Текст книги "Дурная слава (СИ)"

Автор книги: Мария Евсеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍16. Женя

Я влетаю в свою комнату, запираюсь и ничком падаю на кровать. Мое сердце бешено стучит, щеки пылают, и я не знаю, куда деть себя. Мне хочется выпрыгнуть из непослушного тела, спрятаться от него, сбежать. Удрать от осознания того, что происходит. Я не должна! Не хочу! Мне не следует! Он один из тех наглых, доминирующих самцов, которые мечтают осеменить добрую половину человечества, еще и не считается при этом с чужим мнением! Ему начхать, наплевать на всех и вся! Но стоит только вспомнить его скользящие прикосновения, пытливый взгляд, дразнящий шепот, нежность губ, как я снова проваливаюсь куда-то и утопаю, словно в мягкой перине, в собственных ощущениях. Мне стыдно. Стыдно и страшно оттого, что он все правильно понял.

Я переворачиваюсь на спину и, натянув до носа любимый плюшевый плед, скрываю улыбку, которая невольно расползается по лицу. Ведь мне до жути нравится его неотесанный юмор! Все эти слова и подколки, фразы, жесты, смешные подкаты… Я шарю рукой по стене в поисках выключателя, зажигаю настенную лампу и смотрю на букет, синими чернилами обозначенный чуть ниже большого пальца, с тыльной стороны кисти. Мне еще никто не дарил такие цветы – их не выкинуть в мусор и не поставить в вазу, – они как будто распустились во мне. И даже если их смоет вода, они останутся со мной, своими корнями они уже проникли глубоко под кожу.

Я не хочу раздеваться и идти в душ. Я прикрываю глаза и лежу неподвижно, подмяв под себя подушки и одеяло. Мне доставляет удовольствие копаться в своих чувствах, прислушиваться к себе и раз за разом, словно пробуя на вкус, прокручивать в голове одно простое имя.

Внезапно из теплоты подобных мыслей меня выхватывает короткий стук в окно. Негромкий, но уверенный. Настойчивый, как и сам тот, кто это делает. Я вскакиваю, в порыве паники гашу свет, до ушей закутываюсь в плед, спиной прилипаю к стене – меня нет. Но он-то знает, что я здесь. И мне так хочется выглянуть, а лучше выпрыгнуть прямо в окно, к нему, чтобы оказаться в его крепких, до одурения желанных объятиях.

Я осторожно отодвигаю краешек шторы и вижу его, этого прилипалу, упрямого барана Антона, повисшего на карнизе, такого хмурого и серьезного, впрочем, как всегда. Мышцы на его руках напряжены, подбородок приподнят, брови сдвинуты к переносице, взгляд сосредоточен… Но как только он замечает меня, суровое лицо сразу же проясняется. Он улыбается. Его улыбка врывается мне прямо в сердце. Пальцем он ведет по стеклу и произносит что-то. Размеренно, с четкой артикуляцией. «Спокойной ночи, Джонни» – без труда читаю я по губам и силюсь не задохнуться от переизбытка эмоций.

Должно быть, он видит это, он чувствует меня всю, от и до, поэтому прыгает вниз. Но отойдя на пару шагов назад, дважды стучит по груди, а после, раскрыв кулак, бросает мне свое незамысловатое признание. Я представляю, как ловлю его и бережно прячу под сердцем, но напоказ отклоняюсь в сторону с отвращением, будто уворачиваюсь от тухлого помидора, и нервно задергиваю штору.

Он и так знает обо мне слишком много правды! И сейчас пусть даже не думает, что я разомлела или растаяла. А сама, навзничь упав на кровать, еще долго смотрю в потолок. Кажется, его признание попало точно в цель…

Я прикрываю букетом глаза и, лелея в себе самые трепетные воспоминания, с улыбкой на губах погружаюсь сон.

А утром… Утром я просыпаюсь с совершенно новыми ощущениями. Мне кажется, что все – вот абсолютно все! весь этот мир! вся наша необъятная галактика! – знают о моем секрете, а если не знают, то как минимум подозревают меня черт знает в чем.

Да что мы такого делали?! Просто сидели на крыше и смотрели на лживые лампочки!

– Куда ты вчера пропала? – с подчеркнутым равнодушием спрашивает мама, столкнувшись со мной в коридоре. Она несет несколько банок в летнюю кухню, наверно, чтобы простерилизовать их. – Бросила на террасе ноутбук и сама как сквозь землю провалилась.

И я ей улыбаюсь. Точнее, не ей, а лживым лампочкам, ночному стуку в окно, признанию, двум выдуманным прозвищам «Тони» и «Джонни», букету, который я прячу у себя за спиной…

Так, стоп. Значит, то была мама. Это она скрипнула дверью, это она могла догадаться, что я не одна.

Я неопределенно пожимаю плечами:

– Никуда я не пропадала.

– Папа сказал, что тебя нигде нет, – остановившись на выходе, она сканирует меня коротким, но недоверчивым взглядом.

Так все-таки папа… Фух!

Спасибо, папа, что не выдал меня.

– Я гуляла недалеко от дома.

Приблизительно где-то сверху.

– С тем парнем?

Или все-таки выдал?

Но, к счастью, папа сам появляется у меня за спиной:

– Чего ты к ней с утра прицепилась? Она проскочила в свою комнату ровно через пять минут, после того, как я занес ее ноутбук.

На что мама лишь апатично хмыкает и в обнимку с банками выходит на улицу.

Тогда я оборачиваюсь и с благодарностью улыбаюсь папе:

– Доброе утро, пап!

– Доброе утро, детка! – мягко смеется он. – У тебя все в порядке?

И я принимаюсь ворошить память, чтобы понять, какие обрывки нашей вчерашней перебранки он мог расслышать. Вроде после того, как дверь скрипнула, мы ни о чем таком не разговаривали, что могло бы скомпрометировать меня или его. Кроме того, что Антон совершенно не старался говорить хотя бы чуточку тише, а нарочно подначивал меня во весь голос. Единственное, за что мне могло бы быть стыдно, так это за фразу: «Отвали! Ты не понимаешь?», как будто он приставал ко мне со всей серьезностью…

Наверно, именно поэтому папа и спрашивает, все ли у меня в порядке.

– Да, все хорошо, – как можно беспечнее отвечаю я.

Ведь все на самом деле хорошо. Очень даже хорошо, папочка!

Но уже буквально на следующий день мне видится все иначе.

Все плохо! Плохо! Плохо!

– Здорово, Джон! – у забора на пастбище появляется толстое тело, и я поджимаю губу, готовясь отбиваться от фронтальной атаки. Но то, что он спрашивает, сходу ставит меня в тупик: – А ты Тони не видела?

Почему он интересуется про своего приятеля у меня?

– Какого еще Тони? – зло ухмыляюсь я, делая вид, что мне безразлична тема этого разговора.

– Да ладно, не отмазывайся, мы все видели! Говори, куда Тони дела? В трусы спрятала?

Нет, его похабные шуточки как раз таки меня не тревожат, я к ним давно привыкла. Но что этот кабан может знать о нас?

– Захлопнись! – фыркаю я и яростно утыкаюсь в книгу, размышляя, могли ли эти придурки видеть нас вместе вчера. На крыше мы сидели с противоположной им стороны и совершенно точно были незаметны, да и в соседском дворе все было гладко да тихо. Но…

Тысячу «но» проносятся в голове.

– Странные вещи творятся, – противно хмыкает сальная морда, – сначала мотоцикл украла, потом Тони похитила… – ржет он. – Джон, признайся, ты его сожрала?

Вот дебил!

– Сожрала! И тебя сожру! Ты, вон, какой аппетитный, килограмм на сто пятьдесят! С тебя одного только холодца с ведро получится!

– Ну, а если серьезно, – смеясь, похрюкивает он, – Джонни, где наш Антошка?

Я вскакиваю – меня бесят эти расспросы! – и временно ухожу во двор, кинув толстому на прощанье:

– Пошел копать картошку!

А сама теряю последнюю надежду увидеть Антона сегодня.

Дни тянутся бесконечной вереницей: каждое утро я считаю минуты до наступления вечера, а вечером – утра и подгоняю ход медлительных часов, но те, как нарочно, надо мной издеваются. Я понимаю, что до пятницы Антона даже не стоит и не ждать, да и выходные оказываются под вопросом. Я не могу для себя решить: разумно ли ехать назло ему в клуб или лучше остаться дома? Если Антону не нравятся мои «покатушки», значит, он снова примчит меня встречать. Но вдруг у него не будет возможности забрать меня и отвезти домой, вот поэтому-то он и настаивал, чтобы в пятницу я там не появлялась. Черт! А я хочу его увидеть, очень хочу, вопреки всему здравому смыслу!

Но это не значит, что при встрече я кинусь к нему на шею или поддамся его нахальным рукам. Я твердо знаю, что никогда ни при каких обстоятельствах не потеряю разум и не впаду в блаженное отупение!

Вот только бы увидеть его поскорее…

Я открываю мессенджер и поспешно набираю подруге:

«Юль, приветик! Ты в пятницу как? Из клуба вместе поедем?».

И жду. Жду так же мучительно долго, как жила всю неделю, чем дальше, тем больше сомневаясь: стоит ли мне идти наперекор. И только ближе к полуночи, когда я уже лежу в постели, от пропащей души приходит огромное сообщение, приправленное тонной смайликов:

«Привет! Извини, поставила на беззвучный и забыла. Мы с Олежкой в гипермаркет ездили, такие шторы классные купили. Зацени! И новый чайник. Старый сломался, а греть воду в кастрюльке совсем неудобно. Особенно по утрам. Олег в прошлое воскресенье меня у себя оставил, а потом все как-то завертелось… В общем, мы теперь вместе живем. Принимаю поздравления! Так что, Женьк, прости, возвращаться с тобой в пятницу не получится, я в городе укрепилась. Да и ну его, клуб. Ты лучше к нам приезжай!».

От такой информации я буквально выпрыгиваю из-под одеяла и сразу же набираю Юльке. Мне не терпится услышать ее вдохновенный щебет и все-все подробности. Я не знаю, можно ли назвать то, что сейчас у нее происходит, затяжным блаженным отупением, но… есть ли разница, как это все называется, если подруга совершенно счастлива!

– Ну а как у тебя? – посвятив во все свои волнительно-прекрасные переживания, внезапно для меня переключает разговор она. – По одной только прошлой выходке того прицельного парня можно понять, что все только начинается.

– Он слишком наглый! – отмахиваюсь я.

– А каким он должен быть? С тобой, подруга, по-другому каши не сваришь. Был бы он вежлив, мягок и податлив, обратила бы ты на него свое внимание?

Я улыбаюсь. И закрываю глаза. Его букет, давно исчезнувший с руки, благоухает во мне дивным ароматом.

– Нет, не обратила бы, – смиренно соглашаюсь я.

И Юлька хохочет:

– Так значит, все-таки он тебе понравился?

– Да ну тебя! – смеюсь в ответ. – Я такого не говорила.

– Зато подумала! Подумала-подумала, и не оправдывайся! Обещай, что все расскажешь мне завтра.

И я обещаю. И, охваченная каким-то сладким щемящим чувством, сползаю на подушку, зарываюсь в одеяле и до головокружения мечтаю, чтобы мне этой ночью приснился он.

Но как обычно снится всякая бредятина…

А на следующий день, уже вечером, когда я перед выходом кручусь перед зеркалом, ко мне подходит папа и легонько трогает за плечо:

– Детка, я тут подумал, может быть, тебе не стоит ездить по этим клубам? – тихо, но твердо произносит он.

И я оборачиваюсь:

– Что?

– Ничего хорошего ты там не найдешь. И мы с мамой каждый раз переживаем…

– Пап, ну ты чего? И с чего это вдруг, сейчас-то?

Но не могу сказать ему, что я не в клуб. При таких обстоятельствах правда из моих уст будет звучать обманом.

– Жень, ну что ты там не видела? – с заботой заглядывает он мне в глаза. – Неужели тебе так прям туда надо? В подобных местах происходит черт знает что! А я не хочу, чтобы ты попала в какие-нибудь неприятности. – И отходит к окну. И тяжко вздыхает: – Конечно, ты уже взрослая. И я не могу тебе взять и запретить. Тем более не желаю тебя обидеть. Но попробуй меня понять, как отца. А как отец, я очень не хочу, чтоб ты туда ездила.

Папочка! Милый мой папочка! Мне так приятна твоя забота!

Поразмыслив с секунду, я подхожу к нему и обнимаю со спины:

– Вообще-то я туда и не особенно-то хотела, – пожимаю плечами я.

Ведь я и в самом деле не хочу куда-либо уезжать! Мне важнее увидеть Антона. А если я буду гостить у Юльки, вряд ли представится случай с ним пересечься.

Так, стоп! А почему папа до этого молчал, а теперь, действительно, вдруг разволновался насчет клуба? Неужели этот упрямый баран все-таки…

Вот гад!

Ну я ему устрою!

17. Антон

Всю неделю в шиномонтажке полный штиль. Нет, работа, конечно же, находится, но без особого напряга, а сегодня случился настоящий завал. Мало того, что по записи несколько автомобилей было, так еще и вип-клиент с «зубастыми» шинами заявился.

Выкраиваю минутку, чтобы позвонить Руслану, приятелю Вадима – он в том самом ночном клубе, куда рыжая бестия повадилась, в охране работает. Если б не Рус, я бы с ней, наверно, никогда и не встретился, ведь это он потянул меня туда развеяться, хотя обычно я по подобным заведениям не таскаюсь. А тут… то да се, после армии всех друзей растерял – ну как всех, двоих: Санек по контракту остался, а Чиж за это время жениться успел, еще и дитя родить, – вот и поехал потусить от нечего делать. Поэтому своим знакомством с Джонни, в какой-то степени, я обязан именно ему.

– Рус, здорово! Не помешал? Не открылись еще? Дело к тебе есть особой важности.

Тот одобрительно хмыкает в трубку:

– Давай, вываливай!

– Слушай, ты не мог бы за Женькой присмотреть?

– За каким Женькой?

– Да не, за девчонкой одной, рыженькой…

– Которую ты в прошлый раз нахрапом увозил?

Я улыбаюсь:

– Ну да.

– А сам че?

– А сам постараюсь к вашему закрытию приехать. Запара на работе. А она, оторвиголова, нарвется еще на кого-нибудь…

– Понял, если будет снова лезть в драку, мигом растащу.

– В смысле «снова»?

– А ты не в курсе, что ль? – смеется он. – Было дело…

И я вспоминаю при каких обстоятельствах в тот самый первый день повторно увидел Джонни – слегка потрепанную, с волной волос у лба, но до беспамятства сексуальную.

Дралась, значит? Н-ну, Ковбой!

Хохотнув, я отхожу в сторону, а то поблизости уже успели вырасти уши. И решаю пояснить Русу, в чем суть проблемы.

– Да не, Руслан, я не об этом. Если драка – само собой разумеется. А я прошу маякнуть мне, если кто-нибудь возле нее нарисуется. Ходить хвостом за ней не надо, просто поглядывай, с кем она там, и если вдруг что – сразу звони.

– Антох, ну ты и выдумал! Как ты себе это представляешь? Извини, но я при всем своем уважении к тебе держать твою кралю на курке не смогу. Да и если увижу, что кто-то возле нее отирается… Пока ты примчишь…

Ч-черт!

Меня просто разрывает на части от ревности!

– Ты прав, – закусываю губу, – извини за бредовую идею.

– Да ниче. Я тебя понимаю. Я в твои годы и не такое вытворял, а уж что в мыслях проворачивал… у-у-у!

– Ладно, спасибо за поддержку, увидимся!

– Вадиму привет передавай!

– Хорошо.

И с мыслями, как бы поскорее со всем этим разделаться, приступаю к своим прямым обязанностям. Мы переобули внедорожник для гряземеса, а у него датчики давления в шинах никак не хотят дружить с мозгами, приходится повозиться. Часа три-четыре для внешнего мира меня нет. Работа тяжелая, грязная, к тому ж еще и сезонная – то густо, то пусто. Ну а куда деваться? Сидеть на шее Вадима тоже не вариант. Я все подумываю снять себе однушку, чего я им глаза мозолю, пусть живут в родительской квартире хозяевами – семья все-таки, – а я уж где-нибудь приткнусь. Вот только бы получить полноценную зарплату… Жалко, конечно, из собственной комнаты съезжать. Но Вадим меня и так с одиннадцати лет тянет, он в восемнадцать «папашей» стал, для меня. А я, паразит, до сих пор на нем катаюсь, да и он меня за мелкого считает – все равно, что Степка. Только Степан генерал-лейтенат, а я так – «товалищ комадил».

Как только паджерик, осевший у нас чуть дольше, чем до полуночи, наконец-то покидает бокс, я, наспех переодевшись, выскакиваю из сервиса первым, запрыгиваю в «седло» и, навалив газу, с лязгом срываюсь с места. Сейчас меня волнует только одно: уехала ли Джонни домой, доехала ли Джонни домой и что она делает, эта Джонни. Что она со мной делает?

Я мчу по городской магистрали, обхожу редкие машины, креня мотоцикл то влево, то вправо, ловлю в зеркалах отблески проносящихся мимо фонарей, а вывернув к Площади, притормаживаю – за поворотом клуб.

Рваные отзвуки громкой музыки вываливаются изнутри, стоит любому, в меру разгоряченному и взбудораженному дикими танцами, распахнуть настежь дверь и оказаться снаружи. И всякий раз я дергаюсь – может быть, она? Но нет. И так с завидной регулярностью, пока у меня хватает нервов. А как только нервы кончаются, я вталкиваю все эти надрывные звуки обратно, внося за собой в затуманенное помещение свежий прохладный воздух.

– Не было ее, – встречает меня на проходе Руслан и с характерным хлопком здоровается. – Все глаза себе высмотрел! А точно должна была прийти?

И я от такого расклада теряюсь:

– Да вроде. – Но осознав все положение дел, улыбаюсь и даже смеюсь: – Должна была.

Но не пришла.

Значит, послушалась.

Я твой.

Ты моя.

Окрыленный сложившейся ситуацией, я наскоро прощаюсь с Русом, вырываюсь из душного помещения на улицу, запрыгиваю на мотоцикл и стрелой лечу в Озерки. К ней. Меня переполняют эмоции! Я под завязку наполнен ими. И все, что мне сейчас нужно – да просто увидеть чертовку, посмотреть ей в глаза, которые не умеют лгать, юлить и притворяться, и от одного только ее присутствия разорваться на части от счастья.

Но, подъехав к ее калитке, я обнаруживаю, что свет нигде не горит, кругом неприветливая темнота. Только соседский дом объят привычным убийственным хаосом.

Тогда я подхожу к ее окну и стою. Стою так, не решаясь постучать. Не решаясь потревожить ее тихий, кроткий мир. Должно быть, она уже спит. И бросив небрежный взгляд на Артурчиков двор, в котором перемешалось все: истошные вопли, неестественный смех, музыка, чье-то надрывное пение, дерганье света, запах паленой дряни, – я решаю, что вернусь назад, в город. Надо спать.

Сладких снов, Джонни!

Увидимся завтра.

Давненько я не просыпался дома в субботу, даже успел подзабыть, что это такое.

– Атон! Ты есё спис?

А нет, вспомнил. Очень похоже на те дни, когда простуда выбила Степку из колеи, и он не ходил в детский сад. И на те, когда Вадим с Таней, оставляя на меня своего сына, с утра пораньше укатывают в Икею или на другие подобные «тусовки» для окольцованных.

Я укрываюсь с головой и мычу из-под одеяла:

– Угу.

Короткий скрип двери. И тишина.

Ка-айф!

И только я забываюсь, проваливаясь в самый упоительный дремотный сон, как в разум врывается знакомое:

– Атон! И ситяс спис?

– Угу.

Снова дверь. И опять тишина.

Только топот маленьких ног и приглушенные голоса вдалеке:

– Ты дашь ему поспать?

– Степан, будь человеком!

Так говорят, будто все взрослые, наученные жизнью тетки и седовласые дядьки, менее бесцеремонны. И докопались же до пацана!

– Степ! – зову я его, откинув с лица одеяло. – Я не сплю! Иди сюда!

И то, что происходит дальше, больше похоже на легкое сумасшествие.

Он с радостным визгом врывается в мою комнату, запрыгивает прямо на меня; мы дергаем друг друга за руки, за носы, за уши, бьемся подушками, устраиваем в складках пледа ралли «Дакар», пеленаем простыней Степку, а потом и меня за компанию, прыгаем на кровати. И да. Я – здоровенный дурак. Приятно познакомиться!

А после позднего завтрака, практически обеда, я все-таки отчаливаю.

– Ты велнёсся севоня? – пританцовывая у порога, спрашивает мелкий.

– Не знаю, Степ. Скорее всего, нет.

– А куда ты? А мозна с тобой?

– Нет, Степ. Если ты не будешь ночевать дома, мама тебя отругает.

– А тебя мама не налугает?

– Чья, твоя? – улыбаюсь я.

Но он тычет кулачком мне в живот:

– Твоя!

И у меня внутри все переворачивается. Не от его удара, нет.

Может быть, если бы в той аварии не погибли родители, сейчас все было бы по-другому: меня бы поругали, рассказали, как надо жить, и я бы был таким весь правильным и добился бы много. А так…

– До завтра, Степ! – подаю ему по-взрослому руку.

– До завтла, товалищ комадил!

А потом скорость. Жажда скорости. Встречный ветер, раздувающий куртку, рык мотора, шорох шин. И разносортные крыши Озерков, встречающие меня из-за лесополосы, за поворотом.

Предвкушая новую встречу с Джонни, я лихо торможу возле знакомого забора и вызываю чертовку настойчивым хрипом – газую во всю мощь, в результате чего позади мотоцикла поднимается столб пыли. И если она сейчас ко мне не выйдет, клянусь, я буксом вырою яму! И похороню себя здесь, у ее ног!

Но Джонни выходит… Появляется откуда-то со двора. Хорошенькая куколка в красном топе и очаровательных джинсовых шортиках. И я, поймав дразнящую улыбку, уже не в силах отвести от нее глаза.

– Привет! – она здоровается первой и, опираясь на предплечья, виснет на калитке. Кладет подбородок на руки и с неподдельным интересом изучает меня, мучительно сводит с ума.

И я, не собираясь противиться всем ее пыткам, глушу двигатель и соскакиваю с мотоцикла.

– Привет!

Похожу к ней близко – нас разделяет только металлическая ковка – и хочу поцеловать ее. Легко, невинно, в щечку. Хотя… если она и дальше будет так смотреть на меня, то я за себя не ручаюсь!

Но, опередив меня, бестия отстраняется:

– Дождемся вечера, – смеется она и кокетливо пятится назад. – А если поможешь, то я освобожусь гораздо раньше.

– Хорошо, – хохотнув, соглашаюсь я. – Ловлю тебя на слове, Джонни! Вечер не за горами. – И с готовностью взяться за любую работу, пусть даже самую каторжную, спрашиваю: – Что от меня требуется?

– Надо отвезти молоко. Тебе можно довериться?

Я только по-доброму ухмыляюсь и коротким кивком подписываюсь на все. Даже если маленькая стервочка снова что-то задумала.

Я твой.

Чертовка довольно улыбается и, резко развернувшись, так, что ее попка становится эпицентром происходящего, направляется к террасе. А я смотрю ей вслед и едва сдерживаюсь, чтобы не кинуться вдогонку: поймать за руку, притянуть к себе, жадно приникнуть к горячим губам, слиться воедино и никогда уже не отпускать.

Ты моя.

Но Джонни уже возвращается. И вручает мне небольшой спортивный рюкзак:

– Когда въезжал в Озерки, видел большой дом с синей блестящей крышей? Это там, – сообщает она со всей серьезностью. – Хозяева уже ждут. Твоя задача: в целости и сохранности доставить им две бутылки молока. Все. Даже говорить ничего не нужно. Справишься?

– Только если подбодришь меня поцелуем, – веду бровью я.

– Я же сказала, после, – смеется она. – Потерпи!

И посмотрев мне в глаза, отчего-то смущается.

– Будет сделано, Джонни!

Я надеваю рюкзак, сажусь на мотоцикл и, плавно трогаясь с места, делаю небольшую петлю, чтобы еще раз взглянуть на нее, яркую куколку с пухлыми сочными губками, которые не дают мне покоя ни ночью, ни днем. Но вот уже поворот, и крутой изгиб улицы скрывает ее от меня. Кренясь, я мчу по извилистой двухколейной дороге, а, выехав на асфальт, поддаю газу, чтобы разогнать застойный полуденный воздух строптивым нравом мотора.

Но примерно на полпути чувствую что-то неладное…

Поспешно торможу у обочины, рывком избавляюсь от рюкзака, с которого все течет, который при этом смачно чавкает… Спрыгиваю с мотоцикла – подо мной белое море. И джинсы промокли насквозь. И первая мысль: разбил, подвел.

Но когда принюхиваюсь…

Долбанное молоко! Вонючая прокисшая жижа!

И бутылки на ощупь целые.

Мне остается только ухмыльнуться: н-ну, Ковбой! И с чувством упоительного возмездия вернуться назад, чтобы проучить ее, маленькую рыжую стервочку.

Это не я проиграл. Это она попала на поцелуй.