Текст книги "Фотографирование осени"

Автор книги: Мария Ботева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

всего было бы сдать заготовителям, они сделают настойку или

что-то ещё. Как-то мы пошли по болоту, по настоящему болоту,

где мох – как облака, идёшь по нему, лишь бы пройти и не

оступиться, а то упадёшь, пропадёшь, всё. Один братовей как-

то смотрел и видел, как аист ходит по мокрому, не по такому

болоту, но всё же мокрому. Он смотрел, и вдруг говорит: мне бы

такие ноги. И мы шли по болоту и думали – нам бы такие ноги.

Мы бы смелее шагали.

Попробовали клюкву – а она весной пьяная. Сладкая, не

то что осенью, может быть, и не пьяная, но голову уносит. Мы

копали-копали, не поднимали голову почти, только посмотреть

на берёзы, и ходили всё же по твёрдому, по земле, ели тушёнку.

А тут идём – как будто кто-то положил на воду надувной

пляжный матрас, и мы ступаем по нему. И вдруг едим клюкву. У

каждого бы в голове зашумело.

У этого ягодного человека каждый день клюква, такое уж

у него дело, у нас – другое: копать. Однажды он сказал, глядя

на нас, что мы как будто в пионерском лагере – совками копа-

емся в песке, мы поднимали тогда верхового из хорошего грун-

та, кости в корнях не запутались, но он всё равно был разбро-

сан по большой площади – может быть, когда-то тут похозяй-

ничали чёрные копатели, им нужно только железное оружие, а

остальное у них – долой. Или попал снаряд. Теперь ищи долго,

можешь и не найти всего. Всего брат-солдата. Посмотри на бе-

рёзы, как дымом будто опутаны. Слушай, как по деревянным

стволам, по клеткам поднимается кверху сок. Клюква живая,

листья на деревьях живые, живые слова ходят кругами. Весна

наступила всё же.

15. Конечно, надо быть радостными, на три недели нельзя

оставаться всё время в грусти. Мы шутим друг над другом,

вспоминаем смешные случаи. Почему нет.

Например, было такое, что нам тяжело, еле добрались до

того места, где потом жили все эти недели, едва донесли всё,

что взяли с собой – и инструменты, и щупы, и свои личные

вещи, спальники (спальные мешки), и хлеб, конечно, хлеб. Нас

тогда было мало, немногие братовья смогли приехать в боло-

тистую область, нам пришлось тяжело. А тут ещё надо нести

останки в деревню. Нам вызвались помочь местные жители,

такие же братовья, они узнали мобильной связью, что нам

трудно, что нас мало, нести тяжело. Решили найти. Позвонили,

сказали – мы выходим. Мы ждали несколько дней, сами копа-

ли, сами доставали братиков из земли. Сами унесли в деревню.

А тех всё нет и нет. И в последний день они вышли к нам, по-

просили чаю. Пейте. Оказалось, всё это время, все дни они хо-

дили своей болотистой мокрой землёй, искали нас, и нашли

только в конце этого весеннего труда. Как странно.

Иногда пойдёшь в деревню, купишь чаю и хлеба. Хлеб

принесёшь, а чая где-то нет, пропал по дороге. Был – и не ста-

ло, необъяснимо. Приходится пить бруснику, завариваешь и

пьёшь. В другой раз можно бы и посмеяться, но сейчас как-то

не хочется.

Хотя смешного бывает много.

16. Не каждый заметит братика. Не у каждого есть этот дар.

Кто-то пойдёт, запнётся за что-нибудь, решит поискать в этом

месте, смотришь – и появляется солдат. Никто бы не нашёл, а

этот вот запнулся и заметил, надо же. А если бы не запнулся,

думаем мы, и ответ напрашивается сам собою. А другой, наобо-

рот, никак не может найти. Пусть и запинается, и не запинает-

ся, и со щупом, но не получатся разгадать, где останки. Ходит с

металлоискателем. Но это бесполезно – вся земля набита же-

лезом и пулями, вся земля ржавая – и прибор пищит на каж-

дом шагу.

Некоторые братики пролежали в земле несколько десят-

ков лет, и никто даже не думал, что они тут есть. Подмоет вода,

расширит ручей – и видно солдат. Пройдут животные, потол-

кают землю – и вот брат-солдат. Каждую среднюю весну мож-

но найти братика на тропе. Сколько лет ходят грибники по ней,

а одного не знают – идут по костям. Ну и что? – скажет какой-

нибудь грибник, – все мы из праха, и прахом станем. Вот и они

лежат в прахе, вот и они прах.

Это так. И трава растёт из праха, и деревья, вот все эти

берёзы – они все растут из праха. Пока прах не устанет, всё бу-

дет расти. Кому-то жалко, он говорит – я не хочу, чтобы так

всё закончилось. Ему отвечают – так не заканчивается, так,

может быть, начинается, что ты, не бойся. Вспомни, откуда

произошёл человек, из чего его сделали, и что внутрь, в душу

вдохнули, и кто сердце в руках держал. А он всё не успокаива-

ется и не успокаивается. Ему бывает плохо, всё мутит, напри-

мер. С таким тяжело в средние вёсны в болотистой местности,

и самому ему тяжело. Может быть, проще на природе в другое

время, в другом месте. Кто ж проверял.

Ничто не помогает от сомнений. Так и будет этот братец

копать и всё думать и думать о том, как это плохо – лежать в

земле, становиться землёй, из тебя будет расти трава, деревья,

будут рядом возиться жуки, совсем как в стихах: теперь вам

братья – корни, муравьи, травинки, вздохи, столбики из пыли.

Что делать с этим? Оказывается, не всякий согласен быть

прахом, вспомнить хоть классику: и что, у Александра был вот

такой же вид в земле?

Снятся братцу сны. Ворочается, когда спит в палатке, а

надо помнить, что он не один, рядом лежат такие же его бра-

тья. Например, снится, как будто лежит он в земле, и надо бы

повернуться с одного бока на другой, а не может, то есть, мо-

жет, но с трудом. Пойди-ка перевернись в земле. Трудно. А ря-

дом с ним брат-солдаты лежат, много, и их тоже можно задеть.

И так становится нехорошо, встал бы, вышел бы из палатки, но

пойди так просто вылези из земли вон. Из праха. Утром он про-

сыпается и идёт искать солдат. Находит, а ночью снова они

снятся. Может быть, когда закончится средняя весна, начнётся

поздняя – он и забудет о том, что ему плохо, его мутит. А мо-

жет быть, забудет раньше, а потом вспомнит.

17. Одному человеку всё слышались голоса. Он думал, самое

тяжёлое – эти голоса. Он шёл по болоту – вдруг кричат: «Эва!

Эва, эва!». И так несколько дней – всё из одного места звук. В

первый раз, как услышал, он вспомнил молитву одну, а может

быть, сам придумал. Так испугался. Крик прекратился, к тому

же брат ускорил шаги и быстро выбрался к своим, ему зачем-то

нужно было уходить, может быть, из деревни с покупками воз-

вращался, может быть, с хлебом.

Но потом он услышал «Эва!», когда лежал и спал в своей

палатке. Вдруг среди ночи ему приснился лес, как будто он

стоит на земле рядом с деревом – у дерева корни вывернуты

из земли, оно упало, а корни вывернуты, он стоит и слышит,

как кто-то говорит ему: «Братец, тут». Он смотрит, а под кор-

нями перевёрнутая каска, он поднял её, а там, а под ней полно

патронов. Как будто кто-то нёс их в каске, в него попала пуля, и

он упал, каска с патронами перевернулась. Получается, не донёс.

И каждое утро, как встанет, слышит одно и то же, со сто-

роны того болота. Кто-то будто зовёт всё время.

Однажды утром он проснулся, пока завтракал, в голове

его что-то будто стучало. Встал, повело, упал. Все забегали, суе-

тятся – человеку плохо! Говорят: что? Что случилось? Ты не ел

пьяную клюкву? А он лежит, и лёжа заговорил: все искали меня

под горой, а я у ржавой воды. А у самого глаза пустые и стран-

ные, будто бы не свои. Встал, взял инструмент и пошёл, смот-

рит чужими глазами. Все за ним. Пришли к болоту, вода старая,

пахнет нехорошо, остановились у берёзы – она упала, лежит,

корни вывернуты. Рядом на земле перевёрнутая каска, подня-

ли каску, а под ней патронов полно. Стали копать рядом —

подняли бойца, роста обыкновенного, никакой не великан и не

богатырь, медальон нашли – пустой. Не хотел, значит, запол-

нять, боялся накликать смерть. Рядом ещё пять солдат лежали

– ни про кого не известно, как зовут.

Когда всех подняли, когда откопали всех, кости сложили

в пакет из-под сахара, слышат, как кто-то кричит радостно:

«Это мы! Мы!».

18. Один братец всё хотел тишины, её тут полно, как воды в

земле, а ему всё было мало, всё говорил – у меня в голове зве-

нит, и хочется пореветь. Он ходил молча по лесу, искал брати-

ков, всё думал – как бы найти их, как бы? А наткнулся на па-

поротник выходящий. Клубочки папоротника сидят в земле до

весны, а средними вёснами, да, средними вёснами начинают

раскручиваться, выходить из-под сухих прошлогодних листьев.

Они разворачиваются, как сухое прессованное полотенце в во-

де, они разворачиваются, становятся листьями. И вот перед

нами папоротник. Братец загляделся на весну, сел на лежащее

дерево и так сидел. Смотрел, как растение разворачивается, как

клубки становятся полотенцами, как лапищи папоротника уве-

личиваются – сразу зелёные. Потом просыпаются все жуки,

подснежники закрываются до следующей средней весны, при-

ходит лето, проходит несколько лет, а он наблюдает жизнь,

снег, осенние листья, жуков, солнечный свет через лес, кабанов,

лосей, вот кто-то перекликается, шумит на реке моторка, то

одна, то другая, спеет брусника, растут деревья, стареют.

И сидел так, все проходили мимо, дорога в ста метрах, ни-

кто не мог заметить – оброс зелёным мхом, как пни во всяких

лесах, не только в той болотистой области, ноги стояли на ме-

сте, через длинные болотные сапоги проросла трава сныть, бе-

лые подснежники подобрались к правой стопе. Всё видел сам,

всё знал. Однажды дошли до того места братья, ходят, разгова-

ривают между собой, ищут братиков, зовут. И вдруг он стал,

братец, большой братовей, встал с дерева, сказал: тут! И сказал

ещё, что нельзя остыть. И ушёл себе в лес, сам во мхе, сныть

торчит из резинового сапога.

И правда, на том месте нашлось потом много братьев-

солдат. И нашей страны, и не нашей. Достали всех из земли, по-

хоронили с залпами, рядом с другими.

19. Самое тяжёлое – это рюкзак, особенно взять и закинуть

его на тяжёлую технику машину. Это делают те, кто посильнее.

Все мы помогаем им – тащим рюкзаки, вместе приподнимаем.

Потом тоже испытание – ехать на этой машине, это вам

не автобус, не поезд. Садимся на деревянные доски вдоль бор-

тов, машина едет быстро, и на каждой яме сидения под нами

сначала уходят вниз, а потом мы подпрыгиваем. Выходишь —

будто кто-то пинал.

После этого надо нести все вещи, рюкзак и прочее, смот-

реть, как радуются жизни лягушки, сидят друг на друге, листья

распускаются, папоротник из земли вылезает, весна, а мы идём

жить в палатках – и три недели будем в лесу, тут много дела.

Обратно нести рюкзаки тоже тяжело. Выходить из леса,

ехать в машине или автобусе в деревню, мыться в бане, смот-

реть на реку с моста, заходить в магазин, разговаривать с про-

давцами, спать не в палатке в лесу, а где-нибудь на полу в сель-

ском клубе, где ещё и натоплена печка – так странно.

Это после трёх недель странно. А брат-солдаты так жили

долго, гораздо дольше. Как они выходили из леса? Как шли в

обычную баню, потом по деревне, потом по городу? Что дума-

ли? Что сделали, чтобы выжить? Только сражались.

20. После захоронения, когда отгремят солдатские залпы, мы

пойдём по посёлку, купим мороженое, потом поедем на вокзал,

походим по городу, купим газеты, будем фотографироваться и

фотографировать мир вокруг. В лесу тоже сделано много сним-

ков, и берёзы, и окопы, и осколки снарядов, старые противога-

зы, раскопы, корни деревьев. Братовья за работой и на отдыхе.

21. Самое тяжёлое – говорить с теми, кто все эти годы не

знал, где его брат-солдат, солдат-отец или солдат-дед. Потом

братовья находят его, пишут его сыну, дочери или племянни-

кам, тому, кто ещё остался и помнит, пишут им письмо, гово-

рят: приезжайте весной, мы покажем вам, где теперь похоро-

нен братик, где он погиб и найден – там стоит памятный

крест, мы проводим, не бойтесь, не заблудитесь.

И они приезжают, надевают энцефалитки, садятся на гу-

сеничную тяжёлую технику машину, она воет, как зверь, везёт

их по лесу. К кресту подходят на своих ногах, но трудно сказать,

что за ноги их привели. Твёрдые или уже не совсем, потому что

у креста они подгибаются, и сыновья, дочери и так далее ока-

зываются на коленях.

Мы прошли и видели теперь этот лес, но не знаем и сотой

доли войны, – говорят эти люди на прощание. Слёзы высохли,

пора ехать. Может быть, в следующую весну они снова смогут

тут побывать, так сразу не скажешь: как здоровье, как дорога

– это же надо учитывать. Они говорят: спасибо. Теперь мы по-

няли. Одно дело, когда кости лежат просто в земле, в тропе,

каждый ходит по ним, ничего не подозревает, а другое – когда

всё по правилам. Мы уедем, а вы не бросайте вот этот лес, и

этих солдат, потому что нельзя вам остыть. Огонь в глазах и

огонь.

22. Сейчас мы живём дома, и рядом с нами нет тишины, нет

леса. Мы бегаем и говорим, ходим, садимся, включаем телеви-

зор и слушаем радио. Даже если выключаем всё, на улице могут

быть звуки, какая-нибудь машина вдруг да начнёт работать,

заведётся, поедет, зашумит. Ночью, если живёшь на тихой ули-

це, только ночью, когда всё выключишь, рядом с тобой может

сесть тишина. Она сядет, обнимет тебя, если не будешь сопро-

тивляться, и тогда вспомнишь.

Ночью, вечером, днём в том лесу, в той самой болотистой

области всегда рядом с тобой была тишина, садилась, гладила

по голове, смотрела в глаза, трогала сердце, дула на него, как

на рану. Даже когда братья разговаривали, когда они смеялись,

всё равно тишина была рядом, совсем близко. Стоило всем за-

молчать – и она показывалась снова.

К тишине мы не привыкли в таком количестве, мы из

другого места, из другого времени. Поэтому в лесу включали

музыку в наушниках. Звонили кому-нибудь, если была мобиль-

ная связь и если батарейки не сели. Но много ли наговоришь?

Только самое важное – нет, не мёрзнем уже, ложимся спиной

на мягкий туристический коврик – и нельзя так остыть, хлеб

не промокает, спим регулярно. И это всё. И снова тишина.

Большая тишина – говорят братики из других пределов. Они

так долго ждали тишины, когда всё закончится, станет тихо. И

вот дождались, она наступила. Никто не знает, что они тут, ни-

кто не слышит.

С этим надо что-то делать, и некоторые братья пишут со-

общения домой или друзьям мобильной связью: мы маленькие

и плачем. А кто-то уходит подальше от лагеря, например, дви-

жется на восток в течение получаса. Заберётся куда-нибудь —

и кричит. Без слов, просто вот так: а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! И ещё не-

сколько раз так же. Пугает тишину, разгоняет её. Но это беспо-

лезно, она навсегда поселяется в нём. И однажды ночью, когда

все кругом будут спать, и сам он будет спать, его тишина при-

дёт к нему, обнимет за плечи. И брат пролежит до утра без сна,

что-то смутное будет его тревожить, но что? Кто знает. Можете

спросить, но ответит ли он? Он и сам не всегда понимает, что

это просто тишина встала вдруг рядом с ним, самая обыкно-

венная тишина, да и всё.

23. Мы здесь живём и не знаем, думаем, люди мельчают. Ста-

новятся ниже, меньше, слабее. Раз солдаты такую войну побе-

дили, они были большими, великаны какие-то наверно. Это не

так. То, что осталось, их кости, ничуть не больше, чем наши, мы

проверяли в болотистой области, смотрели на свои ноги, руки,

на их останки. Мы не меньше их. А иногда и больше.

Чтобы победить, им просто оставалось воевать, и ничего

больше, просто каждый день делать одно и то же – воевать.

Жить в лесу и воевать. Капля камень точит, говорят, вот они и

победили. Так долго сражались. Они и сами говорят об этом.

Вот что они делали, чтобы выжить.

24. Это слово всё повторяют братья. Ночью ты ляжешь спать

в палатку и услышишь его, утром пойдёшь умываться к ворон-

ке, и как будто шёпот над головой. Всё время оно лежит на пле-

чах. О каждом солдате можно говорить это слово, о каждом, кто

лежит тут, о каждом, кто отсюда смог уйти, смог выжить, о

каждом, кто был на другой земле, то есть, на этой же, но в дру-

гой области, например, не в такой болотистой, например,

южнее. Это слово повторяют солдаты всюду, в любой нашей

стороне. Оно немного меняется, не везде звучит именно так. Но

вообще – верно. Вот оно.

С л о в о о к р а с н ы х с о л д а т а х

Раньше были солдаты, и о них говорили, и писали книги,

рукописные повести. Вот перед нами страницы книг, читай и

смотри: идут солдаты, идут, а над ними – синее небо, хмурит-

ся небо, солнце пытается подсказать дорогу отряду, полку, це-

лой армии. Все верят в солдат, солдаты верят, идут. Завязался

бой – небо чернеет, зато солдаты могут подняться над обла-

ками, посмотреть, как там у врагов что устроено, пробежать

зверем, проползти ужом, ящерицей, над болотами пролететь

росянками, напугать сарычом, раствориться чечётками, сини-

цами, пеночками, дятлом сыграть наступление, по лесам,

пройти, пройти, пройти. Напасть на врага медведем, прыгнуть

рысью, потоптать кабаном, смести на полном ходу лосем, и все

разбегутся. Все неприятели, гады, враги. А если плен – всем из-

вестно – надо грянуться оземь, превратиться в сокола, уле-

теть, скрыться в степи волком, уйти, уйти, потом напасть,

выдрать победу, унести в пасти себе свою жизнь.

Но это умение солдаты утратили. Не быть никому те-

перь ни серым волком, ни холодным ужом, ни звонкой синицей,

только солдатом.

И вот стали придумывать – стальные рубахи, шлемы на

головы, мечи, щиты, много оружия, коней запрягли воевать.

Подбирается кто с ножом – у солдат мечи. Подходит кто с

большой палкой – выставляют щиты. Ничем было не взять, ни

огнём, ни голодом. Так продолжалось долго, но и железо истле-

ет, и мечи зазубрятся – прошло и это умение.

Начались новые времена, в горах нашли камень, много же-

леза, сняли с церквей колокола, наплавили пушек, мушкетов,

кортиков, всё пустили в дело, теперь у солдат было, чем вое-

вать. Но и это истратилось.

Солдаты всё думали, думали, наделали бронированных

пушек, танков, быстрых машин, только езди, только сумей за-

щитить. И солдаты ехали, шли, сражались, но война оказалась

долгая, даже железо не выдержало, не успела доехать подмога,

не смогла пробиться через огонь, снаряды, взрывалась на мин-

ных полях. В болоте остались солдаты. В чистом поле оста-

лись солдаты. В лесу остались солдаты. Ни стальных рубах, ни

пушек, в руках трёхлинейки, сапёрки, наготове гранаты, а мо-

жет, совсем ничего, пустые ладони, это их не спасёт, не помо-

жет защитить мирный сон своих родных, своих жён, детей,

братьев. И солдат говорил солдату: нету у нас ничего, мы не

можем перебежать зверем, перескочить оленем, перенестись

соколом. Птица дергач нас проводила бы в бой, но улетела, все

птицы боятся выстрелов, все звери боятся нечисти.

Сапёрка твоя говорит – вот за холмами со всех сторон

наша лежит земля, справа и слева, спереди, сзади. Наша земля

стала красная от кровей. Красные мы солдаты, нету у нас ни-

чего, красные мухи в глазах, красные сами глаза, мы не спали, не

ели несколько дней, красные руки и ноги – они трудились, серая

кожа стёрлась до красных кровей. Красные мы солдаты, крас-

ная наша душа, смозолилась этой войной, бились мы, бились,

красная стала трава, красное солнце, небо, красные стоны ра-

неных, ранены голоса, красная стала вода под землёй, красная

стала земля, пресная стала земля, тишина.

25. Самое счастливое время – утро. Свежий воздух, очень уж

свежий воздух, только и радости, кажется, ну и что? Не совсем

так. Встаёшь, идёшь умываться. Главное – не забывать взять с

собой в лес принадлежности гигиены. Зубную пасту и щётку,

мыло, шампунь. Полотенце. В нашем лагере в те вёсны не было

реки, и все умывались из воронки. Готовили на воде из другой

воронки. Весна, берёзы, свежий воздух и природа. Романтика,

подумает кто-нибудь, жить без реки в лесу, нюхать воздух, го-

ворить – вот и весна, пришла и идёт, говорить – какой воздух

сегодня вкусный, где-то там зацвела черёмуха, ветер в нашу

сторону. Вот и весна, поглядите, вот и весна. И так каждый

день. Это, конечно, не романтика, но что-то в этом есть.

Одним таким утром один из братьев нашёл того челове-

ка, того, что был потерян. В то утро братовья вышли из болота,

чтобы вскоре ехать домой, проделать обратный путь.

Кто-то видел лису весной, как она бежит по лесу, рыжая и

яркая среди полуголых деревьев. В это время все лисы ещё го-

лодные, злые, можно спутать с бешеными. Кабаны рылись в

земле, искали что-то. Птица дятел стучит по деревьям, ищет

себе жуков, вороны свили гнёзда, но они сюда не залетают вес-

ной, среди берёз они бывают только осенью, не сейчас. Самый

страшный зверь – это медведь. Братовья рассказывают, что он

иногда выходил к людям в этой болотистой местности. Где-то

лают собаки, до деревни далеко, и значит, это охотники ищут

кого-то.

И звёзды ночью, как посмотришь, то видны, то не видны,

земля крутится, день сменяет ночь, а ночь – день, всё живёт. И

даже небольшие деревья, которые достали мы из раскопа и пе-

ресадили в другое место – через день снова живут.

26. Внимание – всё очень ясно видно, и внимание наше со-

средоточено. Мы смотрим через прозрачный воздух и видим

деревья, видим вывернутые корни, белые подснежники, буто-

ны черники, готовые распуститься – видим саму весну, это

она. Мы поднимаем руки, закидываем их за голову, ложимся в

подснежники – мы сдаёмся весне.

Назад к карточке книги "Фотографирование осени"