Текст книги "Дурная слава (СИ)"

Автор книги: Мария Евсеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍24. Женя

– А, по-моему, это мило! – после всех моих доводов открыто заключает Юлька. – И очень даже разумно. Если у парня на первом месте семья и ее проблемы, то на него наверняка можно положиться. – Она вновь подливает в мою кружку кипяток и принимается раскладывать по нашим тарелкам остатки торта. – И вообще, чего ты паришься? Погуляете втроем. Даже здорово! Покатаетесь на аттракционах, поедите мороженое, подурачитесь с малышом. Заодно, увидишь своего Антона с другой стороны.

– С какой такой другой стороны? Я знаю его, как облупленного!

– Ну, видимо, не знаешь, раз сразу не поверила, что он сидит с племянником.

– Да… – растерянно вздыхаю я.

– А я вот сразу тебе говорила, что он, должно быть, отличный парень. У меня на таких глаз-алмаз! – улыбается Юлька. – Кстати, – она вытягивает руку вперед, собираясь продемонстрировать мне свое новое изящное колечко на безымянном пальце, но я-то давно его заметила, просто пока еще не представилось случая о нем расспросить, – Олег подарил!

– Вау! – искренне восторгаюсь я. И удивляюсь. Поэтому заглядываю подруге в глаза и пытаюсь прочитать в них нечто большее, чем ее привычное блаженное отупение, и в какой-то момент ловлю себя на мысли, что завидую. Но не подарку, нет, а простоте ее чувств. Она не скрывает их, не стыдится своей влюбленности, не прячет ее и не прячется сама. Как это делаю я.

– Правда, красивое? – вращает кольцо на пальце, и мелкие синие камушки играют, купаясь в солнечных лучах, ворвавшихся из-за занавески в гостинную.

– Да оно потрясающее! – от всей души восхищаюсь я. И еще больше убеждаюсь, что все мои прежние умозаключения – ничто по сравнению с тем, что теплится в сердце.

Кажется, я тоже испытываю к Антону нечто подобное. Может, не такое явное и упоенное или, наоборот – я улыбаюсь и смущенно отворачиваюсь, – буйное и фееричное… но обозначить это устоявшимся термином, который я, не вникая в суть, применяла ко всему и к каждому, будет неправильно. Оно слишком узкое и ни о чем не говорит.

К примеру, «букет», который Антон «подарил» мне, нарисовав на руке обыкновенной шариковой ручкой, благоухает во мне и сияет, гораздо ярче любого кольца. Но это не делает Олега плохим и не возвышает Антона над другими. Просто все мы – разные, и проекция чувств каждого имеет множество граней.

Да взять хотя бы маму с папой! А они в последнее время ведут себя по меньшей мере странно: то украдкой обмениваются заговорщическими взглядами, то хихикают, закрывшись среди бела дня в пристройке или в ванной, гоняются друг за другом со шлангом по двору, а то и вовсе… дрыхнут утром, как сурки, игнорируя настойчивый трезвон будильника, и при всем при этом думают, что я ослепла и ничего не замечаю! Кажется, они махнули рукой на реальный возраст, обозначенный в паспорте, и вновь вернулись в свои сумасбродные семнадцать. А значит, даже после многих лет, прожитых вместе, те самые чувства, как я ошибочно думала раньше, никуда не деваются – их просто важно уметь разбудить, освежить и, не боясь, впустить в свою жизнь.

Я смотрю на колечко Юльки, и меня вдруг внезапно – как гром среди ясного неба! как яркая вспышка в ночи! – осеняет:

– Так что, получается, Олег сделал тебе предложение?

Подруга, на долю секунды смутившись, довольно кивает.

Я взвизгиваю и выпрыгиваю из-за стола:

– Правда?! Серьезно?! Так скоро?! – обнимаю ее, и мы, кружась, скачем по комнате. – И… ты ответила…?

– Что за вопрос? – хохочет она. – Конечно, да!

Да! Да! Да!

Сто тысяч раз «да»!

И это точно, совсем-совсем точно-преточно никакое не блаженное отупение! Это счастье! Это слезы радости, которые я смахиваю.

– Я вас поздравляю! Вы такие… смелые и классные! А ты, – я слегка отстраняюсь и заглядываю Юльке в ее светящиеся глаза, – будешь самой сногсшибательной невестой! И не потому, что купишь бомбическое платье – а ты его обязательно купишь, я знаю! – а потому, что искренна, любишь и счастлива!

– И любима, – добавляет она.

– Аминь!

Мы смеемся и, дурачась, валимся на кресло, а потом возвращаемся за стол и болтаем обо всем и ни о чем. Мечтаем о том, как сложится наша жизнь лет через десять, в красках представляем Юлькину свадьбу, вспоминаем начальную школу и сходимся на мысли, что обе до одурения хотим газировки, но продолжаем довольствоваться приятно-остывшим чаем и кофейно-фруктовым тортом, потому что нам и так хорошо.

– Ну а ты? – подруга легонько пихаем меня локтем. – Все еще держишь воинственную позу и не собираешься сдаваться? Бедный парень, – смеется она.

– Да ему самому нравится подобный формат отношений! Он намеренно провоцирует меня! – Я вспоминаю свое фиаско в вольере и добавляю: – Подталкивает на идиотские поступки! – Но мысли прыгают дальше, отзываясь в душе теплотой, отчего по лицу расползается внезапная улыбка: – Издевается надо мной. Выставляет какой-то помешанной извращенкой перед моими родителями…

Юлька лукаво склоняет голову:

– Так он уже знаком с твоими родителями?

– Ну да.

– Ого! – смеется она. – И как ты отважилась на серьезные отношения?

– Возможно, все дело в том, что между нами не любовь, а какая-то фигня, – отшучиваюсь я «заезженной» фразой. Запоздало пожимаю плечами, допиваю свой чай и благодарю подругу за гостеприимство – а в мыслях еще и за искренность чувств, которыми она меня заряжает и даже заражает, – и, окрыленная какой-то необузданной легкостью, выпархиваю из чужой уютной квартиры навстречу своему бесшабашному счастью.

От центрального входа в парк я сворачиваю на узкую дорожку, уводящую в сторону детского городка – к огромной площадке с множеством горок, качелей и башенок – и, минуя киоск с мороженым и сладкой ватой, уже издали стараюсь выискать глазами Антона.

Честно говоря, совсем не представляю, каким он будет в компании своего племянника: таким же сумасбродным, плюющим на мнение окружающих, или более сдержанным? Я даже слегка тушуюсь от мысли, что он при ребенке начнет вести себя так же, как при моих родителях. Хотя… по большому счету мне все равно – я просто хочу поскорее увидеть его. Быть рядом, ловить на себе испытующий взгляд и мучительно умирать от мурашек, скользнувших по телу даже от самых воздушных прикосновений.

Я вспоминаю Юльку и решаю, что не стану скрываться сама от себя. Я попробую себе довериться.

И вот я вижу его, высокого, загорелого, с взъерошенными волосами; в белоснежной футболке, джинсовых светлых шортах по колено и кедах. Он целиком и полностью увлечен беседой с мальчишкой лет трех-четырех, таким же смуглым, темненьким, как и он сам, и стильно одетым. Они, болтая ногами, сидят на подвесном мостике, соединяющим две высокие башни, и не могут заметить меня, потому что смотрят вперед, а я подобралась к ним сбоку. Но каким-то шестым чувством Антон ощущает чужое присутствие вблизи и оборачивается, не дав мне всласть налюбоваться им.

– Джонни, – негромко произносит он и озаряется улыбкой, прервав размеренную беседу с племянником. – Привет!

И мне хочется выпустить сердце, чтобы оно летело к нему навстречу, опережая меня саму. Но это не так-то просто, когда ты находишься под прицелом изучающих детских глаз.

– Привет, – сдавленно отвечаю я и начинаю по-настоящему волноваться.

У меня не было абсолютно никакого опыта общения с малышами. Я впервые вот так, нос к носу, сталкиваюсь с ребенком. Но мальчишка смотрит на меня, будто ему все сорок пять, осознанно, как-то по-взрослому и, кажется, не просто изучает незнакомку, а критически ее оценивает.

Черт! И я не знаю, как вести себя, что делать и о чем говорить. Я мысленно молю Антона, чтобы он уже сказал что-нибудь, а лучше предложил куда-нибудь отправиться. И отвожу взгляд в сторону, а потом утыкаюсь под ноги – мне ловко. Крайне напряженная ситуация!

– А мы тебя заздались! – вдруг долетает до меня, и я поднимаю голову.

– Да, заждались, – подхватывает Антон. И они, переглянувшись, оба встают с мостика и направляются к горке, чтобы спуститься с «городка» на землю.

По дороге Антон несколько раз оборачивается и, прежде чем скрыться в витой пластикой трубе, дважды стучит по сердцу и, раскрыв кулак, посылает мне свой горячий привет, который я запоздало ловлю. После чего теряюсь еще больше.

– Падём на колоконьтик! Я показу тебе колоконьтик! – шустро съехав с горки, мальчишка в мгновение ока оказывается возле меня. – Ты будес со мной катаца? – Он протягивает свою пухлую ладошку, но, не дождавшись молниеносной реакции, сам берет меня за руку. И делает это крайне деликатно. – Не бойся, это не стласно!

– С тобой я и не боюсь, – непроизвольно смеюсь я.

Не такой уж он и бука, как мне сначала показалось.

– Степан, – догоняет нас Антон, – ты бы для начала представился даме, а потом уж оказывал ей свое внимание. Генерал-лейтенанты так не поступают.

Послушавшись своего старшего наставника, мой кавалер останавливается и, развернувшись, заглядывает мне в лицо:

– Меня зовут Тёпа. С-с-тёпа.

– А меня…

– А тебя я знаю, как зовут!

Хохотнув, я присаживаюсь перед ним на корточки:

– Рада с тобой познакомиться, Степа.

И замечаю выбритую «молнию» на виске мальчишки.

Какой же он модник!

– А это Атон, – размашистым жестом представляет своего дядю племянник. Антон улыбается и делает несколько шагов вперед, от нас. – Атон, подазди! – суетится Степа и торопит меня, ухватившись покрепче за руку. – Подазди! Подазди нас!

И мы буквально бежим к киоску с мороженым и становимся в очередь.

– Угостишь чем-нибудь даму? – понизив голос, подсказывает Степе Антон и подмигивает мне.

– Мне сыколадныя! А тебе?

– Тогда и мне тоже, – киваю я. И пока мальчишка увлечен ярким плакатом с рекламой аттракционов, смеясь, подкалываю Антона: – Кажется, у тебя появился конкурент.

Антон ведет бровью:

– Надеюсь, ты будешь разумна и не поддашься его чарам?

– Надеюсь, ты будешь разумен и не станешь меня ревновать?

– Увы, – показательно серьезно отвечает мне он, – не могу тебе этого пообещать. – И чувствую его ладонь, оказавшуюся на мгновение у меня на талии.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что Степа все еще вертится возле огромного баннера, а тем более не заметив чужих любопытных взглядов в округе, я урываю секунду, чтобы прильнуть к Антону и поцеловать его прямо в губы. Здесь. В парке. В общественном месте. Я делаю это просто потому, что мне хочется его поцеловать. Возможно, я немного поссорилась с головой или запоздало впала в то самое блаженное отупение, но мне действительно этого хочется. Так почему бы и нет?

– Джонни, – умильной улыбкой отзывается он. И, склонившись, шепчет мне, обжигая кожу нежным дыханием: – Когда ты перестанешь делать это?

– Что?

– Сводить меня с ума. И нравится мне все больше и больше.

– Я думала, я давно тебе нравлюсь по максимуму, – невинно пожимаю плечами я. И отстраняюсь. Потому что за нами становится в очередь престарелая парочка.

Они такие славные, подслеповатая старушка со сгорбленным стариком, держащие друг друга за руки, что моя неловкость превышает все потаенные желания.

Но кое-кому плевать на внешнее окружение – похоже, кое-кто видит только меня.

Приподняв одну бровь, Антон заявляет:

– Ты всякий раз умудряешься усугубить сложившуюся ситуацию. Я не знаю, где этот максимум и есть ли предел. Знаешь, пожалуй, я возьму для тебя еще и сахарную вату.

На что я, не сдержавшись, тихонько хихикаю:

– И какая же в этом связь?

Антон аккуратно заводит волосы мне за спину и делает это для того, чтобы вновь склониться и пробежаться губами по коже:

– Я хочу провести некий эксперимент, – и от его нежного шепота по телу бегут мурашки. – Кажется, пора уже выяснить: я зависим от сладенького или… – он легонько целует меня и произносит, как ни в чем не бывало, – всего-навсего люблю тебя, Джонни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍25. Антон

Она такая смешная, когда смущается: опускает ресницы, прячет глаза, становится маленькой-маленькой. Ее едва загорелые скулы вспыхивают теплым румянцем, и лицо озаряется каким-то внутренним сиянием. Но у меня не было цели вгонять Джонни в краску, это случилось как само собой разумеющееся. Я просто сказал то, что последние дни вертелось на языке, и ни о чем не жалею – пусть знает.

– Ты снова стебешься? – пихает меня она, пока я разглядываю ее всю, от и до, в который раз.

Я не устану любоваться этой куколкой никогда. А сегодня она особенно прекрасна. Ее ярко-зеленое платье свободного кроя, стройные ножки в изящных балетках, тонкая нить браслета на запястье, пышная волна золоченых волос у лба, отливающая нашим первым рассветом и растворившей в себе все закаты, – это все не о ней, обо мне.

Я твой. Ты моя.

– Я серьезен. Впрочем, как и всегда. – И протягиваю деньги в окошко киоска: – Два шоколадных рожка и две сладкие ваты.

– Как и тогда, когда показывал мне Кассиопею? – лукаво щурится рыжая бестия. – Или когда расхваливал мои «непревзойденные» сэндвичи?

Степка, заметив, что очередь солидно продвинулась, мгновенно оказывается возле нас. Я подаю ему мороженое и взглядом указываю, чтобы он не спешил присваивать его себе. И обязательно улыбнулся. Но делаю это так, чтобы Джонни моих намеков не видела.

– Это тебе! – широко растянув свой крохотный рот, передает рожок мой лучший ученик пикапа. Но тут же сдувается, хмурится и по-детски затягивает нудную песенку: – А мне? А мне? А мне? Атон, а мне? – И выдает меня с потрохами: – Я пеледал ей, дай и мне!

– На! – смеюсь я. Хватаю пацана за свободную руку и оборачиваюсь к Джонни: – Ты же в курсе, что тогда я стремился произвести на тебя впечатление.

– А сейчас?

Мы отходим от киоска и выдвигаемся в сторону аттракционов.

– А сейчас, когда я вижу, положительный результат…

– Эй! – толкает меня бедром она. – Не слишком ли рано ты обрадовался?

– Считаешь, что я поспешил? Тебе нужен еще один букет от меня, прежде чем… – И, не договорив, вручаю ей сладкую вату: – Момент!

– Что ты задумал? – хохочет чертовка, пока я, передав под ее опеку еще и Степку, несусь к заветной цели в виде клумбы с аляповатыми низкорослыми цветочками. – Вернись, сумасшедший! – кричит мне вдогонку она, а сама продолжает звонко смеяться. – И не вздумай рвать их! Мне не нужно букетов! Пожалуйста, успокойся!

– То есть, – я оборачиваюсь, успев склониться над клумбой, – ты хочешь сказать…

– Да, – читаю ответ по ее жарким губам.

– Я не слышу тебя! Между нами огромное расстояние!

И мне все равно на то, что подобным поведением я привлекаю к нам чужое внимание. На то, что какая-то тучная дама бранится в сторонке, а компания малолетних девчонок берет меня на прицел своих камер.

– Да! – сияет улыбкой она.

Но этого мало!

– Что? Ты можешь сказать еще громче?

Черт возьми, мне не понять, как можно стесняться того, что ты чувствуешь, ведь это так естественно!

Но рыжая бестия, оказывается, не стесняется. Тряхнув волосами, она без прежних загонов посвящает в свою тайну целый мир:

– Да! Да! Да!

И Степка подхватывает:

– Да-а-а!!!

Прохожие оборачиваются, улыбаются, смеются, когда я несусь от клумбы в обратную сторону, на лету подсаживаю на плечи племянника и, пока он удобно устраивается, наводя мне прическу, сдобрив ее шоколадным мороженым, я успеваю поцеловать Джонни в щеку.

А потом беру ее за руку и с чувством пожимаю ладонь:

– Я люблю тебя.

– И я тебя лублю, Атон! – без заминки отзывается сверху Степка. И завидев вдали вожделенный аттракцион, взвизгивает тоненьким голосом: – Колоконьтик! Колоконьтик! Идем катаца на колоконьтик!

Мы дружно смеемся и отправляемся выполнять все наши желания, начиная от скромных Степкиных, переходя к забавным девичьим и заканчивая смелыми моими. Мы до тошноты кружимся на каруселях, делаем селфи на колесе обозрения, лепим фигурки из тающей сахарной ваты, кривляемся в комнате смеха, без палева целуемся под покровом темноты фотобудки, пряча получившиеся снимки от подозревающего нас черт-те в чем не по годам смышленого пацана, пробуем друг у друга молочные коктейли, с шумом всасывая пышную пенку, и просто примеряем на себя безбашенное счастье. А когда я под занавес вручаю Джонни цветок, скрученный из воздушного шарика, получаю вполне себе дельное замечание.

– И все-таки тебе не идет, – игриво улыбается она, урвав минутку для интимного диалога, пока ее второй ухажер пролетает в «самолете» над нашими головами. – Не стоит корчить из себя романтика!

– Тебя заводят только питекантропы? – веду бровью я.

– Мне нравится твое нестандартное мышление и небанальные подкаты, – открыто признается моя маленькая хулиганка, умудрившаяся пролить на подол своего платья полстаканчика газировки, в тот момент, когда учила меня метать дротики в тире, и при этом даже не расстроилась, а, наоборот, от души посмеялась над собой. Она сама такая небанальная, самая обаятельная и просто потрясающая!

И я целую ее, коротко, но горячо.

– Прости, но, кажется, ты увидела в этом букет?

Джонни смеется:

– Прости, но разве… нет?

– Нет. Ты, в самом деле, не поняла, что я имею в виду? – легкомысленно ухмыляюсь я и переворачиваю воздушный шар стеблем вперед, так, что он оказывается в горизонтальном положении между нами. А потом, многозначно подмигнув, спускаю его чуть ниже и…

– Дурак! – сообразив, смеется она. Но не убегает от меня, не придумывает с полтонны вариантов отмщений. Наоборот! Она, убедившись, что мы здесь одни – относительно одни, а Степка наслаждается последним перед уходом из парка полетом, – прижимается ко мне, соблазнительно улыбаясь, и налегает всем телом на шарик. – Я надеюсь, ты умеешь им пользоваться?

– Воу, Джонни! Это намек на то, что ты не против? – хохотнув, спрашиваю я. – Или ты желаешь доказать мне, что между нами действительно какая-то фигня, а не любовь?

– Нет, – целует меня она, – между нами нечто большее…

И в этот момент, не без ее помощи, шарик оглушительно взрывается.

– Расскажи о себе, – заглядывает мне в глаза она после того, как мы, облокотившись на металлическую конструкцию дуги-лаза, некоторое время непрерывно наблюдаем за Степкиными выкрутасами в собственном дворе, временами переключаясь на семейную ссору двух молодых родителей на ближайшей лавочке.

– А что тебя интересует?

– Все, – ровным голосом отзывается чертовка, дразня меня своей показной серьезностью.

– Тогда стоит начать с того, что в Озерках за мной закрепилась дурная слава.

Джонни сдается:

– За тобой? – смеется она. – Ты это серьезно?

– Ну да. Уверен, именно такое впечатление обо мне составила твоя разумная мама. Что она говорит? Быть может, ты должна к ней прислушаться, – веду бровью я, – и тебе, благовоспитанной дочери, не стоит со мной связываться?

– Моя разумная мама, – хохотнув, мурлычет рыжая бестия, – наоборот, берет с тебя личный пример! У них с папой, как мне кажется, внезапно открылось второе дыхание. Они ведут себя, как ненормальная влюбленная парочка, и, представь себе, никого не стесняются!

– Да они у тебя хипповые!

И мы оба оборачиваемся. До нас долетают обрывки грязных фраз, которыми апеллируют воинствующие супруги, выясняющие отношения при всех. Но глазеть на них, по меньшей мере, неприлично.

– Что есть – то есть! Так что впечатления моей мамы о тебе – вовсе не аргумент. Есть более веские основания?

– А что насчет вашей соседки слева, через дом? Как думаешь, должно быть, неспроста милая женщина желает сжить меня со свету?

– Милая женщина? – брезгливо фыркает моя маленькая стервочка, и я замечаю на ее лице откровенную ненависть. – Боюсь, что я не понимаю, о ком ты говоришь. Но если ты все-таки о тете Любе, то не парься, за ней самой водится отменная слава! Ни дня не проходит, чтобы она не сунула свой мерзкий длинный нос в чужие дела и не позлорадствовала! Хорошо, что у мамы наконец-то на нее потихоньку открываются глаза. И… как бы ни смешно это звучало, по-моему, подобному озарению я тоже обязана тебе, – улыбается она, и я не могу сдержать в себе порыв нежности и не чмокнуть ее хотя бы в щеку.

– Прости, но я не вел никакого диалога на эту тему с твоей мамой. К тому же, желание вашей соседки прибить меня при первой же возможности – вполне справедливо. Я намеренно бесил ее и не один раз: окутывал столбом пыли, жег покрышки перед носом, отвешивал грубости и даже сделал пару неприличных «комплиментов» ее образцовому сыну…

– Ромочке? – прыскает со смеху Джонни.

– Стоп. Погоди. Так он и есть твой эталон прекрасного, которому ты бессердечно морочишь голову? Этот болезненный дрищ?

– То – моя справедливая месть его беспардонной мамаше!

– Так-так, – делая вид, что осуждаю бунтарку, с еще большим интересом смотрю на нее, – и в чем же твоя месть заключается?

– Видел бы ты лицо этой бесцеремонной, когда я сообщила, что ее золотой Ромочка сделал мне предложение, – как мелкая пакостница, довольно смеется чертовка. – Да она ненавидит меня! При любой удобной возможности жестоко проходится по внешности, считает никчемной и бесхарактерной, лезет учить и при этом постоянно эксплуатирует, я всегда ей что-то должна! А тут… такая перспектива породниться со мной, – Джонни стервозно ухмыляется. – Тетя Люба скорее застрелится, чем одобрит такое! Она испугалась, что ее сын – ни бе, ни ме, ни кукареку – уже взят мной в оборот, и побежала выяснять обстоятельства напрямую к маме, чтобы та успела вразумить меня! А меня, признаться, от ее сына тошнит не меньше, чем от нее самой!

– Тих-тих-тих-тихо, – я обнимаю разбушевавшуюся не на шутку красотку и, улыбнувшись, прижимаю ее к себе. – И давно ты обращаешь внимание на чье бы то ни было мнение? Я думал, тебе плевать на всех и вся. Да пусть в ее глазах ты будешь, кем угодно, главное, что есть те, кому ты нравишься такой, какая ты есть.

Джонни смущенно съеживается в моих объятиях:

– И кто эти люди?

– А ты не догадываешься? – дразню ее я. И намеренно решаю начать издалека: – Во-первых, это твои родители.

– Ну-у… вообще-то, с ними у меня тоже не все так гладко…

– К примеру?

– Они, хоть и не наседают, но все-таки не понимают моего решения отложить дальнейшую учебу на пару лет.

– Джонни, – хохотнув, я слегка от нее отстраняюсь. – Ты провалила экзамены? Твоя умная, ясная голова в один прекрасный момент дала кратковременный сбой? Не огорчайся, – и, не дав ей сказать ни единого возмущенного слова, целую ее в огненно-рыжую макушку. – Значит, не сейчас. Не здесь. Не в этот раз. Но все обязательно получится. Ты прекрасна!

Чертовка смеется:

– Хотела тебя прибить, но ладно. Прощаю. – И опустив ресницы, тихонько выкладывает, как будто сознается в содеянном преступлении: – Вообще-то, по результатам ЕГЭ я поступила бы без вопросов по многим профильным направлениям. Вот только… «ну хоть куда-нибудь» поступать я не желаю. А куда желаю, – вздыхает она, – я и сама не знаю. Не определилась. Но точно уверена: все должно быть исключительно по любви.

– И что в этом плохого?

– Как говорит тетя Люба, – пожимает Джонни плечами, – время мое капает.

На что я смеюсь:

– Ты быстро стареешь?

– Видимо, да. Поэтому давай, быстрей выкладывай, что там «во-вторых»?

– Ты о чем?

– Ну, кто? Кто еще готов принять меня со всеми изъянами и тараканами, кроме родителей? – чертовка поднимает глаза и сводит меня с ума своим многозначительным взглядом.

– Тот, кто любит тебя, – успеваю выдохнуть я. – Ведь ты же сама говоришь, все должно быть исключительно по любви.

И вместо тысячи глупых, ненужных слов целую ее. Целую нежно, бережно, мягко касаясь губами пламенных губ. Я твой. Ты моя. С которых запоздало срывается:

– Антон… мы же на детской площадке…