Текст книги "The Мечты. Соль Мёньер (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
– Поверю тебе на слово. Но только потому, что ты профессионал, – улыбнулась Таня и строго добавила: – Мед ешь! Не отлынивай.
– Ем, ем. Ты тоже пей давай, джаным. Еще ничего не ясно, тебя утром на мопеде могло протянуть, к ночи почувствуешь.
Утро, казалось, было бесконечно давно. Как будто бы не в этих сутках. И мопед. И тыквенная каша на чужой кухне.
– А я говорила, надо было… – начала Таня и осеклась. Про отца точно было не к месту и не ко времени. Она уткнулась в чашку и сделала большой глоток. – Вот. Пью.
Точно так же уткнулся в чашку и Реджеп. И снова надолго замолчал. Вроде бы, ничего такого – просто горло саднило, а значит, говорить неприятно. Да и температура не способствовала его склонности балагурить по поводу и без. Сил попросту не осталось. Жутко хотелось завалиться в кровать и, чувствуя величие собственной отверженности, помереть прямо там. Ну или задрыхнуть. Но не получалось. Потому как, выходит, никакой отверженности и нету.
Вон. Явилась. Ухаживает. Лечит.
Спасибо, что не мозг.
А чай и правда у нее вкусный, хотя Реджеп по себе чувствовал, что половину обоняния и вкуса растерял из-за простуды. Но и его оставшейся половины хватало.
Он подпер рукой щеку, устроив локоть на подлокотнике кресла, и уставился больным, но прямым открытым взглядом человека, которому нечего стесняться или стыдиться, на Таню.
«А она ведь нереально красивая», – подумалось ему, но вслух он этого, конечно же, не сказал. А то еще выльет кипяток ему за шиворот. Вместо этого он кривовато усмехнулся и спросил:
– А правда, что ты в Штатах училась?
– Правда. Вообще-то… вообще-то я туда сбежала, – сказала Таня и неловко примолкла, поняв, что впервые произнесла вслух действительную причину выбора места своей учебы. Никогда и никому не говорила правды, авторитетно выдавая всем байку о крутости школы и собственного отца.
– От чего? – так же неловко спросил Реджеп.
– От кого, – поправила она. – От мамы.
На такое что ответить? Как ответить?
Четинкая не знал. Знал, что тоже часто сбегал, пока не вернулся в Солнечногорск спустя столько лет. Но если честно, то и это было почти что бегством, правда на сей раз от самого себя. Такого, каким себе не нравился. Но о подобном говорить было бы глупо. Как и ей – что сказать?
Только прямо сейчас он почему-то совершенно безошибочно почувствовал – что-то надо. Тихое. Односложное. Чтобы она могла проговорить и перелистнуть.
– Замучила контролем? – осторожно бормотнул он.
– Да нет. Скорее точным знанием, как мне жить. Брата этим же доставала. Он в Лондон давно свалил. А еще она жутко ревнует к отцу.
– Они не вместе?
– Нет, – коротко ответила Таня, поднялась, суетливо протянула руку к Реджепу. – Допил? Давай чашку. Где этот курьер заблудился, интересно?
Их пальцы на мгновение встретились. Ее были теплыми, а его – горячими. Ее махонькими, изящными, почти детскими. А его – длинными, с тонкими рыжими волосками у основания. Он успел двинуть указательным по фаланге ее указательного, чуть продлив их касание. Но она уже забрала у него посуду.
Оставалось только прокашляться, чтобы скрыть смущение. И проговорить:
– Должен уже подъезжать. Жаропонижающее дашь? А то меня совсем прет, кажется.
Она кивнула и спаслась бегством на кухню. Там долго чем-то шуршала и погромыхивала. Были слышны плеск воды и металлический стук посуды, шум вскипающего чайника. Поскрипывали петли шкафов. Потом стало тихо. Таня снова появилась в комнате, держа в руках чашку, от которой разило химическими цитрусами.
– Может, лучше все-таки после еды?
– Ну я сейчас выпью, потом привезут еду – заем. Потом – не знаю. Можем фильм посмотреть?
– Тебе и правда лучше поспать, – отказалась Таня. – А я пойду. Ну в смысле, сейчас поедим, доварю бульон и пойду.
– Бульон куриный?
– Индюшиный. А что?
– У меня там... в банке немного глубже от меда в нижнем шкафчике... специя с сухими белыми грибами. Кинь, а?
Таня кивнула и снова сбежала. Пока колдовала над его бульоном, действительно подъехал курьер из ресторана, своим звонком в дверь вернув немного реальности в этот странный вечер, который, возможно, и правда можно было бы считать горячечным бредом, если бы у Реджепа температура была выше заявленной.
Он отправился открывать, забрал еду, расплатился. И по квартире понесся аромат свежеиспеченной пиццы, которую лично Шеф называл «Очень много мяса». Ели они ее почему-то снова помалкивая. Не освоились еще. И только Судьба негромко хихикала откуда-то из-за шторы, подглядывая за ними. Только вот они ее все еще не слышали.
Когда в коробке осталось всего два куска пиццы, которые Таня уволокла в холодильник, а вторая пайка чаю уже была допита, Реджеп в изнеможении от стольких действий и чувствуя, как его начинает накрывать жаропонижающее, унося сознание далеко-далеко, откинул голову на спинку кресла, борясь со сном, потому что при девушке, тем более, такой, как Таня, дрыхнуть несколько неприлично. И устало сказал:
– Все-таки вкусный у тебя получается... этот... с имбирем и лимоном...
– Ты еще облепихи поешь, ладно? – Таня, привыкшая оставлять за собой идеальный порядок, окинула взглядом комнату и удовлетворенно кивнула. – Ну, мне пора, – она сделала пару шагов, но остановилась. – Реджеп!
– А? – он поднялся следом за ней – чтобы закрыть дверь. И еще потому что чувствовал себя каким-то... привязанным.
– У меня есть просьба. Я постараюсь все исправить, потому что это все неправильно, – сбивчиво заговорила она, – и потом… я прошу, чтобы ты вернулся… чтобы как прежде. Ты не обещай ничего, просто подумай хотя бы… ну потом…
Таня растерянно кивнула и, не глядя на него, выскочила в прихожую. Он ломанулся за ней следом – ну точно привязанный. И к тому же – с температурой. Пока то, что она сказала, в расчет не брал. Как и о то, зачем пришла. Пока – надо было ее проводить и завалиться спать. Потому он просто наблюдал, как она одевается. Сдернул ее шубку с вешалки, чтобы помочь. И зачем-то заявил то, что совсем не собирался:
– Температура спадет – и подумаю. У меня теперь времени много. И это... уезжать я не собираюсь.
– Хорошо, – улыбнулась Таня. – Тогда пока.
Распахнула дверь, переступила порог, резко обернулась и выпалила быстрее, чем успела подумать:
– Можно я завтра приду?
Он успел только вдохнуть. И ответил так, будто боялся, что она передумает и скажет, что пошутила:
– Приходи. После работы?
– До завтра, – махнула она рукой и быстро сбежала по ступенькам, отделявшим ее от подъездной двери.
Выскочив во двор, она сделала еще несколько шагов и замерла на месте. Идти ей было некуда. Вернее, она не хотела идти домой, где наверняка продолжит истерить мать, невзирая на отпор Тани и увещевания Арсена. Не хотела она идти и к отцу, который тоже предпочел остаться глухим, слепым и, кажется, несколько сошедшим с ума. Потому что вряд ли подобное можно придумать в здравом рассудке.
Таня оглянулась по сторонам и, заметив в глубине двора фонтан, протопала к нему. В конце концов, она имеет право осмотреть эту музейную ценность и за компанию убить еще немного времени, прежде чем ехать… куда-нибудь. Мозг, уставший от переизбытка событий, информации и впечатлений, отказывался принимать какие-либо решения. Совершенно выбитая из привычной колеи, Таня присела на изящную скамью у фонтана, чаша которого сейчас была пуста ввиду времени года. И напоминала нахохлившегося воробушка, прячущегося ото всех.
Именно такой, маленькой бездомной птичкой, ее и увидела Женя, весело сбегавшая со ступенек крыльца соседнего подъезда, в котором, как известно нашему читателю, жили ее отец со своей супругой и их сыном. Собственно, почему бы в разгар всеобщего безумия не проведать папу?
Хотя на самом деле, у них просто мелкий заболел, Стеша не успела прийти из театра, а Женя вызвалась сгонять в аптеку, обогатить местных фармацевтов.
Как бы там ни было, она наверняка прошла бы мимо непонятной молоденькой девицы у фонтана, если бы что-то, совсем неизвестно что, не заставило ее замедлить шаг и приглядеться. А приглядевшись, Евгения Андреевна втянула носом холодный декабрьский воздух и направилась к Тане.
– Привет, – сказала она, приблизившись, но не зная толком, что говорить.
Таня вздрогнула, подняла голову и оторопело проговорила:
– Привет! А ты… вы… здесь как?
– Папу с братом проведывала, – Женя спрятала нижнюю половину лица в объемном шарфе, а потом снова высунула: – А ты чего тут?
– Здесь? – Таня с удивлением кивнула на дом. – Они здесь живут?
– Ага, – Женя указала направление носом, которому совсем не нравилась текущая погода и тот факт, что Таня сидит своей пятой точкой на ледяной скамейке в такой холод. – Они на третьем этаже живут. Я тоже раньше здесь жила. Это мой родной дом.
– Прикольно… А я в гостях была, – Таня задумалась на мгновение и нахмурилась: – А вы одна тут или с папой?
– Одна, одна, не беспокойся.
Беспокоиться имелось от чего. Утром Рома был куда более нервный, чем обычно. Да и в обеденный перерыв, когда они традиционно пересеклись среди своих дел насущных, чтобы вместе поесть и выпить кофе, казался так вообще злым, как собака. Обычно она не лезла в душу, это была нормальная семейная привычка, привитая отцом – не соваться, пока не пригласят. Но зная Ромкин бешеный характер, с его дурной манерой молчать о важном, а потом устраивать черт знает что, не выдержала и спросила, на что получила самый дурацкий в мире рассказ о том, как его, словно липку, обокрал турецкий застройщик при помощи собственного сына, который почему-то работал в Ромином ресторане и активно кадрил Ромину дочь.
«Но ведь нам пока не грозит оказаться на улице?» – со свойственным ей чувством юмора попыталась разрядить обстановку Женька, на что услышала:
«Не дождутся!»
«Ну, значит, и тревожиться не о чем».
Но его тревоги передались и ей, и они касались того, что Роман вот-вот наломает дров, только на этот раз с собственной старшей дочерью. Да еще и при активном содействии бывшей жены, которая умела распалить в нем гнев не по делу.
И где ему соломки подстелить в этой ситуации она пока вообще не понимала, но все это ей совсем не нравилось.
– Тань, тебе помощь нужна? – зачем-то спросила Женя, не особенно надеясь, что так называемая падчерица отзовется.
– Да нет, спасибо, – подтверждая ее опасения, уныло пробормотала Таня и, снова нахохлившись, уставилась в одну точку.
Женя с досадой вздохнула. Моджеевские – крепкие орешки, не расколешь. Да и трогать их может оказаться рискованным. Но сейчас перед Женей сидел расстроенный ребенок, тут и к бабке ходить не надо. А то, что этот ребенок был дочерью Романа, лишь добавило Жене решимости. Поэтому она присела рядом с Таней и с самым безмятежным видом завела светскую беседу.
– А к нам сегодня Нина Петровна приезжала... к Роману... Даже с Лизой познакомилась. День гостей получился, да?
Кажется, за все годы жизни с Романом Моджеевским это была самая длинная фраза, сказанная его дочери, с которой они общались посредством междометий, местоимений и предлогов. Но как ее бросить тут одну вечером на улице посреди зимы? Она же даже мельче Юльки!
– Лучше бы вы ее не принимали, – вздохнула Таня. – Всем было бы спокойнее.
Эту прописную истину Женя знала тоже, но личные воспоминания на то и личные, чтобы не становились достоянием общественности. А ведь Ромина дочь – не совсем общественность. Она тоже – личное.
– Мы все всегда наступаем на свои же грабли, – медленно сказала она, тщательно подбирая слова. – Твой отец не исключение. Но когда человека в жизнь впускаешь, то, так или иначе, нужно быть готовым, что он будет оказывать влияние даже после того, как пути разошлись. Ты на него не сердись... у него характер... и работа нервная.
– Угу, – кивнула Таня и, не сдержавшись, вспылила: – Поэтому сегодня он нашел себе грушу для битья! С подачи Нины Петровны. Все поучаствовали! Все молодцы!
– Ну по моим подсчетам к концу недели он обязательно включит мозг и подумает. Вот увидишь, он все исправит.
– Думаете? – с безнадегой в голосе спросила Таня, подняла голову и посмотрела на Женю. – Стыдно очень. Из-за меня все. Если бы я не попросилась в ресторан – ничего исправлять бы и не пришлось. Мама бесится, что к ней не пошла. Но если мне не интересны ее платья!
– Чего тебе стыдиться, если два взрослых человека решили наломать дров? – совершенно искренно удивилась Женя. – И уж точно не стоит стыдиться того, что ты выбрала место, в котором чувствуешь себя на своем месте, даже если это не совпадает с планами твоей мамы. Да даже если бы ты решила просто попробовать, независимо от результата... Мне кажется, тебе и раньше хватало ума и... и характера поступать так, как ты считаешь нужным. И ни разу на моей памяти это не закончилось плачевно. Им придется научиться тебе доверять.
Таня уныло выслушала Женю и вымученно улыбнулась. Странно. Она и с матерью эдак почти по душам никогда не разговаривала. Вообще никогда. Даже до развода родителей. Нина сначала баловала, потом сделала из нее инструмент давления на неверного мужа, а после того, как поняла, что он не вернется, и вовсе только решения свои объявляла, не считаясь с мнением дочери. А тут на тебе! Мачеха. Таня снова принялась блуждать взглядом по ровным плиткам, которыми был вымощен двор, и со вздохом проговорила:
– Просто сегодня из-за меня один хороший человек остался без работы.
– Это не из-за тебя. Это потому что другой хороший человек ерундой занимается, – буркнула Женя, пообещав себе, что этому самому идиоту придется спать на диване. Во всяком случае, сегодня. Потому что она не выдержит и сообщит ему свою точку зрения насчет отделения мух от котлет и зерен от плевел. – Таня... ну хватит уже мерзнуть. Давай домой? Поздно ведь.
– Нет, – дернулась Таня. – Не поеду домой.
– Ну а к нам? Дом большой, с Романом даже не пересечешься... а и пересечешься – выскажешь все, что накипело.
– Нет, спасибо. Я придумаю что-нибудь. Вы не беспокойтесь.
Ну а как ей было не беспокоиться? Бедный ребенок совершенно разбит, спасибо папе с мамой. В некотором смысле, она бы ее уже даже к своему отцу отволокла на реабилитацию. У семейства старшего Малича был талант настроение людям поднимать. Но как ни крути, а вся эта ситуация – то, что Тане нужно прожить самой. И разобраться. Причем, возможно, в первую очередь в самой себе, если хотя бы немного правда то, что говорила Нина насчет ее романа с тем восточным принцем.
Женя снова сунула нос в шарф от холода. Очень холодно. И на завтра даже снег обещали. Но сбудется ли снег у переменчивого моря?
– А в Золотой берег? – Женя кивнула на высотку, разбрасывающую яркие лучи прожекторов в небо. – Квартира пустая стоит, можно пока там лагерь разбить.
– Можно? – оживилась Таня.
– А почему нет? Считай, городская резиденция Моджеевских.
– Да я не претендую. Там папа всегда сам жил. Ну и… с вами.
– Ну жил. Теперь не живет. Пошли. Не на лавочке же ночевать, Тань? – Женя поднялась со скамейки и поправила воротник пальто. Потом поглядела на бельевую веревку, протянутую от фонтана к сараям, и улыбнулась. – Тут, конечно, живописно, но спать лучше в кровати.
– Спасибо, – поднялась за ней следом и Таня.
Женька кивнула и направилась к калитке, прислушиваясь к Танюшиным шагам за спиной. Ну точно маленький воробушек со своими беззвучными прыжками по земле.
Добрались они быстро. Еще быстрее забрали ключ у консьержа, который работал здесь со времен первого заселения и вечно разгадывал кроссворды на проходной. И через пару минут в фойе и лифте они оказались перед дверью достославной Моджеевской квартиры, в которой когда-то давно все начиналось. А теперь, возможно, продолжится. От Тани зависит.
Женя отперла, впустила падчерицу внутрь и включила свет.
– Сейчас покажу тебе, где здесь белье, и уйду, – мягко сказала она, надеясь, что еще не очень надоела.
– Вы только папе не говорите, пожалуйста, – попросила Таня, топая за Женей по огромной квартире, расположение комнат в которой смутно припоминала. – Ну хотя бы пока.
– Не буду. Я постараюсь помочь, насколько смогу.
– Спасибо. Вы и так уже помогли, – Таня обвела взглядом комнату, где Женя показывала ей шкаф с бельем. – А то бы мне, наверное, в гостиницу пришлось ехать.
– У вас еще дача есть, там Рома жил когда-то, – рассмеялась Женя. – Ну все. На кухне сама разберешься лучше меня. Если что-то еще нужно или какие-то вопросы – звони. Договорились?
– Дачу оставим для Бодьки, – хихикнула Таня.
– Если он когда-нибудь вернется. Вы общаетесь хоть немного?
– Ну так… – неопределенно ответила Таня.
– Ясно... ну я пойду.
– До свидания, – кивнула Моджеевская-не-самая-младшая, провожая Женю до дверей.
Уже там, почти на самом пороге, Женя не выдержала и снова обернулась, теперь уже с некоторым любопытством глядя на ребенка, который теперь точно был в тепле, покое и безопасности. А значит, с остальным должен справиться. Все же не пять лет ребенку.
И потому...
– Тань, а если не секрет, то к кому ты в гости-то ходила? Я в Гунинском особняке всех знаю и ума не приложу, с кем ты там можешь общаться. Не с бабТоней же.
– А? Нет, конечно, – Таня на мгновение замялась, но все же ответила: – Там Реджеп квартиру снимает. Только папе не говорите, а то он его и оттуда выживет.
Женя едва не хихикнула. Еле-еле сдержалась...
– А Реджеп – это тот повар, да? – с самым серьезным видом спросила она, но одному богу известно, чего ей это стоило.
– Тот самый.
– Баба Тоня наверняка в восторге, – не выдержала и все-таки расхохоталась Жека и побежала к лифту, на ходу отмечая, что при таком раскладе Роман может хоть наряд полиции вызывать, хоть отряд ВДВ, хоть всю армию – ничего он с Таней уже не сделает. Она и малыми силами заставит его капитулировать.
И к тому же ей было интересно, нет ли у Моджеевского еще каких конкурентов, чьи внуки лет через пятнадцать возьмутся отбивать у него Лизку.
Таня была полна решимости и энтузиазма
Несмотря на бессонную ночь, на следующий день Таня была полна решимости и энтузиазма. Ее попытки отвлечься, зависнув в своем блоге, привели к тому, что к утру у нее был готов очередной план действий. Постаравшись избежать невыполнимых (пока!) целей, к вечеру она смело могла поставить галочки напротив каждого пункта.
Первым делом она, удостоверившись, что мама и Арсен Борисович разъехались каждый по своим делам, проникла к ним в квартиру. Главной задачей значилось забрать Маффина. Не доверяя матери, она не могла позволить погибнуть ни в чем неповинному животному. Хватит и того, что они Реджепу устроили! Воспользовавшись моментом, Таня собрала чемодан, прихватив с собой самое необходимое, но с расчетом сюда не возвращаться долгое время, а в идеале – никогда.
Еще одна поездка в Золотой берег привела к тому, что в ресторан Татьяна Романовна прибыла значительно позже начала своего рабочего времени. Впрочем, как известно, начальство не опаздывает. Да и Хомяков, оказавшийся на работе, но уже с утра хлебавший не кофе, а валокордин, был несказанно рад ее приходу, пусть и с задержкой. Авторитарно сбагрив на нее поставщиков и предновогоднюю бумажную волокиту, сам он смело ринулся в бой с кухонной братией, где уже во второй половине дня сумел-таки одержать небольшую тактическую победу, наведя худо-бедно порядок среди су-шефов и посудомоек.
Среди забот время пробежало слишком стремительно. Только когда в кабинете раздалось Настино «Бай!», Таня поняла, что день подошел к концу. И спустя полчаса она звонила в дверь квартиры Реджепа, держа в одной руке пакет с ужином из «Соль Мёньера», а в другой – коробку с «Азулом».
На сей раз Шефу понадобилось куда меньше времени для того, чтобы открыть дверь, чем в прошлый раз, из чего напрашивался вывод, что он, по крайней мере, не спал перед ее приходом. Да и одет он был уже не в халат, а во вполне приличные футболку и спортивные брюки. И даже с традиционным хвостиком из буйной челки, а стало быть, готовился.
Это все она успела оценить буквально за секунду, пока они молча смотрели друг на друга. После чего Реджеп выпалил совершенно охрипшим голосом:
– Привет! Заходи. Замерзла?
– Привет, – Таня сунула ему в руки пакеты и захлопнула за собой дверь. – Замерзнуть не успела. Да и не холодно сегодня. Снег обещали, но дата, как обычно, не совпала.
Реджеп, забрав ее поклажу, поплелся с ней на кухню.
Сегодня он провалялся до обеда в кровати, чувствуя себя чуть лучше покойника. Посредством порошков боролся с температурой, которая сегодня поднималась выше отметки в 38 градусов. Иногда выползал хлебнуть Таниного бульона. Из плюсов было то, что жар он победил. Прямо сейчас у него было 37,2. Из минусов – прорезался кашель. Причем сразу нехилый такой. Так что донимали его теперь не только сопли, и бой он вел по всем фронтам сразу, однако это не помешало Реджепу Аязовичу в 16:00 очнуться, что вечером приедет Таня, если не забудет про свое обещание. И потому, осознав эту мысль, Четинкая титаническим усилием заставил себя подняться, сунуть в стиралку все, на чем спал, все, в чем ходил, и все, во что потел. А потом принял душ, хлебнул еще жаропонижающего и отправился заваривать чай.
Танин звонок застал его за поиском, чего бы заказать из Миндаля на вечер к этому самому чаю.
А сейчас он улыбался, разглядывая бумажный пакет с логотипом «Соль Мёньер». Со свойственной ей педантичностью Таня предусмотрела все, включая десерт.
– Просто на метеостанции нет такого администратора, как ты, джаным. Тогда бы прогнозы стали точнее, – рассмеялся Четинкая, но его смех быстро перерос в приступ кашля.
– Температуру мерил? – очень по-администраторски поинтересовалась она.
– Сбил. Терпимо сейчас. Это что такое? – он ткнул во второй пакет.
– Настолка. Мне нравится. Ну… если захочешь, конечно.
– Я, кроме шахмат, ничего не умею. Покажешь?
– Покажу, – улыбнулась Таня и почти привычным маршрутом направилась в кухню, – только после ужина. Сегодня такой дурдом творился, что я не обедала. А ты ел?
– Пил, – с некоторой гордостью заявил Реджеп. – Бульон, чай с медом, чай с облепихой, чай с имбирем, чай от кашля. И порошки еще.
– Хуже ребенка, – вздохнула она и тут же велела: – Распаковывай!
Реджеп послушно достал тарелки и принялся сервировать стол. Запахи, поплывшие по кухне, даже несмотря на заложенный нос, проникали в его сознание, заставляя сжиматься желудок и вызывая обильное слюноотделение.
– Вообще повара всегда как попало едят. А при простуде главное – пить, – все-таки огрызнулся он, достав еще и стаканы.
– Простуда – не повод портить пищеварительную систему, – не осталась в долгу Таня, вынимая из ящика приборы.
– Моей пищеварительной системе уже ничего не страшно. Знаешь, как меня в детстве мать лечила?
– И как?
– Она очень любит разные средства народной медицины. На восточные практики не переходила, но ей и отечественных хватало. Все они, конечно, были испытаны на мне как на самом близком. Но самое жуткое... В общем, она брала чай, бросала туда ложку малины и две ложки меда. На этом безобидное заканчивалось. После этого туда попадала гвоздика, две столовые ложки растопленного сливочного масла и полстакана горячего вина. Ты можешь себе представить эту смесь? А она еще и приговаривала, что ее деда когда-то вылечили, добавляя в эту дрянь еще и рыбий жиры, и она-де пожалела своего ребенка. Меня до сих пор в жар бросает от одной мысли об этом.
– Помогало? – совершенно серьезно спросила Таня.
– Возможно. Еще были горчичники, мешочки с горячей солью, которую мне к груди привязывали... И горчица с чесноком в носках. Но это когда температуру уже сбили. Обыкновенным парацетамолом.
– Стоп! Я все поняла, – рассмеялась Таня. – Давай лучше есть.
– Кстати, хочешь перец, фаршированный моцареллой, джаным? От моей матушки. Как раз к нашей дораде, – медовым голосом со скидкой на хрип предложил Реджеп и хитро поводил бровями.
– Не хочу. Лучше расскажи, куда ты дел испанского рифмоплета.
– Вообще это я должен был тетке в Морское отвезти, но закрутился, да и ей оно нахрен не надо. Она не читает не то что по-испански, но вообще никак. Сериалы смотрит только и в огороде ковыряется. Так что вон, в комнате на полке стоит. Ждет своего часа. Когда-нибудь я выучу испанский и осилю.
– Зачем?
– Ну у человека должна же быть цель в жизни.
– А до этого не было?
– А до этого я был кулинар и планировал читать всю эту байду на пенсии, чтоб не скучать.
Уткнувшись в тарелку, Таня промолчала и принялась сосредоточенно ковырять рыбу.
Реджеп про себя выругался. Его длинный турецкий язык давно следовало укоротить, а болезнь на него подействовала отнюдь не умиротворяюще. В конце концов, она имела полное право вообще не приходить. А является по личному выбору. Или по совести. Или... Почему она вообще приходит?
Спросить это он так и не решился. Но заставлять ее грустить или чувствовать себя неловко – неправильно. И несправедливо.
– Я пошутил, джаным, – наконец проговорил он. Глухо, но спишем на кашель. – Ты же знаешь, что у меня шутки глупые и не всегда к месту. Прости.
Ее родители наворотили, а он извиняется. Бред!
– Мне бы в голову никогда не пришло, что может такое случиться, – виновато проговорила Таня и подняла на него глаза.
– А ты замечала, что чаще всего происходит именно то, чего не ждешь?
– Наверное, нет. А может, значения не придавала. Не знаю…
– Ну ты присмотрись как-нибудь... к жизни. Может, сама увидишь. Иной раз ни книг, ни сериалов не надо, – Реджеп отправил в рот последний кусок рыбы, очень быстро расправившись с тем, что было на тарелке, и выдал: – А хочешь, чай пить будем из армуду?
– Из чего? Это что еще такое?
– Наверняка видела, – Реджеп улыбнулся и подхватился со стула. В голове, разумеется, застучало от такого несвоевременного резкого движения, но Тане этого заметить было не положено. Он лишь на мгновение прикрыл глаза, подумав, что температура наверняка снова поползла вверх, как это обычно происходит вечером, а потом снова посмотрел на Татьяну и улыбнулся: – Стаканы в форме тюльпана. В тюркской культуре из таких пьют чай. У меня есть фарфоровые, ручной работы. Приволок когда-то из Стамбула.
– Я была в Турции один раз, очень давно и очень маленькая, – сказала Таня и подорвалась за ним. Сегодня настала ее очередь быть привязанной, не иначе. Он как раз рылся в подвесном шкафчике. Но на ее голос резко обернулся, и они оказались совсем носом к носу друг от друга. Настолько близко, что Реджеп мог рассмотреть каждую ее ресницу в отдельности. Каждый волосок бровей, каждую линию, которая однажды сделает это лицо зрелым, оформив окончательно его черты. Пока что она была еще очень молодая. И вот так, рядом – очень красивая, как он и не замечал раньше. Но точно знал, что она – как лето.
– И ничего не помнишь? – хрипло спросил Реджеп.
– Не-а, не помню, – Таня, неожиданно смутившись, отпрянула от него и зачем-то заглянула в шкаф, который так и остался открытым. В отличие от наполненных разными банками, коробками и упаковками полок, в голове у нее образовалась черная дыра, и она выпалила первое, что оказалось на языке: – Давай помогу.
– Ну я надеюсь, хоть про турецкое гостеприимство ты слыхала?
– А должна была? – весело проговорила Таня.
– Аллах, Аллах. Что же ты такая дикая, джаным? В турецкой культуре всякий гость – посланник бога. Так что садись и жди чай.
И с этими словами он доставал две чашки в форме тюльпанов пепельно-голубого цвета, похожего на фирменный оттенок «Соль Мёньер».
– Вот по тебе оно было особенно заметно! – заявила она и рассмеялась.
– Ну ты же в ресторан не в гости пришла, а с вещами. Чуешь разницу?
– Да ладно, – отмахнулась Таня и принялась распаковывать десерт. – Мог бы и потерпеть немного.
– Я приучал тебя к правилам и распорядку в доме. Что такого?
Да в общем и ничего, если не считать, что он теперь без работы, а она всерьез подумывает над тем, чтобы убраться подальше. От него и от ресторана. Ну и от родителей, конечно. Потому что этот свой проект она провалила.
– Считай, что приучил, – подавив вздох, сказала Таня, выложила на блюдо пирожные и усмехнулась: – Обещаю, что больше не буду приставать к тебе по поводу жареной рыбы.
– Да хоть приставай, хоть нет... – Реджеп помялся, говорить или не стоит, потом решительно взял в руки заварник и стал разливать чай в армуду. Перенес напиток на стол и все-таки махнул на все рукой: – Я два года назад, когда пришел, на самом деле, задавался тем же вопросом. Попробовал даже в меню включить твой соль мёньер, мы тестировали в отдельные дни.... ну как эксперимент – зайдет или не зайдет. Не зашло. Смысла не было браться. Название красивое, а у нашего народа менталитет такой – любая хозяйка то же самое готовит на своей собственной плите, и даже не в курсе, что это французская кухня. Заказывали и разочаровывались, хотя в описании было четко написано, что это рыба в муке...
Ей совсем не хотелось сейчас спорить, даже если у нее и было собственное мнение.
– Хорошо, – кивнула она, как и вчера забравшись в кресло. Поджала ногу и взяла чай. Реджеп сел на соседнее. Между ними снова оказался столик. От смены положения он закашлялся. Впрочем, закашляться сейчас он мог вообще от чего угодно. Так что обольститель из него получился так себе, но это с самого начала было понятно.
– Они там хоть как-то справляются? – зачем-то спросил Шеф, потому что пауза затянулась, а спросить хотелось совсем другое, чем можно было.
– Они очень стараются. Настя говорит, что больше всех страдает Анфиса, но следует всем твоим заветам.
– Машалла! Анфисе дайте в руки кокотницу и кляпом заткните рот. Она будет молчать и творить шедевры.
– И откуда только в тебе такие садистские наклонности, – улыбнулась Таня. – Вот точно живодер!
– Как там Маффин?
– По-моему, поправился.
– На одной свекле? Или чем ты там его кормишь?
– У него сбалансированное питание. На прошлой неделе мы были с ним у ветеринара.
– У тебя всегда все по правилам?
– Наверное, не всегда, – задумалась Таня. – Но в правилах ведь нет ничего плохого.
– А белых мышей кастрируют? Ну по правилам, – хохотнул он.
– Когда ты заведешь себе собственную белую мышь, то обязательно узнаешь.
– Я к тому, что если ты решишь, то лучше отдай мне. Мужик мужика всегда поймет.
– Что значит «отдай»? – опешила Таня. – Он что тебе – книжка, одежда?
– Я чувствую сопричастность, – проникновенно молвил господин Четинкая и выразительно чихнул.
– А я спишу твой бред на температуру, – усмехнулась она, протягивая Реджепу салфетку. Тот принял ее со всей своей восточной благодарностью. И даже высморкался, когда звук его естественных проявлений прервал дверной звонок. И этого не ожидал ни один из них.
Таня глянула на часы, а потом перевела вопрошающий взгляд на хозяина дома.
