Текст книги "Дурная слава (СИ)"

Автор книги: Мария Евсеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍12. Женя

– Отпусти меня! Не надо! – взвизгиваю я, вновь оказавшись на его плече. Но тут же закусываю язык, представив, что могут подумать разбуженные родители, если увидят свою дочь в подобной позе.

Сейчас ладонь этого нахала лежит там, где еще не лежала ничья чужая рука. А этот кобель только за последний час успел облапать меня дважды!

Да что он себе позволяет?!

Но я не могу орать. Поэтому, продолжая извиваться, вполголоса сыплю на него угрозы:

– Тебе не удастся скинуть меня и самому остаться сухим! Я без боя не сдамся!

И не успев даже толком вцепиться в его футболку, затылком и шеей ощущаю тысячи мелких холодных капель…

Ах ты, гад!

Я дергаюсь, наваливаюсь на него всем весом, стараюсь зарядить ногами хоть куда-нибудь, лишь бы посильнее. Если я вымокну, он тоже должен искупаться! Пусть даже мы оба свалимся на газон!

Но этот непробиваемый ловко перехватывает меня под колени и спину, разворачивается на сто восемьдесят градусов, и теперь я оказываюсь в совершенно невыгодном для себя положении – я сама закрываю его от брызг, которые летят мне прямо в лицо.

– Прекрати! Хватит! – громким шепотом рычу я. И тут же скатываюсь до жалобного писка: – Антон, пожалуйста!

Но он только смеется:

– Что значит «пожалуйста»? Ты же именно для этого пригласила меня к себе. Страстно желала со мной искупаться. Разве нет, Джонни? – и поворачивает меня так, чтобы я наверняка вся вымокла.

– Нет, я не хотела… – захлебываюсь я. – Отпусти! Это же была шутка!

– Шутка? А я думал, это твои эротические фантазии.

– Дурак! Озабоченное животное! Отпусти меня!

– Отпустить? – он делает шаг вперед, прямо к разбрызгивателю, и в ту же секунду нас окатывает с головы до ног.

Ледяные струи заставляют меня съежиться, прижаться к нему, уткнуться носом в теплую кожу, а его – самодовольно улыбнуться.

– Эй, Ковбой, – шепчет он, легко касаясь губами моего виска, – а ведь ты сама не хочешь, чтобы я тебя отпускал.

– Хочу, – бормочу я, остерегаясь поднять на него глаза. Опасаясь шевельнуться и даже дышать. Мое сердце предательски стучит во всю мощь, норовя вырваться из меня и перепрыгнуть в его грудную клетку. И мне кажется, если я взгляну сейчас на этого наглеца, то случится нечто непоправимое.

– Что? Я не расслышал, – издевается он, кружа со мной между садовыми распылителями.

– Хочу!

– Громче.

– Хочу! Хочу! Хочу! – дергаюсь я, стараясь вырваться из его крепких, хватких рук.

По нашим лицам, плечам, локтям стекают тонкие ручейки. Мои волосы прилипли к шее, его влажная футболка туго обтянула загорелое тело. Но он не думает прекращать водные процедуры. Этот твердолобый баран не собирается отступать назад и возвращать меня в вертикальное положение. Наоборот, ему смешно!

– Воу! Какая страстная, ненасытная девочка!

Я фыркаю:

– Хватит измываться надо мной! – И беспомощно бьюсь у его груди: – Мне холодно!

– Не проблема. Я сумею тебя согреть.

Он нежно прижимает меня к себе, и вместо того, чтобы испытать к нему что-то вроде отвращения, я чувствую немыслимую жгучую дрожь. И это меня ужасно пугает!

– Сейчас я закричу, и на мой крик прибегут родители!

– Кричи, – улыбается он, остановившись под самыми мощными струями. – Я знаю, как заставить тебя замолчать. Поверь мне, это работает.

Его лицо оказывается так близко, что у меня перехватывает дыхание. Я не успеваю отвести взгляд, а когда хочу – сделать это попросту не получается. Его бесстыжие черные глаза ненасытно пожирают меня, и я с не меньшей жадностью изучаю их потаенные желания. С его лба на мой лоб стекают крупные капли воды, одна за другой бегут по линии носа, соскальзывают вниз и теряются где-то меж нашими плотно сомкнутыми телами. Я не хочу знать, куда они падают, я и так промокла до нитки. Но мне почему-то уже не холодно – во мне бушует пожар.

Своими губами он почти касается моих губ и, как бы дразня, отстраняется:

– Хочешь попробовать?

Да.

– Нет! – со всей силы дергаюсь я, запрещая себе поддаваться его нахальному очарованию. И случайно, не намеренно, ударяю его локтем в нос.

Ч-черт!

Он морщится, пошатывается и, то ли от боли, то ли моего неожиданного движения, теряет равновесие. Все происходит так быстро, что мы, едва ли успев ругнуться, смачно падаем на пропитанный влагой газон. Он – на спину, я – на него.

Оказавшись буквально верхом, я не сдерживаю в себе порыв отомстить наглецу и, воспользовавшись его беспомощным положением, тянусь к ближайшему разбрызгивателю, чтобы переключить режим и искупать обидчика сполна.

– Ты! Раззява! Самонадеянный баран! Похотливое животное!

Мне остается только провернуть диск и сменить «мелкий душ» на «мощную струю», как он, быстро сообразив, что к чему, хватает меня за запястье и притягивает к себе с таким напором, с такой развязностью, что я невольно охаю.

– Маленькая негодница, – обжигая напряженным дыханием, шепчет мне в ухо он, и я каждой клеточкой тела ощущаю его всего: от горячей ладони у себя на затылке, рельефного живота под моим животом и до пульсирующей венки на шее. Большим пальцем свободной руки он убирает мокрую прядь с моего лба и самодовольно улыбается: – И снова ты, вместо того, чтобы сбежать, предпочла остаться со мной.

– Нет! Я хотела…

Он спокойно смеется:

– Вот только сейчас не кричи о своих желаниях. Тих-тих-тих-тихо! Как-нибудь в другой раз, – он ловко поднимается и помогает подняться мне. А потом указывает куда-то назад.

Я оборачиваюсь и вижу, что в гостиной горит свет.

Вот черт!

Кажется, мы все-таки разбудили родителей…

– Жень! Что случилось? – спросонья папа смотрит на меня, всю промокшую и разрумяненную.

Я уже стою на террасе перед дверью и судорожно соображаю, на что сослаться. Конечно, с папой можно говорить откровенно, но боюсь, он не поймет… А если свалить все на дождь?

Я бросаю короткий взгляд на калитку, с которой как по волшебству вдруг исчезает куртка, и мысленно молю этого Антона не заводить мотоцикл. Надеюсь, он не станет мстить мне именно таким образом?

Но нет, по ту сторону тихо.

– Не знаю, – как можно небрежнее пожимаю плечами я. – В дом не хотелось, и я решила посидеть здесь еще немного. Заодно включила разбрызгиватели. Газон от жары, кажется, начал терять вид.

– И ты проверяла работу поливалок?

– Э-эм… да.

Папа едва заметно улыбается:

– Мне точно не стоит за тебя волноваться?

– Точно, пап. Все хорошо, спасибо. Можно я пойду спать?

– Конечно, иди, – мягко произносит он и смотрит куда-то поверх забора. – Рад, что у тебя все хорошо.

И от осознания смысла последней фразы мне становится по-настоящему стыдно.

Смутившись до безобразия, я проскальзываю мимо него в коридор, а оттуда сразу же шмыгаю в ванную. Прямо в одежде я захожу в душевую кабину, включаю верхнюю панель, запрокидываю голову и, улыбаясь, подставляюсь теплым мощным струям тропического ливня. Сейчас мне так прекрасно, как не было еще никогда. И пусть папа что-то видел или заподозрил, я уверена, он все понял правильно.

Я стягиваю с себя отяжелевшую одежду, выдавливаю в ладонь капельку ароматного геля, зажмуриваюсь и с точностью до мелочей прокручиваю в памяти весь сегодняшний вечер, начиная с того самого момента, когда этот прилипала неожиданно появился на танцполе и заканчивая грохотом моего сердца, забивающего шепот его наглых губ.

Вот же редкостный кобель! Он лапал меня! Лапал и самодовольно ухмылялся, находчивый прохиндей!

Я вспоминаю его крепкие руки, свой сломанный каблук, смешной намек на поцелуй в щеку, одобряющий взгляд Юльки, далекие огни Озерков, исключительное «Джонни», шершавый остывший асфальт, черный шлем с красной полоской с правой стороны, падение на газоне, мокрые футболки, прилипшие к нашим телам. И открыв глаза, смываю с себя пену, которая легкими облаками бежит по животу к ногам. А потом смеюсь. Смеюсь тихонько, но вслух. Заворачиваюсь в полотенце и на цыпочках отправляюсь в свою комнату, чтобы уснуть самым спокойным, самым безмятежным сном.

А в половине седьмого уже подъем.

Я отрываю голову от подушки, отключаю будильник, забираю к себе в постель телефон и еще несколько минут с улыбкой разглядываю экран. За ночь от Юльки прилетело не меньше десятка посланий с вопросами в духе «Ну и чем все закончилось?», «Ты ночевала дома?», «Вы целовались?» ну и так далее, вплоть до просьб рассказать о каких-то там интимных подробностях. Вот смешная!

«Да иди ты к черту» – шутливо отвечаю я ей.

И после приписываю:

«Вообще-то я хотела на тебя обидеться за то, что ты оставила подругу в трудной для нее ситуации».

Отправляю и набираю следующее сообщение:

«Но я выжила. На этот раз твоей совести повезло».

А потом откидываю одеяло и с чувством необъяснимого предвкушения нового дня ныряю в гардеробную.

Оттуда я слышу, как папа, бреясь в ванной, насвистывает какую-то песенку, как мама гремит кастрюлями, как за распахнутым окном, в саду, поют так рано проснувшиеся горихвостки. А я… я еще никогда так долго не обдумывала, что же мне надеть. И хотя мне по большому счету все равно: сарафан ли это будет или шорты с майкой, – сейчас от перебирания одежды я испытываю нечто вроде безобидного удовольствия.

В конечном итоге остановив свой выбор на шортах и рубашке с коротким рукавом, я одеваюсь и бегу умываться, чистить зубы. По пути стаскиваю с кухонного стола чашку с ягодами и, отправив в рот добрую пригоршню раннеспелой ежевики, отправляюсь поить коз. Мама уже их подоила. Папа снаряжается на утреннюю развозку. Мне же остается вывести животных и обеспечить их комфортными условиями для выпаса.

Я открываю загон, меняю постояльцам воду и, дождавшись, когда козы вволю напьются, не спеша гоню их на пастбище, не забыв, конечно, поласкаться с Майкой и попрыгать с неугомонным молодняком. И только немного погодя, прилично вымотавшись, могу расположиться с полноценным завтраком на свежем воздухе.

Но я лишь успеваю наскоро попрощаться с папой, проводив его до калитки (а заодно убедиться, что мотоцикла там нет), сходить в дом за кашей и чаем, как мне сразу же приходится отбиваться от назойливой мухи в лице тети Любы – никакого спокойствия!

– Смотрю на тебя, Женьк, смотрю, – она сходу ставит свою заезженную пластинку, – и думаю… Вот просидишь ты так год, два, три, а что потом? Ты ведь все-все упустишь! Мордахой и так не особенно-то вышла, фигура – кожа да кости! А молодость уйдет, что останется? – со знающим видом трясет своей мышиной шевелюрой и подбоченивается: – Вроде голова! И в математике, и в физике, и в астрономии. А в простом совсем не соображаешь! Кому ты нужна будешь без образования?

– А я за вашего Ромочку замуж выйду, теть Люб! – приторно улыбаюсь ей я. – Он у вас не привередливый. И умный в простом, не то, что я. Вот пусть и работает, от меня все равно толку не будет. А я стану детей рожать. Сначала двоих, потом еще парочку и еще. И чтобы все-все на вас похожи были! И лицом, и фигурой, и головой. Я уже и имена придумала, все такие кругленькие, подходящие: Коля, Толя, Оля…

– Ты это серьезно, что ль? – хмыкает она и буравит меня недоверчивым взглядом. Но спохватившись, гогочет: – Ой, насмешила! Замуж она за Ромку собралась! Я пока еще не совсем тук-тук, чтобы шутки не понимать.

– По дереву постучите, теть Люб!

Себе по лбу.

– Точно-точно, – раскатисто смеется она. – Тьфу! Тьфу-тьфу! Тьфу-тьфу-тьфу!

– Ага, – поддакиваю я. – Ведь я не шучу. Я пока еще думаю, теть Люб. Ну так, для приличия. Нельзя же сразу на предложение согласием отвечать. – Нарочно с шумом отхлебываю чай, встаю и заглядываю ей в глаза с показной преданностью: – А вы постучите, постучите, чтоб свадьбу не сглазить. Ух, и повеселимся! Да, теть Люб? Все каблуки переломаем!

И ухожу, оставив «свекровь» наедине с собственными мыслями.

К тому же слышу подозрительный лай где-то на нашем участке. И как только сворачиваю за пристройку, со всех ног кидаюсь на пастбище, потому что вижу, как какой-то несносный пес, резвясь, носится по полю и распугивает коз!

И я, конечно же, догадываюсь, чье это беспризорное счастье. Его хозяин в компании таких же беспардонных, как и он сам, телков наверняка сейчас отсыпается после бурной ночки и даже не думает о нуждах собаки. А пес, видно, так долго терпел лишения в вольере, что сейчас ни при каких условиях не успокоится. По крайней мере, мне, чужому человеку, не удается прогнать разыгравшегося проказника, я не могу его приручить, чтобы схватить за ошейник и увести за забор. Сколько бы попыток я ни делала, как бы ни старалась – ничего не получается! И позвать маму тоже не могу – она до жути боится собак.

И что теперь делать? Бедные животные уже порядком устали. Более того, они растеряны и даже напуганы.

Вот черт!

И тогда, не на шутку разозлившись, я отправляюсь прямиком к Артуру с одной простой целью – настучать этому придурку по голове!

Я решительно выскакиваю в калитку, преодолеваю расстояние между нашими домами, толкаю приоткрытые соседские ворота, вхожу в них и, замешкавшись при виде знакомого мотоцикла лишь на секундочку, все-таки взбегаю по порожкам на крыльцо.

Мне нечего волноваться: скорее всего, мы даже не увидим друг друга.

Я выдыхаю и стучу. Сначала спокойно. Затем все настойчивее и настойчивее, но реакции по-прежнему никакой. И вот уже барабаню кулаком, невзирая на ранее утро, а потом, выйдя из себя окончательно, толкаю дверь, и та мне легко поддается.

Безмозговые! Даже не запираются!

Я аккуратно заглядываю внутрь. Делаю шаг вперед и, осматриваясь, прохожу мимо раскуроченного диванчика на веранде, на котором, в завалах какого-то тряпья, кажется, кто-то спит; мимо склада пивных бутылок, гор разбросанной обуви, пластиковых стаканчиков. В коридоре натыкаюсь на перевернутый табурет, переступаю через рассыпанные чипсы, останавливаюсь перед поворотом в гостиную и мысленно фыркаю: «Господи, какой же бардак!».

– Артур! – не решаясь войти в одну из комнат, а тем более подняться наверх, рычу я из холла. – Ар-тур! Просыпайся, чертов сурок, и уведи свою бестолковую собаку!

Но в ответ только бессвязное приглушенное бормотание из-за крайней ко мне двери.

– Просыпайся! – кричу я. – Если не хочешь, чтобы о вашей блат-хате узнали твои родители! – И не дождавшись какого-либо поползновения в мою сторону, окончательно взрываюсь: – Спускайся, пока я тебя сама не нашла и не придушила!

Рывком я открываю ближайшую дверь, быстренько сканирую помятые лица спящих и, не обнаружив нужное, прохожу к следующей.

– Артур! – рву и мечу я.

В гостиной на разложенном диване штабелями лежат какие-то полуголые девки. Одна из них реагирует на мой голос и недовольно натягивает на голову одеяло, оставляя пятую точку проветриваться.

Фу, ну и гадость!

Я отступаю назад, размышляя, стоит ли продолжать поиски этого дегенерата. И, сменив направление, делаю последнюю попытку докричаться:

– Артур!!!

И сразу же вздрагиваю. Потому что натыкаюсь на толстого урода с ухмылкой на пол-лица:

– Оба-на! Джон! – он тянет ко мне свои жирные потные конечности и весь клокочет от смеха. – А не меня ли ты искал?

И мне приходится схватить табурет.

– Приблизишься, и я расквашу твою мерзкую физиономию! – заняв оборонительную позицию, предупреждаю я.

Но он продолжает наступление:

– Я зо-омби… – высовывает язык, слюнявит палец и поглаживает им свои волосатые соски, ни на секунду не прекращая «работать» языком.

– Придурок! – пячусь от него я.

Но он все тянется к ножкам табурета:

– Я зо-омби…

А позади меня дверь.

Я уже нащупала ручку, чтобы открыть и спрятаться… – я быстренько оборачиваюсь: отлично! – в ванной. Но перед тем как юркнуть туда, совершенно справедливо запускаю свое орудие в ненавистное сальное лицо.

Мгновение, щелчок замка, и я уже в убежище.

– Во психичка! Ворвалась, орет, еще и стульями бросается, – ноет с той стороны толстяк.

– А нечего свои вонючие руки распускать!

Я отлипаю от двери и, надеясь найти здесь окно, оборачиваюсь.

– Ну ты даешь! – пенной улыбкой приветствует меня приставала, и я в буквальном смысле каменею от неожиданности. Он стоит в паре шагов от меня перед большой черно-белой акриловой тумбой с мраморной раковиной и широким массивным зеркалом и полирует свои и без того белоснежные зубы. На нем смешные короткие шорты, явно не по размеру, и скрученное вафельное полотенце на шее. – Разыграть такое представление, чтобы вновь увидеть меня, – сплевывает пасту он и подходит ко мне близко-близко. – Отличный план, Джонни! Я знал, что ты едва ли вытерпишь до утра.

13. Антон

Я разглядываю ее, на вид такую дерзкую, в высоких шортиках с рваными карманами и в свободной рубашке, которую мне хочется усовершенствовать – расстегнуть еще на одну пуговку и слегка укоротить, – и подхожу ближе.

– Отличный план, Джонни! Я знал, что ты едва ли вытерпишь до утра, – намеренно провоцирую. Но вместо должной реакции всем своим нутром ощущаю, как она волнуется. Ее проворные пальчики, не находя себе места, теребят джинсовый ремешок. А может, это Диман так напугал ее своими идиотскими выходками? Собачий сын! Поэтому, продолжая прикрываться развязностью, заботливо добавляю: – Но ты же знаешь, хорошим девочкам не стоит находиться в этом доме.

– Обойдусь без советчиков! – фыркает она и дергается, как будто я держу ее. И сразу же устремляется к окну.

А я, пользуясь случаем, продолжаю любоваться рыжей бестией теперь уже со спины. Ее светло-голубые шортики безжалостно сводят меня с ума.

– А это не совет, – по-доброму ухмыляюсь я и наблюдаю, как она, в попытках открыть окно, с усилием надавливает на пластиковую ручку и издает смешной звук, похожий на стон теннисистки. У нее ничего не получается. Тогда я подхожу и помогаю ей, выдохнув прямо на ушко: – Я тебе запрещаю.

– Что?! – вспыхивает она и оборачивается. – С каких это пор ты имеешь такое право…

Но осекается. Потому что расстояние между нами – в поцелуй.

Забавно смутившись, она отступает в сторону:

– К твоему сведению я пришла сюда не ради праздного любопытства!

– В таком случае, если тебя вдруг так приспичило, может, лучше записать мой номер телефона, а не орать на весь дом, выдумывая предлоги на ходу?

– Хватит тешить свое самолюбие! – легко отмахивается от меня она и ловко взбирается на подоконник. – Лучше иди и разбуди этого придурка, своего дружка! Его глупая собака перепугала нам всех коз. Посмотри, что она делает! – Чертовка кивком указывает в конец участка, где со щенячьим восторгом резвится вполне себе взрослый пес, и свешивает свои очаровательные ножки на улицу, собираясь спрыгнуть. – Как еще, по-твоему, я должна была поступить в подобной ситуации?

Я улыбаюсь:

– А ты и вправду Ковбой, Джонни! – и, хохотнув, хочу задержать ее, схватить за руку.

Но она проворно ускользает от меня и выкрикивает уже на ходу:

– Приятно познакомиться, упрямый баран Антон!

Я ухмыляюсь:

– Ладно, подожди, – бросаю ей вдогонку и скидываю с себя полотенце. – Сейчас разберемся с твоей проблемой!

И уже собираюсь рвануть следом за ней, в чем есть – в тех самых шортах, которые позаимствовал у Артура вчера, ведь мои-то вещи постирались и теперь сохнут, – как запоздало соображаю, что неплохо было бы прихватить что-нибудь из холодильника для приманки этой лохматой псины. Поэтому выскакиваю в коридор, намереваясь для начала обчистить кухню, и сразу же натыкаюсь на Димана.

– Я зомби… – закатив глаза, успевает пустить слюни он. Но тут же зависает, нуждаясь в перезагрузке: – Э-э… я не понял. Тони? А где…

И мне приходится подсказать толстяку в рифму.

В ответ он посылает меня дремучим лесом, но я не собираюсь растрачивать драгоценное время на его никчемные выпады. Несколько копченых колбасок, приличный кусок ветчины на всякий пожарный, и я готов укрощать неугомонного пса.

Наспех запрыгнув в чьи-то безбожно узкие сланцы, я выскакиваю из парадной двери и несусь через Артурчиков двор туда, где высокий глухой забор резко обрывается и превращается в низенькую фермерскую ограду.

– Эй, лох-несское чудовище! – присвистываю я, стараясь издалека обратить на себя внимание раззадоренной дворняги и отвлечь ее хотя бы на время от сбившихся в кучу перепуганных коз. А сам, неумолимо приближаясь к пастбищу, не могу отвести глаз от ладно скроенной куколки.

Ее ножки, попа, узкие плечики… строптивый характер, скверные мысли, дурная голова… Не знаю, как я раньше мог думать о ком-то еще?

Ты моя.

И да, я понимаю, что сейчас меня должна занимать лишь бестолковая собака.

– Иди сюда! На! – Я прищелкиваю языком и принимаюсь насвистывать, соблазняя пса мясными деликатесами. Но тот, в шальном запале, отпрыгивает и начинает заливисто лаять, расценивая мои ничтожные попытки изловить его, как захватывающую игру. – На! – Я снова протягиваю ему ветчину. Но дворняга, взвизгнув, кидается наутек и, сделав небольшой круг по полю, возвращается на прежнее место.

– Вот тупица! – фыркает рыжая бестия, стараясь увести в сторону коз.

– Надеюсь, ты не обо мне?

На что она мягко смеется:

– Значит, ты допускаешь, что между вами есть что-то общее?

Я присаживаюсь на корточки и подкидываю одну из колбасок чудовищу под нос. Пес неожиданно ловит и, торопливо чавкая, проглатывает почти целиком. Тогда я отправляю в его пасть вторую.

– Вполне вероятно, – и теперь уже кормлю его с руки. – И если ты подойдешь и сядешь со мной рядом, есть шанс, что мы сумеем продемонстрировать наши общие качества.

– Вдвоем пописаете мне на кроссовку? – расплывается в улыбке она.

И я еле сдерживаюсь, чтобы не растерять всю свою напускную серьезность:

– Тоже вполне вероятно. В случае если ты и дальше будешь выпендриваться.

– Ты серьезно? Ты реально на это способен? – громко хохочет она.

– А ты во мне сомневаешься?

– Нет. То есть да… Нет! Я хотела сказать…

– Садись, – я хлопаю свободной ладонью по мягкому бугорку зеленой травы, в то время как пес старательно облизывает мою вторую руку. И протягиваю ей оставшийся кусок ветчины: – Не желаешь его покормить?

Она мешкает. Оглядывается на коз, которые вроде бы уже вполне успокоились. Делает шаг вперед, но вдруг останавливается.

– Ты хочешь, чтобы он меня облизал? – догадывается она. И сначала морщится. А потом, с улыбкой взглянув на меня, сдавленно смеется: – Вы действительно очень похожи!

– Женя, что происходит? – за нашими спинами слышится взволнованный голос женщины. Она с беспокойством кидает беглый взгляд на коз и, довольно быстро убедившись, что с теми все в порядке, недоверчиво косится на меня. – Кто это?

А я как раз прекрасно понимаю, кто она.

Джонни делает нервный шаг навстречу матери и как-то невнятно бормочет:

– Это… Это Антон.

И отмечая ее послушание, я делаю вывод, что рыжая бестия при родителях не бестия, а домашняя кошечка.

Я ухмыляюсь. Мне нравится такой расклад. Хватаю за ошейник лохматого громилу и, крепко стиснув ремешок в кулаке, чтобы пес не успел улизнуть, встаю, вежливо здороваюсь, подхожу к Ковбою и как можно небрежнее обнимаю ее за плечи свободной рукой:

– Я ее парень!

– В смысле, «парень»? – глядит исподлобья «мама».

– Да какой ты мне парень! Что ты несешь? – выкручивается из моих объятий стервочка.

Но я веду бровью:

– Нет? – и, широко улыбнувшись ее маме, снова притягиваю чертовку к себе. А потом шепчу ей нежно на ушко, но так, чтобы меня можно было расслышать, если хорошенько поднапрячься: – Ты же не станешь отрицать, что мы с тобой уже кувыркались?

– Замолчи!

– Я ничего не пойму, Жень! – фыркает женщина и, кажется, только сейчас замечает собаку. Поэтому слегка отступает назад. Но не теряет строгости в лице: – Если он и в правду твой парень, пусть уведет с пастбища свое животное! И оденется, а не разгуливает в трусах по чужим огородам!

– А это не трусы, – по-простому ухмыляюсь я и беззастенчиво оттягиваю резинку шорт. – Трусы у меня вот!

На что «мама» брезгливо куксится, а я получаю нехилый тычок локтем в бок от ее дочери. Но чертовка не ожидает, что я использую ее замешательство в коварных целях. И пока она пренебрежительно закатывает глаза, успеваю чмокнуть бестию в щеку:

– Заеду за тобой вечером, Джонни!

Ты моя.

И ухожу, потянув за собой пса, такого же неожиданно покладистого, какой умеет быть и рыжая стервочка. И хотя мне очень даже нравится ее новое амплуа, честно признаться, я уже успел заскучать без ее жарких взрывных импульсов.

Диман и Гарик со смешком встречают меня у порога:

– Что за чудище ты приволок?

– Отбил Игритт у Джона Сноу?

Но я лишь улыбаюсь им, потому что вижу Артурчика и стремлюсь как можно скорее передать улизнувшую дворнягу в хозяйские руки.

Но тот отскакивает от меня, как ошпаренный:

– Фу, убери этого волосатого! Нафига ты его приволок?

– Твой засранец наделал кучу неприятностей соседям. Посади его в вольер, он уже нагулялся.

– А что случилось? Эта чувырла укусила Джона за зад? – как последний укурыш гогочет Артур. И мне хочется заехать ему в табло за такие слова. Но я сдерживаюсь. – То-то я смотрю, Джон уже с утра в бешенстве.

– Не смешно, – коротко, но твердо осекаю его я.

– Почему? Мне смешно, – продолжает похрюкивать он. – Ведь ты ж повелся на всякую ересь!

– Джон не дружит с головой, привыкай! – поддакивает Гарик. – В ее арсенале куча подобных выходок. А если тронуть ее, дурь со всех щелей попрет!

– Как тогда, помнишь… – ржет Диман, пихая Артура, и жир на его животе ходит гармонью, – …когда у нее из кармана посыпались козьи шарики! А потом она взяла один… и, не моргая, отправила в рот, – он слишком уж натуралистично изображает рвотные позывы.

– Да ладно, че вы, – флегматично улыбается Тим. – Это ж было драже. Типа орехов или изюма в шоколаде!

– А ты проверял? – продолжая трястись, как желе, ухахатывается толстый. – А то мало ли…

Вот дебилоиды!

– Смотри! – машет рукой Артур, предлагая пройти за ним следом. Но я не собираюсь сходить с этого места, только поворачиваюсь в указанную им сторону. – Мой Тайсон в вольере, а этого бомжатника впервые вижу! Так что веди его, куда хочешь. Или лучше снова запусти к соседям, хоть поржем. А то я, по ходу, хороший концерт пропустил.

– Да это Клавкина собака, – снова встревает Тим, и мне он уже не кажется унылым тощим доходягой. – Наверно, опять сорвалась с привязи.

– Ты знаешь, где она живет?

– Ну да, – он отчего-то пожимает плечами.

– Ну тогда на, отведи ее. Заодно стрясешь магарыч с хозяев.

Он уходит, а когда возвращается обратно, весь дом уже на ушах. Кто-то фальшиво воет в караоке, кто-то осадил PS4, в кухне воняет горелым мясом, второй этаж сотрясает дикий ржач – Диман исступленно исполняет на столе танец живота, – а из ванной снова доносится Ленкин стон, воспринимаемый от выходного к выходному чуть ли не фоновой музыкой. И я до скрежета зубов желаю оказать на Джонни хотя бы самое малое влияние – никогда и ни за что она не должна ступать ногой в этот притон!

С такими мыслями я вновь возвращаюсь на улицу, снимаю с веревки, растянутой во дворе, свою высохшую одежду – хорошо, что ее, в приступе всеобщего полоумия, никто не успел изуродовать, – и… ненароком прислушиваюсь к разговору за забором.

– Ну, хорошо, пусть так! – до меня долетает знакомое возмущение. – Но почему ты позволила его собаке гонять по пастбищу наших коз?

И, смеясь про себя, ныряю в чистенькие джинсы: интересно, смогла ли чертовка внятно объяснить матери, кто я?

Я твой.

– И что тогда у тебя с Ромочкой?

На мгновение я застываю, застряв в футболке на полпути.

Какой еще, мать твою, Ромочка?!