Текст книги "Фотографирование осени"

Автор книги: Мария Ботева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

М а р и я Б о т е в а

Фотографирование осени

Собрание прозы

Ailuros Publishing

New York

2013

Maria Boteva

Taking Pictures Of Autumn

Ailuros Publishing

New York

USA

Фотография на обложке: Мария Ботева.

Фотопортрет Марии Ботевой: Светлана Ботева.

Редакторы: Илья Кукулин, Елена Сунцова.

2013 Maria Boteva.

ISBN 978-1-938781-11-7

Театр Износ-Рукавицкой

Дневник

11.01.

Ночью ко мне пришла Виктория Нусс-Рукавицкая. Села на

кровать со мной рядом. Я ждала, когда она заговорит. Она не

говорила. Ждала, когда начну говорить я. Тупиковая ситуация.

Тогда мы начали обмен мыслями. «Виктория», – подумала я.

«А ты ждала Ираиду?» – подумала она в ответ. Нет, Ираиду я

не ждала, я знала, что она в Белой Холунице или ещё где по-

дальше. Отлёживается после инсульта, и не скоро ещё, не скоро

доведётся её увидеть. Всё это прочитала в моих мыслях Викто-

рия. «Ты бы хоть фамилию поменяла, что ли, местами. Ну, что

это: Нусс-Рукавицкая. Рукавицкая-Нусс лучше, хоть не будет

этого ср». «Пожалуй, – подумала она, – мне всё равно. Могу

побыть и Рукавицкой-Нусс. А ты тогда не пиши: мой холод

сгинь и рук не сдвинь». Мне как раз приснилось, что скоро я

напишу стихотворение, которое будет начинаться этими сло-

вами! «Что нам, торговаться теперь?» – с тоской подумала я.

«Нет, – услышала её мысль, – можешь ещё что-нибудь попро-

сить». Что же мне просить? Пожалуй, вот. «Можешь вообще

называться Виктория-Маргарита Нусс. Или Маргарита-Викто-

рия Рукавицкая, например». «Могу. Конечно, могу», – как-то

лениво подумала она. А я подумала, что, пожалуй, запутаюсь в

этих именах и фамилиях. И ещё стихи теперь не напишу, пер-

вой строчки-то нету. Я отвернулась к стене, и она ушла.

11.01.

Потом она вернулась, Виктория-Маргарита, и подумала:

«У тебя будет театр». «Знаю я», – подумала я и повернулась к

ней. За несколько секунд, что прошли с нашего расставания,

невозможная Маргарита Рукавицкая стала заметно выше и

толще. «Что происходит?» – подумала я. «Откуда ты знаешь?»

– подумала она. Я кивнула в сторону серванта. Сервант запол-

нен книгами. У него четыре полки, и на каждой книги. И внизу,

за дверцами, две полки, там тоже книги. А на самом серванте

стоит мой театр. Не совсем готовый, но занавес и освещение

уже есть. Осталось красиво оформить две стенки, приклеить

крышку. И всё!

– Как он называется? – спросила вслух Виктория-Нусс-

Маргарита. И пропала. Наступило утро.

12.01.

Я встала и почти сразу же начала делать мой театр. Он со-

всем небольшой, но работы хватает. Все внутренние стены те-

атра, пол и потолок оклеены грязно-голубой непромокаемой

тканью. Наружные стенки ещё не готовы. Только на двух сде-

лана аппликация. Сегодня я пришивала жестянку к заднику и

думала, дадут ли мне зарплату, а если дадут, то сколько? В это

время Маргариты Рукавицкой не было. На жестянке просвер-

лены дырочки, так что ни одна игла во время пришивания не

пострадала. Как же мне назвать театр?

Как только я подумала, что не знаю, как назвать театр, в

комнату вошла Рукавицкая-Нусс Виктория.

– Назови чьим-нибудь именем, – сказала она. Был день,

и мы могли попросту разговаривать.

– Может быть, назвать театр именем Бротигана?

– Вряд ли ему бы понравился этот пафос. А про ловлю

форели даже не думай, ещё неизвестно, какое название будет

хуже.

Вот же! Я как раз собиралась подумать о ловле форели.

Ладно. Может быть, театр восходящей луны? Но это что-то не

то. Или театр имени существительного? Имени прилагательно-

го? Имени глагола? Но глагол – не имя. Так даже лучше, вдруг

ему обидно, что он не имя?

Позвонил телефон, и Виктория Рейснер ушла. Я собира-

лась за зарплатой и вдруг снова задумалась, как же мне назвать

театр, и тут же появилась эта Маргарита Нос. «Она что, теперь

каждый раз будет приходить, как только я подумаю о чём-

нибудь?» – подумала я. «Практически», – подумала она и тут

же удалилась.

12.01.

Когда я получала деньги, её не было, этой Маргариты или

как там ещё. Но я почему-то всё равно оглядывалась, когда

убирала их в карман. Потом я пошла искать магазины с медной

проволокой (1,5 мм диаметр), красивыми дешёвыми платьями,

алкалиновыми батарейками (АА), чёрной и белой краской в

баллончиках или уж бумагой, которую можно приклеить на

лист (32х34 см) оцинкованной жести – когда имеешь дело с

театром, никогда не знаешь, что тебе может понадобиться.

Потом поехала домой. В автобусе у водителя был такой

сильный освежитель воздуха, что я сначала подумала, что за

рулём женщина. Присмотрелась. В полумраке сидел и смотрел

на улицу самый настоящий мужчина. Ладно. Салон автобуса

весь был украшен мишурой и дождиком. На приборной доске у

водителя были приклеены сувенирные игрушки, они были

прилеплены к стеклу, свисали с потолка. Я насчитала пятна-

дцать змей, заек и котиков. В пластмассовом горшке стоял и

кивал пластмассовой головой пластмассовый цветок. На зерка-

ле были прилеплены бабочки из розовой ажурной ткани. О том,

что я всё же еду в автобусе, напоминала маленькая пластмассо-

вая женщина, голая и в волнующей позе. Она была приклеена

на панельной доске ближе всего к рулю. Нет, ближе были всё-

таки три маленькие иконки. Такие маленькие, что мне при-

шлось вытянуть шею, чтобы убедиться: да, это они.

12.01.

Дома теперь не знаешь, за что схватиться. Я долго не мог-

ла решить, чем заняться. На полу валялись обрывки бумаги,

обрезки ткани, еловая хвоя. На серванте стоял недоделанный

театр. А в холодильнике лежала свежемороженая скумбрия —

она ждала соли. Приходилось делать сто дел одновременно.

Наконец я села пить чай с солёной селёдкой. Одна солёная се-

лёдка стоит столько же, сколько полторы свежемороженых

скумбрии. Соль нисколько не стоит, соль из прошлых ещё вре-

мён. Почему-то только эти мысли приходили мне в голову, по-

ка я пила чай с закрытыми глазами. А потом открыла. Невесё-

лая картина предстала взору. Грустно смотрела на меня обез-

главленная скумбрия, хвоя горкой лежала на совке, две стенки

театра жаждали клея и ткани. «Театр вносит в мою жизнь хаос,

– подумала я, – неужели так будет всегда?».

И тут вошла она, эта немыслимая женщина Виктория-

Соколова-Рукавицкая-да. Длинная синяя юбка в горох развева-

лась, красный пиджак так и бросался в глаза. Свет ста свечей

струился из её глаз.

– Оставь свою скумбрию, встань и иди занимайся теат-

ром! – громко подумала она.

Право слово, в этот момент не было никого прекраснее

её. Но как же она растолстела!

12.01.

Солнце давно зашло за горизонт, а я всё делала свой те-

атр, и немыслимая Маргарита-джян стояла у меня над душой.

Руки мои работали, а голова только и занималась тем, что ду-

мала над названием для театра. Премьера уже рядом, а назва-

ния нет. Вдруг мне вспомнилось, что Буратино назвал свой те-

атр «Молния». Но это название не подходило. Для его театра

подходило, а для моего – нет. Голова продолжала думать, кар-

тинки из жизни одна за другой проносились у меня перед мыс-

ленными глазами. Вот магазин «Детская обувь», в этом же зда-

нии магазин «Мир инструмента». Оба названия хороши своей

неожиданностью. Не каждый, кто увидит табличку о детской

обуви, догадается, что стоит перед театром. Это просто отлич-

ная идея! Но по глазам Виктории Нусс я поняла, что ей она не

понравилась. Ну и ладно! Вот ещё! Буду я обращать внимание

на какую-то там Викторию! Это вообще мой театр! Лучше бы я

не доверяла своей голове, а полностью положилась на спинной

мозг. Бывают моменты, когда нужно довериться ему, и только

ему. Погасить мысли, забыть про голову, потому что она может

надумать такого, за что потом станет стыдно или последует

неминуемая расплата. Вот и сейчас: клей из тюбика немедлен-

но выстрелил мне прямо в глаза, хорошо, что я успела как сле-

дует зажмуриться. На ощупь я пробралась в ванную и умылась.

«Надо будет как-нибудь научиться думать не то, что думаешь»,

– подумала я. Маргарита и Виктория покинули меня, в комна-

те было пусто.

17.01.

Пока Виктории-Эсмеральды не было, я искала названия

для театра. Сначала у меня не было никакой системы. «Секс-

наркотики-рок-н-ролл», – привычно подумала я. Это такое

традиционное желание на новый год, его ещё нужно записать

на бумажке, сжечь, бросить пепел в бокал с шампанским и вы-

пить. Всё это – пока бьют кремлёвские куранты, отбивают

первую минуту нового года. Рехнуться, конечно, но каждый год

я пытаюсь проделать эту операцию. Каждый раз выдыхаюсь на

слове «рок-н-ролл». Оно длинное и очень уж неудобное.

Но это название для театра не особенно подходило. Всё

же я делаю театр для детей. Пожалуй, родители не захотят

привести их ко мне на спектакль. Ладно, оставим это, действи-

тельно, не самые простые слова.

Тогда я решила, что нужна система, план. Для начала

вспомнила всё, что люблю. Ну, почти, потому что всё вспомнить

невозможно. Потом стала вспоминать свои желания и просто

любимые слова. Потом отсекла ненужное. Но список всё равно

получился не очень маленький, трудно будет выбрать одно

название.

17.01.

Вот возможные названия для театра, записала их в строчку:

Мама, Гагарин, собаки, снег, зима, глагол, любовь, Ирлан-

дия, шалаш, дети, мужчины, табурет, отдельный список писа-

телей и мультфильмов, библиотекари, камни, река, фотоплён-

ка, свистеть и слушать, треск и ломание, лапоть на чужой ноге,

открытие для себя, лайки, поход, Арктика, велосипед, Чукотка,

знания, цепи на колёса, красота, интернет, диатез, половицы,

фотографии, озноб, компот, тащить и не отдавать, тетрадка с

птицами, рукописи не горят, выражение глаз, сложная мазь,

две тысячи, умные мужчины, байдарка, королева Элизабет,

стило, кресло-качалка, маяк, книга Шпилёнка, дождь, сумерки,

смех, гундосить, кураж, криво висящее зеркало, Берингов про-

лив, каникулы, чехлы для коньков, ловить и держать, победа,

дрожание на ветру, горгаз, два капитана, Юрьевичи и некото-

рые Петровны.

Что-нибудь непременно забыла.

24.01.

С этой жизнью совсем забудешь о своих обязательствах. Я

обещала Ираиде, что буду иногда думать о ней. Я уже и так

написала про неё целый сценарий, правда, никто ещё не снял

фильма, но всё равно – сценарий есть. Ираида есть. Театр —

это ладно, но если так никто и не приступит к съёмкам фильма

про Ираиду, мне придётся делать его самой. Подкоплю денег,

куплю камеру. Вот какая актриса должна играть Ираиду, вни-

мание, заинтересованные!

Она должна говорить в нос и выглядеть немного глупо,

вообще забыть о том, что умеет читать, как забыла это сама

Ираида после семейного стресса. Ей надо будет задавать время

от времени детские вопросы вроде таких: «Почему солнце све-

тит днём, а одуванчики распускаются только летом?». Вот та-

кой должна быть актриса, которая мечтает сыграть Ираиду. И

ещё одно условие. Молодость. То есть, отсутствие молодости.

Да, согласна, молодость в душе – это хорошо. Но внешне она

должна быть уже не очень молодой. Лет пятидесяти, невысо-

кой, темноволосой. Такой, которая постоянно вспоминает сво-

их детей, а вот дети о ней – нечасто. Такой, кто жил в бараке

почти без дров и заталкивал в печку всякий мусор, жил без ра-

боты и денег. Такой, кто часто влюбляется не глядя, не обра-

щая внимания, кто перед ней: монах, женатый мужчина или

простой молодой дояр. А потом влюбляется в другого, а потом

снова в другого.

Вот какая должна быть актриса, которая мечтает сыграть

Ираиду. Но её трудно будет найти. Вряд ли она до конца дочи-

тает все требования. Как только она увидит, что должна разу-

читься читать, так сразу и разучится. Тяжело мне придётся,

смогу ли найти? Ну, всё равно ещё надо подкопить денег на ка-

меру.

24.01.

С детскими писателями были мы в городе Выборге. Очень

хорошее место для малочисленных и многочисленных сборищ.

И меня взяли в Выборг, с некоторого времени я тоже стала дет-

ским писателем, мне сказали, что это весело.

И, правда, весело. Как-то все мы сидели в воротах парка

Монрепо, глухих деревянных воротах, говорили о чём-то, игра-

ли в покер. Вдруг все детские писатели загалдели, зашумели,

пошли покурить. И даже Оля Николаевна пошла курить, и даже

Аня, хоть она всегда была против курения в общем и сигарет по

отдельности. Что могло всех так возбудить? Может быть, пе-

тарда. Наверняка петарда. Мне кажется, ничего так не возбуж-

дает детского писателя, как петарда, которая взорвалась рядом

с воротами парка Монрепо в Выборге. При этом детский писа-

тель сидит в этих воротах, такое условие. Так вот, у всех воз-

никло желание покурить, даже у тех, кто совсем не курит. И

только Янка вышла на улицу из ворот, поёжилась и отправи-

лась обратно. Она не слышала петарды, а если и слышала, то не

обратила внимания. Я тоже высунула на улицу свой нос и хоте-

ла было отправиться обратно, как вдруг увидела, что Оля Ни-

колаевна тихой сапой пошла куда-то в сторону болот. Я догна-

ла её, и мы пошли вместе.

Долго шли мы гатями, молча и не глядя лишний раз по

сторонам, резиновые сапоги скользили по брёвнам. И вот перед

нами высокое деревянное сооружение, продуваемое всеми вет-

рами, какие только бывают в выборгских болотах. Большая

крыша стоит на высоких столбах. Для чего нужна эта крыша? Я

хотела спросить у Оли Николаевны, но по её лицу поняла, что

она намерена молчать.

И вдруг произошло вот что. Со всех сторон, со всех болот

начали слетаться летучие мыши. Они сразу же цеплялись к по-

толку губами и не могли больше пошевелиться. Специальный

человек на высокой лестнице двигал этих мышей, уплотнял их

ряды.

Когда мы вернулись, все детские писатели были уже в

воротах парка Монрепо и продолжали деликатные беседы за

игрой в покер. Никто так и не узнал о жилье летучих мышей на

одном из выборгских болот.

Пожалуй, в этой истории нет названия для моего театра.

24.01.

Работа над театром на какое-то время застопорилась.

Сразу после того, как Виктория-Лизавета Кривовицкая пропа-

ла, мне позвонили по телефону и предложили вспомнить мя-

тежную юность. Что же, от таких предложений не отказывают-

ся. Я пошла.

В этом подвальном месте собралось много лиц, которые

собирались в другом подвальном месте лет пятнадцать назад.

Но лица эти выглядели уже не так молодо и румяно. Время не

щадит никого, это надо крепко помнить, тогда невольно по-

явится снисходительность не только к себе, но и к другим. Му-

зыка была та же, что и пятнадцать лет назад, но люди почему-

то вели себя скромнее, никто не тряс хаером, не бренчал брас-

летами, не снимал с себя футболки. Но перед внутренним взо-

ром проносились и проносились картины прошлого. Вдруг ме-

ня узнал один из давних друзей.

– Поехали в другое место, – сказал он мне.

И мы оказались в каком-то закрытом тайном клубе прямо

под боком у городской администрации. На стене в рамочке ви-

сел устав закрытого клуба. Он провозглашал, что мы живём в

свободной стране, несмотря на то, что государство думает ина-

че. По уставу на стене всем посетителям разрешалось пить и

предаваться милым безумствам, но знать меру. Говорить о чём

угодно, но при этом жалеть собеседников. Носить какую угодно

одежду, но не забывать заголяться. И всё в таком духе.

Мы сразу же предались милым безумствам и радостям.

Это было самое подходящее место для таких вещей. Через не-

которое время я поняла, что пора домой.

– Тебя подвезти? – спросил меня друг, глядя через про-

свет милых безумств. Но я поехала на автобусе. Можно было

идти пешком, если бы не пурга. Воистину, время не щадит ни-

кого. Ещё три года назад, когда у меня была закрытая со всех

сторон полярная куртка, я бы без колебаний прошла в такую

пургу весь город туда и обратно. Но – увы!– теперь не время

для подобных экспериментов. По дороге я почему-то вспомни-

ла свою тетрадку с птицами на обложке. Накануне мне подари-

ли её, и давно бы уже мне следовало обновить презент, а я всё

не обновляла и не обновляла. Где-то на перекрёстке улицы и

проспекта мелькнула было Маргарита Рукавицкая, но, услышав

мои мысли о тетрадке, тут же пропала.

31.01

Плохо сплю, хорошо ем, не сплю, не ем, смотрю в окно,

чищу крышу от снега, поливаю цветы по ночам или только ча-

ем, но тогда в любое время, не могу найти таблицы Брадиса,

чувства мои взъерошены, черничное варенье не помогает. Те-

левизор на каждом шагу врёт, компьютер стоит угрюмый, а тут

ещё в интернете стало как-то грустно и незатейливо, на тум-

бочке у кровати лежит Рокуэлл Кент, Гренландия всё несбы-

точней, на втором, третьем, четвёртом, дальнем плане, неуже-

ли в наше время кого-то может смутить тумбочка у кровати?

Бывшие работодатели не могут меня забыть и всё звонят и

звонят, буквально каждый вторник. Всё это – следствие того

хаоса, который внёс в мою жизнь театр. Может быть, назвать

его Пытливым умом? Это ничего не даст, но внесёт хоть какой-

то смысл.

31.01. – 1.02.

Ролл-Филадельфия вернулась почти что на рассвете, как

только день начал прибывать на пять минут против трёх. Она

забралась ко мне под одеяло и сказала простуженным голосом:

«Я замёрзла». Пришлось подвинуться и вжаться в стену, от чего

мышцы мои похолодели. Через пять минут, ровно в тот мо-

мент, когда взошло солнце, я подумала, что всё это довольно

странно, и такой совместный сон в одной кровати в нынешней

ситуации может быть опасен, но вслух ничего не сказала. Одна-

ко Виктория услышала мою мысль и тут же покрылась колюч-

ками и звонкими горькими ручейками. Я стала думать о Грен-

ландии и Северном полюсе. Маргарита успокоилась и уснула,

но эхо её мыслей о самоцензуре какое-то время ещё жужжало

над одеялом. Постепенно дыхание Размозжаевой-Нусс потак-

тово совпало с моим, тело её уменьшилось в размерах, так что я

совсем забыла о ней и тоже уснула. Так незаметно к нам воз-

вращается память детства и беззаботности, забываются все

обидные слова, которые когда-то были сказаны в наш адрес,

мы вспоминаем все свои потерянные варежки, немногочислен-

ные победные шахматные партии. Может быть, назвать театр

эндшпилем? Или, пуще того, линейным матом?

1.02.

Виктория-Маргарита учила меня правильным названиям

театра, проводила тесты и словарные диктанты, в которых

требовала безошибочного написания и безупречного произ-

ношения названий театров. На арифметике требовала сложить

один театр с другим, от одного отнять и прибавить к тому, раз-

делить между всеми какую-нибудь грустную участь. Но у неё

мало что получалось, я была плохой ученицей, а она – нику-

дышным учителем. Мы бились над этими названиями несколь-

ко дней. Так незаметно и весело прошло время, я уже два раза

сыграла премьерный спектакль (раз в неделю), а названия всё

не было. Однако, как ни странно, с этой толстухой мне было

веселее, и однажды я подумала об этом. В тот же миг Маргари-

та улыбнулась самой светлой улыбкой, на которую только бы-

ла способна, внутренне высветилась и покраснела. «А она пад-

ка на лесть», – неосторожно подумала я. «И ты тоже», – поду-

мала Виктория-Виктория. Это была правда, но каждый из нас

находится во власти своих предрассудков, вот и я в другой день

обязательно бы порвала с Марией-Мирабелой, но не в этот. У

меня было прекрасное настроение, я плюнула на все свои

предрассудки и наварила полную кастрюлю компота. Мы вы-

шли на улицу и стали угощать прекраснейшим напитком

обычных прохожих, которые ни в чём не виноваты. И вдруг в

голове у меня сама собой появилась мысль: «Кажется, обще-

ством не очень одобряется такое обращение с компотом. Как

бы чего не вышло». После этого Валентина-Гони снова покину-

ла меня, потому что и у неё тоже есть свои предрассудки. Мне

же остался компот, а что касается предрассудков, то тут за них

я ручаться не могу.

4.02

Вдруг в голову мне пришла блестящая мысль! Такое не

очень часто случается, поэтому всегда надо относиться к таким

явлениям внимательно. Иногда даже настороженно. Где же, где

эта невозможная Виктория Нусс, почему бы ей не услышать эту

великолепную идею, не увлечься ею, не начать воплощать в

жизнь? Гораздо лучшего мнения была я о Шарлотте-Эмилии-

Энн!

«Что ещё за идея?» – услышала я ленивую мысль Марга-

риты Раздергайло. Ага!

– Предлагаю пойти цеплять мужиков, – сказала я вслух.

Дома был только маленький пёс, мы могли свободно общаться

и даже осторожно махать руками.

– А куда? – спросила на всё готовая пупыресса и прямо

на глазах начала менять кожу.

– Есть тут одно местечко, – туманно ответила я, но она

была так увлечена сменой кожи, что не заметила этой туман-

ности.

Местечко, конечно, было не одно, но я повела её в самое

лучшее. Пешеходный переход через Луганскую улицу – самый

сенокос! Не раз стояла я на остановке рядом с этим переходом,

смотрела на светофор, слушала, как он вскрикивает на зелёный

сигнал стаей умирающих птиц. Слушать это невыносимо, но

надо же как-то тренировать волю и вырабатывать терпимость

к условиям жизни. Почему не на Луганской?

И вот мы на месте. Прямо у светофора. Зелёный свет то

потухнет, то зажжётся вновь. Птицы то шумят, то молчат. В ста

метрах от нас магазин, куда я езжу фотографировать сосиски

для рекламы в газете. Кругом снега и запахи бензина. И ни од-

ного мужика! Только женщины идут с пустыми сумками в ма-

газин, и с полными – обратно. Только женщины, снег и ору-

щий светофор.

Вдруг услышали мы и мужские голоса. Трое молодцев не

самого привлекательного вида переходили дорогу не по свето-

фору, а вольно, но неумолимо приближались к нам. Румяниц-

кая Виктория-Маргарита как-то вся собралась, похорошела и

даже как будто постройнела. Мы смогли разобрать, о чём они

говорят.

– Тогда, может, посчитаемся, кто сколько выпил? – го-

ворил один.

– У нас бутылка на машину упала. Я хотел посмотреть,

что там. Маме говорю: «Мама, подними меня! Я хочу посмот-

реть!». А мама: «Вырастешь – посмотришь!» – говорил вто-

рой. – Посчитаем, кто сколько выпил, с учётом опохмела

утром! – закончил свою мысль первый и укоризненно посмот-

рел на третьего спутника. Тот мрачно сплюнул.

«Мимо», – подумала я, потому что ну видно же сразу ме-

лочность.

«Ха!» – в ответ мне подумала Виктория, и к ней тут же

прицепился тот, который хотел посмотреть на крышу у маши-

ны. Я постояла ещё немного, послушала крики умирающих

птиц и пошла домой.

7.02.

– Ты что же, записываешь всё, что мы делаем? – спро-

сила меня Жанна-Марго.

– Нет, конечно же нет, – ответила я, – кое-где я ставлю

многоточия или смайлы.

12.02.

Никак не выходил у меня из головы этот забор. Нужно

было побыстрее добраться от моего дома к дому культуры.

Козьими тропами прошла я мимо ям и увидела школу 45 и пя-

тиэтажный дом. Рядом с домом перекладина для хлопания

ковров. Под перекладиной тропинка. Наступил февраль, и тро-

пу заметает снегом, трудно по ней ходить. В прошлом году ещё

можно было как-то ползком, ползком – рядом со школой, но

только не сейчас.

Летом всем школам выделили по миллиону электронных

денег, и велели поставить вокруг себя забор. Что же, все они

получили электронные миллионы, провели электронные тор-

ги, наняли электронных рабочих. Так же поступили и в школе

45, электронный миллион можно было потратить только на

электронный забор. Там тоже наняли электронных рабочих и

приступили к делу. Рабочие походили-походили вокруг школы,

нарисовали электронный план забора, утвердили его с элек-

тронным директором. Не забыли калитки: главную и запасные,

со стороны хоккейной коробки. К осени электронный забор

был готов. Электронными руками сработали его электронные

рабочие. Получили свой электронный миллион и куда-то спу-

стили, но это уж не наше дело. Настало время проститься со

словом «электронный», оно порядком надоело за эти два абза-

ца (двадцать две строки). Стоит только добавить, что каждый

раз в этом феврале я забываю о заборе, иду себе и останавли-

ваюсь только тогда, когда упираюсь лбом в этот их электрон-

ный миллионный забор. Конечно, я бы могла назвать театр ка-

ким-нибудь электронным словом, но театр-то совсем не элек-

тронный, значит, это название не подходит, надо придумывать

что-то другое.

12.02

«Хватит размышлять о заборах, лучше я тебе тоже покажу

одно местечко», – услышала я мысль Люси Иванов-Разумник.

Мы оделись, вышли из дому, не торопясь дошли до остановки,

сели в общественный транспорт и поехали через весь город.

Проехали мы и мимо хлебозавода, и мимо мясокомбината, пе-

ресекли улицу МОПРа, улицу Труда и много других славных,

узких, широких, грустных заснеженных улиц. Видели мы и

ЦУМ, и гостиницу, и пару памятников Кирову Сергею, и цирк с

прудом и уточками, и железнодорожную больницу, и многое

другое на противоположной, чётной стороне проспекта. Виде-

ли даже вокзал. И его проехали. Наконец вышли. Тут Виктория

Кроши-Сало повела меня через дорогу. Мы прошли мимо ка-

менного пятиэтажного дома, мимо крыльца, с которого убор-

щица выливает воду в сугроб, и снег леденеет тут чёрной ды-

рой, прошли недалеко, только лишь до двухэтажного сарая с

балконом. Зашли за него. Встали под деревянный балкон. Под

ногами у нас лежал мусор, но не кучами, а так – потихонечку.

Вот что удалось увидеть: порванный резиновый мяч и спитые

чайные пакетики (4 шт.), пустые пластиковые бутылки (0,5 л.)

и обёртку из-под сливочного масла. Пожалуй, это всё. Маргари-

та засунула руку в щель сарая и достала папиросы, набитые

трубочным табаком, предложила мне. Я не стала, не признаю

трубочного табаку. Она начала курить, и я наконец-то нашла

время посмотреть вперёд. Какие дали открылись мне, трудно

передать одним словом. И несколькими, пожалуй, не легче. Они

немного напоминали панораму Вятки с высокого городского

берега, но сколько-то туманнее. Было похоже на вид с высоких

известняковых скал на реке Немде, но как будто бы ты не дер-

жишься за скалу, а висишь в воздухе, за секунду до оконча-

тельного падения. Немного виделось красот, но стоило при-

глядеться, как их становилось больше. Присмотрелась и увиде-

ла, что вся долина, вся даль блестит мокрым валуном. А между

валунами виднеется перламутровость: жемчуга, соболя и тро-

феи музыкальных полков. «Полков или полок?». «Полков». Лёг-

кий ветерок, почти весенний, обдувал спины, снег лежал под

ногами, а впереди мы видели Шир с поправкой на Слободской.

«Бог есть», – думала я, глядя на красоты и даль. «Конечно же»,

– всё пыхала и пыхала своим трубочным табаком Зиновьева-

Летс Маргарита.

– Скажите, сегодня суббота, что ли? – спросил кто-то

престарелым голосом. Рядом с нами топталась в снегу и мусоре

пожилая женщина.

– Суббота, конечно, суббота, – ответила я.

– Как же это? Правда, что ли?

– Правда, конечно, правда, – подтвердила и Маргарита-

Виктория.

– А то я пришла к садику на внучку посмотреть, а окна

тёмные, думаю, суббота, что ли? Как это я ошиблась?

– Бывает, – сказали мы с Кунштюк-Федосьевой в один

голос, – это ничаво, – и улыбнулись как могли широко.

Я перевела взгляд с женщины в неоглядную даль. И уви-

дела детский сад, оштукатуренный и крашеный белой краской.

Замой немного грустно смотреть на пустой детский сад. Надо

постараться больше так не делать.

13.02.

Вешать объявления на деревья пока ещё не запрещено,

вот и прицеплены всюду таблички: «Уборка снега, чистка

крыш» и «Бесплатная помощь наркозависимым, алкоголезави-

симым». Снег с крыши я скидываю сама, и бесплатная помощь

мне тоже не нужна, у меня другая зависимость. Который день

Маргарита-Виктория носит меня на закорках, и я рассказываю

ей на ухо свои истории, мысли и сны, а она становится всё

быстрее, выше, сильнее. Конечно, мысли можно было бы и не

рассказывать, но раз уж пошла такая пьянка, то почему бы и не

рассказать? Не вижу причин для остановки. К тому же я запо-

дозревала, что моя Мери Поппинс-Досвиданье слышит не все

мои мысли. К примеру, она как-то совсем не думает о театре, не

подхватывает мои идеи названий. Частенько её мысли забира-

ются куда-то за угол дома, скоро она покинет меня. «Я сделала,

что смогла, всё выслушала», – подумала сегодня Мать-Тереза

Живи, – «дальше придётся самой». «Хорошо. Угадай мою

мысль», – подумала я и спросила голосом:

– Знаешь, что я думаю обо всём этом? Обо всей этой дей-

ствительности?

Мы как раз шли мимо стройки какого-то нового торгово-

го центра, по дорогам ехали камазы, гружёные углём, кругом

нас топталась и продолжалась жизнь, голуби кидались под но-

ги, бледное солнце сидело на сером небе, поднимался ветер.

– Что-нибудь музыкальное? – спросила Чайковская-

Спивак.

Точно, музыкальное! Это правда, каждое утро, только от-

крою глаза, я думала одно и то же, каждый раз одно и то же. Не

знаю, кто в этом виноват: я сама или окружающая действи-

тельность, но каждое утро начиналось одной и той же фразой.

– Только родина, только хардкор! – произнесла я её в

лицо невозможной Виктории-Маргарите Рукавицкой-Нусс.

Мысль её побежала куда-то за угол дома, а сама она прямо на

глазах стала уменьшаться, уменьшаться, и вот я слезла с её

спины. На прощание Виктория протянула мне руку.

«Я заберу все твои имена себе на память», – подумала я.

«Забира-ай!» – донеслась её мысль из-за угла. Маргарита-

Виктория пропала в людском переменчивом море. Меня ждал

театр и неизбежные неизвестные мысли о том, что делать

дальше. Чем занимаются в таком случае? Театром, наверняка

театром.

П о т е р я н н а я г л а в а

Эта глава была потеряна, но довольно быстро нашлась.

Она просто закатилась под стол, и всё, что мне нужно было сде-

лать – наклониться и поднять её с пола. Так я и поступила. Вот

так дурацкое происшествие, нелепая случайность дали имя

этой главе. Это всё, что нужно знать о ней.

Зима, чёрно-белый doc

Снега так много, счастье особого свойства, когда можно

расплакаться от него, но это так глупо.. Подойдут и спросят:

«Чего ревёшь?» – как объяснить? От снега? От света? От кра-

соты? Белый снег, тропинки из песка, закат отражается в окнах

многоэтажек, розовое облако со светлой каймой, пробки, авто-

бус подолгу стоит на одном месте, так что всё можно рассмот-

реть детально. Думаешь: видит ли это кто-то ещё? Видит ли

кто-то, кроме тебя? Невозможно же, чтобы не видели. Невоз-

можно. Успокаиваешься, едешь дальше, смотришь, думаешь: о

снеге можно много написать, прямо сейчас взять ручку и

начать – о снеге, о зиме, о белом. Но уже написана сказка, если

бы не эта сказка о снеге, можно было бы написать о снеге. Но

люди могут устать от этого, от снега, от белого, от света, до-

рожки из песка не всем нравятся так же сильно. С трудом сдер-

живаешься, чтобы не написать. Хорошо хотя бы думать о снеге

постоянно, и вспоминать некоторые слова, держать их в голо-

ве, перекатывать во рту, пробовать на вкус: снег, свет, лес. Снег,

свет, смех. Свет, свет, снег. Смех, снег, лес. И так далее, пока не

доедешь до работы, а там уж будут другие слова. А когда уста-

нешь от них, посмотреть в окно – а там снег, свет, снег.