Текст книги "Несгибаемый (СИ)"
Автор книги: Марина Агекян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)
Ему следовало дождаться ее пробуждения и привести в порядок себя, чтобы снова встретиться с ней.
– Я никому не отдам тебя, – прошептал он, склонившись и коснувшись губами ее виска.
Глава 29
В комнате стояла гробовая тишина. Дождь давно перестал лить, а мрак опустившихся сумерек скрыл следы разбушевавшейся стихии. Даже ветер кружил и перепрыгивал с одного дерева на другое с такой осторожностью, что едва можно было это заметить.
Сидя перед роялем и растерянно проводя пальцами по белым клавишам, Клэр боялась дышать, будто даже дыханием могла нарушить то хрупкое равновесие, которое на время обрела, заснув почти мертвым сном и проспав до самого вечера.
Эрик был дома!
Ей казалось, что всё это сон, но горничная опровергла эту догадку, когда помогала ей накинуть на плечи теплый пеньюар. Ко всему прочему Клэр была в одной ночной рубашке, в которую так же ее переодела горничная.
Она снова заснула в объятиях Эрика, а он вновь позаботился о том, чтобы ее переодели и уложили. Почти как вечность назад.
Даже легкие пары спиртовой настойки, которую она выпила, не помешали ей вспомнить о том, что произошло до того, как она уснула. Она до сих пор слышала его хриплый шёпот, которым он умолял простить себя, и до дрожи хорошо помнила, как он обнимал ее. Обнимал так, что боль разрывала ее на части. И вероятно разорвала бы, если бы она не уснула, измотанная до предела.
Теперь он знал, что она проснулась.
И наверняка снова придет к ней.
Почему-то эта мысль пугала ее настолько, что у нее дрожали руки. Клэр боялась и в то же самое время с таким отчаянием хотела увидеть его, что перехватывало в груди. Еще и потому, что точно помнила его обросшее, серое, почти каменное лицо с пылающими от страданий глазами.
Да, – горько подумала она, – расставание не пошло на пользу никому из нас.
В комнате горели лишь несколько свечей в канделябрах, один из которых стоял на закрытой верхней крышке рояли, освещая бледное измученное лицо. Клэр коснулась пальцем ноты «ми» и на малой октаве и слабо нажала на нее. Звучный звук разнесся в тишине большой гостиной, не доходя однако до всех ее уголков, замерев почти так же, как и рука Клэр, когда дверь отворилась и кто-то вошёл в комнату.
У нее замерло сердце, когда краем глаза Клэр заметила высокую мужскую фигуру. Он продолжал стоять у порога, словно не решался подойти. Или ждал, думал, даже верил, что она прогонит его. Ей было больно, так ужасно больно, что снова глаза налились жгучей влагой, но усилием воли Клэр сдержала себя, понимая, что им необходимо поговорить.
Всё зашло слишком далеко, чтобы хранить молчание, особенно теперь.
Эрик стоял, не шевелясь, будто ожидая ее приговора. Он бы подчинился и принял любое наказание, какому она посчитает нужным подвергнуть его. Кроме одного. Слабый свет от свечей падал на ее запавшее бледное лицо, густые волосы были аккуратно заплетены в толстую косу, которая покоилась на прямой, напряженной спине. Белый пеньюар прикрывал опущенные плечи, укутав ее худенькое тело. Она выглядела такой хрупкой, такой несчастной и бесконечно любимой, что у него сдавило в груди.
– Как ты себя чувствуешь?
Клэр на мгновение закрыла глаза, боясь того, что вновь повторяется то, что так ужасно началось и так же ужасно закончилось, поэтому не смогла не задать вопрос, который душил ее всё это время.
– Ты действительно собирался отдать меня другому, даже несмотря на то, хочу я этого или нет?
Он не просто ранил ее, напомнил себя Эрик, сжимая руку, он разбил ей сердце, которое всё равно позволило ей обнять его даже после такой невыносимо долгой разлуки. Он вздохнул. Очень глубоко. Очень болезненно, а потом шагнул вперед, и, оказавшись рядом с ней, присел на корточки возле ее стула, не отрывая взгляд от ее бледного застывшего лица, обращенного на клавиши рояля.
– В тот день я очень плохо соображал. Я бы не вспомнил даже, в каком году состоялась битва при Азенкуре. Особенно после того, как ты меня поцеловала.
У нее защемило сердце.
– 25-го октября 1415 года, – прошептала Клэр, боясь дышать от его близости.
Эрик нахмурился.
– Что?
– Битва при Азенкуре, – с трудом подсказала он. – Она состоялась 25 октября 1415 года.
– Ты запомнила, – с легким потрясением молвил он.
– У меня был хороший учитель. – Клэр прикусила губу, но не смогла удержать слезинку, которая капнула ей на щеку. Дрожа от его близости, от его слов, она закрыла глаза. – Но ты послал за ним, – глухо напомнила она.
Эрик не стал отрицать этого.
– Послал.
Еще одна слезинка прочертила ту же дорожку.
– И когда ты это сделал?
– Когда мы были в Пембертоне.
У неё снова защемило сердце, только теперь по совершенно иной причине.
– Я была тебе так сильно не нужна? – послышался едва слышный хриплый, полный муки голос, резанувший по его сердцу.
Подняв руку, Эрик сжал спинку стула так, что побелели костяшки пальцев.
– Ты нужна мне больше, чем можешь себе представить.
Вздрогнув, Клэр открыла глаза и медленно, будто в тумане повернула к нему свою голову. Он побрился, но даже если бы не щетина, в свете неярко горевших свечей и пламени камина бледность его лица не могла укрыться от ее жадного, тоскливого взгляда. Глаза его, наполненные невыразимой мукой, потемнели так, что в них невозможно было долго смотреть.
– Правда?
Тихий шепот заставил Эрика вздрогнуть так, будто его ударили. Опираясь коленями в пол и отпустив спинку ее стула, он потянулся и взял ее дрожащую руку в свою. Ее пальцы были как застывшие льдинки. Глядя в мокрые от слез глаза, он притянул ближе и положил ее ладошку к себе на грудь, прямо туда, где разрывалось на части его сердце.
– Ты говорила, что чувствуешь его, когда обнимаешь или касаешься меня. – Увидев, как потемнели ее глаза, Эрик тихо продолжил: – Тогда почувствуй то, что я скажу. В тот день я… когда я писал письмо, я сделал это потому… – Он глухо застонал. – Клэр, Боже, я бы не вынес, если бы из-за меня пострадала еще и ты, если бы с тобой что-то случилось… – Он побледнел еще больше и закрыл на мгновение глаза, чтобы отогнать от себя непрошеные видения нападения. – Я бы не вынес этого.
Она знала, слишком хорошо знала, что это за чувство, потому что видела, как он страдал, когда погиб Алан. Знала как невыносима мысль о том, что могла потерять Эрика.
– И чтобы оградить меня, ты решил отослать. В безопасное по твоему мнению место.
– Я ведь разрушил твою жизнь, – с таким виноватым видом произнес он, что это вновь могло бы разбить ей сердце. Если бы не ощущала, как неистово, почти отчаянно бьется его сердце под ее ладонью. – Я бы сделал всё возможное, чтобы исправить свои ошибки. Клэр, я бы нашел в себе силы отпустить тебя, если бы знал, что так ты будешь счастлива, но оказывается, у меня нет столько сил. Я становлюсь совершенно беспомощным и бесполезным, когда рядом нет тебя.
Застонав, Клэр покачала головой и полностью повернулась к нему. Высвободив из-под его ладони свои пальцы, она взяла его искаженное лицо в свои ладони и заплакала снова, не в силах остановить слёзы, которые душили ее.
– Какой ты глупенький, – выдохнула она, подавшись вперед и прижавшись лбом к его лбу. – Эрик…
– Да, я действительно сглупил, когда подчинился тебе в тот день в Эдинбурге и ушёл, едва ты потребовала этого, – проговорил Эрик, не шевелясь, боясь того, что если она отпустит его, он просто погибнет. – Я ведь дал обещание, надеялся исправить всё то, что сделал с твоей жизнью, думал, тебе нужна эта встреча, но… Я должен был схватить тебя тогда и унести так далеко, чтобы никто не смог отнять тебя у меня. Боже, – он на мгновение закрыл глаза, задыхаясь от раскаяния, – я не должен был уходить тогда…
Не отпуская его лицо, Клэр погладила его мягкие уже сухие черные волосы дрожащим пальцем.
– Я не должна была прогонять тебя, но тогда… мне было так больно, так ужасно больно…
– Я знаю, – выдохнул Эрик и обнял ее, прижав ее к себе так крепко, что мог задушить ее, но Клэр снова поразила его в самое сердце, доверчиво прильнув к нему так, будто только этого и хотела. – Боже, я знаю… Я совершил так много ошибок.
– Я не хотела этой дороги, я никогда не просила привозить меня в Эдинбург.
– Знаю, но я не смог бы жить дальше, зная, что у меня была возможность вернуть тебе счастье, которой я так и не воспользовался.
– Какой ты глупенький… – задыхаясь, повторила она, пораженная словами, которые разбивали ей сердце. – Глупенький и просто невозможный!
Эрик сокрушенно вздохнул.
– Прости, но я не мог иначе.
И это она тоже понимала, ужасалась того, как высоко он ценил ее предпочтения и приоритеты, ставя их выше собственных.
Закрыв глаза, Клэр прижималась к нему, испытывая желание исправить все те глупости, которые совершила. Как бы она не желала стереть из памяти все те слова, которые сказала ему в Гринвуд-хаусе, Клэр понимала, что без них, без всех своих ошибок, она бы никогда не оказалась здесь, до сих пор бы убивалась по Клиффорду и… И никогда бы не узнала, какое золотое сердце у Эрика.
Никогда бы не узнала, какими исцеляющими могут быть его объятия, какое счастье прижиматься к его груди и чувствовать биение его сердца. Она чувствовала не только это, но и то, как сильно он дрожит.
– Где ты был всё это время? – спросила Клэр, продолжая вжиматься в него, вдыхая самый неповторимый аромат его кожи.
Он мягко погладил ее по спине.
– Я скакал по всей стране, разыскивая тебя.
– Но я ведь оставила записку…
Эрик поднял голову и отстранился от нее, чтобы заглянуть ей в глаза.
– Я совсем позабыл о ней, когда узнал, что ты уехала, а потом… потом решил, что в записке ты… ты прощаешься со мной.
Глаза ее потемнели еще больше. Держа его лицо в своих ладонях, Клэр осторожно погладила его по щеке, поражаясь тому, как легко и просто теперь можно касаться его.
– Но тогда как ты меня нашёл?
На этот раз Эрик опустил голову. Осторожно взяв одну ее руку, он погладил ее пальцы и покачал головой.
– Когда Флаттер сказал, что ты уехала, я поехал к Эрскину.
Руки Клэр замерли. Она вдруг резко оторвалась от него и выпрямилась, раненая до глубины души его словами.
– Ты решил… даже после всего ты подумал, что я уеду вместе с ним?
Он медленно поднял голову и спокойно встретил ее гневно-мучительный взгляд, радуясь тому, что хотя бы здоровый цвет лица возвращается к ней.
– Тогда это уже было неважно, потому что я собирался забрать тебя от него любой ценой.
Даже не прочитав ее записку! Она снова заплакала, снова стала вытирать щеки и печально покачала головой.
– Господи, Эрик…
И снова он взял ее за руку, будто не мог перестать дотрагиваться до нее. Будто только это придавало ему силы продолжить.
– Он сказал, что ты прогнала и его, а потом добавила, что никогда не любила его. Я… – Голос его на мгновение оборвался. Проглотив ком в горле, Эрик тихо продолжил: – Я был в панике и не знал, где искать тебя. А потом…
– Что потом?
– Я поскакал в Лондон, решив, что ты поехала к своему отцу.
Клэр изумленно смотрела на него.
– Ты поехал в Лондон?
– Да, мне понадобилось три дня и три ночи, чтобы добраться до Лондона, но там тебя тоже не оказалось.
– Ты скакал днем и ночью?
– Как и из Лондона сюда, когда, не найдя тебя даже в доме моего отца, я всё же вспомнил о твоей записке, потому что она лежала рядом с блокнотом в моем кармане. Если б только я прочитал ее раньше…
Боже правый, но даже тогда он был уверен в том, что она простилась с ним в этой записке. Застонав, Клэр снова обняла его и прислонила его растрепанную голову к своей груди, прижавшись щекой к его волосам.
– Ох, Эрик, это ведь могло быть опасно… Ужасно опасно одному путешествовать по стране в такое время.
– Опасно, когда рядом нет тебя. Опасно, когда я начинаю забывать, как нужно дышать, когда тебя нет рядом. – Он снова решительно отстранился от нее и, глядя ей в глаза, добавил: – Ты – единственная причина, по которой я жив до сих пор. Единственная причина, по которой я здесь, а не в аду. Но даже ад не сможет наказать меня достаточно за всё то, что я сделал с тобой.
– Эрик… – ошеломленно начала она, но он прижал палец к ее губам, запрещая ей говорить, пока он не договорит.
– Ты ведь догадываешься, почему я могу прикасаться только к тебе. Ты – единственный человек на земле, к кому я могу дотрагиваться, не испытывая боль и отвращение. – В глазах его мерцала какая-то пугающая решимость, с которой он продолжил: – Не представляешь, каково это, когда забываешь чувство прикосновения, когда не можешь даже вспомнить, что испытываешь, когда касаешься цветка, ощущаешь бархатистость его лепестка. Меня держали в темной комнате. Иногда приносили еду. Однажды принесли целую картошку. Никогда не забуду ее вкус, потому что ее посолили. Такой рассыпчатый, немного сухой, но такой невероятно сочный, будто это была манна небесная… Никогда в жизни не ел ничего вкуснее той картошки. Иногда от черствого хлеба у меня во рту… Я не мог есть несколько дней, но когда раны начинали заживать, все повторялось вновь, потому что мне вновь приносили еду. А потом… Они приносили бумагу и делали со мной… всё то, что могло бы заставить меня подписать ее.
Хриплый стон вырвался из горла Клэр, когда она ошеломленно слушала о том, о чем он поклялся никогда не рассказывать ей. Приподнявшись на коленях, Эрик осторожно стер бегущие по ее щекам крупные слезы.
– Я рассказываю все это не для того, чтобы ты плакала.
– А для чего, любовь моя?
Эрик глубоко вздохнул.
– В той комнате не было окон, но в двери была просверлена маленькая дырочка, и иногда по утрам через него внутрь проникал тоненький лучик света. Золотистый, почти как твои волосы.
Клэр снова застонала, прикусив губу так, чтобы сдержать себя, но у нее ничего не вышло.
– М-мои волосы?
– Ты и есть этот лучик солнца, Клэр, ты – моя самая большая надежда, мое дыхание, биение моего сердца. Впервые, когда я увидел тебя, когда услышал твою мелодию, а потом ты упала на меня… я так сильно боялся, что ты исчезнешь из моей жизни, что не придумал ничего другого, как заставить тебя выйти за меня замуж. Я знаю, что поступил очень эгоистично, действовал спешно, не дал тебе времени подумать, но в тот момент… – Он привалился к ней своим лбом и закрыл глаза, ощущая болезненные удары своего сердца. – Мне казалось, что я не вынесу, если потеряю тебя.
Клэр обняла его дрожащие плечи и прильнула к его груди, с трудом справляясь с душившими ее слезами.
– Однажды я чуть было сама не потеряла тебя. Это было… Не заставляй меня еще раз испытать это чувство. Это было так ужасно, что я больше не смогу вынести такое.
– Клэр, я должен тебе что-то сказать. – Он поднял к ней невероятно бледное лицо. – Когда моя жизнь закончится, а она рано или поздно закончится, ничего от меня не останется. Моя кровь высохнет, мое тело и кости станут песком, по которому будут ходить другие. У мира ничего не будет от меня, зато у меня… – Эрик с величайшей нежностью погладил ее по щеке. – Зато у меня будешь ты, даже когда я превращусь в прах.
Она действительно не могла остановить слезы, глядя в глаза человека, который даже после всего нашел слова, которые были способны не только воскресить ее сердце. Вновь взяв его драгоценное лицо в свои ладони, Клэр поняла, что сама не может больше умолчать о том, что переполняло ее сердце.
– Знаешь, почему я прогнала его?
Эрик смотрел в мерцающий блеск ее глаз, понимая, что буквально тонет в той нежности, которую не могла утаить от мира даже причиненная им боль.
– Почему, любовь моя?
– Потому что это действительно не было любовью. Это было… Я… – голос ее обрывался, но она заставила себя продолжить. – Я благодарна тебе за то, что ты заставил меня увидеться с ним. Это вытеснило из моей груди сожаления и сомнения, которые порой мучили меня. До встречи с тобой мне казалось, что я понимаю жизнь, но я ничего в ней не смыслила, пока ты не заговорил со мной в музыкальной комнате твоего отца. – Она вдруг улыбнулась сквозь слезы и погладила его по голове. – Представляешь, он даже не знает, что на завтрак я люблю пить горячий шоколад и есть тосты с клубничным джемом. Ему даже в голову не пришло спросить об этом. И я… я тоже никогда не спрашивала, какой чай он любит. И еще, я никогда не рассказывала ему о том, как любила в детстве лазить по деревьям.
Эрик всё смотрел ей в глаза, боясь того, что всё это сон, что по дороге домой его сразила молния и теперь он лежит в канаве и видит последний волшебный сон в своей жизни.
– А мне… почему рассказала об этом мне?
Она не переставала гладить его по голове, бередя ему душу.
– Потому что была уверена, что с тобой мои воспоминания, как и я сама, будем в надежны руках.
Замерев, Эрик выпрямился на коленях, потрясенно глядя ей в глаза, слыша то, что не надеялся услышать даже во сне. Потому что это было невозможно.
– Но ведь тогда у тебя был…
Она резко покачала головой.
– Не было. Никого у меня не было, иначе ты бы не заполнил моё сердце. – Улыбка сбежала с ее лица, когда она в очередной раз прижалась лбом к его лбу. – Я только очень поздно это поняла, Эрик. Мне кажется, я полюбила тебя с первого взгляда, но я… Прости меня, любовь моя, но я была слишком глупа, чтобы сразу понять это.
Эрик замер, ощутив, как застыло в груди его обезумевшее сердце. Это… Возможно ли то, о чем она говорит?
– Ты любишь меня?
Он произнёс это с таким скорбным недоверием, что Клэр стало даже больно от этого. Она снова улыбнулась ему, задыхаясь от любви к нему.
– А что я тебе сейчас говорю, Эрик?
Какое-то время он ошеломленно смотрел на нее, а потом так резко притянул к себе и поцеловал, что у нее перехватило дыхание. Клэр вцепилась ему в плечи, чтобы не упасть.
– Господи, Клэр! – прошептал он, покрывая поцелуями ее лицо. – Это… Я думал, ты никогда не простишь меня.
– Я виновата перед тобой гораздо больше…
Он почти яростно затряс головой. Черная прядь тут же упала ему на хмурый лоб.
– Знаешь, как сильно я люблю тебя?
Клэр замерла, глядя на чеканные черты его лица, на сломанный нос, на глубоко посаженные невероятно красивые глаза, в которых отражалась та самая любовь, о которой он говорил.
– Знаешь, как давно я мечтала услышать от тебя эти слова?
Она не заметила слезинку, которая снова упала на щеку. Эрик вытер и эту влагу, глядя ей в глаза.
– Я думал, тебе никогда не будет нужна моя любовь.
Она горько покачала головой.
– А я думала, ты никогда не поверишь в мою любовь, потому что однажды я заявила, что люблю другого.
– Всем сердцем.
– Да, – виновато молвила она, видя теперь, какую боль этим причинила ему. – Что и толкнуло тебя на это путешествие. И ты бы никогда не поверил в искренность моих чувств, посчитав моё сердце непостоянным и обманчивым. Но я так часто хотела признаться тебе…
Он вдруг нахмурился, будто что-то вспомнив.
– В ту ночь, когда мы сидели на ступенях нашего дома, ты шептала что чего-то не хочешь… Что ты имела в виду?
«Наш дом»! Клэр с трудом сдержала еще одну слезинку, готовую упасть ему на палец.
– Я не хотела, чтобы утром мы уезжали, хотела, чтобы мы остались тут, как муж и жена.
Внезапно Эрик улыбнулся. Так мягко и нежно, что у нее сжалось сердце.
– Ты и есть моя жена, Клэр.
– А ты – мой муж Эрик. Мой, и я никогда не дам тебе развод. Как бы ты ни старался…
И снова он прижал палец к ее дрожащим губам, оборвав ее на полуслове.
– Разве похоже, что я приехал сюда для этого?
Был единственный способ доказать ей это. И раз и навсегда заставить ее позабыть об этом.
Убрав палец, он накрыл ее губы своими, на этот раз таким мучительно ласковым, пьянящим поцелуем, что все разумные мысли вылетели из головы. Потянувшись к нему, Клэр ответила ему, обняв его так крепко, чтобы ему больше не пришло в голову отпускать ее. Теперь это было бы просто немыслимо. И он… Бережно раскрыв ее губы, он так волнительно и крепко целовал ее, что блаженный трепет моментально охватил всё телу, вытеснив горечь и боль долгих, одиноких дней. Клэр мгновенно растворилась в нем, ответив на поцелуй без единого сомнения, с тем, чего у нее никогда не было: свободы и любви.
Вздохнув, Эрик выпрямился и решительно подхватил ее на руки.
– Я люблю тебя, – шепнул он горячо и направился с ней в спальню, где горел только камин. – Я никогда не перестану любить тебя, Клэр, даже после смерти.
Вздрогнув, Клэр открыла глаза как раз в тот момент, когда он уложил ее на прохладные простыни и опустился рядом с ней. Просунув одну руку ей под голову, другой он обхватил ее за талию и притянул к себе так, что она оказалась прижата к его напряженным бедрам. Томительное чувство заставило ее замереть, но, заглянув ему в глаза, Клэр положила руку ему на гладко выбритую теплую щеку, не боясь больше ничего, и тихо прошептала:
– Я знаю, что ты любишь пить чай без сахара, знаю как выглядит каждый твой шрам, каждая рана, которую оставили на твоем теле. – Пальцами она осторожно коснулась его чуть кривоватого носа. – Я обожаю твой нос и могу бесконечно слушать твои рассказы о прошлом с приведением всех точных дат. Я обожаю, когда ты поправляешь меня, и я… я очень надеюсь, что сумею найти тысячу и один способ, чтобы сделать тебя таким же счастливым, какой счастливой делаешь меня ты, когда улыбаешься мне, когда касаешься меня. Когда целуешь вот так…
Эрик приподнялся на локте и, опустив голову, мягко, с чарующей лаской поцеловал ее.
– Так?
– Да, – вспыхнув, выдохнула Клэр, потянувшись к нему. – Как только ты пожелаешь…
У него дрогнуло сердце.
– Я собираюсь поцеловать тебя так, чтобы ты никогда не забывала об этом, – пообещал Эрик, улыбнувшись ей.
Едва дыша, Клэр улыбнулась ему в ответ.
– Я помню все твои поцелуи. – Она приподнялась и едва заметно коснулась его губ. – Это был первый раз. – Тогда в церкви, на их венчании. Эрик не мог пошевелиться, позволив ей в второй раз прижаться губами к себе. На этот раз дольше, глубже. – Так было во второй раз.
В Пембертоне.
У него потемнело в глазах. Он собирался зацеловать ее с ног до головы, но боялся потерять рассудок раньше времени, если она еще раз так коснется его.
На этот раз он сам поцеловал ее, и все опасения, всё ненужное вылетело из головы, когда она снова прильнула к нему, зарывшись пальцами ему в волосы. Эрик не мог поверить в это до конца, но Клэр действительно любила его. Любила так сильно, что вновь и вновь разбивала ему сердце, возвращая ему дар признания тогда, когда он и не надеялся услышать этого. Возвращая ему поцелуи, которые кружили голову. Она любила его и обнимала так, будто в этом действительно находила благодать.
Клэр… его жена. Отчаянная и смелая девушка, которая до конца боролась с ним за право заполучить его любовь. За право дать их любви шанс тогда, когда он чуть было не погубил всё это.
Запустив пальцы в ее волосы, Эрик целовал ее до тех пор, пока у обоих не участилось дыхание. Тогда, отстранившись, он приподнялся и приподнял ее, присев рядом с ней.
– Ты не… не уходишь?
Страх, прозвучавший в ее голосе, причинил бы ему очередную боли, если бы желание доказать ей свою любовь не было так велико. Желание, которое больше не нужно было подавлять или скрывать.
Эрик улыбнулся, медленно потянувшись к ее волосам.
– Можно я расплету твои волосы? – Коснувшись губами ее шеи, к которой умирал коснуться целую вечность назад, он тише добавил: – Обещаю, что потом заплету их так, как ты учила меня.
Клэр улыбнулась, закрыв глаза, когда ощутила тепло его дыхания на своей шее. А потом и горячее прикосновение его губ к поразительно чувствительной коже. Сладкая волна взметнулась вверх, угнездившись в груди приятной тяжестью, в которой было молчаливое обещание чего-то большего.
– Мне понравилось, как ты заплел тогда мои волосы, – несмело прошептала она, замерев в его руках, пока он целовал ее шею и расплетал волосы.
Распустив ее волосы, Эрик, наконец, выпрямился и заглянул ей в глаза, опустив на ее плечи и спину каскад невероятно длинных шелковистых волос, которые мерцали словно золото в свете огня от камина.
– Какая ты красивая, – вырвалось у него.
Клэр нахмурила свои золотистые бровки.
– Надеюсь, ты не будешь всю ночь сидеть и смотреть на меня?
Он внезапно запрокинул голову и рассмеялась. Клэр никогда не слышала, как он смеется. Рокочущий, приятный смех щекотал слух, будоража сознание настолько, что она не удержавшись, коснулась его губ указательным пальцем, будто пыталась запечатлеть этот момент, поймать его смех, чтобы сохранить в памяти до конца жизни. Смех, который прогнал мрачную маску с его лица, и теперь Эрик выглядел так, будто был… счастлив.
Господи, это можно считать первым способом, чтобы сделать его по-настоящему счастливым?
– Я обожаю, когда ты улыбаешься, – прошептала Клэр, не опуская руку. – И твой смех… он мне тоже нравится. Я начинаю верить, что могу сделать тебя счастливым.
Успокоившись, Эрик мягко, но решительно обнял ее.
– Еще немного, и я забуду, для чего мы пришли сюда.
Недоумение в ее глазах поразил его в самое сердце.
– Это возможно?
У него перехватило дыхание.
– Боже, Клэр, конечно нет!
Он снова накрыл ее губы своими, но на этот раз жар его поцелуя не оставил больше места ничему.
Клэр с радостью прильнула к нему, поверив, наконец, в то, что он больше не отпустит ее. Обхватив его шею руками, она привстала на коленях и прижалась к его груди, одурманенная его поцелуями. И почти не заметила, как Эрик развязал сначала пояс пеньюар, затем стянул ленты ночной рубашки. Он прервал поцелуй лишь только для того, чтобы снять через голову мешающую одежду, а потом отбросил её в сторону. Глядя на нее горящим взглядом, он медленно опустил ее на подушки, а потом потянулся к своей рубашке и быстро стянул ее через голову, растрепав свои черные волосы.
Клэр ахнула, увидев его обнаженную напряженную грудь, усыпанную мелкими жесткими волосками. Она никогда не перестанет восхищаться им, но и не сможет никогда проигнорировать шрамы, которыми была покрыта его великолепная грудь. И правое плечо, на которой не было больше повязки, от чего рана казалась еще более ужасной, хоть она и затянулась. Приподняв руку, она осторожно коснулась гладкой теплой кожи рядом с раной.
– Она больше не тревожит тебя?
Эрик накрыл ее руку своей, опускаясь ниже.
– Не волнуйся, меня больше ничего не волнует.
– А это?.. – Высвободив руку, Клэр на этот раз коснулась небольшой перевязки на его левой руке, чуть выше локтя. – Что это такое? Ты был ранен?
Эрик спокойно покачал головой.
– Нет, это… ты ведь видела что там, правда?
Его татуировка.
– Да, – печально кивнула Клэр.
– Пока ты ехала в Эдинбург, я навестил одного человека, который мог выводить татуировки, и он помог мне избавиться от этой отметины.
Глаза ее округлились от удивления.
– Так вот, где ты был все те два дня!
Эрик нахмурился, опустившись на ее обнаженное тело. Клэр встрепенулась, но не переставала смотреть на него, впервые ощущая обнаженной грудью его голую грудь. Это было так мучительно приятно и пронзительно, что она затаила дыхание.
– А ты думала, где я?
– Я… – Она почувствовала, как он снова обхватывает ничем не прикрытую талию и тянет ее к себе так, что вновь их бедра соприкоснулись. И она почувствовала то, что было частью его, что всегда так остро ощущала, когда вот так прижималась к нему. Клэр почему-то не могла дышать, уверенная, что задохнется. Не только от его близости, но и его жара, который опалял ее. Ей было невероятно трудно сосредоточиться на разговоре, но она всё же ответила: – Я думала, ты снова стал избегать меня, после того, как отпустил, когда мы сидели на лестнице перед домом.
Эрик склонил голову и поцеловал ее. Так крепко, так глубоко приникнув к ее раскрытым устам и так мучительно долго, что она действительно стала задыхаться. Клэр затрепетала и выгнула спину, когда, пройдясь по плавным, невероятно нежным изгибам ее талии, Эрик накрыл ладонью ее грудь. Обоих пронзило такое нестерпимое желание, что весь мир померк. Разговор тоже был уже не нужен, но он все же ответил.
– Я совершил слишком много ошибок… Что бы ни произошло, я никогда больше не отпущу тебя, потому что ты – мое дыхание, Клэр, а человек не может игнорировать собственное дыхание.
Он снова поцеловал ее. Клэр скользнула дрожащими руками по его плечам, ощущая под пальцами горячую атласную кожу, мягкость которой так хорошо помнил еще с тех пор, как ухаживала за ним после ранения. Как часто, Боже, как часто она мечтала вот так же беспрепятственно коснуться его, покрыть поцелуями каждую клеточку его тела, как делал он. Но все разумные мысли вылетели из головы, когда долгий поцелуй вкупе с мучительной лаской его руки, которым он сжимал ее грудь, заставил ее содрогнуться от томительного трепета, который перерос в уже знакомую жажду предвкушения того, что мог дать ей только Эрик.
Она не могла перестать дотрагиваться до него, не могла перестать целовать его, чувствуя не только сумасшедший бег своего сердца, но и то, как его горячее, большое тело трется об нее, вызывая сильнейший озноб. Не помня себя, Клэр целовала его с беззаветной щедростью, отдавая ему всё, что имела.
Эрик знал, что не должен спешить, но огонь желания распалил его настолько, что он едва уже сдерживал себя, но его спасло то, что он пока не снял панталоны. Долгие годы воздержания, не знавшее разрядки тело стремилось к ней с такой силой, что мощная потребность в ней грозила лишить его рассудка. Кровь неслась по венам, высекая настоящий пожар, который словно в тисках сжимал всю нижнюю часть его тела, заставляя содрогаться от необходимости тут же войти в нее. В ушах шумело, но Эрик изо всех сил сдерживал себя, чтобы не напугать Клэр.
Боже, только бы сдержаться и не сделать ей больно.
– Эрик… – выдохнула Клэр, выгнув спину, когда он благословенно отпустил ее губы. Но только для того, чтобы устремиться вниз. Она уже знала, Господи, она теперь знала, что Эрик собирался сделать. Оттого чувство ожидания превратилось в почти невыносимую одержимость до тех по, пока его губы не сомкнулись на ее груди. – Боже!
Издав мучительно-одобрительный удовлетворенный стон, она закрыла глаза и откинула голову назад, хватая ртом воздух. Потому что знала, о небеса, она знал, какие восхитительные ощущения охватят ее в тот миг, когда он начнет целовать ее грудь. Без страха того, что он может остановиться. И он целовал ее с такой трогательной осторожностью и изумительной настойчивостью, терзая ее языком и зубами, что в какой-то момент Клэр подумала, что больше не вынесет этого. Блаженная истома заполнила ее всю до такой степени, что сжимались даже пальцы ног.
Это действительно было так восхитительно, что слезы едва не навернулись на глаза. Боже, неужели она могла бы лишиться всего этого! Если бы она потеряла его… Клэр быстро оборвала эту мысль, уверенная, что никогда не позволит, чтобы с ним хоть что-то случилось. Теперь у нее было то, чего не было никогда. Он любил ее! Боже, любил, даже когда она перестала надеяться на чудо! И принял ее любовь. И зная Эрика, она была уверена, что он никогда не нарушит свое обещание. Ее любовь, как и она сама, были в самых надежных руках самого несгибаемого человека. Слава Богу!
