Текст книги "Прощение (СИ)"
Автор книги: Мария Шматченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Глава 24. Новый берег
Констанция, не просто удивлённая, а шокированная, спустилась вниз. Виктор?! Она не ослышалась? А если это тот самый, что ему надо?
Он ждал в гостиной. Как когда-то много лет назад, но в другой гостиной. Тогда девушка его мечты созналась, что видит в нём только друга, а её сердце принадлежит другому. Как давно это было, но Виктор помнил, как будто бы всё случилось только вчера! Мужчина, кажется, так и не смог смириться, что первая любовь не с ним. Что принесёт эта встреча? О том, что у Констанции какие-то проблемы, он узнал совсем недавно. Совершенно случайно, и даже, наверное, не узнал, а предложил, что это так.
– Виктор…? – раздался до боли знакомый голос, и гость этого дома, вздрогнув, обернулся.
Перед ним стояла она. Всё такая же, кажется. Почти не изменилась, только стала полнее и старше. Глаза глядели устало, а вид леди казался измученным. Что же там произошло?
– Конни… Простите, леди Констанция! Добрый вечер!
– Что же это ты так, Виктор? На «вы» меня зовёшь, мы ведь всегда обращались друг к другу на «ты», – устало улыбнулась леди. – Ну, как хотите, добрый вечер, сэр.
– Конни! – мужчина подбежал к ней, но, смутившись в последний момент, застыл на месте.
Чужая жена снова улыбнулась.
– Мы расстались друзьями, не так ли? Неужели не хочешь обнять свою старинную подругу?
Они обнялись, но так быстро, будто бы, либо не прощались никогда, либо между ними пролегла такая пропасть, что её трудно было преодолеть.
– Прости меня… – сказал Виктор. – Я не должен был, наверное. Ты замужем, а я тут объявился. Не подумай, что я навязываюсь.
– Не подумаю. У меня просто на это времени не будет. Столько всего произошло, и мне надо как-то решать многие дела…
Мужчина перепугался и тут же спросил, что произошло, может ли как-то помочь. Но Констанция, вежливо поблагодарив, отказалась, заверив, что справится сама, ничего страшного не случилось, просто поссорились с мужем. Леди, которая скоро расстанется со своим титулом, горько улыбнулась, стараясь сдержать предательские слезы. Нет, нельзя, чтобы Виктор что-то заметил. Она снова попыталась уверить его, – а больше, саму себя, – что всё наладится.
– Да? А я так испугался, что что-то серьёзное!
– Как ты узнал об этом?
– Мне сказали мои родители по секрету. Твои папа и мама поделились с ними, что очень волнуются за тебя, потому что получили письмо, что вы не приедете к ним на Рождество, как приезжали каждый год, и как обещали в этом. Они подумали, что что-то произошло.
– Да, я им писала, что возникли кое-какие проблемы, и поэтому мы не можем приехать, – подтвердила женщина, – но тут помимо того успело многое произойти, и потому я дома у племянника.
Виктор же снова начал настаивать рассказать, что случилось, раз она даже в дом к не кровному родственнику ушла жить. Но леди снова отказалась что-либо рассказать.
– Но почему? Может, я смогу как-то помочь…
– Ничего, я справлюсь, Виктор.
– Я не сомневаюсь, но хочу, чтобы ты знала, что всегда можешь на меня рассчитывать. Уже поздно. Не могу позволить себе задерживать тебя и твою семью, поэтому пойду. Я остановился в гостинице «Флигель».
– Спасибо за поддержку, Виктор. Мне очень приятно, что ты приехал.
– До встречи, Конни.
Она сказала ему своё «До свидания», наверное, прекрасно понимая, что не может обещать следующей встречи.
Он ушёл, а она не оставила ему ни шанса, ни надежды, как и тогда много лет назад, когда выбрала Джеральда.
«Так что получается, Джеральд силой держал в рабстве свободного человека, да и ещё издевался над ним», – так сказал сэр Гарольд своему внуку в ту ночь, когда ему пришлось притвориться призраком. И Адриан ответил тогда, что его отец не знал, на что дед сказал следующее: «Да как он это докажет, мой мальчик?». Сэр Гарольд в случае чего хотел «бить» именно на это, а оказалось, что это действительно так. Что ж, получается, Его Светлость был лучшего мнения о сыне… «Кошмар, – думал Его Светлость. – Бедный Адриаша! Бедный мой мальчик! Сколько ж можно: удар за ударом?! Какое-то проклятие! Сначала папаша над ним издевается, пытает его, отдаёт приказ состряпать бесчеловечный «спектакль» с какой-то непонятной «мыслью», спектакль, открывающий истинное лицо ненормальных палачей. Потом его чуть не убили. Потом он придумал себе миф, чтобы оправдать Джеральда, якобы, тот не приказывал ничего подобного, и миф этот потом был развенчан, а теперь ещё и это! Ещё и такая правда всплывает! Я-то что? Я справлюсь! Уже справился! А он? Адриан ещё так молод и всё-таки любит своего отца… Каково ему узнать, что тот, зная правду, держал его в рабстве, придумывая всё новые мучения для него, с каждым разом «совершенствуясь» в изощрённости? Бедный мой, бедный ангел!».
Прошло ещё несколько дней. Заседания проходили каждое утро, но несчастного бывшего раба туда больше не приглашали. Совсем скоро всё кончится, всё к этому шло.
Адриан в эти дни играл на рояле, обучался верховой езде у Фила и втайне ото всех учил грамматику. Между нами: Морис всё-таки спел молодому милорду бульварную песенку, чтобы развеселить. Сэру Гарольду вряд ли бы такое понравилось, так что это осталось их секретом. Каждый день приходили Конни, Фелиция, Филипп, Даррен, даже Эвелина и Мартин. Адриан учился жить с этой правдой.
Однажды, когда Филипп и Гарольд были на заседании, в замок приехали Констанция и Фелиция с будущей невесткой. Их в тот день не вызвали. А Даррена – да, и он сейчас находился в суде.
Адриан играл на рояле в той самой большой зале, леди слушали, но неожиданно заглянул Морис и позвал дочь и невестку сэра Гарольда вниз, чтобы те распорядились, что подавать на ужин. Молодой милорд и Мэрбл остались одни.
– Как красиво ты играешь… – сказала девушка.
– Спасибо большое. Но дедушка и мистер Морис делают это гораздо лучше. А я только учусь. А ты умеешь?
– Я нет. А по твоей игре в жизни не скажешь, что ты учишься. Кажется, профессиональный пианист.
Может быть, – а скорее всего, так и было, – девушка немного невольно преувеличила, никогда раньше не слышавшая игру настоящих профессионалов, что годами оттачивали своё мастерство. Юноша же снова поблагодарил.
– Не за что. Это ведь правда. У тебя очень красивые руки, музыкальные. Не переживай, ты всему научишься. И я – тоже, хотя на целых семь лет старше тебя.
Адриан удивлённо посмотрел на неё. В его понимании свободный белый человек мог и умел всё. Мэрбл поняла немой вопрос брата жениха и ласково рассмеялась:
– Я ведь тоже недалеко ушла, если вообще куда-то ушла. У меня образование – приходская школа. Я ведь не аристократка и не дочь миллионера. Я тоже ничего не умею. Я могу делать кремовые розочки и украшать глазурью булочки, но видел бы ты мой почерк: как курица лапой, да и ещё по пять ошибок в одном слове! – она засмеялась сама над собой. – Один раз надпись «С Днём Рождения» на торте три часа писала! А письма Филу….! Сколько в них, должно быть, ошибок! Мне так стыдно!
– И я так же! Меня тётя Фелиция научила писать буквы и слова, а грамматику я не знал никогда.
– Вот-вот! А сейчас я всё никак не могу придумать себе роспись, мне надо выходить замуж и расписываться, а я не знаю, как это делается! А спросить кого-нибудь стесняюсь…. Что же я такая безграмотная? Ты тоже себе придумай: мало ли что, пригодится неожиданно.
– Да, надо обязательно. Большое спасибо за совет.
– Не за что! Ты ведь аристократ. А я выйду замуж за аристократа… Кто бы мог подумать, что так всё изменится? Нужно учиться жить как-то по-другому, с новыми собой. Вчера мы были одними, а завтра станем другими… Должны ими стать. Мне всё ещё не верится… Кажется, это чья-то шутка, и я замуж не выхожу, что сейчас кто-то вытряхнет меня из моей мечты, и я окажусь дома за прилавком, а Фил предпочтёт какую-нибудь аристократку.
Адриан сказал, что очень хорошо её понимает. И на вопрос невесты кузена, почему, ответил, что тоже до сих пор иногда поверить не может. Всё кажется, что сейчас проснётся там на ранчо, и всё начнётся заново.
Мэрбл посмотрела на него и задумалась. Она вспомнила тот момент, когда услышала о нём впервые от Фила. Он тогда заглянул в булочную, они разговорились, и молодой человек сказал, что есть такой красавец-раб у его дяди, с которым обращаются как с грязью.
– Я понимаю… – прошептала девушка, – но, моя лапочка, не переживай. Всё пройдёт. Просто нужно с этим научиться жить. Не пытайся забыть – не получится, по крайней мере так быстро. Просто смирись, что это было, и научись жить с новым собой. У меня как-то было такое, когда я поняла, что, как прежде, не будет больше никогда, и на тот момент мне оставалось только смириться…. Тебе сколько лет? Восемнадцать?
Юноша кивнул, и невеста брата снова повторила, что на семь лет старше. И вот как раз в возрасте Адриана влюбилась, да так сильно, что просто жизни без этого человека не смыслила. Но бедняжка понимала, что никогда не сможет быть с ним, ведь являлась простой девушкой, а он – аристократом. И к тому же тайный избранник даже не смотрел на неё. Кажется, у него и в мыслях не было сказать Мэрбл что-то ещё, кроме как, поздороваться, и что хочет купить. А ей так хотелось с ним разговориться! Этим человеком был её Филипп. Он учился в их городе и часто приходил в булочную за хлебом. Там они с ним и познакомились.
Шли годы, а дочь пекаря всё любила молодого милорда, толком и не зная почти, не зная его близко, только по рассказам. А он был, как принц из сказки: благородный, красивый и такой недоступный! А потом юноша… окончил институт и больше не появлялся в их городе, уехав к себе домой. Когда Мэрбл поняла, что вряд ли увидит снова возлюбленного, ей показалось, что весь мир рухнул. Она поняла тогда, что больше никогда жизнь не станет прежней без случайных встреч с ним, без его взгляда, присутствия, голоса… Но надо было как-то жить дальше, помогать отцу, искать новые-старые рецепты теста, следить за булочной, продавать папину выпечку… А она любила… Но не могла быть вместе с Филом. Не довелось, так получилось. В какой-то момент Мэрбл поняла, что нужно просто научиться с этим жить, не нужно стараться вырвать возлюбленного из своего сердца, не нужно пытаться забыть, нужно смириться и жить дальше. А время пройдёт, и это забудется само собой.
Рассказав это, Мэрбл вздохнула, ненадолго замолчала, а потом осторожно взяла Адриана за обе его руки, и продолжила:
– Солнышко, братик мой, я понимаю, как тебе больно. Ты через такое прошёл, что и заклятому врагу не пожелаешь. Но ты знаешь… Ты свободный человек!
– Но зачем он это сделал?
– Кто он, и что сделал?
– Мой отец… Он ведь знал, что я свободный…
Мэрбл, не выпуская его рук и ласково глядя на него, ответила:
– Братик мой, какая тебе разница? Это его, не твоя, беда. Он за это в ответе. Не ты… Может, рабство было для него своего рода гарантией, что ты никуда от него не денешься. А может, он садист, и ему доставляло удовольствие доводить тебя. Может, он завидовал тебе. А может, всё это вместе взятое. А может, ему вообще было плевать, – и она, в одной своей руке держа его за обе руки, другой обняла его. – Какая разница теперь? Поздно ему объясняться! Нам нет до него никакого дела, правда? – и прежде, чем Адриан успел что-то ответить, сказала: – Иди, сюда.
Она подвела его к диванчику и села.
– Садись, – улыбнулась девушка, и он послушался, накрыв его руки своими, Мэрбл продолжала: – Всё, что приходило с нами когда-то, осталось безвозвратно потерянным в прошлом. И только хорошие воспоминания всегда будут жить в наших сердцах, согревая в трудную минуту. А теперь давай отправимся в небольшое путешествие.
– Это как? – удивился он и улыбнулся.
– А вот так, – как ребёнку, улыбнулась она в ответ. – Закрой глаза. Ох, какие у тебя ресницы! Прелесть просто…! Только, чур, не подглядывать! Поверь мне. Давай, полетели! Не открывай глаза, но и не засыпай. Вон какие облака! – откровенно говоря, девушка сама не знала, откуда это берёт, просто когда-то, пытаясь забыть безответную любовь, закрывала глаза и представляла себе разные красивые картинки, пытаясь хотя бы таким способом убежать от боли в своё воображение. – Тебе не холодно?
– Нет…
– А то я тебя сейчас согрею, – и, обняв его, прижала к себе. – Мы ж в небе, – потом снова выпустила его, – а под нами лес…. И горы… Давай спустимся туда. Вот, а теперь мы в лесу… Хвоя шумит… – в этот момент заскрипела дверь…
Они вдвоём вздрогнули, он оттого, что так глубоко ушёл в себя, а она оттого, что испугалась, что кто-то пришёл и не даст продолжить эту странную игру. Девушка увидела, как в приоткрывшуюся щель между дверью и стеной просунула голову Люсинда.
– Ой, не открывай глаза! Это… это… на ветку сосны опустилась большая птица… сова… птица счастья, мудрая и добрая. «Тсс», – на самом деле последнее девушка сказала Люсинде, которая, весело завиляв хвостом, кажется, приготовилась поприветствовать их на своём собачьем. – Сова покажет нам путь… – осторожно продолжила Мэрбл, умоляюще глядя на гостью, чтобы та не залаяла, – и вот она полетела, а мы… за ней! Перед нами река… Но над ней лететь нельзя – над ней сильный ветер, и нас будет отбрасывать в разные стороны. Придётся переплыть… А вон и лодочка! Иди сюда… Осторожно. Тут камни, – девушка чуть сжала его руку для придания естественности и живости, – только, чтобы переправиться, есть одно условие. Нужно всё плохие воспоминания оставить на этом берегу. Вот так взять и оставить! Иначе лодочка не выдержит и перевернётся. Давай скидывай всё! А я тебе помогу, – Мэрбл погладила названного брата по волосам, потом по плечам и спине, будто бы скидывая с юноши снег, – и ты тоже отпускай. Дай мне оторвать это от тебя. Тебе легче, солнышко моё? Не бойся, я их не подпущу к тебе опять привязаться. Оставляй всё здесь, на этом берегу. Теперь давай руки, вставай, – и они вдвоём встали с диванчика, Люсинда с неподдельным интересом наблюдала за ними. – Давай я помогу тебе сесть в лодку. Присаживайся. Вот так, осторожно, – и они опять сели. – Тебе удобно?
– Да, спасибо большое.
– Вот тебе подушечка, – она подтолкнула ему подушку под локоть, а сама выбрала среди них одну маленькую, круглую, более или менее напоминающую мячик, и, надеясь, что сэр Гарольд не станет сердиться, кинула её Люсинде, и та заинтересовалась «игрушкой». – Вон сова нас сопровождает. Помашем ей ручкой! – Мэрбл взяла руку молодого человека и помахала ею, Адриан улыбнулся. – Вот умница! Поплыли к тому берегу. Плывём, плывём… Радость моя, мой братик, все плохое осталось там, на другом берегу, а если весь этот ужас захочет устремиться за тобой, он утонет в стремительном течении этой широкой реки. Верь мне, наше солнышко, – девушка невольно погладила юношу по запястьям, на которых когда-то были кандалы, о чём сама не подозревала, – так оно и будет. Все, теперь ты свободен. Этого больше нет, и никогда не вернётся в твою жизнь. А вот мы и причалили! Так… Давай я выйду и помогу тебе… – Мэрбл чуть отсела от него, потом взяла его обе руки для предания достоверности. – Иди сюда, – и ему пришлось подсесть к ней, и так создалась иллюзия, что он действительно вышел из лодки, девушка обняла его, «встретив на том берегу». – Вот и всё! Все в прошлом… Теперь ты свободен, и можешь делать, что хочешь. Больше ничего это не будет. Впереди у тебя много хорошего, – она выпустила его из своих объятий, – теперь мы в новом мире, куда кошмару из прошлого нет доступа. Он в воде захлебнулся. Поверь мне, – она поцеловала его в щеку, – Я собственными глазами видела! Лапочка моя, открывай глаза… – и в тот момент, как Адриан это сделал, ему на колени запрыгнула собачка. – Люсинда!
Юноша засмеялся.
– Вот кто меня ещё встречает на новом берегу!
– Тяв! – сказала собачка.
– Спасибо тебе большое, Мэрбл! Это было так чудесно и необычно…! И мне действительно стало легче.
– Не за что, братик! Я же тебя очень люблю.
– И я тебя.
И они снова начали обсуждать свою «неученность», рассказывая друг другу, что ещё не умеют делать, смеясь сами над собой, будто бы соревнуясь в историях о деградации. А Люсинда лежала между ними, расплывшись от удовольствия – когда тебя буду ещё гладить в четыре руки?
Глава 25. Адриан
Пока Мэрбл и Адриан «путешествовали», Гарольд был в суде. Заседание давно окончилось, а они сидели в кабинете судьи вместе с Августином и Ингваром.
– Человек, который знал, что мать травила его отца, и промолчал об этом; человек, который незаконно лишил свободы другого человека и держал его в рабских условиях с раннего детства; человек, который подверг другого человека бесчеловечным пыткам, издевательствам, унижениям и насилию, и этот «другой человек» – его родной сын… Что такой преступник должен получить? Я думаю, достоин только под контролем отправиться в ад. Смертная казнь, – высказался прокурор.
В душе у Гарольда похолодело, он застыл, не в силах пошевельнуться. Нет-нет, только не это… Он совсем ни этого хотел! Он хотел упечь обидчика внука в тюрьму! Нет… Нет!
Когда спросил судья, что он скажет, Его Сиятельство даже невольно вздрогнул, словно вернувшись в реальность.
– Мне очень жаль, что так получилось, – медленно проговорил отец преступника. – Обвиняемый – мой родной сын, и никто не знал, что этим всё закончится. Но Адриан будет в шоке от такого поворота. Я боюсь за него. и… Нет… может быть, пожизненное…? Хотя…хотя кто я, чтобы…?
Ингвар и Августин задумались. Оба они прониклись большой симпатией к несчастному юноше. Даже, может быть, полюбили, как сына, как племянника, как друга. Оба они сами являлись отцами, и их сердца содрогались от ужаса и жалости, когда видели фотографии шрамов, а когда видели виновника и мучителя, их руки будто б сами собой сжимались в кулаки. Оба были не прочь самолично «пристукнуть» злодея за содеянное. Но Адриан… Вряд ли бедняга хотел бы, чтобы казнили его отца. Юноша будет чувствовать себя виноватым, ведь невольно стал причиной суда.
Ингвар, признался, что у него руки чешутся, чтобы преступника за такое самолично пристрелить! Только жалость к сэру Адриану и останавливает, а то бы давным-давно отлупил бы так, что мало не показалось бы!
Августин поддержал коллегу и заметил, что Джеральда даже адвокаты не хотели защищать! Судья предложил заменить смертную казнь пожизненным заключением. Оставалось надеяться, все проголосуют «за» и не будут требовать отправить мерзавца на эшафот… Это может убить Его Светлость Адриана.
Прокурор нехотя согласился. Гарольд поблагодарил мужчин, что позаботились о его внуке и сообщил, что пойдёт домой. Пора и честь знать.
– До свидания, Ваша Светлость!
Он пожал им руки и вышел.
Когда дверь за ним закрылась, Ингвар назвал Джеральда мерзавцем. Августин согласился полностью и сказал, что такой преступник достоин казни. Прокурор, конечно же, согласился, и вздохнул, сказав, что только ради бедного Адриана заменяют приговор на пожизненное заключение. У них обоих дети были не старше внука сэра Гарольда, и отцы не представляли, кем надо быть, чтобы сотворить такое с родным сыном! Оба были уверены, что Джеральд позорит всё отцовство в мире! Но думали, кара такого злодея всё равно настигнет – Бог, как говорится, всё видит! Этот «подонок» не выживет в тюрьме! Его кто-нибудь да убьёт. Отец Адриана, несомненно, мог издеваться только над тем, кого считали слабым рабом, а с бывалыми заключёнными не сравнится – они ему покажут! Не выживет Джеральд в тюрьме – погибнет! Вот и будет ему смертная казнь! В таком ключе обсуждали эту животрепещущую тему прокурор и судья.
– Получит, что заслужил. Эти два рецидивиста сказали, что тот приказал пытать, домогаться бедняжку, а на третий день, избив до беспамятства, выкинуть из дома. То есть как так выкинуть? Значит, подонок подозревал, что его сын скончается от мучений или болевого шока.
Служители закона, и вовсе сделали, вывод, что подсудимый, сделал Берти и Ларри приказ убить своего сына, но таким образом всё завуалировал!
Да, несомненно, Джеральд умрёт.
Мужчины переглянулись и кивнули друг другу. Была ли надежда спастись для преступника?
На другой день был выдвинут приговор. Пожизненное заключение. Услышав, что ему грозит, несчастный потерял сознание. Гарольд взглянул на сына, и каждый в зале заседаний мог бы поклясться, что в глазах Его Светлости на миг блеснули слезы…
Его Светлость сидел в кабинете и читал. Он был очень доволен, что Джеральд получит по заслугам. Всё осталось позади, этот кошмар закончился. Мужчина мечтал, как повезёт внука в Европу, покажет ему самые красивые места, самые красивые города и, конечно, тот дом, в котором жил после своей «смерти», как вдруг в двери постучали.
– Да-да, войдите!
Это оказался Адриан.
– Радость моя! – обрадовался дед.
Юноша был взволнован, постояв чуть на пороге, он бросился к Гарольду и упал на колени рядом с его креслом.
– Милый дедушка, – взмолился молодой человек, – пожалуйста, спаси его! Ты же можешь…
Тот сразу понял, о чём он, и глубоко вздохнул. Дед посмотрел на него нежно-нежно, ласково-ласково. Мог ли Адриан когда-нибудь мечтать об этом, будучи рабом собственного отца?
– Радость моя, ну, что это такое? – и Гарольд поднялся. – Опять падаешь на колени? Ты же настоящий аристократ, сэр… Да ладно это! Ты человек! Зачем ты так себя унижаешь? Вставай!
Его Светлость велел подняться внуку и сесть в кресло, а потом спросил, тоном, «сам подумай», как может спасти Джеральда. Необразованный, к тому же наивный, Адриан предположил, может быть, ещё можно забрать заявление.
– Нельзя, ведь уже озвучен приговор, но твой отец подал прошение о помиловании. Я могу, конечно, поговорить с судьёй, чтобы суд удовлетворил его просьбу, но этого делать не буду. Мне для тебя ничего не жалко. Всё, что пожелаешь! Но только не проси меня об этом. К тому же судья Августин очень возмущён этим делом, и отклонит такую просьбу. Он сказал, что такое поведение ведёт к деградации общества.
Адриан расстроенно покачал головой, отказываясь верить во всё, что происходило. Он в отчаянии спрашивал дедушку, как же так…? Призывал вспомнить, что Джеральд его сын… Молил, сжалиться над ним! Может быть, есть способ хоть как-то облегчить участь его отца? Юноша, кажется, и впрямь, был уверен, что дед всемогущ, так как являлся свободным белым человеком и к тому же аристократом.
Но Гарольд оставался неумолимым, в который раз напомнив внуку, что тот тоже был его сыном, но почему-то Джерри не хотел над ним сжалиться и «хоть как-то облегчить участь своего ребёнка»!
– Но я простил его… Неужели в мире нет способа…?
– А я нет, и никогда не прошу, – прервал юношу дед, чуть заметно грустно улыбнувшись. – Адриаша, радость моя, свет ты мой, всё, что пожелаешь, хоть мир у твоих ног, но этого не проси! До каких пор ты будешь всё всем прощать, ангел мой?
– Но тюрьма – это почти как рабство, а я знаю, что это такое, и никому не пожелаю. Он же не выдержит, он не привык.
Но Гарольд ответил, что так Джеральду и надо. Один Бог знает, что в этот момент царило на сердце юного милорда. По щекам Адриана покатились слезы. С губ сорвался шёпот:
– Но папа же умрёт там… Совсем один… в кругу бандитов…
– А он-то кто сам? Самый натуральный бандит! Среди своих и подохнет, как того и заслуживает: как крыса. И вообще пожизненное заключение – это и так смягчённый приговор. Ему угрожала смертная казнь.
– Что? – испугался Адриан.
– Да, слишком много преступлений твой папаша совершил. В совокупности это дало такой результат. Да и ещё во время следствия всплыло.
– Но неужели отец хотел их совершать?
– Джеральд этого заслужил, а раз заслужил, значит, воодушевлённо шёл к своей цели…
– Даже не верится… Были моменты, когда он был таким добрым.
– Это на него затмение нашло! – засмеялся дедушка, но как-то нервно. – Бывает на добрых людей, как будто бы, затмение находит, их будто бы прорывает, и они нехорошо себя вести начинают. И злодеев тоже, только наоборот – добрые дела неожиданно начинают творить! Помяни моё слово – Джерри не такой уж и раскаявшийся преступник, каким хочет казаться.
– Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то страдал, заслужил он того или нет…
Гарольд не знал, что ему ответить, вернее, знал, но от волнения не мог сформулировать. Он слишком любил своего внука, чтобы причинить ему боль. Мать Адриана умерла много лет назад, а если сейчас подвергнуть такой опасности ещё и его отца, значит, оставить юношу круглой сиротой. Да, Его Светлость этого, естественно, не хотел, и, – что там говорить?! – конечно же, в глубине души жалел и своего сына и не хотел ему смерти. Но преступник должен понести своё наказание, и, вспоминая всё то, что Джеральд сделал его внуку, сэр Гарольд ещё сильнее утверждался во мнении. И его огорчало, что Адриан этого не понимает. Не слишком ли далеко зашёл их земной ангел в своём милосердии? Читай на Книгоед нет
– Меньше всего на свете я хотел бы, чтобы что-то омрачило твоё счастье, которое я хочу дать тебе, моё мальчик, – медленно сказал Его Светлость после долгого раздумья. – И меньше всего на свете я хотел бы ему помогать. Хоть он и мой сын, к сожалению, я хочу, чтобы он сдох в тюрьме, в неволе, а до этого, работал от ранней зари до поздней ночи, чтобы продуху ему не было, чтобы били его каждый день, и чтобы он приглянулся какому-нибудь придурку… Пойми меня, пожалуйста. Эту скотину воспитал я. Джеральда знаю прекрасно. Подумай: если его ненавидит родной отец, что это за человек такой, подумай, за кого ты заступаешься!
– И всё же он подарил мне жизнь…
– Я с этим не спорю, – прервал его дед. – И сам же Джеральд её тебе и сломал! Но и ещё твоя мама подарила тебе жизнь. Не надо, ангел мой золотой, не спорь со мной. Я этого мерзавца, эту шкуру продажную, прекрасно знаю. Он и про меня пакости рассказывал. Я ему говорю: «Какая ты бестолочь», когда он учиться не хотел, а он всем разносил, что я в лицо его дебилом обзываю. Трус Джерри к тому же знатный! Мягкотелый и ленивый! Как Конни, такая сильная, с характером, за него замуж пошла? Я всегда этому удивлялся!
– Она, наверное, его любит очень… В глубине души он дорог и мне… Хотя я и боюсь его до ужаса. Мне бы не хотелось жить и знать, что он отбывает пожизненное заключение в тюрьме.
– Хорошо… – глубоко вздохнул Гарольд, – я очень тебя люблю, просто не передать словами, насколько сильно! Так и быть…. Но только моя безумная любовь к тебе спасёт твоего папашу, вернее, облегчит его участь. Я делаю это ради тебя. Ведь не хочу, чтобы всю жизнь тебя мучило чувство вины, хотя ты ни в чём не виноват. Но я-то тебя знаю! – он засмеялся и продолжал снова серьёзно: – Но я не хочу и сам испытывать угрызения совести, оттого что так и не наказал твоего мучителя. Поэтому я спасу мерзавца от пожизненного заключения, хотя он его достоин. Попробую спасти. Суд возмущён этим делом… Посмотрим, можно ли что-то сделать…
– Спасибо, дорогой дедушка! – Адриан встал и обнял его крепко-крепко. – Ты такой добрый!
– Только ради тебя, – ответил дедушка. – Мне бы этого хотелось меньше всего, но если такой поворот может повредить тебе, я даже на частичное помилование этой скотины согласен. Но только частичное!
– Спасибо дедушка, – он выпустил его из объятий и встал, уступив ему место.
– Сиди-сиди, не вставай. Я в другое кресло сяду. Или ты хочешь убежать от деда? Побудь со мной.
– Нет, конечно, никуда я не хотел уходить.
– Я верю. Пошутил просто, – Гарольд взял свою книгу, которую читал, когда тот вышел, и достал из неё поздравительную открытку: – Вот смотри, что я нашёл. Хранил её тут, оказывается, а потом забыл. Мне Ричард прислал, поздравлял с Рождеством, когда я был в Европе. Посмотри, что он пишет.
Адриан взял открытку в руки, в первую очередь посмотрел картинку, а потом только перевернул обратной стороной с текстом. Среди прочих пожеланий было такое: «…и чтобы ты наконец-то воссоединился со своей семьёй, чтобы твои внуки были счастливы!».
– Одно желание сбылось, – сказал Гарольд. – И я теперь с вами, осталось только сделать вас счастливыми. Филипп женится на такой красивой, хорошей девушке, успешно управляет своими фирмой и имениями. И я благодарен за это Господу. Твой брат счастлив, осталось сделать счастливым тебя.
– Но я счастлив. И только благодаря вам. Спасибо большое тебе и всем остальным… И без вас я не знаю, что бы делал.
Гарольд посмотрел на него и вместо ответа ласково улыбнулся.
Адриан восхитился красивому почерку сэра Ричарда. И дедушка ответил, что друг к тому же очень талантливый художник и попросил обратить внимания, какая у него подпись. Просто каллиграфия!
– Очень красиво!
– Тебе нравится? Возьми себе! Дарю!
– Но это же для тебя, это же личное…
– Ничего страшного. Он мне, знаешь их сколько присылал, таких открыток? Пачка целая!
– Но здесь такое пожелание. Наверное, тебе важно это.
– Он мне это желал на каждый праздник. Так что найдётся ещё много открыток с таким пожеланием. Внучок мой, не стесняйся, бери.
– Спасибо большое, дедушка!
«Вот, значит, как роспись выглядит!» – подумал Адриан. Он понимал, что личные письма нехорошо давать кому-то, но ради такого дела, как грамматика, решил по секрету показать открытку Мэрбл. Ей ведь надо до свадьбы придумать себе роспись, а она не представляет, какой та должна быть!
У Гарольда получилось на другой же день уговорить судью и прокурора как-то смягчить приговор Джеральда. Августин и Ингвар сначала и слышать не хотели, но потом согласились отправить преступника на каторгу на неопределённый период времени, то есть длительный, но с возможностью освободиться за хорошее поведение. И туда же они решили отправить и Ларри с Берти. «Они его ненавидят и, наверняка, решат отомстить ему!» – решили Августин и Ингвар, но с отцом преступника, конечно же, этими соображениями делиться не стали.
Что лучше: пожизненное заключение в тюрьме или ссылка на каторгу? Неизвестно, но по крайней мере при последнем наказании заставят работать, а ни всю оставшуюся жизнь просидеть в темной камере, и, может быть, будет жить в поселении.
Джеральда лишили родительских прав, лишили права в любое время видеть своего сына, а только по разрешению опекуна, которым стал сэр Гарольд. Будущий ссыльный на коленях умолял дать ему возможность в последний раз увидеть молодого милорда и попрощаться с ним. Отец, с Августином и Ингваром, посоветовавшись между собой, разрешили ему. Всё равно не собирались давать ему амнистию в будущем и были уверены, что это станет действительно последним свиданием горе-отца с Адрианом. Кто знает? Может быть, когда-нибудь они сменят гнев на милость, но пока были тверды в своём решении.
