Текст книги "Прощение (СИ)"
Автор книги: Мария Шматченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Девушка сияла от счастья, что он пришёл, просила у него прощения снова и снова и клялась, что больше так никогда не поступит. На прощание они даже обнялись.
Геральдина с любовью проводила молодого милорда взглядом, а когда юноша вышел за дверь, схватила подушку, подкинула её вверх и радостно воскликнула:
– Ура!
– Какой красивый он! – сказала вдруг одна из соседок по палате.
– Да, красавец, конечно, необыкновенный! – вторила ей другая. – И одет-то как! Красиво, со вкусом, по последней моде, с иголочки!
– Да, очень видный молодой человек! – в разговор вступила женщина с соседней кровати от Геральдины.
– Да я за него полжизни отдам! – воскликнула девушка, радостно улыбаясь, потом соскочила, подбежала к соседке, схватила за руки, повела за собой и закружилась с ней в танце.
Женщина засмеялась. В палате поднялся всеобщий, радостный смех. А Геральдина вальсировала с товаркой, самозабвенно восхваляя свою любовь. Внезапно кто-то постучал, кто-то из пациентов, смеясь, крикнул: «Войдите!». Открылась дверь, и на пороге появился Адриан.
– Простите, пожалуйста, за беспокойство. Я забыл зонтик…
И тут же застыл как вкопанный, только сейчас заметив, что одна из танцующих – Геральдина, которая пять минут назад еле ходила….
Глава 18. Отец и сын
– О Боже! Это чудо! Леди Геральдина, вы танцуете! – обрадовался наивный Адриан.
Девушка застыла на месте. Она была в шоке. Он бросился к ней, сияя от счастья.
– Я глазам своим не верю. Боже, спасибо Тебе! Какая радость! Вы ходите!
– Я… Я и сама не знаю, как это произошло! – прикинулась дурочкой Геральдина и тут же обняла юношу.
Все засмеялись, а Адриан думал, что это от радости, что другие пациенты счастливы за сестру по недугам. На самом деле все угорали над ним.
– Вечерний приём лекарств! – раздался голос медсестры. – Посетители есть? Вам домой пора. Больным нужно отдыхать.
– Да-да, я ухожу, – сказал Адриан. – Простите меня, пожалуйста, что задержался.
Геральдина подбежала к своей кровати, около неё взяла зонтик и отдала его хозяину. А красавец-аристократ радовался, глядя на девушку, глядя, как она бегает. На душе у него стало светло и радостно…
Адриан был счастлив, что навестил Геральдину, и что стал свидетелем такого чуда – «неожиданного исцеления». На обратном пути он ехал в экипаже с дедушкой, Морисом и Ричардом, которые всё это время его ждали. Юноша рассказывал им о больной, что в конце ей стало гораздо лучше, что она даже начала танцевать. Гарольд искренне порадовался за девушку. А ещё и тому, что Джеральда там не оказалось.
Когда они вернулись домой, то увидели, что слуги поставили ёлку в холле. «Ещё в ваших апартаментах стоят, – сообщили им, – как вы и велели».
…За окном шёл ливень. Только на юге можно было встретить Рождество с тропическим дождём и цветами.
Гарольд вошёл в апартаменты внука. В большой комнате, типа гостиной, куда поставили ёлку, и в спальне Адриана не оказалось. Он был в гардеробной. Дед поймал себя на мысли, что ему тоже не мешало бы переодеться, но решил подождать своего мальчика. А откровенно говоря, мужчина…ленился. На ёлку повесили мало украшений на случай, если молодой господин захочет нарядить её сам. Гарольд прошёл в спальню, увидел на кровати плюшевого мишку и улыбнулся. «Вон он его куда посадил, – подумалось ему. – У меня в детстве тоже там медведь игрушечный сидел. Совсем ведь ещё дитя!». Послышались шаги.
– Дедушка, ты тут? – обрадовался Адриан, заглянув в спальню.
Его Светлость обернулся к внуку и улыбнулся.
– Ты видел у себя ёлку? – спросил молодой человек.
– Нет, – рассмеялся дед и вышел к нему в большую комнату. – Я туда ещё не возвращался, поленился.
– Красивая, правда?
Если бы сэр Гарольд знал, какого мнения придерживается мистер Стюарт касательно его мальчика, то не согласился бы. Но… может, это было и правдой? Адриану нужно повзрослеть и возмужать? Дед считал, что юноша в первую очередь должен поверить, что является человеком, а ни «всего лишь рабом», и в этом все странности, а ни в какой-то недоразвитости.
– Очень! Нарядишь её до конца, ещё лучше будет.
– Да, обязательно.
– Если у меня не наряжена тоже, вместе нарядим, хорошо? А то если я один буду, то это сущая безвкусица выйдет!
– Хорошо! – рассмеялся тот. – Но что ты такое говоришь? У тебя прекрасный вкус!
– Спасибо большое, но украшать что-то я не умею.
– В больничном парке тоже ёлки украсили. Я так счастлив за Геральдину! Может, она успеет до Рождества выписаться, или хотя бы на праздник её отпустят домой?
– А я так счастлив, что всё обошлось! Что вы не рассорились, что она одумалась…! – его взгляд упал на окно. – Смори-ка, а дождь идёт!
– Да. Мне так непривычно на Рождество видеть дождь, а ни снег….
– И мне тоже.
Гарольд посмотрел на юношу: он так радовался за Геральдину. «Какой же опасности я тебя сегодня подвергнул! – думал дед. – Если бы там появился Джеральд…! Ничего бы подлец тебе не сделал, но настроение попортил бы, как факт!». Его Светлость смотрел на своего обожаемого внука и не мог совладать собой. «Где бы был сейчас Адриан, не случись всё это? – думалось Его Светлости. – Если бы в него не стреляли, его бы на другой же день отправили в пыточную, чтобы выполнить трёхдневные истязания. Где бы он сейчас был? В холод, деревянном домике? Кто бы помог ему? Кто бы утешил? Интересно, как он раньше праздновал Рождество? Кто-нибудь когда-нибудь наряжал для него ёлку, когда он был маленьким? Кто-нибудь дарил ему подарки на этот святой праздник? Ему даже на диван садиться не разрешали. А в детстве запрещали играть… О, Господи! Спасибо Тебе, что помог мне вырвать его у них! Спасибо Тебе, что именно мне помог, что именно через меня освободил его из рабства!».
– Дедушка, что с тобой? – неожиданно спросил Адриан.
Какое облегчение! Какое счастье, что всё худшее уже позади!
– Иди ко мне, моя радость… – тот подошёл, и он обнял его. – Боже, как я счастлив! Как я счастлив, что ты у меня есть, мой ангел! Я просто не могу словами выразить, какое это счастье, обнимать тебя, своего внука, и понимать, что это не сон. Какое счастье слышать, как ты зовёшь меня дедушкой. Какое счастье видеть твою улыбку, – из его глаз покатились слезы, – Адриаша, я очень тебя люблю!
– Я тебя тоже, милый дедушка. Пожалуйста, не плачь.
– Я плачу от счастья, моя радость!
Дед нехотя выпустил внука из своих объятий.
– Завтра мы идём в детский приют, – напомнил Гарольд. – А я из-за всего этого уже забыл! Дети приготовили для нас концерт. Выступать будут с какой-то рождественской программой.
– Я так волнуюсь, будто сам буду выступать…
– Не волнуйся, радость моя! Пойдём ужинать. Как ты думаешь, мне всё-таки лучше переодеться? Не лениться?
– Наверное, лучше не лениться.
– Хорошо. Пойдём, посмотрим за одно и на мою ёлку.
Это был простой, бытовой разговор дедушки и внука, но они были счастливы. Как их иногда не хватает, именно таких бесед, ни о чём, без обсуждений проблем, без сложных поисков ответов на сложные вопросы…!
Давайте проведаем Даррена. Как он был всё это время? О чём думал? Как были его дела?
У него всё было хорошо, так хорошо, что иногда мужчина сам не верил, что всё это происходит с ним на самом деле. Слишком уж чудесным всё казалось. В юности он полюбил хозяйскую дочь. Они постоянно общались, когда девушка жила в поместье. Странно, но сэр Гарольд, который славился, как властный и в чём-то жёсткий человек, никогда не выступал против их общения. Даррен и Фелиция полюбили друг друга, но ни он, ни она так и не признались в этом. Ей казалось это невозможным, казалось, что чувства безответны. И ему точно так же. Юноша думал, что это просто немыслимо – быть с ней. Прошло восемь лет после того, как Фелиция вышла замуж, женился и Даррен, и все думали, что тот любит Алиссию, даже не догадываясь, что творилось в душе молодого человека, что тоскует новобрачный совсем по другой женщине. И все эти долгие годы он любил её и мечтал о ней. Дочь хозяина являлась его единственной любовью.
Когда Фелиция приезжала на ранчо и общалась с Адрианом и с ним, Даррен даже не догадывался, что помимо любви и сострадания к племяннику, там присутствуют ещё кое-какие чувства. Ей хотелось видеть ещё и любимого.
И вот, спустя столько лет, любящие сердца воссоединились. Они так долго шли друг к другу, сумели сберечь свои чувства и с каждым днём любили всё сильней и сильней. Окружающим людям было странно смотреть на это: белая жена и чёрный муж. Когда вокруг рабство, это кажется очень удивительным. Такое, конечно, случалось, но крайне-крайне редко. Теперь, когда появилось столько филантропов и гуманистов, типа Чарльза и Стюарта, которые покупали рабов только для того, чтобы дать им вольные, смешанные браки случались чаще, чем десять лет назад. Но всё равно это было огромнейшей редкостью. Даррен и Фелиция смотрелись очень красиво и эффектно, многие обращали на них внимания ещё и из-за этого. Жена ходила с ним всегда под ручку. Они всегда были вместе, надышаться не могли друг другом. Только к Джеральду она чаще ездила одна, так как тот являлся бывшем хозяином её мужа, и между ними иногда возникала неловкость. Даррен осуждал себя за это, старался преодолеть всё ради жены, но пока это не получалось.
Он старался во всём соответствовать аристократке-супруге, не жить за её счета. Мужчине частенько становилось не по себе, неловко и стыдно за самого себя. Их соединяла огромная любовь, но они принадлежали разным мирам: он – рабскому, она – высшему свету аристократии. Иногда ему казалось, что это никогда не преодолеть. Даррен во всём помогал возлюбленной, в управлении поместьем, как мог, но получилось у него хорошо. Мужчина всегда поддерживал супругу, утешал… И ещё, – это может показаться странным, – он сблизился с Филом и часто мирил мать и сына, поддерживал мир и покой в их необычной семье, в которой у молодого аристократа отчимом стал бывший раб.
Фелиция считала, раз Даррен отважился сделать ей предложение, являясь не то, что простолюдином, а бывшим невольником, это уже доказывает, что он настоящий мужчина. «Многие белые годами ходят вокруг да около, пудря мозги, – взять хотя бы моего нерешительного братца! – а мужу хватило и уверенности в себе, и мужества, и смелости, чтобы постоять за нашу любовь» – думала она, очень гордясь своим супругом.
Даррен вырастил Адриана и всегда любил его, как родного сына. Мальчик стал его единственной радостью. Отец даже иногда так и звал его. Но невольник всегда знал, что рано или поздно правда откроется, и что, быть может, у него отнимут его дитя. Мужчина всегда был готов к этому, помня ещё попытки сэра Гарольда приблизить к себе внука. Рано или поздно и Фелиция могла возмутиться и попытаться забрать племянника себе. Так что все эти восемнадцать лет Даррен был готов к такому повороту событий. Готов-то готов, а вот принять это, как должное, мог ли найти силы? Он уговаривал себя, что да, а в глубине души считал это несправедливым. Мужчина понимал, что на момент женитьбы на Алиссии соединиться с настоящей своей любовью не мог, и даже спустя несколько лет, когда оба они овдовели, их воссоединение было не возможным. Адриан поэтому всегда оставался единственной отрадой своего приёмного отца, хотя и воспитывался им фактически по приказу сэра Гарольда. И Даррен не чувствовал себя одиноким рядом с мальчиком, рядом с ним обретал смысл жизни, ведь тот являлся его сыном, его, кто бы что ни говорил, ведь вырастил и любил, как родного.
Даррен считал, что всё должно быть на своих местах. У них и так всё странно и необычно: не пойми, кто кому брат, кто кому сват…. Он считал, что лучше и правильнее всего будет, если Адриан простит своего родного папу и примет его, а приёмного станет звать дядей, кем, кстати, женившись на его тётке, тот и стал являться.
И, наверное, новый супруг леди Фелиции был абсолютно прав. Пусть родители примут своих детей, а дети – родителей. Только так и никак больше возможно наладить мир не только между Джеральдом, Дарреном, Конни и их сыном, но и во всём этом странном семействе. Ведь в замешательстве не только Адриан, его мачеха и оба его отца. Сложно разобраться, что у них вообще происходит: Геральдина, имея родного папу, с которым часто переписывалась и изредка виделась, когда тот бывал на Родине, вслед за кузиной звала и Джеральда папой; Констанция считала сына мужа своим родным сыном; обе девушки влюбились в одного и того же парня, которого общество считает их братом; да, и ещё покойный дедушка объявился…! Когда-то же должен настать конец всему этому хаосу! Фил, с которым Даррен очень сблизился, в открытую говорил: «дебильная семейка». Тот вообще считал, что только он, Даррен, дедушка и Адриан были нормальными, остальные «какими-то дебилами».
Может, в чем-то молодой человек был и прав? Но что делать с чувствами, с внутренними мирами людей? Они являлись просто такими, вот и всё. И надо принять их такими: пусть немного странными, со своими слабостями, достоинствами и ошибками… Как ни крути, все родные люди, по крайней мере почти все.
Но иногда Даррен, конечно же, негодовал, иногда даже ему, одному из самых терпеливых, казалось это несправедливым. Мать та, что воспитала, а ни та, что родила. Это относится и к отцам. Он ругал себя, корил, но были моменты, когда ему казалось, что у него отняли сына. И всё-таки в глубине души мужчина не хотел его отдавать! «Где ты был все эти восемнадцать лет?! – думал иногда Даррен. – Объявился! И что тебе надо?! Раньше надо было. Не бывает причин, чтобы бросать своих детей! Да какое вообще ты имеешь право на такое бесчеловечное «воспитания»? Где ты был все эти годы?! Разве твоим «прости» можно перекрыть восемнадцать лет?». И бывший невольник винил себя за такие мысли. Джеральда было по-своему жалко, но ещё жальче ему было Адриана…
…Адриан же потерял всякую надежду увидеть когда-нибудь Даррена. Он до сих пор не знал, кто муж Фелиции.
Как принять родного отца? Как забыть то, что он с ним сделал? Как научиться жить с этим? Джеральда обозвали извращенцем, потому что странно себя вёл, и тот решил отыграться на своём сыне… Каково это, когда над тобой издеваются так, будто бы палачи – сами дьяволы? А когда по приказу родного отца?
Бывают такие люди, которым надо кого-то жалеть, о ком-то заботиться… Адриан был одним из них. Он был слишком добр и сердоболен, чтобы отвергнуть Джеральда.
Но…, как и прежде, сердце юноши тянулось к тому, кто его вырастил. И в глубине своей души, как бы не винил себя за ту боль, которую может причинить этим Джеральду, Адриан не мог забыть Даррена, и его в тайне ото всех звал «папой»… Поэтому он никогда не говорил о нём сам, чтобы не называть по имени. Разумом бывший раб знал, кто его родной отец по крови, а сердцем принять этого пока был не в силах. Вспоминая Даррена, его голос, его отцовские объятия, дни, проведённые с ним, то, чему он учил его, мог ли Адриан не плакать, мог ли оставаться не благодарным, мог ли не любить его, ни тосковать, ни мечтать о встречи, ни считать его папой? Восемнадцать лет не прошли даром, и сейчас внезапно объявившийся отец мог ли требовать, чтобы его так быстро приняли, как родного, забыв при этом того человека, который все эти годы любил и воспитывал этого мальчика?
А дедушка? Гарольд являлся гордым, импульсивным и смелым человеком. За любимого внука мог «порвать» любого. Все эти годы он не забывал о нём. И стал единственным, кто пытался наладить жизнь бедняжки… Если взглянуть правде в глаза, Адриан вырос ограниченным. До того, как уехать на юг, его миром являлось ранчо, и самое дальнее место, куда ездил, это – поместье Чарльза в получасе езды от дома. Лучше всего у юноши получалось ухаживать за цветами, но всё равно, ни как у профессионалов, выводящих новые сорта роз и ездивших с ними на международные выставки. Ещё кое-как бывший невольник мог писать и считать. Читал юный милорд прекрасно – этого не отнять, но написать этот же текст без ошибок у неучёного бедолаги получилось бы вряд ли. И вот недавно ещё Его Светлость научил внука танцевать вальс и немного играть на рояле. У Адриана были искренняя вера в Бога, несравненная, ангельская красота да любящее сердце. И нам этом всё! Гарольд пытался помочь ему стать другим, всему научиться, расширить кругозор, найти себя в этой жизни, и дед стал единственным человеком, который это делал. И быть может, был единственным, кто любил его по-настоящему. Он давал юноше определённость, чувство защищённости… Но не это главное, не это сыграло решающую роль…У Его Светлости получилось завоевать сердце внука. В чём же секрет? Гарольд безумно любил Адриана, но любил его для него самого, желал видеть счастливым его, а ни себя рядом с ним, не требовал минутного прощения и любви. Он гордился своим мальчиком, несмотря ни на что. Был счастлив, потому что рядом с ним родной человек, а ни «такая красота»…
В ту ночь, после дня, в который навестил Геральдину, Адриану впервые не снились кошмары.
Глава 19. Детские сердца
К обеду они должны были ехать в детский приют.
Гарольд и Адриан в это время проверяли подарки прямо в холле. Морис им помогал. Лакеи относили нарядные коробки в коляски.
В приюте их встретили весело. Воспитатели и дети изо всех сил старались не ударить в грязь лицом перед дорогими гостями. Для них устроили небольшой концерт, а потом все пошли на праздничный обед. На выступлении звучали рождественские песни. Повара с любовью накрыли стол. Всё дышало добром, лаской, на душах было светло и радостно.
Дети, и правда, почему-то любили Адриана, хотя тот из-за природной скромности не стремился в их общество. Любой белый в его, пока ещё рабском, понимании стоял выше него по положению, поэтому даже общение с детьми казалось навязчивостью и фамильярностью. Но они сами будто бы инстинктивно стремились к нему, сбивались вокруг юноши в стайки, уводили от взрослых и уже не отходили от любимца. Все только дивились. Приютские воспитанники пришли в восторг от внука своего благодетеля! И вели себя точно так же, как и остальные дети в других местах, где оказывался Адриан, будто бы сговорившись со всеми остальными его маленькими друзьями. Приютские воспитанники не отпускали от себя молодого, но уже взрослого гостя, спорили, кто будет сидеть рядом, обнимали и придумывали множество предлогов, чтобы побыть рядом, начиная с «показать ёлку», кончая «залезть к нему на колени». В первую очередь они говорили ему: «Ты такой добрый!», а уж потом: «Ты такой красивый!».
– Он доставил им радости, кажется, больше, чем сам праздник и подарки, – улыбнулся главный воспитатель.
И Гарольд только улыбался в ответ, пожимая плечами. Ему, конечно же, было очень приятно.
Адриан же сам удивлялся. Он такого не ожидал. Живя на ранчо, мог ли подумать, что, оказывается, вызывает такое восхищение в глазах детей? Рози могла бы остаться и единственным ребёнком, кто столь сильно прикипел к этому юноше. Но потом и дети друзей Конни остались в полном восторге от её сына, а теперь и приютские тоже. Адриана тронула до глубины души такая искренняя нежность. Говорят, кого любят дети и животные, те по-настоящему хорошие люди.
Воспитанники приюта не хотели отпускать своего нового любимца. Они не скрывали своих слёз, обнимая молодого милорда, когда провожали гостей у дверей. И успокоились только тогда, когда им пообещали, что он придёт к ним снова.
…Гарольд, сделав доброе дело, был счастлив и доволен. Адриан от чего-то загрустил. Он уезжал домой в роскошный замок со своим дедушкой, а воспитанники оставались в скромном приюте со своим сиротством. И когда Его Светлость спросил внука, почему тот такой печальный, молодой милорд ответил:
– У них нет родителей, нет родного дома… А у меня есть. Им ещё хуже, чем было мне…
Гарольд взглянул на юношу. Да, эти дети являлись сиротами, а у его внука имелся какой-никакой отец. «Думает, что ему повезло сильнее, что они хлебнули из чаши горя намного больше, чем он…» – такие мысли посетили благородного аристократа. Но… Его Светлость… не согласился бы с этим. Адриана по приказу родного отца били до такой степени, что он терял сознание, потом несчастного приводили в чувства, чтобы потом издеваться дальше. По приказу родного отца… Он хотел показать, «кто такой настоящий извращенец», показать тех, кто может без жалости пытать людей – вот, мол, истинное извращение. Мстить родному сыну, причём, непонятно, за что, развести интрижки с собственным ребёнком… О том кошмаре в большом доме на окраине поместья в подробностях поведали сэру Гарольду Ларри и Берти, даже не подозревая, кто назначил им странную встречу. В минуты «слабости», когда Его Светлость думал уступить Адриану и пощадить его «любящего папочку», забрав заявление из суда, он вспоминал об этом, и гнев охватывал душу, ему снова хотелось придушить собственного сына за истязания любимого внука. «Нельзя забывать ужасы войн, чтобы это снова не повторилось. Точно так же нельзя забывать и эти издательства, чтобы не дать возможность мучителю повторить их снова. Нельзя такое прощать! Преступник должен понести своё наказание, даже если говорит, что раскаялся, – думал Гарольд. – Нет уж! Не отдам я его ему!»
– Адриан, мой мальчик, лучше вообще не иметь никакого отца, чем подонка, – ответил дед внуку и приобнял своё любимое дитя.
– Спасибо, что ты у меня есть, дедушка, – он уткнулся в плечо деда.
– У этих детей всё будет хорошо. У них есть кров над головой, пища, они есть друг у друга. У них есть, в конце концов, мы с тобой. О них заботятся. Так что, всё у них будет хорошо. И помни. Я очень тебя люблю.
– И я тебя тоже очень люблю.
…Оказалось, дома их ждал Фил. Он только недавно приехал и сейчас разговаривал с мистером Морисом, когда вернулись сэр Гарольд и Адриан. Увидев брата, молодой милорд тут же рассказал счастливую новость о чудесном выздоровлении Геральдины.
– Ты представляешь, она еле ходила, а потом даже затанцевала! – радостно закончил своей рассказал Адриан.
Фил изумлённо посмотрел на юношу, и тот подумал, что кузен тоже удивлён и счастлив за бедную девушку.
– Солнышко, – медленно сказал двоюродный брат, – она сегодня утром выписалась и уже дома сидит…
– Уже? Всё оказалось ещё чудеснее, чем я думал! Как это хорошо! Я так счастлив за неё!
Филипп задумчиво посмотрел на брата, вздохнул, взял его за плечи и…
– Я тоже за неё рад! – сказал он.
– Ты такой добрый, Фил!
Молодой человек засмеялся и обнял кузена вместо благодарности.
– Не добрее тебя. Ах, как я счастлив, когда мой братишка улыбается!
«Он зовёт меня на «ты» и по имени! Что может быть лучше?» – радовался Филипп. Кузен не сказал Адриану, что вчера на рождественской ярмарке, где покупал ёлочные игрушки в свой новый дом, встретил Констанцию и Эйлин, которые без задней мысли рассказали, что Геральдине очень повезло, что безумие не причинило глупышке серьёзных травм, что всё это время отлично себя чувствовала, и что почти постоянно гуляла по больничному саду… То есть ходить девушка могла… А почему она еле передвигала ноги при Адриане? Делала вид, что тяжело больна, не иначе. Но Филу, глядя, как счастлив двоюродный брат, стало его жалко, и, не желая расстраивать, не стал признаваться, что Геральдине не так уж плохо, как она ему всем видом показала. Он только глубоко вздохнул, глядя тому вслед и направляясь за ним.
Адриан изменился. Филипп это сразу заметил. Вот только насколько и в какую сторону? Кузен стал радостнее, в нём что-то появилось от него прежнего, но всё же ещё и нечто новое. Будто бы что-то от того Адриана, каким ни являлся никогда, каким мог бы стать, не живи он в рабстве. Но и это какого-то странного качества. Неуверенностью так и дышали каждое его движение, каждая его фраза, каждый его взгляд, будто бы тот по-прежнему чувствовал себя ничтожеством.
Фил сидел в кресле в апартаментах брата, пока хозяин переодевался в гардеробной, и думал обо всём этом. И тут понял, что не воспринимает кузена как взрослого восемнадцатилетнего человека, а скорее, как ребёнка. Вспоминая себя в этом возрасте, сын леди Фелиции осознавал, что таким не был. Уже тогда мог за себя постоять, уже тогда, как мама выражалась, права качать начал, уже тогда мог поставить на место любого. Ранимый, беззащитный, нежный, ласковый, хрупкий… Разве это описания для взрослого парня? И Филу хотелось как-то помочь близкому, защитить его. Может быть, у него к кузену была не только братская любовь, но и…отцовский инстинкт?
Каким Адриан являлся до возвращения Джеральда в поместье? Филипп не знал. Он сам увидел впервые юношу совсем недавно, только, когда приехал погостить к дяде. Было ли в Адриане до приезда отца что-то от ребёнка? Или это так повлияли пытки? Фил не мог ответить на эти вопросы. И сердился сам на себя. Он представлял собой разностороннего человека, многое знал, многое умел, успешно управлял фирмой, оставленной ему отцом, был очень богат, а на эти вопросы ответить не мог. Глядя на двоюродного брата, Фил видел ангельски прекрасного человека, от красоты которого захватывало дух, в добрые и ласковые глаза которого хотелось смотреть и смотреть, от которого невозможно отвести взгляда. Но что знал этот внешне привлекательный парень, о чём с ним можно было поговорить? У Адриана имелись только несравненная красота и золотое, любящее сердце. Что лучше: быть таким прекрасным или таким разносторонне развитым, умным и успешным? Раньше Фил много отдал бы, чтобы хотя бы на пять минут стать таким же, теперь он понимал, что никакая божественная внешность не сделает тебя счастливым.
В этот момент вышел Адриан и оборвал все его мысли. Брат улыбнулся ему, Филипп улыбнулся в ответ. Он был счастлив видеть близкого человека таким спокойным, не запуганным и радостным. «Чего же хочешь ты? – подумал сын Фелиции. – Мы все тебя тягаем, а о чём же мечтаешь ты?».
– Завтра Рождество, – напомнил он Адриану, и тот улыбнулся, сказав, что любит этот праздник.
Филипп ответил, что тоже любит и рассказал, что раз завтра у них состоится бал, потому сегодня станет ночевать тут, а утром поедет к Мэрбл и мистеру Парику, её папе. Молодой человек признался, что очень волнуются перед праздником.
Адриан охотно согласился и признался, что тоже волнуется. Но Филипп выдавил из себя улыбку, заверив, что не надо переживать, что ему понравится.
– Я знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, что что-то сделаю не так.
– Всё ты сделаешь так. Я то же самое говорю Мэрбл, – улыбнулся Фил. – Она, как и ты, волнуется. Так что ни один ты такой. И мистер Патрик ещё с вами. И я тоже волнуюсь.
– Правда?
– Конечно. Столько новых людей будет. Я никого тут не знаю. В первый раз познакомлюсь с дедушкиными друзьями. Так что не бойся ничего!
Приободрённый Адриан немного успокоился. И правда, что в этом страшного? Но там будет столько людей…. А если вдруг он забудет что-то из этикета? А если вдруг придётся с кем-то танцевать, и у него не получится так же красиво, как наедине с дедушкой и Морисом? Такие мысли обуревали бедняжку.
Но завтра Рождественский бал… Что он принесёт?
