Текст книги "Дурная слава (СИ)"

Автор книги: Мария Евсеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍8. Женя

Блин! Блин! Блин!

Услышав за забором матёрую брань, я в ужасе отскакиваю в сторону. Кажется, я попала точно в цель… Еще секунду назад я только мечтала проучить этих недоумков, а теперь кусаю ногти, увидев одного из них, озлобленного донельзя, у себя во дворе. У него разбита бровь, и тонкая струйка крови бежит мимо носа.

Я смотрю на него, на его рассерженное лицо и боюсь даже пошевелиться, боюсь встретиться с его черными глазами, которыми он меня прожигает. Я, честное слово, не хотела никого покалечить, я только лишь отправила бутылку назад. А если бы она попала в меня? Даже страшно представить, что было бы!

– Черт! – слетает с моих губ, и я их поджимаю. – У тебя кровь. – Сообщаю ему, будто бы он не знает.

Но он продолжает таращиться на меня молчком.

– Может, прижечь перекисью?

Он не реагирует.

Тогда я поднимаю глаза:

– Ну, блин! Ну, прости меня! – но тут же отвожу взгляд, сосредотачиваясь на нескольких красных каплях на бетоне.

Мне жаль его. Жаль искренне. Должно быть, ему очень больно.

Но он все еще молчит.

– Ну, скажи уже что-нибудь, в конце-то концов! – вспыхиваю я от чувства вины, от злости на саму себя. – Обзови меня, обругай, выдай пулеметную очередь ваших похабных шуточек! Что там у вас в репертуаре? «Доярка», «Джон Сноу», «Дракарис»? Расскажи, какая я корявая уродина и долбанутая на голову! И тебе станет легче! – Я делаю решительный шаг вперед. – Обязательно станет, давай! – и толкаю его в грудь. Но с опозданием соображаю, что сошла с ума, потому что коснулась его оголенного тела. – Черт! – снова выскальзывает из меня.

На что он реагирует совершенно неожиданно: его густые темные брови, сдвинутые в кучу, расправляются, взгляд смягчается, а разгневанное лицо вмиг приобретает приятные черты. Он улыбается. Его улыбка заставляет расслабиться и меня. Но он по-прежнему ничего не говорит.

Эй! Где тот словесный понос, который каждый из них вываливает на меня при любой, даже самой мимолетной встрече?

Коротко усмехнувшись, он разворачивается и уходит. Фух! Я не могла и представить, что все это закончится для меня так просто. Но заметив на его спине зеленые художества – женскую грудь внушительных размеров, пупок и шевелюру, взрывом торчащую из-под линии пояса джинсов, – я хихикаю.

– А ты ничего! – сраженная наповал его «формами», кричу ему вслед.

Мой сдавленный смех перерастает в открытый и непринужденный, и он, конечно же, останавливается. «Красавчик» не понимает, что я имею в виду, но комплимент ему однозначно нравятся. А мне нравится, что он улыбается. Улыбается без злобы или насмешки. Но чтобы он не обольщался, я решаю дополнить свои слова пояснением:

– Сзади ты гораздо привлекательнее, чем анфас!

Он смеется:

– Ты тоже… – мгновенно найдя, что сказать.

Что???

Я уже собираюсь отвесить ему что-нибудь в ответ, как он добавляет:

– …Ковбой! – и его глаза ставят меня в замешательство.

А когда он, довольно ухмыльнувшись, все-таки уходит, мысли разом раскалываются на миллиарды частиц и пылью ссыпаются под ноги.

Так, стоп. Что он сказал? Ковбой? И стоит только вдуматься в буквенное звучание последнего слова, как на меня нападает паника. Я только сейчас осознаю, с кем столкнулась нос к носу у себя во дворе. Да, эти его черные стильные кроссовки, потертые джинсы классического кроя и глаза… темные и суровые… Я хватаю ртом добрую порцию воздуха, силясь не сорваться с места и не сбежать. Но бежать уже поздно.

Хорошо, что он не расправился со мной прямо на месте. Тем более, после бутылки… после того, что я с ним сделала. И сделала столько раз!

Но почему?!

Надеюсь, вчера ему не сильно прилетело от патруля, ведь этот прилипала – вот уж точно! – любит скорость, а еще и додумался преследовать машину такси. И, вспоминая, какой впечатляющей получилась дорога домой, про себя улыбаюсь. А потом принимаюсь перебирать эпизод за эпизодом: поездку с ним на мотоцикле, его тяжелую горячую руку у себя на плече, мороженое и новенький шлем в молочных потеках, дикую погоню по Озеркам, виноградные заросли, разбитую бровь… Бедняга! Сколько на него перепало!

Но если смотреть правде в глаза – он этого заслужил. Ненавижу, когда думают, что каждая встречная на пути, достанется с легкой руки!

Весь оставшийся день с замиранием сердца я прислушиваюсь к звукам за забором. Я стараюсь из всего этого балагана узнать именно его голос, уловить фразы, которые он говорит, потаенно подсмотреть, что он там делает. Быть может, вся эта шайка-лейка уже в курсе наших «тепленьких» отношений, и сейчас они вместе придумывают изощренную месть? У соседа хватит ума указать приставале на мои уязвимые стороны или, того хуже, рассказать о нашей давней вражде.

Я не могу ни о чем другом думать, только и знаю, что хожу кругами в ожидании подставы. Я машинально завиваю волосы, подкрашиваю ресницы и губы, отрешенно рассматриваю свое отражение в зеркале, каждое мгновение ожидая чего-то внезапного и непредсказуемого, даже находясь в доме, и в конечном итоге решаю не ехать в город. Я быстренько набираю Юльке короткое сообщение и сразу же отключаю телефон, чтобы не пришлось объяснять. Да и как тут объяснишь? Я настроилась держать оборону и отстаивать свое, даже если сила оппозиции будет превышать мою во стократ! И какой-то там упертый баран на мотоцикле не сумеет сломить меня. Я останусь здесь и не поддамся на дешевые провокации…

Но его жгуче-черные взъерошенные волосы, темные глаза, разбитая бровь и губы с легкой ухмылкой так и стоят передо мной, как бы я не пыталась от них отделаться. Он довольно улыбается, добиваясь, чтобы я ответила тем же. И я поддаюсь. Втайне от него, себя и ото всех.

Следующий день проходит в подобном же режиме ожидания: я прислушиваюсь к подозрительным звукам, крикам, возгласам, шарахаюсь от всякого проезжающего мимо мотоцикла, а когда нахожусь в доме, наоборот, кидаюсь к окну, реагируя на разъяренный рев мотора. Но каждый раз оказывается, что по улице промчался кто-то другой, и я не понимаю, радует ли меня это или огорчает.

Черт! Мне стоит расслабиться и не ждать от него возмездия на каждом шагу. Ну что он мне сделает? Хах! Классический представитель осеменителей с рядовым набором понтов! Разве что упертый, с характером. Не то, что эти…

– Джо-о-он! – орет сосед из другого угла супермаркета, пока я нагружаю корзинку по списку. Я не оборачиваюсь, но чувствую, как он и его дружки летят через торговый зал, чтобы отвесить пару своих поганых шуточек персонально мне.

Я выбираю макароны: спиральки или улитки? Подсолнечное масло: рафинированное или темное и ароматное? Но вскоре понимаю, что эти примитивно скроенные одноклеточные уже близко, практически дышат мне в затылок.

Я распрямляюсь и резко разворачиваюсь, предполагая, что что-то недоброе творится у меня за спиной. И точно! Врезаюсь в одного из них, низкого и плотного, как туго набитый мешок с картошкой, и случайно попадаю рукой по его причинному месту.

– Воу, воу! Полегче! – радостно щерится он и слегка пятится. – Какая горячая! Может, хотя бы спрячемся за угол, раз тебе так не терпится?

От злости я едва ли не рычу и, не найдя ничего подходящего под рукой, хватаю из собственной корзинки свежезамороженную тушку морского окуня и с размаха впечатываю ее прямо в цель.

– Остынь! – кидаю сквозь зубы.

И твердым шагом отправляюсь к кассе, в то время как эти придурки все еще продолжают ржать на весь магазин:

– Джон! А ты когда козу за титьки дергаешь, что чувствуешь? То же самое?

Озабоченные дегенераты!

Я расплачиваюсь и ухожу домой потаенными тропами, по которым их машины никогда не смогут проехать.

Заросли дикого виноградника встречают меня в совершенно неподобающем виде: полуголые лозы торчат в разные стороны, оборванные листья густым ковром лежат на земле, в просвет между стеблями виден профилированный лист забора. Я оглядываюсь по сторонам и не могу сдержать в себе улыбку. Вот это взрыв он здесь устроил! И всю оставшуюся дорогу перебираю в памяти то, что последние дни перебирала сотни раз.

После припозднившегося ужина я запираюсь в своей комнате, откидываюсь на подушку и лежу так, пока потолок не начинает плыть перед глазами. А потом, опомнившись, стряхиваю с себя накатившее смятение и, подхватив ноутбук, выползаю из своего «бункера» на задремавшую террасу.

– Все сидишь, кукуешь? – в сумерках скрипит калиткой тетя Люба. – А Ромка вон уже комнату себе подыскивает! Он же собеседование успешно прошел, – хвастается она достижениями своего выдающегося отпрыска. А когда проходит мимо меня в дом, к маме, с любопытством сует свой нос в экран моего ноутбука: – Пасьянс раскладываешь?

– Ага, – приторно улыбаюсь ей я и захлопываю крышку, не дав взглянуть на свои дела даже краем глаза. Этой стоумовой необязательно знать, что время от времени я прорешиваю задачи по химии. Так, на всякий случай. А сейчас у меня еще и вкладка с правилами приема в вузы МВД открыта. Зачем мне лишние разговоры?

– Так ты! – хмыкает она и пудовой рукой треплет меня по волосам. А потом скрывается за входной дверью.

А я, убедившись, что тетя Люба уже внутри, строю пренебрежительную гримасу.

Как же бесит, когда всех пытаются причесать одной гребенкой!

И раздражает!

А еще и за забором подозрительно тихо… Только неясные басы и редкие неразборчивые возгласы долетают до меня откуда-то издалека, да голубым приглушенным свечением моргают несколько окон второго этажа и балкон.

Похоже, компашка недоумков развлекается внутри, громя дом в духе американской вечеринки. Интересно, прилипала тоже там? В супермаркете его не было…

Я встаю с порожков, откладываю в сторону ноутбук и, едва касаясь земли носками балеток, тенью прохожу вдоль забора. Огибаю несколько плодовых деревьев, бесшумно ныряю к пристройке, взбираюсь на деревянный ящик и привстаю на цыпочки, чтобы заглянуть во двор соседей…

– Подсадить? – голос за спиной разрывает мне сердце. Я в буквальном смысле подскакиваю, от неожиданности коротко взвизгиваю и спрыгиваю на землю.

– Идиот! Какого черта ты здесь делаешь? – пытаюсь отыскать говорящего в темноте.

– Сижу.

– Сидишь? Тут? И тебя ничто не смущает?

– Нет. А что меня должно смущать? – Он улыбается. Мне не разглядеть его лица, но я чувствую, как он это делает, и понимаю, что приставала у изгороди, рядом с загоном. – Хотя, конечно, ты могла бы воспользоваться традиционным способом и пройти через калитку, как я. Но меня этим вряд ли смутишь. Иначе бы я не предложил тебе помощь.

– Не предложил помощь? – фыркаю я. – Ты издеваешься? Ты напугал меня! Ты находишься у нас во дворе! На чужом участке! И у тебя хватает совести…

– У меня хватает совести заявить о своих интересах открыто. Разве это плохо?

– Да-а? Ну и какие же у тебя интересы?

– Ровно те же, что и у тебя.

– Ха! – нервно усмехаюсь я. – Да что ты знаешь о моих интересах?!

Он отвечает мне более чем спокойно:

– До этого времени не знал ничего, пока не увидел, как ты шпионишь.

– Я не шпионила! – вспыхиваю я.

– А что же ты делала?

– Ничего!

– Ладно-ладно, ты не шпионила. Ты просто собралась к нам в гости. Через забор. Потому что хотела увидеть меня. Так же, как и я тебя, – заявляет уверенно. И по-простому смеется: – Ну, признавайся!

Что-о-о?

Хватая ртом воздух, я оглядываюсь по сторонам и, не обнаружив ничего более подходящего, берусь за метлу.

Хам! Наглец! Самонадеянный выскочка!

– Вот, видишь! – вскакивая, хохочет он. – В отличие от тебя я могу открыто заявить, зачем пришел сюда, а тебе не хватает духу признаться!

Я замахиваюсь, но он уворачивается. И в ту же секунду перехватывает ручку метлы, одним резким движением притягивает ее к себе, отчего я оказываюсь к нему слишком близко. Слишком, слишком… У меня громко екает сердце и кубарем катится вниз, пока он разглядывает меня. Глаза в глаза.

– Эй, Ковбой! – произносит он тихо, практически шепотом. – А я-то думал, что ты смелая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍9. Антон

Хотел помариновать ее еще – я ж чувствовал, как она смотрела мне вслед, осознавая, что теперь от меня уже никуда не денется, тогда, после удара бутылкой, – но, честно признаться, сам не выдержал. Все это время я наблюдал за ней, я видел, как она не находит себе места, но намеренно не показывался рыжей бестии на глаза. А сегодня Артурчик так удачно предложил переместить сабантуй в дом, и как только вся его тусовка вошла в привычное умоисступление – стала дергаться под музыку и без нее, обливаться пивом, плевать в лампочку, пожирать сырые замороженные пельмени и выделывать прочую порнографию – я спокойно покинул дом и вышел на улицу. У меня были абсолютно другие интересы.

Я дождался, пока мать Ковбоя – слегка полноватая, но ухоженная женщина лет сорока – заведет коз в сарай, переделает все свои дела во дворе и окончательно скроется в доме, после чего в сумерках летнего вечера без лишних колебаний открыл их калитку и, с любопытством оглядываясь, прошел в сад. Там я выбрал для себя самое удобное место, с которого бы открывался отличный обзор на террасу, и запасся терпением. Я знал – она придет. Я даже был готов провести здесь полночи!

Но коротать время долго не пришлось.

Как только Ковбой появилась на террасе, я устроился на низенькой изгороди загона и стал с жадностью, не спуская глаз, смотреть на нее.

Я любовался ею. Я видел, как она небрежно поправляет волосы, как ее прекрасные ножки сменяют одна другую под попкой, как она грациозно потягивается и изгибает затекшую шею, и медленно сходил с ума от каждого ее движения. Я всматривался в милое личико, освещенное тусклым свечением экрана ноутбука, и изучал даже самые мелкие ее черты. Я запоминал их наизусть, я записывал их все на подкорку и страстно желал прикоснуться к ее коже.

И вот, сейчас, мои губы в паре десятков сантиметров от ее губ…

Я слышу, с каким грохотом бьется ее сердечко, я чувствую, как она вся дрожит, как ее небольшая аккуратная грудь тяжело вздымается, как она смотрит на меня, замерев в ожидании. А расстояние между нами сокращается, и я понимаю, что теряю контроль.

– Эй, Ковбой! – шепчу я. – А я-то думал, что ты смелая. – И сделав усилие в борьбе с собой, медленно переворачиваю метлу в вертикальное положение.

Я даю чертовке шанс сбежать. Сбежать, чтобы рано или поздно оказаться в моих объятиях.

Ты моя.

– Да пошел ты! – взрывается она. И не убирая цепких рук от метлы, отталкивает ее вместе со мной с такой силы, что от неожиданности я едва ли не падаю. – Вали отсюда! – И я не могу оторвать взгляда от ее манящих губ, с которых летят красноречивые обзывательства: – Тупица! Идиотина! Твердолобый баран! – смешно ругается она и продолжает таранить меня, настойчиво прижимая к стене пристройки.

Мне ничего не остается, как резким движением садового инструмента снова притянуть ее к себе, отчего наши тела находят сразу несколько точек соприкосновения.

В ней вспыхивает пожар, который в мгновение ока перекидывается на меня, и она это замечает.

На долю секунды чертовка смущается. Она опускает глаза. Но, кажется, сдаваться не в ее правилах. После секундной заминки, борьба снова переходит в активную фазу.

– Отстань от меня! – кричит она и бьется у моей груди, как будто это я держу ее за руки.

Я улыбаюсь:

– Тебе же это нравится.

– Это тебе нравится доставать меня! – рычит рыжая бестия.

– А я разве достаю тебя? – Я разжимаю пальцы, отпускаю ручку метлы и поднимаю руки ладонями вверх. Наши тела продолжают соприкасаться. – Смотри, это не я, это ты со мной обжимаешься!

Я твой.

Замерев на мгновение, она теряется. Но я продолжаю ее подначивать:

– Может, тогда поцелуешь меня, отблагодарив за доставку? Или хотя бы в качестве моральной компенсации за разбитую бровь, м?

В результате чего Ковбой смущается еще сильнее. Даже в темноте я отлично вижу, как вспыхивают ее щеки, а взгляд потупляется.

Она отскакивает от меня, и теперь ее миловидная мордашка корчится в забавной гримасе:

– Надо было разбить тебе все твое наглецкое лицо!

Я делаю решительный шаг вперед, разглядывая ее всю, от и до.

– Можешь разбить его прямо сейчас. Но учти! После такого ты уже не отвертишься, я перестану тебе поддаваться.

Она театрально смеется:

– Ха-ха-ха! Хочешь сказать, ты мне поддавался?

И я решаю продемонстрировать.

Я беру ее за хрупкие узкие плечики; вполсилы стиснув их, притягиваю чертовку к себе и, не обращая внимания на метлу, в которую по-прежнему впиваются девичьи цепкие пальчики, одной рукой откидываю назад ее растрепавшиеся волосы и оголяю тонкую шею. Мне хочется, исследуя ее миллиметр за миллиметром, покрыть нежную кожу поцелуями, но вместо этого я скольжу ладонью вверх и, добравшись до затылка, легким нажимом заставляю Ковбоя посмотреть на меня.

– Видишь? Я просто люблю игру в поддавки.

А потом отступаю.

Метла, которую она все это время не выпускала из рук, с грохотом падает под ноги.

Но я не удивляюсь.

Я все прочитал в ее глазах.

Спустя несколько минут я уже покидаю Озерки и с чувством легкого довольства мчу по еще довольно оживленной трассе домой. Завтра с утра я обязан быть на ногах, я обещал. А раз обещал, не должен подвести Вадима. Но сейчас я не хочу об этом думать – все мои мысли вместе с частью меня самого остались там, за лесополосой. Я добровольно оставил их, передав в надежные руки.

Оказавшись в квартире, я, стараясь никого не разбудить, сначала прохожу в кухню, по-быстрому утоляю голод тем, что есть на столе, тихонько проскальзываю в ванную, подставляю под теплые струи душа спину, плечи, голову и еще долго перебираю в памяти сегодняшний вечер. Я довольно ухмыляюсь, отчетливо представляя рыжую бестию рядом с собой, ее воинственный вид, растрепанные волосы, рассерженные губки, с которых слетают смешные ругательства и… взгляд, переполненный интереса. Я знаю: она не прочь поиграть со мной в поддавки.

А потом, растянувшись на своем диване, закрываю глаза и мгновенно отключаюсь.

Утро врывается в мой сон внезапно:

– Атон! Атон! Атон! – кое-кто неуемный стаскивает с меня одеяло. – Тавай! Узэ птитьки поют! Узэ день! Узэ я пласнулся!

Я открываю один глаз:

– Степ, – но только, чтобы отвоевать обратно одеяло, – может, поспишь еще? Чего ты вскочил-то так рано?

– Как лано? – взбирается на меня племянник. – Мама узэ стала! Папа узэ ва-апте зубы тистит! Один ты спис! Тавай! – И лупит меня ладошкой куда придется: – Тавай! Тавай! Тавай!

– Хорошо, хорошо. Встаю. Иди пока придумай, чем мы будем заниматься, – стараюсь выиграть хотя бы еще одну минутку. Но мелкого так просто не проведешь.

Он тукает чем-то тяжелым мне по голове, а потом…

– А-апти! – прямо в лицо.

Я умываюсь, не выбираясь из постели.

– Будь здоров, Степ, – утираюсь кончиком наволочки и окончательно просыпаюсь. Ссаживаю с себя пацана, который держит в руках мой шлем, встаю сам и, наскоро натянув на себя домашние штаны и футболку, горланю командным голосом: – Та-ак! Рота, стр-р-ройсь!

Степка подпрыгивает, взвизгнув, делает круг по комнате, не сразу соображая, куда можно пристроить шлем. Растерявшись, отдает его мне, после чего, гордо задрав подбородок и преданно глядя в глаза, забавно пришпиливает пухлые ручки к туловищу.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.

– Хорошо. Значит, идем приводить себя в порядок и завтракать. Ты завтракал? – серьезно спрашиваю я.

– Никак нет, товалищ комадил!

И за это его основательное «товалищ комадил» я готов простить ему раннюю побудку.

– Тогда за мной!

Вадим с Таней уже в прихожей, обуваются.

– Там, на полке, флакончик такой высокий, с насадками. Степан знает. Не забывайте промывать нос каждые три-четыре часа. Если будет подозрение, что температура поднялась, звони, – дает наставление Таня.

– Я понял.

Мы отправляемся в ванную комнату, а родители Степки – на работу.

Я протягиваю племяннику зубную щетку и пасту с драконом, выдвигаю ногой из-под раковины детский низенький стул для того, чтобы «рота» удобно расположилась напротив зеркала, и улыбаюсь его отражению.

– А теперь нос. Слышал? Мама сказала, чтобы мы не забывали его промывать каждые четыре часа.

Я беру нужный флакончик с аэрозолем, зажимаю себе одну ноздрю, и холодная струя физиологического раствора орошает не только носовые ходы, но и, кажется, достает до мозжечка.

Я кашляю:

– Ну и гадость эта ваша заливная рыба!

Степка хихикает. И подставляется. А я поражаюсь его мужеству, ведь он даже не морщится.

– А тепель лота на завтлак! – командует Степка.

– Слушаюсь, товарищ командир! – ухмыляюсь по-доброму и шагаю в кухню за генерал-лейтенантом, не меньше!

Там мы молча завтракаем кашей. Только переглядываемся и, мыча, указываем то на сыр, то на очередной кусок батона, предлагая друг другу добавку. Выпиваем по кружке чая, заедаем все это печеньем и, загрузив тарелки, ложки и кружки в посудомоечную машину, отправляемся на просмотр мультфильмов. А потом, после получасовой переподготовки из рядового армейца в офицера ВКС, прямо из гостиной вылетаем в открытый космос.

– Земля-Земля! Непорядок! Космонавт Степан забыл на космодроме скафандр! Просьба уладить ситуацию!

И не опуская Степку на пол, все еще кружа с ним, сидящим у меня на плечах, я плавно пересекаю коридор, устраивая космонавту всевозможные перегрузки, и прямо на ходу водружаю на него шлем, в котором он, конечно же, тонет.

– Все! Мне надоело! – дрыгается он и, вырвавшись из плена «ракеты», уже тащит из моей комнаты перчатки. – Атон! Атон! Атон! Давай бокс!

Теперь шлем на моей голове. Я сижу на полу, широко раскинув ноги, а Степан активно отрабатывает Джеб*. Парень серьезен словно скала, и я ни при каких обстоятельствах не собираюсь подавать вида, что его суровая моська веселит меня вот уже десять минут. А как только он переходит к комбинации «Джеб – Правый кросс», я мучительно «умираю».

– Атон! Атон! Атон! А теперь тавай! – тянет он меня, пытаясь реанимировать.

– Я не могу, я в нокауте. Я потерял много крови! Неси бинты и повязки, если не хочешь, чтобы я умер.

– Ага! – радостно взвизгивает Степка и ныряет в родительскую комнату.

Оттуда в зал перекочевывают Танин халат и штаны Вадима.

– Тащи колготки! – подсказываю я. – Да не, не мамины, а свои!

И вот уже я с замотанной колготами башкой иду спасать водителя автобуса, который застрял где-то между ножкой кресла и ножкой тумбочки. А потом мы вместе пристраиваем автобусу прицеп с пропеллером от вертолета. И плевать, что такого не бывает! За это-то я и люблю «лего». И племянника, который на каждое бредовое действие может придумать весомое неопровержимое оправдание.

– Эта потомуста пасазылам тизыло багас нести! А лутик у сумок нет! Они доедут до голода на атобусе, а потом пойдут песком. А сумки плилетят за ними.

Понятно?

И не поспоришь!

– Обедать будем? – шмыгаю я после очередной промывки носа.

– Будем! – согласно кивает он. Степан, в отличие от меня, стоически переносит назначенные мамой пытки. И бодро заявляет: – Хотю калтоску фли!

Я делаю задумчивое лицо:

– По-армейски?

– Это как?

– Как в армии.

– Да!!! – вскрикивает он и на радостях принимается приплясывать. Я бы сказал, отжигать. И своим зажигательным пасадоблем не дает мне пройти к холодильнику.

– Тих-тих-тих-тихо! Стоп, – пытаюсь протиснуться я. – Погоди. Остановись. – Убираю его, танцора, из-под ног. – В армии перед картошкой фри положено тридцать приседаний.

Он ловко отскакивает на середину кухни и с усердием, кряхтя и сопя, покорно выполняет приказ.

– Атон! Титай!

– Один… два… три…

Очистки летят в ведро, на раскаленной сковородке трещит растопленное масло, и вскоре запах жареной картошечки разлетается на всю квартиру. Мы обедаем, спим, потом снова спасаем водителя автобуса, слона, десятиэтажный дом, летаем на ковре-самолете, перевоплощаемся в суперменов, устраиваем рок-концерт, гоняем на воображаемом мотоцикле и в завершении дня, когда Вадим с Таней возвращаются с работы, играем в Мавзолей. Я – Ленин, я лежу. А он – часовой из почетного караула первой роты, он меня охраняет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍*Джеб (от англ. jab «внезапный удар; тычок») – один из основных видов ударов в боксе.