Текст книги "Дурная слава (СИ)"

Автор книги: Мария Евсеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

14. Женя

Бли-ин! Кто дернул меня за язык шутить на подобные темы? У тети Любы ведь ни ума, ни фантазии. Растреплет по всему поселку, а мне потом доказывай и оправдывайся.

– У меня с ним история, – протяжно вздыхаю я. – А еще физика, химия, алгебра, информатика, иностранный и прочие неприятности.

И даже не с Ромочкой, а с его маменькой. Глаза б мои их обоих не видели!

Но мама смотрит на меня, как тот бородач с фейсконтроля:

– Тогда зачем ты морочишь ему голову?

– Я разве морочу?

– А как, по-твоему, это называется? Надо уметь говорить «нет», твердо и сразу. Или… – она подозрительно понижает голос, – тебе он все-таки нравится?

– Ма-ам, – утомленно протягиваю я. Потому что ненавижу, когда додумывают то, чего нет и быть не может! А еще и потому, что устала объяснять одно и то же по десятому кругу: – Чтобы он кому-то сделал предложение, сначала небеса должны рухнуть, а земля перевернуться! А уж чтобы он кому-то нравился…

– Красота – понятие субъективное.

– Да при чем здесь красота?

– Ну да, конечно… Тот парень. Роме до его наглости далеко, – неприязненно хмыкает она и заглядывает мне в лицо. Нет, прямо в душу. – А с ним у тебя что?

А с ним у меня…

Я мысленно улыбаюсь:

– Ничего, – и не подаю вида, что все еще ощущаю горячие губы на своей щеке.

– Ничего, – эхом повторяет она и нервно покашливает. – Так это теперь называется, да?

– Мам, не выдумывай.

– А я не выдумываю, я вижу! И предвижу, как ты, связавшись с ним, заработаешь себе дурную славу! Мне рассказать тебе, чем все это кончается?

Я закатываю глаза – мне хочется напомнить ей, как она, девятнадцать лет назад, познакомилась с неформалом-папой, как сходила по нему с ума и проколола нос и язык только чтобы обратить на себя внимание, как в результате нежданно-негаданно появилась я, и все вокруг пророчили безотцовщину, – но решаю не вступать в напрасное противоборство. Мне проще заверить ее:

– Я не собираюсь терять голову.

Ведь я не собираюсь терять голову!

Но эта банальная фраза звучит как-то неубедительно, я и сама прекрасно понимаю. А еще и двусмысленно: будто упрямый баран Антон и вправду мой парень. Смешно! Я вспоминаю, как он скакал по полю в сланцах и коротеньких разноцветных шортах – которые кое-кто тоже заметил и, чтобы скрыть свое восхищение, намеренно назвал их трусами! – и не могу сдержать в себе улыбку.

Но это не значит, что я вот так взяла и впала в блаженное отупение. Это не то! Это совсем-совсем другое!

Он прилипала!

Он выскочка!

Он наглое развязное животное!

«Заеду за тобой вечером, Джонни!» – не слишком ли он самонадеян? Неужели приставала всерьез думает, что я так запросто сдамся?

И я, затаив в себе волнительное предвкушение новой встречи, проскальзываю мимо ворчащей мамы, ныряю в дом за недочитанной книгой, а потом снова отправляюсь на пастбище. Но, разместившись под любимой яблоней, лишь машинально переворачиваю странички – вроде бы читаю, бегу по строчкам глазами, но мысли далеко не о том.

Интересно, он фамильярничал на публику, потому что от природы такой, без башки, или же сознательно старался произвести впечатление неординарным способом?

Да каким неординарным?! Бунтарь! Варвар! Питекантроп!

Но стоит только вспомнить, как я беспомощно чертыхалась на его плече вчера, как разом с меня слетают все неодобрительные рассуждения. Я снова улыбаюсь, представляя его серьезное, без доли иронии лицо с нахмуренным лбом, густыми суровыми бровями, воинственным взглядом и жадными губами, которые нагло шептали мне всякие дерзости. Его уверенный, в меру низкий голос буквально шелестит по коже до сих пор, отчего по спине, рукам и ногам теплой волной пробегают мурашки. Я запрокидываю голову, закрываю глаза и втайне мечтаю… Но то, о чем я мечтаю, страшно раскрыть даже самой себе.

А к ужину наконец-то возвращается папа, и мы по традиции собираемся вместе за столом. Но я не могу насладиться тихим семейным вечером сполна, как привыкла наслаждаться прежде. Я постоянно отвлекаюсь на звуки, доносящиеся с улицы, на любой гул проезжающего мимо мотоцикла и даже автомобиля, я то и дело поглядываю на стрелки часов.

«Заеду за тобой вечером, Джонни!»

Вот черт! Ну почему я веду себя так, будто собралась с ним куда-то ехать, будто рада запрыгнуть к нему на сидение и вновь прижаться щекой к его широкой спине?

Нет, мне нужно успокоиться. И выкинуть его слова из головы. Я на подобное не подписывалась! А сама, распрощавшись с вилками, кружками и тарелками, кидаюсь к зеркалу. А потом на улицу.

Как узнать: по его мнению, уже вечер? Или вечер – это когда темно? Так и слоняюсь в мучительных мыслях из комнаты на террасу, а с террасы обратно в комнату. А проходя мимо мамы, отчетливо чувствую ее желание поделиться увиденным и услышанным за сегодня с папой. Она ловит мгновение, подбирает слова, гуляет по тонкой ниточке, вымеряя удобный шаг и нужное расстояние.

Но мама… папа знает гораздо больше тебя. Прости.

Папа в курсе, что мы с ним уже кувыркались.

Сумерки спускаются на поселок нехотя и будто бы даже боязливо, неспешно накрывают крыши домов своим прохладным серым полотном, аккуратно соскальзывают вниз и растекаются вязкими чернилами под ногами. Я сижу в самой что ни наесть темноте, в углу террасы, и не знаю, чем занять себя: ни задачи, ни фильмы, ни клипы, ни переписка с Юлькой не могут вырвать меня из мучительного плена ожидания. Я жду. Черт возьми, я его жду!

Но когда этот упрямый баран наконец-то показывается у калитки – с тихим рыком тормозит возле нее, – я не собираюсь даже поворачиваться в его сторону. Да что он возомнил о себе? Думает, я брошу все свои дела и с упоением побегу к нему?

Я давлю в себе приступ радости и желание, если не бежать, то хотя бы просто подойти, и демонстративно утыкаюсь в ноутбук.

– Я никуда не поеду!

– Тогда мне придется позвать тебя громче. Вот так, – он слегка поддает газу, и его мотоцикл начинает надрывно ругаться, вынуждая меня встать.

– Прекрати! – фыркаю я и кошусь на входную дверь. – Ты хочешь, чтобы кто-нибудь вышел?

– Я хочу, чтобы ты вышла ко мне.

– Ни за что!

Он снова нахально газует, поднимая пыль на тропинке.

Его самонадеянный вид и настойчивость, которую я давно оценила, провоцируют меня на улыбку:

– Ты не понимаешь?

Но он, кажется, не слышит:

– Не заставляй меня подключать к уговорам твоих родителей.

– Что? – мягко усмехаюсь я и в порыве несправедливости сбегаю с порожков. – А не слишком ли ты…

– Вот так-то лучше, – довольно улыбается он, не дав мне договорить. – А теперь иди сюда и прыгай ко мне в седло.

Я смеюсь:

– Ты серьезно думаешь, что я стану с тобой кататься?

– Кататься? – хмыкает он. – Если это еще одна твоя жаркая фантазия, то хорошо, я принял к сведению и отметил на будущее. Но извини, сейчас мы должны будем решить одно важное дельце, касающееся нас двоих. Так что садись и поехали!

– У меня нет с тобой общих дел!

Он ухмыляется. И не сводит с меня своих бесстыжих черных глаз, которые в буквальном смысле пожирают, раздевают, оставляя на коже жгучие следы:

– Ошибаешься. Есть.

Он дразнит меня! И снова проворачивает ручку на мотоцикле, тем самым заглушая всю ту тираду ругательств, которую я на него обрушиваю. А потом, прекратив газовать, с невинным лицом переспрашивает:

– Что ты сказала? Прости, я не расслышал.

Неожиданно для себя я оказываюсь в двух шагах от него, и теперь, когда это отчетливо осознаю, мне трудно отступить или отвести от него взгляд. Без шлема, верхом на этой железной бандуре, он кажется таким привлекательным, что я начинаю злиться всерьез.

– Когда-нибудь я прибью тебя! И похороню в коробке из-под холодильника!

– Тих-тих-тих-тихо, – улыбается он и ловит меня за руку. – Мы обязательно сыграем во все твои любимые ролевки. Чуточку позже. – И вмиг делается серьезным: – Но для начала съездим в гости к некоему Ромочке.

Опешив, я слегка зависаю и еще некоторое время наиглупейшим образом таращусь на него:

– Зачем?

И даже не вырываюсь.

Прочувствовав, с какой нежностью и аккуратностью он перебирает мои пальцы, я с головой ухожу в ощущения.

– Расставишь все точки над i в своих незавершенных отношениях, прежде чем мы начнем новые. Иначе я расставлю их сам.

Да он с катушек съехал?!

Я одергиваю руку. Но осознав всю комичность проблемы – кажется, приставала меня ревнует, он меня ревнует! – решаю слегка усугубить ситуацию.

– Новые? – с придыханием переспрашиваю я. Подхожу к нему ближе, опираюсь на его плечо и сажусь позади. – Хм…Тогда нам придется заехать еще и к Вовику!

Он в недоумении оборачивается:

– А что у тебя с Вовиком?

– А с Вовиком у меня… – я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, – …в пятом классе я сидела с ним за одной партой!

– М-м. То есть… ты хочешь сказать…

Я киваю и ловко спрыгиваю с мотоцикла:

– О, а ты, оказывается, сообразительный! Молодец, – машу ему я и ныряю обратно в калитку, – возьми пирожок с полочки!

– Какой еще пирожок? – смеется он и глушит мотор. Соскакивает следом за мной, дергает калитку…

Я слышу, как он бежит. Его шаги эхом отзываются во мне. И пока я лечу от него по бетонной дорожке, мое сердце сладко сжимается, подбивая разум на всякие глупости.

Хохотнув, я ухожу резко вправо, к гаражу, заставляя его притормозить на повороте, но просчитываюсь. Он успевает схватить меня за запястье, и я совершенно неожиданно – очень даже ожидаемо! – оказываюсь в его крепких объятиях, лицом к лицу. Глаза в глаза.

– Может, хватит уже от меня бегать, Джонни? – тихонько спрашивает он и большим пальцем руки осторожно убирает прядь волос, упавшую мне на лоб.

Его шепот обжигает. Взгляд пытливо скользит по мне. Широкая крепкая грудь, в которую я упираюсь ладонями, напряженно вздымается. Где-то под ней размеренно стучит что-то горячее, непоколебимое, мужественное. Но я смотрю на его губы и думаю только о них.

– Нет, – коротко выдыхаю.

– Нет? – И он наклоняется. И прислоняется ко мне лбом, носом, слегка колючей щекой, отчего я теряю твердую почву под ногами. И плыву. И парю. – Ты хочешь свести меня с ума окончательно? – И легко целует в висок.

Кажется, он знает о моих желаниях все…

15. Антон

Едва я успеваю коснуться ее непослушных жарких губ, слегка приоткрытых, немного сомневающихся, но таких манящих и желанных, как свет фар проезжающего мимо автомобиля на миг ослепляет нас. Желтым полотном, скользнув по дому и стене гаража, машина медленно катит по дороге вдоль забора.

Я отвлекаюсь, я чувствую, как испуганно бьется ее сердечко. И тогда, легонько прижав рыжую бестию к себе, вместе с ней делаю шаг вперед, в темноту, сгустившуюся у гаража. Но Джонни не отступает, не вырывается, не убегает от меня.

В очередной раз взглянув в ее глаза с немым вопросом о разрешении, я наклоняюсь и осторожно, боясь, что мог не так понять, короткими поцелуями от уха до подбородка подбираюсь к ее пылающим губам.

Дверцы машины хлопают. В затуманенное сознание вторгаются голоса:

– О, Антохин байк…

– Че это он тут его бросил?

И я понимаю, что это Тим, Гарик и кто-то еще, но не хочу сейчас думать о них. Все мои мысли растворяются в ней, в этой дерзкой, но такой уютной девчонке.

– Тони, ты там?

Я не собираюсь реагировать на их оклики. Но она выдыхает:

– Черт! – и, обернувшись в сторону калитки, подставляет мне щеку. – Если эти кретины придут сюда, я их покалечу!

Ее воинственный шепот заставляет меня улыбнуться:

– Не сомневаюсь, что когда-нибудь ты перекалечишь здесь всех, – и первым отступаю. Но только для того, чтобы взять ее за руку: – Но не сейчас.

Легонько сжимая в своей ладони ее тонкие пальчики, я тяну Джонни в сад, в гущу летнего вечера, плавно перетекающего в ночь. В эту теплую, совершенно неповторимую звездную ночь!

– Ты рехнулся? – смеется она. – Куда ты меня тащишь? Я же сказала, я никуда с тобой не пойду! И не поеду тоже!

А сама бежит, бежит и даже не спотыкается.

– Это я уже понял, – хохотнув, продолжаю увлекать ее за собой.

– Я серьезно! Что ты задумал? – мягко фыркает она. – Если во двор выйдет мама, тебе не поздоровится.

– У тебя прекрасная мама, не наговаривай. Она не будет против!

– Не будет против чего?

– Того, что ее дочь со своим парнем, – я останавливаюсь и, вновь оказавшись с ней лицом к лицу, сознательно подначиваю ее, – занимается кое-чем приятным.

– Ты! – вспыхивает она. – Похотливое животное! – И стремится ударить меня.

Но я уворачиваюсь, не выпуская ее руки.

– Не знаю, о чем ты подумала, маленькая извращенка, – смеюсь я, – но вообще-то я имел в виду перекус. – И достав из кармана куртки пакетик с фисташками, трясу им перед ней. – Но мне приятно, что ты, каждый раз оказываясь рядом со мной, постоянно думаешь об этом.

– Я об этом не думаю!

– Ладно-ладно, не думаешь. Но, по крайней мере, не возражаешь, что я твой парень.

Я твой.

Она теряется. Но быстро находит, как оправдаться:

– Ты такой твердолобый, что тебе нет смысла возражать!

– Рад, что ты это усвоила.

И наконец-то оторвавшись от ее озорно поблескивающих глаз, снова тяну Джонни за собой, к пристройке. Там есть отличная лазейка для того, чтобы…

На мгновение я оставляю ее вместе с упаковкой фисташек, а сам одним махом забираюсь на бочку.

– Я не понимаю! Что ты задумал?

– Просто доверься мне, – упираясь в покатую крышу, подаю руку чертовке.

Та мешкает, но доверяется.

Ты моя.

И, оказавшись с ней рядом на этом крошечном пятачке диаметром не более пятидесяти сантиметров, на метр выше уровня земли и едва ли ниже небес, отчетливо ощущаю вращение планеты вокруг своей оси.

Поддавшись порыву, я аккуратно притягиваю Джонни к себе:

– Эй, Ковбой, – шепчу ей на ушко, – а ты рисковая. Мы лезем на крышу, ты можешь упасть.

– Если ты станешь распускать свои загребущие лапы, обещаю, мы упадем с тобой вместе!

На что я смеюсь:

– Мне нравится прогресс в твоих угрожающих фразочках! – И веду бровью: – Так значит, вместе?

Она живо переводит разговор в другое русло:

– Что мы будем там делать?

– Я же сказал: перекусывать. И смотреть на эти лживые лампочки!

– Какие еще лампочки? – хихикает она.

– Вот те!

Я указываю пальцем вверх, и как только рыжая бестия задирает свою прелестную головку, успеваю чмокнуть ее, прежде чем смачно получаю по лицу.

– Что? – деланно возмущаюсь я и взбираюсь на крышу пристройки. – Я думал, мы уже вышли на новый уровень.

– Какой к черту уровень! – хмыкает она. Но ее негодование слишком уж развеселое. К тому же, Джонни покорно принимает от меня помощь, и вот уже мы продвигаемся вперед, к основной части кровли. – Ты серьезно? Ты собрался устроить здесь планетарий и показать мне созвездия Кассиопеи, Центавра и Гончих Псов? Очень оригинально! – ехидничает она.

– Ты же ждешь от меня романтики, – продолжаю подтрунивать я. – Тебе ведь не нравятся мои навязчивые ухаживания, – и, сняв с себя куртку, расстилаю ее, чтобы одна обворожительная попка могла с комфортом разместиться в первом ряду новоявленного планетария. И сам присаживаюсь рядом. – Тогда я буду дарить тебе звезды, сладости и цветы. – Не церемонясь, я забираю из ее рук пачку с фисташками, вскрываю упаковку и сразу же приступаю к перекусу: – Вот только извини, цветов у меня нет. Да и сладостей для тебя тоже. Только лживые лампочки… Смотри, – сосредоточившись на неподдающейся скорлупке, я, не глядя, киваю куда придется, – там созвездие Гончих Псов. А вот там… как ты сказала? Кассипопея?

– Кассиопея, – смеясь, поправляет она. – Эй! Ты стебешься, да? – И отнимает у меня приличную горсть фисташек.

Но я все еще продолжаю казаться серьезным:

– Нет. Я искренне надеюсь произвести на тебя впечатление.

– Прекрати! – хохочет она. – Тебе это не идет!

– Да-а? А если я все-таки подарю тебе цветы?

Я достаю из внутреннего кармана куртки ручку-брелок, беру Джонни за руку и, не спрашиваясь, принимаюсь выводить на тыльной стороне ее ладони то ли мимозы, а то ли ромашки. А когда заканчиваю – букет получается так себе, – она премило улыбается:

– Ты идиот!

– Тебе придется с этим смириться, – без обид хмыкаю я. – Но в том есть одно большое преимущество для тебя.

– Для меня? – смеется она. – И какое же?

– На моем фоне ты будешь неотразима.

– То есть… ты намекаешь, что я… так себе?

– Нет, нет, нет!

Она замахивается, но я успеваю увернуться и, перехватив ее руку, потянуть на себя. Джонни заваливается, ее прекрасный носик утыкается мне в грудь.

Тогда я слегка наклоняюсь и целую ее в рыжую макушку:

– Ты прекрасна!

После чего отпускаю.

– В глазах идиота? – прищуривается она, вернувшись в вертикальное положение.

– В глазах твоего парня. Я же не виноват, что ты запала на такого.

Я твой.

– Что-о? Я на тебя не западала!

– Тогда зачем приняла цветы?

Она смотрит на мои художества и улыбается:

– Ты не оставил мне выбора.

– Разве? Ты могла бы их выкинуть…

Чертовка громко хохочет. Ссыпает в пустую упаковку скорлупки, оставшиеся от фисташек, и демонстративно отряхивает ладони перед моим лицом.

– Считай, что я это сделала!

– Звучит убедительно, – смеюсь я. И дразню ее: – Так же, как «я никуда с тобой не пойду!». Да, Джонни?

Ее очаровательный ротик искривляется в забавной усмешке, она собирается сострить что-то в ответ, но ее перебивает телефонный звонок.

Еще не успев узнать, кому я вдруг так сильно понадобился в этот час, я прикладываю палец к губам:

– Тих-тих-тих-тихо, – наклоняюсь к рыжей бестии, слегка толкнув ее плечом. – Или стоит заставить тебя замолчать другим известным мне способом?

И вскользь взглянув на фотографию на экране, бесцеремонно отвечаю на входящий звонок.

– Да, Тань… – и улыбаюсь, глядя на чертовку. – Хотите поехать завтра?… Да не вопрос. Посижу, конечно… Ночевать буду дома… Нет… Хорошо, давай. – А потом, убрав телефон в карман своих джинсов, с серьезностью спрашиваю: – Какие планы на следующие выходные?

Потому что на завтра я вне расписания «товалищ комадил».

– Ты это мне? – беспечно хмыкает она.

– Распорядок дня других куколок меня мало интересует. Но если ты сомневаешься, я уточню. – И, прильнув к ней как можно ближе, почти касаясь лбом ее виска, шепчу в самое ухо: – Мы могли бы исполнить одну из твоих жарких фантазий уже через неделю, Джонни.

– Отвали! – фыркает она и отстраняется. – Думаешь, если я проторчала с тобой десять минут на крыше, теперь растаю и потеку?

– Ну ты же посмотрела на лампочки, приняла букет, умяла фисташки… – Я вытягиваю губы вперед, изображая поцелуй, и подаюсь ей навстречу: – Нет?

– Нет!

– Тогда придется поторчать здесь еще немного.

Она смеется:

– Пока я не дозрею?

– Пока ты не посвятишь меня в свои планы.

– А что ты хочешь знать о моих планах? – с вызовом бросает она.

– Я хочу знать, – серьезно спрашиваю я, – поедешь ли ты в пятницу в клуб?

Рыжая стервочка соблазнительно улыбается:

– Вижу, тебя это бесит? – и дергает головкой, встряхивая волосами. – Тогда я точно буду там! И в пятницу, и в субботу! И, может быть, даже в воскресенье!

– Вижу, тебе понравилось ломать каблуки…

– Если бы не один питекантроп, с каблуками все было бы нормально!

– То есть, по-твоему, нормально, когда к тебе пристают, насильно куда-то уносят, ты кричишь, просишь о помощи, а за тебя никто не заступается: ни охрана, ни подруга, ни ее накрахмаленный хахаль? – не на шутку вспыхиваю я. – А если бы это был кто-то другой? Твои ночные покатушки не доведут тебя до добра! Ты никуда не поедешь, и точка!

– Ха-ха-ха, – театрально храбрится она. – И что ты мне сделаешь? Приедешь пораньше и привяжешь меня к батарее?

– Зачем? Я просто познакомлюсь с твоим отцом. Но если ты так настаиваешь… – недвусмысленно веду бровью я. – Кажется, мне уже пора заводить специальный блокнот, чтобы записывать все твои тайные желания.

– Хватит льстить себе! – злится рыжая бестия. – И вообще! Какое право ты имеешь… – но запинается. С опаской озирается и, видно, что-то заметив, договаривает уже шепотом: – Указывать мне…

Я тоже прислушиваюсь: кажется, скрипнула дверь.

– Ну? И что же ты замолчала? – хохотнув, спрашиваю.

И наблюдаю, как она, откинувшись назад, спиной прилипает к черепице, а потом, потянув меня за плечи, увлекает за собой:

– Антон, пожалуйста, – умоляет торопливым шепотом. – Кажется, кто-то вышел…

Но меня не нужно уговаривать, я легко подчиняюсь. Разворачиваюсь и, опираясь на локоть, принимаюсь рассматривать ее милое личико вблизи:

– О-о, ты уже дозрела? – смеюсь я. – Решила не ждать следующих выходных?

А сам схожу с ума по ее пылким губам.

– Тихо. Перестань. Не время для твоих дурацких шуточек. Ты можешь заткнуться или хотя бы не орать?

– А я разве ору? Но если тебя это так напрягает, ты знаешь, как заставить меня замолчать, – и позволяю себе пробежаться пальцами по ее шее.

– Дурак, – вполголоса ворчит она и брыкается. – Хватит паясничать!

Но по реакции ее кожи я догадываюсь, что чертовке очень даже приятно.

– Джонни, – я улыбаюсь. И, пользуясь ее беспомощным положением, вновь проделываю тот же трюк, вкладывая в него всю свою нежность. – Только не говори, что ты боишься щекотки. – После чего опираюсь на две руки и нависаю над ней: – Это не то, Джонни. Ты меня не обманешь.

Ты моя.

И стараюсь поймать ее взгляд. Но он от меня ускользает.

– Отвали! Ты не понимаешь?! – громко фыркает она и, оттолкнув меня, вскакивает на ноги. Аккуратно скатывается вниз, к крыше пристройки, пробегает по ней и, пока я соображаю, что мне следовало бы помочь маленькой обманщице, которая так тщательно скрывает, что испытывает ко мне не меньшее, чем я к ней, оказывается на бочке, а следом и на земле.