Текст книги "Дочери богини Воды (СИ)"
Автор книги: Мария Шурухина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
Глава 8. Дар или проклятье
Гведолин неторопливо достала из-под кровати кофр, обшитый темной бычьей кожей, слегка потертый, но сделанный на редкость добротно. Кофр был тяжелый, однако, Арон и не думал предлагать помощь. Старый пройдоха. Знает, что хозяйка упрямая и свои лекарские принадлежности вряд ли кому-то передоверит.
Слуга пропустил ее вперед, а сам шаркал ссади, неся лампу и освещая дорогу – осенью темнело быстро. Всего-то и нужно, что спуститься вниз, выйти во двор и свернуть к отдельному дому для прислуги, в котором поселили Калена. Но Арон считал своим долгом проводить госпожу, и она только ему в виде исключения изредка позволяла проявлять о себе заботу.
После того, как Гведолин отчитала мальчишку, тот старался не показываться ей на глаза. Зря, такая тактика с ней не сработает. Пока она только присматривалась к новенькому, но уже начинала сильно сомневаться, что он останется в поместье надолго. В принципе, ей все равно. Хотя аура у мальчишки интересная…
***
Aypa y Терри просматривалась едва-едва. Гведолин сморгнула, бросила туго набитую сумку и спрыгнула с подоконника на пол. Поразилась душному, затхлому запаху в комнате. Почему они не пускают свежий воздух? Ведь так ни одно лечение не поможет.
Оставив небольшую щель между окном и рамой, она тихо подошла к кровати.
– Терри, – позвала шепотом, – спишь?
Глаза у него закрыты, пшеничный локон прилип к мокрому лбу. Лицо же… она не стала зажигать лампу, но и света луны было достаточно – лицо выглядело мертвенно бледным, а рот приоткрыт.
Она вернулась, как только смогла – через сутки, еле дождавшись темноты. Неужели не успела? Сердце не выдержало?
Она приложила два пальца на крупный сосуд на шее. Дышит. Часто и отрывисто. И пульс бешеный. Бред и лихорадка.
Какая удача, что его мамаша вышла. Гведолин еле дождалась, замерзла, сидя на ветке яблони.
Она и так долго провозилась: днем с работы, конечно, никто не отпустит, и только вечером удалось подгадать огарок свечи, чтобы тайно спуститься в подвал.
Плесень подходила не любая – особая. Бабка Зарана научила определять. «Целительницы – ведьмы наполовину, – любила повторять она, поводя слепыми пальцами над заплесневелой коркой хлеба. – И у нас дар имеется, девонька. Слабый, но имеется». Под пальцами корка оживала, начинала вытягиваться призрачной паутиной, расти, извиваться, снова расти. Дальше – в банку ее, настоять при определенной температуре. Высушить. И сразу применять. Долго такое лекарство не хранится.
Гведолин вытряхнула из сумки тонкий пергаментный лист с завернутыми в него кристаллами белого порошка. Прикинула, сколько может весить Терри. Дозу необходимо рассчитать правильно. Бабка Зарана предупреждала – это важно. Доза зависит от веса человека. Дашь меньше – не поможет. Дашь больше – навредит.
А весы ей Мел подарил. Где раздобыл, не спрашивала. Мел хороший парень, добрый. В работном доме за животными ухаживает, лечить их пытается. Гведолин давно с ним дружит, с того самого дня, как ее на улице нашли, приютили.
Гирьки маленькие, крошечные. И две медные чаши равновесием жизни и смерти.
Руки трясутся. Не просыпать бы только ненароком. Отмерить белые кристаллы, развести водой, закачать в шприц. Любопытная вещица. Досталась в наследство от бабки Зараны. Состоит из тонкой иголки, стеклянной колбочки и металлической трубочки, которая входит в эту колбочку. Бабка Зарана, помниться, пробовала рассказать про принцип работы этого устройства, но объяснения выходили сумбурными, видимо, оттого, что старуха сама плохо понимала, о чем идет речь.
Ладно, главное, объяснила, как его применять.
Шприц было необходимо кипятить перед каждым использованием. Гведолин долго дожидалась, пока толстая Мэг покинет кухню, перемыв всю посуду и поставив тесто на завтра. Конечно, лучше кипятить прямо на месте, но она понимала, что в доме мясника такой возможности может и не оказаться.
От ягодиц у Терри тоже ничего не осталось. Мышц нет. Кожа да кости.
Перед уколом Гведолин изо всех сил постаралась унять дрожь в руках.
Теперь нужно снизить температуру. Бледная кожа и сильный жар – плохой признак. Еще ведь надо подумать о…
Подумать она не успела. На лестнице раздались шаги. В спешке нырнув под кровать, Гведолин еле успела подтянуть к себе сумку с лекарствами.
– Вода Пречистая, Терри… Окно открыто! – Женщина, вошедшая в комнату, нервно стукнула рамой так, что задребезжали стекла. – Будто нарочно мое терпение испытывает.
Мать Терри – а вошедшая женщина, скорее всего, была именно ею, – пробормотала что-то еще. Прошлась по комнате, отодвинула стул, грохнула крышкой кастрюли.
Хорошо, что Гведолин успела скинуть ш-приц и весы под стол. В комнате темно и есть надежда, что мать Терри не заметит странных чужих вещей.
Женщина остановилась прямо напротив кровати. Слишком близко, Гведолин могла, при желании, легко коснуться обтянутой чулком ноги.
– Мой мальчик, – кровать заскрипела, прогибаясь под весом. – Ноги подвинулись – видимо, мать Терри присела на край кровати. – Как же все несправедливо, нечестно, не вовремя. Просто невозможно… я не могу тебя потерять… все мы не можем. Да и невеста расстроится.
Невеста… Какая невеста? Терри никогда ничего ни про какую невесту не рассказывал. Дышать разом стало тяжело, нос зачесался, в глазах защипало. Это от пыли, всего лишь от пыли, которая в избытке покоилась под кроватью.
Мать Терри посидела еще немного. Затем послышался сдавленный «чмок» – видимо, поцелуй. Шорох юбок и удаляющиеся шаги вниз по лестнице.
Все, можно вылезать. Гведолин вылезла – растрепанная, пыльная, растерянная.
Нет, не стоит отвлекаться на посторонние мысли. Она вылечит Терри, по крайней мере, попробует. Ведь он сделал для нее столько хорошего – научил читать, думать, действовать. Она должна, просто обязана отплатить ему за доброту к ней. А потом она просто уйдет. В конце концов, Гведолин всегда знала, что так все и закончится. Разве может быть по-другому?
Полдела сделано, но надо спешить. Мать Терри может вернуться в любое время.
Гведолин вытряхнула содержимое сумки на стол. Маленький ковшик с крышкой – для заваривания трав. Вода, оставленная в графине, как нельзя кстати. Гведолин вылила ее в принесенную посудину, на глаз бросила туда же горсть сухого корня алтея, соцветия ромашки и тысячелистника. Подкинула в мирно тлеющий камин пару поленьев – благо, несколько штук валялось у стены комнаты, и не нужно было спускаться за ними снова во двор.
Теперь осталось вскипятить и настоять.
За окном разбушевался дождь вперемешку со снегом. Хороший знак. Значит и погода на ее стороне. Необходимо сбить жар. В платяном шкафу Терри нашлось небольшое полотенце. Если вывесить полотенце за окно, меньше чем через огарок можно будет приступать к влажному обтиранию.
Гведолин искренне удивляло, почему родители Терри перестали бороться? Доктор сказал, что нет надежды. И они поверили, попусту опустили руки… Конечно, ведь их никто не учил различать знаки.
Бабка Зарана много внимания уделяла знакам.
– Смотри, наблюдай и запоминай, – поучала она Гведолин. – Если мироздание не захочет, все усилия твои будут напрасны. А если захочет – покажет знаками, поспособствует помощью, удивит возможностями. Тебе лишь нужно научиться отличать.
– Как отличать, бабушка? И что за мироздание такое – захочет, не захочет…
– Знаки. Учись отличать знаки, деточка. А мироздание просто стремится сохранить равновесие. Само по себе оно слабо – люди глухи и слепы, знаки для них – пустой звук. Но мироздание нашло выход, сотворив ведьм и наделив их силой, поддерживающей равновесие.
– Разве ведьмы не творят зло, бабушка? За что же их преследуют, ловят, сжигают на кострах?
– Ведьмы не зло в своей сути, деточка. Зло – это люди. Ужасные поступки, которые они творят, обещания, которые не выполняют. Ложь, зависть, измена, похоть, обман – столько пороков… А исправлять ведьмам. Спрашиваешь, как работает их дар? Ведьмовская сущность возвращает людям их собственные грехи. А после этого… Ты даже представить себе не можешь, как ужасна, порой, бывает людская ужасна. И ведь сами виноваты, а обвиняют во всем первую, подвернувшуюся под руку, ведьму.
– Похоже, это и не дар вовсе, а проклятие. Но… как же так? Я не понимаю, бабушка.
– Это сложно, – проскрипела бабка Зарана. – Вот если станешь ведьмой…
– А я могу?
– Можешь. Любая целительница может.
– А я целительница?
– Даже не сомневайся. Знаешь свою родню?
– Я сирота, – выдохнула Гведолин. – Нет у меня никакой родни.
– То-то и оно. Дар передается по наследству. Если бы знать, были ли у вас в роду ведьмы…
Были у них в роду ведьмы или нет – какая теперь разница? А знаки и впрямь повсюду. Гведолин научилась различать их довольно быстро.
Она нашла нужный дом. Не замерзла и не заболела, пока ждала. Во дворе не оказалось собак. Она не сломала себе шею, свалившись с яблони. Терри нашелся в одной из комнат. Мать Терри не обнаружила ее под кроватью. И дождь со снегом позволили сбить температуру. А лекарство? Чудо, что ей только удалось вырастить плесень! Она пробовала такое лишь однажды и под руководством старой целительницы. Мироздание способствовало, помогало, предоставляло шанс.
А значит, все будет хорошо. Терри выздоровеет…
Барсучий жир в маленькой стеклянной баночке. Барсука задрал Мел – отличный охотник, ко всем прочим его достоинствам. А банку она просто нашла. Обычно банки – такая роскошь! – просто так даже в мусоре не валялись. Гведолин посчастливилось обнаружить банку той зимой, в разгар эпидемии. Банка одиноко лежала возле закрытой лавки старьевщика, а кучке бродяг и нищих тогда было немного не до сбора мусора. Случайная и удачная находка.
Нужно стащить с Терри рубашку – она прилипла к телу и не хотела сниматься без боя. Густо намазать барсучьим жиром грудь. Мазь втереть. Проделать то же со спиной. А предварительно Терри перевернуть. Он тяжелый, хоть и сильно исхудал.
Рубцы и шрамы ниже грудной клетки и на спине теперь сильнее бросались в глаза. Кожа, утратившая былую эластичность, собиралась складками, нависающими над рубцами. Откуда у него эти шрамы? Гведолин не спрашивала. Захочет, сам расскажет.
Теперь самое главное. Магический лечебный дар у целителей слабенький, не то, что у ведьм. Но она приложит все усилия, она постарается.
Вспомнилось очередное напутствие от бабки Зараны: "Приложить руки к очагу поражения. Сосредоточится, отрешиться от сущности окружающего мира. Вспомнить все хорошее, что когда-либо с тобой произошло".
Две узкие прохладные ладошки уперлись Терри в грудь. Вспомнить все хорошее? Это всегда было труднее всего. Потому что хорошего в ее жизни было слишком мало.
Но ведь недавно все изменилось. И все благодаря Терри. Воспоминания – яркие, причудливые, красочные, как крылья бабочки, возникали легко, прорастали теплом и светом, сочившимся из ладоней.
Вот Терри протягивает ей помидор, смешно кривится, когда сок от него брызгает во все стороны. Провожает ее до работного дома.
Их встречи… Предвкушение, от которого застывает сердце. Полынная горечь расставания. Ожидание и надежда – до следующей.
Он учит ее читать, ей любопытно и немного страшно. Она твердит, что ничего не получится, он же говорит, что ей недостает веры в себя. А буквы легче запоминаются в детской считалочке, постепенно складываясь в слова, а слова – в предложения.
Каждый раз он рассказывает ей что-то новое. О далеких городах и странах, о которых читал, где мечтает побывать. В некоторых из них совсем не бывает зимы – как такое возможно? – а в некоторых лето настолько короткое, что цветы едва успевают распуститься, не говоря уже о том, чтобы деревья плодоносили. Есть страны, которые омывает море. Море – это такое большое озеро, даже больше чем Стылое, только вода в нем соленая. Соль доставляют из-за моря вместе с некоторыми видами специй, изысканных тканей, ливийским табаком, каурским чаем, а также пряностями настолько дорогими, что продают их на вес золота.
Он часто приносит странные вещи. Например, загадочную игру с фигурками иноземных правителей, их советников и охраны, солдат и животных. Учит Гведолин играть, но она с трудом запоминает правила. Она ни разу не выиграла, однако Терри не злится, терпеливо заново объясняет значения ходов в партии.
Он показывает различные карты. Географические – для изучения расположения объектов на местности, астрономические – для поиска небесных тел и созвездий, и игральные – просто для развлечения.
А один раз он принес сложный механизм – часы. В деревянном домике– скворечнике, с круглой дыркой посередине, с цифрами и стрелками – маленькой толстой и узкой длинной. Сказал, что скоро все-все в мире будут измерять время в часах, минутах и секундах.
Он таскает еще много всего: образец новой очень прочной ткани; перо с металлическим наконечником – не гусиное, не сломается; редкий вид засушенной и упокоенной под двумя стеклами бабочки; аметист в породе – самоцветный камень, при огранке замечательно подходящий для украшений.
Где он находит все эти диковинные сокровища? Гведолин, конечно, спрашивала. Терри всегда отвечал по-разному. To выменял на свои не совсем новые, но довольно крепкие ботинки у старьевщика. To купил на деньги, полученные от редко перепадающей работы – переписывал письма аккуратным красивым почерком. Или писал их за тех, кто писать не умеет.
Потоки воспоминаний останавливать не хотелось. Но было необходимо. «Нельзя использовать всю память без остатка, – не уставала твердить бабка Зарана, хотя никогда воспоминаний Гведолин оказывалось достаточно. – Опустошишь себя досуха – быть беде. В лучшем случае – обморок, в худшем – смерть».
Она опомнилась от алых капель, падающих Терри на грудь. Поспешно убрала руки и отшатнулась. Вот о чем предупреждала старая целительница. Слишком много воспоминаний. От этого у нее кровь пошла носом. Закружилась голова, затошнило. Обессилив, Гведолин положила голову на подушку, рядом с головой Терри.
Надеялась, что скоро все пройдет. Но стоило только закрыть глаза, как сознание ее погрузилось в кромешную тьму и пустоту.
***
Новый дом для слуг из добротного цельного бруса все еще пах смолой, стружкой и летом.
Кален попытался встать едва Гведолин вошла в комнату. Даже с лица спал, бедолага, вон как трясется. Возможно, у него просто озноб. А возможно, ее присутствие так на него так действует. Запугала мальчишку. Так и до заикания недалеко.
– Рубашку подними. – Покопавшись в кофре, Гведолин выудила оттуда деревянную трубочку, расширяющуюся на одном конце. Приложила этим широким концом к грудной клетке мальчишки, а другим – к своему уху. Прислушалась. – Хрипов нет. Язык покажи.
Язык оказался обложен белым налетом, горло до безобразия красное. Она пощупала лоб. Так и есть – жар и озноб.
– Ничего страшного. Обычная простуда, как и предполагалось. Будешь полоскать горло отваром ромашки. Подышишь над вареной картошкой. Сильный жар собьем прохладными примочками. На ночь – молоко с липовым медом. Ясно?
– Да, госпожа.
– Арон принесет тебе все необходимое. Правда, Арон?
Старый слуга, как бы невзначай застывший в дверях комнаты для прислуги, мигом сообразил – ему только что дали понять, что он здесь – лишний. Поэтому он, получив испепеляющий взгляд от Гведолин, предпочел достойно удалиться, не забыв прикрыть за собой дверь.
Они с Каленом остались в комнате одни.
Гведолин часто бывала в доме для слуг, но все равно, по привычке, придирчиво оглядела помещение. Кровати – из крепкого вяза. Пол – липовые доски самого отменного качества. Стол, стулья – с резными спинками и ножками. В комнате разливалось умиротворяющее тепло, камин трещал и плевался пламенем, как дракон, охраняющий пещеру с сокровищами. Мимоходом Гведолин отметила, что в ее собственной маленькой комнате, каморке, как называл ее Арон, темно и мрачно. Старый слуга без устали твердил, что пора бы ей перебраться в другую комнату – большую и светлую. Но она, как обычно, упрямо не соглашалась.
Не найдя, к чему придраться в помещении, Гведолин взялась за Калена.
– Скажи, я просила тебя бегать босиком?
– К-как бы нет, – съежился мальчишка.
– Двадцать кругов вместо десяти?
– Н-нет, госпожа.
– Так какого ты… – ввернуть крепкое словцо очень хотелось, тем более что Кален действительно заслужил выговор. Но она вовремя вспомнила, что госпоже не пристало ругаться, как сапожнику в пивной. – Скажи, зачем нужно было так надрываться? – Гведолин поджала губы и покачала головой. – Перестарался, заболел. Может, и голодом себя морил?
По поникшему виду Калена поняла – да, морил.
– Я не требую, чтоб мои распоряжения выполнялись сверх меры. – Она раздраженно щелкнула замком кофра. Выдохнула. – Так почему?
Не отвечает, сидит, потупив взгляд. Нет, надолго он здесь не задержится.
Когда она поднялась, Кален, облизав губы, наконец, решился:
– Госпожа…
Гведолин застыла.
– Слушаю.
– Я очень боюсь, что вы меня прогоните. Когда меня брали, как бы говорили про испытательный срок. Я очень стараюсь, потому что не хочу уходить. Мне никак нельзя, нельзя обратно.
Обратно, на грязный постоялый двор, в трактир, помощником повара. Когда рыжий Баль, служивший у Гведолин и по ее поручению оказавшийся тогда на этом дворе, зашел на кухню в поисках горячей воды, старший повар собирался отрубить Калену палец огромным кухонным ножом. Якобы за воровство у хозяина. Пары золотых и наглой, бандитской рожи Баля хватило, чтобы загладить печальное недоразумение. Баль забрал Калена с собой. Так мальчишка и очутился в поместье.
Позже Кален клялся, что ничего не крал, а брал только еду, и только ту, которую не доели постояльцы. Хозяин плохо кормил, поэтому Калена постоянно мучил голод. А старший повар – тот точно крал. И еду продавал на сторону, в обход хозяина, разумеется.
Гведолин наклонилась, узкими мозолистыми пальцами взяла Калена за подбородок, заставила посмотреть в глаза.
– Рабского подчинения мне не нужно, запомни, мальчик. Работы на износ – тоже. Но мои слуги, если они хотят служить здесь долго, должны быть выносливыми. И здоровыми. Упражнения бы тебе не повредили, если бы ты не стал заниматься сверх меры. И уж точно мой приказ не являлся наказанием или испытанием как ты, видимо, подумал. Понял хоть что-нибудь?
– Я к-как бы все понял, госпожа.
Темно-карие, почти черные глаза Гведолин гневно сверкнули.
– Так «к-как бы» или все?
– Все.
– Надеюсь. – Перехватив поудобнее тяжелый кофр, Гведолин повернулась к двери. Бросила: – Выздоравливай, Кален.
Глава 9. Непримиримые враги
Утро ворвалось в дом вместе с запахом оладий.
Льен сглотнул слюну от предвкушения, представив свое любимое лакомство – мягкие, воздушные, солнечные блинчики с ароматной запеченной корочкой, с воздушными пузырьками внутри. Он любил поливать оладьи кленовым сиропом – прозрачным, темно-медным, напоминающим расплавленный янтарь.
На севере, где они раньше жили, росли клены, но они не подходили для приготовления сиропа. Бабка, большая любительница новинок во всем, включая кушанья, купила как-то на ярмарке бутылочку прозрачного лакомства. Тогда-то Льен понял, что для него вкуснее петушков на палочке, пастилы, имбирных печений, лакричных леденцов и мятных сосулек. Кленовый сироп!
Зато здесь, на юге, в избытке росли деревья, из которых можно было добывать его любимое лакомство. Сироп у местных не считался редкостью или диковиной. Просто еще одно приторное угощение, которое Роанна уж точно купила для любимого брата, когда ходила недавно на ярмарку. Льен знал, что господин Карпентер хорошо заплатил за лечение Варга, а значит, Роанна не преминет этим воспользоваться, чтобы немного подсластить брату жизнь.
Льен быстро натянул штаны и рубаху. Умылся над тазиком водой из кувшина – теплой, заботливо подогретой сестрой. Он вовсе не избалованный, мог бы и в холодной поплескаться. Но такие знаки внимания приятны. Будто бы мать, которую он не помнил, погладила ласковой рукой. Роанна и была ему как мать. Бабка-то на такие мелочи и внимания не обращала – сыт, здоров, обучен. И довольно.
Наскоро пригладив непослушные белесые волосы щеткой, Льен, прошмыгнув мимо кровати Варга и стараясь не косится в ту сторону, ворвался в кухню маленьким солнечным зайчиком. Затараторил с порога:
– Рон, оладьи, да? А когда же ты их поставить успела? Рано еще. Ведь не с вечера? Или с вечера? А сироп кленовый купила?
Роанна тепло и ласково ему улыбнулась. Пусть она все еще считает, будто Льен
– маленький мальчик. Неважно. Здесь, дома, его это ни капли не задевает. Даже наоборот – кто еще во всем целом свете будет его так баловать?
Сестра поставила перед ним горку дымящихся блинчиков, банку с кленовым сиропом. Чашку с ароматным напитком из корней цикория, разбавленного молоком. Льен помнил, как они с Роанной выкапывали, сушили, обжаривали и перемалывали эти корни. И знал, что свойства такой напиток имеет целебные, полезные для здоровья.
Не то, что кофе этот заморский, от которого начинает учащенно биться сердце.
Как-то раз он попробовал кофе, который пила бабка – гадость несусветная!
Оладьи обжигали, Льен дул на них. И ел. Дул и ел. Напитком цикориевым запивал.
Утро было доброе.
Спокойная, блаженная тишина длилась ровно до тех пор, пока из-за неплотно прикрытой двери гостиной комнаты громко не вздохнули. Завозились. Вздохнули еще раз.
Роанна встала, взяла пузатую миску, положила в нее оладий, щедро полила сиропом. Плеснула в кружку цикориевый напиток. Хотела было направится к Варгу, но Льен тоже встал, бросил несмело, но твердо:
– Я сам.
Роанна не стала спорить, всучив ему кружку в одну руку, а миску с блинчиками
– в другую.
Варг ждал, что войдет Роанна. Удивительно, но серьезная, вечно собранная сестра Мелкого не бесила и не раздражала его. Варг свыкся и с ее горькими настойками, с тем, что каждый день ей приходилось заново перевязывать и осматривать его ногу – удовольствие не из приятных. Свыкся он и с тем, что она приносила поесть, а готовила Роанна на редкость хорошо. Пусть ее стряпня не отличалась изысканностью, но Варгу нравилась эта незатейливая простота в еде. Даже с унизительно процедурой выноса естественных отходов он тоже смирился.
Однако, в комнату, почему-то, вошел Мелкий, тут же нарушив привычный распорядок дня.
Льен поставил дымящуюся тарелку с кружкой на табурет, который они вчера починили вместе с господином Карпентером. У табурета была сломана ножка. Мастер принес березовое полено, выстругал из него новую ножку, а Льену поручил придать ей нужную форму рубанком и зачистить поверхность от шероховатостей. Затем взялся за заготовку сам, попутно объясняя и показывая, что он делает. Льен, затаив дыхание, глядел во все глаза и только диву давался – как у мастера так ловко выходит? Но, ведь на то он и мастер. И, конечно, господин Карпентер не смог не приукрасить табуретную ножку. С вычурными пузатыми балясинами она теперь выделялась на фоне своих товарок, как белая ворона в стае черных.
Варг учуял упоительный медовый запах оладий еще из-за закрытой двери. Но сейчас он пожал губы, проглотил слюну и даже не взглянул на принесенное угощение. Из гордости. А еще из врожденного упрямства, самодурства и своеволия. Так мать всегда говорила, когда он чем-нибудь ей не угождал и, надо признать, случалось такое весьма часто. Но что поделаешь, если ему и самому сложно усмирить свой характер?
– Ешь, – Льен кивнул на дымящуюся еще миску, а сам присел на соседний табурет.
– Не буду, – фыркнул Варг и надулся. И чего только возомнил о себе этот Мелкий? Ждет. Пусть ждет. Знает же – при нем Варг к еде не притронется.
Вот ведь бестолочь! Надулся в свою очередь Льен. В такие моменты он жалел, что ни он сам, ни Роанна не унаследовали бабкиного характера. Бабка бы живо укротила строптивца. А к Льену с детства приставали такие, как Варг. Сильные, уверенные в себе. Заносчивые. И что за удовольствие они находили в том, чтобы издеваться над слабым мальчишкой? Он ведь никогда не лез первый. Не нарывался. Просто защищался, когда нападали.
Поражаясь собственной смелости, у Льена сорвалось с языка:
– Послушай… э-э… Варг, – по имени к своему недругу он до сих пор не обращался. Неудивительно, что Варг от неожиданности повернул к нему голову и даже с нескрываемым любопытством взглянул в глаза. – Слушай, мне интересно, почему ты так плохо ко мне так относишься?
Варг ожидал чего угодно, но не такого вопроса. И вправду странный этот Льен. Так и тянет по носу стукнуть. Не так, чтобы нос сломать, просто припугнуть. Тихонечко так ударить, но чтоб кровь пошла всенепременно. А при следующей встрече – побить снова. И неважно, дурак этот Льен или нет. Просто тянет врезать – и все тут.
Льен немного подождал, но видя, что Варг не отвечает, решился продолжить:
– Я же плохого тебе никогда ничего не делал. Встреч с тобой избегаю. Видом своим раздражаю? Да что во мне не так? В зеркало посмотрю – нормальный, вроде, вид. Не понимаю.
Вот как ему объяснить? Бесполезно. Просто руки чешутся на таких, как он. Добрых, доверчивых, глупых. Варг думал, что его тянет затеять драку с исключительно глупыми мальчишками. Но нет. Умненькие тоже попадались. Льен вот, к примеру. Однако желания врезать это не умаляло.
– Не ответишь? – Льен задумчиво разглядывал новенькую ножку с балясинами у табуретки напротив.
А вот со старшим братцем они сразу сдружились. Вместе мастерили. Шептали. Интересно, что же такого рассказывал Ачи ненавистному врагу? И завидно. Очень завидно, что не с ним, не с Варгом, братец сошелся так близко. Между ними ведь даже как между братьями ни дружбы, ни любви особой никогда не водилось. Да что говорить, ни с кем из родственников Варг не поддерживал теплых отношений. Даже с матерью. Она-то его больше всех всегда ругала, чуть деду Илмею нажалуется – тот сразу за хворостину. Правда, последнее время у деда все чаще спину прихватывало, не до Варга становилось. Но мать… Зачем она его тут оставила? Ачи объяснял, что так будет лучше. Убеждал, что переносить его пока опасно, иначе кости срастутся неправильно, возможна хромота на всю жизнь. Но Варгу все равно кажется, будто это пустые отговорки. Не хотят они его забирать обратно домой. Лучше ведьме заплатят, лишь бы от него избавиться.
И так горько ему стало от этих мыслей, что к горлу подступил болезненный ком – ни вздохнуть, ни выдохнуть. Вот же не было печали! Варг и забыл, когда плакал последний раз. Не хватало еще сейчас перед Мелким сопливым разреветься.
Стараясь хоть чем-то занять руки и сведенное судорогой горло, Варг неосознанно взял из миски оладушек, откусил и принялся сосредоточенно жевать. Вкусный, надо же. С кленовым сиропом, любимым лакомством Варга. Мать раньше, до тех пор, пока у них не появились слуги, тоже неплохо пекла. Но вот сироп у нее не получался – слишком жженым сахаром отдавал.
А этот сироп напомнил ему нектар. Варг любил бродить по полям, заглядывать в сердцевину медоносных колокольчиков и слизывать языком блестящую приторную капельку. И казалось ему, что слаще и вкуснее этой нектаровой слезы нет ничего на свете.
Льен, видя, как Варг давится оладьями, подал ему кружку с цикорием. И, осмелев окончательно, произнес:
– А твой старший брат на тебя совсем не похож.
Засуха побери этого Мелкого! И старшего брата заодно.
– Ачи – воплощение добродетели в нашей семье, – прожевав последний оладушек, Варг провел по миске пальцем, собирая сироп, затем засунул палец в рот, слизывая сладость. – Конечно, куда мне до него.
– А тебе нравиться быть… таким?
– Каким таким?
– Hy… – Льен мучительно подбирал слово, боясь сказать Варгу что-то такое, отчего тот сразу оставит этот призрачный миролюбивый тон и начнет снова выкрикивать оскорбления. – Таким…
– Олухом, да? – отставив, наконец, миску, спокойно произнес Варг. – Говори уж как есть, чего бояться? Встать я точно не встану, и в нос тебе не дам. Пока.
Льен на всякий случай отодвинулся вместе с табуретом на шаг назад.
– Мать вечно ворчит, что я олух, – продолжал Варг. – И неслух. И бездарь. Да как только меня не обзывает. А вот Ачи… Ачи у нас пример для подражания. Аж слушать тошно.
– Ты с ним не ладишь?
– Не то, чтобы не лажу… Просто ты его не знаешь так хорошо как я. Он подчас невыносим делается. Бесит. Хотя, где тебе понять…
– Я понимаю. У меня ведь тоже… бабка…
Льен осекся. Говорить о бабке сейчас не хотелось.
– А, – фыркнул Варг, – та самая, которая ведьма?
– Ага. Но мы… мы с ней не живем.
– Да врешь ты все! Нет у тебя никакой бабки, да еще и ведьмы!
– А вот и не вру!
Льена даже в жар бросило от того, что Варг ему не верит. В пылу спора он снова придвинул табурет ближе к кровати.
– И где же она живет, твоя бабка? – язвительно спросил Варг.
– Далеко.
– Как далеко?
– На севере. За Стылым озером. Туда плыть надо на корабле…
После этих слов Варг заметно оживился.
– Плавал на корабле?
– Один раз всего, когда сюда добирались.
– Значит, море видел. Везет… – Завистливо протянул Варг. И сразу без перехода спросил: – А правду говорят, что и сестра у тебя ведьма?
– Нет! – запальчиво выкрикнул Льен. – Что вы заладили все – ведьма, ведьма! С чего взяли? Ведь не проверяли ее, значит ничего не доказано!
– Так проверят! – будто невзначай бросил Варг.
– Кто? – Льен поспешно вскочил с табурета, опрокинув его набок.
– Дознаватель, кто же еще.
– Ясно. – Кожа Льена пошла красными пятнами, кулаки сами сжались. – Ты, что ли, навел?
– Нет. Ирма обмолвилась, когда заходила. Сказала, что надо проверить твою сестру. Иначе натвориг она дел, разбирайся потом.
Льен навис над самым лицом Варга, уперев руки в кровать по обеим сторонам от лежащего мальчишки. И уж точно не выглядел сейчас добрым или слабохарактерным.
– Еще что говорила? Отвечай!
– Да слезь ты с меня, придурок! – Варг попытался вывернуться, но только поморщился – любое движение причиняло боль. Оставалось только бросаться ядовитыми словами. – Вон слюна как у бешенного брызжет, лицо мне все оплевал. Что еще говорила? Чтоб я держался подальше от всей вашей чокнутой семейки. Чтобы тебя, Мелкий, не задирал. Сестрице твоей не перечил, указания ее соблюдал. Потому что, если она и вправду ведьма, проклянет. Меня, а заодно и весь наш род. Она ж у нас умная, всегда больше всех знает, тетушка моя ненаглядная. Чтоб ее, Засуха прибрала!
– Ирма тебе родственница? Тетка? – Льен усилием воли отпрянул от кровати, успев сильно изумиться тому, что таких приступов злости он за собой раньше ни разу не замечал.
– Да какая тетка, седьмая вода на киселе. Она себя велит теткой звать, вот и я привык.
Льен выдохнул, разжал кулаки.
– Моя сестра – не ведьма. Запомни это раз и навсегда. И никогда не будет. Слышишь, никогда! Понял?
Варг не успел ответить. Дверь скрипнула и вошла Роанна. В белом мучном переднике с мукой на скуле.
