественно, под командованием расконвойного заключённого по фамилии…

«Неужели Нигматуллин», – подумала Оксана и опять угадала.

– Нигматуллин, – сказал Забелин. – Ренат Вильямович. Колякин заготавливает яд и опять же через Нигматуллина сбывает его за конвертируемую валюту. Ну ладно, сбывает, тут всё понятно, но сам яд! Он, похоже, не гадюк доит, а кобр. Это в наших-то северных краях! Откуда, по-вашему, Нигматуллин берёт столько кобр, чтобы получать от них яд в промышленных количествах? Вот вопрос так вопрос. Кобры-то, как известно, у нас в неволе практически не размножаются…

– В промышленных количествах – это сколько? – хмуро спросила Оксана.

Забелин медленно объехал очередную яму.

– Арифметика простая, – пояснил он затем. – Ферма Колякина дает на-гора граммов четыреста яду. Притом что за сезон от кобры в лучшем случае можно надоить где-то два грамма. Сухой – в пять раз легче жидкого. То есть у них, получается, в работе примерно тысяча кобр. Во гадючник?..

– Энтузиаст вроде Рената Вильямовича ещё не то развести может, – задумчиво проговорила Варенцова. – Да-да, знаю я его, представьте, пересекались когда-то… Меня вот что удивляет: как они реализуют всё это добро? На внутреннем рынке навряд ли, да и цена смешная. А за кордоном наша продукция успехом не пользуется. Доразбавлялись в своё время…

– Да, – кивнул Забелин. – А ведь сбывают со свистом, по моим сведениям – отрывают с руками. Значит, есть в здешней отраве какая-то изюминка… Не тот человек наш Колякин, чтобы из-за копеек башку подставлять. Эх, вот бы кого в губернаторы, прости, Господи, душу грешную…

Так, за разговорами, они миновали проезд со шлагбаумом и часовым и притормозили возле буржуйского, с лепниной на фасаде, вычурного особняка. Оксана ещё снаружи увидела, что на парковке, по идее предназначенной для автомобилей, стоял вертолет Ка-50, называемый ещё в народе «Чёрной акулой». Действительно, радикально чёрный, да ещё и без опознавательных знаков. Тотальное, стало быть, инкогнито.

«Так, так, так…» – вспомнила былое Варенцова. Петергоф, хмырь из управления «Z»…

Она уже не удивилась, а насторожилась, увидав в кабинете у Зеленцова того самого хмыря. Правда, без достопамятной чёрной шляпы – в скромном генерал-полковничьем прикиде от медицинских войск. Обстановка же в кабинете была ещё та. Зеленцов тихо сидел на отшибе, с самого краю своего собственного стола, а хмырь грел задом начальственное кресло, аппетитно курил трубку и ёрзал мышью ноутбука. Не очень большого, но некоторым образом чувствовалось – чудовищно мощного.

– Разрешите? – нейтрально обратившись к портрету президента, притопнула каблуками ненавистных лодочек Оксана. – Здравия желаю.

– Здравствуйте, подполковник, – ответил, не вставая, «человек в чёрном». – Прошу садиться. А вы, полковник, – глянул он на Зеленцова и тот мгновенно вскочил, – принесите-ка нам чаю. Цейлонского, со сливками. И не ранее, чем через полчаса.

– Есть… цейлонского… не раньше, чем через полчаса…

Зеленцов исчез, а высокое начальство гипнотизирующе уставилось на Варенцову.

– Вам нравится работать на капитанской должности?

– Нет, не нравится, – призналась та. – Совсем не нравится, товарищ генерал-полковник.

– Я так и думал, – довольно хмыкнул тот. – Кстати, можете обращаться ко мне «Максим Максимович»… Скажите, вы узнаете этого человека?

– Да, Максим Максимович, это Федот Панафидин, – взглянула на экран ноутбука Варенцова. – Матёрый вербовщик, международный террорист. Сорвался однажды у меня с крючка.

А сама, близко косясь на генеральскую щёку, подумала: «Отличная всё же маска у тебя, хмырь. Фантомас от зависти сдохнет…»

– Очень хорошо, – одобрил Максим Максимович и щёлкнул клавишей, меняя изображение. – Ну а этот? Тоже знаком?

– Это объявленный в розыск беглый заключённый Мгиви Балу ига-Бурум, – без запинки, как на экзамене, выдала Оксана – Закоренелый рецидивист, имеет высокопоставленных родственников в африканской республике Серебряный Берег.

– Отлично, – снова одобрил хмырь, двинул мышью и вывел на экран трио: девушку-рублёвушку, чукчу в национальном костюме и светловолосого рубаху-парня, по-есенински улыбавшегося в объектив. – Ну а из этих персонажей кого-нибудь узнаёте?

– Ну-ка, ну-ка… – присмотрелась к чукче Оксана. – Так это же… Мирзоев. Доверенный курьер Панафидина. Тоже, гад, с крючка у меня ушёл…

– Ну, положим, он не гад. И совсем не Мирзоев, – довольно проговорил генерал. – Это наш человек. Хотя очень может быть, что двойной агент… или даже тройной… Впрочем, сейчас это не важно. Важно вот что… – Новый щелчок клавиш, и по лицу рубахи-парня расползся чёрный пигмент. – Ну как?

– Здорово, – искренне восхитилась Варенцовa. – Форменный Мгиви, наш беглый зэк. Хотя… представляется более вероятным, что это его брат. Беглый Палач от Папы Дювалье… Только бледность что-то напала…

– А вы ничего, соображаете, – взаимно восхитился Максим Максимович. – Это действительно Мгави, единоутробный брат Мгиви. Принял, подлец, специальное средство, маскирует внешность под европейца… А ещё у них в компании, – показал он трубкой в застенчивую «рублёвушку», – некая аморальная особа по кличке Облегчёнка. Мы установили её. – Тут генерал позволил себе самодовольно хмыкнуть. – Это Вера Дмитриевна Степанюк, секретарша некоего Песцова, опять-таки пребывающего во всесоюзном розыске. Мы уже два раза упускали его. Неплохая компания подобралась, а?

– Извините, Максим Максимович, – нахмурилась Оксана. – А зачем вы, собственно, мне всё это рассказываете? Хотелось бы знать…

– Терпение, терпение, ещё раз терпение, – воздел палец генерал. – Я ничего не делаю просто так… Продолжим. – И он снова пробежался пальцами по клавишам. – Прошу знакомиться, новые лица.

Лица были в количестве двух рож, мужской и женской. Женщина – блондинка этакого скандинавского типа, отмеченная шрамом от уха до скулы. Мужчина – породистый ариец, настоящий тевтон, какими любили изображать их гитлеровские художники. Подбородок кирпичом, стальные глаза… Глаза, кстати, вернее, взгляд у мужчины и женщины был одинаковый. Цепкий, оценивающий, сверлящий самую душу.

«Ну что за душечки, – мысленно усмехнулась Оксана. – Взять, что ли, с обоими семьями подружиться?..»

– Доктор Эльза Киндерманн, полномочный представитель «Немецкой службы по оповещению близких родственников погибших солдат Вермахта», – указал на белокурую ротвейлершу Максим Максимович. – А это её родной братец Отто, технический секретарь. А теперь внимание, – стукнул он по клавишам. – Что мы видим?

Неизвестно, что видел он, а перед Варенцовой на экране опять предстали Эльза и Отто. Только теперь сестричка была в мундире штурмбанфюрера СС, а братец, также затянутый в чёрное, носил в петлицах дубовые листья.

– Штандартенфюрер СС Эрик фон Кройц, первый заместитель Сиверса, – веско прокомментировал Максим Максимович. – А это Хильда, его жена, начальник Отдела древностей. Программа близнецов определила почти со стопроцентной вероятностью сходство Эрика с Отто и Хильды с Эльзой, они, похоже, с тех пор совсем не состарились. Почему – это отдельный вопрос. Главная проблема в другом. Всех – и Панафидина, и бывших эсэсовцев, и беглого негра, и шкуру Облегчёнку интересует наш регион. Да-да, скромная российская Пещёрка… А конкретнее, район болот, где ведёт раскопки поисковый отряд под руководством некоего Фраермана… к слову сказать, вора в законе. И это неспроста. Вероятно, они знают что-то, что ускользнуло от нас…

– Вы имеете в виду, Максим Максимович, – улыбнулась Оксана, – они знают то, что известно вам понаслышке, а хотелось бы, вероятно, узнать в деталях?

Да, чёрт возьми, именно это я и имел в виду, – сдержанно кивнул «Фантомас». – Вы, милочка, схватываете на лету, мы в вас, видимо, не ошиблись, а посему… – Он вытащил из-под стола кейс, щёлкнул номерными замками, не спеша открыл. – Сюрприз. – Распечатал папку с грифом: «Совершенно секретно», положил на стол. – Приятный.

Это был приказ о присвоении Варенцовой звания полковника. Когда она посмотрела, кем подписан приказ, то ясно услышала потрескивание мостов, горевших у неё за спиной. Там, в кремлёвской вышине, билеты выдают только в одну сторону…

– Значит, меня приняли, – улыбнулась она, – в таинственное управление «Z»?

– Да, приняли, поздравляю, – кивнул Максим Максимович. – Стажёром. С двухмесячным испытательным сроком.

– Полковника и стажёром? – действительно удивилась Варенцова. – И чем же вы там таким занимаетесь?

– Терпение, терпение, ещё раз терпение, – очень серьёзно повторил генерал. – Узнаете помаленьку. А пока у вас будет свой информационно-дозированный фронт работ. Вы на нас посмотрите, а мы на вас. Ну всё, завтра ровно в девять утра ждите звонка.

Вскочил, как на резинках, сунул в рот трубку, подхватил кейс и ноутбук и этак с ухмылкой зашагал к выходу… Только затихли его шаги, как в дверь деликатно постучали.

– Разрешите?

Это был полковник Зеленцов, в руках он держал поднос.

– Разрешаю, – засмеялась Варенцова, скрашивая неловкость.

А сама подумала, что хорошее, впрочем, как и плохое, всегда идет косяком. Вчера вроде бы полегчало Краеву, сегодня вот подфартило ей. Может, синяя эта, птица удачи, – вовсе и не такая уж пернатая дрянь?

А впрочем, подальше от начальства, поближе к кухне… Эту мудрость тоже никто пока ещё не отменял…

Мирзоев. Мастер гаданий

Здесь царила гармония. В просторном дворике, отгороженном стеной с разбитой поверху клумбой, был устроен «естественный» сад, [40]40
  В китайской традиционной культуре главным достоинством сада считается его естественность, близость к прообразу первозданного Хаоса, истока всякого творчества.


[Закрыть]олицетворяющий единство стихий. Как водится, с могучими соснами, чьи корни вгрызались в песчаную почву, с бурлящими потоками, с благоуханием цветов, горбатыми мостиками и каменными горками. Извечного здесь хватало – и дерева, и огня, и земли, и металла. Гармония Великого Предела была полной, где инь, где ян – одна целесообразность. [41]41
  Иньи ян —женская и мужская мировые силы. Они достигают своей гармонии в Великом Пределе, в котором неё сущее переходит в свою противоположность.


[Закрыть]А ещё мир, спокойствие, задумчивость и благодать…

Впрочем, на площадке у маленького водопада можно было наблюдать, какой ценой достигалась гармония. Здесь пахло потом и кровью, звенела сталь и слышались удары по дереву и по живой плоти. Не менее десятка крепких мускулистых людей бились на шестах, упражнялись с мечами, оттачивали рукопашные приёмы. Причём в полный контакт – порез не порез, синяк не синяк, ушиб не ушиб…

Руководил процессом гибкий седой человек в синей дабе. [42]42
  Даба —материал, на которого китайцы шьют свою традиционную одежду. Предпочтение отдаётся синему цвету.


[Закрыть]При взгляде на него сами собой вспоминались слова Конфуция: «Помыслы благородного мужа – как голубизна небес и блеск солнца: не заметить их невозможно. Таланты благородного мужа – как яшма в скале и жемчужина в морской пучине: разглядеть их не просто».

Насчёт яшмы и жемчуга судить не берёмся, но таланты седого были налицо. Сосредоточение духа позволяло ему делать три вещи сразу: руководить тренировкой, наслаждаться гармонией и забавляться с очковой коброй. Рука человека провоцировала рептилию на атаку, но в решающий момент перед носом кобры неизменно возникал веер. Раскрытый. Деревянный… Змея, впрочем, тоже соображала, что к чему, и зубы берегла – вполсилы тыкалась носом, [43]43
  Кобры, по отзывам посвященных, весьма берегут основное орудие своего производства – зубы. Только на охоте или в случае явной опасности атакуют обоими клыками, а часто блефуют – бьют носом, чтобы не убить, но напугать.


[Закрыть]в поблёскивающих близоруких глазах [44]44
  Змеи плохо видят.


[Закрыть]читалось единственное желание – ах, чтоб ты зазевался!..

Однако какое там. Седой был настоящим лао-шифу и просто не мог оплошать. Да ещё перед лицом своих любимых шисюнов.

Наконец кобра выдохлась и стала неинтересна. Наставник воинов резко ударил в гонг, стоявший на маленьком столике, и в воздухе повис трепещущий звон.

Из дому тотчас выбежал скуластый мальчишка, и седой указал ему на кобру.

Юнец стремглав исчез, чтобы через минуту вернуться с приятелем. Недоросли принесли тазик с водой, кое-что из посуды и здоровенную банку со змеиным вином – рисовой водкой, в которой плавали рептилии. Мальчуганы сноровисто вымыли кобру в тазу, растянули её и особым ножичком взрезали брюхо, да так ловко, что сердце, выскочившее на тарелочку, ещё продолжало биться. Затем рептилия была обезглавлена, кровь – выпущена в стакан и смешана со змеиным вином. В строгой пропорции, благотворной для пищеварения и здоровья. Последним в эликсир было опущено сердце.

Лао-шифу благосклонно взял поднесённый напиток, пригубил, со вкусом разжевал…

Дивное снадобье несло в себе единство трех сил, инь и ян, весь квартет стихий и массу питательных сутей. Именно то, что требуется посвященному…

…И тут прибежал третий мальчуган с важным донесением. Устным, в двух словах, шёпотом на ухо.

Пришлось благородному мужу прервать наслаждение ради безотлагательных дел и, оставив тренировочную площадку, направиться в дом.

В доме, как и в саду, царило триединство сил. Ширмы, шкафчики и спинки стульев покрывали росписи и инкрустации, на столах, в особых поддонах, росли карликовые деревья, вдоль стен, облагороженных панелями, стояли вазы и горшки с цветами. Решётчатые, затянутые бумагой окна мягко фильтровали солнечные лучи, упорядочивали их в невиданные узоры и окрашивали в тёплые изысканные тона. Казалось, из окон изливалось топлёное молоко, приправленное мёдом.

В доме лао-шифу ждал гость.

Потный, в какой-то накидке из звериных шкур. Он сидел на полу, с наслаждением скрёб под мышкой и что-то рассказывал по-русски Шоусиню, [45]45
  Бог долголетия.


[Закрыть]глиняному, пузатому и улыбающемуся.

– Ну здравствуй, – вежливо рассмеялся седой, подошёл и, не чванясь, крепко обнялся с гостем. – Здравствуй, драгоценный племянник. С возвращением тебя. Сразу скажу, что твоя информация полностью подтвердилась – «блондинчик» у нас под колпаком. Наши лучшие региональные братья крепко сели ему на хвост и скоро выпотрошат без остатка. Отличная работа!

Говоря так, он сощурился, притопнул ногой и с такой силой ударил кулаком о ладонь, что в хрустальном аквариуме заволновались золотые рыбки.

– Нелегко тебе, видать, пришлось в России, племянник… – критически осмотрев гостя, продолжал грозный лао-шифу. Достал из шкафчика бутыль, вместительные чашки и принялся разливать пахучую сине-зелёную жидкость. – Выпей вина тётушки Кхе, оно поможет тебе вернуться к гармонии…

Строго говоря, его племянник, в котором проницательный читатель наверняка узнал «чукчу» Мирзоева, в России не перетрудился. Без всяких приключений добрался до места встречи, немного пропутешествовал вместе с Мгави (убедительно белым и русоволосым), а затем сделал «кидняк». Глухой ночью сошёл на станции Большие Попадали, прихватив у попутчика портмоне, да и был таков.

Посмотрим теперь, далеко ли продвинется Чёрный Буйвол без денег и документов!

А дальше всё было делом техники. Граница, окно, доверенные братья… и вот наконец – дом любимого дяди. Ну, может быть, не слишком любимого, но зато очень, очень, очень уважаемого…

Мирзоев откинул с головы капюшон и заулыбался. Но телу растекалось живительное тепло, замешанное на змеиной премудрости.

 – Ну вот и хорошо. – Седой убрал бутылку в шкаф и сделался очень серьёзен. – Веселиться, драгоценный племянник, будем после. А сейчас нас ждут великие дела. Да, да, я не оговорился. – Тут он посмотрел Мирзоеву в глаза, и взгляд его сделался как сабля дао. – Наши братья, чей подвиг останется в веках, взорвали каирский Терминал.

– Что? Каирский Терминал? – изумился Мирзоев. – Что это вы такое говорите, дядюшка? Так, значит, теперь остался только один?..

– Да, драгоценный племянник, – веско кивнул седой, и страшная улыбка проползла по его лицу. – Теперь остался единственный Проход в этих русских болотах. И стоять у его дверей будем мы, только мы. Не будет ни белых собак, ни чёрных обезьян, ни красных шакалов. Будем мы, только мы, чья кожа цветом напоминает золото… В общем, на сборы у тебя три часа. Мойся, медитируй, учи легенду, укрепляй своё ци… [46]46
  Жизненная сила, то же, что индийская прана, африканская ньяма и японское ка.


[Закрыть]Вылетаешь вместе со мной, эконом-классом. Работать будем по запасному варианту.

– Дядюшка, – Мирзоев перестал улыбаться, – мне не следует больше искушать судьбу, мне нельзя опять к русским. Вы, наверное, запамятовали, что я у них в федеральном розыске. А их суды!..

– Забудь, мальчик мой, всё это ерунда и пыль на ветру, – отмахнулся седой. – Трижды я гадал на тебя, сын мой. Я использовал систему пяти движений инь-ян-коловращений, десяти стволов и двенадцати ветвей. [47]47
  Чрезвычайно сложная система гаданий, в которой задействованы календарные циклы, законы трансформации мировых стихий и логико-графические принципы, содержащиеся в «И-цэнн» – «Книге перемен», главном каноне китайской традиции.


[Закрыть]И каждый раз у меня получалось одно и то же. Во второй месяц лета мэн-цю, когда Северный ковш будет указывать на звезду со знаком Шэнь, а Небо и Земля придут в согласие с фигурой Дуй-гуа, тебя ждут замечательные свершения. Из мировых стихий это будет время металла, из домашней живности – чёрного петуха, из злаков – проса, из плодов – персика, из цветов – снежно-белого, из запахов – козлиной вони. День, час и способ ты определишь сам, как подскажут тебе сердце, интуиция, душа-хунь и дух-шэнь. И да будет с теми белыми собаками, чёрными обезьянами и красными шакалами то же, что с этими глупыми рыбами…

По-юношески вскочив, он встал в позицию, простёр руки к аквариуму и пустил в ход свою ци:

– Тя-а-а-а-а!

Воздух в комнате пришёл в движение. Дрогнули лапы карликовой сосны, изящный нефритовый светильник упал со стены и разлетелся на части. Над аквариумом поднялся пар, вода запузырилась, рыбки дружно выпрыгнули в воздух и забились на полу.

– Как скажете, дядюшка. – Мирзоев отвернулся от рыб и поёжился, неведомым образом замёрзнув в меховой шубе. – Вы, без сомнения, великий мастер гадания. Я готов ехать прямо сейчас…