Текст книги "Прощение (СИ)"
Автор книги: Мария Шматченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Глава 12. Пообещай мне…
– О чем ты, Конни? – тихо спросил мужчина, и по спине пробежался холодок.
Он и сам придерживался такому мнению, но почему-то слова невестки испугали.
– О том, что все его любят, все от него в восторге, а отец родной – нет, – объяснила леди.
– Ты меня пугаешь, – честно признался свёкор.
Голос мужчины прозвучал тише, чем обычно, и в нём так и сквозил…испуг. Необычный для гордого, благородного аристократа, но Констанция не предала тому значения. Вслушиваясь в песню поленьев в камине, женщина ответила:
– Да я саму себя пугаю, откровенно говоря. Мне просто иногда так кажется. Нет, любит, конечно, тут я уж загнула. Но по-своему любит. А для меня любовь…это такое чувство… Понимаете, мне все говорили: «Что ты нашла в этом Джерри?!», а я просто его любила, и всё! И неважно было, какой он: слабый или сильный, тряпка или нет, решительный или робкий… Для меня любовь – это любовь, а когда это своеобразно, по-своему, я не понимаю. Как можно искренне тепло относиться к человеку, тосковать по нему, стремиться к нему, а в то же время чуть ли не убить только за то, что тебе что-то там показалось? Знаю, я не должна вам всё этого говорить ведь, откровенно говоря, мне самой хочется вернуть Адриана.
– Милая моя Констанция… В том-то и дело… Вы все хотите его вернуть, а я хочу вернуть юношу к нормальной жизни. Я хочу, чтобы мой внук был счастлив. Я хочу вновь научить бедняжку улыбаться. Я хочу, чтобы он радовался жизни. Я хочу, чтобы он всему научился. А вы хотите, чтобы Адриан был рядом и радовал вас своим присутствием.
– Сэр Гарольд, я хочу быть с вами предельно честна. Тут я только из-за приёмного сына. Вы подали в суд на моего мужа, как на врага, вы отняли у него ребёнка, даже не потрудившись понять, в чём причина его ужасного поведения, а я пришла к вам после этого в гости. Это нехорошо с моей стороны по отношению к Джерри, но я очень хотела увидеть Адриашу.
– Конни, Конни… – вздохнул Гарольд, – спасибо за честность и…и за то, что так любишь моего бестолочь-сына. Но подумай о себе. Я люблю тебя, как дочь, как родную дочь, и потому беспокоюсь. Джеральд – не благородный преступник, не поборник веры, не защитник угнетённого народа, не борец за справедливость, гонимый всеми, не отважный революционер, который видит дальше всех… Он – мерзавец, и не стоит того, чтобы ты его любила.
– Нет, Джерри – не последняя скотина, он просто несчастный человек…
– Если бы самый несчастный человек в мире вдруг вздумал отыграться на других, то и мира бы уже не осталось. Нельзя ломать жизнь людям, потому что считаешь, что тебе простительно.
– Я понимаю… Но… Скажите мне, сэр Гарольд, а какова вероятность, что Джерри выиграет дело?
– Очень мала, – честно признался свёкор, – шансов у Джеральда почти нет. Всё доказано.
– Но… но… – по щекам Констанции потекли слезы. – Как вы можете так поступать со своим родным сыном? Неужели Джерри был прав, и вы действительно безжалостны и жестоки?
– Разве я отдавал приказ три дня подряд издеваться над сыном, пытать, бить до полусмерти…? Нет. Тогда, если это не безжалостно и жестоко, тогда что…?
– Не три дня…
– Три, Конни, три! Если бы Фил не остановил, было бы три, как было и приказано.
– Но неужели вам совсем не жаль Джерри? Неужели вы его совсем не любите?
– Люблю, – после долгого молчания признался Гарольд, – и потому так и поступаю. И жалею сына. Но Адриана люблю больше и мальчика жаль сильнее. Джеральд должен ответить за все злодеяния, и пусть его накажу лучше я, чем кто-то другой. Откуда ты знаешь, что случилось бы дальше? Может, Джерри продолжил бы свои издевательства…. И уже бы возмутился кто-то другой… Даррен вдруг получил вольную? И вдруг бы объявился? Он бы его жалеть не стал! Откуда ты знаешь, какие покровители могли появиться за это время у бывшего раба? А если бы умудрились добиться и вовсе смертной казни? Лучше я посажу Джеральда в тюрьму, чем это сделает кто-то иной. Но делаю это в первую очередь ради спасения любимого внука.
– Вряд ли Адриан этого хочет…
– А он не хочет, – подтвердил Гарольд, – но я его спрашивать не стану, как бы сильно не любил. Я хочу, чтобы Джерри наконец осознал, что нельзя так поступать. Я не хочу, чтобы дальше без зазрения совести, он подвергал насилию родного сына, оправдываясь своей болью…
– Мне кажется, что моя жизнь сломана.
Его Светлость вздрогнул. Понимал ли, о чем она? Понимал. Гарольд и сам недавно думал о том, что будет с этой женщиной, если муж сядет в тюрьму… Воцарилась гнетущая тишина, поленья в камине трещали, тикали часы… Нужно что-то ответить. Нужно что-то сказать. Косой свет струился из окон, украшая стены тенью от узоров на тюле. На мягкий ковёр на полу, подобранный в тон немного старомодных обоев, из тонких пальцев женщины выпала салфетка.
– Прости, Конни, что причинил такую боль. Ты не виновата в том, что творил Джерри. Мой дом всегда открыт для тебя. Я тебя не брошу, ты всегда можешь рассчитывать на нас… Только о Джеральде не проси. Подумай о себе. Адриан почему-то к тебе весьма привязан. Он очень скучал, рассказывал много хорошего. Ладно о Фелиции – она его тётка, и никогда не скрывала, что любит племянника! Но ты ведь бывшая хозяйка…
Леди же упрямо твердила, что Адриан – её приёмный сын, и что очень любит юношу. Отберёт ли мальчика дедушка, или нет, он навсегда останется любимым ребёнком для Констанции.
– Я ни у кого его не отбираю, – тяжело вздохнул Гарольд. – Он не вещь, чтобы его отбирать. Кто захочет быть с ним, тот будет. Только Джеральда к своему внуку не подпущу! Но скажи мне, Конни, зачем тебе Адриан?
Невестка подняла на него глаза и, глубоко вздохнув, ответила вопросом на вопрос.
– Он мой сын, и я его люблю. Зачем вам Фелиция?
– Адриан – сын твоего мужа, – однако ж отрезал мужчина, что гостью малость покоробило. – Не ты родила его. Почему так прикипела к мальчику? Зачем он тебе? Ты отделяешь юношу от Джеральда, или любишь только за то, что твой супруг является его отцом?
Вдохнув аромат чая, пытаясь согреть руки о давно остывшую чашку, леди прошептала, что не совсем понимает. Лицо женщины вспыхнуло. Тихим, дрожащим голосом, попросив простить за такой вопрос, мачеха Адриана спросила, не хочет ли сэр Гарольд сказать, что не верит ей. Ожидая ответа, Конни отчего-то задрожала и поставила чашку на столик, боясь разбить её. Гарольд, бросив нервный взгляд на руку невестки, на пальце которой сверкало обручальное кольцо, тихо ответил, стараясь делать это деликатно:
– Я верю, но не могу понять, как так получилось. Другая бы никогда не смогла смириться, что у мужа есть дети на стороне. А ты, мало того, что смирилась, да и ещё полюбила его сына как своего родного, едва ли не сильнее, чем любит его отец!
– Тут другая ситуация. Не «на стороне», а до меня. Джерри не при мне же изменял и с кем-то родил! Это было ещё до встречи со мной. А почему я люблю Адриана как сына, вам, мужикам, это в жизни не понять.
– Хорошо, – тихо засмеялся Гарольд. – Я попытаюсь это осмыслить. Но что делать тебе? Ты про это думала?
Констанция, стараясь сдержать слезы, сказала нервным голосом, что уже устала думать! Она вообще ничего не понимала! Мужа посадят. Объявившийся дед отнял у них сына. И леди раздражало, что, судя по всему, свёкор прав. Как ни крути, но Джерри бесчеловечно обращался с Адрианом. Отец Геральдины вернулся из плавания. Девушка не может уехать родному человеку, так как её вызывают в суд, их вообще всех трясут, вплоть до Эвелины! Тогда мистер Ральф, отец Геральдины, сам решил приехать поддержать своё дитя. У второй приёмной дочери Конни тоже объявился отец, и девушка сейчас всё время проводит со Стюартом. Она не впала в немилость к матери, но последней обидно за Джерри. Эйлин старается не показывать сие, но все понимают, что она порою грустит, ведь ей не удалось защитить Адриана от бывшего папы. Закончив свою нервную исповедь, женщина, глубоко вздохнув, заявила:
– Я вообще подозреваю, что дочка к нему неравнодушна, но не как к брату.
– Не как к брату? – удивился Гарольд. – А сколько ей лет? Он же маленький для неё!
– Она на год старше, – как бы между делом ответила Конни и продолжила изливать свёкру душу.
Геральдина, видимо, тоже любит Адриана. Сестры хранят тихие обиды друг на дружку, ведь обе отдали сердце одному и тому же юноше. В кого влюбился сам Адриан, для Констанции так и осталось загадкой. Которую из девушек поддержать, бедная женщина не понимала, и чувствовала себя между двух огней. Мать любила дочек одинаково и выбор между ними сделать не могла. Ещё и Филипп вообще не появляется в гостях! А для тётки племянник умудрился стать отрадой. Во-первых, она надеялась, что парень одумается и поймёт, что Эйлин лучше продавщицы, начнёт ухаживать за достойной девушкой, добьётся ответных чувств, и избавит Конни от лишней головной боли. А во-вторых, этот молодой человек являл в себе свежее благоразумие, которое так не хватает во всём сумасшествии. Фелиция о сыне даже говорить не хочет. Эвелина вся на нервах. Один Мартин ведёт себя как мужик! Один держится достойно и ещё всех поддерживает. У Констанции не нашлось бы слов, как она благодарна мужу кузины. Ещё Стюарт стал для леди большим утешением. Правда, мужчине легче, ведь ко всем злоключениям в поместье не имеет никакого отношения. Но отцу Эйлин, наверняка, приходится тяжело в ином плане: бедолага разрывается между благодарностью к приёмным родителям дочери и сочувствием к Адриану, тоже бывшему рабу, каким является сам. Он даже намёком не признавался в этом, но леди думала, что это так.
И вот в таком кошмаре жила Констанция. Леди честно призналась свёкру, что испытывает вину за визит сюда, ведь весь этот ад случился из-за него, сэра Гарольда.
– Вроде бы я не должна с вами общаться: вы, подав в суд, мне это и устроили, но не могу не делать этого из-за сына… Ему тоже тяжело, едва ли не тяжелее всех нас, и я не могу его бросить в такой момент… Скажите на милость, – Конни закрыла лицо и заплакала, – что мне теперь делать?
Сердце Гарольда вздрогнуло. Свёкор поднялся с кресла, подошёл к невестке и обнял за плечи.
– Милая моя, не плачь. Что бы ни случилось, я не разлучу тебя с…сыном.
Ему, честно говоря, не очень-то это нравилось… Его Светлости было не до конца понятно, с какой стати Констанция так привязалась к Адриану. Он видел в этом проблему… У внука с приёмной мамой установились близкие, тёплые отношения, и Гарольд боялся ранить своего мальчика. Привязанность юноши оставалась понятной – мачеха добилась любви и доверия. Как и любому, кто потерял мать, бедняжке хотелось теплоты и заботы. Если подумать, зачем это надо Конни, то тоже можно объяснить – ради мужа и ради мира в семье. Но Гарольда угнетала эта игра в родственные связи, которых нет… Или он был неправ? Мужчина так и обнимал невестку за плечи, не в силах вымолвить ни слова, а она тихо плакала, прикрыв ладонью глаза.
– Я сама во всём виновата! Фелиция не стеснялась своей любви, – будто б прочитав мысли свёкра, призналась Конни, – а я до того, как узнала правду, тянулась к мальчику, сочувствовала, искала повод помочь, но жутко этого стеснялась, что иной раз грубо попрекала бедняжку! Раньше надо было думать!
Свёкор сказал, что Адриан её любит…
– Он всех любит, всех, вплоть до церковных голубей! – не без раздражения на саму себя, отмахнулась Констанция. – Даже Джеральда. Адриаша добрый. Любому найдёт оправдание.
Гарольд возразил на это, с лёгкой улыбкой:
– Но тебя всё равно особенно.
– Думаете? Я этого не достойна.
– Я очень благодарен, что в это трудное время ты не бросила моего внука, поддержала несчастного мальчика. Ты всегда можешь на нас рассчитывать. Когда всё это кончится, ты всегда сможешь видеть Адриана, и до этого – тоже. Обещаю тебе, Конни – всё будет хорошо. Но скажи мне, зачем тебе всё это? Джеральд – скотина.
– У меня больше ничего нет… Давайте оставим этот разговор, сэр Гарольд. Спасибо вам за всё. Я вам очень благодарна за добрые слова и поддержку. И за…за…то, что помогли Адриану – тоже, хотя мне тяжело далась разлука с ним. Но прошу вас, давайте забудем об этом. И так тяжело сейчас – ещё перемывать это….
– Хорошо, Констанция, – и Гарольд сел обратно на своё место.
– Вот и славно, – улыбнулась леди. – Давайте лучше чаю попьём.
– Давайте, – засмеялся мужчина.
И как вовремя, в этот момент кто-то постучал в дверь. Это оказался Фред.
– Добрый день, сэр Гарольд. Добрый день, леди Констанция! Прошу прощения за то, что так долго не заходил к вам.
– Фред, здравствуй! Садись. Я сейчас велю заварить чай.
Леди, невестка хозяина этого дома, поздоровалась с гостем и вежливо поинтересовалась, как его дела. Мужчина ответил, что хорошо, и в свою очередь осведомился о ней. Конни с ироничной, грустной улыбкой ответила, что ходит по судам, а друг сэра Чарльза сказал, что они тоже.
Женщина была слишком вежлива, чтобы показать, что ей неуютно. И Фред, кажется, тоже. Он прекрасно помнил, что во многом благодаря ей, «Ангела» удалось спасти. Если бы в тот страшный вечер эта леди сама не пошла бы за врачом, может быть, всё сложилось бы намного трагичней.
Стояла чудесная погода, и воздух в саду был наполнен ароматом цветов. Ветерок доносил сюда запах морского бриза. Нагулявшись, Адриан и Рози возвращались из парка в замок. Там юноша и маленькая леди прогуливались по тропинкам между розовыми кустами, ходили к маленькому прудику и кормили лебедей и уток. А потом молодой милорд катал гостью на качелях, она рассказывала ему о своих детских делах. Немного устав, друзья решили возвращаться домой и медленно направились к замку, как вдруг девочка остановилась.
– Могу я попросить тебя кое-о-чем? – тихо и взволнованно спросила она.
– О чём? – улыбнулся взрослый друг.
– Пожалуйста, не возвращайся к сэру Джеральду – он тебя бьёт. И не верь ему, что больше не будет.
Адриан не знал, что ответить. В глубине души юноша сознавался себе, что и сам бы не хотел этого: чего хорошего, когда тебя лупят «только так», как мистер Томас выразился однажды, а за что, не говорят?! Но как он мог так думать? Джеральд всё же его папа… И каким бы тот ни был, этого не изменить. Имел ли права не желать вернуться к отцу? Молодой человек думал, что нет. Бедняжке была не совсем приятна эта тема, но он не мог обижать ребёнка. Юный милорд спросил, разве это от него зависит: вернётся ли к отцу или нет.
– Я не знаю, но пообещай мне, – взмолилась девочка. – Между нами, детьми, это ведь очень нехорошо, когда тебя бьют, тем более, если это «не заслужено»! Я готова отдать сэру Джеральду свой самый любимый кукольный домик, только пусть тебя больше не третирует! Как ты думаешь, он согласится?
– Вряд ли, – улыбнулся Адриан. – Отец не играет в куклы.
Она, широко раскрыв серые глаза, взглянула на него снизу вверх и спросила с надеждой в голосе:
– А ты…?
– И я тоже не играю, – засмеялся он. – Пошли, принцесса.
– Пообещай мне, – стояла на своём «принцесса». – Пообещай, что хотя бы постараешься…пообещать.
Он снова ласково засмеялся:
– Хорошо, обещаю постараться пообещать. Только как это сделать? Ты мне объясни.
Рози рассмеялась:
– Кажется, как выражается моя бабушка, я переволновалась и уже заговариваться стала! Пожалуйста, пообещай, что постараешься меня понять и подумать над моими словами.
– Обещаю, – улыбнулся тот.
Эта маленькая девочка всегда разговаривала как большая: было видно, что она много времени проводит среди взрослых людей и копирует их выражения.
Пообещай мне…
Глава 13. Простите меня!
Так прошло несколько дней.
Фил, узнав, что дедушка жив, был счастлив! И счастлив тому, что он забрал Адриана. Без зазрения совести молодой человек тут же, как и обещал, перешёл на сторону Гарольда. На суде он свидетельствовал против дяди. Фелиция жалела брата, ведь тот был раздавлен в те дни. Но то, что их отец оказался жив, и что решил заступиться за её любимого племянника, делало леди невероятно счастливой. Поэтому бедняжка разрывалась, будучи между двух огней.
Мать сердилась на сына. И Фил купил дом в том же городе и съехал от них, прекратив всякое общение с семьёй. Он всерьёз считал, что прав. «Я и не скрывал своего отношения к дяде Джеральду, – писал юноша Мэрбл, – и сам не оставил намерения забрать своего бедного, несчастного братика. Так что, я чист перед ними. Я никого не обманывал. Или я неправ?». А Мэрбл то ли из-за своей давнишней влюблённости в Филиппа, то ли, и правда, так считала, писала ему: «Я думаю, ты прав, совершенно прав. И пусть у тебя не будет сомнений! И нет ничего плохого в том, что твой брат остался с родным дедом. После того, как с ним обращались, он имеет полное право не прощать их. И знай, я на твоей стороне».
Фелиция держала нейтралитет. «Прости, – сказала женщина отцу, – Джерри – мой брат, и мне жаль его, хотя я сама на него очень злая. Я не могу совсем бросить его, когда он оказался неправ». Гарольд, конечно, понял дочку, но долго не мог смириться с её решением, полагая, что оно покрывает грехи живодёра. Джеральд же считал, что сестра «и другим, и нашим». Он не винил сына ни в чём, не обвинял в предательстве, не обижался за то, что юноша не вернулся домой. Папаша Адриана прибывал в стойкой уверенности, что дед его охмурил, и теперь не отпускает, насильно держит у себя.
– Иногда мне кажется, что ему не восемнадцать, а пятнадцать, – сказал однажды Гарольд своему самому близкому и верному другу, сэру Ричарду. – Плачет, ищет меня, если я долго отсутствую… Ночами может не спать, будто боится кошмаров… Держится, как может, но у него не получается. Он прячет слезы, но я-то вижу…! Может быть, у него заторможённое развитие? Адриан родился и вырос ребёнком-рабом. Может, это сказалось на психике бедняжки? С детства мальчику привили чувство неполноценности, взращивали в нём это. Он ничего не умеет: только читать, писать да выращивать цветы. Ничего, что без труда делают все юные джентльмены в его возрасте! И это я во всём виноват! – мужчина прикрыл лицо рукой, пряча слезы. – Только я!
Ричард ответил, что всегда будет с ним, со своим другом, прав ли тот, или нет, он всегда поддержит и посоветует. И признался, что сейчас скажет то, что сказал бы любому, потому что тут, и правда, нет вины Гарольда. Ведь виноват ни он, виноват отец юноши. Дед ведь хотел забрать внука, да вот только не дали ему. И на это есть документальные доказательства: вольные, документы, подготовленные для усыновления… Ричард пытался приободрить друга, сказав, что Адриан со всем справится. А ещё заверил, что эти «юные джентльмены» вряд ли не сравнятся с внуком Гарольда, и пускай, что последний не умеет того, что умеют ровесники, ведь у него золотое сердце, он ангельски милосерден и добр, и так терпеливо всё сносит! И так красив, что вряд ли найдёшь кого-то прекраснее!
Гарольд растрогался до глубины души тёплыми словами поддержки. Он поблагодарил Ричарда за подаренную надежду. И всё же Его Светлость признался, как раскаивается в том, что Адриан узнал от него о поступке своего отца.
– Нет, я никогда не прощу Джеральда за это… Никогда… Но мне бы хотелось, чтобы мой внук был счастлив, чтобы забыл наконец весь этот ужас, на который его обрекли!
– Я понимаю. И он забудет. Ты только верь. Забудет и всему научится. Ещё будет самым завидным женихом в нашем обществе! Вот увидишь!
Гарольд засмеялся:
– Сейчас-то отбою нет! Что будет потом, мне уже страшно представить!
Адриан же просто очень устал, устал от всех этих мыслей, воспоминаний о жестоком, бесчеловечном обращении, от бесконечного чувства вины перед всеми, от ночных кошмаров, от криков во сне, от слёз и страданий… И поэтому, «как последний слабак», по своему же мнению о себе, опустил руки, потеряв надежду и желание бороться. Бедняга жил, потому что надо, как заметила когда-то Фелиция. Несчётный пустил всё по накатанной, и сам не знал, что происходило с ним в те дни.
Все спуталось. Бесконечная усталость от пережитых совсем недавно унижений, побоев, чувство вины и страх. Ему было стыдно, стыдно абсолютно за всё, что бы он не сделал, всё вызывало у Адриана стыд и вину.
Бывшему невольнику казалось, что сам виноват во всём, что с ним случилось. Он и только он. Ему казалось, что сам виноват в тех наказаниях, и, что наказали его справедливо. Адриан был в этом точно уверен, но никогда бы не смог ответить на вопросы: «За что? В чём конкретно ты провинился?». Даже в незнании ответов бедный юноша видел свою вину, считая недопустимым и непростительным то, что не знает причину жестокого наказания. Он молил Господа вразумить себя, послать ему ответы на эти вопросы.
Воспоминания причиняли невыносимую боль. Адриан чувствовал себя беспомощным. А потом, оглядываясь, видел, что столько людей всем сердцем желает помочь справиться с этим, и ему снова становилось стыдно за себя. Да, чувство собственного ничтожества, беспомощности не покидало несчастного. Он злил сам себя, называя слабаком и трусом.
Адриан по-прежнему верил в Бога и каждый день молился Ему. Но не верил, что достоин спасения, чей-то любви, помощи, сострадания и просто человеческого тепла. Зато верил, что достоин наказания, и что оно неминуемо, что с ним опять всё это проделают за то, что не осознал, в чём тогда провинился. Бедняжка столько раз пытался найти причину, столько раз анализировал собственное поведение…! За что конкретно его так наказали? По подсказке других людей у бывшего невольника имелись версии, что всему виной то, что он вызвал ревность настоящего отца. Тогда чем была она вызвана, каким его проступком? Поговорил с кем-то? Но ведь и Даррен с кем-то говорил, и это не считалось плохо. «Значит, я как-то не так себя вёл, раз они решили, что это заслужил» – думал несчастный бывший раб собственного папаши.
Может быть, Гарольд оказался прав, и рабское детство внука как-то сказалось на мальчике. Каково это – с детства уяснить, что ты не человек, ты собственность хозяина, и он может сделать с тобой всё, что захочет, вплоть до убийства, и даже родители не смогут постоять за тебя? Адриану не принадлежала собственная жизнь. Во взрослом молодом человеке так и осталось что-то от ребёнка. Безумно красивый он становился объектом мечтаний многих девушек, но вместе с тем же производил детское впечатление.
Юноша вбил себе в голову, что виноват из-за искренней привязанности к деду, к человеку, который намеревался посадить в тюрьму его отца. А потом, прокручивая всё это в мыслях, Адриан вспоминал и сэра Чарльза, который так ласково принял его в гостях… Он никогда не забудет доброты этого господина… Но… бедолаге от самого себя становилось противно. Что же получается: кто ласковым словом приманит, того и любит? В последние дни, проведённые в поместье, истерзанному сердцу невольника так не хватало теплоты и простого, элементарного доброго обращения! А юного раба, наоборот, не по-человечески истязали, и измученный, он был от всей души благодарен любому, кто подарит ему хотя бы один незлой взгляд.
Несмотря на всю переживаемую боль, иной раз в разговорах с дедушкой юный милорд, нет-нет, а спросит, нельзя ли пощадить сэра Джеральда. Гарольд, как бы сильно не любил внука, всегда неизменно отвечал «нет».
– И к нему я тебя не пущу. Не пущу, и всё! Не проси даже! Суд постановил тебе до вынесения вердикта жить у меня. Но я бы и без такого запрета, не разрешил бы. И если ты туда пойдёшь, твоему папаше будет вдвойне хуже!
Дедушка не выступал против визитов в замок Филиппа, Конни, Фелиции, Эйлин, Геральдины, и даже Стюарта, Даррена и Томаса… Но Джеральду вход был заказан. Адриан всякий раз спрашивал у навестивших его близких, как отец, но видеть его не хотел.
Меж тем тихо и незаметно приближалось Рождество. За всеми этими проблемами они и не заметили, как осталось всего ничего. Адриану было очень непривычно, что нет снега. На ранчо, на севере страны, в это время уже все становилось белым.
Начались предпраздничные хлопоты, и даже суд не смог испортить настроения. Гарольд везде таскал с собой внука. В костёл, выбирать подарки, в гости к друзьям, чтобы как-то отвлечь бедняжку… А ещё деду и самому нравилось проводить с ним время, общаться…
…Однажды, когда Адриан, спрятавшись ото всех в библиотеке, читал учебник грамматики (писать-то он умел, но кое-как, будто маленький ребёнок: коряво и с ошибками, чего жутко стыдился), к нему зашёл Гарольд в приподнятом настроении.
Дедушка признался, что насилу его нашёл, что вообще сюда на всякий случай заглянул, и спросил, что он читает?
Адриан покраснел так, будто бы там был не простой учебник, а нечто такое, в чём лучше не сознаваться, из ряда вон выходящего, что-то запрещённое или жутко аморальное. Юноша закрыл книгу и прижал её к себе как бы в невзначай, так, чтобы было не видно названия, и улыбнулся:
– Да так… Ничего интересного.
– А что тогда читаешь, раз ничего интересного? – засмеялся дедушка.
Внук пожал плечами и снова улыбнулся.
– Перед каждым Рождеством у меня традиция: я занимаюсь каким-нибудь благотворительным делом, – сказал Гарольд. – В этом году навещу детский приют. Радость моя, хочешь пойти со мной?
Адриан обрадовался и ответил, что, конечно, хочет. Ему ещё в костёле с Конни понравилось помогать людям, а тут ему такое доверие – дают возможность приобщиться к традиции…
– Вот и славно! Ты не слишком занят чтением неинтересной книги?
Юноша покачал головой, и дедушка тогда позвал его за подарками для сирот приюта. Внук с улыбкой кивнул – он очень любил детей.
– На улице похолодало, дождь прошёл недавно. Лучше переоденься. А то замёрзнешь.
– Хорошо, – улыбнулся Адриан и встал, так и прижимая к себе книгу, – я быстро.
Распрощавшись у дверей со своим обожаемым внуком, Его Светлость сообщил, что будет ждать в холле.
Гарольд тоже решил переодеться. Спустившись, он увидел Мориса, которому сказал, что поедет с Адрианом. Дед признался, что был уверен, что внук согласится.
Дворецкий кивнул с улыбкой и ответил, что тоже был уверен в этом, ведь молодой милорд такой добрый.
– Бедняжка… Как только сохранил в себе эту доброту, это милосердие…? Но знаешь, Морис, вот никак не могу себе отказать, и не звать Адриана ласковыми прозвищами, типа «солнышек» и «лапочек», хотя меня раньше злило, что Конни и Фелиция так называют нашего мальчика! Понимаю, что он восемнадцатилетний парень, что как-то несовместимо это, что не зовут их так. И помню, в его возрасте мне не нравилось, когда мать, тётки и бабка обращались ко мне таким образом. Но поделать с собой ничего не могу!
– Не переживайте. Зовите, раз нравится – нет тут ничего плохого, уверяю вас. Всё это стереотипы. Меня мама до сих пор зовёт зайчиком.
Гарольд засмеялся и хотел что-то сказать, как на лестнице появился Адриан. Юноша помахал им рукой и стал спускаться.
– Ну, ведь принц… – сказал дворецкий хозяину, – настоящий принц. Тебе хочется звать его «лапочкой», а я всё время ловлю себя на мысли, что хочу невольно обратиться к нему «Ваше Высочество».
– Он выше принцев, он – ангел.
– Да, а ещё…
И в этот момент лакей открыл парадную дверь, и в холл вошла…Геральдина. Девушка ни разу ещё не навещала их и сейчас приехала впервые. Адриан, который уже спустился, застыл. Девушка – тоже, словно бы не в силах оторвать от глаз от молодого милорда. По правде сказать, так оно и было, и гостья будто бы прочитала мысли Мориса, и в её голове тут же возникло одно единственное слово – «Принц». Такой красивый, так дорого одет по последней моде, такая улыбка…. Возлюбленный стал ещё прекраснее, чем раньше.
– Добрый день, – гостья неожиданно проснулась от минутного забытья.
– Добрый день, леди Геральдина, – ответил ей «принц».
Гарольд и Морис отчего-то хором поздоровались тоже.
Они не ожидали видеть девушку, тем более дочь Констанции не предупреждала о визите.
– Прошу прощения, что без предупреждения, – сказала она, – просто…просто я только решилась. Мне сказали, что вы уезжаете, простите, пожалуйста, я не знала. Но было уже поздно уходить…
– Ничего страшного, – ответил Гарольд, – но раз так получилось, позвольте пригласить вас с нами, леди Геральдина. И приятно познакомиться. Я – сэр Гарольд, дедушка Адриана.
Если бы внук не обратился к гостье по имени, он бы не догадался, кто это, так как ни разу не видел приёмную дочку сына. Ах, нет же, видел, но мельком, тогда, когда увёл Адриана. А сейчас уже не помнил, так как в прошлый раз не обратил на Геральдину внимания – было не до того. Теперь Его Светлость вряд ли вспомнил бы, сколько человек находилось в тот день в холле особняка Джерри.
– Нет, спасибо большое, – отозвалась девушка и неожиданно подбежала к Адриану, схватила его за обе руки и на выдохе взволнованно сказала: – Я пришла только для того, чтобы попросить у тебя… у вас… прощения. Пожалуйста, простите меня! Я была сама не своя всё это время и поэтому так неадекватно себя вела! О, как мне стыдно перед вами!
Но Адриан удивился, сказав девушке, что ей не зачем просить прощения, назвав «леди», и обратившись к ней на «вы».
– Ах, зовите меня на «ты»! И скажите, сможете ли вы меня простить? Я тогда вела себя некрасиво, тогда поцеловала вас, а недавно показала, что буду вами командовать.
Прекрасное лицо Адриана даже покраснело от смущения. Его немного выбило из колеи то, с какой страстью Геральдина без конца твердила о своей вине. Юноша сказал, что она может быть спокойной, ведь всё хорошо, и он вовсе не сердится и не обижается.
– О, вы правы! Я неспокойна! Я вся горю от волнения и страха быть отвергнутой вами! Скажите мне только одно! Вы прощаете меня?!
– Я не считаю, что вы должны просить у меня прощения. И мне даже неловко. Но если хотите, я прощаю вас, хотя, повторюсь, не считаю, что вы виноваты передо мной. Я не держу на вас зла…
– Спасибо! Теперь я могу идти с лёгким сердцем! Простите, пожалуйста, если задержала вас. До свидания и удачи!
– До свидания, леди Геральдина. Всего вам доброго!
Адриан, немного шокированный, подошёл к дедушке и Морису, к таким же немного шокированным. Внезапно гостья обернулась, чуть не доходя до дверей, и воскликнула:
– Адриан, я люблю вас!
