Текст книги "Гребень Клеопатры"

Автор книги: Мария Эрнестам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Стелла перегнулась через ручку кресла и погладила отца по щеке.

– Не говори так, папа. Не все находят в себе силы жить с больным человеком. Конечно, я надеялась на его поддержку. Поначалу он проводил со мной много времени, радовался моему выздоровлению, утешал меня, подбадривал. Потом я позвонила ему из больницы и попросила приехать, чтобы кое-что сообщить. Он приехал и увидел меня в инвалидном кресле. Я попросила медсестру вымыть мне волосы перед его приездом и чувствовала себя почти красивой. Он смотрел на меня и улыбался. Потом спросил, что же я хотела ему сообщить. «Я могу иметь детей! – воскликнула я. – Врачи говорят, что я могу иметь детей!». Я думала, он обрадуется, но он стоял мрачный как туча. «Я надеялся, ты скажешь, что снова можешь ходить», – медленно произнес он. «Нет, – ответила я, – я никогда больше не смогу ходить». В тот момент я поняла, что потеряла его.

Фредерик не знал, что сказать. Он повернулся к окну и увидел птицу, летящую к горизонту. Наверное, это перелетная птица, которая не успела улететь на юг, решил он. Ей не хотелось улетать в теплые края, но наступили холода, и пришлось.

Стелла вздохнула.

– Когда-то я не ходила, а летала. В больнице меня научили передвигаться с черепашьей скоростью. Когда я должна была впервые пересесть с койки в кресло, поворот на девяносто градусов после многих недель, проведенных в постели, казался мне чем-то невозможным. «Нужно все делать постепенно», – советовали медсестры. Сначала повернуться на несколько градусов, потом еще немного, потом еще. Наконец у меня получилось. Мой мир стал крошечным. Счастьем было теплое покрывало на ногах или прохладный душ после кошмарной ночи. Хороший аппетит и вкусная еда. Все стало гораздо проще. И я изменила угол зрения. Я научилась воспринимать свой маленький мирок так, словно это большой мир. Именно это помогло мне выжить. И мой отец, разумеется. Если бы не он, меня бы уже не было на свете.

Фредерик провел рукой по волосам, прогоняя неприятные воспоминания о собственном отце. «Хочешь иметь детенышей – будь любезен подтирать им зады всю жизнь».

Стелла снова вздохнула.

– Наверное, в моих устах это звучит странно, но я счастливый человек. Я думала, что сломаюсь, когда меня бросил муж, и это было бы полным поражением. Но я выжила, я приняла этот божественный дар. И Бог вознаградил меня за терпение. Я архитектор, а в этой профессии руки важнее ног. Фирма, в которой я работала раньше, заверяла, что возьмет меня обратно, как только мне станет лучше, но я чувствовала, что готова рискнуть и попробовать что-то новое. Мне было нечего терять. Сейчас я работаю по специальности, в основном создаю дома для инвалидов. И вы не представляете, каким спросом пользуются мои проекты. У меня столько заказов, чем я не успеваю их выполнять. Кроме того, я читаю лекции в обществе инвалидов о том, как мобилизовать свои внутренние силы и жить дальше. Порой мне трудно общаться с отчаявшимися людьми, но иногда достаточно дать им понять: я с оптимизмом смотрю в будущее. И они думают: «Если она смогла, то и я тоже смогу».

Она рассмеялась.

– Вы не поверите, но я даже стала подрабатывать моделью. Началось с рекламы товаров для инвалидов, потом меня пригласили в женский журнал демонстрировать прически. Я сильно похудела после несчастья, может, это сыграло свою роль. Разве не абсурдно, что многие воспринимают избыточный вес как самую большую трагедию в жизни?

Фредерик уже не испытывал ненависти к человеку, который сделал с ней такое, напротив, ему было стыдно, что сам он так и не научился прощать. Стелла выжила, научилась справляться сама. Он же остался в прошлом, полном чувства вины и презрения к самому себе.

– Я уверен, что тогда вы были столь же прекрасны, как и сейчас… Вы просто красавица, – вырвалось у него.

Стелла снова рассмеялась. Словно жемчужное ожерелье порвалось, и бусинки с легким звоном посыпались на пол, подумал Фредерик.

– Спасибо, Фредерик. Вы очень милы. Приходите ко мне в гости еще. Тогда вы заметите, что я не всегда такая счастливая, какой хочу казаться. По ночам мне снится, что я встаю из кресла и иду. Быстрее, быстрее, пока не начинаю бежать. И не могу остановиться. Просыпаюсь вся в поту. Но ноги неподвижны. И тогда я оплакиваю не только возможность ходить, но и блаженное время неведения. Время, когда я не знала, что жизнь может быть такой ужасной. Ментальная невинность, если можно так выразиться.

– Я понимаю, о чем вы, – сказал Фредерик, глядя ей в глаза.

Михаэль встал.

– Жаль прерывать вашу беседу, но мне пора в клуб, – сказал он. – Ты со мной, Фредерик?

Вопрос был риторическим. Стелла заверила их, что сама уберет со стола. У выхода она протянула Фредерику руку. Он взял ее и надолго задержал в своей руке. Ему очень хотелось поцеловать ее, но он сдержался.

– Спасибо, – сказал он. – Не только за пирог и кофе. Надеюсь, мы скоро снова увидимся.

– Я в этом не сомневаюсь. И тогда я угощу вас чем-нибудь посущественнее кофе. Приезжайте.

Она улыбнулась и помахала им на прощание. Мужчины сели в машину и уехали. Фредерик долго молчал.

– Она прекрасно говорит по-шведски, в отличие от меня. Но между собой мы всегда говорим по-немецки, – произнес Михаэль.

– Она прекрасна, – произнес Фредерик невпопад.

Михаэль ничего не ответил. Они ехали молча. Автомобиль въехал в город, но потом свернул на юг, в один из тех районов на окраине, где Фредерик почти никогда не бывал. Они миновали несколько особняков, окруженных садами, и остановились на парковке у коттеджей. Михаэль заглушил двигатель.

– Мне нравятся старые видеофильмы, – сказал он. – Я люблю смотреть их снова и снова. Те, которые снимал, когда моя жена была жива. Когда Стелла бегала по лужайке. Я смотрю на ее быстрые ножки, думаю о том, что она обречена всю жизнь провести в инвалидном кресле из-за этого пьяницы, и ненавижу его. Это не значит, что я не горжусь ею. Горжусь. А его ненавижу. Я не могу простить. Не могу забыть. Может, я смог бы, если бы он признал свою вину в том, что совершил. Но он этого не сделал. Как и многие другие. Врачи, адвокаты, рабочие, крестьяне… все они, когда им выгодно одно, – могут быть демократами, а когда выгодно другое – фашистами. Я могу простить, но только если преступник признается в содеянном. – Михаэль показал пальцем на ближайший кирпичный дом с припаркованной у входа красной машиной и качелями в саду. – Здесь живет мужчина, который время от времени позволяет себе выпить лишнего. У него жена и трое детей. Были. Они уехали после того, что произошло. Живут теперь в другом городе. Он даже качели не убрал. Его интересует только выпивка.

Михаэль посмотрел в окно, и тон его стал еще резче.

– Лишение водительских прав. Месяц в тюрьме. Штраф. Вот цена, которую он заплатил за ноги Стеллы. Я бы понял, если б он извинился. Но он так и не пришел. И не написал. Более того, солгал, давая показания страховой компании. Лишил нас возможности получить деньги по страховке. Сейчас господин Алениус занимается тем, что перекладывает бумажки с места на место в офисе днем и напивается по вечерам. Я знаю, он по-прежнему садится за руль в нетрезвом виде. Я часто приезжаю сюда и не раз видел, как он нетвердыми шагами идет к машине. Думаешь, я не звонил в полицию? Звонил. Но разве это помогло? Нет. Кто поедет сюда усмирять пьяного, когда на другом конце города убивают человека? Это тихий район. Здесь живут в основном семьи с детьми. Кто будет следующим? Маленький мальчик из соседнего дома побежит за мячом и попадет под колеса пьяного водителя? Или старушка на углу, которая не успеет перейти улицу?

– Михаэль, я не понимаю, к чему ты клонишь.

– Ты все понимаешь, Фредерик. Я устал от того, что люди, совершившие преступление, остаются безнаказанными, а их жертвы обречены страдать всю оставшуюся жизнь. Это несправедливо. Моей семье отлично известно, что происходит, когда закон больше не на твоей стороне. Желтая звезда на рукаве, и справедливость совершает поворот на сто восемьдесят градусов. Пришло время действовать. – Михаэль склонился к Фредерику. В его глазах не было ни ненависти, ни фанатизма, только бесконечная грусть. – Я прошу «Гребень Клеопатры» уничтожить Эсбьёрна Алениуса. Я уверен, вы сделаете это профессионально. В качестве оплаты я дарю вам «Фата-моргану». Я перепишу клуб на тебя, как только вы выполните заказ. Вам будет принадлежать одно из лучших ночных заведений Стокгольма.

Глава двадцатая

Анна не искала встреч с Фредериком и Мари. Более того, всячески их избегала. Переезд отца в частный дом престарелых оказался отличным предлогом, чтобы хотя бы на время скрыться из города. Палата для отца была готова и полностью обставлена, поэтому он сказал, что ничего не хочет брать с собой из дома.

– Если я собираюсь начать новую жизнь, то в ней не место старью. Мебель в новой «квартире» есть, а больше мне ничего не нужно, – заявил он.

Они с Анной собрали несколько сумок с одеждой и личными вещами, уложили в футляр скрипку. Что делать с квартирой – все распродать или сдавать ее с мебелью, – они решат позже. Сейчас у них есть дела поважнее.

Они сели в машину. И чем больше удалялись от столицы, тем бодрее становился отец. Он открыл окно и подставил лицо ветру, подпевая старым шлягерам, звучащим по радио. На полпути он повернулся к Анне и сказал, что чувствует себя героем road movie. Он произнес это слово как «родмови», и впервые за долгое время Анна весело рассмеялась. Потом они свернули на обочину, расстелили на земле покрывало и достали корзину с едой. Папа ел с аппетитом, дышал спокойно и глубоко, хотя временами ему приходилось вытирать со лба испарину.

Ближе к вечеру они приехали в новый папин дом. Администратор Гунн встретила их у ворот. Они поговорили о погоде, и Гунн показала им ухоженный сад, за которым начинались холмы, поросшие травой и редким кустарником. Потом она провела их в новую папину «квартиру», светлую и просторную, обставленную мебелью, изготовленной из дерева местных пород. Папа присел в кресло у окна, и Анна удовлетворенно вздохнула. Слова были не нужны. Они молча любовались видом из окна. Вскоре пришла Гунн и пригласила их поужинать. Столовая была чистая и уютная, с окном во всю стену. Там уже сидели за столиками несколько пожилых мужчин и женщин. Папу посадили вместе с ними, а Анна села за один стол с Гунн и другими сотрудниками.

Вкусное рыбное рагу ничем не напоминало столовскую еду. Анна ела и украдкой наблюдала за папой. Его тут же вовлекли в оживленный разговор, и видно было, что все рады новому постояльцу. Гунн рассказала Анне о распорядке дня, занятиях, медицинском уходе и обследованиях. Анна едва не разрыдалась. Неужели в этой стране существует дом престарелых, где человек может спокойно прожить оставшиеся годы, и при этом его никто не попрекнет за немощь и болезни. Этот дом выглядел очень прилично, а еду в столовой можно было даже назвать вкусной! Анна была рада за отца. И все же не могла не напомнить себе, что этот рай стоит больших денег, которые достались ей нечестным путем. Впрочем, сейчас это не имело значения. Главное – папа счастлив.

Она осталась на ночь, помогла распаковать вещи, утром выпила чаю со свежеиспеченными булочками и прогулялась с отцом. У него был счастливый вид. Он уже договорился с другими стариками сыграть в карты после обеда, а вечером должен был состояться концерт. Когда Анна собралась уезжать, папа крепко, до боли обнял ее на прощание.

– Девочка моя, – повторял он снова и снова и гладил ее по щеке. – Девочка моя. Есть только ты и я.

Когда она смотрела в зеркало заднего вида, как папа машет ей на прощание, ее переполняли такие сильные чувства, что их невозможно было бы описать.

Приехав домой, она, не снимая пальто и обуви, подошла к телефону и дрожащими руками набрала номер. Ей ответили после третьего гудка.

– Да. Грег слушает…

Анна не могла произнести ни слова. Просто стояла и дрожала всем телом. Грег спрашивал, кто звонит, просил: «Говорите, ничего не слышно…». Такой знакомый голос, такой родной, словно они виделись только вчера, а не больше года назад. В конце концов он вежливо попросил перезвонить и повесил трубку. Анна упала на диван и обхватила себя руками.

Двумя часами позже она повторила попытку, выпив для храбрости вина и тщательно отрепетировав то, что собиралась ему сказать.

– Грег слушает.

– Привет, Грег, это Анна.

Тишина в трубке, потом с нежностью:

– Анна.

Мягкий австралийский акцент.

– Да, это я. Я тебя не отрываю?

Стандартная фраза, чтобы выиграть время.

Смех на том конце провода.

– Анна, ты меня хорошо знаешь. Разве я могу быть занят чем-то, чему помешает твой звонок?

– Извини.

– С каких это пор ты просишь у меня прощения?

– О Грег… – Она зарыдала.

– Анна, что-то случилось? – обеспокоенно спросил Грег. Как ей хотелось оказаться сейчас в его объятиях.

– Нет, ничего не случилось. Точнее говоря, случилось. Я не знаю, как это объяснить, если такое вообще можно объяснить по телефону. Я хотела услышать твой голос…

– Тогда приезжай.

Он умеет читать ее мысли и желания, даже те, в которых она ни за что бы не призналась.

– Ты серьезно?

– Конечно серьезно. Если хочешь, приезжай. Я только недавно начал убирать твои фотографии и вещи, которые ты оставила. Зачем ты поступила так со мной, Анна…

Тишина.

– Фандита поселилась в своей старой комнате, – добавил он, зная, что ей трудно будет спросить даже это.

– Она приехала к тебе надолго?

– Насколько я понял, да. Я веду себя хорошо. Вымыл палубу, протер пыль, купил цветы. Можешь представить меня в фартуке?

– Только если под ним ничего нет.

Смех. Анна вытерла слезы тыльной стороной руки.

– У Фандиты все хорошо. Мы болтаем с ней вечерами, и она стала куда терпимее, чем раньше. И делает большие успехи в науке. Наша дочь – настоящий ученый.

– Чем мы заслужили такое наказание!

– Не смейся, Анна! Я знаю, ты гордишься ею не меньше, чем я.

– Довольно того, что ты ею гордишься. Мое мнение ее не интересует.

– Глупости!

– Я правда могу приехать? Я вам не помешаю?

– Ты можешь приехать, когда пожелаешь. Какую бы дорогу ты ни выбрала в жизни, все равно останешься моим лучшим другом. А для лучшего друга у меня всегда найдется кровать…

– Милый Грег…

– Не надо слов. Когда ты приедешь?

– Не знаю… через пару дней. Или недель. Как ты думаешь, Фандита не будет возражать?

– Не думаю.

– Грег, мне кажется, я люблю тебя.

– А я знаю, что люблю тебя, Анна.

– Спокойной ночи.

– Я зажгу свечу и буду думать о тебе. Я часто так делаю.

Анна заметила, что рука у нее мокрая от слез. Она подошла к шкафу и начала доставать вещи, размышляя, как их уложить. Аккуратно, как это делает Фандита? Или просто побросать в сумку, как какая-нибудь героиня кинофильма? И обязательно – фотографию сверху: Грега с Фандитой или папину.

Она успела уложить только сорочку, когда в дверь позвонили. Анна взглянула на часы. Кто бы это мог быть? Эльса Карлстен? Она старалась не смотреть на дом напротив, чтобы не увидеть соседку или, не дай Бог, призрак Ханса Карлстена.

Открыв дверь и увидев на пороге Мари, она испытала облегчение. Потом вгляделась в лицо подруги и поняла: что-то случилось.

– А я-то думала, кто это так поздно… Входи.

Анна посторонилась, впуская Мари. Та, не говоря ни слова, прошла в кухню и швырнула куртку на спинку стула. Анна шла за ней и думала о том, что Мари отрастила волосы. Зеленая блузка обтягивала ее пышные формы. В глубоком вырезе висел кельтский крест.

Они не говорили о Дэвиде с того самого раза, когда Анна сказала, что он умер, и Мари больше ничем ему не обязана. Анна понимала: подруге сложно забыть человека, который так много для нее значил. То, что случилось в Ирландии, изменило Мари. Она всегда была замкнутой и застенчивой, но какой-то невинной, что ли. После истории с Дэвидом все изменилось. Должно быть, самоубийство возлюбленного прямо у нее на глазах стало для Мари настоящим шоком, от которого она так и не оправилась.

Анна зажмурилась и представила, как Грег падает в воду, чтобы никогда не вынырнуть. Она поежилась. Долгое время ей казалось, она могла бы смириться с тем, что Грега больше нет в ее жизни. Тот разговор о Дэвиде показал, что Мари не смирилась. Она позволила фантазии управлять ее жизнью. А это наводило и на другие мысли. Может, Мари вовсе не та, за кого себя выдает? Как гребень Клеопатры в Британском музее.

– Что-то случилось? – спросила она, дословно повторяя вопрос Грега.

– Где ты была? – ответила вопросом на вопрос Мари.

– Перевозила папу в Даларну, я же тебе говорила.

Мари сжала левой рукой крест на груди.

– Я работала в кафе целый день. И вечер. Составляла рекомендации по стилю для той несчастной женщины, что приходила к нам на прошлой неделе, занималась бухгалтерией компьютерной фирмы. У нас много всяких заказов, помимо убийств. Но, видимо, скоро все изменится.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что это случилось снова. Я сидела в кафе и работала, когда пришел Фредерик. Он был очень взволнован, и мы с ним долго разговаривали. Когда я уходила, он там еще сидел. Нужно закончить работу, сказал он. Я уже успела дойти до дома, когда у меня зазвонил мобильный. Это был Фредерик. Он был в ужасном состоянии, Анна. Я не могла разобрать, что он говорил. Он плакал. А потом наконец выдавил из себя, что сразу после моего ухода в дверь постучали. Юханна впустила того мужчину, с которым ты говорила на похоронах. Мартина Данелиуса.

– Мартина Данелиуса?.. Я думала…

– Что ты думала?

Анна сглотнула.

– Я думала… я надеялась, что он не придет повторить свою просьбу… Я знаю, что должна была с ним поговорить… но я, я просто спрятала голову в песок, как страус… я испугалась.

– Он пришел не для того, чтобы повторить свою просьбу.

– Тогда зачем?

– А ты не догадываешься?

У Анны застучало в висках.

– Только не говори… – выдавила она, и рука ее сама собой потянулась к бокалу, стоящему на столе.

Мари посмотрела на нее с отвращением.

– Именно это я собираюсь сказать. Он пришел поблагодарить нас за то, что мы помогли его жене отправиться в мир иной. Она скончалась в больнице два дня назад.

Ответом ей был звук разбитого стекла. Анну словно полоснули по руке ножом. Она посмотрела на свою ладонь и поняла, что бокал лопнул в ее руке. Осколки разлетелись по столу, но некоторые застряли в ране. Кровь текла по руке вперемешку с вином. Мари бросилась к ней.

– Анна!

Все вокруг вдруг стало четче. На секунду она словно вылетела из тела и порхала под потолком, потом очнулась и поняла, что лежит на полу. Мари стояла рядом с ней на коленях и пыталась пинцетом вытащить осколки из ее ладони. Анна попыталась сесть, но Мари ее остановила:

– Лежи спокойно. Надо вытащить осколки.

– Не пугай меня.

– Похоже, я тебя уже напугала.

Наконец Мари разрешила Анне подняться и промыть ладонь под краном. Потом принесла из ванной бинт и перевязала ей руку.

– Тебе надо показаться врачу.

– Я не знала, что ты умеешь оказывать первую помощь.

Мари скорчила гримасу.

– Дэвид часто ранил руки, когда готовил еду. Иногда мне казалось, что он делает это нарочно. Ему нравилось, когда за ним ухаживали, как за ребенком. Я не имела ничего против. Лишь бы он был счастлив. После этого мы обычно занимались сексом всю ночь напролет.

– Ой! Ты раньше…

– Не была так откровенна? Да, не была. Но теперь больше не имеет смысла ничего скрывать. Мы должны быть честными друг с другом, чтобы выбраться из этой ситуации.

– Мари!

– Ты ничего не скрыла от меня, Анна? Может, ты не все рассказывала? Кстати, тебе известно, что Фредерик проводит много времени в клубе в Старом городе под названием «Фата-моргана»? Там выступают мужчины в женской одежде.

Анна недоуменно посмотрела на подругу. Они сели за стол, и она старалась не шевелить рукой, чтобы унять боль. На столешнице остались осколки и капли крови.

– Это порноклуб?

– Нет, просто заведение, где трансвеститы исполняют старый шансон. В стиле ретро, если ты понимаешь, о чем я. Но это не главное. Важно другое: мне кажется, Фредерик встречается с одним из этих мужчин. Он сегодня был очень взволнован, может, поэтому и решился открыться мне. Он говорил о какой-то Миранде, очень близкой подруге. Но если я правильно поняла, эта Миранда – переодетый мужчина.

– И у Фредерика с ним роман?

– Мне кажется, именно это он и хотел сказать. Говорил, что они уже какое-то время вместе, но он хочет от нее освободиться… именно так он и сказал: «от нее», но не знает как. Она – или он – обладает над Фредериком какой-то странной властью. Я попыталась расспросить его, но он не хотел вдаваться в подробности. Сменил тему и заговорил о владельце клуба по имени Михаэль, у которого, как я поняла, есть дочь-инвалид. Этот Михаэль хочет отомстить за дочь. Ее сбил пьяный водитель, Эсбьёрн Алениус. Фредерик несколько раз повторил его имя. Как мантру. Не знаю, что он думает по этому поводу, но мне кажется, это еще один заказ на убийство. Я пыталась вытянуть из Фредерика детали, но безуспешно. Ты же его знаешь.

Анна молчала.

– Ты была в этом клубе. Ты знаешь, как он выглядит, и ничего мне не сказала…

– Ты тоже была не слишком разговорчива последние дни.

– И Фредерик ничего не говорил. Он что, гомосексуалист? Или дело не в этом? Ты не спросила?

– Я не отважилась. Но мне кажется, что он… Я предложила ему переночевать у меня, когда встречалась с ним в «Фата-моргане»… и если бы он принял мое предложение…

Анна представила Фредерика и Мари в постели, и от этой мысли ее замутило. Что еще они обсуждали у нее за спиной?

Мари закрыла лицо руками.

– Я не понимаю, что означают все эти истории с Мартином Данелиусом и Михаэлем, – произнесла она, – но мне кажется, мы трое знаем друг друга вовсе не так хорошо, как считали до сих пор. И если у Фредерика есть от нас тайны, то…

– То, значит, и у меня они тоже могут быть.

– И у меня.

Анна накрыла здоровой ладонью холодную и влажную руку Мари.

– Расскажи мне, что говорил Мартин Данелиус, – попросила она тихо.

Мари не стала убирать руку.

– Я знаю все только со слов Фредерика, а он был совершенно не в себе. Как я поняла, Мартин сказал, что его жена умерла два дня назад. Она была тяжело больна, несколько лет лежала в коме. Мартина вызвали в больницу и сообщили о ее кончине. Он выждал несколько дней, прежде чем прийти к нам, потому что ему надо было «собраться с силами». Но, по всей видимости, очень нам благодарен. Говорит, и не ожидал, что все произойдет так быстро. И упомянул о гонораре. На счете в банке на Каймановых островах.

Анна взглянула на свою израненную руку и заметила, что кровь не сворачивается. Она зажмурилась и попыталась отвлечься от пульсирующей боли в ладони.

– Когда мы говорили с Мартином на похоронах, – сказала Анна, – он не сказал мне, в какой больнице лежит его жена. – Она замолчала и попыталась успокоиться. Дыши ровно, вспомнила она уроки Грега. – Мне хочется закричать. Но я постараюсь сдержаться. Извини, я могу показаться циничной, но нам надо сохранять хладнокровие, чтобы разобраться во всем этом. Анна Данелиус мертва. Ханс Карлстен тоже. Как это могло произойти? – Она стала по очереди сгибать пальцы на здоровой руке. – Может, они умерли естественной смертью? Ханс – в своей постели. Анна – в больнице. Это были старые больные люди. Никто не усмотрел в их смерти ничего странного. Если забыть о разговоре в «Гребне Клеопатры», никакого криминала не произошло. – Анне хотелось завыть, но она держала себя в руках. – Существует еще такой вариант: один из них умер своей смертью, а другого убили, возможно, супруг или супруга. Или обоих убили их дражайшие половины. Эльса вполне могла убить мужа. Мартин мог убить жену. Я не знаю как, но Эльса вполне способна была задушить Ханса подушкой или подмешать ему в пиво снотворное. А Мартин мог сам отключить аппарат искусственного дыхания. Мои предположения звучат ужасно, но они вполне правдоподобны. Четвертый вариант: за обоими убийствами стоит Эльса Карлстен. Она превратилась из слабого и униженного создания в сильную и решительную женщину. Не исключено, что она все время нас обманывала. С мужем все получилось как нельзя лучше, и это подвигло ее на то, чтобы помочь старому другу. А вот Мартин Данелиус вряд ли причастен к смерти Ханса Карлстена. Ты как думаешь?

Мари невидящим взглядом смотрела прямо перед собой.

– Согласна, все варианты возможны. И я надеюсь, что один из них верный, потому что в противном случае убийца – один из нас.

Роковые слова были произнесены и теперь извивались на полу, как ядовитые змеи. Анна заметила, как блестят светлые волосы подруги. «Красивый крест, – подумала она, – наверное, Мари купила его в Ирландии».

Она погладила Мари по щеке.

– Мари, – прошептала она.

Этого было достаточно, чтобы Мари съежилась и зарыдала. Сначала тихо, потом все громче и отчаяннее. Всхлипы перешли в стоны. Анна достала два стакана и бутылку виски, которую оставил ей отец. Он сказал, что никогда не сумеет достойно отблагодарить ее за то, что она для него сделала, и хочет хоть как-то выразить свою признательность. Она налила виски в стаканы и подала один Мари.

– Возьми. Я знаю, ты не любишь виски, но сейчас тебе необходимо выпить.

Мари одним глотком опустошила стакан. Анна тоже. Рука заболела еще сильнее, и она с трудом подавила стон.

– Что же нам теперь делать, Анна? – в истерике спросила Мари.

– Будем исходить из того, что обе смерти были естественными. Я поговорю с Эльсой и Мартином Данелиусом. Скажу, что мы настаиваем на этой точке зрения, и пусть они сами решают, как поступить с гонораром. Может быть, Эльса согласится оставить нам деньги за молчание. Она же просила нас убить ее мужа.

– Она сейчас дома?

Анна встала, подошла к двери и открыла ее.

Дом напротив казался безлюдным, но в одном из окон горел свет. Начался дождь, противный дождь со снегом, который скрадывал контуры домов и деревьев и образовывал на тротуарах отвратительную жижу. Она вернулась на кухню.

– У нее горит свет. Наверное, она дома. Но я сейчас не в состоянии с ней разговаривать.

– Нет, не уходи. Не оставляй меня одну. Пожалуйста!

Мари поднялась со стула, подошла к Анне и прижалась к ней всем телом. Та устало уронила голову Мари на плечо. Она чувствовала, как грудь Мари прикасается к ее телу и думала о том, что им не хватает только Фредерика. Все было бы гораздо проще. Она заволновалась.

– Где сейчас Фредерик?

– Не знаю. – Мари ослабила объятие и посмотрела на нее опухшими от слез глазами. – Он рассказал мне все это и повесил трубку. Я перезвонила ему, но он не ответил. А потом я побежала к тебе.

– Он не говорил, что собирается делать, куда пойти? Постарайся вспомнить. Мне кажется, это очень важно.

Мари попыталась сосредоточиться.

– Он говорил о Мартине Данелиусе… об убийстве… о том, что у нас проблемы. Кажется, что-то о Миранде. Не знаю. По-моему, он пробормотал: «Придется сделать выбор, больше нет сил. Никаких иллюзий» – сказал он твердо. Именно так. «Никаких иллюзий!»

Анна была уже в прихожей.

– Мы должны найти Фредерика, – сказала она. – Думаю, ты лучше меня знаешь, где его искать.