Текст книги "Дочери богини Воды (СИ)"
Автор книги: Мария Шурухина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)
– Спасибо, что позаботились о моем брате. Поверьте, я в долгу не останусь.
Больно нужны Роанне такие долги.
– А ты у нас кто такой? – нарочито бодрым голосом произнес Арчибальд, обращаясь к Льену.
– Брат… я… меня Льен зовут, – запинаясь, выговорил он, отчего-то покраснел, но затем бодро выпалил: – Спасибо вам, господин Карпентер, что вступились за Роанну. От этой госпожи Элоиз ей вечно достается.
Роанна легонько пнула его локтем, а мастер захохотал в голос.
– Моя мать кого хочешь уморит, это точно! По дороге сюда все уши мне о вас прожужжала, такого наслушался, что хоть плачь, хоть смейся.
– Лучше смейтесь, вам идет, – снова невпопад сказал Льен.
Арчибальд ухмыльнулся, повел плечами.
– Веселый мальчишка, ты мне нравишься. – Протянул руку, видимо, хотел взъерошить Льену волосы, но нахмурился, пристально вглядываясь в его лицо, словно только что рассмотрел. – Это Варг тебя так? Лия говорила, вы вчера подрались.
Льен кивнул и опустил голову.
– А вы что думаете, госпожа?
Госпожа. Так к Роанне давно уже никто не обращался. Бедность накладывала свой отпечаток, и здесь, в деревне, она чаще слышала «девка», «девушка», «ей, поди сюда», а то и «ведьма». И сейчас ей непривычно польстило это обращение, так, будто доброта и манеры мастера вернули жизнь на круги своя, все снова стало как раньше, привычно и до боли знакомо. И от этого горло свело спазмом, а красивое лицо Арчибальда слегка размылось, словно она посмотрела на него сквозь мутное стекло.
Роанна отвернулась и поспешно сморгнула.
– Льен тихий и скромный, господин Карпентер. Он и мухи не обидит. Варг всегда первый задирается.
Теперь можно посмотреть в глаза. Пусть мастер что хочет думает, а она сказала правду.
– Признать, другого ответа я и не ожидал. Варг у нас вовсе не подарок. – Он закусил губу, разглядывая Роанну. – Наверное, не слишком приятно лечить того, кто побил вашего брата?
– Не слишком, – честно ответила Роанна. – Но меня учили не выбирать. Целитель ко всем обязан одинаково хорошо относиться и одинаково хорошо лечить.
Арчибальд смахнул длинную черную прядь, упавшую на глаза, и многозначительно хмыкнул. Затем сказал, что еле на ногах держится, пообещал зайти вечером, проведать брата, принести ему сменное белье и, как он выразился, еще кое-что.
***
После полудня Варг очнулся. Роанна слышала с кухни, как он завозился и слабо застонал.
Господин Карпентер все еще не пришел и, признаться, Роанне не хотелось идти объясняться с Варгом без него. Хорошо бы они с братом вначале поговорили, все обсудили и выяснили, а Роанне осталось бы только лечить. Но нет, Воде Пречистой угодно снова и снова испытывать ее терпение, как будто бы оно бесконечно.
Роанна сняла с печи тяжелый котел, в котором настаивала травы от воспаления. Вот и корень лопуха пригодился. Напоит и Льена, и Варга. Она вытерла руки о передник, заглянула в комнату, примыкавшую к кухне, прислонилась к косяку.
– Проснулся?
Варг с трудом повернул голову, взглянул на нее мутными, но такими же синими, как у старшего брата, глазами.
– Ведьма, – прохрипел он едва слышно.
Но для Роанны достаточно, она услышала. Подошла, подвинула табурет, села напротив.
– Пить хочешь?
Конечно, он хотел. Облизывал сухие растрескавшиеся губы. И молчал.
Не только драчливый и упрямый, но еще и гордый. За что ей такое наказание?
Она зачерпнула в кружку колодезной воды из ведра, стоящего на кухне, нашла среди сухих трав полый согнутый стебелек, сунула его в кружку. Поднесла конец стебелька ко рту мальчишки.
– Пей.
Варг не особо удивился, похоже, сам баловался и пробовал пить жидкости из сухой трубочки. Или горох из нее плевал. В любом случае, он быстро сообразил, что воду нужно всасывать и глотать. Внутри трубочка неширокая, это и хорошо – слишком быстро пить не получится, а значит, и подавиться сложно.
– Поговорим? – Роанна забрала кружку, когда Варг высосал все до капли. Она думала, мальчишка снова насупится, но тот неожиданно глухо спросил:
– Мои приходили?
– Приходили.
– И?
– И оставили тебя здесь. У тебя сложный перелом, но я почти уверена, что смогу его залечить. – Роанна выдержала паузу, давая Варгу возможность переварить услышанное. – Эло… матушка твоя сильно огорчилась, – она поморщилась, вспомнив пощечину. – А мастер Карпентер…
– Мастер? Ачи вернулся? – Варг изумился слишком по-детски, неподдельно, искренне.
Роанна пожала плечами. Может и вернулся. Как будто она в курсе их семейных дел.
– Если Ачи просил, мать послушает. – Варг повернул голову к стене, добавил: – Она его всегда слушает.
Роанна внутренне усмехнулась. Хорошо, что Элоиз хоть кого-то слушает.
– Я теперь ваш пленник?
Роанна фыркнула.
– Не говори глупости. Ты останешься здесь, но ненадолго. Думаю, на две-три недели, пока перелом не срастется так, чтобы можно было тебя перенести.
Эти несколько недель для всех них будут серьезным испытанием.
– И еще, – Роанна замялась, прикидывая, надо ли говорить, но потом подумала, что хуже уже не будет: – В моем доме я не позволю обижать Льена. Нет, это не он за себя просил, – добавила Роанна поспешно, видя, что Варг хочет возразить, – это я настаиваю. Знаешь, Льен никогда не жаловался на тебя. Уж не знаю, что вы там не поделили, но уверенно могу сказать одно – Льен первый никогда бы не полез и вряд ли хоть кому-то сделал бы что-то плохое. Он не такой.
Варг долго молчал, и Роанна было подумала – не ответит, но он, наконец, пробурчал:
– Предлагаешь с ним подружиться?
– Сомневаюсь, что у тебя получится. – Роанна тяжело вздохнула, сосредоточилась. Надо сказать еще кое-что важное и лучше прямо сейчас. – Капкан, в который ты угодил, поставила я.
На этот раз Варг ответил быстро и ответ, признать, ее удивил.
– И что?
– Ты можешь всем рассказать.
– Могу, – согласился Варг. – А ты расскажешь, как я избиваю твоего брата до полусмерти, отбираю у него вещи, ворую ваши яблоки, мусорю в огороде. Ах да, калитку вам тоже я подпилил.
Насчет калитки Роанна и не сомневалась. А он неглупый, этот Варг, оказывается.
***
Вечером Варгу стало хуже, началась лихорадка. Льен видел, как сестра отчаянно пытается сбить жар. Он знал, что после такой травмы лихорадка – нормальное явление. Главное ее пережить, не допустить воспаления и заражения крови. Бабка так говорила, когда прошлой зимой к ним в дом принесли какого-то бродягу. Несчастный нищий сильно отморозил ногу, и спасти ее не удалось. Наверное, началось то самое воспаление. Через три дня ногу пришлось отнять.
Льен подумал, что Элоиз просто выживет их из деревни, если ее сын останется без ноги.
Из комнаты послышались негромкие голоса – Роанна снова пыталась заставить Варга принять горькую настойку, а тот, видимо, не соглашался. Свою порцию Льен уже выпил, залпом, без возражений и уговоров. Гадость жуткая, противный вкус до сих пор на языке чувствуется, хотя он уже и рот прополоскал и яблоком закусил.
Льен сдался, когда Роанна вернулась на кухню, с громким стуком поставила на стол чашку.
– Рон, тебе нужно отдохнуть. Я сам с ним посижу.
Роанна удивленно приподняла брови.
– Уверен? Вы же с ним как кошка с собакой.
– Думаешь, он встанет и побежит за мной? – возмущенно фыркнул Льен. – И за него не переживай – мстить не буду. – Он решительно взял со стола кружку. – Ненавистью ничего не решишь. Помню.
По правде говоря, когда Льен встречал Варга на улице, его переполняла ненависть. А еще – животный страх оттого, что за встречей последуют в лучшем случае насмешки и оскорбления, в худшем – драка и побои. Где-то внизу живота становилось пусто и холодно, судорогой сводило мышцы, непроизвольно сжимались челюсти и скрипели зубы.
Вчерашний поздний вечер и ночь многое изменили, холод внизу живота прошел, но ощущение тревоги осталось. Льен не знал, ненависть ли это, но сейчас, войдя в комнату, он запрятал это чувство подальше. Потому что Варг выглядел жалко. Его темные, вечно растрепанные волосы слиплись от пота, лицо покрывал лихорадочный румянец, губы растрескались и кровоточили. Возможно, Варг кусал их, когда становилось особенно больно. Руки, лежавшие поверх тонкого одеяла, тряслись в ознобе, были до жути бледны и покрыты тонкой сеточкой синих жил.
– Рон сказала, ты должен это выпить, – у Льена отчего-то руки затряслись тоже, и он чуть не расплескал содержимое кружки. – Почему ты отказываешься?
– Там яд, – хрипло сказал Варг.
– Придурок. Вчера возле елки тоже говорил: «Яд, яд». И что? Отравили мы тебя, да?
– Лучше бы отравили, – зло проговорил он. – Твоя ведьма-сестра сказала, что при плохом раскладе я могу без ноги остаться. Тогда точно лучше смерть.
Льен так и застыл с кружкой в руках.
– Почему? Без ноги можно жить.
– Только не мне.
Он замолчали. Льен видел, что Варг, трясясь и сгорая в лихорадке, исподтишка его рассматривает. Представил, как выглядит после вчерашней драки, и ухмыльнулся про себя. Оба они сейчас хороши. Днем Льена сильно рвало, и Роанна сказал, что это все от удара по голове. Даже вставать не разрешала, он еле упросил. Тяжко целый день лежать, но Варгу, конечно, во много раз тяжелее.
– Моя сестра – не ведьма, – ни с того ни сего сказал Льен. – Зато бабка – да.
Блестящие глаза Варга перестали моргать и слезиться.
– Врешь, – стуча зубами выговорил он, и Льену стало смешно. Он только сейчас понял, что Варг вовсе не считал Роанну ведьмой, дразнил просто, чтобы его, Льена, позлить. А сейчас, когда все чувства Варга обострены и хочется живого участия любого человека в твоей судьбе, пусть даже такого, как Льен, правда ощущается особенно остро. Тем более что Варг, похоже, успел неплохо изучить его за все это время. И понять, что врать Льен совершенно не умеет. – Нет у тебя никакой бабки!
– Думай как хочешь, – Льен пожал плечами и последний раз предложил: – пить будешь?
– Ладно, – неожиданно согласился Варг, – давай сюда вашу отраву.
***
В дверь снова стучали – тяжело и, видимо, уже долго. Роанна подняла голову, посмотрела на окна, за которыми было темно, ветрено и дождливо. Значит, все еще вечер, и она снова заснула. И снова на столе.
Откинув ржавую заедающую щеколду, Роанна приоткрыла дверь. За дверью стоял господин Карпентер, и вода крупными каплями стекала с его широкополой шляпы, падая сначала на длинный черный плащ, а затем – на крыльцо.
– Добрый вечер, госпожа Хилл. Могу я войти?
Вежливый какой. Она кивнула и отошла в сторону, пропуская позднего гостя.
– Не стоило приходить в такую погоду, господин Карпентер. Неужели вы пешком?
– Пустяки, всего пара миль, – отмахнулся мастер, снимая шляпу и вешая на гвоздь плащ, под которым сразу же натекла приличная лужа. – Тряпка у вас есть?
Зачем ему тряпка? Роанна силилась проснуться, но выходило плохо. Она знала, что нужно просто нормально отоспаться на кровати. Помогло же господину Карпентеру – вон каким бодрым выглядит, и тени под глазами пропали.
Пока она соображала, выглянул Льен – проснувшийся и трущий глаза.
– Вот, господин Карпентер, тряпка, – сказал он, зевая и протягивая свою старую латаную-перелатаную рубашку.
– А, Льен, – добродушно хмыкнул мастер, – бросай под плащ, иначе у вас потоп будет. – Варг проснулся?
– Ага, – ответил Льен за Роанну, – и снова заснул. Жар немного спал, кажется. Рон, наверное, твоя противная настойка подействовала.
– Он выпил? – удивилась Роанна, посмотрела на мастера, потом снова на Льена.
– И как тебе удалось его уговорить?
Льен пожал плечами и хитро улыбнулся.
– Постойте, – нахмурился господин Карпентер, стаскивая высокие охотничьи сапоги, – у Варга жар? Ему хуже?
– Сложно сказать, мастер, – ответила Роанна, – если есть жар, значит, есть воспаление, что при таком переломе неудивительно.
– Можно к нему?
– Конечно.
Варг спал, укрытый тонким лоскутным одеялом. На висках его блестели бисеринки пота, но дыхание уже не было таким прерывистым и тяжелым.
– Не буду его будить, – прошептал Арчибальд, тихо вышел из комнаты в кухню и прикрыл за собой дверь. – Госпожа Хилл, мне с вами нужно поговорить.
Льен, стоявший рядом, тут же прошмыгнул за дверь – обратно к Варгу.
– Сообразительный какой, – похвалил мастер. – Варга попробуй, выгони…
– Присаживайтесь, господин Карпентер. Я сейчас воды согрею для чая, – засуетилась Роанна.
Разожгла в печи горстку щепок, подбросила дров. Долила воду в котелок. Села напротив мастера за стол, оперлась локтями, положила подбородок на руки.
– Я понимаю, госпожа Хилл, – начал Арчибальд, – что ситуация складывается не в вашу пользу. Еще и матушка масла в огонь подливает, – он выдержал паузу, задумавшись о чем-то своем. – Но поразмыслив хорошенько, я все же хотел бы еще раз попросить, чтобы вы, как и предлагали, оставили Варга у себя. По крайне мере до тех пор, пока кости не срастутся достаточно крепко, чтобы мы могли его перенести. Делайте, что нужно, занимайтесь лечением. О расходах не беспокойтесь, я заплачу.
Заплатит. Вот как. Вопрос решенный, и вряд ли мастер примет возражения.
Арчибальд посмотрел на Роанну – спокойно, решительно, мягко. Глаза у него были цвета неба в погожий летний день.
– Я поспрашивал в деревне – вас хвалили. Как целительницу.
Интересно, кто хвалил. К ней ходят с опаской и, в основном, тайно. Одни побаиваются слухов, другие – местного вездесущего аптекаря.
– Матушка из Гвида доктора вызвала, – продолжал Арчибальд. – Завтра приедет. Вы не против?
Не против. Кто она такая, чтобы быть против? Удивительно, что вообще ее разрешения спрашивают.
– Матушку я просил как можно меньше лезть к вам с вопросами и нареканиями. Да и к Варгу тоже. – Господин Карпентер запустил ладонь в иссиня-черные волосы, рассыпавшиеся у него по плечам. – Понимаете, у Варга с матушкой сложные взаимоотношения, даже не знаю, как объяснить…
– Не нужно ничего объяснять, мастер, это не мое дело. Лечить Варга я согласна.
Особенно, если он не расскажет про капкан.
От котелка пошел пар. Надев толстые тряпичные рукавицы, Роанна ловко подцепила котелок за ручку и сняла с огня. Достала жестяную банку, в которой у нее хранился самый удачный травяной сбор. Отменяла по ложке, рассыпала в неказистые фаянсовые чашки и залила кипятком.
– Пахнет вкусно, – повел носом Арчибальд.
– Надеюсь, – улыбнулась Роанна, ставя перед ним дымящуюся чашку.
Вытащив из-за пазухи несколько золотых тори, мастер выложил их на стол.
– Это на первое время. На продукты, расходы по хозяйству. Лекарства вы сами составляете, но вдруг еще что-то нужно будет.
Да им много чего нужно, если разобраться. И было бы время и нервы все это покупать. Роанна представила, как придется идти на рынок, и сразу стало тоскливо.
Мастер подул на содержимое чашки, сделал глоток. Причмокнул, прищурил глаза.
– Послушайте, это замечательно! Никогда такого не пробовал. Что это? Чай?
Роанна шутил редко, но тут ни с того ни с сего ответила:
– Нет, приворотное зелье.
Арчибальд поперхнулся.
– Шутите?
– Шучу.
Он поставил на стол чашку, обхватил ее ладонями, как делают, когда хотят согреть руки.
– А если серьезно, вы можете? Сварить это самое зелье?
Интересно ему, видите ли. Неужели тоже ведьмой считает? И стоит ли
развинчивать легенду…
– Нет, – соврать она, конечно, не смогла. – Выдумки все это, сказки. Нет такого зелья и быть не может. А в чае чабрец, зверобой, душица и мята. Этим летом здесь на полях собирала.
Дальше разговор не клеился. Господин Карпентер молча допивал свой чай, Роанна – свой.
– Не проводите? – мастер, наконец, поставил пустую чашку на стол и решительно поднялся.
Проводит, конечно.
Надев шляпу, Арчибальд снял плащ, умудрившись оторвать при этом гвоздь из стены вместе с куском подгнившего дерева. Рубашка Льена на полу уныло растеклась серой бесформенной массой. Все же лучше, чем лужа.
Тропинку от дома до забора развезло. Роанна стояла на крыльце и наблюдала, как старший брат Варга, попрощавшись, смело хлюпает по грязной жиже в высоких сапогах. Возле калитки он все-таки не удержался – поскользнулся и схватился за нее в поисках опоры. Калитка, как и следовало ожидать, слетела с петель.
– Хоть что-то в этом доме держится нормально? – пробурчал господин Карпентер. Приставил сбитые гвоздями доски к забору. Постоял, подумал и пошел дальше.
Другой бы человек не расслышал ворчание мастера, но Роанна – не кто-нибудь другой. Услышала. Хмыкнула, покачала головой. Как вышло, что уже второй Карпентер умудрился сломать ее калитку?
Глава 4. Внезапное свидание
В своей комнате Гведолин скинула мешок с шерстью рядом с деревянной резной прялкой. Ручной. И надо бы давно прядильный станок заказать – небольшой, чтобы места много не занимал. Но как-то все недосуг. А прясть она и на ручной прялке отлично умеет.
Сначала шерсть необходимо прочесать. Для этого у нее имеются две прочные чески с частыми рядами стальных зубцов, купленные на ярмарке пять или шесть лет назад.
Дальше необходимо избавится от колтунов и налипшего сора, перетирая шерсть между ческами. Иначе кудель будет неравномерно накручиваться на нитку, а пряжа – рваться и лохматиться.
Вычесать целый мешок шерсти – задача долгая, нудная, однообразная. Она привыкла к ней, как привыкают к любому, даже самому скучному, тяжелому или ненавистному занятию. Ненависть давно ушла, а привычка осталась.
***
Она попала в работный дом в возрасте пяти лет. По крайне мере, ей было пять на вид, когда ее нашли. А сколько на самом деле – никто не знает. Где и с кем она жила до того, как попала в работный дом – не помнит. Сохранились лишь смутные обрывочные воспоминания: какие-то силуэты, мутные лица, боль, холод и темнота.
Дети с улицы в работный дом попадали по воле случая. Это и понятно – дому нужна дешевая рабочая сила из крепких, здоровых выносливых людей. А какие из детей работники? В доме, закрыв глаза, позволяли жить детям рабочих, да и то потому, что единственный сиротский городской приют был вечно переполнен.
Именно из-за нехватки мест в приюте Гведолин попала в работный дом.
Здесь производили пряжу, а самым маленьким детям поручали начесывать шерсть. "Это вам вместо игрушек", – любила повторять надзирательница. Из начесанной шерсти получалась кудель, которую затем отдавали прядильщицам.
Труд был ручной. А так же целиком и полностью ложился на плечи обитателей дома. В прилегающих сараях держали овец, коз и собак. Вечно голодные, блеющие и воющие животные разделяли с работниками незавидную участь, нередко становясь друзьями для одних, и предметами ненависти – для других.
Чердак по-прежнему внушал ужас и суеверный страх. Гведолин решительно тряхнула темными волосами и толкнула скрипучую дверь.
На чердаке было сыро, холодно и ветрено. Паутина свисала с потолочных балок, всюду лежала пыль. Несколько круглых окошек, из которых внутрь проникал свет, отсутствовали. Остальные оказались настолько грязные и закопченные, что лампа, которую прихватила с собой Гведолин, пригодилась.
Прикасаться к старым вещам не хотелось. Брезгливой Гведолин себя не считала, но все же долго стояла в нерешительности, прежде чем начать.
Она обшарила верстак с позабытыми на нем инструментами, сплошь покрытыми ржавчиной и уже совершенно непригодными для использования. Перевернула стулья со сломанными ножками, отодвинула их, чтобы добраться до банок с домашними заготовками, содержимое которых покрылось кусками плесени и желтого налета.
В углу валялись сломанные прялки. Деревянные, ручные. Груда запчастей и каких-то деталей.
Среди сгнивших и ржавых железных листов, наконец, нашлось то, что она искала – большой поднос, с виду совершенно целый, только грязный. Если его отмыть с речным песком, глядишь, и заблестит.
Нужно было уходить. Гведолин и так задержалась, а ведь ее могут хватиться. Начать разыскивать, а как найдут – непременно выпорют. Чердак, как и кухня и еще несколько комнат, не относился к местам, где можно свободно разгуливать без разрешения.
Она уже хотела уйти, но взгляд ее зацепился за странный шкаф с множеством полок, занимавших, казалось, все дальнюю плохо освещенную стену огромного чердака. На полках, выстроенные в ряды, громоздились книги. Сама Гведолин читать не умела – кто ж будет учить бродяжек? – но видела, как читают другие. Книги продавали на улицах, на рынке, в книжных лавках.
Ей стало любопытно. Зачем здесь столько книг? Кто хранит их, для чего?
Раньше она редко интересовалась книгами, но сейчас почему-то захотелось взять в руки и полистать. Она с трудом вытащила первый попавшийся том, раскрыла. Страницы пожелтели и слиплись друг с другом.
Неинтересно. И картинок нет. Ей непременно захотела найти что-нибудь веселое, с картинками. Знала, что есть такие книги. Но сейчас и впрямь нужно идти. Водворив том на место, она отряхнула пыльные руки. И уже в дверях, уходя, остановилась и оглянулась на огромный шкаф – она обязательно вернется сюда снова.
Толстая Мэг все еще не вернулась, так что Гведолин успела оттереть и отмыть поднос. Хорошая вещь, на всю зиму пригодится. Разложив душистые соцветия на блестящей поверхности, она сунула поднос в печь.
Случайно встреченный парень оказался прав. Выход есть всегда. Детские страхи должны изживать свое, потому что сегодня на чердаке она не встретила ни фей, ни духа повесившейся прядильщицы, ни страшного волшебного сундука, стирающего память. Наверное, она позаимствовала немного решимости у Терри, иначе отважилась бы она одна пойти на пугающий с детства чердак? Жаль только, что с этим парнем, обладателем смешных густых бровей, она больше ни встретится.
На следующий день Гведолин, как обычно, ждала работа. Повседневная, нудная, однообразная работа. Женщин и детей постарше сгоняли в душную комнатушку, выдавали каждой по шматку кудели – уже прочесанной малышами, избавленной от колтунов и мусора. Шерсть сортировали: одним доставалась овечья, другим – козья, третьим – собачья.
Прясть поначалу трудно. Девочек, выраставших из возраста "кудельщиц" учили прясть сначала грязную и непригодную для продажи шерсть. Все равно на выброс, потому что прясть заставляли до тех пор, пока нить в руках не становилась алой от крови. Позже раны затягивались болячками, болячки – мозолями. Ведь человек, в сущности, привыкает ко всему. Привыкли и они к трудной, отупляющей работе.
Мальчишек постарше отправляли помогать мужчинам и старикам ухаживать за животными. Убирать, стричь, кормить. Лечить, но чаще – резать при необходимости. Следить за подрастанием нового потомства. И снова – стричь, кормить и резать.
Сегодня они пели. Впрочем, как и каждый день. Работать проще, когда поешь. Обычно, песни звучали протяжные и заунывные, о человеческой нелегкой судьбе, о долгах, несчастной любви или поруганной чести. Веселые песни пели редко, по праздникам.
Нить тянулась ровно, привычно скользя по мозолистым пальцам. До обеденного перерыва еще далеко. Общая песнь оборвалась на четвертой и больше не заладилась. Прядильщицы потихоньку начинали перешептываться с соседками, а Гведолин вспомнила чердак и снова принялась думать о книгах, пылящихся на полках. Из этих дум ее вывел звук распахнувшейся двери и громкий окрик надзирательницы:
– Эй, Гвен, к тебе пришли! – Роуз ввалилась в комнату, распахнув дверь и даже не удосужившись ее закрыть. От сквозняка шерсть покатилась по полу, смешиваясь с грязью, пылью и оторванными нитками.
– Госпожа Роуз, дверь! – зашикали на нее женщины.
– Молчать! – виноватой себя не признавала никогда. – Малявка, на выход, живо!
Гведолин сложила непряденую кудель в мешок, завязала мешок шнурком. И кто
к ней может прийти, интересно? Да еще чтобы с работы отпустили?
Надев уличные башмаки, в недоумении Гведолин вышла на крыльцо. Недалеко от двери работного дома стоял Терри и увлеченно рисовал что-то палочкой в пыли на обочине. Двое мальчишек, босых и чумазых, глазели на это произведение, открыв рты.
Гведолин тоже подошла. Знаки походили на рисунок. На какой-то очень знакомый рисунок.
– Привет. А что это? – спросила она.
– Чертеж модели корабля из бересты в трех проекциях, – вместо приветствия ответил Терри.
Из всего сказанного она поняла только "корабль" и "береста", но расспрашивать о непонятном не решилась.
Терри быстро стер рисунки носком запыленного сапога. Мальчишки разочарованно вздохнули.
– Ладно, мелюзга, а теперь брысь отсюда! – нарочито сердито сказал им Терри.
– Мальчишки бросились врассыпную. – Знаешь, сколько я тебя уже жду? – спросил он, обращаясь к Гведолин. Его густые, выгоревшие на солнце брови снова поползли вверх. Она запомнила эту его привычку – в первую встречу он делал так, когда сердился или напряженно думал. Сейчас, скорее всего первое.
– Огарок? – вряд ли целая свеча успела бы прогореть.
– Полсвечки, – зло ответил Терри. – А эта худущая жаба, как ее…
– Госпожа Роуз, – подсказала Гведолин.
– Госпожа? Меньше всего она похожа на госпожу. Но она обещала сразу же передать, что я тебя дожидаюсь, и что она отпускает тебя не больше, чем на три свечи. А я ей за это четыре фунта парной свинины отдал, между прочим.
– Правда? – не слишком искренне удивилась Гведолин. Радость от того, что надзирательница освободила ее от работы на – подумать только! – целых три свечи, оставила немного позади неуемное любопытство. И даже узнать, что ее «купили» таким странным способом, было почему-то даже приятно. Она спросила, больше из вежливости: – А где взял?
– Родители держат мясную лавку, – буднично махнул рукой Терри. Пойдем отсюда куда-нибудь, не люблю, когда на тебя глазеют, как на ярмарке.
Гведолин оглянулась: из окон работного дома на них таращились едва ли не все прядильщицы, отталкивая друг друга и стараясь занять обзор получше.
Терри шагал быстро, и Гведолин пыталась приноровиться к его размашистому шагу. Он снова замолчал, сосредоточенно хмуря брови. Гведолин подметила и эту его привычку – внезапно замолкать и довольно долго не разговаривать, думая о чем-то своем.
Зато и у нее было время подумать. Зачем она ему понадобилась? Ведь она на самом деле ни капли не верила, что они когда-нибудь встретятся вновь. Работный дом не то место, куда хочется возвращаться. Но Терри пришел сам, да еще и «заплатил», чтобы побыть с ней, с Гведолин, вдвоем. Чудеса, да и только!
Рядом с Терри даже молча шагалось спокойно и легко. Он снова что-то насвистывал, и Гведолин расслабилась, позволяя увести себя сначала за городские ворота, а затем дальше – к лесу, к знакомой раскидистой желтой липе и маленькому, спрятанному в камышах лесному озеру.
Скинув сумку, Терри растянулся на траве, лицом к небу.
– Чудненько! Тепло и не такое пекло, как вчера. – Он заложил руки за голову, щурился, поглядывая ввысь. Денек выдался солнечный, хотя редкие облака то и дело набегали, окутывая собой оранжевое солнце. – Не люблю город. Там слишком шумно. Эх, была бы у меня возможность – купил бы дом, а лучше усадьбу где-нибудь в глуши.
Гведолин тоже легла рядом с Терри. Странно было лежать рядом с малознакомым парнем. Да и неприлично, наверное. Но здесь так тихо и безмятежно, что дурные мысли выветрились из головы, как легкий прохладный ветерок в разгар полуденного зноя.
Она тоже не отказалась бы от усадьбы. Иногда по вечерам женская половина дома позволяла себе мечтать. Воображение, измученное нудной работой, рисовало им, несчастным, несбыточные картины светлого будущего: богатых мужей, находчивых любовников, уютные дома, обставленные по последней моде, умных детей и ответственных горничных. Это были мечты о другой жизни – сладкой, как воздушная вата, которую они пробовали на ярмарке в редкие праздники. Женщины были в своем праве немного помечтать перед сном. Иначе не выжить. Никак не выжить в бесконечном лабиринте тяжелых рабочих будней.
– Но для того, чтобы накопить на свой дом, нужно работать в лавке родителей, – продолжал Терри. – По крайне мере, мои родители так считают. Понимаешь, семейное дело пора кому-то перенимать, а вышло так, что я – единственный сын. Но у меня, помимо родительских чаяний, есть свои мечты. – Терри замолчал, словно раздумывая, стоит ли рассказывать про мечты странной девушке из работного дома. Сорвал травинку, пожевал, потом твердо произнес неизвестно к чему: – Я люблю учиться.
Любит учиться. Похвально. Гведолин не умела ни читать, ни писать. Она тоже хотела бы научиться, но не было ни времени, ни учителей, ни денег.
– И что ты изучаешь?
– Право человека в Мернской академии наук.
– О! – Восхищенно протянула Гведолин. – Выходит ты… ты…
– Студиозус, да. Третий год и третий уровень.
– Сколько же тебе лет? – вырвалось у Гведолин прежде чем она сообразила, что наверное, спрашивать об этом невежливо и прикрыла рот ладошкой.
Терри рассмеялся.
– Двадцать. А тебе?
– Семнадцать.
– Надо же, – протянул Терри, а выглядишь старше.
– А ты – моложе! – бросила в ответ Гведолин, надеясь уязвить языкастого парня, но снова поняла, что сказала что-то не то. Выглядит она старше, надо же!
– Ладно, Гвен, не злись, – примирительно сказал Терри, повернул в ее сторону голову. – Я не специально. Я всегда так – говорю, что думаю. Многим не нравится, но мне плевать.
Везет. Ей бы так.
Терри сгрыз травинку, выплюнул, потянулся за другой.
– Родители только не одобряют. Они у меня люди простые, рабочие лошадки. Им эти мои, как они выражаются, «ученые выкрутасы», как собаке кость в горле. Меня с первого раза в Академию взяли, родителям бы радоваться, а они нос воротят. Вот так и живу, Гвен.
Терри встал, подтянул к себе заплечную сумку.
– Ну, а ты, Гвен? – спросил он, вызывающе прищурившись. – У тебя есть мечты?
Есть. Девчоночьи мечты о прекрасном доме и богатом муже. Но стоит ли
рассказывать ему о таком? Нет, определенно не стоит.
– У меня есть мечта, – наконец, сказала Гведолин. – Мечтаю, чтобы моя прялка больше никогда не ломалась. Сил никаких нет чинить ее снова и снова!
– Фи! – присвистнул Терри. – Какая же это мечта? Мечтать надо о великом, а прялка так – мелочь, суета.
– Для кого мелочь, а для кого – нет! – запальчиво возразила Гведолин.
– Да врешь ты все, – вдруг серьезно сказал Терри. – Вижу, что мечтаешь вовсе не об этом.
– И как же ты это видишь, скажи на милость? – ядовито спросила Гведолин.
– Я наблюдательный, – ничуть не смутился Терри. – О тебе вот многое могу сказать. Хочешь? – И не дожидаясь ее согласия начал: – Ты выросла в работном доме. Скорее всего, семью свою не помнишь, а если и помнишь, то плохо. Родители бросили тебя еще девочкой или умерли. Каждый день в работном доме похож на другой – вас загружают работой, не оставляющей простора для ума и тела. Грамоте, конечно же, не учили. Ведь не учили? Какая у тебя судьба, Гведолин? – он замолчал, выразительно уставившись на нее. Она тоже молчала, и от этого взгляда странного парня ей стало не по себе. Предчувствие сбылось, потому что Терри продолжил: – Хорошо, я скажу. Работать, пока не сморит неизлечимая болезнь. Выйти замуж, скорее всего, за работника того же дома – мужлана, грязного и неотесанного. Родить одного законом разрешенного ребенка. В работных домах больше не положено. Избавляться от остальных, бегая, украдкой к ведьмам или целителям. Окончательно подорвать здоровье. И умереть. Вот такая печальная судьба, не правда ли?
