Текст книги "Дурная слава (СИ)"

Автор книги: Мария Евсеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Дурная слава
Мария Евсеева

1. Антон

– А давай спалим их к чертовой матери?

– Кого? Их? – снисходительно смеюсь я и, притягивая ее к себе, киваю в сторону забора. С террасы, которую мы давно облюбовали, хорошо просматривается соседская беседка, освещенная фасадным фонарем. Звуки ревущей музыки и долбящие басы разносятся по всей округе нервной «колыбельной».

– Да, твоих дебильных дружков! – Она упирается затылком мне в подбородок, кладет свои руки поверх моих и делается такой уютной. – Подожжем!

Я обнимаю ее еще крепче и зарываюсь носом в волосах. Их запах, одуряюще-сладкий, сводит меня с ума. Я желаю добраться до мочки ее уха, а потом, исследуя каждый миллиметр кожи поцелуями, спуститься чуть ниже, но боюсь вовремя не остановиться – за нашими спинами, внутри дома, наверняка бдят ее благочестивые родители. Мне приходится бороться со своими желаниями, а это, признаться, не так-то просто. Особенно, когда уже проделал полпути.

Но она изгибается, с жаром целует меня, и за вкус этих дразнящих губ я готов простить ей все. Даже то, что она уже успела выскользнуть из моих объятий.

– Как, по-твоему, – озорно хмыкает она и указывает на канистру, стоящую у входа в пристройку, – они оценят фаер-шоу, которое я им устрою?

– Ты решила спалить полпоселка? – смеюсь я, уловив в ее глазах дьявольский огонек. На что она лишь соблазнительно улыбается и одним только взглядом предлагает принять правила ее игры, безбашенной и сумасбродной, рожденной в этой прекрасной головке с красивым личиком.

Не мешкая ни секунды, одним прыжком я перемахиваю через балюстраду, оказываюсь по ту сторону террасы и подаю ей руку, чтобы она проделала такой же трюк. Я согласен на все, что бы она ни придумала.

Она ловко взбирается на перила и ненадолго задерживается на них, намеренно изводя меня открывшимся обзором, и только когда убеждается, что произвела должное впечатление, одергивает юбку и прыгает вниз.

Чертовка! Кто бы видел, что она со мной вытворяет! Кто бы знал ее такой!

Но нет, лучше я унесу наш секрет в могилу, чем позволю ей вести себя так же с кем-то еще.

– Я заявлюсь прямо туда и у всех на виду оболью бензином одну из их поганых тачек, – сообщает она, намереваясь поднять канистру. – Клянусь тебе, я это сделаю!

Я спешу помочь, но она машет головой и отделывается от меня коротким, но пылким поцелуем. Ее руки оказываются у меня под футболкой и оставляют на коже ожоги, не меньше. Все происходит так быстро, что я не успеваю опомниться.

– А ты беспощадная женщина, Джонни!

– Я успокоюсь только тогда, когда окончательно расквитаюсь с ними!

– Так, хорошо, – смеюсь я, в тайне восхищаясь ее характером, – а какая миссия возложена на меня?

И пока она развинчивает крышку, а потом, убедившись в содержимом канистры, завинчивает ее обратно, я не свожу с нее глаз.

– Ты мог бы наводить панику…

Коротко хохотнув, я принимаю наигранный вид:

– Наводить панику? Всего-то?

– Ну да, – бросает она и торопливо проходит в темную часть двора, к забору. – Просто подыграй мне, вот и все.

Но даже отсюда я вижу, как она соблазнительно улыбается. Ее улыбка как бы говорит мне, что мы не прощаемся. Эта ночь обещает быть жарче, чем все предыдущие.

– Будет сделано, Джонни! – повинуюсь я, дважды стучу по сердцу и, раскрыв кулак, отсылаю ей свое признание, которое она с жадностью ловит и незамедлительно отправляет свое в ответ. После чего ее стройная фигурка окончательно скрывается в темноте двора.

2. Женя

До пяти часов вечера у каждого из нас свои заботы, свои обязанности. Мы даже почти не пересекаемся. И только за ужином снова приходится сталкиваться лбами. Особенно, если к нам в гости заглядывает тетя Люба, которая не может пройти мимо и не сунуть свой нос в чужие дела.

– Женьк, ну неужели тебе хочется этой хиромантией заниматься? Смотрю на тебя, смотрю… – она заводит очередную песенку, полагая, что знает о моих желаниях ВСЁ.

Вообще-то я ем, и если она, действительно, столь проницательна и заботлива, то должна догадаться, что одно из моих желаний в данный момент – не отвечать ей.

– Ромка вон! И тот поехал на собеседование! А ты?

А я ем.

– Ты хоть документы отвези, – не унимается она. – Еще ж не поздно.

Я делаю невинное лицо и пожимаю плечами.

– Нет, ну такая голова пропадает! – старается она. Но не оттого, что ее заботит моя голова, а потому что я выбиваюсь из ее идейной иерархии. А еще и чтобы задеть больную струну мамы.

Мама пока терпит. Мама занимается ферментацией сыра, и говорить ей что-либо под руку – дурная затея.

А я и не говорю. Я ем.

– К чему у тебя душа-то лежит?

Ну вот. Добралась и до души. Развернула свою артиллерию.

В поисках поддержки я бросаю короткий взгляд на папу, потому что с недавнего времени папа на моей стороне. А еще и потому что любимая поговорка папы: «Не учись на умного – бедным будешь». Ведь сейчас тетя Люба заведется про инженерный, финансовый, экономический, юридический, до кучи приплетет строительный и… какие еще есть университеты, институты, академии в городе?

– В медицинский хотя бы подалась, на ветеринарный…

Вот, да – медицинский! Как же я могла о нем забыть?

– … если тебе нравится все вот это!

– А что «во всем вот этом» плохого? – не выдерживает папа.

– Да ничего ж плохого, – смягчаясь, идет на попятную тетя Люба. Но после шага назад переходит в активное наступление: – Но время-то тикает. Целый год профукает. А там уж пора и замуж, жизнь свою строить. А она…

– Спасибо, – мысленно хохотнув, улыбаюсь я и выхожу из-за стола. Отправляю тарелку и приборы в посудомойку, режу хлеб, намазываю его толстым слоем масла, трогаю чайник, чтобы убедиться, что он еще не остыл, и наливаю себе чай.

За заботу спасибо, тетечка Любочка! Всегда мечтала прямо со школьной скамьи замуж!

Кажется, она всерьез думает, что борется за благое дело:

– Там хоть с нормальными людьми познакомишься! – заключает она. – А тут? Кого ты видишь, кроме этих ваших коз!

Мама оборачивается, оставляя без присмотра кастрюлю с сывороткой:

– Как будто ее кто на привязи держит! – фыркает она куда-то в сторону.

– Никто меня не держит, – поддакиваю я. – Я просто пока еще не определилась.

– Тю! Не определилась она! – в своей коронной манере тюкает тетя Люба. Когда она упирает руки в бока и показательно закатывает глаза, становится похожа на «бабу на самоваре». – О чем ты думаешь? Тебе уже восемнадцать! – Говорит это так, будто все тридцать пять. – Потом определяться будешь! Ты сначала поступи, отучись…

– Куда?

– Да хоть куда-нибудь! – со знанием дела заявляет она. – Иди туда, где твой отец учился. Или мать. Или туда, куда проще.

– А куда проще, теть Люб?

– Хых, – хмыкает она. – Ну надо ж быть такой тютей! Это я у тебя спрашиваю: куда? Ромка вон, еле на четверки вытянул, а лыжи настропалил…

Да просто у вашего Ромки единственный путь к свободе – универ.

– Ладно, отстань ты от нее! – вмешивается мама.

– Я-то отстану. Мне-то что? – всерьез обижается тетя Люба, не ожидая такого подвоха с маминой стороны. – Это ей потом локотки кусать…

– Может, и не придется, – отрывается от супа папа. – С фермерством сейчас новые перспективы открываются. Скажи мне пару лет назад, что я с основной работы уйду…

– Сравнил! То ты, а то – девчонка молодая! – проявляет участие сердобольная соседка. И принимается учить уму-разуму папу.

А я допиваю свой чай, споласкиваю под краном кружку и практически незаметно выскальзываю из столовой. На вечернюю дойку мама загоняет коз сама, а потому с половины шестого начинается мое личное свободное время. И сегодня у меня на него особенные планы: нужно успеть помыть голову, сделать что-то с волосами, еще бы и маникюр обновить.

Дело в том, что мы с Юлькой по стандартной пятничной схеме собрались в город, в ночной клуб: туда уедем на последней маршрутке, а обратно вернемся на такси – все, как обычно. Хах! И если тетя Люба думает, что кроме коз я никого не вижу, то… И да, родители в курсе. Они действительно не держат меня на привязи, хотя, конечно, перед поездкой я получаю с полтонны наставлений. Но это нормально. Я так считаю. А коз… Наших коз я просто обожаю!

На маршрутку я иду не по улице, как это принято у нормальный людей, а выхожу к остановке через «огороды», как «заправский ходок». Так говорит моя мама.

– Дед Ваня через огороды к бабе Маше ходил, чтобы соседям лишний раз на глаза не попадаться. А ты чего?

– Так ближе, – совершенно искренне отвечаю я. Ведь ближе! И не поспоришь.

А еще и потому, что большую часть пути я иду по своему участку. Не через огород, а через огромное поле, пастбище. Прямая тропинка уводит меня далеко-далеко.

У нас, и правда, своя небольшая ферма: мы поставляем в несколько магазинчиков города свежее козье молоко и сыр, помимо этого у нас имеется довольно внушительная клиентская база, которая ждет доставку молочных продуктов по личному графику, а некоторые люди приезжают к нам сами.

Мне нравится тот вид, который открывается за изгородью: впереди темный величественный лес, а слева – бесконечные луга, простирающиеся до самого горизонта. Но стоит только обернуться: каменные джунгли из небольших кирпичных домиков в скандинавском стиле, один из которых наш, и массивных коттеджей, – что тоже по-своему красиво.

Но Юлька живет не здесь, в соседнем селе, и нас разделяют целых пять километров, что, в принципе, преодолимо. Но мы пересекаемся с ней лишь по пятницам и субботам в маршрутке. А потом рука об руку отрываемся на танцполе.

– Интересно, – пытаясь скрыть свое нетерпение, спрашивает она, как только я плюхаюсь к ней на коленки, потому что маршрутка набита под завязку, впрочем, как обычно, – сегодня на фейсконтроле будет тот же красавчик, что и на прошлой неделе? Помнишь, как он нам улыбался? – хихикает она. – Нет, я с ним все-таки познакомлюсь.

Я складываю пальцы крестиком:

– Аминь!

Признаться, я не считаю того бородача красавчиком, да и вообще плевать хотела на то, кто и кому улыбался. Моя цель – поддавшись ритму, слиться воедино с музыкой и раствориться в толпе.

Что, собственно, я и делаю, когда оказываюсь в ночном клубе.

Вот прямо сейчас…

Несколько движений, и я уже не замечаю мелькающих лиц. Я отдаю себя всю без остатка музыке. Трек за треком, час за часом. Я чувствую себя свободной и раскованной. Это моя стихия, мой безбрежный океан, в который я погружаюсь с головой. И даже когда Юлька орет мне что-то на ухо, я все еще где-то там, в его объятиях.

Не прекращая покачиваться, я сначала пытаюсь отмахнуться:

– Я ничего не слышу!!!

Но подруга настроена решительно: она не оставляет надежды донести до меня «важную» информацию, а когда окончательно понимает, что это бесполезно, хватает меня за руку и тянет к бару.

– Давай познакомимся вон с теми парнями? Только не оборачивайся! Погоди! Не смотри назад! – тараторит она. Хотя я даже не собиралась этого делать. – Мы незаметненько окажемся рядом с ними и будем танцевать! Все получится само собой, нам не придется что-либо говорить, делая первый шаг!

– Давай! – кричу я ей в ответ. Потому что мне фиолетово, в каком конкретном месте танцпола я продолжу своё погружение.

Следуя строго за Юлькой, которая тараном пробивается сквозь толпу к намеченной цели, я маневрирую среди локтей и плеч – будто плыву на волнах музыки, поддавшись течению ритма. Мое тело неподвластно разуму, на танцполе оно существует автономно от головы, и я ни капли об этом не сожалею.

Остановившись в центре зала, напротив Юльки, я прикрываю глаза и выпадаю из бренного мира в свою параллельную реальность.

Через несколько композиций, как и прогнозировала подруга, к нам присоединяются двое. Я не сразу замечаю их присутствие – в какой-то момент мне просто становится тесно. Нет, они не нарушают личное пространство, не пристают и не пытаются пристроиться сзади, как это делают всякие особи с одной единственной извилиной – да и та находится не в голове, а ниже пояса! – я просто ощущаю чьи-то синхронные колебания по правую руку от себя.

Поначалу я даже не обращаю на них внимания, но потом мне становится любопытно: кто же так хорошо двигается? За все это время меня никто ни разу не задел, что, по моему мнению, высший пилотаж!

Я бросаю оценивающий взгляд на парней и делаю вывод, что оба вполне себе ничего: высокие, симпатичные, прилично одетые, и у них отменное чувство ритма. Мне хватает пары секунд, чтобы понять, на кого из них позарилась Юлька – конечно же, на светленького! И если это знакомство ограничится приятным времяпровождением на танцполе и только, то я готова взять на себя смуглого и позажигать с ним.

Он отвечает на мою улыбку, и вот уже каждый последующий трек мы завершаем бурными овациями. Наши молчаливые переглядушки перерастают в громкие выкрики в духе:

– Ты классно двигаешься!

– Спасибо за танец!

– Спорим, ты выдохнешься первой!

Кричать приходится в самое ухо. Каждый раз его лицо оказывается так близко…

Но никаких границ дозволенности мы не переходим. Черт! Мы даже не знаем имен друг друга! Мы просто танцуем. Наши тела сливаются в одно, несмотря на дистанцию. Я продолжаю ощущать себя свободной и в то же время помню про невидимую связь с партнером. Это так потрясающе! Я никогда не чувствовала себя такой раскрепощенной, как сейчас! Вот только Юлька… куда она успела запропаститься?

Прежняя мелодия энергичными рывками погружает нас в новую, еще более ритмичную и зажигательную, заставляя выкинуть все лишние мысли прочь. Я решаю, что подруга не маленькая, к тому же, не в первый раз практикует подобное, и с легкостью избавляюсь от необоснованных переживаний, способных сковать движения. В конце концов, у нее есть своя голова на плечах!

Наш танец становится по-настоящему жарким. Но по-прежнему точек соприкосновения нет, и быть не может! Это нечто вроде азарта – во что бы то ни стало не допустить сближения, – и мой партнер оказывается со мной на одной волне. И это та-а-акой кайф! Но вдруг на меня налетает кто-то сзади, дергает за волосы, и я не успеваю опомниться, как оказываюсь в неудобном для себя положении. Мне больно, я не вижу, кто это делает, но решаю не церемониться: кто бы то ни был – он не заслуживает ничего, кроме ответного действия. И я, закусив губу, изворачиваюсь, а когда вижу перед собой розовые патлы, хватаюсь за них с диким остервенением.

Только и слышу вой, крики: «Аня! Аня!», а потом мы вместе с этой Аней вроде бы падаем. У меня перед глазами все перемешивается: пол, стены, потолок, чужие лица. В рот лезут то ли свои, то ли чужие волосы. Нас пытаются разнять, растащить в разные стороны, что не сразу получается, и, в конце концов, я оказываюсь на улице. И входа в клуб для меня больше нет. И телефона нет – он в сумке у Юльки.

Я делаю попытку прорваться назад, но тот бородатый «красавчик» из фейсконтроля скалит зубы. Урод!

И мне хочется домой.

Нестерпимо хочется.

Как можно скорее!

Домой!

3. Антон

Я разглядел ее еще с балкона и сразу отметил, что этой девчонке нет равных ни здесь, ни на каком-либо другом танцполе. Двигалась она так, как будто пришла сюда только за этим – она вся без остатка отдавалась ритму, пульсирующему в ней самой, и казалось, что больше ее ничто не интересовало. Сколько чувственности было в каждом ее движении! Рыжая бестия! Ее красная клетчатая рубашка, завязанная на узел чуть выше пупка, и маленькая округлая попка, обтянутая джинсами, не давали мне покоя. Я уже собирался развеять ее миф о том, что она пришла сюда только ради танцев, как возле нее нарисовался какой-то прилизыш в пиджачке с короткими рукавами.

Несколько минут я следил за ними сверху, потом спустился на танцпол и встал позади, чуть в стороне. Я не сводил с нее глаз, но она не обращала на меня никакого внимания. Ее вертлявая подружка, не переставая обжиматься со своим фриковатым приятелем, напротив, пару раз взглянула на меня, вскользь, но быстро забылась, переключившись на жаркие поцелуи, и уже вскоре, обнявшись, они направились к выходу. Для чего? А для чего еще сваливают с танцпола, присосавшись друг к другу?

Почти сразу же я увидел, как прилизыш сказал ей что-то на ухо, и она рассмеялась. Ее улыбка выбила меня из колеи. Я тот час же представил, как следом за первой парочкой уходят и они, и от этого мне стало по-настоящему противно. Я не мог даже думать о том, как этот хмырь станет лапать ее в кабинке туалета, и поэтому свалил из клуба сам. Иначе… я за себя не ручаюсь!

И вот я сижу на этих долбанных порожках и жалею, что вообще приехал сюда. Перед глазами стоит одна и та же неизменная картинка, которую я нарисовал себе сам. И улыбка. Ее чертовски соблазнительная улыбка!

Я ухмыляюсь. На ум приходит примитивное прозвище «Ковбой» – ну уж извините! на что способен! – и застревает где-то на подкорке, хотя я стремлюсь сразу же выкинуть его из головы.

Поэтому вскидываюсь:

– Эй! Парень! – обращаюсь к парнишке, взбегающему по ступенькам. А потом вспоминаю, что бросил курить, и машу головой, чтобы тот продолжал идти своей дорогой.

Но меня выворачивает наизнанку. Черт! Я взрываюсь! Встаю и спешу умчать отсюда куда подальше. Я надеваю шлем, вставляю ключ, рывком нажимаю на кнопку зажигания и стартер и, стиснув зубы, уже собираюсь дать газу… как застываю на месте. Потому что снова вижу ее, Ковбоя.

С визгом она вываливается из дверей, обрушивая на качка из фейсконтроля такую брань, что я не могу не усмехнуться, и буквально пару секунд мечется из стороны в сторону. Выглядит она слегка потрепано, но ей и это идет. Ее длинные рыжие волосы волной встали у лба, отчего ее миленькая мордашка открылась мне полностью.

Я не свожу с нее глаз. И пока не понимаю, что произошло – жду, когда прилизыш выскочит следом за ней. Но ни он, ни ее подружка не спешат составить девчонке компанию. Я уже хочу соскочить с мотоцикла, чтобы… чтобы… Не знаю что! Как она оборачивается и, молниеносно оценив ситуацию, впивается в меня взглядом. А потом в мгновение ока оказывается на сидении, позади меня.

– Знаешь, где Озерки? – спрашивает она, положив руку мне на предплечье. Я киваю и слегка поворачиваюсь, чтобы еще раз взглянуть на нее и убедиться, что это не галлюцинации. Но она фыркает: – Че смотришь? Поехали!

Я ухмыляюсь – ну, Ковбой! – и, коротко мотнув головой, газую.

Дернувшись, мы срываемся с места, и ее руки крепким кольцом смыкаются у меня на животе, отчего под ними вспыхивает дикий огонь. Мне хочется, чтобы она прижалась ко мне всем телом и устроила настоящий пожар, но она лишь прячет от ветра свою прелестную головку за моей спиной. Черт! Я только сейчас соображаю, что она плоховато одета для подобной ночной прогулки и как ей, должно быть, холодно, поэтому поддаю газу – до Озерков минуты три, если постараться.

Мы мчим по опустевшей трассе, и звезды куполом нависают над нами. Не знаю, что она со мной делает, но я замечаю все это: темное небо с миллионом мерцающих лампочек, желтое свечение над лесополосой – так город прощается с нами – и приближающиеся огни поселка, встречающего нас с распростертыми объятиями.

– Высади меня здесь! – рычит она и колотит меня по плечу кулаком, чтобы я среагировал. Наверное, это не первая ее попытка докричаться, и я, понимая ее негодование, сразу же, но как можно аккуратнее, торможу возле третьего дома первой улицы.

Она ловко спрыгивает с мотоцикла и, слегка поеживаясь, устремляется вперед. Ее удаляющаяся стройная фигурка сводит меня с ума. Я смотрю ей вслед и не могу не улыбнуться: да-а, таким-то темпом она бы с легкостью добралась до поселка и пешком!

Хохотнув, я откидываю визор* и присвистываю:

– Эй, Ковбой! – И уже дождавшись, когда она обернется, спрашиваю: – Может, оставишь номерок? Или хотя бы поблагодаришь за услугу?

Не останавливаясь, чертовка трясет головой, отчего ее волосы, взметнувшись, каскадом рассыпаются по плечам, и вместо «спасибо» одаривает меня своей сногсшибательной улыбкой. А потом, не меняясь в лице, показывает средний палец, и, юркнув вправо, скрывается в густой тени двух смежных домов.

Весь следующий день я катаюсь по Озеркам. Ну как катаюсь? Рассекаю его вдоль и поперек, уделяя особое внимание главной центральной улице, и не успокоюсь, пока не разыщу ее, рыжую бестию! Каждый раз, когда я приближаюсь к тому месту, где мы вчера распрощались, внутри меня все вспыхивает и в дикой пляске адского пламени разжигает что-то давно уснувшее и забытое. Чертовка! Оторвать бы ей тот самый пальчик! Но ни при каких обстоятельствах я не посмел бы сделать ей больно.

Поравнявшись с двумя домами, в одном из которых она, возможно, и живет, я перевожу свой собственный вес на руки и, не позволяя мотоциклу двигаться быстрее скорости пешехода, пускаю заднее колесо в букс. Жженой покрышкой я выписываю на асфальте послание – любыми способами стараюсь выманить Ковбоя из укрытия.

– И долго ты тут гарцевать будешь? – орет на меня тетка, проходящая мимо. – Весь асфальт изгадил!

– А это ваш асфальт, что ли? – косо смотрю на нее я.

– Пылишь тут! – продолжает кудахтать она и сворачивает к кованым воротам по левую сторону. – Газон от тебя вянет!

– Да он у вас еще до меня завял! – хохотнув, отвечаю ей я. – У такой-то брюзги! И мужик, наверно, сбежал куда подальше!

– Ах, ты! – разворачивается она и кидается на меня с кулаками. – Говнюк!

Но я поддаю газу и, сорвавшись с места, оставляю брюзгу в облаке пыли. Надо же подтвердить сказанные ею слова. Быть говнюком – так до конца!

Временно оставив особо значимое место, я выезжаю на вторую, параллельную этой улицу и мчу до самого конца, не забывая вглядываться в прохожих, которые при моем приближении шарахаются с обочины к заборам. Но мне плевать – ни одно из встречных лиц не волнует меня так, как она! А Ковбоя я пока не вижу…

Со свистом остановившись возле магазина, я решаю войти внутрь и расспросить продавца: наверняка тот, кто здесь работает, знает в поселке всех.

– Ты б сначала взял чего-нибудь, – сходу перейдя на «ты», пытается флиртовать продавщица, типичная салатница неопределенного возраста. И вместо того чтобы ответить на мой несложный вопрос без ужимок, строит из себя черт знает что: – А уж потом поговорим…

Но я решаю не вступать с ней в бой, а подыграть. Поэтому улыбаюсь:

– Минералку. Ледяную. С газом.

– Подороже? – приподнимает бровь она.

– Подороже! – ухмыльнувшись, соглашаюсь я. Беру бутылку, привычным движением срываю крышку и прикладываюсь к холодному стеклу. – Ну, так что, – одним глотком опустошив почти половину, спрашиваю на ее же манеру, – знаешь такую?

– Да вообще-то я недавно тут работаю, – хлопает глазами салатница, выдавая себя за кокетку. – И особо никого здесь не знаю.

– А-а, – тяну я и с грохотом возвращаю бутылку на прилавок. – Ну ок. Спасибо за минералочку! – И твердой походкой направляюсь к выходу.

– Э! Погоди! – бросает мне в спину она. – Вернись! Ты ж не заплатил! Мне не нужны проблемы!

– А мне не нужна твоя отстойная минералка!

И уже через пару секунд расплачиваюсь с ней столбом пыли, который она наверняка оценила через окно.

Прокатившись туда и обратно по асфальтированным улицам, я съезжаю на проселочную дорогу и петляю по ней, исследуя все закоулки поселка. Озерки оказываются в разы шире, чем представлялись со стороны: их большая часть спрятана в низинах и ложбинах, заворотах и тупиках, и небольшие вереницы домов встречаются в самых неожиданных укромных местечках.

Я пролетаю через одно такое место и, минуя поворот, едва успеваю затормозить: какие-то чудилы перегородили начало улицы тремя тачками. Не знаю, что они там устроили, но выглядит это так, будто посреди дороги монголо-татары устроили сабантуй.

Мысленно выругавшись, я уже собираюсь соскочить с мотоцикла, чтобы разобраться с этим беспорядком, как в одном из клоунов узнаю своего бывшего одноклассника, Артурчика. Поэтому сменив гнев на улыбку, откидываю визор:

– А ну-ка убрали свою помойку, сосы малолетние!

– Че? – вскидывается Артур.

– Че слышал, Шарик!

И пока он недоуменно прет на меня, а его дружки бессмысленно таращатся по сторонам, я снимаю шлем и вешаю его на руль.

Минута тишины сменяется восторженным воплем:

– Ааа! – рвет глотку он. – Тони! Антоха! Какими судьбами? – накидывается на меня, как полоумный. Потом пристраивается на сидение сзади, толкаясь, выпихивает меня с мотоцикла, хватается за руль и, выпятив нижнюю губу, делает «газульку». Прид-дурок!

Я ржу:

– Триста лет прошло, а ничего не изменилось!

– Да ладно, триста! – лыбится он, уступая место. – Хочешь сказать, тебя жизнь потрепала? Ты че тут делаешь-то вообще?

– Да ничего, – ухмыляюсь я, – катаюсь.

Уж кому-кому, а рассказывать Артурчику о Ковбое я не намерен. Этому извращюге только дай наводку.

– А че раньше не заруливал?

Я пожимаю плечами:

– Не мог.

– Дела были? – как конченный наркоман смеется он.

Это смех у него такой дебильный, с которым Артурчик уже родился.

– Вроде того, – отмахиваюсь я.

– Слышь, погоди! Тюнс по весне говорил, что ты в армии. Так че, выходит, что…

– Выходит, – усмехаюсь я.

И получаю тычок в плечо:

– Вот это ты тогда удачно попал! Прямо на шашлычки! Давай, загоняй свой байк во двор, – приглашает он меня. И я, лишь на секунду замешкавшись, медленно трогаюсь с места. – Это серьезный повод…

– У вас что повод, что не повод! – встревает в разговор какая-то тетка, такая же недовольная, как и та, что пару часов назад беспочвенно беспокоилась о своем газоне. Она стоит, подбоченившись, у соседской калитки и ненавистно морщит нос: – Теперь еще и это слушать будем!

Артурчик отворачивается и по-бабски закатывает глаза, вводя меня в курс дела – всем своим видом изображая их давнюю контрреволюцию.

– Да ладно, теть Люб! – натужено расстилается он.

А я решаю слегка усугубить ситуацию:

– Вы о чем? – выкрикнув, спрашиваю ее. – Об этом? – И демонстративно дергаю ручку газа, заставляя двигатель надрывно рычать.

Тетка обрушивает на меня трехэтажную брань, о которой я могу только догадываться, а когда ее обветренные губы наконец-то смыкаются, подталкиваю повторить всю ту тираду на бис:

– Простите, я не расслышал, что? Что вы сказали? – и, торжествующе улыбаясь, не даю ей вставить и слово. Газую на месте и с ревом вкатываюсь в Артурчиков двор.

*Визор – защитное стекло на шлеме.